Глава двадцать четвертая, старушечья. Чудо из овина.
Когда я впервые эльфов увидела, мне всего двенадцать было, да. Не у одной Айра-лин в предках сотники были, и даже не у неё первой. Мой отец тоже водил сотню воинов дома Хадора, который во времена расцвета выставлял в королевское ополчение не одну тысячу мечей. Вот как раз в тот год, когда я впервые уронила кровь, он князю Фингону и присягал. Сотник, даже сотник ополчения - это не тиун деревенский, он оммаж лично князю приносил. Мне отец в том, чтоб с собой взять, отказать не смог, любил он меня больше жизни. Мать-то родами умерла, а второй раз он так и не женился, всё её забыть не мог, говорил, что, душа её во мне отразилась. Так в те годы меня и звали - Амилоценирил.
Увидела я тогда эльфов и пропала. Нет, что бы полюбить кого из них, про такое и думать не смела, о Берене и Лучиэнь тогда и не слышал еще никто. Так что подобное и в голову прийти не могло, но хотя бы видеть их - уже счастье.
В Хитлуме крупных городов, таких, как Норготронд, Бритомбар, или даже Виньямар не было никогда, но в замке Фингона людей жило не мало. Наш край всегда был щитом юга, первые удары Врага на нас приходились. Здесь кровью считаться некогда, главное, чтобы воин меч держать умел. Так что люди не только в ополчении были, но и в старшей дружине нередко встречались, и жили в замке, конечно, не одни, с семьями. Вот я в отца и уцепилась, как клещ в лошадиное ухо. Хочу, мол, в замке жить, и всё. Ну, он-то уже не молод был и сотником-то стал не за воинское умение, а потому, что оратаи окрестные его уважали. Для ополчения это, пожалуй, и поважнее будет. Так что он пре-красно понимал, что в дружине ему не место. Но мечту мою исполнить старался, уже че-рез год я синдарин худо-бедно знала, а потом и другие учителя нашлись. К двадцати годам квенья знала, тенгвар, стихосложение, историю Валар, Майар и эльдар, ну, насколько пресветлые её нам поведали. Даже на арфе играть научилась, и танцевать, насколько это для человека возможно. В-общем, любому дружиннику, даже из старших мужей - вполне достойная жена. И предложения были, да. Только молодая я была, глупая, всё никак выбрать не могла, так до двадцати пяти лет и пролетала мотыльком, ни один цветок не приглянулся.
А может, оно и к лучшему. Из ополчения, что с Фингоном ушло, хорошо, если один из десяти вернулся, а из дружины, почитай, что и совсем никого.
Когда большое ополчение собирали, отец тоже меня с собой взял. Только до замка, конечно, потом домой со старшим братом отправил, замок-то почти пустой оставался. Войско собралось - река стали, впереди эльдар преславные и штандарт голубой развива-ется на фоне серых туч, как будто кусочек весеннего неба в осень занесло. Отец меня на облучок посадил и говорит:
- Смотри, такого, наверное, больше никогда не увидишь.
И точно, с тех пор совсем иными зрелищами меня жизнь радовала. Как дед Айралин в деревню прискакал, бледный да искалеченный, и отцовский банер мне передал, и про всех друзей моих мне поведал, так солнце в душе и погасло. Он молодец, сумел деревню взнуздать, как ленивую лошадь взнуздывают, когда волки уже за спиной воют, за день собрались, да меньше чем за неделю через горы перевалили, тем и спаслись.
Ну, здесь-то уже не до арфы было, работать пришлось, так что спина звенела, осо-бенно в первые годы. С собой мало что прихватили, у многих вообще сеять нечего было, даже на тех клочках, что вспахать успели. Тут-то отец теперешнего старосты и поднялся, он ополченческой коннице фураж поставлял, вот весь запас общинный с собой и захватил. В долг, правда, давать начал, как свой, ну да о том, кроме меня и айриного деда, никто и не знал, а нам тогда показалось, что свара дороже обойдётся. Но на фураж-то зерно какое похуже отбирают, сеять его - так урожая больше, чем сам-пять, и не жди, и то при удаче. А у меня немного семенного зерна осталось, мы с отцом никогда весь свой клин не засевали. Ему, как сотнику, двойная площадь положена была, ну куда нам двоим столько, а батраков он брать не хотел, говорил, что подневольных держать - вражье дело. Вот этим-то зерном я отдельную поляну и засеяла. Сколько пережить пришлось, чтобы его в первую зиму не съели, и вспоминать страшно! Зато на следующий год было, что сеять, и урожай на новых землях пошел даже лучше, чем раньше: сам-десять, сам-двенадцать. Вот с тех пор голода в деревни и не было, а у меня имя новое появилось - Амилаердо.
Так с тех пор и жила. Не сказать, чтобы плохо, двух мужей пережила, первого, прав-да медведь задрал, но второй сам помер, чин чинарём, от старости. Правнуки вон уже по деревни бегают, добрый десяток, даже забегают иногда. Особенно если пряники медо-вые учуют. А у меня еще спина гнётся, поле своё сама убираю, правда, с каждым годом оно всё меньше. Ну да много ли мне надо, за мое посевное зерно мне пять раз по столько отсыпают, да еще и благодарят. Неплохо жизнь прожила, уже и умирать скоро. Думала, не будет в ней чудес больше, а смотри, на старости то лет сподобилась.
Нет, то, что эльда в деревне появился, это не чудо, это просто молодость моя верну-лась. Судьба перед смертью напомнить решила, что такое жизнь настоящая. Серп его - чудо, конечно, но чудо привычное, в молодости подобные не раз видела, и мечи, и щи-ты, и секиры. До серпа, правда, не один из тех кузнецов не снисходил, так и хлеба моего они не ели. Так что это чудо, можно сказать, обычное, хотя я и от таких отвыкла. Когда херу Финмор мне серп отдавал, я такую речь заготовила, всё, что, как казалось, давно забыла, вспомнила. А как глаза его увидела, да и онемела, только кивнуть благодарно и смогла.
Но главное чудо - мечта моя, даже себе не высказанная, сбылась. Ну и что, что не у меня? Главное, может эльда высокий женщину человеческую полюбить. Есть такому место под солнцем. И не просто полюбить мимолетом, хотя, говорят, эльфы так и не уме-ют, а чин чином, в законные жены взять. Так что сегодняшняя свадьба чудо настоящее. Я вот правнучек собрала - пусть этот день помнят, про такое их правнучки своим рассказывать будут. Жаль только, мне на этой свадьбе не сыграть, пальцы скрюченные серп держат, и перо, которым дневник этот пишу, для кого не знаю (не для внучек же, вертихвосток), а вот струн ими уже два десятка лет не касаюсь, чтобы не позориться.
Ладно, пора и на пир собираться.
Овин сегодня весь лентами переплетен, цветами перевит да колокольцами убран. Этакое деревенское великолепие. Стол как на всех праздниках стоит, белой скатертью убранный. Единственно, что сегодня угощение одинаковое стоит, что в центре стола, что на самом конце. Меды стоялые, двадцатилетние, не только наши запасы ушли, еще и у трёх соседних деревень всё скупили, еле успели к празднику через горы перетащить. Сидр новомодный, тот вообще бочками, десяток подсвинков фаршированных, птицы и рыбы вообще не считано, репы пареной за всем этим, почитай, что и не видать. Это херу Финмор мошной тряхнул, не хочу, говорит, что бы на моей свадьбе обиженные были. Только пирог свадебный один, ну, так это по обычаю положено, их много не бывает. Зато на этот раз он огромный, больше любого тележного колеса, первый раз такой вижу, тоже эльда постарался, что бы всем хватило.
Наши уже все расселись, я со своими ногами крючеными как бы ни последняя из гостей пришла. Сидят, значит: женщины лучшие платья из бабкиных сундуков подоставали. Мужики все с мечами, даже у трактирщика попрёк пуза лежит, еще бы, чай, не холопья, свободные общинники, ополченцы, а здесь не просто пьянка, свадьбу играют! Вот! А то, что мечи эти дедовские, а сами они и за какой конец браться не помнят - не важно. И мне место за верхним столом оставили, не забывают.
Ну вот, все расселись, и музыка заиграла. Обычно сигнал к началу дудками подают, а тут, наверное, от большого уважения, арфу мою вытащили, да внучку старшую за неё усадили. Я ей, конечно, кое-что показывала, но это ж когда было, да и то в шутку, а она, перед эльда, позорище-то какое! Ну да ладно, вот новобрачные и вошли. Херу Финмор в голубом плаще, серебром вышитом, Айралин в бабкином платье лощенного зеленого шелка с морским жемчугом, как на бабку-то похожа! А на пальце кольцо рубином горит, значит, помолвка-то по всем эльфийским обычаям была. В руках - рушники. Финмор решил свадьбу по людским обычаям проводить, мол, мне теперь среди вас жить. Да вот только длинного ритуала не будет. Айралин в роду старшая, а, если по-честному, так и единственная, позволения спрашивать не у кого, жених вообще изгнанник. Так что руки рушником сами переплели да друг друга медом из кубка напоили. Теперь вот Финмор пирог режет. Чего только в него не замешивают! Известно, что жениху с невестой достанется, тем их жизнь и обернётся, ну а остальным только до следующей свадьбы предсказания хватает.
Жених первые куски себе и невесте вырезает. Смотри, едят, не морщатся, значит, чего хорошего досталось. Ну, а теперь пирог по столу пошел, а вот и мой ломоть. Ты гляди, кусок пергамента запечён, к чему бы это?
Так, а это что такое? На середину зала внучки мои младшие вышли, платья, считай, в пол, рукава широкие. Значит, он нашим обычаям уважения оказывает, а мы в ответ эльфийским. И точно "эльфийский" танец, те три ухватки, которые я им как-то на свадьбе показала, демонстрируют и думают, что это танец и есть! Вот стыдобища! Ну да ничего, пять минут позора и дело сделано.
А вот теперь заминка возникла, по обычаям вроде брак и заключен, но мы-то не деревенщина глухая, мы вассалы эльдар. У нас браки в книги поколенные записывают, обычно это староста делает, но он с того памятного ярморочного пира дела забросил, из дома и не выходит. Вот и сейчас кто-то из подручных книгу-то принёс, а он на неё и не смотрит. Наши шушукаются всё громче.
Ага, вот кузнец встал.
- Вольные оратаи! Издревле нашей честью была наша верность, и сейчас изгнанниками мы стали не потому, что сбежали, а лишь потому, что король наш погиб в славной битве, а остальные пресветлые о нас забыли. Пришлось самим справляться, как могли. Так сейчас судьба нам шанс даёт, нельзя судьбе отказывать.
Кубок к потолку взметнул и как заревет:
- Алаи Кано Финмор!
А за ним и все наши подхватили:
- Алаи! Алаи! Алаи!
Тут все мужчины с мест вскочили, будто ветром сорванные, даже староста, мечи выхватили и над Финмором и Айралин шатер стальной засверкал, по старому обычаю, что от Хадора Златовласого идёт:
- Алаи Кано Финмор!
А он побледнел, в руку Айри вцепился, как утопающий в соломинку, губу прикусил и говорит:
- Я, Финмор из Дома Радуги павшего Гондолина, принимаю под руку лён погибшего от руки Врага князя Фингона - Негбас! Да будет так!
-Алаи! Алаи! Алаи!
Потом здравницы были, и славословия, да только кано Финмор глаз от Айралин не отрывал. Наконец, даже кузнец это заметил, и до дома их проводил.
Чудо ушло, осталась обычная пьянка. Вон, в углу Синьянамба Кампилосу тискает, староста, бывший, в останках гуся уснул. Мне здесь уже лет тридцать, как делать нечего. Пойду я домой, порадуюсь. Ведь это из овина чудо ушло, а у нас осталось.