Потом приходит с ними Иисус на место, называемое Гефсимания, и говорит ученикам: посидите тут, пока Я пойду, помолюсь там. И, взяв с Собою Петра и обоих сыновей Зеведеевых начал скорбеть и тосковать.
Тогда говорит им Иисус: душа Моя скорбит смертельно; побудте здесь и бодрствуйте со Мною.
И, отойдя немного, пал на лице Свое, молился и говорил: Отче Мой! Если возможно, да минует Меня чаша сия; впрочем не как Я хочу, но как Ты. И приходит к ученикам и находит их спящими.
Евангелие от Матфея 26,36-26,40
...скорее всего, не в этой реальности.
1
Здесь в Гефсимании мне стало легче. Я вижу мой путь, и он не страшит меня. Это место, где я собирался с учениками, дает уверенность в моих силах. Почему так - я не знаю.
Чуть поодаль от меня храпит Петр, а рядом с ним обнявшись, братья Зеведеевы.
Я дважды взывал к Отцу нашему, а потом будил учеников своих. Но сила этого места снова погружала их в сон.
Я вижу учеников своих. Их будущие дела. Мне их жаль. Мне жаль Иуду - бедный предатель, он не ведает, что творит. Меня должны были предать, а он оказался самым слабым и в теле и в вере. Все предсказано и предопределено. Мой предатель проживет меньше всех. Почему-то за Иудой следующее лицо самого молодого моего ученика. Он спит сейчас рядом с братом, я улыбнулся - он умрет после всех, причем сам, но, к сожалению, не совсем в своем уме.
То, что он напишет будет отдавать старческой гордыней. Его откровение не несет той мудрости, которой он алкал, а евангелие его будет лживо. Ибо голова его на сотом году жизни уже помнила не то, что видели глаза его. В гордыне своей он станет любимым моим учеником, ибо среди живых не будет никого, кто бы смог указать ему на обратное.
От тела моего несет миррой. Я с трудом вспоминаю черты женщины умаслившей меня.
Кажется, зовут ее также как мать. Сейчас мне хочется, чтобы завтра все было, как вспомнит через много лет Иоанн. Чтобы мать моя стояла рядом с крестом. Глядя на нее, я бы точно знал, прав ли я был тогда, ибо это единственное в чем я до сих пор сомневаюсь. Иоанн вложит в уста мои просьбу к матери, чтобы после телесной смерти моей она усыновила его. Глупец. Когда я отказался от матери, братьев и сестер моих, то сердце мое надорвалось. Я не ощущал уже радости от творимых мною силою Отца нашего дел. Тогда я поступил вопреки заповеди, мною повторяемой и мною проповедуемой.
Может быть, после воскрешения, обещанного мне, я буду знать, поняла ли она, зачем я это сделал.
Ученики мои все спят. Я вижу, что они потом расскажут и как их рассказы лягут буквами многих алфавитов. Алфавитов тех народов, что я почитаю псами рядом с детьми земли моей. Про эту ночь будет написано, как укрепил меня Он и ангел, посланный им, в моих молитвах. Как перестал страшиться я предстоящей казни.
Глупцы вдвойне - что бояться шести часов мук, когда впереди у меня все Царствие Небесное. Тут я понял, что устаю и отложил пергамент.
- Устал Назаретянин,- услышал я голос.
Этот голос я уже слышал.
- Ты сделал выбор
Я кивнул головой, хотя не видел говорившего и не понял его вопроса.
- Тогда смотри
И голова моя взорвалась от образов. Я видел, как умираю позорной смертью. Я видел, как возношусь. Я видел муки народа моего. Видел Иерусалим и армию врага. Армию из града на семи холмах, которая избивает народ мой.
Я увидел, что на смерти моей вырастет церковь. Смешно, но последователи храпящего сейчас Петра, будут в том городе, из которого мой народ видит одни муки. Я видел и крах города сего, и его новый подъем. Я видел бесчисленные сражения на земле, воде и воздухе. Я слышал вечные споры. Я видел гору под названием Табор и людей обороняющихся во главе со своим слепым вождем. Как мелочно было то, из-за чего они лили реки крови. Я видел Иберию, Галлию, земли тевтонов и саксов, заваленные телами.
Я видел горящих за свою веру людей, причем их веры становились все более непонятней, но за всеми ними, за всеми картинами стоял мой завтрашний день. Мой крест. Крест, который сгниет, а потом, как и я воскреснет. Держа его в руках многие тысячи будут умирать, щедро поливая кровью землю моего народа, умирать с моим именем на устах.
Народ мой станет силен, как и говорил Отец мой, но презираем и гоним всеми, за смерть мою.
Я видел города, горящие тем огнем, что и помыслить нельзя, что им будут владеть сыны Божие. Я видел, как летающие быстрее самой быстрой птицы снаряды уничтожали целые земли. Я увидел людей страдающих от неведомых язв и болезней. Мне стало страшно.
- Тебе хватит?
-Да, - еле выдохнул я.
- Ты можешь все это исправить
- Как?
- Не умирай на кресте. Если не хочешь бежать, то пусть тебя побьют камнями.
Я не услышал в его голосе насмешки.
- Я не могу
- Тогда смотри.
И опять полилась кровь. И в центре разрушения стоял мой крест. Он уничтожал все - он вместил в себе всю злобу мира и выблевывал ее на него.
И я вскричал: " Отче Мой! если возможно, да минует меня чаша сия"
И услышал я Глас, успокоивший меня. И понял я, что это последнее мое искушение и что закончилось оно.
Мне нужно записать увиденное, а потом разбудить моих спутников. Глядя на Петра, я преодолел желание засунуть в его одежды пергамент. Нет, я закопаю его тут, в Гефсимании.
Мне осталось спуститься в низ. Там я услышу сказанное мне: " Радуйся Равви", и, увидев говорившего я подставлю ему лицо для поцелуя.
2
Здесь в Гефсимании мне стало легче. Положив руку на лезвие меча, я стал почти спокоен. Я устал от прочитанного и положил пергамент на камень.
- Ты сделал выбор, - услышал я голос. И я узнал его, ибо это был голос, звучащий в пергаменте. Я понял вопрос, но ответил на него как отвечал Спаситель в своих евангелиях,- своим вопросом
- Выбор чего?
- Ты знаешь, а если нет, то хочешь увидеть то же, что и он?
Я молча думал.
- Нет, не хочу, я видел много крови. Я пойму и так. Скажи мне, ведь нет теперь нужды в вере моей, ибо не осталось ее.
- Ты можешь остановить все
- Теперь.., все зашло слишком далеко. Тысячу лет назад может быть, но не сейчас. Я просто погибну
- Наверно ты прав. Ты хочешь что-то спросить рыцарь?
- Да, был ли подвиг?
- Ты сам знаешь ответ, ты все прочитал
- Все было предопределено
- Все, даже мой разговор, я мог бы этого не говорить, но ты мне симпатичен.
- Спасибо
- Не за что рыцарь.
Я вновь заровнял кучу камней. Глядя на них, я понимал, что и, закапывая рукопись я делаю выбор. Идя за знанием, я получил проклятье, проклятье на всю мою жизнь, на все мои действия. Но это хотя бы моя жизнь. Я просто воин, я не мыслитель и не дурак, что бы делать выбор за все человечество. Оставьте подобное для спасителя.
Обнажив меч я начал спускаться. Я чувствовал, что стоящая сзади фигура улыбалась. Я тоже знал, кто ждет меня внизу.