Это - кошка. Она лежит, очень старательно спит / третий час из тех, что я сегодня за ней наблюдаю / и во сне же шевелит усами. Усами она шевелит не просто так. Усами она шевелит от сознания собственного достоинства. Усы у неё белые, а шерсть чёрная - получается ничего себе так. Красиво. Иногда она приоткрывает ослепительно жёлтый глаз, поводит им по комнате и убеждается в том, что хозяйка, то есть я, не истаяла, не исчезла и не нарушила её покой каким-нибудь другим образом.
Недавно я выяснила про свою кошку одну пикантную подробность, которую до последнего времени как-то не получалось про неё узнать. Оказалось, что моя кошка любит есть кокосы. Да-да. Не играть с ними, не катать их по дому, загоняя под кровать и под шкаф. Не только это. Она пребывает в совершенно безумном состоянии восторга от мякоти кокоса.
- Да кем ты себя вообразила? - помню, воскликнула я патетически при открытии этого факта. Но кошка ела кокос, заработанный в процессе воровства с моего стола, и ничего не отвечала на недостойные ситуации патетические вопросы.
Позже я проводила с ней общеобразовательные беседы, лекции и даже семинары на ту же тему.
- Или у тебя папа жил на кокосовой пальме? - спрашивала я, поглаживая её чёрную спинку. - Или у тебя мама работала на овощном складе? В таком случае ты - лишь невинная жертва их гормонов.
Кошка молчала.
- Надо знать собственную родословную, - поучала я. - И не есть, соответственно, то, что тебе по этой родословной есть вовсе не полагается. Вот если бы ты была не кошка а, скажем, обезьяна, то ешь ты эти африканские фрукты килограммами, я тебе и слова не скажу. Ой, кстати, а может ты и бананы это, того... ешь? - испугалась я.
Как-то сама собою передо мной предстала картина того, как моя кошка на виду у удивлённых гостей ворует со стола бананы, апельсины, кокосы и начинает их поедать. Что мои гости могут подумать про мои таланты к воспитанию? Страшно подумать.
После того, как очередной кусочек кокоса исчез с блюда в моей кухне, кошка выглядела очень довольной. Такой, что не стала вспоминать своих предков, задушись они хоть на собственном хвосте, а вместо этого легла и уснула.
- Ну, хозяйка, что ты можешь предложить мне неожиданного? - именно этот вопрос чаще всего стоит в глазах моей кошки в то время, как она смотрит на меня. Лишь иногда вопрос немного меняется и звучит уже так:
- Хозяйка, чем ты собираешься меня порадовать?
Последнее выражение подкрепляется также возгласом " мяу " и выгибанием спины. Первая фраза соответствует обычному существованию моей кошки, предобеденная пора - время другой.
Хотите - верьте, хотите - нет, но мы с моей кошкой можем часами смотреть друг на друга. Чарующая лень моей кошки помогает мне как-то по-новому посмотреть на действительность. Наверное, я, со своей стороны, кажусь ей чересчур бодрой, чересчур суетливой, чересчур глупой. Пожалуй, из всех моих бесцельных, на её взгляд, хождений по квартире она одобряет всего один маршрут " холодильник - миска " . Но зато уж полная бессмысленность остальных моих плутаний вызывает у неё любопытство: чем занимается создание под обозначением " человек - хозяйка " ?
Я могу без стеснения утверждать, что неподалёку от того места в моей квартире, где пребываю в данный момент я, вы обязательно найдёте мою кошку. Она может спать и, лишь иногда приоткрывая глаза, поглядывать на меня, может прятаться в тёмном углу, может заниматься своим делом, но всё равно она будет где-нибудь неподалёку.
Больше всего эмоций вызывает у неё моё пребывание в ванне. Это, пожалуй, восхищение и удивление - приправленные изрядной долей ужаса. Она вспрыгивает на стоящую неподалёку стиральную машину, съёживается в страхе то ли за свою, то ли за мою жизнь и широко распахивает свои огромные жёлтые глаза-локаторы. В эти мгновения я заменяю кошке широкоформатный новенький фильм ужасов. Однажды она решилась и ступила на узенький скользкий бортик моей ванны. Передвигая все четыре лапы по одной линии, она двигалась ко мне. Приблизилась, вытянула в мою сторону нос и принюхалась. Она тянулась ко мне до тех пор, пока не смогла носом притронуться к моей коже, а языком - попробовать воду. Обмана не было. Глаза её не подвела. Это была действительно я, её хозяйка, и я лила на себя мерзкую, неприятную, если только дело не доходит до питья, воду.
Думаю, после этого открытия кошку подвела самоуверенность.
Она по праву своего рождения и мысли не допускала о том, что может не удержаться на узенькой полоске горизонтальной поверхности. Но край ванны - коварная мокрая штука, кошка заскребла когтями, жалобно мяукнула и... свалилась ко мне в ванну.
Когда я вытащила её из воды, она даже не отбивалась от моих ненужных вмешательств в свою жизнь. Она была шокирована случившимся с ней конфузом, оглушена им, и позже, открыв, наконец, глаза, побрела на заплетающихся лапах прочь. К обогревателю.
Собаки, на мой взгляд, выглядят намного жизнерадостнее после посещения воды. Они отряхиваются и бросаются к кому-нибудь обниматься - не такой уж и плохой способ избавиться от остатков влаги в своей шерсти. На мою же кошку больно было смотреть. Длинная шерсть, слипшаяся длинными же печальными прядями, висела с её тощего, впалого с боков, тела. Мордочка, обычно горделиво поднятая, опустилась к полу, туда же опал и ставший облезло-мокрым хвост. Сначала она шла, покачиваясь на всех четырёх лапах, как деморализованный алкоголем солдат, а затем припустила вперёд каким-то нездоровым для кошки аллюром.
Когда я вышла из Ванной и отправилась её проведать, кошка сидела возле обогревателя, не желала на меня даже взглянуть и тряслась всем телом. Я нашла свою кофту и завернула кошку в неё. Из комка вязаной шерсти торчали два уха на пасмурной, как самый хмурый день, и уменьшившейся в размерах физиономии.
В кофте кошка постепенно перестала дрожать, но затем, стоило мне оставить её перед обогревателем в одиночестве, она выпрыгнула из устроенного мною для неё гнезда и всё тем же нездоровым образом, высоко подкидывая при передвижении заднюю часть туловища, сиганула облезлой жалкой мышью куда-то под шкаф. И сколько бы в последовавшие за этим пару часов не зазывала я её в свои объятия, она так и не пожелала выйти из своего убежища. Чувство собственного достоинства для моей кошки - главная штука в жизни. С ней несравнимо даже тепло обогревателя.
Моя кошка очень красива. Даже люди, ничего не понимающие в усах, замечают, что ее усы цветом похожи на зимний снег, а по длине, изысканности и мягкости с ними вообще ничего не может сравниться. Баки, бакенбарды обрамляют пушистым кругом её мордочку, над которой торчат треугольные аккуратные ушки. Глядя на неё, я иногда думаю, что держать кошек возле себя - привилегия фотографов или, на худой конец, художников.
У моей бабушки был кот, который умел величественно сидеть. Больше он, кажется, ничем таким не отличался, но сидел он поистине королевским, императорским образом. Для своего сидения он выбирал самый центр дома или, по крайней мере, наиболее напряжённый его участок. Затем он ставил передние лапки рядом, опускал часть себя на подогнутые задние лапки и выпрямлялся таким образом, что его грудь с белой манишкой выгибалась вперёд, а голова запрокидывалась немного вверх. После этого ему оставалось лишь состряпать на мордочке подобающую случаю величественность и - готово! Честное слово, он походил на каменных львов из моего старого учебника истории.
Я была единственной свидетельницей его величия. Я садилась неподалёку и благоговела. Об него запинались. Ему отдавливали передние лапы и хвост. Его просто поносили словесно. Но он, оправившись от поруганий и прокричавшись истошным " мяу ", которым очень пугал наступающих на него людей, оставался на своём месте или же выбирал для своего величия ещё более напряжённый перекрёсток хозяйских перемещений. Как каждый художник или царь, он хотел чем-то облагодетельствовать этот мир!
Если уж я заговорила про котов, живших во времена моего детства у бабушки, то не могу не вспомнить ещё одного. Звали его Васькой. Вот это был всем Васькам Васька! Ничем облагодетельствовать он мир явно не хотел, наоборот, считал, что в том полно вещей, которые могли бы пригодиться лично ему. И ничьего мнения по этому поводу он слушать не желал.
Для начала по деревне поползли слухи о том, что с закрытых веранд домов пропадают продукты. Про котов в то время никто не думал. Все были уверены в том, что воровством занимаются ребятишки. Людям просто не приходило в голову, что обыкновенный кот может миновать по-деревенски основательные двери для того, чтобы ходить туда-обратно по причине своих мерзких занятий.
Выглядела нашего кота глазастая соседка. Утром, отправившись по своим делам на улицу, она всё-таки заметила, что через порог возле самых её ног прошмыгнула какая-то распластавшаяся по земле серая тень, бесшумно завернувшая за угол дома и там и истаявшая. Позже её подозрения подтвердились - толстый батон колбасы, нетронутый с вечера, был уполовинен с одного конца. Помнится, она так и пришла к нам - потрясая своей дубинкой колбасы. Бабушка всё отрицала, кот спал где-то на чердаке, так что доказательств как таковых не было, но постепенно перед нами вставал во всей полноте один из самых коварных его замыслов.
Продукты, в число которых нередко входила колбаса, особенно выделяемая нашим котом, в деревне всегда предпочитали хранить на веранде - пристройке к дому, соединяющей собственно горницу со двором. Там было прохладно даже в летние ночи, и таким незамысловатым путём жители домов с верандами сохраняли место в собственном холодильнике. Этим, да ещё тем, что его окраска - серая без всяких вкраплений - как нельзя лучше подходит всякому мелкому жулью вроде него - и воспользовался наш кот.
Проскользнув вечером между ног хозяина, старательно запирающего вслед за ними дверь, он попадал на веранду и оставался там на ночь, а утром проснувшиеся хозяева, нисколько ни о чём не подозревающие, выпускали его на улицу. Под ноги никто, как правило, не смотрел, а наш кот, если хотел, мог быть совершенно незаметным.
Даже после того, как в деревне стал известен виновник таинственных покраж, никто не мог быть застрахован от визита нашего кота. Колбаса продолжала пропадать не только с запертых веранд, но и со столов в доме, иногда растаивая в воздухе чуть ли не на глазах обедающих членов семьи. Тот, кто покупал в магазине кусок колбасы, теперь и подумать не мог о том, чтобы выпустить его из рук хотя бы на минуту, а если это случалось, то колбаса неизменно оказывалась в желудке нашего кота. Тех, кто рисковал приобрести сей ценный продукт, наш кот, кажется, выслеживал от самого магазина.
Истерика в деревне, единолично нашим котом лишённой колбасы, нарастала. Бабушка отбивалась от соседок, требующих отдать деньги за съеденные котом продукты, и уже начинала сдавать.
На нашем огороде появились подброшенные ночью и начинённые отравой куски колбасы, которые могли спокойно гнить там, где они лежали, а кто-то серый и неуловимый съедал всё, что приобреталось соседями в расчете на собственный аппетит. Многие грозили смертью нашему коту, но никто не мог похвастаться тем, что тот хотя бы один раз попал ему в руки. Кот по своей комплекции казался нам небольшим, даже тощим, но, наверное, воровское дело, которому он посвятил себя без остатка, отнимало много энергии и сил, потому что, по наблюдениям наших многострадальных соседей, за ночь он мог съесть от полукилограмма до полутора килограммов колбасы, запить её молоком, зализать сметаной, а то и маслом, да напоследок ещё и сжевать из вредности какой-нибудь старый кусок сыра. И всё это ночное великолепие никак не отражалось позже на его комплекции. День на чьём-нибудь чердаке - и к ночи он снова был голоден и готов посещать чужие столы. Не брезговал он также обедом или даже ужином и в бабушкином доме: бабушка питала в отношении собственного кота некоторые иллюзии, она думала, что если хорошенько накормить его с вечера, ему не придёт в голову мысль отправиться в гости к соседям.
Между тем болото порока засасывало нашего кота, а кривая дорожка, на которую он ступил сызмальства, уводила его всё дальше. Дошло до того, что мы, его хозяева, превратились в измученных, издёрганных жизнью, людей. Мало того, что нам приходилось выдерживать почти ежедневные баталии с соседками, по улицам поползли слухи, что кот не только съедает по всей деревне продукты - он ещё и нам приносит. Кое-кто был искренне убеждён в том, что мы сами воспитали кота в воровском духе из самых корыстных побуждений. Думаю, что эти слухи основывались на прожорливости нашего кота, в которую обыкновенному человеку было трудно поверить.
Время от времени в наш дом приносили и потрясали перед нашими лицами то почти дочиста обглоданным куриным скелетом, то отвратительным, изжёванным с одной стороны, куском колбасы. Одна наша соседка уверяла, что лунной ночью она видела, как наш кот волочёт по улице баранью ляжку.
Жилось нам несладко. Тем более, что в собственном доме нам мало что перепадало из того, что мы не против были бы съесть. Наша колбаса, наши варёные или жареные курицы, и наше мясо пропадали точно таким же образом, как и у соседей. То один, то другой член нашей семьи внезапно переставал быть самим собой, мгновенно превращаясь из, допустим, почтенной старушки в орущую ведьму, и с криком бросался с подвернувшимся под руку предметом в погоню за котом. Кот спринтерским бегом огибал комнату. Второй в этой эстафете, пробегая тот же круг, неизменно задевал локтем за сервант. Кот скрывался под кроватью, его преследователь - в пылу азарта лез туда же, но дальше кот прыгал в дыру, ведущую его в подполье, а чертыхающегося и уже застрявшего под кроватью человека приходилось вытаскивать из-под неё объединёнными усилиями всей семьи. Бабушка время от времени принимала взаимоисключающие решения. То, чтобы избавить соседей от всё в их жизни пожирающего кота, она решала не выпускать его на улицу. А то, подстёгиваемая желанием нормально съесть хотя бы пару ужинов, она запрещала пускать его домой. Кот, однако, внимания не обращал на все эти ограничения и запреты, и по-прежнему скользил то туда, то обратно вместе с домашними и гостями. Все мы в нашей деревне стали чудо как осторожны. Члены нашей семьи, запуганные бабушкиными угрозами покарать каждого, кто перешагнёт порог, имея возле ноги кота, старательно оглядывались каждый раз, как подходили к двери дома. Однажды я наблюдала за тем, как дед, остановившись возле порога, предпринимал все мыслимые меры предосторожности и заодно пытался сбить со следа или обнаружить притаившегося, как он чувствовал, кота. Васька караулил его усилия на козырьке крыши. Позже он спрыгнул оттуда, пристроился позади деда и вошёл в дом. Наши соседи, запирая за собой дверь веранды, научились обыскивать это помещение перед тем, как заходить в комнаты. Не знаю, какой мыслью тешили они себя во время этого обыска да и позже, в кроватях, ведь в нашей деревне уже давно было известно, что поймать или даже увидеть нашего кота попросту невозможно.
Терпение у нашей бабушки лопнуло, после одного случая.
На какой-то праздник мы собирались приготовить котлеты. Фирменное бабушкино блюдо должно было как-то по-новому сплотить всю семью. Но для этого надо было достать из холодильника и разморозить некоторое количество фарша, а вот как сделать это при процветающем в нашей семье воровством животном - мы не представляли.
Так вот. Бабушка отделила большой, килограмма на три, кусок фарша, положила его на стол прямо перед собой и, почти не мигая, стала на него смотреть. Через некоторое время она, однако, разнервничалась. Во-первых, она не смогла охватить взглядом весь кусок фарша, и ей приходилось вставать и время от времени обходить стол дозором для того, чтобы проконтролировать его во всем объёме. Во-вторых, её нервы были основательно расшатаны, и она решила разделить ответственность с нами - она чувствовала, что ничем хорошим эксперимент с оттаиванием большого куска фарша в нашей семье закончиться просто не может. Мы были в её распоряжении.
Жизнь с котом сделала из бабушки неплохого стратега. Она решила охранять фарш со всех сторон. Дедушка с моей мамой были расположены в большой комнате с тем, чтобы кухонный стол приходился как раз напротив них. Мы с сестрой сели на стулья. Нам было запрещено отвлекаться и даже разговаривать. Таким образом, наши взгляды пересекались на фарше под углом в девяносто градусов. Сама бабушка осуществляла летучий контроль - передвигаясь по кухне, она наблюдала за фаршем сверху. К несчастью, к этому времени мы уже знали, что вкусный предмет, наблюдение за которым ведётся с одной точки пространства и одним человеком, вовсе не гарантирован от поедания.
С нашей акцией по спасению фарша всё было в порядке до того момента, как спустя час или два прозвучала весть о том, что мы остались-таки без котлет.
До сих пор думаю, что бабушка была не права в тот день. Над останками фарша она издала такой вдохновенный, такой пронзительный крик, как будто вместе с фаршем ушли в небытие все её честолюбивые мечты, а также и надежды на счастливую / или хотя бы мирную / жизнь. Да, это было, если хотите, столкновение интеллектов, борьба кошачьей ловкости и бабушкиной силы воли. Ну что ж из того, что победителем оказалась не бабушка?
Дело с фаршем, как я понимаю, разворачивалось примерно так.
Перед тем, как доставать из морозильника фарш или хотя бы обсуждать свои планы, мы, конечно же, обыскали дом и уверились в том, что кота в нём нет. К тому дню мы уже успели забить все дыры в подполье, оставляемые обыкновенно в каждом деревенском доме для удобства проживающих в нём котов. Так что мы считали себя гарантированно свободными от визита нашего кота снизу. Boт после этих, обманчиво благодушных, мыслей мы и вывалили на стол кусок фарша. Кот выполз из своего убежища / если только он не занял своё место заблаговременно / и, маскируясь под местность, по-пластунски пересёк открытое пространство. Затем он, перебирая лапами по задней стенке ящичков стола и проезжая мягкой спинкой по стене, поднялся вверх. А там уже он, укрыв за поверхностью стола уши и оперируя одной лапой, осторожно подтянул к себе кусок фарша и стал лапами выгребать его середину. От куска фарша мы получили одну его пустую оболочку - она была похожа на сдутый футбольный мяч. Возможно, когда бабушка приближалась к столу, остатки этого несчастного фарша наш кот просто одевал себе на голову и ел его изнутри. Фарш не шатался, не трясся, всё было проделано благородно и тихо. Но вот как-то раз бабушка заглянула за стол и увидела там пригнувшегося, упирающегося лапами в стол, а спиной в стену, висящего над пропастью пола, кота. Они взглянули друг другу в глаза - и бабушка издала свой печальный крик разочаровавшегося в жизни лебедя, а кот упал на пол, бросился куда-то под кровать и исчез в неведомой нам дырке.
Вот после этого борьба с котом и перешла на качественно новый уровень. Кот был без суда и следствия лишён прав свободно передвигаться где бы то ни было. Бабушка объявила, что отныне его место - подвал. После этого любой член семьи, который где угодно, даже случайно, встречал кота, должен был хватать его и бросать в сырой каземат под нашим домом.
Однажды я зашла в дом с улицы и увидела, что бабушка вместо того, чтобы заниматься домашними делами, сидит на стуле посреди комнаты. Мы с ней немного поговорили, затем она сказала, что нальёт мне суп, но сначала я должна пообещать, что быстро, как только смогу, сяду на стул, который она для меня освободит. Это могло занять у меня минут десять. А после, успокоила меня бабушка, я буду есть свой суп, а уж на стуле посреди зала сидеть будет снова она.
- Тихо. Я слушаю, - добавила бабушка.
Только спустя час я смогла понять, почему кто-то должен был занимать этот проклятый стул. Кот, посаженный в подвал, взял за манеру убегать из него и продолжать свои бесчинства. Как раз в тот день бабушке стал ясен последний из его трюков. Оказывается, под половицами были бруски, упираясь в которые, кот головой приподнимал крышку подполья, а затем и покидал место своего заточения. Тогда бабушка поставила на крышку подвала стул. Теперь кот приподнимал ее, но вылезти наверх не мог. Вот, водрузив на голову крышку со стулом на ней, он смотрел на бабушку, хлопал крышкой, а через некоторое время его голова снова показывалась над полом с грузом на голове и вытаращенными на бабушку глазами. Когда бабушкины нервы не выдержали этой молчаливой пантомимы, она села на стул. И некоторое количество минут очень злорадствовала по этому поводу.
Лишь позже она поняла, что в ситуации вышла некая пробуксовка или, как говорят игроки в домино, рыба. Да, кот не мог поднять бабушку и выйти из подвала, но и бабушка не могла заниматься своими делами, а должна была, как привязанная, сидеть посреди комнаты на стуле и сторожить собственного кота. Это было утомительное занятие. В конце концов, бабушка усовершенствовала систему борьбы с котом. Кот сидел в подвале, на крышке подвала в центре комнаты стоял стул, а утяжеление ему придавало ведро с водой. У кота была сильная воля и, как у каждого заключённого, да к тому же кошачьего происхождения, в нём крепла любовь к свободе. Кот продолжал свои попытки к освобождению, но теперь он не мог даже высунуть из подвала свою голову, он лишь приподнимал крышку на несколько сантиметров, постукивал ею и шатал ведро вместе со стулом. Как раз этим он чуть и не довёл до инфаркта одну из наших соседок.
Она зашла в наш незапертый дом и стала звать хозяев. Бабушка трудилась где-то на огороде, так что соседке никто не отвечал.
Вот только ведро, стоявшее на стуле посреди комнаты, внезапно начало дёргаться. Наконец, наша соседка поняла, что оно стоит здесь не по недосмотру хозяйки, просто хозяева дома заперли кого-то в подвале, да ещё и завалили вход в него чем попало. Страшно было бы оказаться на её месте и представить, кого именно наша семья могла запрятать в собственном подвале. Тем более, что существовало множество ужасных слухов, которые ходили про нас в деревне благодаря нашему же коту.
Когда бабушка с пучком лука возвращалась из огорода, она увидела, как убегала из нашего дома соседка, которая только чудом не перепрыгнула через забор.
После этого происшествия с соседкой кота держали взаперти где придётся. Помню, недели две он прожил в клетке для цыплят.
К несчастью, полдеревни сбегалось к нам для того, чтобы посмотреть на кота, посаженного под замок.
- Скоро уже ваш кот нестись начнёт? - спрашивали нас знакомые при встрече.
- Это у вас курочка или петушок?
- А почему у вас куры в шерсти?
- Когда же вы научите его зерно клевать?
Наш арестант был вызволен из заточения силой людского мнения. Об амнистии не было сказано ни слова, да и кот, едва освобождённый из подвалов и казематов, немедленно начал воровать по-прежнему.
Помню, однажды мы были счастливы. Дальний родственник, лесник без семьи и магазинов в округе, согласился взять нашего кота к себе, потому что, по его словам, у него просто нечего было воровать. Но нет, такая жизнь была устроена Всевышним не для нашего кота. Он вернулся к нам через два дня. Ещё дважды мы отправляли его с родственниками, с каждым разом увеличивая километров на десять расстояние от него до нашей деревни, и каждый раз он возвращался. Правда, мы могли отдохнуть от него пять, а то и шесть дней, но зато уж приходил он к нам всё более голодным и предприимчивым.
Как-то так вышло, что взрослые члены нашей семьи решили:
- Всё, мы не можем больше. Кто угодно, только не мы. Пусть лучше погибнет один наш кот, но не вся семья. Мы не можем и дальше вести полуголодный образ жизни и подвергаться насмешкам окружающих.
К тому же к этому времени мало кто из соседей решался зайти к нам в гости, а моя милейшая безобидная бабушка стараниями нашего кота считалась уже деревенской ведьмой.
Дедушка посадил кота в мешок, пошёл на берег реки, сел там и, закурив сигарету, задумался о жизни. Кстати, в процессе этого он решил, что ему жаль для дрянного кота мешка. Он достал кота из мешка и, размахнувшись, зашвырнул его на середину реки.
Течение у нашей реки было очень сильным, и дед приготовился увидеть, как сгинет в волнах унесённый ими кот.
Позже дед рассказывал, что в тот день он испытал величайшее потрясение в своей жизни. Оказывается, наш кот был даже более талантлив, чем мы об этом подозревали. Сначала, правда, его тело скрылось под набежавшей волной, но затем над водой появилась его голова, и дед стал свидетелем самого захватывающего зрелища, о котором только можно рассказывать своим внукам. Великолепным спортивным кролем, по очереди выбрасывая вверх и вперёд передние лапы, кот стремительно плыл к берегу. Возможно, что кто-то другой на месте дедушки мог бы попробовать утопиться сам, но дед снова сел на берегу, теперь уже возле пустого мешка, и снова задумался о жизни.
Когда, наконец, он решил вернуться домой, кот ждал его на крыльце. Едва дед вошёл в калитку, кот приподнялся и встал возле двери. Дед был так погружён в свои мысли, что открыл перед ним дверь, и кот вошел в дом первым. После этого было решено, что кот может жить - так, как ему только заблагорассудится. Ни один человек из членов нашей семьи больше не будет считать котлеты на собственной тарелке. И без колбасы, если хорошо подумать, прожить тоже можно. А слухи... Что ж. Не мы первые, не мы и последние. После этого мужественного семейного постановления спокойствие робко вошло в наш дом.
Моя кошка также практикует воровство. Но с её стороны это, скорее, хобби, один из способов неплохо провести время. Она не вкладывает в это занятие весь горящий жар своей личности, но настаивает на том, что воровство - это исконный промысел всех котов на свете, и она им никак не желает и даже не имеет права пренебрегать.
С некоторых пор я стала наблюдать странные пантомимные действия гостей в моей квартире. То один из гостей, то другой, не отрывая внимания от общего разговора, ищущими движениями пальцев старался нащупать кусочек хлеба возле своего столового прибора. И не находил его. Вскоре обнаружился и режиссёр этой пантомимы. Моя кошка, обходя по очереди колени гостей, лапой, сложенной в форме клюшки, сгоняла со стола кусочки хлеба, а затем со сноровкой бывалого хоккеиста отгоняла их в тёмный угол. И это при том, что моя кошка ни разу в жизни и ни под каким соусом не согласилась бы съесть ни крошки хлеба. По ее мнению, рецепты хлеба были изобретены, а затем кочевали из поколения в поколение, а сам хлеб был испечён, покупаем нашей семьёй, а затем и подаваем на стол вовсе не оттого, чтобы его можно было есть.
- Вот скажи, не хочется ли тебе подойти и почесать меня за ушком? Я даже буду не против, если ты раза два-три проведёшь по моей спинке. Конечно, если ты сделаешь это правильно. Я сомневаюсь, что тебе хватит на всё это интеллекта, но иногда у тебя получается не так уж плохо, - говорит мне кошка, растянувшись на диване и приоткрыв один глаз исключительно для того, чтобы не оставлять меня без своего внимания.
- Отчего это ты сомневаешься, в моём интеллекте? - я с ходу заглатываю наживку, подхожу к дивану и заглядываю в чистую желтизну уже обоих открытых для меня глаз кошки.
- Вот здесь и здесь ещё, - она переворачивается на спинку, взмахивает передними лапами и чуть ленивыми, но выверенными движениями художника проводит ими по воздуху.
- Нет, нет, сначала объяснение, а уж затем удовольствие, - строго говорю ей. Кошка недовольно поводит усами, но делать нечего, приходится ей оправдывать свои слова / не будет в следующий раз оскорбительно отзываться о нас, людях /.
- А ты в зеркало смотрела? - спрашивает меня кошка.
- Да, конечно, и не раз.
- И кого ты там видела? - интересуется она.
- Как кого? Себя, конечно же.
- Мур-р. Я примерно так и думала. А иначе трудно понять, зачем вы, люди, столько времени проводите возле зеркал. Так ты всерьёз веришь в то, что где-то рядом есть твой двойник?
- Отражение, - поправляю её я.
- Какое опасное заблуждение, - бормочет моя кошка и задумывается над тщетой человеческих попыток мыслить.
- А что думаешь про это ты? - почти агрессивно спрашиваю я.
- Что? Ах, прими мой кошачий совет. Чтобы меньше нервничать, тебе надо чаще делать одно упражнение. Ну, ты его знаешь. Надо встать на четыре лапы и потянуться - потянуться, а затем выгнуть спину вверх, потом вниз, снова вверх...
- Ты давай не отвлекайся, - перебиваю я.
- И ещё одно упражнение, - говорит кошка.
- На крышу не полезу, так и знай. Да и песен петь не стану, - сопротивляюсь я.
Но моя кошка продолжает что-то бормотать себе в усы, затем, успокоенная собственной словоохотливостью, она засыпает, подставив солнышку и моим рукам свой пушистый животик.
Разговор о зеркале возобновляется лишь на следующий день.
- Ну, что там несла вчера? - его начинаю я.
- Надо говорить " мела хвостом " , - поправляет меня кошка. Вообще, я всё чаще замечаю, что она бывает редкой занудой.
- Хорошо, я расскажу тебе правду, - говорит кошка. - Только обещай не смеяться, не сердиться и не сталкивать меня со своих колен.
Она на миг задумывается, но всё-таки начинает:
- Дело в том, что в каждом зеркале сидит одно существо. Мы, кошки, зовём его Мырмумыш. Но, впрочем, ты не выговоришь его имя, можешь и не стараться. И этот Мырмумыш спит всё время до тех пор, пока кто-нибудь не заглянет в зеркало и не разбудит его.
Я пытаюсь вспомнить свое обещание не смеяться. У меня не очень-то это получается, так что кошка поднимает голову и смотрит на меня длинным серьёзным взглядом. Но, наверное, собственный рассказ увлекает её всё больше, потому что она не обижается на меня, а продолжает:
- Спит он в защищённом месте. Знаешь, он очень завистлив и поэтому ему постоянно хочется иметь точно такую же комнату, точно такую же улицу, точно такой же кармашек косметички, что и снаружи, за границей его владений. Мало этого. Как только ты подходишь к зеркалу, он немедленно замечает это и теперь уже желает выглядеть, как ты. А когда я приближаюсь к нему, он, конечно же, немедленно становится кошкой.
Довольная, кошка даже провела лапкой по своему носу.
- Мелисса! - строго одёргиваю я её.
- Да-да. Я уже говорила, что Мырмумыш очень завистлив. Он красит ресницы, как и ты, и шевелит ушами, поворачивает голову точно так же, как я. Что и спорить - талант у него есть, но всё-таки иногда у него что-то не получается. Мы, кошки, поэтому любим его дразнить. Почему, как ты думаешь, я сижу возле твоего настольного зеркала и гляжу на Мырмумыша, затем прячусь от него за краем его же зеркала? Мне любопытно смотреть на то, как он старается. У него очень плохая память и он забывает тебя сразу же, как только теряет из виду...А ведь ты, держу пари, ни разу не замечала того, что Мырмумыш иногда чуть-чуть опаздывает появиться перед тобой, а бывает и такое, что он появляется несколько раньше, чем надо.
- Да, не замечала, - подтверждаю я её догадки.
- Всё зависит от того, как он выспался. Иногда его можно застать не в самом лучшем расположении духа, - объяснила мне кошка.- Тогда его надо хорошенько попугать, пошипеть на него. Можно даже стукнуть лапой по стеклу. Жест, конечно, пустой, и вреда от него никакого нет, но Мырмумыши пугаются. Если бы мы, кошки, не защищали вас от Мырмумышей, прямо и не знаю, что бы вы делали. Ведь вы всё время пытаетесь их баловать: улыбаетесь им, вертитесь перед ними так, что нам, кошкам, противно. А между тем он, Мырмумыш, страшное существо. Вы, люди, не знаете и этого, но Мырмумыш может выходить из своего зеркала, а может даже попытаться захватить ваш дом. Тогда придётся нам жить на его месте, а он будет нами здесь. Очень неприятная штука, можешь мне поверить, и не так-то просто из нее выползти.
- Что ещё ты расскажешь мне про Мырмумышей?
- А ещё, если очень пристально смотреть на Мырмумыша, он может забрать у тебя часть твоей внешности. И прячется любой Мырмумыш в нижней, неясной, границе между зеркалом и нашей комнатой, а появляется почти внезапно из любого края зеркала, мгновенно вырастает, меняется. А ещё Мырмумыши любят пугать людей и кошек. И они...
Кошка замолчала, закрыла глаза и сладко задремала на моих коленях. Я уже заметила, что лектор из неё получается плохой. Она может заснуть на самом интересном месте рассказа, не доведя главную мысль до победного финала. Спать моей кошке в любое время суток нравилось даже больше, чем мурлыкать или испытывать мою искусность в притрагиваниях к её мягкой, пушистой шёрстке.
Ещё через несколько дней я попыталась вернуться к так некстати прерванному разговору.
- Так если я красивая здесь, то, значит, красивая и она там, внутри? А если я плохо выгляжу, то и она... тоже. Или никакой связи между нами нет? - спросила я, ткнув пальцем в ближайшего ко мне Мырмумыша.
- Того, кто в зеркале, никогда нельзя называть " она ", - одёрнула меня кошка. - Мырмумыш - он и есть Мырмумыш. Никакая это не " она ". А в этом зеркале сидит очень ленивый Мырмумыш. Он плохо старается быть похожим на нас, да и дом у него грязный и мутный. Разве ты не замечаешь?
- Странно. Я недавно мыла это зеркало. Разве что он сам там, внутри...
Через некоторое время я узнала, что обезьяны в своих отношениях с Мырмумышами очень похожи на людей: прихорашиваться и скалить зубы они уже научились, а всему остальному - нет. Попугаи и вообще птицы очень тупы и поэтому не могут ничего понять. Насколько мне стало известно, к идеалу в отношениях с Мырмумышами приблизились одни лишь кошки, но это утверждение / впрочем, не выраженное так явно / я оставляю на совести своей Мелиссы.
- Однажды, - без всяких просьб с моей стороны начала свой рассказ Мелисса как-то вечером, - жили на свете кот и кошка, и они очень любили друг друга.
- Ты о чём это говоришь? - удивилась я.
- Это было очень давно, - сухо оборвала меня Мелисса. - Настолько давно, что ни хвосты на телах моих предков, ни их усы не возмутились оттого, что это происходит. Полагаю, тогда ещё это было в порядке вещей. Её звали Ми, а его - Мэв. От кончика носа и до хвоста она была сплошное очарование.
Мелисса лизнула чёрную шёрстку у себя на спинке и продолжила с ещё более довольным видом, чем раньше:
- Он умел петь замечательные песни. И это ещё не всё. Он дрался жестоко, умело и красиво. Его правое ухо было обгрызено в одной из драк почти до основания, а его хвост, когда вытягивался в струну, был крепче палки и сильнее хлыста. Он следовал за полевой мышью, когда та исчезла в траве. Но он - мяу - даже не заметил этого. На траве лежала она. Белая, как снег, и такая же чистая, ни одной блохи не проползало от рождения по её шерсти. Она ела какую-то травинку и смотрела на него. Он прыгнул и притронулся к ней лапой - она действительно была рядом с ним. Самая очаровательная из всех кошек, которых он встречал в жизни. Они кувыркались вдвоём в траве, ели все растения, не разбирая их вкуса, и были счастливы.
- И что? - поторопила я Мелиссу, заметив, что та начинает дремать.
- Что? Всё это плохо закончилось. Так плохо, что я даже не хочу говорить, как.
Если начала - говори, - я была настойчива. - Их разлучили?
Мотание лохматой мордочки.
- Их поймали разбойники? - тот же ответ.
- Их съели? С них сняли шкуры? - кошка прикрыла глаза.
- Он её бросил, а она ушла к другому коту?
- Хуже. Всё гораздо хуже. Они были счастливы вдвоём до самой смерти.
Есть определённый круг вещей, которые терпит кошка. Как то: хозяин, дом, подвал. Это также мыши. А вот чтобы кошка нуждалась в чём-нибудь ещё...
- Кошка должна быть сильной, - мурчит моя усатая умница.
- Что ты имеешь ввиду?
- Посмотри на себя, - кратко отвечает мне Мелисса.
Я должна заметить, что тот день, в который моя кошка коснулась легенды о белой и чёрной кошках, был единственным, когда она впала в поэтику. В остальное время Мелисса более чем прагматична. Я даже подозреваю, что легенду придумали когда-то не кошки, а люди, и с тех пор она уже без изменений передавалась в кошачьем роду. Возможно даже, что кошки подслушали чей-то рассказ, а затем заменили в сюжете людей на кошек. И если восстановить события, то окажется, что в легенде говорится про встречу юноши и светловолосой девушки. Нет, такие филологические изыскания могут завести меня слишком далеко. Будем считать, что история действительно кошачья, и заканчивается она словами: " они жили долго и счастливо ". И чего только этим кошкам не нравится в нашей личной жизни? Вот у меня есть муж и ребёнок. А у неё?
Одна её кошачья пресловутая свобода.
Надо сказать, что у моей в общем-то чёрной кошки на груди есть белый треугольник, заострённый одним углом к земле. На её носу есть также белый треугольник, сужающийся вверх так, что его наиболее острый угол лучом проходит между глаз. Так что когда Мелисса дремлет, повесив голову на грудь, два этих треугольника соединяются в одну геометрическую же фигуру. На чёрном фоне появляется ромб, острыми углами указывающий вверх и вниз.
Кошка закрывает глаза. Так она не более чем кошка - животное создание. Но вот она их открывает. И тогда кажется, что свои глаза кошка получила от какого-то очень старого, мудрого и равнодушного бога.
- О чём ты думаешь? - спрашиваю я Мелиссу в те минуты, когда устаю гадать, что же они могут выражать.
Кошка явно недовольна. Она вообще считает, что мы, люди, задаём слишком много вопросов.
- Всё-то вы хотите знать, - ворчала она в то время, когда ещё не познакомилась со мной ближе. После этого мои недостатки успели настолько срастись со мной, слиться в единый образ чудачки- хозяйки, что она перестала обращать на них внимание. Некоторые мои вопросы могут оставаться без ответов. Но в те минуты, когда глаза моей кошки становились особенно непроницаемо - таинственны, уверяю вас, она думала о самых прозаических вещах. О мышах, например. Конечно, это в том случае, если Мелисса меня не обманывала.
Я люблю свою кошку - и не стесняюсь этого. Ее шерсть гладко-шелковистая, её носик прохладно-доверчивый / так что тогда, когда он утыкается в мою руку, мне приходится ощутить полноту ответственности за весь мир /, её глазки таинственны. Её лапки... Ах, что за прелесть её лапки. И из этого вот сбора хороших и нужных вещей получается моя кошка - капризное и занудное создание.
Недавно я прочитала в газетах об одной героической кошке. Напавший на старушку в её собственном доме бандит был остановлен кошкой, которая прыгнула ему на голову и едва не прикончила с помощью острых когтей и зубов.
- Ну и что? - спросила Мелисса. - Стоило ли поднимать из-за этого шум? Какие всё-таки странные вы, люди.
До её слов я наивно полагала, что моя кошка будет польщена известностью, выпавшей на долю её родственницы.
- Мы все умеем сражаться, - промурлыкала между тем Мелисса.
- А меня ты будешь защищать, если на меня тоже... нападут?- спросила я с известной долей надежды, ожидая, в случае положительного ответа, немедленно испытать некоторый наплыв гордости и самодовольства.
- Не знаю, - равнодушно ответила Мелисса и занялась собственной шерстью.
- Как не знаешь? А где твоя благодарность, привязанность? Любовь - в конце концов?
Мелисса закрыла глаза и притворилась, что заснула. Возможно, она и вправду спала, но я никак не могла поверить в то, что во время серьёзного разговора, который только что возник между мной и моей кошкой, можно задремать. Дождавшись того, что она открыла глаза и как ни в нем не бывало возобновила вылизывание шёрстки с того места, на котором прекратила его недавно, я задала новый вопрос.
- Скажи прямо, ты станешь меня защищать или нет. И прекрати лизать лапы, когда я с тобою разговариваю.
Что бы вы думали? Вместо того, чтобы просто ответить мне " да или " нет " , моя кошка пустилась в посторонние, на мой взгляд, размышления.
- Никак не могу понять, почему вы, люди, пользуетесь водой для того, чтобы мыться. Ведь это ужасно. Представь, что ты окажешься там, где нет ни душа, ни одежды. Надо не лениться, надо чистить себя собственным языком. И, пожалуй, да. Надо тебе постараться обрасти шерстью, хотя бы чуть-чуть.
Кажется, Мелисса считала, что обрастание шерстью - дело исключительно моей доброй воли. И исходя из этого представления давала мне добрый совет. При этом она взглянула на меня, но кошачьи глаза не приучены выдавать жалость.
Моя кошка фантастически упряма. По-моему, в душе она считает, что лучше с достоинством умереть, чем жить с поражением. А поражением для себя она считает любую уступку чужому - моему в том числе - мнению. Ситуации, где последнее слово оставалось бы не за ней, не в её характере. Так что всё её мурлыканье и пассы мягкими лапками - лишь внешняя упаковка её характера, с которым мне, между прочим, приходится мириться. Мелисса последовательно вносит собственные капризы в нашу жизнь. Ей нравится собирать с косточек мясо, а некоторые, наиболее мягкие кости, она при этом даже разгрызает, и вот это её пристрастие вносит массу разногласий в наш быт.
Кошка - сибарит и баловень от своего рождения. Если только можно, ступать она предпочитает по коврам, спать - на пуховой постели, а отдыхать - в ласковых лучах солнца. Поэтому нет ничего удивительного в том, что заниматься костями, а также попавшей к ней на стол рыбой и другими вкусными, но неприятными на ощупь вещами, она предпочитает либо на моей кровати, либо на самом мягком в доме кресле. Далеко не раз и не два тот, кто пытался заполнить глубину этих предметов собственным телом, находил под собой остатки кошачьих пиршеств. Скажу прямо. Мне не нравится привычка моей кошки обедать на моей кровати. Я использовала почти всё от лекций и до террора. Мелисса прекрасно понимает мою позицию в данном вопросе. С течением времени мне самой / и это не считая кошки / всё более бессмысленным кажется моё сопротивление. Мы обе знаем, что ничто в целом мире не способно повлиять на поведение моей кошки.
Но и я сдаваться тоже не могу. Пока не могу. Так что каждый раз, как я стираю с покрывал остатки скользкой рыбы, Мелисса получает выговор или нравоучение.
Почти в той же мере, что и упрямство, лень моей кошки также могла бы быть порождением ума писателя-фантаста. Мелисса ленива. Очень. И мне это нравится. Клянусь, однажды дело дошло до того, что Мелисса отказалась двигаться даже в сторону кухни. Доставлять её туда приходилось мне. Обедать я приносила её на руках, затем я ставила её на пол, утыкая носом в височку, и ждала, пока она, отбывая положенное возле миски время, не позволяла мне уносить её обратно в постель. Если только надо, Мелисса ленива откровенно, напоказ. Никакой впечатляющей энергии, никаких амбиций не найдёшь тогда в её поведении.
И вот пришёл срок, когда она захотела создать семью. Это дань человеческим изысканиям в филологии. Выражаясь точнее, Мелиссе немедленно захотелось особой кошачьей нежности с последующим рождением трёх-пяти котят.
- Мяу! - кричала она на пороге дома, - заходите, коты добрые! Нет, лучше я сама выйду к вам!
- Нет, - останавливали мы её и крепче запирали двери. - Ещё ни одна девица не выходила из нашего дома с тем, чтобы принести обратно котят. И не думай!
Но кошка думала, не хотела есть таблеток и ратовала за свободу поведения.
- Это не любовь, - говорили мы.
- Любовь, - отвечала она. - Что понимаете вы, те, что проживают друг с другом по столько дней и ночей? - и она презрительно таращилась на нас жёлтыми глазами.
Мы уже давно заметили, что во всём, касающемся взаимоотношений полов, Мелисса стоит на позициях подросткового возраста.
Иногда моя кошка становится похожа на очень невозмутимого, важного и породистого императора. Уши на отлёте - как украшение какого-то форменного головного убора. Глаза сужены так, что тонкие стрелки ярко-янтарного цвета вытянуты к вискам. Они привычно ничего не выражают. В них жестокость японских самураев, презирающих смерть - свою или чужую. Голова, навстречу невидимому ветру, поднята на напружинившемся теле. Гордый и абсолютно непроницаемый вид азиатского самоуглубления.
Или вот. Мелисса любит смотреть на меня так. Она ложится, свернувшись уютным клубком, примащивает голову ушами к дивану да ещё и прикрывает её сверху лапой. На свободе остаётся один глаз, которым она и следит за мной. Перевернутый в пространстве, этот глаз кажется мне странным порождением нездешней магии. Я часто пытаюсь понять, могла бы я, без знакомой мне позы Мелиссы, определить, отражаюсь я в нем как обычно или " вверх ногами ". Он абсолютно симметричен относительно некой системы координат, одним направлением которой служит суженый зрачок. Отдельно выложенный, как драгоценность, на чёрный фон шерсти, этот глаз не мигает и не меняется. Если бы мне привелось это делать, я бы долго колебалась в невозможности определить, следует ли мне вставить его в глазницу именно так. А может быть, иначе, предварительно развернув?
- И всё время вы торопитесь куда-то, - ворчит на меня Мелисса. - Даже мы, кошки, бегаем меньше вас.
- Да уж. Тебе бы мои проблемы, - огрызаюсь я.
- А вот этого не надо. Вы зачем-то не только бегаете, а ещё и нервничаете при этом. Посмотри на себя. Недавно у тебя упал на пол нож, сейчас - вилка.
- Можно подумать, ты не сбрасываешь со стола приборы.
- Вот именно. Я - сбрасываю. Потому что мне так хочется, - с достоинством произносит кошка.
Иногда, когда я особенно волнуюсь / у меня, допустим, никак не собирается необходимый мне словесный материал или домашние дела скапливаются в таком количестве, что я начинаю мечтать о том, как хорошо было бы переложить их на чьи-то чужие плечи / Мелисса подходит ко мне и спрашивает:
- Мур?
Нездоровой энергии, которой пышет от мечущегося по жизни человека, хватит, кажется, на то, чтобы отравить домашних тараканов, но моя кошка подбирается ко мне с какой-нибудь безопасной, по её мнению, стороны комнаты и засыпает в её волнах.
- Зачем вам столько забот и обязанностей? - спрашивает она.- Почему вы мечетесь как мыши, а они гоняются за вами? Что случится ужасного, если вы не кинетесь в переполненный автобус, не отгладите последний пододеяльник и не совершите что-нибудь столь же нелепое?
- Ты не понимаешь, - я оправдываюсь. - Мы по-другому не можем. Наша жизнь - куда-то опаздывать и всегда переживать из-за того, что мы что-то не успеваем сделать. Наша. природа - метаться, нестись, ронять, терять, плакать и смеяться.
- Вот ещё - смеяться.
- Конечно. Ты-то лишена этого свойства.
- Ничего не нахожу смешным.
- Зачем тебе это надо? А мы бы просто вымерли, если бы не обрели этой способности.
Единственная обязанность моей кошки / кроме чести изучать мою жизнь / это - добрести до своей мисочки в нужное для себя время. И она с этим кое-как справляется. Ко всему остальному у неё от ношение простое: хоть трава не расти. Не запускали бы в дом собак, давали бы ей спокойно портить горшковые цветочные насаждения - и она довольна.
- Родина кошек - Африка, - вспоминаю я, наблюдая за устроившейся возле обогревателя Мелиссой.
Недавно она поняла всю пользу одеял. То есть то, что под одеялом гораздо теплее, чем на нём - что есть, и с моей точки зрения, неоспоримый факт. С тех пор Мелисса, желая отдохнуть, останавливается перед краем одеяла, выпускает из правой поднятой лапы когти и начинает скрести ими по материи как по не желающей открываться двери. Наконец, она зацепляет одеяло, приподнимает его над головой и исчезает под его защитой от моего любопытства.
Днём она забирается под лёгкую накидку, застилающую кровати. На разровненной плоскости появляется заметный бугорок / этакий вырост-аппендикс из кошмара о существовании покрывал/. Но вот бугорок решает сменить место, и он уже пополз, пополз к краю кровати и выпал на пол моей кошкой. Мы, непонятливые люди, часто садимся на неё сверху в то время, как она спит где-нибудь под накидками, покрывалами, брошенными кое-как на кровать халатами.
Летом Мелисса ловит мух. Они, наглые и маленькие, кажутся ей отличной добычей. Днём мы этому рады, но вот ночью... То ли комар, то ли муха рассекают невидимое в темноте пространство нашей комнаты. Кошка-перехватчик бросается наперерез. Но комар высоко, с пола его не достать. Тогда кошка поворачивается к дивану, на котором спим мы, разбегается, использует нас в качестве трамплина, прыгает... недолёт! Она падает обратно на мой живот, отталкивается сильнее. Но комар уже успел отлететь в сторону. Мелисса вынуждена возвращаться на место прыжка, брать новый разбег и... Хорошо, если комар повержен.
Ночные тропы кошки воистину неисповедимы. То ей позарез надо пересечь ваше спящее тело поперёк, то с головы до ног, то с ног до головы, а то ещё её трасса пролегает по чьей-нибудь груди. Лапой кошка вполне может угодить вам в рот или временно продавить нос.
- У моей бабушки были строгие правила, которые должны были быть известны тем котам, которые собирались жить в её доме. Деревенские коты не имеют право сидеть, лежать, стоять или ползать по кроватям. От этого случаются бациллы, блохи, лишаи, а к постельному белью прилипает грязь.
Я помню, что по старинным правилам бабушка сооружала на кровати из подушек огромную пирамиду, очень напоминающую детскую игрушку. Внизу в основание клалась самая большая подушка, затем, подоткнутая и уменьшенная, другая... и так до самой маленькой подушки. Сверху эта последовательная груда подушек накрывалась ажурно вывязанной накидкой. Так вот, Васька приловчился забираться под всё это замковое сооружение и спать под ним. Наружу торчал лишь хвост и - с другой стороны - его нос.
Его наглость простиралась столь далеко, что Васька стал спать на кровати даже в то время, как рядом находились другие домочадцы. А уж когда до него окончательно дошло, что у бабушки не очень хорошее зрение... Не раз, возвращаясь откуда-нибудь с улицы, я видела восседающую с самым довольным видом на кровати бабушку, а рядом с ней - на расстоянии, меньшем, чем длина вытянутой руки, таращил на меня слипающиеся глаза Васька. Постепенно, уверовав в собственную безнаказанность, он даже перестал прятаться под груду подушек, он просто заходил с другой их стороны.
Несколько дней я не могла разобраться в причинах столь идиллической картины, в которой моя бабушка, не подозревая ни о чём / как я догадалась позже / сосуществовала с наглым зевающим бездельником - котом.
Дошло до того, что место за бабушкиными подушками стало его любимым. В то время как вся деревня сбивалась с ног в его поисках, он смотрел свои сны именно там. Я его не выдавала. Раза два он сам засвечивал своё убежище: проснувшись, он не желал ждать, пока бабушка уйдёт с насиженного места, и открыто выходил из-за подушек. Старушка бросалась вдогон - и ничего. Но, как ни странно, бабушка раз от раза забывала про Васькин схрон или думала, что уж в следующий раз кот не посмеет вернуться туда же. Ха.
И ещё о Ваське.
Стыдно сказать, но в детстве его тянуло небо. Это уже после он стал серым ворюгой. А в то золотое и для котят время он стремился взлететь. В засаде он ждал, когда мимо него попытается пройти какой-нибудь человек. Было лето. Стояла жара. И вот мы, потные, одетые в минимум того, что необходимо на себя одеть, с трудом передвигающиеся под жгучим небом июля, тащились по тропинке. Кот выскакивал из-под любого листа редиски, бросался к жертве / иногда ту парализовало от страха, сопровождающего обыкновенно последние минуты жизни, но чаще человеку в этой ситуации не только не дано было что-либо понять, даже проследить за Васькой взглядом он был не в состоянии. Ни о какой поимке кота речь, таким образом, не шла , мгновенно, выпустив когти, Васька забирался по ногам, по материи одежды вверх, прыгал на голову и оттуда совершал дикий прыжок - на стену дома, на поленницу, просто в кусты черёмухи. Лишь иногда Васька предпочитал стартовать с чьего-нибудь носа, но чаще, прежде чем прыгнуть, распластавшись в воздухе так же, как позже по земле, он успевал хорошенько вцепиться в волосы. Почему-то всегда казалось, что в его когтях остался солидный клок этих самых волос. Да и мелкие крючкообразные зазубринки на коже тоже нам очень не нравились.
Террор, которому подверг нашу семью Васька, между тем только начинался. В укрывании бродячей инфекции, которой оказался наш кот, мы уже готовы были подозревать каждый, абсолютно каждый, лист лопуха. И наши подозрения могли только сгущаться...
Я рассказывала Мелиссе о Ваське. Она довольно щурилась, зевала, если только не засыпала сразу же. Однажды она спросила, какой длины был у Васьки хвост. Я, как могла, показала длину некоего мифического хвоста. Мелисса удовлетворенно прикрыла глаза. Больше, кажется, от жизни она ничего не хотела.
Мелисса активно не одобряет почти всё в моей жизни. Ей не нравится человеческая привычка создавать семьи. О моих пристрастиях к разного рода работам она рассказывает анекдоты; а между тем я далеко не самое трудолюбивое существо среди себе подобных. Это - лишь самое главное из того, над чем позволяет себе издеваться моя кошка. Есть только одна вещь, от которой мы обе получаем удовольствие. Кулинария. В то время как на моей кухне закипает в кастрюле бульон, мы с Мелиссой ведём долгие и обстоятельные разговоры о кулинарных рецептах. И даже на этот предмет у каждой из нас, конечно же, есть свой собственный взгляд.
Мелисса гораздо большая, чем я, приверженница здоровой пищи. Она не любит острых, наполненных специями, блюд. Жареное остаётся за сферой её интересов, если только это не мясо. В этом случае она готова смириться с издержками приготовления. Кроме того, Мелиссе кажется, что кислое и солёное - это тоже чуточку перебор.
Моя кошка предпочитает варёные до определённой готовности продукты и требует, чтобы ей подавали отдельно бульон и то, что в нём было сварено.
- Опять кладёшь много соли, - ворчит она, наблюдая за тем, что я делаю.
- И вовсе не много. А в самый раз.
- Ты ещё и перец туда положи.
- И положу.
- И положи!
- И положу!
- Перец - в еду?! Какой кошмар! - восклицает Мелисса.
- Ты ещё скажи" профанация искусства! ", тогда будешь очень похожа на одного моего знакомого профессора.
- И скажу!
- И скажи!
- И скажу!!
Наконец, мы обе устаём от этого бессмысленного спора.
- Помнишь отбивные, которые мы вчера делали? - спрашиваю я.
- Да. Ты взяла большой кусок мяса. Вот такой, да. Или ещё больше, - мы смакуем подробности.
Между делом я вспоминаю, что один кот, среди простонародья выступающий как натуральный курцхаар, вместо " мяу " произносил обыкновенно " мясо ". Возможно даже, у него это выходило случайно. Так вот, когда он был голоден, он пугал хозяев тем, что ходил за ними по пятам и истошно кричал:
- Мясо! Мясо! Мясо!
То же он орал и в том случае, если кто-то наступал на его лапы, а то и на хвост. 0 том же предупреждал он и окрестных котов, с которыми встречался на поединках в подворотне.
- Знаешь, почему перегорают конфорки на плите?- я пытаюсь чему-то учить свою кошку.
- Не-а.
- А ты представь. Есть один физический закон. Я, правда, не очень хорошо помню, как он называется. Но если рядом оказываются два предмета, и у них разная температура, то предмет, у которого температура больше, будет отдавать тепло соседу. А тот станет нагреваться.
- Ну.
- Да не " ну ". А слушай. Вот ты - конфорка. И голова у тебя всё горячее и горячее. Я тебя включила. На тебе - кастрюля. И ты даёшь, даёшь ей свой жар, уже измучилась вся.
- Угу.
- Да не " угу ". Просто вот так конфорки и перегорают.
Кошка фыркнула что-то труднопереводимое и всеми четырьмя лапами погнала по кухне большую луковицу, которую стащила у меня, очевидно, для того, чтобы я и ее, за компанию с перцем, не смогла добавить в наш будущий сегодняшний ужин.
- Почему именно я должна готовить? У нас есть ты, - это просто я требую признание собственных заслуг. Напрашиваюсь на похвалу.
- Хорошо, что ты не китаец. А то пришлось бы тебе строить Великую Китайскую Стену. А так - вари ужин. Я, пожалуй, подремлю немного.
Мелисса подворачивает под себя лапки.
- Подожди, постой. Ты, значит, будешь спать, а чем во время твоего сна стану заниматься я?
- Ты можешь смотреть на меня и наслаждаться.
Да уж. До сих пор ещё ни один человек не был настолько совершенен, чтобы получать. удовольствие от чьего-то чужого сна.
- Эта котлета кое на что похожа, - Мелисса наблюдает за процессом её изготовления из фарша, - и я могла бы сказать, на что... Но не буду.
- Спасибо.
- Но вообще-то я знаю.
- Я уже поблагодарила, - напоминаю я.
- Нет! Остановись! - восклицает Мелисса. - Не надо класть ещё и эту приправу. 0-о-0!
- Постарайся отнестись ко всему спокойнее, - советую я.
- Никаких хлебных крошек! - Мелисса почти стонет.
- Ну вот и всё. Сейчас мы эти котлеты хорошенько обжарим.
- Глупости говоришь, - замечает Мелисса. - Добавь воду на сковородку. А теперь снимай, снимай её с плиты и давай их сюда!
- Подожди чуть-чуть.
- Котлеты должны сохранять внутри кровь. Вот тогда они тают, да, тают во рту. Их можно терзать, а они распадаются на кусочки. Восхитительный вкус крови во рту. Снимай, и немедленно, сковородку с плиты! Остужай их! Быстрее, дуй на них! Лучше! Сильнее! На что тебе холодильник? Я хочу видеть свою котлету!
- Человек - это действительно звучит так уж гордо? - уже сомневаясь, спрашиваю я.
- Да кто его знает? - рассудительно говорит кошка. - А сейчас давай мне мою котлету.
- Неси свою миску - получишь котлету. Не несешь? Будем считать, от ужина ты сегодня отказываешься.
Всё заканчивается хорошо. Мелисса получает котлету, которую она заранее посчитала своей. А вам я рассказала всё, что только собиралась, про свою кошку.
Я не могу утверждать, что в словах Мелиссы есть хотя бы одно рациональное зерно. Я думаю, вы поняли это хотя бы по истории о Мырмумыше. Никто из нас не мог бы вообразить подобную чушь. Это, конечно, моя кошка, и я очень её люблю, но иногда её истории очень напоминают э-э-э, сказки. Вот именно, сказки. Я посоветуюсь с Мелиссой и узнаю, какие ещё её секреты я могу вам выдать. Но вообще-то кошки - очень скрытные создания. Они думают, что лишь сами имеют право владеть собственными секретами.
Если вы сведущи в кулинарии или что-то понимаете в кошачьих вкусах, то - милости прошу - приходите к нам в гости поболтать с моей Мелиссой. А я - пас.