Мне нравится танцевать. Всю жизнь осмысленную я танцевала, и только в сии часы волшебства, чувствовала, как сама жизнь бурлит во мне, как весь мир сходится на моем танце.
Но больше всего, я обожаю танцевать над пропастью. По краю крыши высочайших домов на фоне ночного, горящего искусственными огнями города. Только тогда я чувствую, как вся эта жизнь принадлежит только мне, и я наслаждаюсь сим искушающим ощущением всевластия.
Подол моего белого платья разлетается, обрамляет мои ноги, не сковывая движений, он ловит каждое приветствие ветра, стремящегося ко мне на встречу с вальсирующей грацией. Мои ноги все играют на выступе крыши. Я изгаляюсь над риском, не позволяя себе совершить ошибки. Все, как мастерство пианиста: смело, верно, страстно играющего заветную арию, не открывая глаз - кончиками пальцев, чувствуя направление..., я: ступаю, прыгаю, лечу, не прекращая, не останавливая и на миг душевной пляски. Ведь только так я могу проявить свою стремящуюся, дышать натуру. На полную грудь, на все легкие, чтоб искры достигали подушечек пальцев, чтоб в глазах темнело от перевозбуждения, чтобы свет вырывался от сосредоточения души, чтоб губы искажала до безумия искренняя улыбка и все мышцы гудели, желая больше смелости.
И только рассвет останавливает меня, только эти знойные лучи света, пробивающиеся сквозь мощные тени домов, загрязняя небо своими пестрыми цветами багряной палитры, ярко небесного спектра.
Лишь ночью мне удается вкусить пьянящую жизнь, лишь ночью танцуя, мне удается вспомнить, кому я посвятила свой танец и себя саму.
Я мелочная, жалкая девушка, слишком рано отдавшая сердце человеку, бросившего меня наедине с неразделенной любовью, с огнем горящих воспоминаний того света, той страсти, испытываемыми только рядом с тобой..., однажды. Я танцевала для ТЕБЯ лишь раз. На этой крыше, в эту ночь. Морозный холод ветра пробирал до самых костей. Но, ни в едином движении не было дрожи. Может потому что, на кону стояла моя жизнь, может потому что ты смотрел. Я желала, дабы мгновение длилось вечно, дабы танец не прекращался и тепло, жар твоего внимания, восхищенных глаз, до смерти самого мира обнимал меня, согревал. Но, вот, раздражающие лучи рассвета явились из-за моей спины. На моих глазах, они поколебли твой взгляд, ты зажмурился. Ты больше на меня не смотрел. Ты предложил уйти. И только тогда я поняла, что волшебство закончилось.
Шло время. Я много раз для тебя танцевала и все чаще ты отвлекался. Моя кровь продолжала кипеть, я продолжала извлекать столько же удовольствия, власти над самой жизнью, но, лишь..., когда не открывала своих же глаз. Мои ноги помнили каждый выступ, тело подмечало силы и легкие дуновения ветра, выбирая с каким усердием испытывать собственные изгибы. Ты смотрел все меньше и не замечал того, а я не желала верить. Я возвращалась в тот вечер, когда ты..., был лишь моим. Когда в моей жизни появился смысл, и я отреклась его терять, всеми силами пытаясь удержать. Пока однажды, мои ноги не прекратят держать меня, пока я не сорвусь в пропасть, ведь только она меня остановит, только тогда я смогу забыть. Но пока я дышу, пока живешь ты, это не закончится. Я отдам всю себя, весь свой мир, ради вечной жизни мгновенья, к которому я могу вернуться каждую ночь, когда я всей пылкостью кожи могу ощутить твое присутствие.
Утро прерывает меня. С лица сходит улыбка. Мой силуэт перенимает более четкие очертания, нежели полностью скрытый образ, немыслимо яркими прожекторами, обрамляющими всю крышу. Исчезли восемь часов. Прыжок с бордюра на асфальтный настил отдался неудобством. Каждый совершаемый далее шаг, усиливает вспышки судорог. Вскоре, у меня уже не получается идти. Я падаю. Все тело обездвиживает несговорчивая боль. Но, мне все равно. Мой мир исчез. Ранее я самостоятельно приходила в сознание. Самостоятельно возвращалась к повседневности. Медленно, постепенно..., я вставала.
Теперь, мне помогает он. Забирает меня, помогает скорее вернуть контроль над телом, позволяя тому испытать покой. Человек. Вторая сторона моей боли, ее олицетворение, ее отражение. Мужчина. Мы единственные друг у друга. Используем близость, условившись не называть имен. Тешится лишь мысленными именами своих любимых.
- Сегодня сильнее, чем обычно. Я же говорил, можешь просто подождать меня, не пытаться идти.
- Тебе и так приходится меня на руках носить пусть хоть расстояние будет меньше.
- Не на много.
***
Каждое утро, я забираю эту девушку с крыши сего четырнадцатиэтажного дома. Сломленную, неподвижную. Мне никогда не доводилось видеть ее счастливого лица, его мне не нужно. Ее наслаждение - мой яд, как мое счастье для нее - погибель. Она никогда не видела моей улыбки. Мы равны. Ее состояние, делает из нее отличную натурщицу. Именно такую, в которой я нуждаюсь, как в самой жизни.
Я обладал кистью все осознанные годы. Я писал картины, изощрялся над подвластным мне искусством, во все границы фантазии, воплощал в жизнь мысли, исследовал, рушил все доступные рамки.
Чистое, незапятнанное полотно бросает мне вызов. Оно влечет, приковывает к себе взгляд. И я не вижу, не желаю видеть иного исхода. Я нуждаюсь в высвобождении всех мыслимых образов, заполняющих разум, обуздавших здравый смысл, которые велят мне не обращать взор на внешний мир, забыть обо всем, пока мгновение вечности не окончится последним взмахом кисти. Честным признанием. Ожившей картиной.
Мой взгляд, ласкающе проходится по палитре любимых красок, пальцы трепетно приветствуют инструменты. Дыхание готово оборваться в ту же секунду, которую я посвящаю вниманию чистой, нетронутой ткани, туго натянутой на холст. И вот, я уже знаю, чем заполню его, как присвою себе мир, созданный на нем. Как упоение над чувством всевластия, опьянит, заставит дышать на полную грудь, как вынудит насладиться безграничием собственных сил. И я жажду этих чувств, страстно боготворю эту волю, ею я и живу. Но дышать свободно могу, лишь выводя ЕЕ очертания. Той, которой я посвятил все свои картины, все краски, всю жизнь..., однажды. Ту, для которой я поднял кисть, кому посвятил свою душу.
Ее взгляд был прикован лишь ко мне. Она пришла тогда только ко мне. И легла в самую желанную позу только для меня, излучая любовь той натурщицы, обещающей верность. Она была идеальна, я не мог вернуться к обыденной жизни, работе, не изобразив ее очертаний, не передав свою к ней привязанность, в точности воплотив всю ее непревзойденность на полотне.
Шло время. Она была рядом, но присутствия со мною становилось все меньше. Все реже она приходила ради меня, все реже смотрела лишь на меня. Мыслями она была далеко. И постепенно ее приходы свелись к нулю. Я не смог этому воспрепятствовать.
Единственное, что осталось в моих силах, это вспомнить ее идеальные черты, закрыть глаза, восстановить в разуме ее образ и отректись от всего мира, написать ту самую, свою лучшую работу. Как я желаю, дабы эти часы длились вечность, дабы это мгновение совершенства в исходе, не прекращалось и я уповался им все существующее время, отсеченное нашему миру. Но могу я это сделать, только когда мною ощущается неподвижное присутствие человека.
Женщина. Ее безмятежное присутствие, готовое часами не издав ни звука, ни шороха, смотреть на меня, на то, что я делаю и возможно привносить ожидание своему взгляду. Я не могу упускать этого внимания, предназначенного только мне. Мне достаточно в полной мере осознавать, что там есть то самое необходимое. И образы моего единственного человека, моей единственной любви, являются передо мною, даруя смысл, даруя возможность снова и снова воплощать ту исключительную жизнь, которой я жажду обладать - мой идеал. И остановит меня, лишь одиночество. Только ему подвластно своим липким холодом обуздать мою волю, запереть меня в этой тесной квартирке, в этой полу омраченной комнате, где однажды возлежала единственная мне желанная особа.
В некий из дней, мы нашли еще одну иллюзию, еще один способ, дабы ощутить счастье. Чтобы удовлетворить, те порочные мечты, которым никогда не было суждено стать явью. Никто из нас не знал, каково это, испытывать близость желанного человека. Нам достаточно всего лишь не смотреть на лица друг друга. Эта женщина с трепетом принимала мою ласку, наивно о которой могла только пожелать от собственного мужчины, а я с похотью обнимал ее изгибы, претворяя в жизнь самые смелые фантазии со своим идеалом.
- Удобно?
- Не заботит.
***
Он бережно обходится со мной, словно бесценным сокровищем.
Любовь, кою мы иногда выражаем друг другу, представляется удовольствием на грани пыток.
Часто, позволяя телу отдохнуть - позируя ему, я с ожиданием смотрю на его сосредоточенное лицо, выражающее всю обворожительную суровость анфаса и пытаюсь найти, придумать ответ. Как именно такие, как мы, могли встретиться? Настолько жалкие, сломленные, падшие... в эти часы, он олицетворяет всю мою боль, небось, те же черты, кои проскакивают, сопровождая мой танец. Ведь смотря на счастье, мы не можем забыть о горе.
Пафостно. О гордости я вспоминаю лишь общаясь с иными людьми.
Но, порою, того малого чувства умиротворения достаточно. Чтобы унять ломку, нервную дрожь. Он жаждет коснуться. Я, жажду, дабы обняли меня.
Эта тесная квартирка, где из их трех односпальных комнат, только одна располагает окном, выходящим на городской пейзаж - есть убежищем. Для меня, это место, где я могу скрыться, пережидая ненавистный мне рассвет. Не больше.
Я не думаю о том "что" будет дальше, не думаю "как". Не хочу. Ибо не реже ежедневности, я нахожу одно и то же. Постоянство. Я так и останусь жить, привязанная танцем к той ночи, к той пропасти, ступить куда было бы слишком просто.
Я хочу танцевать, пока мне позволяет собственное тело.
- Я вызову такси.
***
Меня ждет много работы: перенести все принадлежности в соседнюю комнату, специально выделенную под мастерскую; выполнить некоторое количество заказов; отдохнуть. После, дождаться вечера. Получить то, что сулит мне каждый день. Ожидание. Закат, ночь, спасительный рассвет.
Бывало, я часами напролет ждал свой идеал, в то былое утраченное время.
Одни воспоминания помогают найти мне силы и стойкость, несокрушимую сонливой усталостью.
Я стоял у единственного окна, смотрел на небо. Ждал, когда исчезнут последние звезды, сдаваясь яркости светлеющего фона, когда явит свой лик не слепящее глаз солнце. Моя любимая - ранняя пташка. В то утро, она пришла, стоило отступить ночи, а я, всегда был готов принять ее.
Но теперь, я должен прерывать свои умиротворенные наблюдения. До того самого момента, чувства всплывают все те же: предвкушающее ожидание, улыбка. Опосля, я вспоминаю о новом долге - детали, составляющей мою бескомпромиссную нужду.
Забирая с крыши ту обездвиженную женщину, я могу вновь и вновь возвращаться в собственный мир. Я так и останусь жить, привязанный кистью к тому рассвету, к тому ожиданию, прервать которое выше моих осознанных сил.
Я хочу писать, пока мне позволяет собственный разум.