Даже у квенди феа не властвует над роа в полной мере. Приготовления к походу утомили меня, хотя утро только занималось. Природа надела свои лучшие украшения, как на праздник - бриллиантовые росы в оправе малахитовых прожилок травы. Весна только вступила в свои права, и поутру еще ощущался морозной хвост уползающей в горы зимы. Я решил немного отдохнуть: в путь тронусь, когда солнце подсушит дорогу. Выбрал самый южный, успевший высохнуть валун у сосны и сел на его крепкий округлый панцирь, привалившись спиной к стволу. В тщетной надежде ощутить ток весенних соков под киноварной корой, я слегка смежил веки. Мои мысли скользнули к началу иного похода, похода, изменившего мою жизнь.
Тогда, после утонченного, как и подобает произведению выходца из Дома Арфы, сатирического спектакля, столь благосклонно воспринятого единственной, но наиважнейшей зрительницей, мне было все равно куда идти - в Аман, в Оссирианд, да хоть в Тангородрим. Бойтесь своих желаний, особенно мимолетных: по воле Исказившего именно они сбываются чаще всего.
Предложения Тано (формального приятия в ученики между нами не было, но я уже многие недели называл Князя в душе именно так) придало моей жизни на ближайшее время хоть какой-то смыл и направление. Я долго думал, как снарядиться приличествующим образом. С одной стороны, в возможный бой стоило идти в цветах и доспехах своего Дома. Когда наставники признали, что я готов встать в линию строя дома Небесной Дуги и разделить с его воинами песнь стрел, отец преподнёс мне полный комплект. Конечно, это не гвардейский доспех королевского дома, где мифрила не меньше, чем стали, но щит голубел чистыми небесами, в центре искрилась наша радуга семи самоцветов, а звезда шлема пылала надо лбом, подобно третьему глазу, видящему неведомое.
С другой стороны, эти вылазки владыкой Тургоном не санкционированы, по крайне мере, официально. Хотя все, конечно, догадывались, почему кузни Ондолиндэ не остановились по сию пору.
Так имею ли я право вмешивать Дом в свои личные сумасбродства? Кроме того, как оказалось, меня считают тенью Маэглина - что ж, пусть будет так. Я нашел свой старый, еще тренировочный щит, и на скорую руку обтянул его черным шелком. Многоцветная радуга саадака так же скрылась под тканью цвета ночи. Доспехи были не в чести в нашем Доме, а в повседневной одежде в последнее время я и так предпочитал цвета мглы и пепла. Закинув мешок с припасами за плечи, я отправился к месту сбора у последних Стальных врат Города. Увидев отряд Тано, я возрадовался своему решению: в цветах Радуги, среди этих суровых воинов, единственным украшением которых была угольная полоса кротиного меха на круглых шишаках без плюмажа, я бы выглядел пестрой канарейкой, залетевшей в стаю воронов.
Странно было пробираться по знакомым с детства улицам родного города во тьме, опасаясь патрулей, словно орочий лазутчик, пришедший за знанием для своего Властелина. Конечно, никто не посмел бы задержать прославленного ветерана Нирнаэт Арноэдиад и князя одного из Великих Домов, но зачем ставить патрульных в неудобное положение и, главное, беспокоить Владыку Тургона?
Полная луна еще не пролила серебряных слёз на скалы Музыки Вод, а наша черная десятка уже покинула стены Города. Летящим волчьим шагом, которым опытный ходок на дневном переходе обгоняет скаковую лошадь, мы двинулись к Окружным горам, стальной короной венчающим долину Тумладен. Эта гранитная твердыня была создана во времена, когда Деревья были маленькими, песнью Валар, и уже сотни лет хранила покой града Тургона. На другой день мы пересекли и их.
Теперь наш путь лежал по землям, уже затронутым мрачной тенью и отравленным взглядом Врага. Опасность могла таиться за каждым камнем. Однако это почти не повлияло на Князя и его Кротов: все так же каждый вечер зажигались костры, лился в простые походные кубки чеканного серебра мирувор, лютни, настроенные на целую октаву ниже, чем принято в Долине, подпевали глухим голосам воинов. На шероховатую вязь затейливых аккордов ложились простые строки рун, повествовавших о былых походах, победах и поражениях. Здесь не пели песен о том, как ветер треплет радугу сотен шелковых флагов, а лучи восходящего солнца дробятся на несчетные тысячи бликов в самоцветах доспехов и слепят врага. Здесь пели о боли, крови и дружбе, о той войне, о которой молчат, о которой не рассказывают внукам за вечерним стаканчиком вина, глядя, как закат золотит крону родового мэллорна. Это были слезы о войне, которой не хвастают юным девам, желая полюбоваться на влажный жемчуг зубов в их распахнутых от удивления ртах. Об этой войне вспоминают лишь те, кто сумел выжить, и только в те редкие мгновения, когда оказываться среди своих, когда воспоминания с кровью сдирают повязки со старых душевных ран, а пьянящий мирувор смывает с них корки запекшейся крови. Я был горд тем, что меня сочли достойным слышать это. Но и в такие минуты не меньше пятой части отряда, пренебрегая скромным уютом полевого лагеря, паучьим шелком походной палатки и лебяжьим пухом спального мешка, рассредоточивались вокруг лагеря, редким, но прочным бреднем, блюдя наш покой.
Поиски жил затягивались, все ближние были давно разработаны, а серый волк войны продолжает неуемно жрать свой стальной хлеб. С каждым разом Тано был вынужден уходить все дальше и дальше он Скрытого Утеса, все ближе и ближе к Ангбанду. На этот раз мы продвинулись так далеко, что даже Кроты стали роптать: в конце концов, руду можно поискать и в другом конце Белерианда. Князь и сам понимал, что идти дальше на север бессмысленно и не безопасно, и после сегодняшней ночевки мы решили повернуть обратно, на юг, к дому. Ведь это был не последний поход - так нам тогда казалось.