Сутугин Анатолий Николаевич : другие произведения.

По Ланготу И Харбею

"Самиздат": [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


Оценка: 1.00*3  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Приолярный Урал и его реки всегда таят в себе массу загадок, привлекательности и романтизма.


   А,Н,СУТУГИН
   ПО ЛАНГОТУ И ХАРБЕЮ
   Дневниковые эссе.
  
  
  
   Никогда не думал, что буду писать стихи, и совершенно
   не представлял себе, что займусь прозой. Но что написано,
   то написано, и вам теперь судить мои философствования
  
   Как стать знаменитым писателем, не прикладывая
   к этому никаких усилий?
   Никак!
  
   Предисловное вступление в стиле эссе.
   Каждому приличному сочинению обычно предпосылается предисловие. Делается это для удобства того абсолютного большинства читателей, которые лелеют надежду когда-либо поддержать умную беседу, но не располагают ни временем, ни возможностями, ни желанием разбираться в том нагромождении слов, которые, впрочем, они же сами, в подходящей компании, воспроизведут, выбрав удачную паузу в разговоре, "интересными соображениями".
     Наука показала, что среднестатистический читатель прочитывает среднестатистическую "содержательную" книгу до среднестатистической седьмой страницы, включая фронтиспис, страницу с портретом автора - если сочинитель уже успел умереть и, тем самым, прославиться - а также обязательно вклеиваемую для солидности в каждую книгу страничку с извинительными пояснениями типографии о том, что им пришлось, согласно смете, выпустить определённое количество этой макулатуры в тираж в ущерб художественной (то есть читаемой) литературе - и, конечно, предисловия.
     Хорошее предисловие, заключая в себе все без исключения идеи представляемой книги в сжатом, то есть доступном для понимания читателя виде, не должно превышать объемом трех страниц, учитывая, что читатель, перед тем, как отложить книгу, просматривает первые несколько предложений оригинального текста, чтобы увериться в широте собственных взглядов, позволяющих ему по первым же словам автора убедиться в том, что предисловие раскрыло далеко не все нюансы произведения.
     Предисловия обычно сочиняются людьми, которые по их собственному мнению могли бы написать значительно более интересную книгу на эту же тему, но, по причинам личного характера, воздерживаются от этого. Ныне живущие авторы книг и предисловий обычно работают тандемами, как водители дальних рейсов.
     Квалифицированные сочинители предисловий, предварив текст краткой, но беспристрастной в рамках приличий, биографией и генеалогией автора, излагают собственные мысли, перемежая их теми отрывками авторского текста, которые могут быть приняты за афоризмы, подтверждающие мнение составителя и его интеллектуальное превосходство над автором.
   Мне такой подход к написанию предисловий не нравится, да и ни одного знакомого сочинителя, подходящего для написания этих предварительных произведений тоже нет, поэтому я попробую сочинить такое предисловие самостоятельно.
   Итак, начнем помалу.
   Сегодня шел первый снег, а я шел и философствовал. В голове у меня пробегали довольно интересные мысли, и как-то незаметно возникло желание поделиться ими с окружающими. Но вот беда - мысли улетели так же внезапно, как и возникли, а снег все падал и падал.
   Если бы у меня под рукой оказался клочок бумаги и огрызок карандаша, то, быть может, это эссе было бы куда более метафизично, возвышенно и интересно. Но одно дело, когда мысль витает где-то рядом (вместе с падающим снегом), а другое - когда ты пытаешься облачить ее в строгие одежды бумаги, сидя за письменным столом.
   Садишься и видишь, что волшебный снег растаял и превратился в обычные капельки воды.
   Высоко в горах на узкой каменной террасе горный Козел повстречал на своем пути стройную Козочку.
   - Если я сейчас просто так пройду мимо, мне все равно никто не поверит,- подумал он.
   - Если он сейчас пройдет мимо просто так, то я ему скажу, что он не настоящий Козел, - подумала она.
   Случилось так, что Козел, задумавшись, сделал совсем не то, что думал: прошел мимо и скрылся за выступом скалы.
   Раздосадованная Коза плюнула ему в след и проблеяла.- Настоящий козе-е-ел!
   И, виляя обшарпанным хвостиком, спустилась в долину, к баранам.
   А все почему? Много думаем!
   Если верить физикам, которые преподнесли нам на блюдечке закон сохранения энергии, то можно сделать вывод, что и наши мысли - это то же какой-то ее особый вид.
   Когда наше внутреннее содержание совершает переход из одного состояния в другое, то, высвобождаемая энергия воплощается в эти самые кружащие вместе с первым снегом мысли.
   Иногда случается так, что они (мысли) складываются в квантовое состояния, которых требует поглощения энергии. А так как на квантовый переход души требуются считанные секунды, то мой вам совет - имейте при себе карандаш и бумагу, чтобы энергия вашей души не пропала даром.
   Два крупных физика шутки ради провели любопытный расчёт. Ричард Фейнеман и Джон Уилер оценили энергетический потенциал вакуума в полости обыкновенной электрической лампочки.
   Оказалось, что при полном освобождении энергии, заключённой в ней, хватило бы для того, чтобы вскипятить все имеющиеся на земле океаны и моря.
   Если мысль схвачена в момент ее рождения, то заряд энергии, который она несет, максимален, и есть шанс, что, свершив круг, она к вам вернется: фильмом, книгой, картиной или просто улыбкой - вернется, таким же мощным сгустком, а не высосанным из пальца бормотанием, зарядив при этом не одну страждущую душу. И тогда вы опять будете в состоянии творить, а значит жить полной жизнью, быть счастливым, и пытаться делать счастливыми других.
   Делитесь своими эмоциями, и в тяжелую минуту они к вам вернутся. Не бойтесь растратиться - если вы выплесните то, что рвется через край и вам нечего будет больше сказать, не волнуйтесь. Рано или поздно заряд бодрости вернется к вам, а вместе с ним придут и новые идеи.
   Так что имейте под рукой бумагу и карандаш, и тогда жизнь будет интересна и удивительна, и тогда жизнь будет...
   И тогда услышав, как Татьяна и Сергей Никитины поют "Снег идет" Пастернака, вы не зевнете в теплом кресле, а выйдете под первый мокрый ночной снег, и, может быть, внесете свою толику души в закон сохранения энергии.
   Не буду повторяться. Круг замкнулся. Сегодня шел первый снег, а я шел и философствовал. Но у меня не нашлось карандаша и бумаги, и поэтому это эссе получилось немного не таким, каким возникло где-то там, где родилось вместе с первым мокрым снегом.
   Графомания - это болезнь, и болезнь позорная, вроде недержания мочи. И неизлечимая. Вообще в жизни я придерживаюсь правила "не умеешь - не берись". Но с моей музой шутки плохи: это вам не слабое создание, бряцающее на лире. Моя муза крепкого сложения, яростная и неутомимая. Часа за четыре до её прихода где-то в горле начинается щекотание, и кто-то внутри меня похохатывает, как похохатывает человек, читая, скажем, "Двенадцать стульев" - несильно, но постоянно.
   К свиданию с ней я обреченно готовлюсь: расчищаю вечер, готовлю компьютер и бумагу, запасаюсь чаем и терпением. Муза врывается, тряся своими персями, смешки внутри меня перерастают в сатанинский смех, и начинается оргия творчества. Теперь я не тварь господня, теперь я сам - бог, создающий миры. Я создаю их и вижу содеянное, и говорю, что это хорошо.
   Строчки прут из меня, как... прошу пардону, что самое точное сравнение оказалось не самым аппетитным. Но оно все-таки самое точное, потому что утром я все это брезгливо перечитываю, приговаривая.- В сортир... В сортир... И это - в сортир...
   И это притом, что писать я стараюсь нормальным хорошо читаемым и приятным на... хотел сказать на вкус... восприятие языком, а не тем современным малопонятным почти бессмысленным стёбом.
   Таким, например, который я прочитал в каком-то, даже не хочу называть ни названия, ни автора, "сочинении": Хэйл, стьюды! Землитесь и активируйте рецепторы. Тема этого толковища - "Девелопция лингва, как самопроц". Фикснули?.. Хор. Как продемонстрила хистория, наш лингв обньюляется раз в 500-600 зим. Вот и слово, значющее "год" в множном числе, чейнджнулось три-четыре цикла взад. Дофростовый чек сказал бы "лет", но тогдашняя климат - катастрофа отшибла понятие "лето" на россоземье. ОК, пипляне. Спик пойдет о лингве. Суровая реальность реформит лингв, а мы ведемся за ним, симплементарно затачивая его под свой соц. Лингв тянет нас, мы тянем лингв. Куда векторится этот чейндж? Вперед, взад, в альтернатив.
   "Великолепная" бессмысленная бредятина, читать которую надоедает и даже становится противно уже через минуту после открывания первой страницы.
   Поскольку язык - это один из самых точных инструментов для описания действительности, и его трудно обмануть - он сам, иногда помимо воли пишущего, проговаривает какие-то вещи. Именно с его помощью проще всего описывать действительность - настоящее, а одним из свойств которого является то, что оно действительно здесь и сейчас, но уже через короткий промежуток времени станет прошлым, а, значит, снова возникает настоятельная необходимость описывать настоящее. Именно это его свойство и позволяет огромному множеству людей писать, казалось бы, об одном и том же. Точно так же рождаются музыка, живописные полотна, скульптуры и все прочее, что когда-либо создавалось на нашей планете.
   С возрастом и приходящей, смею надеяться, мудростью мне всё больше хочется писать. Не для читателей, а для читателя. Пусть даже для себя самого. В этом таинство писательства: автор всегда получает больше, чем кто-либо другой. Без сомнения, большая часть великой прозы сгорела, так как по написании труда автор больше не нуждается в нём; и нужно быть сильным, чтобы и далее его терпеть и даже нести на суд читателя. Хотя по моему глубочайшему убеждению - это просто форма мазохизма, смешанного с эксгибиционизмом.
   Писать прозу дело, в общем-то, не хитрое и, может быть, потому совсем не прибыльное. Писать прозу может абсолютно любой человек, если он вообще умеет писать.
   Для того чтобы что-то написать, много не нужно, а нужно, всего лишь, взять листок бумаги и авторучку, хотя писать можно не только на бумаге. Их можно писать везде. Везде, где только позволяют фантазия и возможности, и даже на стене в подъезде дома, в присутственных местах и, простите за выражение, сортире, что некоторые и делают с большим удовольствием, конечно же, если сюжет не очень большой, а стена не очень маленькая.
   Как только все необходимые приготовления закончены, а творческий процесс начат, нужно написать первую фразу! Одну любую фразу, которая вдруг придёт в голову.
   - Достаточно, чтобы слова выражали смысл,- говорил великий Конфуций.
   Полюбовавшись на неё некоторое время, добавьте к ней любую другую, которая точно также придёт в голову вдруг, потом третью.., четвёртую... и так до тех пор, пока не закончатся либо фразы, либо чернила.
   Писание фраз мне почему-то напоминает процесс ловли стрекоз древними динозаврами. У человека, как и у динозавра, большое тело и маленькая голова, а фразы такие же юркие, как и стрекозы.
   Но не могу я больше сдержи ваться! Столько хорошего, неглу пого, полезного... перепрело, заржа вело и издохло в моём мозгу, что мне плакать хочется. Всё тяжелее и тяжелее от этого накопления. Это, батенька, творческий сперматок сикоз.
   Прожив уже достаточно большую жизнь, на новом этапе своего пенсионного развития я осознал, что торопиться, собственно, некуда. Писать надо много и с удовольствием. Нервные порывы оставим для стихов и для жены.
   Написание произведения походит на прочтение книги, но в тысячу раз более интересное, так как дальнейшее развитие событий зависит лишь от твоей воли. Захотел - остановил течение сюжета; захотел - поменял действительные события местами. Тут и любовь к неожиданному, и любопытство к самому себе.
   Я бы сравнил процесс написания с игрой, так как свобода действий в этом случае тоже ограничена правилами (сюжетом, стилем и так далее), которые вы выбрали изначально.
   К примеру, Достоевский, задумывая идиота, жаждал изобразить вполне прекрасного человека. В соответствии с этим, он не мог уже позволить князю Мышкину многих человеческих пороков. Однако, в качестве компенсации, всем другим героям была дана полная свобода и минимум ограничений. У них была лишь одна задача: довести князя до сумасшествия (желательно, окончательного) и доказать, тем самым, бесповоротность разложения души человеческой.
   Впрочем, оставляю все свои незаконченные мысли (если таковые имели место быть) и перехожу к сути дела.
   А что есть суть? Вот вы сейчас подумали: Ну, наконец-то! И даже, может быть, сели поудобнее на стуле, отхлебнули глоток остывшего чая, закурили... А ведь это просто слово, брошенное, дабы разбудить интерес.
   Суть есть в каждом предложении; нет фраз основных и побочных - все важны и достойны внимания, остановки, обдумывания.
   Возьмём человека, прочи тавшего только Колобок и Золотая Рыбка, и сравним с другим, который лишь улыбнёт ся при воспоминании об этих произведениях.
   Первый плачет над судьбой дерзкого круглого пончика и обдумывает свои пожелания, которые он задал бы сам щедрой ставридке. Этой мудрос ти ему может хватить на всю жизнь, тогда как мудрости второ го, прочитавшего множество книг, но не удосужившегося поплакать над колобком, вряд ли хватит на то, чтобы поддержать улыбкой или словом ближнего своего в несчастье, а, получив в свои руки власть, он забудет и о Пушкине...
   Многие люди, именно люди, а не писатели, пишут книги.
   И сейчас, именно в нашем разговоре неважно - хорошие или плохие, талантливые или не очень, мудрые или наивные, на века или на сезон. Главное, что все-таки пишут.
   Все мы мучительно машинально или автоматически, - но подбираем слова именно на ту тему, что нас действительно волнует. По этой же причине нельзя никого заставить сесть за письменный стол, либо компьютер и угробить уйму времени на текст, посвященный чему-то, на что мы чихать хотели с высокой башни.
   Даже ставшие уже притчей во языцах диссертации и то подбирали по принципу наибольшего соответствия. К тому же и результаты писания диссертаций налицо - да и говорим мы сейчас не о вынужденном, а, наоборот, вымечтанном бумагомарательстве - одном из самых приятных действий, известных человеку разумному, и сравнимом разве что с гурманством.
   Сколько воистину плотоядного удовольствия доставляет нам чистый лист бумаги - этого словами, пожалуй, и не передашь.
   Литература, как таковая, удивительна тем, что она - неприкрытая попытка каждого отдельно взятого человека, с головой ушедшего в эту работу, подняться над собой повседневным - замороченным и задерганным, прыгнуть выше головы, отрастить себе крылья, либо еще более того, конечно, если только получится, приблизиться к своему оригиналу - к тому, по образу кого... Остальное - молчание.
   Так и хочется сказать.- Вот я пишу - ни с кем не спутаешь. Я - это да! Все поверхностно и глубинно одновременно. Простота элементов компенсируется их множественностью. Непрерывный поток сознания, выплеснутый на бумагу, создает ощущение бескрайней, почти космической бесконечности. Не суть важно, что я пишу и как я это делаю. Важен лишь момент мистического озарения, взрыв сознания, брызги мыслей и фонтан любви. Любви ко всему миру, представленному в моем лице. Невозможно любить мир во всех его воплощениях, поэтому я люблю его в себе самом. Я - это Ваше все.
   Никто не писал того, что мне хотелось прочесть - пришлось написать это самому.
   Основное правило, которого я стараюсь придерживаться в любой ситуации - творчество не должно нести отрицательных эмоций. И как бы грустно и тяжело не было бы на душе у человека, он не должен выливать это на своего читателя, слушателя, зрителя. Плохое настроение пройдет, а несущие отрицательный заряд произведения останутся.
   Да, я люблю писать. Пожалуй, даже гораздо больше, чем читать. Я - не алчный потребитель, проглатывающий книгу за книгой. Я - мастер строк и абзацев, одинокий воин слова. Труд мой тяжел и неблагодарен.
   Написание для меня - священнодействие, таинство венчания и тантрический обряд единовременно.
   Если я не знаю, о чем писать - пишу о чем-нибудь, ведь процесс писания бесконечен. Пишу и сейчас, когда муза моего волшебства снова прервала неумолимое течение времени. Кто еще будет так терпелив, кто еще подставит свое обнаженное тело под бритвенную остроту моего пера? Никто не подставит.
   И поэтому всякий раз, ощущая писательский зуд, я одновременно испытываю ужасное чувство стыда: как я несправедлив, как деспотичен и жесток к моему бессловесному другу. Может, я могу хоть отчасти компенсировать его страдания? Дать отдых его израненному телу? Но это значит, что прерванный полет моей мысли будет прерван зря! Нет, не пойдет. Он должен мужаться, ведь моим мыслям нет конца, как течению Гольфстрим.
   Я могу попробовать бросить эту затею. Займусь чем-нибудь еще, на свете так много интересных вещей! Брошу писать и начну читать. Ну, не навсегда, а так, на время. Как Марк Твен - он сотни раз бросал курить! А я буду бросать писать. Жизнь не может состоять из одних радостей. Да и что с того, что я не напишу несколько новых страниц сегодня? Напишу завтра. А лучше - послезавтра.
   Мир от этого не рухнет, он, как всем известно, обладает огромным запасом прочности! В конце концов, завалюсь на диван с томиком Камю.
   Нет, с Камю скучно. Как он пишет? Из текста не видно, что это - Камю. Может, это Платонов. Или вообще - Вербицкий. От него такого вполне можно ожидать. Точно! А обложку подделали.
   Позор! Камю - плагиатор! Нет, плагиатор не Камю, а переводчик. Вот - гад!
   Удивительные вещи могут происходить на свете. Вот только что я прослушал передачу об одном известнейшем авторе, написавшем целую массу книг и статей, но в которых просто невозможно отыскать ту единственную, нужную тебе фразу или отрывок, которые могут взбудоражить душу или поразить воображение своей сутью и изысканностью изображения.
   Но оказывается, что на свете есть, так называемый, плагиатор, который сумел таки отыскать именно эту фразу или отрывок среди огромной словесной массы начертанной этим "гигантом" мысли и пера, вытащил их на свет, отряхнул с них все излишества словесной шелухи, и заиграла эта фраза или отрывок такими яркими красками и оттенками, на которые не мог рассчитывать даже сам автор.
   И начали эта фраза или отрывок активно влиять на сознание и восприятие читателя.
   Какой же это плагиатор?- Спрашиваю я себя и тут же отвечаю.- И вовсе это не плагиатор, а исследователь и популяризатор прекрасного и вечного, без которого они так и оставались бы не осознанными и не узнанными среди массы слов и выражений, которые, будучи, каждая сама по себе интересной, соединившись в огромное целое, сразу потускнели и посерели, стали скучными и не интересными. Они стали незаметными для глаза, слуха и души.
   Кто-то когда-то первым произнёс слово любовь. За ним все остальные стали повторять это слово, но их никто и никогда не называет плагиаторами.
   Потом другой человек присоединил к слову любовь ещё несколько и получил фразу - Любовь прекрасна и удивительна. Эту фразу также стали повторять тысячи людей без всякой ссылки на авторство первого. Их тоже не называют плагиаторами.
   И, наконец, ещё один человек присоединил к этой фразе ещё несколько слов и выражений, в результате чего получилась ода любви.
   Тогда он стал называться автором этой оды, а услышавшие или прочитавшие её и ставшие использовать некоторые её строки без ссылки на так называемого автора стали называться плагиаторами.
   Я задаю себе вопрос - где же та граница количества поставленных в определённую смысловую зависимость слов и выражений, после которой ты становишься или автором, или плагиатором?
   Интересно, что в математике применение отдельных формул, действительно открытых конкретными авторами, и составление из них различных по сложности математических выражений без ссылки на их авторов не называется плагиатом.
   Я читаю записные книжки Ильфа и Петрова, состоящие сплошь из подслушанных и подсмотренных где-то и у кого-то фраз и выражений. Все они приведены без всяких ссылок на конкретных авторов. И всё-таки Ильфа и Петрова не считают плагиаторами. Они по оценке общества мудрые собиратели и популяризаторы. Они известнейшие авторы.
   Я глубоко убеждён в том, что все мы должны сказать громадное спасибо мудрым и наблюдательным плагиаторам, которые доносят до нас скрытые в словесной шелухе и массе изумруды изящной словесности, которые мы сами без их помощи никогда бы не смогли обнаружить.
   Вот, пожалуй, и всё, о том, как важно иметь под рукой бумагу и карандаш, а так же немного о метафизике, стихах и первом снеге. Можно конечно всё это сказать и описать миллионом способов, но только один из них правильный. И только один из них твой.
  
  
   События, о которых мне предстоит рассказать, происходили уже давно, поэтому могут показаться в настоящее время немного наивными и надуманными. Но, что было, то было. Из жизни, как из песни ни одного слова, ни одного дня не выкинешь.
   На дворе тогда был только 1987 год, второй год горбачевской перестройки. Железный занавес над страной еще висел прочно, хотя и на ржавых гвоздях, но уже рухнули многие цензурные запреты, стало можно ездить за границу, появился даже социальный заказ на самостоятельное мышление.
   Начинающиеся перемены сопровождалась появлением в СССР большого количества западных товаров и технологий, в том числе видеомагнитофонов и западных видеофильмов. По всей стране стали появляться первые примитивные не государственные станции - их создатели просто подсоединяли видеомагнитофоны к коллективным антеннам, установленным практически на каждом жилом доме. Первые такие теле станции, как правило, создавались под эгидой молодежных жилых комплексов - жилищных кооперативов, построенных молодыми специалистами для себя и своих семей. Показывали они только западные видеофильмы, которые появились благодаря большей свободе передвижения возникшей с самого начала перестройки. Это были в основном боевики, хотя кое-где уже показывали и порнуху разной степени жесткости. Народ, не видевший раньше такого дива, валил в видеозалы валом.
   Одновременно с появлением видеофильмов в магазинах катастро фически быстро стали исчезать продукты, а затем, когда неугомонный преобразователь и реформатор объявил борьбу с пьянством, и водка.
   В универсамах, так назывались тогда самые распространённые магазины самообслуживания, завязывались настоящие побоища за овладевание развесными сосисками и сардельками. Именно тогда в моде была китайская поговорка: Hада таpапися не нада - шевилися нада!
   Водку, а затем и табачные изделия, стали выдавать раз в месяц по специальным талонам.
  
   Уж перестройка не одна
   На нашей памяти проходит.
   Плоды последней нам видны:
   Плодов - то нет, пустые полки.
   И люди, хоть не голодны,
   Но друг на друга смотрят волком.
   Устали мы от суеты,
   От раздирания на части,
   И свои лучшие черты
   Боялись проявлять все чаще.
   Именно тогда и выплыла на поверхность жизни незаслуженно забытая нашими современниками тема охоты за колбасой.
   Как известно, профессиональная охота является профессией не менее древней, чем всем известная древнейшая дамская профессия.
   Тем, кто не верит, это можно легко доказать, основываясь на том факте, что люди занимались охотой задолго до появления земледелия, ремесел и денежного обращения, и поэтому расплатиться с представительницей древнейшей профессии в те далекие времена можно было только частью добычи, принесенной с охоты.
   Первым начал заниматься охотой наш прародитель Горил. Почему Горил? А вот почему...
   Было это в те времена, когда всевышний Создатель, уставший в стельку от непосильных трудов своих и, отчаявшись создать человека, плюнул в сердцах на тогда еще безгрешную Землю. С этого все и началось. Господь объявил конкурс на замещение вакантной должности Хомо Сапиенс. Кто, сколько, кого съел и подсидел - история умалчивает. В конце концов, осталось только две кандидатуры: мохнатый Горил и лысый Мамонт. Создатель ставит последнее условие: кто кого в схватке победит - тот и Адам. Кинули жребий, кому первым бить противника. Выпало - Мамонту.
   Горил обиделся, взял бревно и шарахнул без очереди лысого промеж бивней. Череп у того раскололся, и Мамонт рухнул наземь, забрызгав желтыми склизкими мозгами прозрачный нимб Всевышнего.
  -- Да пропадите вы!..- воскликнул Боже.- Хоть ты и Горил, но называю тебя Адам.
   Потом он задумался.- Не гоже Адаму без жены...
   Сначала Бог создал первую жену Адаму из глины. Получилось что-то непонятное: полу мужчина, полу жнщина, И назвал Бог это своё творение - Лилит
   После этого он сел на тарелку и улетел к себе, в рай. Благо, яблоки уже созрели. По прилёте плюнул Господь на оставленную им планетку сверху вниз в последний раз и закрыл ворота.
   Но Лилит не ужилась с Горилом - Адамом: они много спорили и ссорились. Лилит утверждала, что они во всём равны, а Адам с ней не соглашался. И тогда первая Лилит ушла из рая и стала жить в аду. Сейчас современные транссексуалы, считающие себя людьми третьего пола, утверждают, что они современные представители Лилит.
   После этого по Земле прокатилась первая волна эпидемий чумы, холеры, СПИДа, наркомании и гомосексуализма.
  
   Адам - Горил ничего этого не знал и не ведал. Он смачно обсасывал последнюю мамонтячью косточку.
   Однако еда вскоре закончилась. Тогда мохнатый Горил встал на задние конечности и, грозно сдвинув брови, гордо посмотрел вокруг. Кого бы еще - по башке?..
   На его призыв никто не откликнулся, но конкурс не был закончен. Конкурс продолжался!
   Любая природа, стремящаяся к удовольствиям, весьма несовершенна, а неосмотрительность, помноженная на молодость и нахальство, под стать ей: предвкушение от ожидаемых ощущений кружило голову.
   На смену Горилу пришли лесные люди. Они поймали Горила и сделали из него для себя прочные и тёплые набедренные повязки.
   Лесные люди были низкорослы, смуглы, волосаты, ходили пригнувшись, смотрели вокруг настороженно, словно звери. Они умели ходить, как люди, и лазать, как обезьяны, и высоко под сводами ветвей им было жить привычно, как на земле. Ни домов, ни хижин в то время они еще не знали, но знали уже оружие и всевозможные орудия, знали и украшения. Они умели делать луки и стрелы, копья и палицы из твердого дерева, ожерелья из орехов и ягод, нанизанных на шнуры из древесных волокон, на голове и на шее они носили драгоценные украшения -- кабаньи клыки, когти тигра, пестрые перья птиц, речные ракушки. Они тоже любили охотится за калорийной колбасой.
   Увидев, какая мелкота размножается на планете, Создатель схватился за голову и начал соображать, из чего бы ему создать женщину, которая смогла бы улучшить людское племя беззаботно бегающее по джунглям.
   Случайно ему под руку попала берцовая косточка, единственное материальное свидетельство оставшееся от нашего Горила после его встречи с лесными людьми.
   Именно из неё он и создал женщину, которая теперь известна всем под именем Ева.
   Ева выполнила предначертанье Господне и сумела улучшить генофонд наших прародителей.
   Но вернёмся к теме.
   Охота, как род занятий, изучена в мельчайших подробностях в этнографическом, историко-культурном, национальном, географи ческом и экономическом аспектах. К настоящему времени написано множество подробных трудов об охотничьих традициях, принад лежностях, о названиях, внешнем виде, повадках и вкусах добычи, а также исследованы социально- психологические типы охотников на всяческую живность во все времена и почти во всех регионах, за исключением тех, где пользуется популярностью охота на естествоиспытателей, изучающих охотничьи традиции туземцев.
   Стараниями историков, антропологов, географов, естество испытателей, биографов и литераторов с большой любовью, правдивостью и во всех подробностях описаны личности выдающихся и прославленных охотников всех времен и народов.
   Среди них с особенной любовью описаны такие редкие типажи, как Тартарен из Тараскона, Вильгельм Телль, барон Мюнхгаузен, Жан Грандье.
   Не забыты и такие забавные и диковинные представители племени охотников, как известный охотник на крыс из Гаммельна, использовавший в качестве орудия массового отлова флейту, а также прославленный охотник за крокодилами Мпепо Нгботсава из Новой Гвинеи, прославившийся в веках тем, что он убивал матерых крокодилов голыми руками, перекручивая им языки, когда они разевали свою кровожадную пасть, чтобы проглотить отважного охотника.
   Впрочем, мне не хотелось бы утомлять читателя этих строк многочисленными историческими подробностями.
   Мне хочется поговорить не об охоте вообще, а об одном популярном виде охоты, который по вопиющей несправедливости был почти обойден вниманием, как современников, так и историков, и остался совершенно малоизвестным, несмотря на перевернувшую вверх дном Россию перестройку, и по существу почти неописанным и по сей день.
   Жизнь столь изменчива и многообразна, что, к сожалению, весьма нередко исторические, этнографические, литературные и даже узкоспециальные научные издания типа журналов "Физика и смерть", "Умелые ручки" и "Юный натуралист" не охватывают некоторых предметов, а иногда в них вкрадываются досадные ошибки.
   Это отразилось и на освещении такого многообразного предмета, каковым является охота.
   Например, одним из распространенных и досадных заблуждений, разделяемым практически всеми, является мнение, что охотники за скальпами в Северной Америке, которых насчитывалось немало еще полтора - два столетия назад, срывали эти скальпы с голов мертвых, и даже живых людей в качестве военного трофея. Что удивительно, практически все, начиная с маленьких детей, читающих приключенческие книжки, и кончая маститыми историками и этнографами, убеждены на сто процентов, что это чудовищное варварство действительно имело место в не столь отдаленном прошлом на Американском континенте.
   Между тем, группа зоологов из научно- исследовательского отдела Федерации защиты животных Новой Англии предприняла собственное независимое исследование, результаты которых были опубликованы в ежегодном альманахе "Пису - Пис" организации Гринпис и резко отличались от общепринятой точки зрения.
   Согласно данным этой независимой группы ученых, ныне уже не встречающийся скальп представлял собой весьма распространенное водоплавающее животное из семейства мускусных, шерсть которого была чрезвычайно похожа на растительность, украшающую человеческую голову.
   Охотники за скальпами охотились за этими безобидными зверьками, у которых было вкусное мясо, когда они вылезали из воды погреться на солнышке.
   По традиции охотники за скальпами нападали на свои жертвы, подкрадываясь из густых дремучих кустов, и с дикими воплями поражали их метко пущенными боевыми топорами. По другим данным это были ракеты класса земля-земля типа "Томагавк". С убитых животных снимали шкуру и привязывали ее на шест для просушки, а тушки животных шли на засолку.
   В дальнейшем шкурки скальпов использовались в декоративных целях для украшения помещений и назывались просто скальпами.
   Возможно, именно по этой причине и возникла вышеуказанная путаница.
   Защитники преобладающей поныне варварской теории происхождения скальпов указывают в защиту своей теории на факт существования темных и светлых скальпов, которые якобы были сняты соответственно с индейцев и белых людей.
   Однако они не хотят принимать во внимание, что зоологи описали два подвида скальпа обыкновенного - скальп бурый и скальп-альбинос, причем скальп-альбинос более редко встречался в природе, и, соответственно, до нас дошло меньше светлых выделанных шкурок, чем темных.
   Более серьезный аргумент сторонников варварской теории был также с блеском разбит. Зоологам удалось выяснить, что скальп, в отличие от других мускусных, обладал уникальным приспосо бительным механизмом.
   При нападении на него хищника он отбрасывал не только хвост, как это делает ящерица обыкновенная, но также лапы, голову и половые органы, которые и поедались хищником.
   Пока злыдни рвали хвост и требуху, туловище скальпа впадало в состояние зимней спячки и маскировалось под водоросль. Поэтому ни на одном из дошедших до нас скальпов нет ни мордочки, ни хвоста, ни лап этого славного, безобидного животного, подвергшегося хищническому истреблению людьми.
   Но оставим в покое вымерших скальпов, поскольку я напомнил о них просто так, чтобы заинтриговать читателя.
   Вернёмся к основной теме, а именно к охоте на колбасу.
   Прежде всего, необходимо указать, что та колбаса, которую в настоящее время продают в продуктовых магазинах - это не настоящее животное, а всего лишь его дешевая и неумелая подделка.
   Человечество подделывает множество вещей - крабовые палочки из трески, черную икру из сои, черепаху из говядины, мясо лобстера из куриных ног, котика из кролика и так далее.
   Колбасу же, вообще, подделывают из всего, что попало - крови, скапливающейся в скотобойнях при освежовывании трупов животных, полу протухшего жилистого мяса, дурно пахнущего ливера, вымени, рогов, копыт и обрезков шкур рогатого и безрогого скота, смолотых в фарш, с добавлением крахмала, селитры, серы и бертолетовой соли для придания приятного розового цвета отвратительной серой студенистой массе, получающейся при смешивании исходных материалов.
   Фу ты, едва удалось закончить эту длиннющую, не очень аппетитную, но важную в нашем повествовании фразу.
   Надо признать, что правительство до горбачевского режима, проводя жестокую внутреннюю политику, добилось смены понятий, и до сих пор почти все население страны считает колбасой именно этот эрзац, состряпанный из субпродуктов пополам с рубленой туалетной бумагой, и упакованный в оболочку из акушерско-гинекологической клеенки.
   Но настало время узнать всем, что это не настоящая колбаса, а один из одиозных мифов истории.
   Не нужно даже доказывать, что рассеять этот миф не легко, ибо настоящая колбаса, выросшая в дебрях дикой природы и убитая на охоте, пока что даже сегодня продается в нашей стране только в ограниченном числе и в самых дорогих магазинах.
   Именно поэтому так важно донести правду об этом замечательном "животном" и о славных традициях охоты на него до широких народных масс.
   Однако, Ad fontes, что по латыни означает - обратимся к источникам, к оригиналам.
   Итак, первые упоминания о колбасе и описание сцен охоты на это животное встречается уже в Шумерской клинописи. В этой уникальной письменности был обнаружен специальный знак - слегка искривленный округлой формы клинышек с небольшой зазубриной, который, как выяснили ученые, обозначает именно колбасу.
   Из шумерских клинописных документов удалось установить, что дикая колбаса в те времена в изобилии водилась в лесисто-болотистой местности, в долинах рек и на побережьях озер.
   Хотя шумерская колбаса жила в норах, она большую часть времени проводила на деревьях, с удивительной ловкостью прыгая с ветки на ветку и с удовольствием впитывая в себя живительные солнечные лучи.
   Древние шумеры охотились за колбасой с луками и небольшими копьями, настигая ее на деревьях.
   На вкусную колбасу охотились и с помощью норных собак.
   Собак для этой цели специально выращивали и обучали, ибо забраться в нору и выгнать наружу бешено огрызающегося матерого самца колбасы с его зубами и когтями было делом нелегким.
   Собаки нередко погибали на этой охоте.
   На одной из сохранившихся до настоящего времени шумерских керамических монет выбито изображение сидящей на ветке взрослой колбасы-самки с цепляющимся за ее шерсть колбасёнком на спине, изготовившейся к прыжку.
   Некоторое представление об охоте на колбасу в древней Греции мы можем получить из дошедших до наших дней трудов Плутарха и Геродота.
   Пространные рассуждения о колбасе встречаются также в труде Аристотеля "Учение о категориях", где на примере жизни колбасы в дикой природе дается понятие о цикличности в мироздании, и только что вылупившийся из яйца детеныш колбасы отождествляется с началом цикла, юностью и порождением новой идеи. Известная и чрезвычайно спорная аристотелевская категория "претерпевать" также интерпретируется в этой работе с помощью "колбасной" парадигмы.
   Великий древнегреческий мыслитель показывает стадиальность развития событий в мире на примере изменений, претерпеваемых колбасой на пути из дикого леса до очага и сковородки.
   Правда, необходимо особо указать, что некоторые ученые считают книгу "Учение о категориях" позднейшей подделкой и приблизительно датируют ее одиннадцатым веком нашей эры, а местом ее происхождения считают территорию современной Италии.
   Эту точку зрения, разрушающую устоявшиеся представления об античном мире, решительно оспаривает другая более многочисленная группа ортодоксальных ученых, которая основывает свои выводы на результатах радиоуглеродного анализа колбасных шкурок, обнаруженных в оригинальной рукописной книге "Учение о категориях".
   Есть все основания предполагать, что колбасные шкурки использовались самим Аристотелем в качестве закладок, но в виду отсутствия прямых доказательств, это предположение остается на уровне гипотезы.
   Древние греки не охотились на колбасу для пропитания, так как необходимую белковую пищу им давала рыбная ловля и скотоводство.
   Однако доказано, что в состав древних Олимпийских игр того периода охота на колбасу входила самостоятельным видом.
   Колбаса для Игр отлавливалась рабами в окрестных лесах, и атлеты на соревнованиях догоняли быстроногую, проворную колбасу, убегающую прочь кругами по стадиону, а, догнав, пронзали копьем.
   Следующие упоминания о колбасе мы находим у Плиния, Катулла, Цицерона, а также Секста Эмпирика и Марка Порция Катона старшего.
   У древних римлян сложилась совершенно иная традиция. Колбаса отлавливалась рабами живьем прямо в своих норах в окрестных лесах, причем рабы с откушенными пальцами и погрызенными ладонями безжалостно умерщвлялись и закапывались другими рабами там же, в лесу, по приказу жестоких надсмотрщиков - каппадокийцев.
   Пойманная колбаса привозилась в Рим живьем и содержалась в просторных деревянных клетках под наблюдением специальных рабов, которые ее кормили живой рыбой и убирали за ней навоз. В самый разгар оргии по знаку патриция-хозяина рабы выпускали колбасу из клеток в центре зала, и та заметалась по помещению с воем и рычанием, не находя выхода.
   Высокородные гости вооружались специальными колбасными трезубцами и сетями и гонялись за бедными животными по всему пиршественному залу. Колбасу накрывали сетью, пронзали трезубцем, который позднее назвали вилкой, и швыряли на стол, после чего ей вспарывался живот, и еще дымящиеся окровавленные внутренности алчно пожирались гостями под крики и рукоплескания, и запивались большими дозами фалернского вина, в которое гости сыпали лепестки роз с венков, возлежащих на их головах.
   Именно с тех времён сохранилось древнеримское выражение "botulus in simposia", которое можно перевести как "колбаса на пиру", а так же "Ab exterioribus ad interiora" - от внешнего к внутреннему.
   Первым выражением древние римляне называли гладиаторов, вооруженных коротким оружием, выставленных драться против ретиариев с длинными трезубцами и сетями на длинных рукоятках. На этих боях, исход которых был почти предрешен, ибо сопротивляться длинному трезубцу, имея в руках всего лишь короткий меч, было практически невозможно. При виде этих жестоких схваток с трибун амфитеатра раздавались жуткие крики: "Ух! Ух! Угу!! Угу!! Угу!! Пронзи его, колбасу несчастную! Кишки! Кишки! Покажи нам кишки!".
   Кричали и патриции, и плебеи, и даже вольноотпущенники, забыв, что еще недавно они были такими же рабами, как их бывшие собратья на арене, обреченные безвременной и позорной смерти. Традиции древнего Рима, связанные с колбасой, лишний раз подчеркивают духовную растленность этого народа и привносят свою лепту в объяснение причин легкости завоевания варварами древнего Рима.
   Традиция охоты на колбасу в древней Руси была совершенно иная. До обращения к Христу колбасу на Руси обожествляли.
   Водоплавающая длинношерстная колбаса считалась любимым животным Даждь Бога, и убивать ее на охоте разрешалось только после специального очистительного ритуала с троекратным омовением рук и прыжком через огонь. Часть мяса добытой на охоте колбасы, а также вся шкура приносились тому же Даждь Богу в качестве искупительной жертвы. Раз в год по весне разрешалось использовать шкуру колбасы для гадания.
   Это был красочный ритуал, в конце которого произносились мистические предсказания. Этот ритуал, известный как "гадание на колбасных шкурках", не был забыт и после крещения Руси и просуществовал в России вплоть до 1917 года.
   После Октябрьской революции гадание на колбасных шкурках было запрещено, как вредный буржуазный пережиток.
   Утверждают, что этот запрет был опубликован в одном из не дошедших до наших дней секретных декретов и совпадал по времени с казнью семьи императора Николая Второго.
   В советские времена колбасу постигла печальная участь. Массовая коллективизация и индустриализация, освоение целины, прокладка Беломорканала, последующее быстрое ухудшение экологической обстановки привели к массовому изгнанию колбасы из лесов, измельчанию и почти полному вымиранию этого вида животных на территории России.
   Никто не встал на защиту исчезающего вида животных. У последних уцелевших представителей этого вида животных было уже не шесть ног, а всего четыре. Если раньше они жили в норах, тявкали и музыкально мурлыкали, то нынешняя колбаса уже не тявкала, но зато научилась мерзейшим образом мяукать, шипеть, урчать при поглаживании и с грохотом и воем носиться по железным крышам сараев и гаражей.
   Нынешняя полудикая городская колбаса умеет также ловить мышей, крыс и птиц, драться с кошками за территорию и вообще по своему внешнему виду абсолютно неотличима от кошачьего племени. Безошибочно отличить бродячую колбасу от бродячей кошки умеют только бомжи с большим стажем, которые отлавливают ее, подманивая остатками рыбы, найденными на помойках. Пойманную полудохлую колбасу душат, а затем едят, зажарив на костре.
   Но довольно истории. Пора вернуться к событиям 1987 года.
   Мы с моими приятелями так же не являлись исключением из правил, поэтому с азартом занимались охотой за колбасой, особенно за её копчёными видами, как наиболее предпочтительными для использования в походных условиях.
   После длительных поисков и ожесточённых схваток у магазинного прилавка нам удалось отловить некоторое количество этой еды.
   Теперь можно было заняться и другими делами, которые неизбежно возникают при подготовке к отпуску, тем более планируемому провести в походе.
   Подготовка всегда начинается с предвкушения.
   В процесс предвкушения входит: поиск необходимого снаряжения, покупка кино-фото продукции, заготовка съестных продуктов и ностальгическая жажда воспоминаний.
   Всего этого было и тогда свыше нормы.
   Но, прежде всего, нужно было определить, куда мы направимся в очередные странствия в поисках приключений, впечатлений и новых запасов потраченного за рабочий сезон здоровья. Как бы ни был прекрасен избранный вами маршрут, он никогда не сравнится с тем, что рисовало ваше воображение.
   Львиную долю удовлетворения от путешествия вы получаете задолго до его начала, зимой, когда ваш карандаш смело кочует по самым труднодоступным областям страны. Вспыхивают ослепительные идеи, захватывающие дух картины будущих приключений...
   Главная трудность выбора - в обилии возможностей. Подмосковье или Сибирь? Северный Урал или Прибалтика? А может быть, многократно воспетая Десна? Или речушка со странным названием Птичь? В пользу каждого предложения есть убедительнейшие доводы и... совершенно убийственные контр доводы.
   Очевидно, что маршруты бывают идеальными только до выхода на них и через 2-3 месяца после их прохождения. Поэтому нужно искать не реку без недостатков, такой попросту не существует, а маршрут, максимально отвечающий вашим склонностям.
   Прежде всего нужно спросить у себя самого.- Чего ты хочешь? Свободы от бремени цивилизации? Испытаний? Риска? Жертв? Или приятного и не слишком обременительного путешествия, почти не требующего отказа от привычного образа жизни? Кто ты: комфортофил или комфортофоб?
   Ответы на эти вопросы и должны определять ваш выбор. Нет ничего печальнее, чем комфортофил на порогах Саянских и Алтайских рек, и ничего тоскливее, чем комфортофоб на неторопливых, плавных реках центральной России.
   Никогда нельзя выбирать маршрут, пользуясь сведениями, почерпнутыми из старых или недостоверных источников. Так, если вы решили путешествовать по Волге, то не полагайтесь целиком и полностью на записки Афанасия Никитина. Знаменитый путешественник по вполне извинительным причинам не заметил некоторых деталей маршрутного пейзажа: Волжской ГЭС, Волго-Донского канала и тому подобные сооружения. Тем более нельзя доверять Страбону и Геродоту. Эти древние греки - плохие советчики. И беда не в том, что на берегах избранной вами реки вы не найдете собакоголовых людей, как обещал Геродот, и бронзовых птиц, что сулил Страбон. Вы можете не обнаружить и самой реки. Дело не в буйной фантазии античных старцев, просто в нашем стремительно меняющемся мире информация быстро устаревает.
   Выбор маршрута усложнялся ещё и тем, что были мы уже далеко не юноши, которым всё равно, в какую даль ехать и по каким пригоркам скакать.
   Нам с Ряшей было по пятьдесят с хвостиком, и мы точно знали, что в таком возрасте, куда забредёшь, так и побредёшь. Так что лучше выбирать тяжело, чем потом чувствовать себя плохо.
   В Сибирь ехать было далеко, поэтому мы решили попытать охотничье - рыболовного счастья в Заполярье, а именно на Приполярном Урале.
   Ряша притащил мне мятую машинописную страничку с описанием маршрута по рекам Большой Пайпудыне и Ланготюгану.
   Я расправил её и начал читать. Маршрут включал в себя подъем по Большой Пайпудыне, двухдневный волок и сплав по Ланготюгану.
  
   Большая Пайпудына - многоводный левый приток реки Собь, берет начло из моренного озера в километре от русла Большой Усы. Маршрут начинается от станции 106-й км железной дороги Сейда - Лабытнанги. Большая Пайпудына протекает в двух километрах от станции.
   Первые 30-35 км подъема по ней не очень сложны. Река быстрая, порожистая, но достаточно глубокая, есть удобный бечевник. Её широкая долина поросла редкой лиственницей, ивой и полярной березкой. На правом берегу проходит дорога в поселок Харбей, к озерам Большое Хадата-Юган-Лор и Большое Щучье. В 35 километрах от устья дорога пересекает Большую Пайпудыну. Подъем по реке можно сократить, используя попутный транспорт.
   От пересечения реки с дорогой можно подняться еще на 10-15 километров в зависимости от уровня воды. Из лагеря в верховье Большой Пайпудыны рекомендуется сделать радиальные выходы к истокам Большой Усы, на озеро Большое Хадата-Юган-Лор, на ледник ИГАН.
   Волок на Ланготюган протяженностью в 15 километров осуществляется на восток-северо-восток. В 2,5 километрах от Большой Пайпудыны можно попасть на дорогу, ведущую на Ланготюган.
   Там, где дорога выходит к реке, Ланготюган течет быстрой речкой шириной 5-6 метров в каменистом русле. Берега низкие. Нужно или продлить волок на 5 км, срезав изгиб реки, или начинать проводку байдарок. Через 8-10 км Ланготюган более полноводен, пригоден для плавания. Долина широкая, местами болотистая.
   Много шивер и перекатов. Около устья левого притока - Немур-Югана первый порог, довольно сложный.
   От устья Немур-Югана река поворачивает на юг, потом на юго-восток. В 10 километрах выше устья левого притока - Кос-Толбея находится Ланготюганский водопад высотой около четырёх метров. Он опасен тем, что в него можно попасть с ходу, ибо его шум не слышен даже за 50 метров. Перед водопадом короткий каньон с высокими крутыми берегами. В каньоне река резко поворачивает налево. Около самого водопада мелкая шивера. Обнос водопада по правому берегу.
   Постепенно по берегам появляется редкий лиственничный лес. Долина расширяется, в пойме - старицы и озера. Примерно через 25 километров от устья Немур - Югана Ланготюган выходит из гор, а через 60 километров принимает слева самый крупный свой приток - Юньяху. Лес по берегам густеет, река становится широкой. В расширенных участках долины встречаются пойменные озера. У устья Ланготюган протекает через мелководные озера - соры. Первый - небольшой, второй имеет площадь до двенадцати квадратных километров. Во втором соре нужно быть особенно осторожным, ибо ветер разводит здесь значительную волну.
   Проходить сор надо протоками у левого берега. Из юго-восточного конца сора протока длиной около двух километров выводит в Малую Обь. По Малой Оби следует подняться четыре километра вверх по течению до селения Халас - Нугор, где есть пароходная пристань. От Халас - Нугора до Салехарда 75 километров. Через день туда ходит катер.
   Вариантом маршрута является волок с верховья Большой Пайпудыны на Большую Усу.
   - Ну и как, нравится?- спросил Ряша, увидев, что я закончил чтение.- Самое главное, что ехать не далеко. Я уже дважды в тех краях бывал. Правда, на Харбее, но это совсем рядом.
   - Годится,- согласился я.- Только вот волочиться вверх по Пайпудине не очень хочется.
   - А мы и не будем,- успокоил меня Ряша.- От Сайды доберёмся до Харбея, пройдём через перевал, а там до Лангота рукой подать.
   - Ну вот ещё... Через перевал тащиться,- проворчал я.
   - Любишь кататься, люби и саночки возить. Ты что же хочешь прямо с поезда в лодку загрузиться? Так не бывает.
   - Пойдём через перевал,- согласился я.
   Поход наш начинался не так как всегда, а как-то суматошно и бестолково. Всё началось с того, что мы не смогли достать билеты на поезд в одно купе: едем в разных и на верхних полках.
   Это создаёт большие трудности при размещении походного багажа. Поезд Москва - Воркута N: 92 уходит очень поздно: в два часа ночи.
   Кроме того, нам не удалось достать приличной карты маршрута. Туристы, очевидно, очень редко сплавляются по Ланготу, и описания маршрута не нашлось даже в центральном клубе туристов. Ничего подходящего мы не смогли достать и у знакомых бродяг - сплавников.
   Единственной доступной для нас оказалась карта двадцати километровка, которую мне когда-то подарили в Красноярске в Управлении гражданской авиации.
   В этот раз снова идем на маршрут втроем: я, Ряша и его приятель по работе - Сашка.
   Совсем не много об этом третьем члене нашей небольшой команды.
   В первый раз я познакомился с Сашкой во время прошлогоднего сплава по Курчуму. Тогда мы тоже были втроем и сплавлялись на одном ЛАСе.
   Его лицо было приятным - такое определение, на мой взгляд, годилось лучше всего. Точнее - оно было узким, открытым и искренним. У него были темные жесткие волосы, мягкие карие глаза и подвижные, готовые в любую минуту улыбнуться, губы. Ростом он был около метра восьмидесяти, худощав, но сложен достаточно атлетически. У него всегда было много гуанси (по-китайски - связи). Работал он в Министерстве газовой промышленности начальником протокольного отдела, поэтому частенько бывал за границей.
   С Ряшей они познакомились на почве общей любви к охоте, особенно зимней. Туристом водником Сашка был начинающим, но, по словам Ряши, весьма сообразительным и быстро осваивающим все необходимые навыки и приёмы.
   В этот раз идём на двух лодках. Инициатор такого эксперимента все тот же Ряша. Он решил, что втроем на одной лодке нам будет тесно, и настоял взять персональное сплав средство для себя.
   Сплав на пятиместном ЛАСе в одиночку дело необычное и экзотическое. Интересно, что ожидает нашего Ряшу, а вместе с ним и нас на маршруте?
   При упаковке и увязывании отобранных для похода вещей вы всегда неизбежно столкнетесь с загадочным явлением: собранные и упакованные, они занимают объем, во много раз превышающий сумму объемов каждого из предметов в отдельности, что повергает пакующих в состояние глубокой прострации и полного безразличия к жизни.
  
   Нет, особых неприятностей багажные тюки не приносят. Как и положено, три из них не пролезают в двери, а два, завязанные особенно истово, рассыпаются при первой же попытке взвалить их на плечи.
   Из-за этой прихоти Ряши при сборах оказалось, что груза у нас на этот раз в расчете на одного человека оказалось слишком много.
   У одного Ряши образовалось целых семь упаковок: его личный рюкзак, задрайка для байдарки, с которой он никогда не расстается, упаковка с веслами, палатка, большая сумка с продуктами, две авоськи и необычный для нас предмет - тележка для перевозки тяжестей. Последнюю он берет по своей инициативе в качестве эксперимента.
   У меня таких упаковок четыре: лодка, рюкзак и две сумки. У третьего участника похода Сашки вещей меньше всего: рюкзак и сумка.
   Собирался я в поход один, так как Светлана уехала в Прибалтику в санаторий по путевке.
   Провожал меня в дорогу сын. Вещей было много, и мы заказали по телефону такси. Заказная машина, пришла к нам из центра, и на счетчике уже было набито три рубля пятьдесят копеек. Это было на полтинник больше стоимости проезда от дома до вокзала. Выкладываем водителю шесть рублей, и начинаем перетаскивать вещи к месту нашего сбора - на платформу.
   Ребята прибыли вовремя и с тоской глядели на громадную кучу шмоток, которые нам придется таскать на себе еще не раз до того, как мы погрузимся в лодки и начнем сплав.
   В поезде кое-как распихали вещи по трем купе.
   Когда посадка закончилась нам удалось договориться с проводницей о размещении нас с Ряшей в одном купе, правда, все так же на верхних полках.
   Тихо дрогнул вагон, за окном медленно поплыли перонные огни. Всё - поехали.
   Мне почему-то вспомнился анкдот:
   Диктор на вокзале объявляет.- Поезд Москва-Воркута отправляется с 2-й платформы, для чукчей - поезд Москва - Домой уходит с 3-го и 4-го рельса.
  
   Поезд стоит Москва - Воркута.
   Дверью зажата башка мужика.
   Поезд пошёл. Мужик побежал...
   Долго я взглядом его провожал.
  
   У каждого в жизни должен быть свой день Путешествий. Когда, покинув уютное тепло квартиры, мы отправляемся на поиски других миров, что живут внутри нас. Миров, что собирают в себе все наши воспоминания - все самое лучшее, что было и есть в нашей жизни...
   На нижних полках в нашем купе расположились две дамы.
   Одна из них едет в командировку ревизовать деятельность бумажного комбината в Низовке. Это недалеко от Котласа. Даму зовут Алла. Это очень общительная и довольно страшненькая женщина лет сорока. Во время всей нашей совместной поездки она непрерывно ахала и охала по поводу того, что мы едем в такую глушь и дебри, где не только отдыхать, а и находиться даже короткое время для нормальных людей просто невозможно. Она все свои отпуска тоже проводит в туристических поездках, но ... по зарубежным странам.
   Вторая дама - очень симпатичная, невысокая и стройная шатенка. Ей на вид было тоже около сорока лет. Зовут симпатяшку Наташей. Она родилась в городе Грозном, а теперь вот уже пятнадцать лет жила в Лабытнанги. Наташа работает в экспедиции Спецмонтажстроя экономистом. Рассказывает, что при окладе в сто шестьдесят рублей ее заработок с учетом всех вычетов составляет около 350 рублей. Сюда входит северный коэффициент один и восемь, плюс восемьдесят процентов - северные и надбавка за выслугу лет. Уверяте, что жить можно. Возвращается она домой из Москвы, где была в командировке.
   В поезде Наташа случайно встретилась со своей дочкой - студенткой, которая была вместе с друзьями на студенческих каникулах в Крыму. Они едут вместе с ней в соседнем вагоне. Дочке семнадцать лет, Зовут Лена. Очень похожа на мать: такая же невысокая, стройная и симпатичная. Муж Наташи работает буровым мастером, но по её рассказам, похоже, с ними сейчас не живет.
   За разговорами с новыми знакомыми совсем не замечаем, как погружаемся в сон.
  
  
   О ДОРОГЕ, ПРИРОДЕ И ЛОГИКЕ.
   Просыпаемся около двенадцати часов. Поезд мерно и неуклонно, постукивая по стыкам рельсов, отсчитывает километры.
  
   Дождь за окном - струится вода,
   И ветер гуляет.
   Торопится поезд "Москва - Воркута",
   Себя обгоняет.
   И капли дождя на вагонах его
   Под утро замерзнут,
   И станут похожими на молоко,
   А может - на звезды.
   А мы, будто щепки по ветру - куда?
   Скажите, кто знает.
   Наш медленный поезд "Москва - Воркута"
   Себя обгоняет.
  
   Ряша и Сашка направляются курить в тамбур. Дамы все еще спят.
   Делать нечего. Хочется почитать, но чтива нет.
   От нечего делать смотрю в окно. За окном мелькают поля и перелески, разъезды и небольшие посёлки.
   Наконец поезд замедлил свой бег и остановился.
   Вологда.
   Уже с детства я знал, что Север начинается с Вологды. Во всяком случае, для меня -- ведь у каждого из нас есть своя собственная "география".
   Как, почему так чувствуешь -- объяснить трудно. В самом деле, ну что за ориентир? Для южанина Север может начинаться с Тулы, Калуги, Рязани; наоборот, для вологжанина или, тем более, архангелогородца -- с Мезе­ни, Зимней Золотицы.
   Настоящее - лишь точка перелома, в которой будущее становится прошедшим.
   Выхожу на перрон. Вот она, какая Вологда - областной центр с населением около трехсот тысяч жителей.
   Вологда, один из наиболее древних русских городов Северо-запада России, расположен на живописных берегах небольшой спокойной реки. Первое летописное известие о Вологде относится к 1147 году.
   На протяжении многих веков город являлся важнейшим форпостом на севере страны, находился на перекрестке главных торговых путей.
   В конце XIV века московский князь Василий Дмитриевич присоединил Вологду к своим владениям, и с этого времени город стал уделом московских князей.
   Пик расцвета города пришелся на начало XVIII века.
   Причиной тому была политика Петра I, направленная на развитие русской промышленности.
   В сороковых годах XVIII века снимаются таможенные пошлины на ярмарках, разрешается ввоз товаров из-за границы через Архангельск, упраздняются различные монополии.
   Все это послужило толчком к новому подъему экономики северных городов.
   Восстановив торговое значение, Вологда превратилась в крупный центр ремесленного производства.
   В царствование Екатерины II определилось и возросло административное значение Вологды в системе Российской империи. Указом Екатерины II Вологда в 1772 году становится центром Вологодского наместничества, а в 1796 году - центром Вологодской губернии.
   В 1872 году открылось железнодорожное сообщение Вологды с Ярославлем, в 1898 году - с Архангельском, в 1905 году - с Петербургом и Вяткой.
   Город, лежавший на берегах судоходной реки, оказался, кроме того, в центре пересечения важных железнодорожных путей.
   В вокзальном киоске Центопечати мне удается купить вчерашнюю Правду и маленькую брошюру о строительстве северной железной дороги на Воркуту, Лабытнанги и далее на Восток.
   Брошюрка оказывается довольно интересной, и, вернувшись в вагон, я с удовольствием погрузился в чтение.
   Железная дорога Чум - Игарка должна была обеспечить связь морского порта в географическом центре страны, медно-никелевого производства Hорильска, с остальным Союзом Советских Республик.
   От станции Чум на Печорской магистрали, нынешней ветке Москва - Воркута, в 1949 было начато строительство - через хребет Приполярного Урала в тундру и редколесья нынешнего Ямало - Hенецкого автономного округа, сквозь богатые нефтью и газом территории на север Красноярского края.
   Отрываюсь от чтения и вспоминаю, что по оценке Геродота, крупнейшую из пирамид Египта строили, сменяя друг друга, сто тысяч рабов в течение двадцати лет. В годы активного строительства трансполярной железной дороги здесь трудилось около ста двадцати тысяч заключенных. Размах, достойный рабовладельческого государства.
   Западная половина строящейся железной дороги называлась 501й, восточная - 503й стройкой ГУЛАГа.
   Hедостатка в рабочей силе здесь не испытывали - трудились не только заключенные, но и вольные поселенцы, так как за согласие приехать сюда на жительство сокращали срока. Поэтому, по словам местных жителей, на стройку ехали даже с большой земли.
   Охрана на стройке была чисто формальная, так как бежать заключенным-строителям было попросту некуда: вокруг не было ни населенных пунктов, ни дорог, а местным жителям, хантам и ненцам, власти платили за отстрел бегущих со строительства.
   Однопутная дорога, с разъездами каждые десять километров, строилась в необжитой местности, на песчаной, болотистой земле тундры, где разве только ханты гоняли оленей.
   Строилась она со всей инфраструктурой - еще двадцать лет назад здесь можно было видеть крупные и маленькие станции, с залами ожидания, закрытыми кассами продажи билетов, снегоочистительными машинами (ржавые останки которых попадались и нам).
   Лагеря, обитатели которых были заняты на постройке, располагались на разном удалении от дороги через каждые десять километров.
   Hасыпь для дороги делалась песчаная, так как щебня в тундре нет. Рельсы для укладки свозились со всей страны. В основном, отечественные, изготовленные ещё демидовскими заводами незадолго до революции, или в тридцатых годах на советских предприятиях. Правда, иногда применялись и немецкие, чешские, и даже сделанные в США.
   Мосты через ручьи и речушки, коими изобилует тундра, строились в основном деревянные, через более крупные реки - с металлическими звеньями, но все также на деревянном каркасе.
   Через Обь и Енисей мосты не возводились вовсе - летом их должен был заменять паром, зимой - льдянка, так назывался перегон пути, проложенный прямо по льду.
   Льдянка через Обь просуществовала несколько зим, до 1953 года - лед армировали шпалами, бревнами, намораживали, поливая водой.
  
   Как в мерзлую землю вгрызаться киркой,
   Ладони в занозах,
   Как острые брызги - кипящее молоко,
   А может - как звезды.
   В высоких широтах дорога крута:
   Все дальше на полюс.
   И вот на подмогу "Москва - Воркута"
   Придумали поезд.
   Там с шапки полярной бежит молоко,
   А может быть, звезды.
   И станет под утро тепло и легко
   Уснувшим, замерзшим.
   В московских квартирах и жизнь коротка -
   Подумаешь, сроки.
   И медленный поезд "Москва - Воркута"
   Не дальний - далекий.
   И млечные звезды по небу плывут,
   И воздух с озоном.
   Нас в дальнюю вечность вагоны везут.
   А может быть в зону?
  
   Свыше 900 километров полотна уложили за беспримерно короткий для приполярных условий срок.
   По 501й уже ходили пассажирские поезда, близился день завершения восточной 503й половины, но умер Сталин.
   Дорога оказалась бесполезной - так казалось новым руководителям страны, поэтому в том же году строительство было прекращено, лагеря расформированы, готовые участки списаны.
   Лагерные поселения, мосты, разъезды, станции, сотни километров уложенного пути, десятки тракторов и семафоров - все осталось гнить в тундре и лесах советского приполярья.
   Теперь страна развивалась по другому пути.
   Первые двести километров дороги - до станции Лабытнанги на левом берегу Оби, стали захолустной отвилкой, придатком железной дороги Москва - Воркута.
   Сейчас помимо снежных шапок хребта полярного Урала, здесь можно видеть работающие на главном пути семафоры тех лет, деревянные мосты, наконец, около станции Харп по-прежнему действует зона строгого режима.
   По ту сторону Оби дорогой после 53го года пользовались только охотники и связисты: телеграфная линия "Салехард - Hадым - Hовый Уренгой" существует и теперь.
   Дорожная насыпь постепенно проваливалась в болота, мосты заваливались набок или наоборот вздыбливались, тронутые подвижками вечной мерзлоты - а связисты все ездили на своих мотодрезинах.
   Чтобы сохранить возможность проезда, мосты, угрожающие упасть, сжигали - тогда рельсы, вместо скрючивания вбок, провисали и труженики связи ездили, качаясь над водой.
   Hасыпь расползалась, костыли не держались в гниющих шпалах. Тогда рельсы связывали проволокой, а там, где они слишком близко сходились - между ними вколачивали брусья.
   Наконец, в тех местах, где рельсы были сорваны напрочь, к шпалам вместо них прибивали доски. Иногда таким способом заменялось до двадцати метров пути.
   Так на трупе огромного, созданного людьми и ими же брошенного, организма еще много лет теплилась жизнь.
   Вместо тяжелых паровозов по развалинам пути звенели дрезины с грибниками, а лагеря служили связистам источником досок для латания пути и собственных избушек. Бараки и станционные постройки гнили, рушились целые лагеря. Наконец, были разобраны первые 92 километра дороги - демидовская сталь еще не потеряла ценности.
   Мир наш устроен странно: противоречия на каждом шагу: рядом со страстной проповедью добра есть место лукавому шепоту зла. Но они неразделимы, как две стороны одной медали, и стоит исчезнуть добру - зло уничтожает само себя.   
   Любой здравомыслящий скажет.- Боже, как это знакомо! Абсурд. Абсурд, помноженный на маразм и возведенный в степень безразличия...
   Кто-то правильно сказал: Все надо делать вовремя. И умирать тоже.
   От поселка Старый Hадым до нынешнего Hового Уренгоя (бывшая станция Ягельная) в семидесятых проложили новый путь богатые тогда местные организации - так они там и лежат, на одной насыпи рядом - старые покореженные и новые, довольно прямые рельсы. МПС уже много лет отказывается принять дорогу из-за плохого качества, однако поезда вполне себе ходят по ней, хотя и падают иногда.
   Что же касается последнего и самого глухого отрезка - участка 503й стройки от Ягельной до пристани Ермаково на Енисее, он не был уложен полностью, а после смерти вождя так и не был востребован. И если с западной части строительства техника была вывезена, то в восточной её части она была брошена в том состоянии, в каком ее застал 1953 год.
   Сейчас этот печальный Памятник сильному прошлому погружается в болота, растворяясь в тундре.
  
   Крик паровоза ушел в леса.
   Поезд продолжил рейс.
   Двести четыре стальных колеса
   Стукнули в стыки рельс.
   И каждый вагон отрабатывал такт:
   Москва-Воркута, Москва-Воркута.
   Вагонные стекла свет лили,
   Но в каждом вагоне люди пошлили.
   Пехотный майор приставал к проводнице,
   Майорша брюзжала, что здесь ей не спится.
   Три парня, конечно, мечтали напиться,
   А пышная дама - о жизни в столице.
   И все это ело, дышало, неслось,
   И всем надоело, и всем не спалось.
   И каждый вагон отрабатывал такт:
   Москва-Воркута, Москва-Воркута.
   А в том бесплацкартном всеобщем вагоне
   Лишь в тамбуре можно укрыться от вони.
   И в тамбуре стынут сердитые лица,
   И всем не сидится, не ждется, не спится -
   Когда же окончится их маята?
   Москва-Воркута...
   Но в каждой душе, размещенной на полке,
   Надежда была, про себя, втихомолку:
   Что где-нибудь здесь вот, на этой дороге
   Есть, кроме разлуки, зимы и тревоги,
   Нехитрое счастье. Простая мечта.
   Москва-Воркута...
   За дальними соснами кончился день.
   Наш поезд везет разных людей:
   Кому-то потеха, кому-то слеза,
   Кому еще ехать, а мне вот - слезать.
  
   Я отложил в сторону прочитанную брошюру и задумался.
   Настоящее -- это кажется понятным. Ты сам, окру­жающие тебя люди, произнесенные слова, звуки, запа­хи, игра красок,-- так сказать, все сущее.
   А прошлое? То, что ушло? Фикция? Нет его на самом деле? Существование несуществующего, бывшего...
   Прошлое запоминается, если оно настоящее.
   Прошлое открывается нам в формах и соотношениях. Оно беззвучно.
   Нам неизвестно действительное звучание древних языков, которые лингвисты ухитряются не толь­ко изучать, но даже сравнивать с ныне существующими.
   Мы не знаем действительных названий древних народов, даже когда располагаем именами, данными им их соседя­ми.
   Впрочем, каждый народ, особенно в древности, для самообозначения обычно употреблял одно и то же слово -- "люди", звучавшее на его языке иначе, чем на языке других народов.
   "Люди" -- это те, кто говорит со мной на одном языке; все остальные -- "не люди". Для них уже требуется какое-то специальное обозначение -- по наибо­лее характерному ли признаку, по передразниванию ли их языка, по насмешливой пли презрительной кличке, или, наконец, по признаку географическому, указываю­щему на место их обитания. И что в действительности означает донесенное до историка древним текстом назва­ние какого-либо народа, как правило, неизвестно.
   Так и название <<ненцы>> происходит от слова ненец - <<человек>>. Данное самоназвание принято, как официальное название всей народности. У ямальских ненцев встречается другое самоназвание - хасава - <<мужчина>>. Устаревшее название ненцев у русских - самоеды и юраки.
   Название Ханты, самоназвание хантэ, тоже обозначает человек. Слово Манси также обозначает народ, хотя в письменных источниках они известны с одиннадцатого века под именем <<югры>> (вместе с хантами), а с четырнадцатого века -- под именем <<вогуличи>>, <<вогулы>>.
   Вероятно, можно подойти к этому вопросу несколько иначе, если предположить, что прошлое -- это ставшее, свершившееся, реальное в противоположность настояще­му, которое само по себе существует лишь как миг воз­никновения реальности...
   Парадокс?
   Что ж, не только наука, но и сама жизнь состоит зачас­тую из сплошной цепи парадоксов.
   Хорошо бы прожить жизнь так, чтобы не быть никому должным. Ни друзьям, у которых занимал трешку до зарплаты, ни детям, кого обязан был взрастить и научить жить в этом непростом мире, ни миру, чьими благами так бесцеремонно пользовался всю жизнь... Вот, возможно, в чем цель жизни человека.
   От размышлений меня оторвал рвущийся в купе Сашка, который требовал не чтива, а тривиальной еды и пития.
   - Душа просит ананасов в шампанском, а организм требует водки,- гудел он мне на ухо.
   Тут же вслед за ним появился Ряша и тоже завёл речь о еде.
   - Тихо вы, обжоры. Видите - люди спят. Не удобно ведь... Потерпите... Пустой желудок ближе к сердцу.
   - Не боись! Мы аккуратненько шипит Ряша, разбирая пакеты с едой.- Пожуём - увидим. Искус требует жертв! Наши потребности в вечном конфликте с возможностями.
   Едим помидоры, яйца и резиновую пожилую курицу, которую где-то в недрах домашнего холодильника откопал Ряша. Курица старая, но жирная. Жуется долго и с напряжением. Советские курицы - самые жилистые курицы в мире.
   - Курица это не птица. Это еда такая,- шамкает Сашка, пытаясь одолеть гузку убиенной и поджаренной хохлатки.
   В восемь часов вечера вышла, добравшись до места назначения, Алла.
   Сашка тут же перебрался к нам в купе. Так что теперь мы едем все вместе, как привыкли. Только вещи остаются на своих местах в разных купе. Это создает определенные трудности при подготовке к принятию пищи.
   Сразу же после воссоединения коллектива решаем по настоящему отметить первый день пути и начало отпуска.
   Ряша достает пол-литра Сибирской, а Сашка с торжествующим видом извлекает литровую емкость самодельного "виски". Так уважительно называет он тещин самогон. Похоже, что любовь к теще измеряется километрами и литрами.
   - Перед злоупотреблением, следовало бы охладить, да негде,- сетует он.- Какой быстрый ездок не любит "Русской"! Счастье - есть, и пить - тоже счастье. Сытый конному не пеший. С наступающим Вас опьянением.
   - С кем поведешься, с тем и наберешься,- говорит Ряша.
   - Да нет! С кем поведешься - так тебе и надо.
   Накрываем праздничный стол и начинаем гулять свой первый в этом отпускном сезоне походно-поездной банкет.
   Приглашаем к столу и Наташу. Она вначале отказывается, но потом придвигается ближе к аппетитным помидорам и пирожкам, которыми снабдила в дорогу Сашку его тёща.
   Наливая первую порцию горячительного, Ряша ни к кому не обращаясь, произносит.- Суровое время. Высохли магазины, только людская очередь пылью клубится у их подножья. Высохли души пьяниц, с изумлением понявших, что у них и души нет. Высохло все. Но у нас с собой было.
   Вспоминаю, с каким трудом в Москве приходится добывать бутылку водки, даже имея на неё законный талон, и полностью соглашаюсь с оратором.
   - Ряша, у тебя зубочистки нет?- спрашивает Сашка, пытаясь выковырнуть застрявший между зубов кусочек резиновой курицы.
   - Обойдёшься и без зубочистки. Тоже мне, интеллигент выискался.
   - Зря ты так. Пятьсот - шестьсот тысяч лет назад первобытные люди уже ухаживали за своими зубами, употребляя зубочистки.
   - На древних прошу не ссылаться... А зубочисток у меня всё равно нет.
   Подняв настроение до нужного уровня едой и горячительным, решаем предаться пагубной забаве. Играем в преферанс.
   Первая пуля продолжается до двух часов ночи, хотя понятие ночь уже сейчас для нас становится весьма относительным: настоящей темноты за окнами не наблюдается, а уже в половину второго становится совсем светло.
   Проиграл Ряша. Правда, совсем немного - один рубль пятьдесят шесть копеек. Но и на такой выигрыш можно прикупить бутылку фирменного компота, да еще и останется в заначке.
   После карт решаем ударить крепким сном по мукам совести. Ложимся спать и дрыхнем аж до трёх часов следующего дня.
  
   Люблю ночные поезда,
   Под стук колес приходят мысли,
   Да вспоминаются друзья,
   Ушедшие и те, кто близко.
   Вдоль горизонта огоньки
   Опять куда-то убегают,
   И лес опять вперегонки
   С звездой полярною играет...
   ... Люблю ночные поезда.
   Под стук колес я засыпаю,
   А за окном уже заря
   С луною в салочки играет.
  
   Когда мы с Ряшей очнулись после столь длительного сна, выяснилось, что почти половина нашего вагона пустует. Многие пассажиры вышли утром в Печере.
   Долго и нудно будим Сашку. Он сопротивляется и ворчит себе под нос.- Нет, я не сплю, я просто медленно моргаю.
   Встаем. Голова после вчерашнего банкета и преферанса немного побаливает.
   Похоже, что утро вечера дряннее. Но, если голова болит, значит, она есть.
   Наташа, как залегла вечером спать, так ещё и не просыпалась: классно давит ухо.
   Проснувшись и, протирая не желающие смотреть на свет глаза, она заявляет нам, что просто так в поездах ездить не может - ее укачивает.
   В соседнем купе - трое мужчин, которые едут по вызову устраиваться на работу на Ямале. Все трое - Москвичи. Это совсем молодые ребята, лет по тридцать - тридцать пять. Все они строители с высшим образованием.
   Это жертвы набирающей ход перестройки. Один из них - бывший начальник строительного управления, а двое других - начальники отделов этого же управления. Учреждения в Москве ликвидируются одно за другим. Специалистов увольняют по сокращению штатов. Приличных рабочих мест взамен не предлагают. Теперь эти белые воротнички едут работать простыми работягами.
   Видя в нас, по их мнению, умудренных опытом людей, они искренне советуются, как им лучше поступить, если по приезде на место им не предложат ничего путного, а самое главное, денежного. Получать по триста - четыреста рублей они не хотят, так как и в Москве имели не меньше. Их вполне устроит заработок порядка восьмисот - тысячи рублей. Иначе и переться в такую даль, тем боле простыми работягами, не имеет смысла.
   Советуем им не торопиться с согласием на первое предложение, а как следует походить, присмотреться к обстановке, поговорить с аборигенами, а потом уже принимать решение. По нашему мнению совсем не излишне посетить местный райком партии, так как все они коммунисты и работали на очень приличных должностях в столице.
   Из ресторана регулярно приходит худой и высокий вьюноша, который предлагает немногочисленным пассажирам вагона обеды: капустные щи и котлеты.
   Если щи еще в какой-то мере съедобны, то котлеты ни на вид, ни на вкус, по моему мнению, в пищу совершенно не годятся.
   Кроме щей и котлет он предлагает нам ещё компот в пол-литровых бутылках по цене один рубль пять копеек. Цена такой "роскоши" прямо сказать царская.
   Кроме этой еды пищеноша предлагает потребителю шоколад "Вдохновение" по цене два рубля восемьдесят копеек. Шоколад, в отличие от обедов и компота, у него берут охотно и заинтересованно. Народ едет вполне денежный, и это несмотря на то, что практически все пассажиры возвращаются домой после летних отпусков и других длительных странствий.
   Чем ближе мы подъезжаем к Уралу, тем лучше становится погода.
   Поезд наш пассажирский, останавливается на всех полустанках и у каждого столба. Во время остановок бойкие старушки предлагают купить картошку. Цена колеблется от четырех до шести рублей за ведро. Картошка ещё прошлогодняя, но на вид сохранилась очень хорошо.
   Отечественные поезда - самые поездатые поезда в мире. В нашем вагоне нет даже расписания.
   Проводницы вагона, да и во всем поезде, студенты МИИТа. Одна из них толстушка, кудрявая как молодой барашек. Зовут - Лена. Вторая - худенькая, высокая, с короткой стрижкой, очень симпатичная. Ее зовут Таня. Обе девушки едут в поездной бригаде впервые, поэтому они еще ничего не знают и ничего не умеют. Растопить титан для приготовления чая для них задача непосильная. Каждый раз бегают в другие вагоны и просят ребят-проводников совершить за них эту труднейшую операцию. Единственно чем они занимаются - это без перерыва подметают в коридоре.
   С трудом выясняем, что наш поезд опаздывает минут на сорок.
   Приняв в качестве обеда положенную порцию пищи, снова садимся за "пулю".
   На этот раз проигрываю я. Сказывается моя невыдержанность. Попался я в самом начале игры. Не на своем ходе на двух дырах заказал мизер, за что и получил, к бурной радости моих партнеров, четыре взятки. Второй раз я подзалетел на восьмерной: остался без одной. В результате пришлось достать из кармана и выложить на стол четыре рубля и пять копеек.
   Все время гадаем: остановится наш поезд на нужном нам сто десятом километре или нет, и протащит нас дальше, аж до самой Соби. Если протащит, то у нас появляется целых два варианта поведения: остаться ночевать в Соби, а с утряночки, либо местным поездом добираться обратно до этого полустанка, либо тащить наш "небольшой" багаж по рельсам целых десять километров. Оба варианта, или, как утверждает Сашка, перспективы особенно не успокаивают и не увлекают наши души путешественников.
   На месте, с учетом имеющегося опоздания, наш поезд должен быть где-то около 23 часов по местному времени, то есть засветло.
   За полчаса до расчетного времени прибытия мы вытащили все наши многочисленные шмотки из купе, и сложили их в тамбуре. Образовавшаяся гора едва позволяет открыть вагонные двери. Для того чтобы выгрузить из вагона всю эту груду вещей нам требуется не менее тридцати секунд. Надеемся, что поезд на разъезде простоит не меньше.
   К нашему счастью поезд все-таки постепенно замедляет ход и решает остановиться на желанном полустанке. Лихорадочно выбрасываем шмотки из вагона на насыпь. Все-таки доехали! Повезло!
   - Чем дальше влез, тем ближе вылез,- шутит Ряша.
   Из окна начинающего движение вагона нам машет руками Наташа.
   Странное дело, знаем друг друга всего чуть более полутора суток, а расстаемся как старые знакомые.
   Становится даже немножечко тоскливо от такого расставания. Это видно и по Наташиному лицу.
   Ей еще быть в пути два часа, так как поезд приходит в Лабытнанги где-то в час ночи. Так что добираться до дому придется глубокой ночью.
   Надеемся, что в этом Наташе помогут дочка и ее друзья.
  
   Судьбой дарованы не зря нам
   Прощанья горькие глотки.
   В промерзшем воздухе стеклянном
   Летящих поездов гудки,
   Наполненный разлукой вечер
   И ожидания урок.
   Без расставанья нету встречи
   В переплетении дорог.
  
   Осматриваемся. Нам предстоит преодолеть около четырех километров до речушки с милым названием Малый Пампудин. На ее берегах мы и планируем устроить первый ночлег.
   Этот переход первое испытание для нас и нашего транспортного средства - Ряшиной телеги.
   Мы с Саней берем по рюкзаку, а Ряша, как основная тягловая сила, берётся за ручки телеги, на которой загружен весь остальной багаж.
   Идем гуськом, тупо глядя в спину друг другу.
   Меня всегда приводила в дикий восторг надпись на рюкзаке, увиденная в одном из походов. Она была выполнена на его кармане, на уровне глаз, специально для идущего за ним. Там было начертано - "КУДА МЫ ПРЕМСЯ?"
   Мы прёмся вперёд, и путь наш проходит через поселок.
   Это пристанище человечества на Приполярном Урале встретило нас многоярусными нагромождениями ящиков с пустой стеклотарой.
   Узнаю тебя, Русь-матушка! Даже на Севере без неё ни куда.
   Две параллельные улицы с двухэтажными домами, около которых масса вездеходов, машин, груды бочек, горы каких-то грузов. За невысоким заборчиком располагается громадный алюминиевый ангар.
   В поселке располагается несколько экспедиций геологов, нефтяников и газовиков.
   Сейчас улицы поселка пусты. По дороге нам встретился только третьеклассник Вова, который с увлечением гонял на велосипеде. Он охотно пояснил нам, как нам лучше идти, чтобы постоянно не перелезать через многочисленные трубы теплотрассы, которые паутиной опутали весь поселок.
   Кряхтит Ряша, катится со скрипом его телега. Нам, конечно, много легче чем ему, но спины с непривычки тоже уже изрядно вспотели под тяжелыми рюкзаками.
   По дороге вслед за нами прогремела грузовая машина с веселой компанией. К сожалению, она идет не по нашему маршруту, а через четыреста метров сворачивает в сторону.
   Машина скрывается вдали и над поселком и дорогой вновь нависает тишина.
   Через полтора часа нудного движения с остановками на отдых через каждые десять минут мы благополучно добрались до Малого Пампудина.
   По старому сгнившему деревянному мосту, у которого отсутствовал средний пролет, но сделан узкий и шаткий досчатый настил, осторожно перебираемся на другой берег, где и устраиваемся на ночлег.
   Совсем светло и очень холодно. Очевидно, по этому комаров практически нет. Это радует. Хорошо бы не было их и в последующие дни. Не люблю антикомариные спреи и жидкости.
   Одна компания, испугавшись всяческих комаров, купила в поход у некой бабульки некий флакончик с нарисованным перечеркнутым комаром. Название впопыхах не прочитали (оно было по-английски), пришли на место, набрызгались. Вскоре наступил эффект...
   Короче говоря, после эффекта все стали судорожно переводить название на флаконе.
   В результате было выяснено, что называлась сия мазилка "Аттрактант", и инструкция по применению гласила следующее: "Отойдите на 200 метров от лагеря, обрызгайте этим средством дерево или куст, и на запах самцов все комары туда слетятся". Ну, они и слетелись. Причем, действительно, все...
   С опухшими рожами и длительной аллергией по всему телу бедолаги, не умевшие читать по-английски, кое-как пережили все это.
   Так что если Вы зашли в аптеку, чтобы приобрести презервативы, то не торопитесь, а пройдите в соседний отдел и подумайте над тем, что не лучше ли Вам вместо них купить реланиум. Это сохранит Ваше время, позволит избежать потери большого числа нервных клеток и некоторого количества денег. Вы сбережете силы и хорошо выспитесь. К тому же, время действия реланиума гораздо больше, чем срок годности у отечественного презерватива.
   А вообще-то Вы когда-нибудь задумывались, почему жители сельских районов, лесных поселков гораздо меньше болеют, чем городские жители?
   Ответ на это вопрос мы найдем у нашего злейшего врага - у комара.
   Известно, что около 50 % населения Земли страдают от повышенного или от пониженного давления. И более 80 % хоть раз в своей жизни испытывали его перепады.
   Учеными установлено, что городские жители страдают от перепадов давления в 10 тысяч раз чаще, чем сельские. Почему так происходит?
   Давно уже стало понятно, что природа сама заботится о нас. Она придумала потрясающее средство от колебаний вашего давления. И это средство... - комары!!!
   Именно они являются теми незаметными работниками, которые высасывают кровь у тех, у кого большое давление и вливают кровь тем, у кого пониженное.
   Обратите внимание, что комары в основном работают по ночам, то есть, когда мы должны спать. Это природа позаботилась о том, чтобы не отвлекать нас во время бодрствования.
   Кроме того, комары делают анестезирующий укол, который одновременно заставляет нас чесать, массажировать укушенное место, чтобы побыстрее разогнать кровь. Природа поистине удивительна!
   Кстати. Говорят, что после 250 комариных укусов человек перестает на них реагировать.
   Однако то ли норму эту трудно выполнить, то ли ученые, как иногда бывает, просчитались, но редко встретишь человека, который бы ожесточенно и с остервенением не почесывал укушенное этими летающими монстриками место.
   Вам не приходилось встречать такого? Пожалуйста. Перед вами то самое исключение и есть. Это - я.
   Теперь вернемся к городским жителям. Понятно, что они страдают от болезней давления гораздо чаще именно потому, что не дают себя кусать комарам: закрывают окна, вешают сетки. Сельский житель, который открыт для природы, гораздо более здоров.
   Ну и, наконец, отвергнем последнее обвинение против комаров. Считается, что они переносят инфекцию. Да, комары действительно переносят. Но не инфекцию, а... иммунитет! Комар переносит иммунитет от защищенного к незащищенному. Это, кстати, объясняет, почему сельские жители не только не страдают от давления, но реже страдают и от других болезней.
   Не закрывайте свои окна перед маленькими тружениками, заботящимися о нашем здоровье!
   Ставим палатку, разводим костер, благо валежника вокруг достаточно.
   Готовим поздний ужин. Он состоит из вареных рожков "Новинка", баночных китайских сосисок и сардин. Сосиски и сардины из запасов Сашки. Он снова с трепетом достает свое "виски".
  
   Как счастлив тот, кому дано познать
   Всю красоту огня в его дикарской пляске.
   Холодным небесам он расточает ласки,
   От пламени глаза нет силы оторвать.
   Тепло свое вам отдает беспечно
   И ластится, лизнуть, пытаясь руку.
    Хоть жжение его приносит только муку,
    А все же жаль - оно не бесконечно.
   И мечется огонь, в отчаянии ищет,
   Чтоб жизнь продлить, хотя б какой-то пищи,
   И стонет от безвыходной тоски.
   И видеть горестно, как угасает пламя,
   С такою нежностью взлелеянное нами.
   Как звезды по утру погаснут угольки.
  
   Ряше по какой-то неизвестной для меня причине не нравятся китайские сосиски.
   - Какая гадость,- бурчит он себе под нос.
   Мне сразу вспомнился прочитанный где-то совет: Попробуйте, иногда, для разнообразия, поесть гнилого мяса. Если как следует приготовить - вкус изумительный! Лучше всего - пожарить; потом - есть с чем-нибудь очень острым, типа Чили или чеснока. После того как наедитесь, необходимо лечь отдохнуть, расслабиться, покурить, посмотреть в потолок и послушать музыку.
   При этом лучше всего думать о чем-нибудь приятном. Например, вспоминать, как Вы читали Эрнста Хемингуэя "Острова в океане", особенно ту самую сцену, где главный герой с помощью ножа и алюминиевой ложки извлекает из трупов двухнедельной лежалости немецкие пули; или, например, что-нибудь из воспоминаний Тура Хейердала, о том, как он жил на островах Полинезии и собирал материал о местной культуре до прибытия европейцев, о всяких обычаях каннибалов, о местных обрядах захоронения; или, просто, вспоминать о том, как в армии, в столовой, иногда, когда бывает уже съеден почти весь бачок гречневой каши, на дне обнаруживается сваренная задняя половинка крысы размером с кошку. Да, и вообще, мало ли о чем приятном можно подумать, отдыхая после вкусной еды....
   Не даром мудрая Креольская поговорка гласит - Если ты узнаешь, что едят утки, ты не сможешь их есть.
   Не успели мы выпить по первой за благополучное прибытие к началу маршрута, как откуда-то из белесого расплывчатого марева появилось видение. Видение переправилось через мост и спокойно направилось к нашему костру.
   - Это сон, или реальность?- удивился Сашка.
   - Реальность - это иллюзия, вызываемая отсутствием алкоголя.- отвечает ему Ряша.- Не веришь мне, ущипни себя за задницу.
   - А если ты ущипнул себя, но видение не исчезло - ущипни видение.- вторю ему я.
   Видением оказался худенький среднего роста парнишка.
   - Смотри на это дефиле и делай выводы,- шепнул я Ряше.
   На парне было всё: мода от кутюр и причёска от куафюр: куртка, какую обычно носят студенты в стройотрядах, и болотные сапоги. На голове красовалась миниатюрная кепочка с пупочкой. За спиной незнакомца висел невероятно тощий рюкзачишка, а за плечами как-то совершенно несерьезно болталось Ижевское ружьишко шестнадцатого калибра.
   Он вежливо поздоровался и попросил разрешения присесть. Звали парнишку Вадик. Из его пояснений выяснилось, что он гуляет по местным окрестностям, так как находится в дембельном отпускном загуле. Служил в войсках связи в ГДР. Сам родом из Перми, но перед тем как определиться в своей дальнейшей штатской жизни занял денег у друзей и приехал сюда в Заполярье, о котором много слышал.
   У парня с собой нет даже палатки и топора. Оригинал странствий!
   Поим его чаем, кормим макаронами и сосисками. Похоже, он не ел уже очень давно, так как еда и чай мгновенно исчезают где-то в глубине его отощавшего и оголодавшего организма.
   После еды он некоторое время молча сидел на земле, задумчиво глядя на огонь, а потом встрепенулся и начал травить анекдоты.
   Сидит чукча на берегу, ловит рыбу. Вдруг рядом всплывает американская подводная лодка.
   - Хелло! Вы не видели, куда русская подлодка нырнула,- спрашивает его высунувшийся из рубки капитан.
   Чукча указывает пальцем.
   - Норд-вест,- командует капитан, и лодка погружается.
   Через полчаса в том же месте всплывает российская подлодка.
   - Товарищ чукча, не видел, куда американцы поплыли?
   - Норд-вест,- солидно отвечает чукча.
   Ну, ты,- говорит ему капитан.- Хватит умничать! Пальцем покажи.
  
   Заблудились двое чукчей в лесу. Один говорит.-  Постреляй, может, кто  услышит.  
   Один раз выстрелил чукча, ничего. Другой раз выстрелил -  тишина,   третий  раз  стреляет, никто не слышит.
   - Стреляй еще, - говорит товарищ.
   - Не могу, - отвечает стрелок, - стрелы кончились.
   Никогда, общаясь с каким-либо человеком, не замолкайте. Дело в том, что, позволяя себе молчать в обществе другого человека, тем самым Вы можете, совершенно случайно, без всякого умысла, начать задумываться над тем, что говорили Вы сами, и понять, что сказали что-то не то; либо начать догадываться, причем - правильно догадываться, что сказали Вам, а что не стали говорить и что все сказанное значит на самом деле.
   К тому же, подобное замолкание может даже войти в привычку, и вы станете постоянно допускать такое поведение. Но такая вещь чревата крайне нежелательными последствиями: зная, что действительно говорят другие, Вы можете захотеть перестать общаться с большим количеством людей; зная, что Вы знаете, что же они действительно говорят, многие люди могут захотеть перестать общаться с Вами.
   Такое, так сказать, поведение называется "нелюдимым", а от этого и до понятия "сумасшедший", если и не близко, то и не очень уж далеко.
   Остерегайтесь!
   Предлагаем Вадику отведать нашего фирменного "виски".
   Он отказывается и поясняет нам, что теперь совсем не пьет, хотя в армии не отказывался от любого горячительного.
   Парнишка просидел с нами около часа, а затем попрощался и снова исчез среди просторов белой ночи, как будто его и не было вовсе.
   Уже после его ухода у Ряши возникла идея: А почему бы не пригласить его с нами четвертым?
   Очевидно, он уже не очень верит в прелести одиночного плавания на ЛАСе.
   Однако парнишки уже и след простыл.
   После ухода Вадика у нас разгорается настоящая дискуссия относительно целей, задач и возможностей текущего момента, каковым является набирающая темпы перестройка.
   Мгновенно образовалось два мнения, два лагеря: в одном я с Саней, в другом Ряша, которого, как всегда, ни в чем не удается убедить.
   Страсти накаляются до предела.
   Спорим и орем на всю округу от души и до хрипоты.
   - Нет в ваших рассуждениях ни смысла, ни логики,- орет Ряша.
  -- Есть,- возражает ему Саня.- Логика как научный метод применяется для доказательств очевидных и ясных вещей, которые не нуждаются ни в каких доказательствах именно в виду своей очевидности.
   Чем очевиднее вещь, тем более в ней логики и тем менее всего другого, к логике не относящегося. Понятно, что логика, как таковая, очевиднее всех вещей, поскольку в ней кроме логики вовсе ничего нет. Именно по этой причине чистая логика не нуждается ни в каких доказательствах и объяснениях и не требует никакой дополнительной логики для ее понимания.
   Другими словами, логика - это единственная в своем роде вещь, которая понимается сразу и целиком, безо всякой логики. По этой причине преподавание логики как формального исчисления имеет определенный смысл, но преподавание логики как приемов и методов мышления - это явно бессмысленная затея, по степени нужности сравнимая с обучением мух технике совокупления на оконном стекле. Практическое применение формальной логики очевидно для нормального субъекта в той же степени, как для нормальной собаки очевидно применение зубов.
   - Сам дурак,- огрызается Ряша.- Когда пьёшь, надо знать меру, иначе можно выпить меньше. У нас своего ж опыта мало.
   - Ты лучше слушай, а не бубни. Логика, как вид формального исчисления, не имеет ничего общего со структурой мышления. Индукция имеет такое же отношение к формальной логике, как пересчитывание яблок в корзине - к формальной арифметике. Закон исключенного третьего существует только по той причине, что в аристотелевской и картезианской традиции на вопрос можно ответить только "да" или "нет", но нельзя, например, в качестве приемлемого ответа пожать плечами или высунуть язык. В противном случае был бы закон исключенного пятого.
   - Тебя этому в протоколе научили? Или как?- снова ехидничает Ряша.- Ты у нас человек с большими, но ничем не подтверждёнными амбициями.
   - Не мешай, дай человеку высказать всё, что он думает: может быть, тогда он перестанет об этом думать.- вмешиваюсь в их спор я.
   - Правильно говоришь. Пора, наконец, прекратить споры и продлить дискуссию.- говорит Сашка и продолжает.- Логика, как социальный инструмент, применяется для запутывания, затуманивания и затушевывания очевидных и ясных вещей и для доказательства того, чего на самом деле нет и быть не может. Не будем забывать древнюю китайскую мудрость: Яйцо - не цыпленок. Его ещё надо высидеть. В прежние времена невозможные вещи объявлялись возможными прямо и бездоказательно. Червь сомнения в людях истреблялся решительно и безжалостно, чаще всего путем истребления самих сомневающихся.
   Однако в нынешний просвещенный век гуманистическая доктрина (признанная большинством наций, причем опять-таки бездоказательно) не позволяет истреблять в обществе означенного червя столь простым и эффективным способом. Чтобы превратить неверующих во что-либо в ярых адептов этого самого, им теперь кротко и терпеливо доказывают, что-то, чего быть не может, на самом деле есть, и притом настолько есть, что просто не может не быть. В этой ипостаси логика является не чем иным как инструментом дезинформации одной частью общества другой его части с целью удержания интеллектуального господства и имеет в качестве альтернативы только методы прямого подчинения, базовыми инструментами которых являются ружье, дубина и треххвостая плётка, а в хроническом варианте - длинная палка с гвоздем на конце, которую древние греки называли "стимул". Выбор между этими двумя методами делается на основе соображений эффективности, но никак не морали.
   Наиболее эффективное сочетание немедленно объявляется самым моральным. Логика исторического процесса с этой точки зрения есть не что иное, как логика поиска наиболее эффективных сочетаний обоих методов.
   - Нет, ты только послушай его! - обращается снова ко мне Ряша.- Он у нас не просто умный и образованный человек. Он у нас Интеллектуал - то есть тот, которому требуется больше слов, чем нужно, для того, чтобы сказать больше, чем он знает. Дурак опасен не столько глупостью, сколько остатками ума. Да, Сашуля, твоя дурость равна твоей красоте. Вместо трактатов по логике ты бы лучше энциклопедии и словари перелистывал.
   - Ну, тут ты не прав. Словари здесь не при чём,- говорю я, вклиниваясь в их разговор.- В этих книжицах тоже много чего интересного узнать можно. Вот, например, именно в словаре Даля наткнулся я на слово: куйбаба. Что, вы думаете, оно значит? Ну конечно! Конечно же, одуванчик, желтый цикорий, Leontodon taraxacum! - что же еще?! Я даже не поленился в энциклопедию заглянуть, чтобы проверить. Куйбаба! Нет, в смысле, такого слова там! Зато есть народность Куи, живущая на Таиланде. Аж 400 тысяч человек и все Куи! Вдумайтесь: четыреста тысяч куев. Написано, что они хорошие погонщики слонов и искусные кузнецы. Хороший куй - отменный погонщик и незаменим в кузнице.
   А еще встретил у Даля выражение: "игра в херики". Ага, ждите. Выдумывайте трактаты "русские традиции простираются в века...". Крестики-нолики это. Или такое: "у него ноги хером". И ни слова пояснения.
   Вернее пишет Владимир Иванович, что это противоположно "ноги колесом". Но я так и не смог придумать антоним к слову колесо.
   - Собака лает, да рыло коротко,- мгновенно реагирует Сашка.- Доказывая своё, не бей в чужую грудь. Все мы немножко лошади. Кроме тех, кто - козлы. Слушай дальше, умник.
   Логика как натуральный процесс является частью анализа, и по этой причине она появляется там и тогда, где и когда имеет место быть какой-либо анализ. Анализ невозможен без логики, хотя анализ и не состоит только из одной логики. Тем не менее, никто не может внятно сказать, что входит в анализ помимо логики, потому что помимо логики вообще ничего сказать нельзя. То есть, сказать, конечно, можно, но все равно никто ничего не поймет.
   Субъект проводит логический анализ не иначе как для того чтобы использовать объект анализа в частных интересах. Из этого следует, что и сама логика всегда используется исключительно в частных интересах. Со временем частные интересы вырастают до невыносимых размеров и заканчиваются попыткой захвата общего частным с целью бессрочного монопольного владения. В этот момент анализ полностью прекращается, и остаются только пронзительные утробные вопли, сопровождаемые попытками натянуть одеяло на себя непременно целиком.
   Поскольку одеяло одно, а тянут его с разных сторон, перетягивание плавно переходит в драку под одеялом. Драка продолжается до тех пор, пока не определится явный победитель, которому в результате достаются обрывки одеяла, или пока количество взаимно нанесенных и полученных побоев не сократит размеры частных интересов до критических размеров, в рамках которых вновь начинает действовать логический анализ. В этой фазе низшая нервная деятельность на какое-то время сменяется высшей, в связи с чем утробные вопли прекращаются, и вновь появляется членораздельная связная речь.
   Впрочем, отдельные печатно не воспроизводимые междометия, вкрапленные в эту речь, свидетельствуют о том, что речь в любой момент может вновь уступить место воплям, которые есть не что иное, как означенные междометия, собранные в единый и непрерывный звук, при полном отсутствии всех остальных слов.
   Наиболее печальное обстоятельство заключается в следующем: не логика управляет поступками человека, а человек управляет логикой, используя ее для обоснования поступков, не имеющих к логике никакого отношения. Другими словами, человеческие существа пользуются логикой произвольно и совершенно алогично.
   Применение логики для обоснования алогичных поступков доводит общую алогичность ситуации до полной чрезвычайности.
   - Нет, точно. Он недавно закончил курсы японского языка и теперь может без посторонней помощи открыть японский зонтик,- захохотал Ряша.- Его теперь голыми руками не возьмёшь потому, что противно.
   - Есть люди, которым науку надо вбивать, втолковывать, вцеловывать, наконец. Правила существуют, а исключения из правил - живут,- не сдавался Сашка.- Сознайся - сейчас в тебе борются мания величия и комплекс неполноценности. Тот быстро вскипает, у кого маленький котелок.
   - Ага, нормальные люди с возрастом умнеют. Видно, я принадлежу к другой категории. Если Сократу потребовалась почти вся жизнь, чтобы убедиться в том, что он ничего не знает, то сейчас для этого достаточно окончить среднюю школу. А хамство у тебя, наверное, от недоедания.
   - Да, пойми ты,- возмутился Сашка.- Дело в том, что все прочие, кроме человека, существа применяют в своих поступках самую примитивную логику: алогичные тенденции в их поступках не могут быть усилены мощной человеческой логикой до уровня явной нелепости, как в случае с человеком. Поэтому поступки низших существ гораздо более логичны, чем поступки любого человека. В случае же с человеком логика вступила в открытую и непримиримую борьбу сама с собой, и чем более она совершенствуется человеком, тем эффективнее она подавляет и истребляет себя как инструмент мышления и детерминанта человеческого поведения. Вся новейшая история человечества является прямой иллюстрацией этого горького и совершенно неоспоримого факта.
   Если принять точку зрения о сотворении всего сущего, то первая мысль, которая приходит в голову по этому поводу - это то, что сперва Творец создал логику как один из принципов, по которым существует созданный им мир, но затем решил преизрядно с ней позабавиться, и с этой целью создал человека.
   На данную мысль наводит еще и то обстоятельство, что логика как предмет изучения, вероятно, не может являться предметом изучения, потому что логика является средством изучения, а вовсе не предметом изучения, и возникают справедливые сомнения, можно ли использовать средство изучения для изучения самого средства изучения, относясь к нему при этом как к предмету изучения, потому что в данном случае "средство" - это предмет, с помощью которого изучают другой предмет.
   Ряша устал бороться с потоком льющихся на него знаний, истин, информационных открытий и примеров. Он прикрыл глаза и стал похож на усталого слона. Со своим длинным носом.
   Мой замечательный, великолепный, прекрасный, интереснейший друг Ряша. Он образован, эрудирован и начитан, владеет несколькими языками: русским, административным, матерным, а также азербайджанским и английским со словарём. Кроме того, он красив настоящей мужской красотой. Ах, как по нему тают девушки (правда, бесполезно, потому что он очень верный семьянин). И всё потому, что одним из лучших украшений его чувственного лица является настоящий, орлиный, громадный нос!
   Мы - то прекрасно понимаем, каким богатством является обладание таким подарком природы, но в детстве по его собственным воспоминаниям он довольно болезненно реагировал на любое упоминание о нем. Прямо Сирано де Бержерак какой-то.
   Я не имею чести принадлежать к великой древней восточной нации, и генетика не одарила меня столь выдающимся признаком красоты, хотя мой нос тоже выделяется в ряду курносых кнопок местных жителей.
   Сашка как будто не замечал, что произошло с нашим приятелем и продолжал свою лекцию.- Таким образом, мы убедились с помощью логики, что логику нельзя изучать с помощью ее самой, а тем более, без помощи ее самой. Но поскольку мы получили этот вывод, используя логику, а использовать ее нельзя, то этот вывод не имеет никакой силы, и, стало быть, можно использовать логику для изучения ее самой, а можно изучать логику, не используя логики. Но как только мы начинаем использовать логику для изучения её самой, мы немедленно получаем вывод, что использовать ее никак нельзя. Одним словом, слава Творцу - великому логику, юмористу, изобретателю парадокса Рассела.
   Парадокс Рассела - это честный вариант признания неустранимого противоречия между логикой и той хренотой, которая используется в логике в качестве посылок, определений и аксиоматики предметного мира.
   Нечестный вариант, придуманный выродком немецкого народа (фамилия которого буквально переводится с немецкого как "западло"), делает вид, что он к логике отношения не имеет: он называется диалектикой, и его отличительная особенность заключается в том, что он утверждает, что та хренота, которая используется в логике в качестве посылок, определений и аксиоматики предметного мира - это вовсе не хренота, а как раз именно логика и есть самая, что ни на есть первейшая хренота. Разумеется, это положение имеет солидное логическое обоснование.
   Именно парадокс Рассела является ключевым механизмом, детерминирующим человеческое поведение. Он проявляет себя практически во всех областях знаний и практической деятельности, присутствует во множестве основополагающих рассуждений, и притом вовсе не в силу чьей-то халатности или злонамеренности, а просто в виду характера человеческого мышления, его физиологии, носителем которой является нервный субстрат. Парадокс Рассела и эффект Сепира-Уорфа - это вовсе не издержки логики и речи, а напротив - их основной механизм, ответственный за генерацию ляпсусов и ошибок, другими словами, мутаций. Это генетическая лаборатория цивилизации. В противном случае была бы полная логичность во всем и полная стагнация, неизбежная в системе, обладающей корректностью, полнотой и непротиворечивостью. Противоречия движут мир. Парадокс Рассела - двигатель культуры и прогресса, и куда он нас везет - абсолютно неизвестно. Впрочем, доказательство этой гипотезы остаётся на совести грядущих поколений.
   После столь длительных и очень умных рассуждений Саня замолкает, с трудом переводит дух, а затем молча берет последнюю оставшуюся в банке китайскую сосиску и засовывает ее в рот.
   - Ага... Я всегда отстаивал ту концепцию, что достигать апогея бесцеремонности, абстрагируя при этом метафизичность солипсизма - это значит впасть в агностицизм и беспардонное кантианство и при абсолютном недомыслии петь дифирамбы дидактического фидеизма. При наличии отсутствия такой концепции мы имеем всё необходимое и достаточное для успешной приварки подпорки прижима упора передка в особо неблагоприятных условиях походной жизни на необозримых просторах сибирской земли при любом стечении обстоятельств,- выдал на гора очнувшийся от оцепенения Ряша.
   - Вот теперь ты - гений, Ряша!- восхитился Саша.
   - А что? Русские тоже умные попадаются. Не все извилины одним евреям достались.
   - Ты на что это намекаешь.
   - Ни на что, так просто.
   - Пошел ты... Знаешь куда?
   Мат я не люблю, и об этом уже писал, или собираюсь написать. Но в походе чисто мужского коллектива... При фантастическом остроумии моих друзей речь из нецензурной или ненормативной таинственным способом превращается в сокровищницу языка русского. Но всякое сокровище на людях надо прятать, а то не правильно поймут. Тем более что резкий переход всегда чреват.
   Могуч и языкаст великий русский язык! Это фейерверк, взрыв незамутненных природных чувств. В лингво запасах моих друзей не было ничего из лексикона прыщавых юнцов и "мудрых" начальников - самоучек, хотя в них всего-то три слова, да три буквы. Юнцам нужно самоутвердится: им кажется, что, только матерясь и оскорбляя друг друга, достигается эта цель. На большее ума в этом возрасте не хватает - все в прыщи ушло. А у взрослых начальников, у которых прыщи перхотью осыпали вицмундир... Им тоже надо самоутвердится, бедненьким.
   В конце концов, спорщики решают, что остаются каждый при своем мнении и понятии.
   Если Вы чего-то не понимаете, то, лучше, продолжайте ничего не понимать - может быть, так будет лучше для Вас....
   Решаем перед сном совершить небольшую разгрузочную пробежку - прогулку метров на пятьсот. Наше движение все время идет в горку, хотя подъем почти не заметен.
   Вокруг нас возвышаются невысокие горушки с зелеными травяными склонами, на которых светлыми заплатками лежат прошлогодние снежники.
   Уже конец июля, а снега вокруг достаточно много. На горизонте горы становятся все выше. Это уже настоящие горы со скальными склонами и явно выраженными вершинками. В складках-кулуарах этих гор уютно расположились мощные снежные языки и галстуки. Над вершинами висят плотные темные облака.
   Дует резкий северо-восточный ветер. Становится все холоднее, или как выражается Сашка, свежеповатее.
   Нет, ребята, ходите в настоящие водные походы. В хорошо отстоявшейся компании. Только здесь ваши друзья смогут объяснить, кто вы есть на самом деле. Это, как проперченный украинский с пылу с жару борщ за шиворот на спину, покрытую мурашками; как ледяная водка на раскаленные уши...
   Хотя уже очень поздно, или, может быть, очень рано, посвистывают какие-то невидимые пичуги. Шелестят в траве многочисленные лемминги.
   Тихо, убаюкивающе шумит Пампудин. Вода в нем чистая и прозрачная, очень холодная и вкусная.
   В голове плывет негромкий гул, умиротворяющий и приятный, сиреневой дымкой отделяющий нас от будней, минувших и будущих.
   Так уж, наверное, устроен каждый человек. Все скверное и неприятное, что когда-то происходило с ним, быстро забывается, стирается в памяти, как надписи мелом на классной доске, А хорошее, отпечатавшись в сознании, остается навсегда, навечно.
   Остаются в памяти так же стрессовые ситуации, произошедшие с человеком в его прошлой жизни. Они возникают и во снах, и наяву, заставляя его заново окунуться в их волнительную среду.
   Как говорят китайские мудрецы.- Не думай о ЧИ (энергии жизни).
   Расслабься. Все свои движения подчини только мозгу, а не внешней мускульной силе. Помни, что размышление в действии. Действие в размышлении.
   Мы одни... Вокруг только горы и тундра. Затихает суе­та у костра, и тундра оживает, наполняется звуками.
   Вот снова пробежал лемминг. Чуть пошелестел сухими листьями и остановился, снова легкий шорох и опять тишина, и еще, и еще. А может, что кто-то огромный неспешны­ми шагами приближается из темноты? Потрескивают дрова, шумит листва на кустах, журчит где-то ручей, впадающий в Пампудин.
   Вслушиваешься, хочется услышать в ночном шепоте что-нибудь таинственное, и становится немножко грустно оттого, что давно уже не веришь в добрых и злых волшебников, в фей и эльфов. Скучно все-таки быть таким атеистом и материалистом, уметь сводить все к законам акустики, кинетики, гидродина­мики, не оставляя ничего-ничего необъяснимого, зага­дочного, прогоняя сказку изо всех уголков этого слиш­ком материального мира.
   Ночные шорохи мягко льют­ся, завораживают, застилают глаза. Слышится музы­ка, только не песня, а тихая симфония. Из песни, гово­рят, слова не выкинешь, в ней все сказано, своего не домыслишь. А симфонию можно слушать и думать о своем, вспоминать, размышлять...
   Нет, не симфония это. Симфония тоже заставляет чувствовать радость или тоску, ужас или надежду. А му­зыка ручья, костра, ветра совсем не мешает думать так, как тебе хочется, не навязывает свое настроение.
   Хо­чешь -- и ты услышишь радостную песню первой люб­ви, а если у тебя в голове тяжелые мысли -- ручей на­шепчет тебе много-много злых сомнений, мрачных пред­чувствий. В одном только ручей и листва стесняют сво­боду - не дают просто сидеть у костра, тупо уставив­шись в огонь, и не думать.
   Две стихии - вода и огонь - с непонятной завораживающей силой извечно влекут человека к себе. Долго - долго можем мы смотреть на костёр, на пляшущие языки пламени, на раскалённые угли, при малейшем дуновении воздуха вспыхивающие огнём. Что в это время вспоминается, что грезится? Потрескивают сучья и поленья, выбрасывая искры. Человек думает, отрешившись от волнений, от забот и ему хорошо. Может быть, в эту минуту сны детства возвращаются к человеку, каждодневно окруженному всевозможными машинами, светящимися экранами телевизоров, грохочущими и гудящими станками, прыгающими стрелками приборов.
   А где-то там, на поляне детства, горит его маленький костёр, он сидит рядом с отцом, и необъятный мир ещё только подкрадывается к нему.
   Река - это трепетная голубая нить, протянувшаяся к нам из прошлого и уходящая в будущее...
   В нашем просторном шатре, каким является палатка, позаимствованная нами у Женьки, тепло сохраняется весьма относительно.
   Спать ложимся в четыре часа по Москве, что соответствует шести часам местного времени.
   Пролежав в мешках минут десять, мы изрядно замерзли.
   Ещё когда мы ложились спать, Ряша настолько сильно страдал от начинающегося насморка, что сопенье, издаваемое могучими трубами его легочной системы, не давало мне заснуть.
   Я проворочался в спальнике с боку на бок не меньше часа, но храп Ряши преследовал меня постоянно и, памятуя о его нервном отношении к замечаниям, я постарался максимально тактично сделать ему замечание и негромко произнес.- Ряша, ты меня пугаешь! Не дыши так громко.
   В ответ на это тот немедленно среагировал голосом, в котором не было и тени сна.- А ты на чужой нос не смотри! У тебя там свой неподалёку!
   Храп продолжался. Я был бессилен.
  
   Что нужно человеку в этом мире.
   Когда вокруг такая суета,
   Когда водоворот безумной жизни
   Его не отпускает никогда
   Так хочется остановить мгновенье
   Уйти в себя, не видеть ни кого
   Захлопнуть за собой без стекол двери
   Услышать вдруг стук сердца своего
   Тогда, закрыв глаза, ты замираешь
   И думаешь о смысле бытия
   И тайники души вдруг отпираешь
   От лишнего, освободив себя.
  
  
   ЛЕНЬ И ДВАДЦАТЬ МИФОВ О ЯПОНИИ.
   29 июля. Проснулся я от шума машины, которая проехала по дороге, находящейся всего метрах в двадцати от нашей палатки. Смотрю на часы. Всего пять часов утра по Москве. Это значит, что спал я всего лишь час.
   Ребята ничего не слышат и дрыхнут без задних ног. Решаю следовать их примеру, переворачиваюсь на другой бок и снова засыпаю.
   Во второй раз просыпаюсь в семь часов по Москве, когда в спальнике заворочался Ряша. Ему невмоготу хранить в себе накопившиеся за несколько часов излишки влаги и фекала.
   Кряхтя и охая, он вылезает наружу и скрывается под мостом. После совершения необходимых формальностей и надобностей Ряша появляется около палатки и начинает будить нас.
   На улице властвует порывистый и холодный ветер. Солнечно и безоблачно. Над горами висит смесь из белоснежных кучевых и слоистых облаков.
   Порывы ветра сдувают комара, и его почти не слышно и не видно.
   После вчерашнего бенефиса есть почти не хочется, но надо. Поэтому на завтрак, как и накануне, с трудом запихиваем в себя безвкусные крахмалистые китайские сосиски и пьем кофе, который сглаживает гадостное впечатление от принятой восточной пищи.
   Удивительно чистый воздух лесотундры за несколько ночных часов полностью выветрил все пары алкоголя, поэтому ходим с гордо поднятыми абсолютно пустыми головами и чистым рассудком.
   Ребята уходят после завтрака в поселковый магазин за хлебом и солью. Это все, чего у нас пока нет для начала похода. Без хлеба еще можно кое-как обойтись, а вот без соли в маршрут не пойдешь. Этот минерал просто необходим для дальнейшей жизни и движения.
   Иду на берег Пампудина и с удовольствием, которого совершенно не испытываю в городе, чищу зубы, а так же посещаю местный "туалет". В этот раз у нас с собой неограниченные запасы попифакса, или по-попросту туалетной бумаги: целых три ни разу неисполь зованных рулона. По штуке на одну походную задницу.
  
   Бумага может сохранить
   Шедевр любого мэтра,
   А может... Службу сослужить!
   54 метра!
  
   Саня смеётся.- Если хорошенько постараться, то можно отмарки ровать весь наш маршрут.
  -- А ты не смейся,- говорит Ряша.- Для оптимального облегчения фигуры тела и багажа необходимо непрерывно и интенсивно испражняться. Самое главное было бы чем.
  -- Упражняться?- не расслышав, переспрашиваю я.
  -- Не упражняться, а испражняться,- шумит автор новой, только что придуманной технологии.
   - Как не крути - а задница всегда сзади.- смеётся Сашка.
   - Точно! От собственной жопы не убежишь! Была бы задница - а приключения найдутся!
   При ярком солнечном свете окружающий пейзаж с белыми снежниками на зелёных склонах, на которых удивительно чётко выделяются яркие красные пятна цветущего кипрея, очень красив. Вокруг масса различных цветов: белых, синих и фиолетовых колокольчиков, ромашек самого разного окраса и оттенков, кустики алых гвоздик, каких-то неизвестных мне из-за слабой ботанической подготовки ярко синих и желтых цветков.
   Среди моря цветущей тундры островками возвышаются кустики карликовой берёзки и ивняка.
   По склонам горушек медленно перемещаются теневые пятна облаков.
   Возвращаюсь к палатке и в ожидании из продуктовой экспедиции друзей погружаюсь в рассуждения о том, как приятно иногда ничего не делать.
   Нельзя придумать занятия глупее, чем бороться с собственной ленью. Вас может бросить жена, у вас могут выпасть волосы, лень - это единственное, от чего нельзя избавиться.
   Белее того, чем упорнее вы боретесь с этим, по сути, невинным и, я даже берусь доказать, полезным злом, тем меньше сил у вас остается на продуктивную деятельность. Поэтому не надо себя насиловать - оставьте это другим. А для того, чтобы лень не стала для вас обременительным занятием, я дам вам несколько полезных советов.
   Для начала, купите себе достаточно удобный диванчик, и теперь никогда не приступайте к текущим делам пока их не накопится достаточно много. Спокойно ложитесь на диванчик и терпеливо ждите того момента, когда неотложных дел станет вполне достаточно, чтобы вы их при всем желании не успели бы сделать.
   Теперь снова ложитесь на диванчик и подождите, пока дела не устроятся как-нибудь сами собой или не отпадут из-за первоначальной ненужности.
   Вообразим распространенную ситуацию: в воскресенье утром вы вспоминаете, что к понедельнику требуется сдать, к примеру, годовой отчет, который вы взялись подготовить на дому ещё месяц назад.
   Естественно, на сегодня из пухлого тома, в который должен вылиться ваш труд, готов только заголовок. Самый трудный период приходится на утро, когда вы полны сил, а главное чувствуете искреннее желание работать.
   Есть два способа борьбы с этим неприятным ощущением. Во-первых, можно обложиться утренней прессой и читать все подряд, начиная с фельетонов, полемических заметок, и кончая адресом редакции и передовицей. Если же и после этого отчет не идет из головы, приступайте к обильной еде.
   Пока неизвестна физическая сила, способная заставить работать человека на сытый желудок. Лучших результатов добивается тот, кто использует комбинацию двух методов.
   Некоторое время после предельного насыщения, то есть примерно до полудня вы пребываете в приятной прострации.
   Ваши глаза имеют задумчивый вид, однако на этом общее вашей головы с процессом мышления исчерпывается. Но вот пища полностью усвоена, а читать уже не хочется до полного отвращения.
   Тогда вас снова обдает холодным жаром - вы вспоминаете о годовом отчете. Это критический момент.
   Утро, как наиболее благоприятное время для шевеления извилинами, безвозвратно упущено, и часть умственной энергии утеряна, однако еще тлеет надежда собраться, сесть за письменный стол и к полуночи уставшим, но довольным завязать в папку последний лист с расползающимися во все стороны столбиками цифр.
   Тогда советую вспомнить одну интересную выкладку.
   На физическом факультете Университета в Милане один из советских физиков обнару­жил на стене следующий свое­образный "документ":
   Население Италии 52.000.000. В том числе:
   Старше 65 лет 11.750.000. Остается для трудовой деятельности 40.250.000
   Моложе 18 лет 14.120.000. Остается для трудовой деятельности 26.130.000
   Неработающие жен­щины 17.315.000. Остается для трудовой деятельности 8.815.000
   Студенты университе­тов 275.000. Остается для трудовой деятельности 8.540.000
   Служащие различных учреждений 3.830.000. Остается для трудовой деятельности 4.710.000
   Безработные, деятели политических партий и профсоюзов 1.380.000
   Остается для трудовой деятельности 3.330.000
   Военные 780.000. Остается для трудовой деятельности 2.550.000
   Больные, сумасшед­шие, бродяги, про­давцы телевизоров, завсегдатаи иппод­ромов и казино 1.310.000. Остается для трудовой деятельности 1.240.000
   Неграмотные, артисты, судьи и т. д. 880.000. Остается для трудовой деятельности 360.000
   Отшельники, филосо­фы, фаталисты, жу­лики и т. д. 240.000
   Остается для трудовой деятельности 120.000.
   Сенаторы, заключен­ные 119.998. Остаются для трудо­вой деятельности 2
   Кто эти двое? Я и ВЫ.
   Пусть эта трагическая дейст­вительность послужит для нас сигналом тревоги, вызовом на­шему мужеству, источником новой энергии. Мы должны работать с максимальным напряжением сил, особенно Вы, потому что Я устал, выполняя свой долг перед страной в одиночку.
   Впечатляет? Нет?
   Тогда сосредоточьтесь, придушите волю в кулаке и... прилягте поспать. Здесь, кстати, диванчик опять пригодится.
   Сон - великолепное средство борьбы со временем. Никогда так хорошо не спится, как в предчувствии изнурительной работы.
   Это состояние сравнимо с детством. Все свершения и победы впереди, ты ни за что не отвечаешь, твои пятки прижимаются к прохладной колючей траве, и солнце, как добрый папаша, шлепает по попке. Кузнечики исполняют концерт Рахманинова, а толстые шмели на бреющем полете участвуют в половой жизни цветов.
   Мир не имеет других красок кроме голубого, розового и цвета янтарной струйки, так естественно вытекающей в природу из животика улыбающегося мальчика. В соседнем малиннике мальчик срывает губами похожие на миниатюрные виноградные гроздья ягоды, и мечтает вырасти и стать мотоциклистом.
   Вдруг небо хмурится, и тяжелое металлическое облако закрывает треть вселенной. У облака до земли свисают две молнии-завязочки. Они волокутся по местности, корябая в ней глубокий овраг. Вам - мальчику делается жутко. Сейчас облако настигнет вас и, обрушившись всей своей водяной тяжестью, прихлопнет. На облаке огромными буквами значится: "Годовой отчет".
   В этом месте вы всем телом вздрагиваете и просыпаетесь...
   За окном начинает смеркаться. День прошел. Люди со слабой нервной системой бросаются к рабочему столу и начинают что-то лихорадочно писать или считать.
   Этого делать не следует, по крайней мере сразу, так как есть риск дать себя увлечь и просидеть, не разгибаясь до утра. Неопытные люди так и поступают.
   Напротив, прежде чем занять организм производительной деятельностью, необходимо сесть и поразмыслить.
   Лучше всего начинать размышления с общих вопросов мироздания, затем плавно переходить к миру искусств и в конце решительно браться за вопросы государственного характера. К примеру, я в таких случаях бьюсь над проектом канала, соединяющего Тихий и Атлантический океан через Евразию, придумываю математику для идиотов или вынашиваю замыслы генетического синтезирования кота, питающегося тараканами.
   Уверяю, увлекательнее времяпрепровождение придумать трудно. А главное, если вам не придется сделать открытие, которое осчастливит человечество, всегда есть утешение встать вровень с великими умами всех времен и народов, которые также мало преуспели в этом занятии.
   Научится лениться тихо, наедине с собой - лишь первая ступень
   в постижении нелегкого учения о тщете всякого усилия.
   Истинной зрелости достигает тот, кто избегает переутомлять ся публично. А здесь одного желания мало - здесь способности нужны: сообразительность, артистичность, глубокое знание челове ческой психологии. Я понимаю, это трудно, но чего не добьешься, проявив известную настойчивость и упорство. К тому же вторая ступень ничто, в сравнении с третьей и высшей степенью изощренной лени, а именно: имитацией бурной деятельности в коллективе, с одновременным управлением деятельностью самого коллектива.
   Нигде так не хочется спать, как на службе. Я даже склонен приписывать это явление к аллергическим заболеваниям.
   Теория описывает, а практика подтверждает, три стадии засыпания на рабочем месте.
   Первая: Глаза закатываются вверх и принимают абсолют но бессмысленное выражение.
   Вторая: Подбородок начинает настойчиво искать опору.
   И третья: Борьба остатков сознания с глубокой комой, которая может завершится страшной судорогой, падением на пол или увольнением. Внезапно очнувшись, человек старается всем своим видом показать, что он вовсе и не спал, а так, знаете, отвлекся, впал в мечтательное настроение.
   От дальнейших размышлений на эту тему меня отвлекли, вернувшиеся из посёлка Ряша и Сашка.
   Смотрю на часы: в продуктовой экспедиции они пропадали до обеда.
   Приятели делятся со мной своими впечатлениями. Поселок называется Полярный, поэтому совершенно непонятно почему железнодорожный разъезд назван сто десятым километром, а не по имени этого поселения. Поселок служит перевалочным пунктом для постоянно действующих здесь экспедиций. В нем на удивление много ребятишек: улицы буквально забиты непоседливой детворой.
   Погода после обеда заметно портится. Из-за гор медленно, но верно наползают на равнину плотные, несущие нам влагу и другие неприятности, облака.
   Решаем не дожидаться попутного транспорта, который может быть, а может и не быть, и начинаем собираться в пеший переход к Ланготу.
   Шмоток не убавилось, а наоборот прибавилось: это Ряша приволок с собой из утреннего похода в Полярный два деревянных ящика, без которых, как он категорически заявляет, жить совершенно невозможно и не нужно.
   Мы ещё не успеваем собрать ещё и половину своего громоздкого и объёмного багажа, как на дороге появился обшарпанный автобус, собранный на шасси Урала. В автобусе было полно ребятишек.
   Машина медленно и со скрипом переправилась по броду, который находился рядом с мостом, и выехала на дорогу рядом с местом нашего ночлега.
   На нашу неуверенную просьбу подбросить шофёр автобуса тут же утвердительно кивнул и даже соизволил подождать минут десять, пока мы ожесточенно боролись со своим багажом, запихивая его в машину. Затолкав вещи, мы с облегчение забираемся в автобус и сами.
   Салон больше чем наполовину забит рюкзаками оживлённо суетящейся и галдящей ребячьей братии. Ребятишки, всего пятнадцать человек, оказались школьниками геологического кружка из славного города Одессы. С двумя своими учителями они едут помогать геологам. Работать они будут не долго, где-то около десяти дней, но зато по-настоящему.
   Ребята дружные и серьезные. В дороге многих из них, особенно трех девочек, сильно укачало, но все мужественно терпят и вида не подают. Сопровождающие их учитель и учительница с ребятами держат себя на равных, что очень нравится и хорошо воспринимается школьниками. Они сами очень увлекаются геологией и всю дорогу оживленно беседуют со знатоком каменных дел Ряшей, который с умным видом разглагольствует, щедро расточая свои знания.
   Скорость нашего движения не превышает шести - семи километров в час, так как дорога весьма своеобразна. Это чередование рытвин, колдобин, канав, промоин забитых камнями. Иногда приходиться проезжать по полу развалившимся деревянным мостикам.
   Однако, несмотря на сложность дорожного рельефа, мы медленно поднимаемся всё выше в горы. Снега на склонах тоже всё прибавляется.
   Через полчаса наш автобус догоняет группу туристов. Это две пары. Мужчины бородаты и одеты в зеленые подержанные штормовки, а девы в джинсах и ослепительно белых лифчиках.
   Туристы почему-то не обращают внимания на наш автобус и не голосуют. Это, очевидно, обижает нашего водителя, и автобус, не замедляя ход, следует мимо.
   Километра через два мы догоняем ещё одну группу. В ней шесть человек. Эти ребята не столь самолюбивы и тут же поднимают, голосуя вверх руки.
   Автобус останавливается, и уже через минуту оказывается окончательно доверху набитым рюкзаками и телами.
   Подсевшие к нам ребята оказываются тоже родом из Москвы-матушки. Как и мы идут на Ланготюган. Они высадились здесь на сутки раньше нас. Все это время не было никакого попутного транспорта. Сплавляться будут на одном катамаране.
   Вот тебе и ненаселённый Север!
   Через час мы доехали до Мраморного перевала. Здесь сошли школьники, а мы пользовались услугами транспорта ещё километров десять, достигнув берегов Большого Пампудина.
   После чего наш водитель высунулся из кабины и заявил, что приехали, пора нам высаживаться и начинать топтать тундру своими ножками, так как дальше ему с нами не по пути, а изменять маршрут нет времени.
   На все наши попытки уговорить его ехать дальше мы получали категорическое "Нет".
   В благодарность за услуги даем ему полбутылки Сашкиного самопального "спирта". Похоже, что он вполне удовлетворён такой оплатой.
   Едущая с нами группа просит нас расплатиться и за них, так как все свои запасы запрятали для надежности где-то в глубине задрайки с катамараном. Обещают расплатиться с нами на первой же стоянке. Нужно сказать, что ребята своё слово сдержали и свою долю, четвертинку фабричного неразбавленного, нам вернули.
   Уже около семи вечера и мы встаем лагерем на правом берегу Пампудина. Здесь леса уже практически нет совсем. Только мелкие кустики вдоль русла реки, да отдельные островки карликовой березы вдоль склонов гор.
   Погода испортилась окончательно. Всё небо затянуло плотными облаками. Дует холодный ветер. Очень похоже, что часа через два должен пойти дождь.
   Когда мы установили палатку и занимались устройством костра, с гор с ревом спустился вездеход, но, не доезжая до нас, он резво развернулся и по другой дороге, идущей параллельно с берегом, укатил обратно в горы. На вездеходе мы разглядели несколько фигур в зелёных полевых костюмах. Очевидно поисковики: либо газовики, либо нефтяники.
   Похоже, что дальше нам придётся рассчитывать только на свои силы и ноги, а значит добираться своим ходом до самого Лангота, а это целых двадцать километров и всё в гору.
   К ночи, как мы и ожидали, действительно пошёл дождь. В такой обстановке комары и мошка совершенно озверели и ожесточенно набросились на нас.
   Пытаемся скрываться от них в палатке, но это не удаётся. В довершение всего в ней откуда-то появились ещё и мухи.
   Сашка решил опробовать в Пампудине свою новую японскую телескопическую удочку с шикарной катушкой и желтой, непривычной для глаза российского рыбака, нейлоновой леской. Это подарок фирмы, на которой, буквально за несколько дней до отпуска, он был в командировке. В Японии наш счастливчик был целых десять дней, Он посетил Осаку, Киото и Токио.
   О своём путешествии - командировке он рассказывает часто и с удовольствием.
   Говорит, что его очаровала эта маленькая, гостеприимная страна с её строгими обычаями и нравами и косоглазыми красавицами.
   Я совершенно случайно незадолго до нашего отъезда из Москвы прочитал пару книг о Японии, поэтому ехидно спрашиваю его.- А ты знаешь двадцать мифов о Японии?
   - Каких ещё мифов?- удивляется Сашка.
  -- А вот таких. Слушай и запоминай, чтобы не попасть впросак в следующие разы, когда будешь рассказывать о своей поездке.
   Миф первый: Японцы узкоглазы и косоглазы. Иллюзия меньшего размера глаз у японцев возникает потому, что у представителей монголоидных расы есть так назы ваемая "монголоидная складка верх него века", заполняющее "пустое" пространство глазницы. Однако при этом сама глазница у монголоидов больше, чем у европеоидов, так что, поскольку европеоиды привыкли к другому соотношению размеров глаза и глазницы, а размер последней мы (европеоиды) привыкли считать постоянным, то у нас и возникает ощущение, что глаза у монголоидов уже, чем у европеоидов. Но это не более чем оптический обман, кстати, характерный только для ощущений европеоидов. Сами японцы не воспринимают европейские глаза как более широкие.
   Аналогичный оптический обман происходит и с "косоглазием". Это тоже оптический обман, связанный с тем, что у монголоидов менее выдающийся нос, а европеоиды привыкли мысленно "привязывать" глаза к носу. Поскольку у монголоидов нос "начинается" ниже, то нам и кажется, что глаза несколько скошены.
   Это легко увидеть на примере нашего Саши, который побыл в Поднебесной всего десяток дней, а ужу успел и удлинить и скосоглазить свои дивные очи наподобие японцев.
   Миф второй: Япония - маленькая страна. Все относительно. Территория Японии - 377 тысяч квадратных километров. Это больше, чем, территория объединённых Германий, и почти эквивалентно территории Италии. Население Японии 125 миллионов человек, что лишь немногим меньше населения России. С политической точки зрения Япония всегда была сильнейшим государством Дальнего Востока, даже более сильным, чем погрязший во внутренних конфликтах Китай.
   Впечатление от её малости тоже оптический обман, так как располагается Поднебесная не на одном участке суши, а на нескольких отдельных островах.
   Миф третий: В Японских городах самая большая в мире плотность населения. Это неверно. В тройку самых плотно населенных городов мира входят Манила, Шанхай и Каир. Четвертое место - Париж, пятое - Бомбей. Токио занимает лишь седьмое место, а Осака - девятое, Москва - тринадцатое, Нью-Йорк - четырнадцатое. Из 105 таких городов тринадцать - американские и только семь - японские.
   Если же считать плотность населения не интегрально, то бишь по всей площади, а поквартирно, то тут Японии далеко до многих стран Африки и той же России.
   Миф четвертый: Многие японцы хорошо владеют боевыми искусствами. Это неверно. Да, в японских школах на уроках физкультуры преподаются некоторые виды боевых искусств, но обычно это кэндо - искусство владения мечом, бесполезное в поединке, поскольку ношение холодного оружия в Японии запрещено. Никаких реальных боевых приемов в школе не изучают, а на внешкольные занятия такими вещами мало у кого есть время. По статистике, человека, могущего хорошо драться из-за владения специальными познаниями в этой области, куда проще встретить в России, чем в Японии, поскольку многие учились в ПТУ и служили в спецназе.
   Миф пятый: У Японии нет армии. Действительно, согласно Конституции, армии у Японии нет. Но зато есть "Силы Самообороны", представляющие собой небольшую, но хорошо вооруженную, подготовленную и боеспособную профессиональную армию. В основном, в ее состав входят ВМФ и ВВС. Это армия предназначена только для обороны страны, а не для проведения агрессивной военной политики. Именно в Японии в этом отношении наиболее наглядно, как количество заменяется качеством.
   Миф шестой: Курилы - исконно русская земля. Это верно лишь частично.
   Миф седьмой: Япония - ужасно дорогая страна. Это не совсем верно. Действительно, цены в Японии существенно выше, чем в США. Однако они близки к ценам в Европе, скажем, во Франции. Во многом это результат не столько взвинченных цен, сколько не совсем адекватному курса йены по отношению к доллару. А если сравнивать не цены, а соотношение зарплат и цен, то японцы окажутся ничуть не беднее, чем жители того же США. Если же сравнивать соотношение цен и зарплат Японцев и Россиян, то тут приходиться просто умолкать и стыдливо отводить глаза в сторону.
   Миф восьмой: У японцев, как и у русских, фамилия идет после имени. Это неверно. Все, наоборот: по традиции у японцев имя идет после фамилии. Это заблуждение появилось потому, что и в России, и во многих других странах есть традиция "европеизировать" японские имена. Надо отметить, что это практика не распространяется, скажем, на Китай. В имени "Мао Цзедун" "Мао" - это фамилия.
   Миф девятый: В Японии часты самоубийства. Да, в Японии есть культура самоубийства. Но реальный уровень самоубийств ниже германского и шведского, не говоря уже о России.
   Миф десятый: Японцы - работящий и непьющий народ, не очень умеющий и любящий развлекаться. Как ни странно, к Японии это относится точно в той же степени, что и к России.
   Да, японцы много работают, и иногда "зарабатываются" до смерти, но выражение "сгореть на работе" придумано именно в России. Количество людей, умерших от переработки в современной Японии и России начала восьмидесятых годов примерно одинаково.
   Японцы также не дураки выпить, причем часто больше, чем нужно, и потребление спиртных напитков в Японии постоянно растет.
   У Японцев есть такая поговорка: Кто пьет, тот не знает о вреде вина; кто не пьет, тот не знает о его пользе.
   Представления японцев о развлечении во многом тоже похожи на российские. Большой популярностью пользуется, скажем, отдых на природе или в компании друзей.
   Кроме того, Япония - массово читающая страна. Другое дело, что там чаще читают мангу, чем собственно книги, но это показатель только культурных особенностей, а не уровня культуры.
   Миф одиннадцатый: Японцев очень трудно понять. Это неверно. Японцев понять ничуть не труднее, чем американцев, англичан и тем более монгол. Они практичны и рациональны, совсем не склонны к философским аллюзиям и глубокомысленным размышлениям. Другое дело, что японцы вежливы и очень редко прямо отказывают или резко выражают негативное мнение, за что часто обвиняются в двуличности. Однако это характерная черта многих вежливых людей любого народа, и вежливого русского. Взять, например, нашего Ряшу: когда он умничает, то понять его не проще, чем вежливого японца.
   Миф двенадцатый: Японскую культуру очень трудно понять, а японский язык очень трудно изучить. Не более чем любую другую культуру и любой другой язык. Ничего особенно трудного в японской культуре нет. А японский язык сложен только китайскими иероглифами, с которыми, кстати, проблемы и у многих японцев. При этом нужно учесть тот факт, что каждый иероглиф у японцев означает целую фразу или понятие, а у нас в русском языке одна буква сама по себе, кроме я, ничего не означает.
   Миф тринадцатый: Японские дети очень много учатся в школе. Ерунда на постном масле. В среднем они учатся не больше, чем российские дети. Правда, они еще ходят в дзюку - репетиторские курсы для поступления в институт или в старшую школу. Но такие курсы существуют и в России.
   В общем и целом, объем требований к японским школьникам не превышает объема советских школьных требований шестидесятых годов. Правда, большое внимание уделяется заучиванию наизусть и зубрежке, но это потому что в Японии считается, что школа - это то место, где ребенок должен научиться трудолюбию и прилежанию.
   Миф четырнадцатый: Японцы неизобретательны. Япония держит второе место в мире (после США) по количеству ежегодно регистрируемых патентов на изобретения, а уж раскованности мышления их писателей и художников можно только позавидовать. Например, гибкие магнитные диски были изобретены в конце сороковых годов именно в Японии.
   Миф пятнадцатый: Японцы - сексуальные маньяки. И близко нет ничего подобного. По количеству изнасилований Япония во много раз отстает от США. В Японии никогда не было эпидемий венерических заболеваний, бывших бичом Европы Нового времени.
   Вообще, никакого особенного внимания сексу в японской традиции никогда не отдавалось - он был обычной частью повседневной жизни и источником множества шуток, но не предметом комплексов и терзаний.
   Именно поэтому большая часть видов развлечений сексуального характера в Японии с сексом самим по себе не связана - обычно это "игры в извращения", известные и в царской России, весьма провокационные, но достаточно невинные. Более того, большая часть современных японцев, как женщин, так и мужчин, теряет невинность только после бракосочетания.
   Миф шестнадцатый: Японская мафия - это круто. Ничего особенного в японской мафии нет. Наоборот, японские мафиози обычно значительно культурнее и менее агрессивны, чем американские и европейские.
   Миф семнадцатый: Японцы - садисты. Ничего более страшного, чем то, что творили друг с другом участники гражданской войн во Франции, Германии и даже у нас в России, никогда в истории человечества не было. А за все то, что японцы творили в Китае и Корее во время Второй мировой, японское правительство извинилось и признало свою вину. Ни об одной другой стране в мире этого сказать нельзя.
   Миф восемнадцатый: Японцы плохо знают языки. Не хуже, чем жители России или американцы. Большей части японцев знание других языков, кроме японского, в жизни не нужно, так как они не любят выезжать за пределы своей любимой Поднебесной, а прочим, занимающимся бизнесом, хватает и английского. При этом те, кто им часто пользуется, знают его обычно очень хорошо. А то, что они плохо знают русский, так и мы знаем их японский ещё хуже и реже.
   Миф девятнадцатый: Современная японская массовая культура вторична по отношению к американской. Это не совсем верно. Да, общая структура массовой культуры была после второй мировой войны позаимствована японцами в США. Но в эту структуру японцы заложили свое, достаточно самобытное содержание, и потому современная японская музыка и массовая литература начинают завоевывать не только азиатские, но и американские и европейские рынки, чего никогда не происходило бы, если бы они были только дешевым повторением уже существующей западной культуры.
   Миф двадцатый: Японцам нравится, когда иностранцы могут сказать несколько слов по-японски. Не более чем жителям России нравится, когда с ними пытаются говорить на ломаном русском. Кому-то это кажется лестным, кого-то - сильно раздражает. В общем случае, не стоит пытаться выглядеть глупо и говорить фразы, в произношении или смысле которых вы не уверены.
  
   Ряша, который терпеливо дожидался конца моего рассказа, удивлённо произнёс.- Ну, ты сегодня и многословен. Лучше бы эти байки во время ужина травил.
  -- И что же в этом удивительного. Мудрые говорили. - Вначале было Слово. Только потом наступило Молчание. Если же насчет ужина, так, когда сыр во рту, каркать не хочется.
   - Неужели всё, что рассказал на память помнишь?
  -- Я тебе что сумасшедший или Энштеин? Я всегда следую одному дельному совету, который состоит в следующем.
   Заведите одну толстую записную книжку для текущих дел и все пишите туда. Может быть, там не будет идеального порядка, зато вы будете знать наверняка, где всегда следует искать нужную информацию. Никаких бумажек, блокнотиков, отрывных листков и испаряющихся из головы через две минуты обещаний "потом переписать все в одно место".
   Не полагайтесь на память, СРАЗУ записывайте внезапно пришедшие в голову удачные решения, перспективные направления работы, понравившиеся фразы, сведения и все, что можно.
   - Даже наилучшая память пасует перед чернилами и бумагой,- говорят китайцы.
   Записывать нужно возможно более подробно, чтобы потом не таращиться в недоумении на "ключевое" слово, гадая по часу, что бы оно могло значить?
   Нам, правда, известны воспоминания о полководце Публии Сумиане, помнившем имена всех 35 000 солдат своего войска, или флорентийском библиотекаре Малебеки, который знал точное расположение всех 80 тысяч томов, но это не правило, а скорее исключение из них.
   В мозгу человека примерно десять миллиардов нервных клеток. Видимо, поэтому механизмы памяти до сих пор в значительной степени окутаны покровом тайны.
   Зато ёмкость кратковременной памяти человека равна 7 (плюс-минус два) битам. Узнав это, я всегда не уставал удивляться, как такая мизерная способность к запоминанию могла стать основой человеческого мышления?! Нет большего недоразумения, чем это. Можно колоть компьютером орехи и жаловаться, что такой инструмент никуда не годится.
   Меня удручает совершенно другое: Почему мы запоминаем во всех подробностях то, что с нами случилось, но неспособны запомнить, сколько раз мы рассказывали об этом одному и тому же человеку?
   - Стареешь, брат. Склероз одолевает.
  -- Хорошо ещё, что не маразм...
   - Доживёшь и до маразма.
   Сашка за всё время моего длительного монолога не переставал любовно поглаживать тонкое и гибкое пяти-коленное удилище, разглядывать на просвет леску и тихонечко крутить блестящую бесшумную катушку. Словом, любоваться на своё заморское приобретение.
   Глядя на него, я совершенно по новому начинаю воспринимать выражение - Рыбаки бывают двух типов - те, кто ловят для удовольствия и те, кому удается что-нибудь поймать, и почему-то вспоминаю стихотворение Северянина:
  
   Эта удочка мюнхенского производства,
   Отвлекает умело меня от уродства
   Исторических - и истерических! - дней.
   Эта палочка, тоненькая как тростинка,
   Невесомая, гибкая, точно мечта,
   Точно девушка, - уж непременно блондинка, -
   Восхитительные мне открыла места.
  
  
   Мы идем с нею долго, - с утра до заката, -
   По тропинкам, что трудный соткали узор.
   Нам встречается лишь лесниковая хата,
   Но зато нам встречается много озер
   И на каждом из них, в мелочах нам знакомом,
   Мы безмолвный устраивать любим привал,
   Каждый куст служит нам упоительным домом,
   Что блаженство бездомному мне даровал.
   Наклонясь над водой и любуюсь собою
   В отразивших небес бирюзу зеркалах,
   Смотрит долго подруга моя в голубое,
   Любопытство в тигровых будя окунях.
   И маня их своим грустно-гибким нагибом,
   Привлекает на скрытый червями крючок,
   Чисто женским коварством доверчивым рыбам
   Дав лукавый,- что делать: смертельный - урок.
   Уловив окунька, выпрямляется тотчас
   И, свой стан изогнув, легкий свист торжества
   Издавая, бросает, довольная очень,
   Мне добычу, лицо мне обрызгав слегка...
   Так подруга моя мне дает пропитанье,
   Увлекает в природу, дарует мечты.
   Оттого-то и любы мне с нею скитанья -
   С деревянной служительницей красоты.
  
   Однако у владельца дивной удочки все происходит несколько иначе, чем у Северянина: его первая опытная рыбалка закончилась тем, что наш рыболов оторвал один из "тюльпанов" на удилище. Похоже, что японские изысканные снасти не для наших суровых условий. Для нас нужно, что ни будь попроще, потолще и покрепче.
   Человек бывает удивительно гибким и пластичным. Что перед ним растения, приживающиеся на новой почве, или насекомые со своей защитной окраской?
   Казалось бы, уже навсегда отлиты в организме характер, речь, привычки какого-либо человека, но вот попадает он в другую среду и та, как горный поток пли накат у берега моря, начинает его дробить, окатывать, шлифовать, пока не сравняет с другими... или не раздробит окончательно!
   Вот и сейчас, поглядывая на Ряшу и Сашку, я сле­жу, как эти два горожанина, два, по моему глубокому убеждению, лучших представителя современного города, вживаются в походный быт, привыкают к иному окружению, опреде­ляют в нем свое место.
   Я оглядываю своих спутников. Мда, братья-разбойнчки!
   Освободившись от цивильного городского платья, натянув на себя минимальное, не требующее внимания и заботы одеяние, легкое, пригодное на все случаи жизни, ребята являют зрелище достаточно устрашающее, если бы не японская удочка в руках одного и самодельный кораблик у другого.
   Сразу поверишь, что путешествия формируют ум и деформируют брюки.
   Что ж, обстановка, по-видимому, определяет и внешнее проявление себя человеком. Вероятно, и я в походе говорю и выгляжу не­сколько иначе, чем в городе.
   Мальчишество? Переимчивость? Стремление раско­ваться? Или нечто иное, о чем я думал, наткнувшись как-то в начале одного из рассказов Александ­ра Грина на следующие слова. "Есть люди, напоминаю­щие старомодную табакерку,-- писал Грин.-- Взяв в руки такую вещь, смотришь на нее с плодотворной задумчиво­стью. Она -- целое поколение, и мы ей чужие. Табакерку помещают среди иных подходящих вещиц и показывают гостям, но редко случится, что ее собственник воспользу­ется ею как обиходным предметом. Почему? Столетия остановят его? Или формы иного времени, так обманчиво схожие -- геометрически -- с формами новыми, настолько различны по существу, что видеть их постоянно, постоян­но входить с ними в соприкосновение -- значит незамет­но жить прошлым?"
   Готовимся к дальнейшему переходу: приделываем к тележке промежуточные трубки от вёсел - удлиняем ручки - водило.
   "Знаток" гужевых перевозок Ряша утверждает, что так будет намного удобнее. Мы не возражаем - удобнее, так удобнее.
   - Теперь за что ни возьмусь - везде приятно! И эстетично,- говорит он довольным голосом.
   - Ага, глубоко эстетичной может быть даже куча говна - но только на природе и в лучах заходящего солнца,- ехидничает Сашка.
   - Слово не воробей - а гадит метко!- не остается в долгу обиженный Ряша.
   Перед сном Ряша и Сашка снова отмечают начало отпуска, а я решаю начать трезвый образ жизни, и лишь наблюдаю за гуляющими друзьями.
   Спать ложимся в одиннадцать часов по Москве. Идёт частый и холодный дождь.
   Каждая капля дождя, сейчас текущая в общем ручье или реке, сделала свое дело, исполнила свое предначертание. Но никто не знает, в чем оно заключается: в том ли, чтобы смыть пыль и грязь с этого лучшего из миров, или в том, чтобы дать жизнь поникшему дереву... Жизнь каждой его веточке, своими зелеными листьями превращающей гарь машин и выдохи людей снова в прозрачный кислород. А может быть, просто в том, чтобы дать мальчишкам вволю попрыгать под дождем, крича в небо от радости? Или для того, чтобы наполнить бочку водой, в которой потом будут резвиться головастики? Или это просто конденсат, достигнувший своей критической массы, осыпался на землю миллионами частиц?
   С этими мыслями, под его убаюкивающий шорох мгновенно засыпаю. Этому способствует ещё и серая мгла снаружи палатки: тучи плотно закрыли небо, и белая ночь сильно потускнела.
  
  
   О ЗАПАХАХ И РАЗДРАЖЕНИИ.
   30 июля. Проснулся я ровно в семь часов от нудного и противного звона комаров, Они набились в палатку через открытый полог палатки и теперь ожесточенно набрасывались на живую плоть, спеленатую спальником. Это гад - Ряша вылез наружу по нужде, а полог не задернул.
   Трава и низенькие кустики сплошь покрыты мелкими блестящими каплями, хотя дождя уже нет. Очень похоже, что вскоре может появиться даже солнце: на самом горизонте видны узкие разрывы в облаках.
   На завтрак Ряша вскрыл одну из привезенных им банок тушенки и выяснил, что она того. Проба на вкус дает отрицательный результат: сильно воняет, основательно горчит и в пищу не годится.
   Ряша нехотя признается нам, что он, к сожалению, не попробовал её раньше и успел вывалить полбанки в готовящуюся гречку.
   - Не боись,- говорит Сашка.- Кишечные палочки не приносят вреда. Если они достаточно гладкие...
   - Это правильно - но не верно, - возражаю я.
   - У каждого человека есть право на моё мнение! А чтобы попки были сухие и чистые - их нужно сушить и чистить. Человек по своей природе - животное чистое и изящное.
   - Ты мне напоминаешь меня во младенчестве. Тоже норовишь всё обкакать,- вступил в разговор Ряша.
   - Когда делаешь "пук" - может получиться "как",- не унимался Сашка.
  
   Чтоб мудро жизнь прожить, знать надобно немало,
   Два важных правила запомни для начала:
   Ты лучше голодай, чем, что попало есть.
   И лучше будь один, чем вместе с кем попало.
  
   Под этот никчёмный трёп приходится снимать с огня уже почти готовое варево и начинать процесс кашеварения заново.
   К стати о культуре запахов.
   Культура запахов - одна из древнейших культур. Ещё в пятом веке до нашей эры персидский царь Дарий брал с собой в поход против греков специалистов по благовониям. Фараон Тутмос третий затеял войну с Сирией из-за завоеваний пахучих и лекарственных растений. Недаром древние говорили.- Все Боги питаются запахами.
   Европеец, придя в гости в дом японца, может удивиться такому факту - стенка Токономы, означающая по-нашему стенку святилища, всегда одновременно служит и стенкой туалета, то бишь сортира. Японцы не страдают особенной щепетильностью в этом вопросе.
   Вьетнамцы любят приправлять рисовые блюда соусом Ныок-Мам, который готовится из ферментированной или, попросту говоря, протухшей рыбы.
   От степени восприятия запахов зависит и наиболее комфортная дистанция при общении двух людей.
   Для Европейцев она составляет семьдесят сантиметров. Если собеседник будет находится ближе указанного расстояния мы, как правило, совершенно непроизвольно делаем шаг назад. Проверено практикой. Виной этому наша чувствительность к восприятию запахов партнёра.
   Народы Ближнего Востока и Африки точно в такой же ситуации, наоборот, делают шаг вперёд, так как у них наиболее комфортная дистанция общения составляет всего сорок сантиметров. Получается, что их модель восприятия запахов значительно шире, и она предполагает самое тесное общение беседующих.
   В Индии молодые люди не целуются, а лишь соприкасаются носами, вдыхая при этом все имеющиеся ароматы партнёра.
   Весь воздух вокруг нас - это, по сути, набор различных запахов. Современная наука установила, что именно запахи оказывают огромное внимание на механизмы памяти и эмоции человека. В Лондоне в 1979 году вышла книга под названием "Аромотерапия". Её автор Тиссеранд очень подробно рассказывает о влиянии запахов на все стороны жизни человека.
   Древние утверждали, что запахи укрепляют разум и память. Именно поэтому в Риме студенты, готовящиеся к экзаменам, надевали на голову венки из плюща и мяты. Древнегреческий историк, философ и бытоописатель Плутарх отмечал, что благовония "удаляют заботы дня" и "дают наслаждение сном". В Греции и в Риме существовали даже пахучие матрацы.
   Из глубин средневековья до нас дошел такой совет - при общей глупости лучше всего вдыхать аромат розмарина.
   Правда, современные туристы предпочитают запаху розмарина запах мокрых портянок и носок.
   Объясняется это тем, что у современного человека острота восприятия запахов в значительной мере подавлена общей культурой. Свою отрицательную роль в этом сыграла бурно развивающаяся индустриализация и отгороженность человека от природы городским бытом, а так же дурные и вредные привычки вроде курения. Часто курящий человек может не замечать даже того, как он испортил воздух.
   Из-за облаков появляется робкое солнышко. Его появление комары встречают с неописуемым восторгом и аж надрываются от усердия, набрасываясь на нас.
   Часов в двенадцать начинаем укладывать шмотки и морально готовить себя к переходу в долину Харбея.
   Протяженность нашего пешего перехода, если верить карте, должна составить всего около пятнадцати километров, но если учесть, что двигаться нам предстоит по методу челноков, то это расстояние возрастает втрое.
   Грузим шмотки на телегу, после чего она приобретает вид тачки времён великого переселения народов в Америке: она громадна и практически неподъёмна.
   Страхолюдину эту будем тащить по очереди.
   Кроме телеги у нас еще имеется три личных рюкзака, весом килограммов по тридцать каждый. Солнышко, не успев как следует порадовать комаров, снова скрывается за плотной завесой облаков. Для нас это даже лучше, так как будет не так жарко.
   Группа туристов с катамараном тоже готовится к выходу. Им легче: у каждого по одному персональному рюкзаку и всего одна общая упаковка с разборной рамой для катамарана. Поэтому, хотя мы и выходим минут на сорок раньше их, они вскоре догоняют наш медленный, воняющий потом караван, и быстро скрываются за поворотом первого некрутого поворота.
   Пеший переход - самый несовершенный и самый старый способ передвижения, ему насчитывается уже миллион лет с тех пор, как обезьяна встала на ноги, освободив свои плечи для лямок рюкзака. Но по богатству впечатлений и глубине ощущений с ним не может сравниться никакой другой.
   Начинается он с того, что мы помогаем друг другу надеть тяжеленные рюкзаки. Без посторонней помощи это было бы слишком долго: пришлось бы ставить рюк­зак на землю, ложиться около него на спину, проде­вать руки в лямки, переворачиваться на живот, по­том становиться на четвереньки и только тогда подниматься на но­ги.
   Когда этот поход ный сидор оказывает ся на тебе, стоишь, согнувшись в три поги бели, а руки бес сильно свисают до зем ли. Рюкзак уводит тело то в одну, то в дру­гую сторону, как штанга на помосте.
   Наконец делаешь первый шаг и убежда ешься, что второго сделать уже не смо­жешь. Делаешь второй шаг, третий, проходишь первые десять метров и сильно удивляешься, что еще идешь.
   Описание нашего перехода в принципе не представляет собой никакого интереса. Тянем, потеем, материмся, делаем минутные перерывы и снова тянем.
   Отдыхаем, в основном, за время возвращения за злополучной телегой, которая ждёт своей очереди пока мы прем вперед свои рюкзаки.
   Правда, отдыхают только плечи и руки, так как бедные ноги работают без перерыва, отмеряя сотни метров возвратно-поступательного движения.
   С учетом перекуров и возвращений скорость нашего перемещения вперед к Харбею не превышает полутора километров в час.
   Пройдя около половины пути, мы полностью выдыхаемся и решаем сделать часовую остановку.
   Останавливаемся на берегу небольшого ручья, который по утверждению нашего проводника Ряши, является притоком Пампудина.
   Готовим чай и около тридцати минут валяемся на земле, задрав ноги к небу.
   Все-таки, вопреки расхожему мнению, поразившему умы читающих людей с легкой руки автора "Анны Карениной", каждый счастлив по-своему. Литератор счастлив, когда издают его книгу и она, вопреки всем прогнозам, раскупается. Музыкант счастлив, когда во время концерта с великого бодуна он сыграл совершенно не то произведение, которое было объявлено публике, но никто этого не заметил, потому что публика накануне также не теряла времени даром. Рабочий счастлив, когда зарплату ему почти не задержали, а жена об этом не знает. Автомобиль счастлив, когда в него по непонятным причинам налили хороший бензин. Опытный петух радуется, когда зарезали половину курятника, а про него забыли.
   Мы счастливы в данный момент от того, что противные тяжеленные рюкзаки не давят нам на шею, а валяются рядом с нами на земле.
   Вторая половина сегодняшнего перехода дается нам ещё с большим трудом.
   Мы с Сашкой продолжаем свои челночные операции, а Ряша, забрав с телеги, как он выразился свою долю груза, громоздит всё на себя и с упрямством среднеазиатского ослика упрямо движется к цели только за одну ходку.
   Когда приходит моя очередь снова тащить телегу, я уже практически полностью выдохся и могу двигаться вперед только за счет силы воли и необходимости.
   Решаю последовать примеру Ряши: перемещаться тоже только за одну ходку. Осуществляю это намерение в виде коротких "перебежек" протяженностью метров по пятьдесят.
   После каждого такого отрезка пути мне приходится отдыхать минуты по три.
   Таким Макаром я прохожу около километра. Дальше двигаться нет никаких сил и желанья. Сажусь на камень и решаю устроить себе отдых минут на десять.
   Не проходит и пяти минут, как из-за поворота появляются Ряша и Сашка. Они были обеспокоены моим долгим не появлением в поле их зрения и, бросив шмотки, вернулись назад.
   Ребята вдвоем берутся за водила телеги и прут её вперед, а я с остервенением тащу на себе ставший уже ненавистным рюкзак.
   Ежели тебе не нравится дорога, попробуй сменить настроение, либо меняй расположение духа относительно тела.
   Появилось острое нежелание использовать слова и, более того, желание использовать выражения.
   Тащусь по дороге и думаю, что чувство глубокого раздражения является неотъемлемой частью человеческой природы.
   Наше раздражение может вызвать все, что угодно.
   Нас может раздражать:
   - Необходимость проснуться утром;
   - Необходимость встать с кровати;
   - Необходимость идти на работу;
   - Погода. Этот пункт требует пояснения. Если погода плохая, то нас раздражает необходимость "шкандыбать под этим мерзким дождичком" или там "в эту мерзкую метель". Если же погода хорошая, то нас раздражает необходимость идти на работу, а не на прогулку. Так или иначе, погода раздражает нас одним фактом своего существования;
   - Транспорт. Случай отсутствия оного в комментариях не нуждается, а в случае наличия... Мы должны его дождаться, мы должны распихать тех наивных пассажиров, которые думают, что поедут этим автобусом или что там подошло, мы должны пропихнуть вперед тех, кто уже висит на подножке и не дать пропихнуть себя тем, кто хочет за нее уцепиться. В процессе поездки мы увидим кондуктора и должны будем заплатить за проезд, транспорт будет ехать медленно и тряско, соседка справа обязательно наступит вам на ногу или ткнет зонтиком. По окончании этой волшебной поездки нам придется растолкать пассажиров и выйти, оставив, по возможности, большую часть одежды на себе. Таким образом, один только транспорт дает нам не менее четырнадцати поводов для раздражения;
   - От транспорта до работы - вас раздражают лед, грязь, ненормальные дети и водители...
   - На работе - сама необходимость работать, необходимость общаться с себе подобными, выкрутасы непослушной и часто ломающейся техники, обед, непонятно из чего изготовленный, или его непомерная, по вашему мнению, стоимость.
   Самый главный раздражитель на работе это зарплата, а именно мучительные подсчеты, что именно и в каком количестве можно купить на ту сумму, которую вам выдали вместо денег;
   - После работы все повторяется в обратном порядке с добавлением домочадцев, которые вместо того, чтобы оставить нас в покое, пристают со своими проблемами.
   - В походе - необходимость мыть посуду вне очереди, тащить по дороге, горам и колдобинам тяжеленный рюкзак, терпеть укусы комаров, мошки, слепней и гнуса, выслушивать колкости в свой адрес, когда очень хочется есть или спать, мокнуть под дождём вместо того, чтобы лежать в сухом спальнике в палатке.
   Из приведенного неполного списка поводов для раздражения следует, что не раздраженный человек:
   Законченный идиот или слабоумный;
   Покойник;
   Хитрец, тщательно скрывающий свое раздражение и мечтающий в любой момент стереть в порошок своего визави, но мило ему улыбающийся.
   В некоем восточном учении есть упражнение на сверхусилие. Пример. На улице бушует буран, а тебя отправляют километров за двадцать, что-нибудь отнести. Говорят, что позарез надо. И ты идешь, преодолеваешь всякие трудности, приносишь, и видишь, что тебя попросту надули и можно спокойно остаться на месте и переночевать, но ты - САМ, хотя тело твоё категорически возражает, а все уговаривают остаться - возвращаешься обратно. И ты идешь опять эти двадцать километров, а еще сделаешь крюк.
   В упражнении этом есть особый эзотерический смысл: это чисто физическая процедура типа выпаривания или кристаллизации.
   Обязательным условием в этом упражнении должно быть то, что оно должно еще и нравиться. Так ты показываешь своему глупому телу, которое умеет только жрать, свою волю и власть.
   Минут через двадцать мы останавливаемся около груды старых и разбитых телеграфных столбов, сваленных на берегу небольшого ручейка, и решаем останавливаться на ночлег, так как двигаться вперед уже становится сверх всяких сил и желаний.
   Уже почти десять часов вечера.
   Вокруг голые каменисто - травянистые склоны. Вдоль ручейка растут невысокие кустистые ивы. Очень много цветов. Особенно выделяются желтые, похожие на лютики, голубые, как небо, незабудки, разноцветный душистый горошек и белые хлопушки. Около самой воды мы обнаружили небольшую плантацию золотого корня.
   Его корни уходят глубоко в каменистую землю, и вытащить такое растение голыми руками нет никакой возможности. Поэтому Ряша берётся за топор и с его помощью откапывает несколько штук душистых растений. После этого он отполаскивает их в ручье и выкладывает для просушки на камни. Завтра утром он грозится нам сотворить из них великолепный тонизирующий чайный напиток, который должен помочь нам лучше справляться с тяготами предстоящего пути.
   Ровное место находится только на старой дороге, идущей параллельно с основной. На ней мы и устанавливаем нашу палатку и разводим костёр.
   На 114-й странице одного почтенного издания, в котором собраны сливки туристской мудрости, сказано велеречиво, но зато категорически и лаконично: "Костер - приспособление для согревания туристов, приготовления пищи и высушивания промокшей одежды".
   Даже убежденный прагматик, прочтя это определение, рискует нажить стойкое отвращение к туризму. Потому что согреваться, обсушиваться и питаться можно и дома.
   Я же убеждён, что если бы был объявлен конкурс на лучшую туристскую эмблему, то вне всяких сомнений - такой эмблемой стал бы костер. Костер, и только он!
   На ужин варим борщ из пакетиков и крепкий чай. Вместо одной пригоршни чая я по ошибке бросаю в ведро целых три, поэтому чай получается не просто крепкий, а сверх крепкий.
   Эта крепчайшая заварка не дает возможности Сашке и Ряше заснуть почти до полуночи. На меня же она действует наоборот - успокаивающе. Засыпаю я на удивление быстро.
   Наша тяжелая при транспортировке палатка имеет и свои неоспоримые преимущества: в ней на редкость свободно для трёх человек и очень много воздуха, который благотворно действует на наши усталые организмы.
  
  
   ОБ ИЗМЕРЕНИИ РАССТОЯНИЙ,
   ПУТЕВЫХ СТРАДАНИЯХ И МЕЧТАХ.
   31 июля. Острый, до боли в глазах налетающий откуда-то из глубин тундры ветер, пронзительно синее небо, слепящее солнце...
   Таким встретило нас сегодня утро.
   Просыпаемся мы свежими и решительными к дальнейшим действиям по перетаске тяжестей.
   Ряша, как и обещал, заваривает напиток из золотого корня, и вместе с Сашкой выпивает за завтраком по целой кружке этого стимулятора. После этого действа им обоим становится не по себе. Это не удивительно - такими слоновьими дозами бодрительный навар золотого корня нормальным людям пить не рекомендуется. В отличие от моих друзей я выпиваю всего пару терпких глотков навара и вовремя останавливаюсь, поэтому мне через несколько минут на душе и в организме становится легко и комфортно.
   Из еды приготавливаем на завтрак макароны "Новинка".
   Позавтракав и собрав вещи, мы начинаем наш последний бросок к перевалу.
   Уже к тринадцати часам мы перетащили весь свой скарб в долину Харбея, до которой от нашей стоянки оказалось всего каких-то четыре километра. Причем дорога пологим плавным серпантином спускалась вниз по склону холма, поэтому, в отличие от вчерашнего, идти было не так тяжко и нудно.
   Правда, эти четыре километра обернулись нам двенадцатью, так как сегодня мы не перегружались и усердно челночили.
   Харбей узенькой ленточкой извивается влево по долине к заброшенному молибденовому руднику.
   Там когда-то была действующая шахта, дающая стране ценный и редкий минерал. Параллельно с Харбеем вида старая заброшенная дорога, вдоль которой видны останки линии электропередачи и старые полусгнившие телеграфные столбы.
   Именно ради этого рудника когда-то были воздвигнуты великолепные деревянные мосты через оба Пампудина и многочисленные их притоки, которые теперь полностью разрушились и только напоминают о былом их величии.
   Наш путь лежит перпендикулярно реке вверх по крутому каменистому с клону к перевалу, ха которым должен располагаться Ланготюган.
   Рассматриваем путь предстоящего подъёма и не находим для себя ничего радостного и успокоительного: склон очень крутой и весь нашпигован каменными валунами самых различных размеров. Длина подъёма не менее четырехсот метров. После этого подъёма нам предстоит преодолеть ещё двенадцать километров, которые отделяют нас от Лангота.
   - Ё-моё,- говорит Сашка и чешет в затылке.- На таком подъёме большой радости мы сегодня не испытаем. Как говорится много движений, никаких движений. Опять всё начинать сначала надо.
   Буква Ё была введена в русский алфавит в 1797 году Николаем Михайловичем Карамзиным. В эпоху *между Ломоносовым и Пушкиным* на развитие русского языка основное влияние оказывал простой народ: высшие слои общества были франко-говорящими, при этом помещик легко усваивал язык крепостных крестьян. В результате возникло расхождение между литературным и бытовым языком. Так, в отличие от обиходного языка, архаический высокий штиль не делал различия между Е и Ё.
   Буква Ё по-детски живая и эгоцентричная. Всегда ударная, она сразу бросается в глаза. Эффект выделения Ё возникает уже при первом взгляде на текст: *контрабандные* две точки, как сказал известный специалист по типографике Владимир Кричевский, *разнообразят заунывную картину русского набора, в котором слишком мало выносных элементов*.
   Поэт, хорошо это или плохо, исключительно точно выразил дух своего времени, своего народа. А буква Ё, на мой взгляд, отражает некую особенность русского мировосприятия, с его светлыми и тёмными сторонами. Частенько рекомендуемый некоторыми лингвистами отказ от Ё, как бы сближающий современный язык с церковнославянским, в котором звук Ё вообще отсутствует, абсолютно бессмысленен и нецелесообразен.
   Взять, хотя бы, только что произнесённую моим приятелем фразу. Без буквы Ё её бы просто невозможно было высказать.
   Решаем перед подъемом, как следует, отдохнуть. Раздеваемся до пояса и загораем, не смотря на восторженный звон атакующей нас комарильи. Мою мазилку - репелент мы уже почти всю извели, так как Ряша очень чувствительный к соприкосновениям с этим насекомыми даже перед тем, как направиться в очередной поход в природный туалет тщательно готовится к предстоящей процедуре и усердно натирает свою задницу этой предохраняющей жидкостью.
   - В противном случае,- объясняет он нам.- получается совсем иной антураж.
   После таких втираний он одуряюще пахнет во время движения по маршруту.
   Отдохнув и забросив на плечи часть груза, мы начинаем подъём на перевал. При ближайшем рассмотрении видим, что пониматься нам придётся по двум глубоким, разбитым траками вездеходов до состояния мелкой щебёнки колеям, по которым вниз резво журчат ручьи.
   Щебенка перемешана с глинистой землей, поэтому ноги при движении не имеют твердого сцепления с грунтом и все время скользят. Крутые подъемы чередуются с короткими каменистыми полочками.
   Каждый шаг к перевалу давался с громадным трудом.
   Движемся короткими бросками, хотя медленное, еле заметное перемещение вверх по склону с тяжелыми рюкзаками за плечами, вряд ли можно назвать броском.
   Через каждые пятьдесят метров приходится отдыхать. Делаем это, не снимая рюкзаков, прислонясь спиной к ближайшей каменной глыбе.
   Почему-то, вдруг, вспомнилось - лапоть к лаптю, лапоть к лаптю. Так в старину измеряли расстояния. Еще древний мудрец Протагор сказал когда-то: человек мера всех вещей. Мало того, человек не только мера, но еще и измеритель. Не было у наших предков ни линеек, ни рулеток, вот и отмеряли они все локтями, долонями (от слова ладонь), пядями (с помощь кисти руки), ногтями, саженями (от досягать, шагать).
   Относительно устойчивые природные пропорции частей нашего тела и задавали первоначально простейшие системы народных мер.
   Так, полный размах рук равен высоте человеческого роста, полный шаг - половина этой высоты, длина локтя - одна четверть высоты, а ступня - одна шестая. Ширина пальца равна одной двенадцатой ступни....
   Даже в настоящее время в экстренной ситуации обычную линейку можно с успехом заменить старинными мерами. Для этого только нужно знать, что длина локтя равна приблизительно сорока пяти сантиметрам, ширина ладони - 8-10 сантиметрам, а ширина пальцев - приблизительно двум сантиметрам. Расстояние между кончиками мизинца и большого пальца на раскрытой ладони, как говорили раньше - пядь, равно 25 сантиметрам, а между кончиками средних пальцев рук, разведенных в разные стороны (сажень) - 1,8 метра.
   До того, как при Иване Грозном, по выражению его современников, на Руси были, наконец, установлены "одна вера, один вес и одна мера", единицы измерения часто подсказывали занятия и ремесло. Наши предки измеряли длину косьем (от косы) или в топорищах, глубину воды мерили в веслах, а расстояние на ее поверхности в гребках. В отдаленных друг от друга районах такие единицы измерения, бывало, значительно расходились, но для одной определенной местности, как правило, были величиной достаточно постоянной.
   Большие расстояния измерялись в те времена в верстах (расстояние от поворота до поворота плуга на пашне, то есть длина борозды) или поприщах (приблизительно 1480 м.). Еще раньше расстояния измерялись стрелой или перестрелом - расстоянием полета стрелы, а то и просто днищем, то есть одним днем пути.
   Нокоть, то есть ноготь, прекрасно служил измерителем малых величин и в толщину, и в длину и по площади. Кстати, именно от этого пошло выражение "мужичок с ноготок", а также поговорка - "нос с локоть, а ума с нокоть".
   Но все-таки самое любопытное связано с нашим знаменитым российским лаптем. В древности лаптем умели не только щи хлебать, но даже измерять время! Это не говоря уж об измерении расстояний. С расстоянием все понятно - приставляй ступню к ступне, коли ноги обуты в лапти.
   Как же узнавали по лаптям время. Парень, назначая зазнобе свидание, говорил.- Встренемся сёдня в ста карачках за гумном на четырнадцатом лапте.
   Та в ответ отвечала.- Боле пол-лаптя не жди, а коли к пятнадцатому лаптю не приду, значит, маманька из дому не пущает...
   И они прекрасно понимали друг друга. Ну, карачка - это всего-навсего полный шаг, равный сажени. Тут все было просто. А с лаптями дело обстояло так: становились спиной к солнцу и примечали длину своей тени, а после этого - пяткой к носку - раз, два, три... Сколько лаптей уложилось в длину тени - столько и было времени.
   Конечно, рост у девушки меньше, чем у парня, так ведь и лапоточек у нее много меньше и изящнее. Проверено - пропорция-то одна и та же. Про лапотные часики работали по тем временам вполне удовлетворительно. Единственная беда была - нету солнышка, нету и часиков.
  
   Даже здесь на высоте комары не оставляют нас в покое и ожесточенно атакуют разгоряченные потные тела. Лишь редкие резкие порывы ветра сдувают их с нас, но затем эти твари с ещё большим ожесточением бросаются в атаку.
   Рубахи и майки набухли от пота.
   Сашка весь покрылся капельками пота, блестящими, как сопли на заборе.
   Глядя на него, я подумал.- К чему создавать искусственные трудности - ведь вокруг столько естественных.
   Бывают такие секунды, когда всё решают минуты, и продолжается всё это часами.
   На середине второго подъёма начинает накрапывать дождь, который быстро прекращается. Но облака не расходятся. Солнца нет и не так жарко.
   Первым на перевал выбрался я и с грохотом упал духом. За мной из-за перегиба появился Сашка. Ждем Ряшу уже минут пятнадцать, но его все нет. Он поднимается последним, так как тащит за собой телегу, с которой категорически отказывается расстаться. На ней привязаны веревками те самые два деревянных ящика, которые он умыкнул в Полярном. Иное количество хорошо лишь в ином качестве.
   Сашке становится жалко бедолагу, и он идет к нему навстречу помогать тянуть эту колесную уродину.
   Еще через пятнадцать минут наверху оказываются оба бурлака.
   - Ни на что не способные - способны на все,- говорит Ряша и буквально рушится на землю.- Иногда полезно заниматься психоанализом. Копаться в первоистоках своих дегенеративных поступков.
   - Ты это о чём?- не понял я.
   - Он это о своём выполненном решении взять с собой эту телегу,- пояснил Сашка.
   - Что ж, каждый испорчен в меру своих возможностей.
   На перевал мы понимаемся в восемнадцать часов по Москве. Весь процесс затаскивания грузов наверх составил немного больше четырех часов.
   Дует сильнейший пронизывающий до костей ветер. Быстро остываем и начинаем замерзать. Я одеваю ветровку, которую предусмотрительно не засунул в глубь рюкзака, а держал под клапаном. Становится намного уютнее. Правда, комары пытаются пронизать своими жалами даже через плотную болонью.
   Перед нами раскинулась широкая болотистая равнина, к которой с перевала ведет длинный, но пологий спуск. Равнина заканчивается невысоким холмистым перешейком, за которым скрывается наша конечная цель - Лангот. Ширина равнины, которую нам предстоит пересечь не менее двух километров.
   Пока я в одиночестве дожидался своих друзей, по дальнему краю долины дымя своими выхлопами, проехал вездеход. Постепенно он превратился в маленькую черную точку и пропал где-то на северо-западе - там по рассказам водителя автобуса, подвозившего нас, находится кружная более длинная дорога на Ланготюган, по которой можно было бы ехать, если бы мы смогли дождаться какого ни будь попутного транспорта.
   Чтобы успеть туда, куда торопишься, необходимо остановиться и подумать, поэтому, отдохнув минут двадцать, мы продолжили свой путь к Ланготу.
   Первыми, водрузив на плече рюкзаки, с перевала в долину спустились Ряша и Саня.
   Я задержался, так как настала моя очередь волочь телегу. Кое-как влезаю в лямки рюкзака и, ухватившись за водила, начинаю спуск.
   Только мы выбрались из неприятного прошлого, как тут же вляпались в ещё более омерзительное настоящее.
   Открывающаяся передо мной дорога представляет собой полу болото с глубокими колеями, в которых четко отпечатываются следы от траков проходивших здесь вездеходов. По этим колеям резво журчит водичка. Вдобавок к колеям попадаются то и дело рытвины и ухабы. Колеи очень узкие, поэтому тележка все время пытается завалиться то на один, то на другой бок, и, практически, все время контактирует с грунтом только одним из своих двух колес.
   Нет, колесо Фортуны - не для наших дорог. Несколько раз мне не удается вовремя скомпенсировать наклоны телеги, и она переворачивается. От этих пируэтов принайтованные к ней ящики, с которыми упрямый Ряша так и не согласился расстаться, не смотря на все наши просьбы и увещевания, сползают в бок. Приходится останавливаться и заново перевязывать груз.
   Увлечение процессом движения, путешествиями носит название дромомания. Так что, господа - туристы, все вы дромоманы. А я не дромоман!
   Много различных и неприятных препятствий поджидают вас на пешем переходе: крупнокаменистые тропы, осыпи на крутых склонах, буреломы и чащоба, но страшнее всего - карликовая березка. Длинные, как лианы, ее корич­невые глянцевые плети с короткими острыми отростка­ми, разбросаны мотками колючей проволоки. Упругая, гибкая, березка хватает намертво. Вырываться бесполезно. Попался -- остановись, распутайся, внима­тельно осмотрись, найди, куда можно поставить ногу. Спешка абсолютно противопоказана. Рванулся, дал во­лю злости, и началась цепная реакция!
   Мне вдруг почему-то вспомнилось, как на Серлиг Хеме в Саянах в карликовом березняке Ряша потерял однажды самообладание и вслед за ним -- нож и даже... штаны. Он рвался через кусты с остервенением, с рычанием и матом. На чистую поверхность земли Ряша выбрался исцарапанный, растерзанный и злой. Нож выдрало в кустах вместе с ножнами. Куртка порвалась, а вместо штанов на ремне висели какие-то лохмотья. Никаких брючных функ­ций они уже не могли выполнять, и Ряша снял их с ремня и выбросил, пошел дальше в трусах, а чтобы не кусали комары, поднял выше колен длинные отво­роты болотных сапог
   Уже через полчаса я полностью выдохся. Пост застилает глаза, а руки не желают держать мокрые водила. Хочется материться и бросить все шмотки прямо здесь посреди этого болотистого безобразия.
   Живот прилипает к спине, шея болит так, будто весь день стоял на голове, в глазах темно, ноги дрожат... В голове, которая когда-то могла даже решать интегралы, бьет в висок единственная коротень­кая мыслишка -- еще шаг, еще шаг, только один, а те­перь еще один...
   Вот уж к месту будет сказано - Ежели тебе не нравится дорога, попробуй сменить настроение, либо меняй расположение духа относительно тела. Удачлив тот, у кого коленки спереди, а пятки - сзади... Стоит только родиться, и уже приходится терпеть до самой смерти...
   Двигаюсь вперед бросками метров по сто. После чего сажусь на мокрый рюкзак и отдыхаю минут по пять.
   Ребят не видно. Они ушли далеко вперёд и скрылись за невысоким пологим, но очень длинным подъёмом, который мы, не сговариваясь, назвали вторым перевалом.
   В конце концов, в поте и соплях я добрался до мелкой, но очень резвой речушке, которая протекала как раз перед началом подъёма на второй перевал.
   Вытаскиваю из рюкзака резиновые сапоги и натягиваю их на себя. Речушка оказалась настолько мелкой, что мне удалось перетащить через неё телегу не налив воды за голенища. Повезло и с дном: оно оказалось каменистым и твердым.
   После переправы снова снимаю сапоги и заталкиваю их на старое место. Решаю отдохнуть, так как сил для дальнейшего движения практически нет,
   Сижу и мечтаю о том, что, может быть, у ребят проснется совесть, и они вернутся ко мне. Тем более что я пер телегу больше двух километров, а это много больше оговорённой нами нормы между пересменками.
   Уже около восьми часов вечера по местному времени, а ребята и не думают возвращаться.
   Обозвав в их про себя самыми "лестными" словами решаю начать двигаться вперёд по методу челнока, так как тащить весь груз сразу уже не могу.
   Мое перемещение вперед происходило примерно так. Я делал шаг, нога проваливалась по щиколотку в жидкое месиво так называемой дороги, а руки с усилием тянули весельное водило.
   При каждом таком рывке телега издавала противное, истеричное повизгивание и иногда даже перемещалась на несколько сантиметров, но чаще оставалась на месте, ожидая повторного рывка от моей далеко не лошадиной силы.
   Чвак, чвак,- звучало из-под подошв.
   Взяйк, взяйк,- издавали противные звуки колеса телеги.
   Зззз... зззз,- орали на всю округу идущие в непрерывные атаки на мой вспотевший и уставший организм комары.
   - Твою мать,- еле прожевывали непотребные слова пересохшие губы.- Вздохи чередуй с выдохами, иначе лопнешь от натуги. Правильно говорят, что все дороги ведут обратно, но часть непролазна в обоих направлениях.
   Музыкальные этюды немазаной телеги и высказывания человеческой личности сливались в непрерывную алогичную симфонию движения.
   В первую ходку на триста метров перетаскиваю рюкзак и телегу с одним ящиком, задрайкой и сумками. Возвращаюсь обратно и теперь тащу телегу с ящиком, второй задрайкой и упаковкой с веслами.
   Таким макаром я передвигаюсь вперед почти километр.
   Погода резко изменилась: дует порывистый и холодный ветер, все небо покрыто плотными, низко висящими над землей дождевыми облаками. Низы их цепляются за вершинки невысоких каменных вершинок, высота которых не превышает восьмисот метров. Начинает накапывать противный, мелкий дождь. Постепенно он усиливается и усердно мочит дорогу, меня и шмотки.
   Спасает меня все болоньевый костюм, который я натянул на себя после переправы через речушку.
   Напяливаю на голову капюшон от ветровки и двигаюсь вперед, почти не глядя на дорогу.
   Дорога все ухудшается. Она и до дождя была вся разбита вездеходами, а теперь и вовсе превратилась в сплошное каменисто - глиняное месиво. На пути мне то и дело попадаются глубокие и широки лужи, преодолевать которые при наличии со мной двухколесной телеги сплошное мучение.
   Наконец появляются бредущие мне на встречу путешественники. Они оставили свои рюкзаки и все-таки вспомнили обо мне. Ряша взваливает на плечи задрайку с лодкой и упаковку весел, а за телегу берётся Саня. Облегченно, хотя это слово вряд ли подходит для моего теперешнего состояния, вздыхаю.
   Каждый раз, когда вам что-то не удаётся, когда вы хотите победить все препятствия и добиться результатов, побеждайте, любя и радуясь. Каждая ваша улыбка ускорит вашу победу и развернёт в вас новые силы. Каждая ваша слеза и слово уныния скомкают то, что вы уже достигли в своих способностях, и отодвинут вашу победу далеко от вас...
   Хорошо, что здесь все ещё продолжаются белые ночи. Поэтому, несмотря на сплошную облачность и позднее время, вокруг довольно светло и дорогу хорошо видно. Она пологой дугой уходит куда-то за очередной бугор, а мы сходим с неё и сваливаемся вправо по крутому каменисто - травяному склону в долину неширокого ручья, который, очевидно, является притоком Лангота.
   Наш спуск проходит рядом с довольно большим снежником.
   Идти вниз почти так же не удобно, как и по дороге, так как на склоне масса рытвин и крупных камней.
   Однако мы мужественно преодолеваем полторы сотни метров этого спуска и, в конце концов, оказываемся на берегу ручья.
   Вокруг нет ни единого кустика, поэтому приходится искать в качестве дров небольшие щепки, палки, какие-то рейки, которые непонятно каким образом оказались разбросанными по склону. Для этого нам приходится вновь лезть вверх по скользким камням и траве. В результате долгих поисков и сбора дров Ряша умудрился высмотреть где-то обгорелый обломок деревянного бруса и приволок его на берег. Теперь недостатка в топливе для приготовления вечернего чая и для завтрака у нас не было.
   Дождь и ветер тем временем все усиливались.
   Ставим палатку под настоящим ливнем. Ветер рвет её полотнище из рук. Забивать колья для оттяжек очень трудно, так как почва в этом месте буквально нашпигована камнями.
   После десятка минут борьбы с непогодой и палаткой нам все-таки удается установить её более менее удовлетворительно. Над палаткой натягиваем полог. Затаскиваем под полог рюкзаки и другие шмотки. Они буквально пропитаны водой.
   Порывы ветра становятся настолько сильными, что полог регулярно соприкасается с поверхностью палатки. От этого её левый край начинает намокать и пропускать воду внутрь. В результате утром мы обнаружили, что у Ряши заметно намок спальник и свитер.
  
  
   После установки палатки с трудом разжигаем костер и готовим на ужин "Новинку" и чай. Ужинаем прямо в палатке, так как снаружи продолжает неиствовать непогода. Сразу после еды заваливаемся спать. По местному времени было уже шесть часов утра.
   Неиствует местный комар. Он не боится дождя и не желает ложиться спать. Лезет во все возможные отверстия в палатку. Поскольку она у нас весьма просторная, выгнать всю эту поганую живность наружу не представляется возможным.
   Приходится спасаться от неё, покрывая все незащищенные места репелентом. Мы уже израсходовали этого препарата так много, что, боюсь, его не хватит нам до конца похода. У нас с собой всего два баллончика этого антикомариного средства, а ребята с таким " удовольствием" и интенсивностью его расходуют, что один из них уже практически пуст.
   Выкуренная сигарета сокращает жизнь на 2 часа, выпитая бутылка водки - на 3 часа. Рабочий день сокращает жизнь на 8 часов.
   Сегодняшний день запомнится нам надолго. Мы находились в пути пятнадцать с половиной часов, и за это время преодолели два перевала и прошли в общей сложности около сорока километров, из них двадцать пять с грузом.
   Долго не могу заснуть. Мой надувной матрац прохудился в своей средней секции, поэтому я уже через полчаса перестал чувствовать его воздушную упругость и в полной мере познал все прелести неровностей находящейся подо мной почвы.
   Да здравствует все то, благодаря чему мы, несмотря ни на что!
   После всего того, что сегодня происходило с нами становится, на мой взгляд, совсем не очевидно, что разумность среднего европейца выше разумности среднего туземца из какого-нибудь отсталого племени. Отличие здесь лишь в количестве знаний, даже скорее не в количестве, а в направленности этих знаний и, возможно, в образе мышления. Это обусловлено способом существования и различной системой ценностей, а вовсе не разумностью. Причем, с точки зрения туземца, европеец гораздо менее разумен, чем туземец с точки зрения европейца.
   Неужели о таких вот днях мечтал я в детстве, читая занимательные и увлекательные книги о знаменитых путешественниках? Спросить о том ли мечтали в детстве и Сашка с Ряшей? Спросить то можно, но скажут навряд ли...
   Это дети охотно делятся своими мечтами, и мечтают тоже охотно. Их мир прост, и мечты тоже просты.
   Вырастая, человек перестает делиться своими мечтами. Если его спросить, он начинает как-то мяться, выдумывая что-то ходу, или попросту грустно врать, что разучился мечтать, когда закончилось детство.
   В любом случае он говорит неправду, поскольку он продолжает мечтать свои детские мечты. А врет он потому, что детство действительно кончилось, и он понял всю сложность окружающего мира, почему и стесняется своих простых, примитивных до неприличия мечтаний.
   О чем мечтает ребёнок? Чтобы не надо было мыть руки. Чтобы вдоволь было всяких пирожных, мороженых и лимонада.
  
   Чтобы не заставляли идти в школу к восьми часам. Хорошо бы, в самом деле, заполучить такую лампу, из которой джинн вылетает, и приказать этого джинна поколотить кое-кого из соседнего двора - раз, и еще чего-нибудь сделал с вредной бабусей снизу и математичкой - два и три соответственно. А еще хорошо бы со щукой подружиться, чтобы всё, что надо, её именем делать.
   Разве мечты каждого из нас принципиально далеко ушли от этого уровня?
   Взрослая жизнь добавляет и меняет какие-то частности. Пятилетний мальчик мечтает похвастать друзьям игрушечной железной дорогой - спустя четверть века он покупает автомашину. А уж мечта об отсутствии надобности вставать, или о драчливом джинне и могущественной щуке и вовсе не претерпевает никаких изменений. Естественно, вдумчивый читатель (из числа тех, которые пишут в редакцию письма без подписи) укажет на то, что ребенок пребывает в счастливом незнании по поводу взаимоотношений полов, тогда как взрослый человек мечтает об оптимизации таковых взаимоотношений в своем персональном случае по сто раз на дню.
   И тут нам останется лишь похлопать друг друга по плечу и признать тот факт, что нет ничего более детского во взрослой жизни, нежели эти самые взаимоотношения.
   Мы играем по сложным, чертовски сложным правилам - но рвемся при этом к невероятно простым призам. Уже ничего не принесёт мама, и не согреет она молока, и знаем мы, что джинны не сидят в лампах, а щуку не вытащишь в ведре. Зато наши мечты разрастаются, ибо мы узнаем о многих полезных и приятных вещах, о которых не знают дети.
   Поэтому нам нужны власть, богатство, успех. Чтобы получить возможность кушать разные вкусности и ездить в разные страны. Чтобы забыть, наконец, о Проклятии будильника и Проклятии трамвая. И чтобы не надо было мыть руки, а заодно и посуду, и еще пол на лестничной клетке.
   Чтобы соседи были сплошь приятные люди или прижимались к стене, встретив тебя. И женщины... да, правильно - улыбались тебе. Не от радости, так хоть с надеждой. И чтоб была возможность телефонным звонком вызвать джиннов, дабы те, наконец, разобрались с соседним двором, а в рабочем разговоре сказать:- Не надо ничего обсуждать, делайте, как я говорю. Вы что, не знаете, кто я такой? Я - консультант Щуки по особым вопросам. Вы хотите иметь дело со Щукой? Я бы вам не советовал...
   Наши мечты просты и в своей простоте недоступны. Забывая помечтать вечером, мы иногда сами сбиваемся, начинаем думать, что цель серьезного человека и тонкой личности тоже непременно есть нечто серьезное и глубокое - и в результате начинаем гонять за какими-то несущественными, чисто взрослыми вещами. А в других случаях мы подсовываем такие фантики вместо конфет окружающим. Совсем как на дне рожденья, где имениннику дарят десять книг о чешском кино и философии Хайдеггера, в то время как он с пятого класса хочет бинокль, чтобы смотреть из окна, как проходит мимо него окружающая жизнь.
   Но самое главное - мы всё больше убеждаемся, что никакие высоты не дадут нам всего желаемого.
   Ребенок наивен именно тем, что всерьез считает - стоит стать большим, и всё будет. Став большими, мы начинаем по-детски думать, что всё дело в богатстве; достигнув богатства - по тем же причинам стремимся к власти... пока, наконец, не начинаем устало понимать, что можно завалиться пирожными и избавиться от трамвайных тягот, но никак не избавиться от всякой дряни вроде будильника, и есть вещи, которые для тебя никто не сделает, кем бы не был, и точно также есть еще вещи, которых никто не сделает за тебя.
   Жизнь оказывается чем-то вроде курорта, который издали рисовался солнечным раем, где шелестят пальмы, окна гостиниц выходят на лазурное море, а на белоснежном песке нежатся полуодетые девы. Накопив денег и приехав, обнаруживаешь пустынный берег, грязное море, отель в пяти километрах от берега, который облюбовали пенсионного возраста супружеские пары.
   Но, заглянув поутру в зеркало, снова видишь глаза, полные решимости прорваться в тот мир, где воздух свеж, ветер ласков, море и небо чисты и лучезарны, машины удобны и быстры, мужчины исполнительны, а женщины - прекрасны и открыты к сотрудничеству.
   И глаза эти горят таким огнем, что сам поневоле начинаешь верить, что такой мир существует.
  
  
   О ПОЛЬЗЕ СНА, ТАЙМЫРСКОЙ РОЗЕ
   И УРАЛЬСКИХ ГОРАХ.
   1 августа. Дождь продолжался без перерыва всю ночь и стал стихать только к полудню. Сегодня суббота, первое число последнего летнего месяца.
   Уже около двенадцати часов дня, когда мы вылезаем наружу. Дождя нет, и это радует. Дует тихий и прохладный ветерок. Иногда в разрывах облаков на короткое время появляется солнце.
   Восторженно гудят, приветствуя наше появление из палатки, комары и мошка, но мы к ним уже привыкли и реагируем лишь на самых назойливых и наглых и в те моменты, когда они пытаются лезть в глаза, уши, нос и другие труднодоступные, но такие желанные для них места.
   - Ну, что мы будем сегодня делать?- не обращаясь ни к кому конкретно, вопрошает Ряша.
   - А Вы, что не знаете, как узнать единственно верный способ решения любой проблемы, которая беспокоит в этот самый момент?- говорю я.- Достаточно взять любой большой сборник старых народных сказок (любой страны, главное, чтобы количество сказок в этом сборнике было достаточно большим) и, открыв его на первом попавшемся месте, прочесть сказку. После этого живите так, как там написано....
   Но ни одного такого сборника у нас нет, поэтому, не сговариваясь, решаем, что сегодня никуда не пойдем, а будем сушиться, готовить лодки к волоку по ручью и отдыхать.
  
   Север снова тучи нагоняет.
   Закрывает горы пеленой.
   Ветер постепенно затихает,
   Я сижу, укутан тишиной.
  
   Нет, человека создал всё-таки не труд, а отдых. Труд же создал ленивого человека. Жизнь, когда ты отдыхаешь, прекрасна! Только это мало кто знает.
   Развешиваем вокруг для просушки многочисленные мокрые шмотки и Ряшин спальник. Погода располагает к этой операции, и уже через пару часов шмотки почти полностью испаряют, набравшуюся в них влагу и просыхают.
   До основного русла Лангота по нашим расчетам остается еще около двух километров.
   Разжигаем, погасший за ночь, костер и готовим поздний завтрак, или если хотите ранний обед. В меню входят борщ из пакетиков и кофе.
   Мы привыкли к тому, что ужин у нас вечерняя еда, а соз­дано это слово было для обозначе­ния еды полуденной. Древнерус­ское слово "уго" значило юг; солнце стоит на юге в полдень, и трапе­за, приуроченная к середине дня, получила наименование "южная" - ужин.
   С течением веков, однако, на нее перешло слово "обед", раньше значившее время между трапезами, а "ужин" стало значить вечерний стол: язык неохотно выбрасывает слова, даже уступившие место другим, нередко он просто находит им новое употребление.
   Пока готовится еда, накачиваем лодки. Для этого приходится сделать около тысячи пятисот качков на каждое плавсредство.
   Ряша позаимствовал свой ЛАС у Мартынюка вместе с брезентовым чехлом на него. Сейчас он, матерясь, возится с этой неподатливой предохранительной оболочкой, или, как он его называет, ласовым презервантом и никак не может определить, где у него зад, а где перёд.
   - Самый короткий способ переделать множество дел, это - жить долго, - ворчит он.
   За едой Ряша и Саня решают, что нужно обязательно принять нового, изобретенного в этом походе коктейля из спирта с самогоном. На вид эта смесь представляет из себя вонючую мутно белую жижу, а на вкус, как утверждают её авторы, это - великолепнейшая гадостная гадость, которую пить можно и нужно, но только очень маленькими дозами. Не смотря на их уговоры, я всё ещё борюсь за трезвый и здоровый образ жизни и категорически отказываюсь откушать даже несколько капель этого "ужасного и прекрасного" пития.
   - Да, брось ты... Не хлебом единым жив человек. Нужно что-то и выпить,- уговаривает меня Сашка.- Если почитать все, что пишут о диете, видишь, что у едоков куда больше проблем, чем у выпивох. Давай выпьем и споём.
  
   Широка страна моя родная,
   Есть леса и реки, и моря,
   Но богатством истинным считают
   Здесь, в России, водку и не зря.
   От Москвы до самых до окраин
   Знает водку каждый человек,
   Пьёт её и русский, и татарин,
   И еврей, и чукча, и чучмек.
   От Калининграда до Находки
   Мужика не просто отыскать,
   Кто хоть раз не пробовал бы водки,
   Не изведал эту благодать.
  
   Мы живём в России по старинке,
   Чтим заветы дедов и отцов.
   Есть всегда в запасе четвертинка,
   Чёрный хлеб и пара огурцов.
   Каждый день и в праздники, и в будни,
   Отмечая горе и успех,
   Пьём её, родную, беспробудно.
   Да простит нам Боже этот грех.
   И пусть странным кажется кому-то,
   Что за водкой ломится народ.
   Это ж - наша жидкая валюта
   И, порой, важней, чем кислород.
   Широка страна моя родная,
   Много в ней лесов, полей и рек.
   Я другой такой страны не знаю,
   Где так водку ценит человек!
  
   В это сложно поверить, но пить на Руси умели не всегда. Да и водка - продукт не российского разлива. Обидно, конечно, но факты - вещь неумолимая. Хотя по количеству выпитого на душу населения мы впереди планеты всей (речь идет о крепких напитках). И здесь тоже против правды не попрешь. Полюбилась нам эта иноземная забава, да так, что ни один правитель отучить уже не может ни запретами, ни вырубкой виноградников, ни яркими агитками типа "Пьянству - бой". Страсть народная непобедима, и не берут ее никакие чудачества и нападки самых авторитетнейших властей.
   История возникновения водки тесно связана с возникновением дистилляции. Согласно одним источникам, приоритет этого изобретения принадлежит арабам.
   Другие считают, что спирт впервые получили в XI-XII веках итальянские алхимики, оставшиеся неизвестными. Третьи полагают, что процесс перегонки стал известен одновременно и на Востоке, и на Западе. Но открытие арабов не стало широко известным, и было скоро забыто под влиянием корана - священной книги мусульман, запрещающей употребление спиртных напитков. Скорее всего, спирт был случайно открыт алхимиками при попытках найти пресловутый философский камень. В поисках субстанции, вызывающей опьянение, им удалось путем дистилляции выделить из вина нечто, являющееся, по их представлению, его душой, духом (по латыни SPIRITUS). Так возникло название спирта.
  
   На северо-западе от нас видны заснеженные горы, высота которых более тысячи метров. До приезда сюда я не верил, что Приполярный Урал может быть похож на настоящие горы.
   К тому времени, когда сложились Уральские горы, в водах уже плавали морские лилии и морские ежи. Существовали крупные, причудливо изукрашенные моллюски. Рачок-трило­бит уже вымирал. Первый скат защищался от первой хищной акулы. А на земле страшилища ящеры мирно кормились зеле­ной порослью в сырых и жарких лесах.
   По отпечаткам исчезнувших тел в толщах горных пород, по частям ископаемых скелетов, по следам геологических катаст­роф и гигантских вулканических сотрясений наука восстанав­ливает картины давно минувшей жизни, предшествовавшей по­явлению на земле человека. И занятно, как научные выводы спорят со зрительным впечатлением, разрушают привычные представления. Разве не кажутся нам горы воплощением твер­дости и могущества? А вид равнины, -- особенно в дни поздней весны, когда еще полноводны спокойные реки, когда цветут луга и идет в рост зеленая озимь, -- разве не рождает этот вид ощущения доброй приветливой мягкости и покоя? Но ученые напоминают о том, что земная кора остывала неравномерно.
   И именно там, где кора твердела быстрее, образовался непроницаемо-жесткий, кристаллический фундамент, на котором ле­жат нынешние равнины (в науке они и называются жестким словом: "платформы"), а там, где кора дольше оставалась мяг­кой, податливой, -- там долго еще прорывалась на поверхность раскаленная глубинная магма, сдвигались, надвигались друг на друга толщи пород, слабая земная кора растягивалась и под­нималась, образуя морщины на теле земли -- цепи горных хребтов. И выходит, что природа планеты напоминает природу человеческого характера: за настоящим радушным спокойст­вием ищи кристаллическую уверенную твердость; следы же бы­строй смены напластований и чадный дымок над холодными кратерами погасших вулканов всегда изобличат в характере зыбкую непрочность основ...
   Однако, все это философия и размышления, а перед нами была живая реальность.
   Зелёный травяной ковер с пятнами каменных осыпей, морен тёмно коричневого цвета и белоснежных снежников на их склонах смотрятся очень живописно, особенно когда на небе в разрыве облаков появляются прозрачные лоскуты чистого небесного пространства.
   Ветер почти стих. Потеплело.
   Навсегда может приворожить к себе человека эта неброская скороминучая прелесть северного лета, хоть она и нелегка тому, кто пришел сюда не глядеть, а трудиться.
   Как и на прежних стоянках вокруг нас море цветов. Особенно радуют глаз нежно голубые незабудки, сиреневые гроздья дикого душистого горошка и какие-то неизвестные мне цветы на высоких, более метра, стеблях с зеленовато-желтыми гроздьями мелких и очень душистых цветков.
   Обращаю внимание моих приятелей, которые всё ещё возятся у лодок, на окружа ющую нас красоту и говорю им.- Вы знаете, мне часто прихо дилось слышать, что на Поляр ном Урале, и на Таймыре, и в оленекской тундре встречаются желтые таймырские розы - сиверсии. Должно быть, это самые ранние тундровые цветы.
   Распускаются они чаще всего на небольших возвышенностях: восемь - тринадцать цветков в каждой розетке. Слышал я, что за четыре года стебель сиверсии прирастает лишь на один сантиметр и что живут эти цветы до 150 лет. В старину шаманы готовили из сиверсии лекарственные снадобья и чародейские напитки.
   Эти прекрасные арктические цветы поразили знаменитого полярного исследователя - Эдуарда Толля: он так и назвал один из островов у берегов Таймыра - Сиверсия.
   Говорят, если рождается волчонок с серебристой шерстью и темным пятнышком, мать-волчица сразу уносит его прочь, чтобы не навлечь гибель на все потомство. Четыре полных луны волчица прикармливает маленького изгнанника, а потом оставляет одного в тундре. И тогда лишь полярная сова да еще луна покровительствуют ему. Если волчонок не погибнет в первые ночи, белая сова приводит его к месту, где растет сиверсия. Там всегда много леммингов. Они любят поедать цветы. Волчата любят поедать леммингов. Немногие из отверженных становятся взрослыми. Но если волчонок выживает в одиночестве и превращается в матерого зверя, он все равно уже никогда не примкнет к стае сородичей. И стая ни за что не примет серебристого волка - за ним всегда идут беда и гибель. Вот и рыщет всю жизнь по тундре отверженный - ищет Хрустальную Сиверсию.
   - Зачем? - удивился Сашка.
   - А вот зачем. Волк с метой изгнанника считает луну и сову своими небесными матерями - желтой и белой. Говорят, если появился в округе отверженный, можно услышать, как воют в небе луна и сова. И в эти весенние часы печали неразделенной любви рождается самый редкий цветок тундры - Хрустальная Сиверсия. Может, он распускается не только для отверженных, но и для тех, кто заблудился в пути.
   Сначала о приходе весны едва уловимый знак подают звезды. Они бледнеют, и, кажется, их свет едва теплится. Дунь посильней ветер Арктики, - и они угаснут. Но проходят минуты, и звезды снова разгораются. Словно кто-то подбавил жару в великой космической топке. Дыхание тундры в час обещания солнечного света становится другим. Это время особой тишины, когда можно услышать за тысячи километров летящих на север птиц, ворчание медвежонка в берлоге, писк лемминга, взмах крыльев полярной совы. Вот тогда-то и рождается на свет Хрустальная Сиверсия. К сожалению, полярная весна уже давно закончилась, и увидеть эти замечательные растения нам не доведётся. Красиво излагаю?
   - Красиво. Ничего не скажешь. Что можешь, то можешь,- согласился Сашка.
   - Творческая словесность может в некоторых аспектах нарушать обыденное словоупотребление. Однако, лишь постольку, поскольку последнее препятствует сближению объекта с понятием. Данное нарушение призвано вывести слово из границ сугубой бытовой утилитарности и показать, что гармония слова и гармония смысла - не одно и то же.
   Слово не только обслуживает смысл, но и влияет на него, имеет самостоятельное значение. Оно может улучшать смысл, поэтому не всегда следует за мыслью, возможна обратная ситуация. Никакая логически связная конструкция не абсолютна.
   Любая идея нуждается в совершенствовании. Когда слово ведет за собой смысл, происходит воздействие эстетического на рассудочное. Творческая словесность есть путь к истине через красоту.
   - Ладно, кончай умничать...
   - Мысли простираются до таких пределов, о которых мы понятия не имеем, и... иметь не хотим. Обрести бы крылья! Вот тогда бы Муза за мной погонялась.
   По дальней дороге, до которой от нас не менее километра прогремел вездеход, который тащил за собой балок. Очевидно, на базу возвращался вчерашний.
   Приняв внутрь необходимую порцию еды и допинга, ребята убегают вверх по ручью искать зайцев на ужин.
   Меня же после еды сильно тянет ко сну. Сказывается вчерашний тяжелый день и недосып. Залезаю в палатку и, не обращая лезущих туда вместе со мной комаров, предаюсь воздействию Морфея. Правда, для лучшей лучшести напяливаю на себя накомарник.
   Уже засыпая, я впал в такое состояние, которое называется мыслительно философским процессом души и тела.
   Сон - великолепное средство борьбы со временем. Никогда так хорошо не спится, как в предчувствии изнурительной работы. Это состояние сравнимо с детством. Все свершения и победы впереди, ты ни за что не отвечаешь, твои пятки прижимаются к прохладной колючей траве, и солнце, как добрый папаша, шлепает по попке.
   Кузнечики исполняют концерт Рахманинова, а толстые шмели на бреющем полете участвуют в половой жизни цветов. Мир не имеет других красок кроме голубого, розового и цвета янтарной струйки, так естественно вытекающей в природу из животика довольного жизнью и собой путешественника.
   Вдруг небо хмурится, и тяжелое металлическое облако закрывает треть вселенной. У облака до земли свисают две молнии - завязочки. Они волокутся по местности, корябая в ней глубокий овраг.
   Вам делается жутко. Сейчас облако настигнет вас и, обрушившись всей своей водяной тяжестью, прихлопнет. На облаке огромными буквами значится: "Пора вставать, труба зовет!".
   В этом месте вы всем телом вздрагиваете и просыпаетесь...
   Люди со слабой нервной системой мгновенно вскакивают, не успев как следует очнуться от предыдущего состояния своего организма, бросаются к рабочему месту и начинают суетиться и что-то лихорадочно делать. Так поступать не следует, по крайней мере сразу. Есть риск дать себя увлечь этой самой работой и заниматься ей черт знает сколько, затратив массу полезного для вас времени. Нужно всегда помнить, что работа не волк, а произведение силы на расстояние.
   Однако неопытные люди так и поступают. Напротив, прежде чем занять организм производительной деятельностью, необходимо сесть и как следует поразмыслить. Лучше всего начинать размышления с общих вопросов мироздания, затем плавно переходить к миру искусств и, в конце концов, решительно браться за вопросы государственного характера.
   К примеру, я в таких случаях бьюсь над проектом канала, соединяющего Тихий и Атлантический океан через Евразию, придумываю математику для идиотов или вынашиваю замыслы генетического синтезирования кота, питающегося тараканами.
   Уверяю, вас, увлекательнее времяпрепровождение придумать трудно. А главное, если вам не придется сделать открытие, которое осчастливит человечество, всегда есть утешение встать вровень с великими умами всех времен и народов, которые также мало преуспели в этом занятии.
   Соприкоснувшись с глобальными темами философии и жизни, мне, например, даже как-то стыдно опускаться до прозы приготовления завтрака или примитивного мытья посуды.
   Таким образом, легко убедиться - как пишут в научных статьях там, где проверить что-то невозможно - что труд не является фатальной неизбежностью.
   Научится лениться тихо, наедине с собой - лишь первая ступень в постижении нелегкого учения о тщете всякого усилия.
   Истинной зрелости достигает тот, кто избегает переутомляться публично. А здесь одного желания мало - здесь способности нужны: сообразительность, артистичность, глубокое знание человеческой психологии. Я понимаю, это трудно, но чего не добьешься, проявив известную настойчивость и упорство. К тому же вторая ступень ничто, в сравнении с третьей и высшей степенью изощренной лени, а именно: имитацией бурной деятельности в коллективе, с одновременным управлением деятельностью самого коллектива.
   Как точно заметил однажды умный Ряша.- Чем больше спишь, тем больше хочется.
   В идеале, сон вызывает бесконечное желание спать, что с успехом доказывают покойники. Нигде так не хочется спать, как в походе и на работе. Пожалуй, даже особенно на работе.
   Я даже склонен приписывать это явление к аллергическим заболеваниям. Стоит на казенном стуле раскрыть перед глазами справочник по стандартам или математической статистике, как веки становятся тяжелее любого известного в природе металла. Кстати, подобные справочники действуют по-разному на различных людей.
   Один из моих сотрудников всегда читает справочник с видимым удовольствием. В некоторых местах он радостно потирает руки, в других ударяет кулаком по столу, найдя досадную ошибку. Случаются страницы, вызывающие у него тихий смех счастья. Зато другой, напротив, берет справочник, как если бы он брал в руки толстую покрытую бородавками жабу. Он не любит стандарты и статистику, они ему просто отвратительны. Поэтому он считает нужным превратить в ад жизнь окружающих, терзая их вечными уточняющими вопросами.
   Нельзя не согласится с утверждением, что справочником нужно уметь пользоваться. Во-первых, он удобен как подставка под горячий чайник. Во-вторых, в качестве пресса, а также для распрямления фотографий и гербариев. Некоторые впадают в ошибку, пробуя подкладывать справочник под ножки качающихся стульев и шкафов. Не делайте этого - они слишком толсты.
   Но больше всего справочник незаменим на рабочем столе, как не очень мягкая, но зато нужной высоты подушка.
   Теория описывает три стадии засыпания на рабочем месте:
   Первая: Глаза закатываются вверх и принимают абсолютно бессмысленное выражение.
   Вторая: Подбородок начинает настойчиво искать опору.
   Третья: Борьба остатков сознания с глубокой комой, которая может завершиться страшной судорогой, падением на пол, когда сиденье стула, на котором вы так мирно спали, еще хранит форму ваших ягодиц, или даже увольнением. Поэтому, внезапно очнувшись, человек старается всем своим видом показать, что он вовсе и не спал, а так, знаете, отвлекся, впал в мечтательное настроение.
  
   Проснулся я лишь от того, что в лагерь вернулись охотники на зайцев. Ни одного ушастого они так и не обнаружили, зато притащили с собой первый грибной улов: штук двадцать отличных подосиновиков и подберёзовиков.
   Говорят, что вдоль ручья во мху можно набрать их можно набрать сколько хочешь.
   Снова разжигаем костёр, благо деревянный брус, притащенный Ряшей, всё еще снабжает нас древесным горючим, и варим душистый грибной супец.
   Блюдо получается на редкость наваристым и вкусным. Правда. Ради объективности, нужно отметить, что здесь на свежем воздухе практически всякая еда кажется вкусной.
   Ужинаем этим супом и чаем. Под суп Саня снова предлагает коллективу принять, как он выражается "совсем немного - по плёночке".
   За ужином нас почему-то потянуло на литературу. Оживленно обсуждаем и философствуем на темы Булгакова, Платонова и Чингиз Айхматова с его "Плахой". Мне почему-то вспоминается роман Орлова "Альтист Данилов". Саня вспомнил про роман "Хребты Саянские".
   Тихо и мирно шумит ручей, гудят никогда не устающие комары, плывут по небу тучки - странницы. Мы отдыхаем.
   Я постоянно удивлялся прелести неба на Севере: его чистому, слабому сиянию на фоне громоздящихся ослепительно белых горных вершин, постоянно меняющих свои формы и очертания, пока не сообразил, что это освещаемые лучами заходящего солнца облака. И весь этот хаос радости, бьющийся в груди, постепенно сформировался непонятным для меня образом в острое и непреодолимое желание - попытаться описать всё, что я сейчас вижу и чувствую.
   Вот и сейчас находящееся у самого горизонта солнце подсветило облака, и они приобрели удивительно красивую окраску.
   Снизу - темно синие, к середине они высветлялись до бледного светло серого оттенка, а сверху преобладали розово-желтые и даже оранжево-желтые оттенки.
   Перед сном Ряша решил наладить новый кораблик, который он смастерил специально для этого похода. Старый и испытанный мы оставили в прошлом году на Курчуме.
  
   Умывшись на ночь репелентом,
   И застегнув у палатки полог,
   Я становлюсь интеллигентом,
   И сон мой красочен и долог.
   А Север снова тучи нагоняет,
   И закрывает горы пеленой,
   И ветерок, слабея, затихает.
   Весь мир окутан прозрачной тишиной.
  
  
   КИТАЙСКАЯ ФИЛОСОФИЯ И ЧАЙ.
   РАЗМЫШЛЕНИЯ О ДОРОГЕ.
   2 августа. Ночью снова шел дождь. Вся трава по склонам покрыта блестящими водяными капельками. И хотя сейчас дождя уже нет, но всё небо сплошь затянуто плотными свинцовыми тучами. Только далеко на северо-западе, почти на самом краю горизонта виден ослепительно яркий кусочек голубого неба.
   Сегодня Воскресенье! Двадцать четыре часа жизни, собираю­щиеся в маленький квадратик на картонке карманного календарика, за пределами года сокращающиеся в точку, исчезающую, расплывающуюся в потоке времени, как в реке бесследно расплывается сорвавшаяся с листа капля уже отшелестевшего дождя...
   Завтракаем гречневой кашей с тушенкой.
   Пустота в желудке порождает активность в движениях и загадочный блеск в глазах. Впрочем, чем лучше аппетит, тем меньше в нем нужда.
   Ряша уверенно заканчивает поедание своей порции и, окончательно вычищая миску, спрашивает Сашку.- Слушай, Сашок, ты не знаешь, когда наступит всемирный голод?
   - Когда китайцы выбросят свои чопстики и начнут есть вилками,- отвечает тот, не отрываясь от еды.- Для неграмотных поясняю, что чопстики - китайские палочки для еды, раскрашенные лаком для волос.
   - Не ври. Куайцзы - так называется палочка для еды,- возмущается Ряша.
   - Куайцзы - это для простолюдинов, а чопстики - для аристократии. В каждом человеке спит гений, а бодрствует профан.
   Они, наверное, ещё долго бы спорили, как в действительности называются в Китае палочки для еды, но в словопрения вмешался я.
   - Слушайте, друзья мои. Сейчас я вам расскажу притчу о китайской мудрости, и вы поймете, что к чему.
   Один знаменитый китайский философ однажды спустился с горы и увидел, как маленький ручеёк впадает в большой ручеёк.
   Философ спустился ещё ниже и увидел, как большой ручеёк впадает в маленькую речку.
   Философ спустился совсем низко и увидел, как маленькая река впадает в большую реку. Философ остановился и сказал про себя.- Большая река всегда ниже маленькой реки. Самая большая река всегда ниже всех рек.
   Так и у нас. Умный всегда должен быть ниже дурака. Самый мудрый всегда должен быть ниже всех прочих, ведь его ум больше и вбирает в себя все прочие умы. Таков, например, мой ум!
   Китайцам (а их сейчас примерно девятьсот миллионов человек) очень понравились слова великого философа.
   Из-за этого все не китайцы совершенно не понимают китайцев.
   Если при встрече два китайца начинают усиленно кланяться друг другу, то не китайцы думают, что это они из вежливости.
   На самом деле, наклоняясь, китаец становится ниже и этим говорит собеседнику.- Ты - дурак, а я - умный!
   Оскорблённому собеседнику ничего не остаётся, как сделать в ответ то же самое.
   И так они, бывает, спорят часами и никак не могут разойтись.
   После моего рассказа спорщики почему-то действительно замолкли: то ли они осмысливали услышанное, то ли забыли, о чём спорили.
   Тонкие мысли быстро запутываются, толстые - плохо связываются, а незаконченные - растрепываются.
   У Сашки и меня побаливают поясницы.
   Он шутит, потирая свою спину.- Всегда нужно знать закон Джонсона и Лерда, который гласит "Радикулит обычно начинается в ночь, когда заканчивается спирт". Для здоровья весьма полезно его иметь.
   - Шевели всем, что удастся расшевелить!- хохочет Ряша, у которого ничего не болит и не ноет.
   Трогаю свое лицо и с отвращением обнаруживаю, что оно уже всё покрылось жестким и противным волосяным покровом. Уже здесь выясняется, что ни один из нас не взял с собой никакого зеркала, В связи с этим возникает проблема: как бриться не электробритвой, а станком, не глядя на место бритья?
   Я для себя решаю её так: не буду бриться совсем. Посмотрю в конце похода, что из этого получится.
   Комаров, как и всегда, тьма, но мы на них уже реагируем довольно вяло.
   После завтрака начинаем более внимательно обследовать ручей, по которому мы намереваемся протащить на Лангот наши лодки.
   В результате выясняется, что ручей очень мелок и сплошь забит крупными камнями. Более того, метров через пятьсот ниже по течению он разбивается на густую сеть узеньких проточек, которые еле - еле журчат между камнями. Таким образом, мы с грустью обнаруживаем, что протащить по нему наши ЛАСы не удастся.
   Решаем тащить наши лодки по траве, тем более что после дождя она влажная и скользкая.
   До Лангота, как мы и думали, остается ещё около двух километров. Последние метров триста лодки придётся волочь по зарослям карликовой берёзки. Для Ряшиного ЛАСа это не страшно, так как он защищён от сучков и острых камней брезентовым чехлом, а вот с моим придётся повозиться.
   Километрах в полутора от нас виднеются три чума. Около них бродят олени и люди. Похоже, что это летнее становище хантов.
   - Ряша, гляди, становище местных троглодитов показывает на чумы Сашка.
   - Сам ты троглодит. Это ханты, а может ненцы, а не троглодиты отвечает Ряша.
   - Читать больше надо. Тогда и удивляться не будешь. Западногерманский археолог Мюллер-Бек заинтересовался тем обстоятельством, что в то время, которое принято называть пещерным, а его людей - троглодитами ("пещерными") люди в действительности предпочитали жить и строили жилища, напоминающие юрты, чумы или вигвамы, отнюдь не в пещерах, а, по крайне мере, вблизи от них. Для этих построек использовалось дерево, кости мамонтов, китов.
   Ученый постепенно пришел к выводу, что пещеры использовались или в самых крайних случаях для жилья, в основном, это было в случае стихийных бедствий или нападения врагов. Долгое пребывание в каменной холодной и влажной пещере опасно для жизни человека - современные примитивные народы практически в пещерах не живут, да и мы сами знаем, каково жить в бетонном или каменном доме по сравнению с деревянным, который "дышит".
   Пещеры же, по мнению исследователя, были своего рода холодильниками, хранилищами пищи, кухнями и "трапезными", где племя собиралось особенно во время ненастья. Именно этим объясняются следы кострищ в пещерах.
   К подобным же выводам пришли и кубинские археологи, исследовавшие пещеру Санта Рита вблизи города Ольгина. Стоянка по возрасту была отнесена к позднему неолиту, Судя по находкам, пещера была складом, хранилищем оружия, орудий труда, посуды. Сами же мастерские, как и жилье, находились неподалеку от пещеры.
   Я оставил своих приятелей за выяснением вопроса о том, кто такие троглодиты, а сам с интересом осматриваю местные достопримечательности.
   Меня всё больше удивляет и очаровывает мир северных цветов и трав. Уже август месяц, а здесь во всю цветут великолепно пахнущие лесные фиалки, или как их называют жители Подмосковья, Любки. Фиалки эти занесены в Красную книгу.
   Кроме фиалок вокруг множество других цветов: полевая герань, мелкий малиновый репейник, жарки, незабудки, кошачья лапка, желтые ромашки, гвоздика, колоколообразные хлопушки и еще масса неизвестных мне видов.
   Повсюду видны островки белоснежной пушицы, "ватные" бутоны которой развеваются на свежем ветерке.
   На цветах ползали утренние дикие пчёлки, мохнато выряженные, как пляжные модницы, в макси-полосатые жёлто-чёрные пижамки.
   Пёстрая бабочка вспорхнула с нагретых солнцем камней, замахала крылышками, удерживаясь в тёплом воздухе на одном месте, а затем, словно приняв какое-то важное для себя решение, полетела куда-то в неизвестность по каким-то своим неведомым для нас делам.
   С трудом начинаем двигаться вперёд, перетаскивая лодки и вещи. Последние перетаскиваем отдельно от лодок.
   Рождённые ползать могут довольно быстро передвигаться.
   Ряша, как всегда, пытается оригинальничать и все-таки пробует волочить свой ЛАС по ручью.
   - Чтобы в пути тебя никто не обогнал, нужно идти своей дорогой,- умничает он.
   Но скоро он убеждается в бессмысленности этой затеи и присоединяется к нам, снова не преминув заявить.- К чему создавать искусственные трудности - ведь вокруг столько естественных.
   Через несколько минут он снова заявляет о себе.- Трудно ползти с гордо поднятой головой и полным брюхом. Вам проще - чем уже лоб, тем шире шаг.
   - Помолчал бы ты, широколобый с узким шагом,- обиделся я.- Путешествие делает мудреца лучше, а дурака - хуже. Иногда полезно заниматься психоанализом. Копаться в первоистоках своих дегенеративных поступков.
   Дорога? Она здесь. Ждет тебя. Ждет твоего неосторожного шага. Ждет, когда ты шагнешь вперёд, забыв взглянуть под ноги. Она ждет.
   Ждет терпеливо и немного настороженно, а вдруг в последний момент все-таки взглянешь и не встанешь на нее? И тогда снова ждать... Многие сами ищут ее, но она не любит этого, полагая, что сама лучше знает - когда, куда и кого надо вывести.
   Ты никогда не знаешь, куда она тебя заведет, и даже не знаешь - в когда. И даже наивный вопрос "Зачем?" подчиняется ее законам и не находит нужным давать тебе ответы, пусть даже и самые глупые и пустые.
   Хотя бывают ли такие? Зачем? Зачем она? Пустые вопросы, на которых нет ответа. Она живет по своим законам и полагает, что каждый рано или поздно придет к ней, встанет на нее. Вот тогда она закружит, завертит, а кого и прямо вынесет, никуда не сворачивая. Но это случается редко, все чаще она соответствует определению "семь загибов на версту", хотя, если посчитать, то часто набирается и больше.
   Но зачем считать? Сколько ни есть, все наши. Можно, конечно, попытаться срезать углы, а кое-где и пробежаться по бездорожью. Мы частенько пытаемся это сделать, но как редко нам это удается...
   Все чаще мы идем, следуя всем ее изгибам, не в силах выйти за ее пределы. Прикованные к ее находкам, потерям, ухабам и канавам, заполненным чистой дождевой водой. Мы ищем, собираем, теряем, перепрыгиваем через кажущимися глубокими канавы, срываемся и убеждаемся, что это сантиметровая плёночка воды; смело шагаем в крошечную лужицу, где, кажется, кто-то всего лишь пролил стакан воды и оказываемся бултыхающимися по горло в воде, всегда разной, когда теплой, а когда холодной, иногда кристально чистой, а иногда мутной и мало кто из нас не умудрился побултыхаться в грязной. Границы ее не всегда четко очерчены.
   Те милые полянки на обочинах тоже принадлежат ей, и, сворачивая на них подремать часок или просто полюбоваться лежа в траве на проплывающие мимо облака, ты можешь даже и не надеяться, что сошел с нее. Она снова ждет тебя, но уже спокойно и чуточку снисходительно - добродушно.
   Ты никуда не денешься, ты принадлежишь ей. Но всегда нужно быть настороже. Она очень любит веселые фокусы. Все-таки иногда полезно смотреть под ноги. Не только камни на пути, но и простой неосторожный шаг, обернувшийся подвернутой ногой, она воспринимает со смехом и радостно предлагает свою помощь. Тебя начинают окружать призраки, пытаются радостно облегчить твои не такие уж и великие, как надо признать, страдания, и вот ты уже согласен платить за то, что, по сути, мог сделать и сам.
   Согласен... Сколько еще согласий выудит она из тебя? Всегда было интересно - зачем они ей? Что она с ними делает, коллекционирует, проводит статистику на предмет типичности? Или в этом просто ее задача - подкидывать тебе испытания и прошедших их выкидывать на следующий уровень? Интересно, а заметим ли мы сам факт перехода? Ведь и иллюзия перехода часто тоже служит испытанием.
   Но, однажды встав на нее, нам уже не сойти. Да и стоит ли? Ведь и ходить по ней можно по-разному. А насколько по-разному? - это уже каждому решать самому...
   Сашка первым с рюкзаком за плечами добирается до берега Лангота, успев при этом подстрелить выскочившую у него из-под ног куропатку.
   Будет на вечер супец из дичинки.
   В семнадцать часов по Москве мы в полном составе оказываемся на берегу Лангота.
   Первый беглый просмотр показывает, что сплавляться можно, хотя река в этом месте очень узкая, мелкая и часто разливающаяся на отдельные протоки. В русле много каменистых отмелей, чередующихся с глубокими ямами.
   К вечеру небо очищается от облаков, появляется солнышко. Вся густая тучёвка, как выразился Сашка, уходит на северо-восток и сине-чёрным пологом нависает над горами.
   Впервые в этом сезоне садимся в лодки и сплавляемся в течение полутора часов.
   Впереди простирается гладкая, без единого кустика равнина, а это значит, что дров на костёр там не наберёшь. Поэтому решаем останавливаться на ночлег здесь, на правом берегу, так как в этом месте имеется небольшой островок карликовой берёзки.
   Слева километрах в четырёх от нашей стоянки на гребне довольно высокого пологого бугра четко прорисовываются на фоне неба буровая вышка, несколько балков и палаток.
   Ставим палатку, разжигаем небольшой костерок.
   Минут через двадцать метрах в двухстах от нас прогремел вездеход, идущий откуда-то с верховий Лангота. Как выясняется через минуту, он направляется к буровой.
   Ветер меняется, и облака с северо-востока начинают наплывать на долину Лангота, и на нас. Похоже, что к ночи нас снова ожидает очередной дождевой полив.
   Наша палатка установлена среди кочек, под каждой из которых гнездятся тысячи комаров. Даже всё усиливающийся холодный ветер не успевает сдувать этих тварей с наших тел.
   Огонь едва теплится на сырых корневищах карликовой берёзы. Но мы упорно варим на нём свой ужин, так как кушать очень хочется.
   - Аппетит приходит вовремя, а вот еду опять задерживают,- ворчит Сашка.
   Сегодня будем вкушать рисовый супец с куропаткой и чай.
   Костёр на нашей сегодняшней стоянке весьма своеобразен: собственно, это не один, а целых два маленьких костерка, которые располагаются между тремя плоскими камнями, на которых мы устанавливаем для варки вёдра. Одно из них Сашка "благополучно" перевернул, когда пытался загрузить в закипевшую воду рис для супа. Спасло нас то, что было одно запасное ведро с горячей водой. Постепенно коренья берёзки просохли, и костерки между камнями хорошо разгорелись и грели очень жарко.
   Уже во время дегустации супа выяснилось, что его автор, Сашка, забыл удалить из убиенной куропатки зоб, и он был сварен вместе с остальной съедобной частью птицы.
   Когда Ряша начал делить птичку на троих, зоб разорвался, и всё мясо куропатки покрылось зеленью не переваренной пищи. От этого оно сразу потеряло свою аппетитность и привлекательность.
   Попивая ароматный и крепкий напиток, я спрашиваю своих приятелей, которые с таким же смаком пьют из своих кружек,- Хотите, я вам ещё и про чай расскажу?
   - Давай, рассказывай. Историк ты наш доморощенный.
   - Слушайте. Круговорот воды в природе гарантирует: все, что мы пьем, уже когда-то пили.
   Хотя китайцы и придумали делать вкусный и полезный напиток из листьев чайного куста, им с этим всё время не везло.
   Сначала индусы отобрали у китайцев первое место по производству чая. Потом многие, вообще, решили, что чай это индийский напиток. Так и стали говорить: Индийский чай со слоном.
   Китайцы через арбитражный суд потребовали возвращения исконного названия придуманному ими напитку.
   Вроде бы здесь они одержали победу. Главные потребители чая англичане согласились признать права китайцев на название напитка.
   Однако, коварные колониалисты, сговорившись с индусами, все-таки обманули доверчивых китайцев.
   Страна китайцев по-английски называется Чайна. Однако название напитка Чай английские империалисты не стали использовать у себя, а отдали другим империалистам Российским. Это было сделано потому, что Российские империалисты, во главе которых стоял некий Александр, собирались тогда захватить Индию.
   В результате возникла путаница. Китайский напиток называется по-русски Чай. То есть, если перевести с английского, то это как раз и будет "Напиток из страны китайцев".
   Однако по-русски страна китайцев называется не Чайна, как у англичан, а Китай. Поэтому, русским непонятно, что чай это напиток из Китая. А в английском языке, где Китай называется Чайна, сам китайский напиток называется Тии, поэтому, англичанам тоже непонятно, что чай это китайский напиток. Таким образом, англичане все-таки обманули китайцев.
   Кстати, некоторые знающие эксперты склоняются к мысли о том, что Тии на одном из многочисленных индийских языков означает "Напиток из Индии".
  -- Ну, ты и юморист. Мы думали, что что-нибудь серьёзное услышим.
   Облачность закрывает уже практически всё небо над нами.
   Снова с верховий мимо нас прогремел вездеход, который, как и первый, резво устремился к стоянке геологов. Эта машина под завязку забита людьми. Видны даже женские фигуры. Над вездеходом из торчащей выхлопной трубы валит густой черный дым. Не машина, а танк-пароход.
   - Гулять едут,- мечтательно заявляет Ряша и обращается к Сашке.- А ты, что такой грустный.
   - Я не грустный, я трезвый. Наливай, а то уйду.
   - Кто бы спорил, только не я. Анатолий, а ты будешь?
   - Нет. Я вас уважаю, но пить не буду.
   - Правильно делаешь. Двое - это компания, а трое - уже оргия.
  -- Тебе сколько лить - это он уже к Сашке, принимая от него кружку.- Интеллигентные люди никогда не станут пить из горлышка, если есть пустая консервная банка!
   - Уже достаточно.
   - Нет, ты не японец, хотя только что из Японии, Японцы говорят, что достаточно - это уже много, но японские женщины, как и все прочие, полагают, что много - это и есть достаточно.
   После ужина, согретые едой и очередной порцией граммулек ребята, хотя уже довольно темно, берут ружья и уходят на склон, как они выражаются, погонять зайцев.
   Бывает, ты ждешь зайцев в одном месте, а они тебя поджидают совсем не там и по другому поводу. Поэтому, не жди зайцев - скачи сам!
   В лагере они отсутствуют около полутора часов. Возвращаются пустые и недовольные. Говорят, что вроде бы видели одного зайца - призрака, да метрах в ста от них мимо пролетела низко над землёй большая серая куропатка, которая затем тоже оказалась зайцем - призраком.
   На обратном пути Ряша два раза будоражил засыпающую тундру выстрелами в воздух. Хулиганил.
   - Мокрые патроны жег. Всё равно для охоты не годятся,- пояснял он нам.
   Издалека, с буровой доносятся звуки музыки. Похоже, что Ряша прав и там вовсю гуляют.
   Метрах в ста от нас совсем низко над землёй медленно пролетела "снежная бабушка", так называют на Севере полярную или северную сову.
   Величиной эта "бабушка" чуть меньше филина. Огромные оранжевые глаза. Оперенье тёплое, плотное. Никакие холода ей не страшны - была бы только еда. Иногда совам приходится голодать и долго - до двадцати  тридцати суток. При этом птицы могут терять до половины своего веса. Правда, отыскав пищу, они очень быстро его восстанавливают. "Снежная бабушка" заядлый мышеед.
   До девяноста процентов её питания составляют тундровые пёстрые мыши - лемминги. Реже ей на обед попадаются зайцы и куропатки. Иногда бывают зимы, когда леммингов, не говоря уж о зайцах и куропатках, очень мало, тогда совы откочёвывают далеко на юг - в сибирские и казахстанские степи, или безлесное пространство Европейской равнины. Иногда их видят даже в странах Западной Европы.
   Природных врагов у "снежной бабушки" практически нет, а вот человека - охотника совы очень боятся, и подойти к ним близко по голой равнине чаще всего не удаётся.
   Вот и сейчас наша "бабушка", не останавливаясь, удалялась от нас всё дальше и дальше, пока совсем не скрылась из виду.
  
  
   ТАЙНЫ ПОЛЯРНОГО ЛЕТА
   И ПЕРВОЕ КУПАНИЕ.
   3 августа. Мы проснулись довольно поздно.
   Дул свежий ветерок. Небо постепенно очищалось, и к часу дня на нас из бездн вселенной весело взглянуло северное солнце.
   После перетаскивания по густогривью карликовой березки наша лодка начала интенсивно травить воздух из поддувного дна и с обеих бортов.
   Дыру на дне мы нашли довольно быстро: отклеилась старая заплата, а вот проколов по бортам найти не удаётся. Решаем пока заклеить днище, а дырья в бортах искать во время сплава.
   Ряша занимается своим любимым походным делом: мастерит мушек для ловли хариуса.
   По нашей глубокой убеждённости уже километров через десять ниже по течению должна начать ловиться рыбка, так что занятие его очень своевременное.
   Упорный Сашка всё-таки обнаруживает дыру в борту и быстро её ликвидирует с помощью двойной заплаты. Подкачиваем наше резиновое судёнышко, и оно вновь приобретает привычную форму и упругость.
   Теперь можно спокойно пускаться в дальнейшее плавание.
   Долина Лангота в его верховьях очень широкая и абсолютно плоская. Ширина её колеблется в пределах от двух с половиной до четырёх километров. Она вся покрыта густыми непроходимыми зарослями каменной карликовой берёзки. Видны отдельные островки невысокого ивняка.
   Каждый, живший на Севере, поражался взрывоподобному развитию северной природы. А ведь северная почва оттаивает на небольшую глубину, в ней нет червей, насекомых, бактерий, делающей благоприятной почву умеренных и низких широт. Почва пропитана водой, зачастую покрыта ею.
   И в этом слое влаги осуществляется своеобразный круговорот биологического вещества. Вода пропитывает не только почву, но и клетки, ткани растений. Она замерзает с наступлением холодов, и кристаллики льда разрушают ткани. Выработанное и накопленное за короткое лето живое вещество вновь оказывается вне клеток, законсервированное со всеми своими ферментами, микроэлементами до следующей весны полярным холодом. Весной это биологически активное вещество насыщает все болота, почву, водоёмы тундры.
   Тундра оказывается колоссальным резервуаром такого вещества. И именно эта биологически активная гидропоника делает жизнь в тундре не просто возможной, но и позволяет ей проявляться во всей своей красе во время короткого полярного лета.
   Но не все клетки разрушаются морозом, а только те, которые находятся в воздухе. Ткани, оказавшиеся в почве, которая сама промерзает, большей частью сохраняются, так как давление льда изнутри компенсируется давлением внешнего льда замерзшей почвы. Так подобное давление позволяет сохраняться тканям вмерзших в лёд рыб, тритонов. После оттаивания эти животные превосходно себя чувствуют.
   Появляющиеся зимой растения развиваются в питательном бульоне накопленного органического вещества, они не нуждаются в активной работе ферментов в такой степени, как растения низких широт. В условиях низких температур деятельность основных ферментов может быть ослаблена.
   Сильные ветры полярной тундры быстро иссушают верхние части растений. Это способствует интенсивному притоку питательных растворов в высыхающие части снизу. Растения растут быстрее, быстро наращивают свои ткани.
   Это обстоятельство заставляет по-новому посмотреть на причины миграции птиц. Это не только талая вода и незаходящее солнце, это и внеклеточное вещество, в избытке находящееся в окружающей среде, стимулирующее развитие молодых организмов птенцов. Не исключено, что в общем биологическом комплексе тундры растворённое в избытке живое вещество создаёт некое подобие биологического поля, информация о котором может служить своеобразным сигналом и компасом о времени старта для птичьих стай на север.
   Лангот разбросал по долине многочисленные и очень мелкие протоки - рукава, которые плетут только им одним понятные замысловатые кружева - петли.
   Сплав через каждые сто метров чередуется с перетаскиванием лодок по длинным каменистым отмелям.
   Нас спасает только то, что дно реки в этих местах твердое песчано-каменистое.
   В отличие от рек, которые протекают по лесистым поймам, здесь отсутствуют коряги, сучья и завалы. Им попросту неоткуда взяться.
   Первые пять километров сплава и волока нам навстречу " для полноты счастья и ощущений" всё время дул сильный и холодный северо-восточный ветер, который зачастую почти останавливал движение наших лёгких ЛАСов.
   В один из очередных разливов, когда мелкие проточки Лангота почти полностью затерялись среди высокой осоки и зарослей берёзки, над лодками стремительно пронеслась крупная утка.
   Охотничий азарт мгновенно овладел ребятами и они, схватив ружья, помчались вслед за улетевшей дичью. Охота длилась около часа, но закончилась ничем. Оба охотника вернулись к лодкам недовольными и разочарованными. Утка, по их рассказам, перелетала от одного озерка к другому. В неё стреляли, но охотничьего фарта на этот раз не было. Утке надоело играть с судьбой и она, матерясь на своем утином языке, улетела куда-то в глубь тундры.
   Правда, Саня притащил с собой маленького куличка.
   - Ряша велел,- оправдывается он передо мной.
   - Да, велел. Будем на ужин готовить борщ с дичью и грибами. А это вкусно и полезно.
   Сразу же после этой неудачной охоты со мной произошел весьма комический казус.
   Я сегодня одет в свой оранжевой болоньевый костюм, который прекрасно спасает от ветра, но доставляет большие неудобства при сидении на гладком и скользком борту лодки, так как задница всё время скользит по мокрой прорезиненной ткани.
   В одном месте после очередного перетаскивания лодки по мели я пытался забраться на неё и взгромоздиться на банку, но мокрые штаны предательски соскользнули с борта, и я, потеряв равновесие и опору, начал уверенно сползать спиной в воду. Зацепиться за что-нибудь в лодке мне не удалось, весла в руке тоже не оказалось - во время волока я закреплял его на багажнике. Пытаюсь упереться рукой в дно реки, но на мою беду в этом месте глубина уже достаточно большая, и до дна я не достал.
   Все мои лихорадочные усилия и манипуляции ни к чему хорошему не приводят, поэтому уже через несколько секунд я сидел задницей на дне Лангота. Вода доходила почти до груди. Очень быстро она наполнила мои сапоги и распространилась по всем укромным местам остальной одежды. Мне стало холодно, сыро и противно.
   Хорошо ещё, что сейчас нам с неба хитро улыбалось яркое солнце. Иначе мне было бы совсем не до шуток.
   Но даже под его лучами тело под мокрой одеждой мгновенно замерзает и покрывается мерзкими пупырышками гусиной кожи.
   Останавливаемся. Я сбрасываю с себя мокрые шмотки, а в это время ребята, укрывшись от ветра под единственным во всей округе низеньким, но довольно густым кустом ивы, пытаются на каких-то мелких сучках и веточках приготовить чай.
   Благодаря сильному ветру уже через полчаса вся моя одежда, за исключением, сапог высохла. За это время вскипела и вода для чая.
   Выпив по кружке крепкого и ароматного напитка, мы снова двинулись в путь.
   Постепенно долина реки стала сужаться, а сама река перестала разбрасывать по ней свои щупальца-протоки и слилась в одно русло. Её глубина сразу увеличилась, а течение значительно ускорилось. Сплавляться стало удобнее и веселее.
   На расстоянии километра от нас по правому берегу Лангота проходит дорога. По ней с грохотом проходят, дымя и воняя солярой, два вездехода, один из которых тащит за собой уже ставший привычным для взгляда, балок.
   Дорога сворачивает к броду, у которого обе машины остановились. Из них вывалилось наружу несколько фигур в брезентовых полевых костюмах. Фигуры несколько минут снуют по берегу, чего-то высматривая, а затем начинают выволакивать наружу какие-то ящики и тюки. Очень похоже, что в этом месте геологи, географы, строители или, кто их поймёт, какие другие поисковики собираются делать длительную остановку и разбивать лагерь.
   После разгрузки один из вездеходов, натужно ревя, форсирует реку и с ещё большей натугой и воем начинает подниматься на крутой склон близ лежащей горушки.
   Не останавливаясь около трудящихся поисковиков, мы поплыли дальше.
   Небо снова начинает затягивать плотными облаками. Усиливается ветер, и становится ещё холоднее.
   Река окончательно слилась в одно неширокое, но недостаточно глубокое русло. В нём всё чаще начинают попадаться отдельные округлые, выступающие из воды, камни. Дно значительно усложняет свой рельеф, и проходить мели становится всё труднее.
   Долина Лангота сузилась до полукилометра, а берега его стали крутыми и высокими.
   На них, к сожалению, всё так же практически отсутствует какая либо растительность. Исключение составляет всё та же каменная карликовая берёзка.
   На каменистых отмелях прогуливаются трясогузки и речные кулички-пискуны, своими плотными кругленькими телами, напоминающие темные шарики для пинг-понга.
   Из-за облачности и быстрого течения разглядеть проходы между камнями, а тем более подводные камни, становится всё труднее.
   Между тем течение всё ускоряется, и мы резво движемся вперёд, то и дело налетая на над и подводные преграды.
   В одной из таких быстрых каменистых шиверок мы вновь прокалываем днище нашей лодки, и оно начинает быстро терять свою упругость, от чего ноги теряют необходимую опору.
   Ряша сегодня заметно выдохся, справляясь со своим ЛАСом в одиночку, во время этого речного слалома. Говорит, что его начинает познабливать.
   Решаем, что на сегодня довольно, пора останавливаться на ночлег. Тем более что уже около десяти часов вечера по Москве, а по-местному полночь.
   Встаём на крутом, высоком правом берегу. Он переходит в ровное, но кочковатое равнинное плато.
   Вдоль самого берега массово растут грибы: всё те же подосиновики и подберёзовики. За каких-то двадцать минут мы набрали целое ведро прекрасной белковой пищи. Живём! Будет великолепный грибной суп с убиенным куличком.
   Снова возникает проблема с дровами. Их просто-напросто нет. С трудом во всё сгущающихся сумерках набираем кучку каких-то сучков и корневищ. Разводим малюсенький костерок, который в дальнейшем поддерживаем сырыми ветками берёзки. От них много дыма, который отгоняет от нас комаров и мошку.
   Через два часа муки кулинарного творчества благополучно завершаются, и мы садимся отведать дымящегося аппетитного супца.
   Ряша и Сашка сегодня почему-то сильно мёрзнут, а я, несмотря на дневное купание, чувствую себя весьма комфортно.
   Ряша завернул себя в чехол от лодки и стал похож на громадный серый куль.
   Чтобы согреться оба замерзающих походничка снова лезут в рюкзак за горячительным "виски" и принимают традиционные пятьдесят грамм.
   - Пользуясь случаем, хочу,- заявляет Ряша.
   - Жизнь бессмысленна, если этого не понять,- поддерживает его Сашка.
   Говорю им, чтобы не увлекались и экономили ценный продукт, так как весь поход ещё впереди, а питья осталось немногим больше пол литра.
   - Слушай, отстань,- недовольно бурчит Ряша.- Тот, кто просит совета - глуп, кто его даёт - самонадеян. Советовать можно лишь в деле, в котором сам собираешься участвовать. И это придумал не я, а великий поэт Иоган Вольфганг Гёте.
   После этих слов они уже не обращают на меня внимания и продолжают свое пьянство.
   С большим трудом докипячиваю на пытающемся всё время затухнуть костерке чай. "Дрова" все закончились, а сырые веточки берёзки гореть не желают.
   Ребята после борща и "виски" залезают в палатку и затихают.
   Зову их пить чай, но наружу кряхтя выползает в телогрейке и синих ночных кальсонах один Ряша. Сашка, не дождавшись чая, засыпает.
   Ряша что-то бурчит себе под нос и, обжигаясь, заглатывает чайный напиток, после чего лезет обратно в палатку.
   За ним лезу в палатку и я. Впервые в этом сезоне одеваю на себя противо радикулитный пояс, так как поясница ощутимо побаливает. Долго ворочаюсь: всё никак не могу поудобнее устроиться в спальнике.
  
  
   О ЛОВЛЕ МЕДВЕДЕЙ И ПЕРВЫХ ХАРИУСОВ.
   4 августа. Просыпаюсь в полдень по местному времени. На улице солнечно, ветрено и прохладно. Дует откуда-то с северо-востока. Именно там, на небе видна редкая серо-белая кучевка.
   Под берегом мирно шумит Лангот. Гудит проголодавшаяся мошкара и комары.
   Похоже, что надетый на ночь пояс помог: встаю без болевых ощущений в пояснице.
   После вчерашнего позднего ужина лицо чуть-чуть припухло. На ощупь определяю, что оно всё сильнее покрывается жесткой кудрявой щетиной. Интересно было бы взглянуть на свою образину в зеркало, Но чего нет, так нет. Приходится довольствоваться одними ощущениями.
   К палатке подходит довольный Ряша: он поймал на кораблик первых четырёх хариусов. Два из них громадные тёмно-изумрудные красавцы весом более килограмма каждый, два других оказались икряными хайрюзихами граммов по восемьсот.
   Решаем немедленно соорудить из них первую жарёху. Очень хочется рыбки!
   Разводя костёр, я говорю ребятам, что сомневаюсь в том, что мы втроём сможем одолеть четыре килограмма рыбы. Те отвечают мне, что съедим, да ещё и мало покажется.
   Вдвоем с Ряшей чистим рыбин, вырезаем из них громадные спинные плавники, чтобы засушить их для показа друзьям в Москве, после чего он приступает к таинству приготовления жареной рыбы. Профессионал раскладывает около костра инструменты - сковороду, ручку-сковородник и специально взятую с собой лопаточку из нержавейки для переворачивания рыбок, и продукты: свежую почищенную рыбу, подсолнечное масло, соль, муку и перец. Кроме самой рыбы он готовит ещё и своё фирменное блюдо: жареные потрошки.
   Мы с Сашкой ходи рядом и пускаем слюни.
   Перед вкушанием жаркого доедаем для большей лучшести вчерашний суп. За ночь он настоялся и был прекрасен.
   Через полчаса на берегу слышалось лишь плотоядное урчание: мы наслаждались великолепно приготовленными жареными хариусами. Жаркое было прекрасно и неповторимо, но, как прожорливы не были мои спутники, оказалось, прав был всё-таки я: после завтрака у нас осталась целая миска жареного хариуса.
   Растягиваем вырезанные плавники во всю их длину, немного присаливаем и раскладываем на двух плоских камнях под лучи солнца и струи ветра. Должны получиться неплохие экзотические сувениры.
   Накушавшись до отвала супом и великолепной свежайшей рыбой, решаем, что сегодня мы дальше не пойдём, чтобы не портить послечувствие от такого замечательного события. Будем сушить шмотки, заклеим, как следует лодку, половим рыбку, еще пособираем грибки, отдохнём, а завтра снова в бой.
   На этот раз, несмотря на сопротивление Ряши, корабликом завладевает Сашка и быстренько направляется с ним вниз по течению.
   Уже половина пятого. Над нами ярко светит солнце, посвистывает резки, холодный ветер.
   Проверяю выложенные на камни плавники. Они уже практически высохли и выглядят очень интересно.
   На северо-востоке над горами неподвижно повисли мощные шапки белоснежных кучевых облаков.
   Совсем незаметно к нашей палатке откуда-то из глубин тундры подошли два незнакомца.
   Невысокие, коренастые, в высоких болотных сапогах. Оба одеты в штормовки, из-под которых видны телогрейки. У одного из путников на голове красовалась непонятного цвета вязаная шапочка с помпоном, а за плечами болталась тульская курковка. Второй тащил за плечами большую вязанку сучьев.
   - Миша,- представляется несущий дрова.
  -- Серёга, - говорит тот, что в шапочке.
   Внизу под склоном раздаются шаги. Смотрю вниз и обнаруживаю там ещё одного здоровенного мужика, который тянет волоком голубую, похожую на большую мыльницу резиновую лодку, до верху набитую шмотками, среди которых отчётливо просматривается очень похожая на нашу телега. На мужике тоже напялена вязаная шапочка, а на ноги, по самое некуда - громадные резиновые сапоги.
   - Красавец,- тихонько вымолвил Ряша, обращаясь ко мне.
   Мысленно соглашаюсь с ним.
   Хотя... Дарвин в свое время собрал наблюдения путешественников об идеале красоты у неевропейских народов и пришел к выводу, что все находят красоту в собственном внешнем типе. Так, у китайцев красавица должна была иметь широкое скуластое лицо, плоский нос и удлиненные уши. В Индонезии коричневые женщины считались гораздо красивее европеек с кожей, "похожей на цветки картофеля". Негры Африки восхищались черным цветом кожи. Многие африканские племена оценивали красоту женщин по толщине зада. Особыми любителями пышных форм были бушмены и готтентоты - жители Южной Африки. Женщины этих племен имеют уникально жирные ягодицы. Путешествующий англичанин дивился на знаменитую красотой готтентотку, которая из-за зада не могла подняться с ровного места и толкала себя к склону, чтобы встать... Задницы! Как вы многолики...
   Громила помахал мне и своим спутникам громадной ручищей и расплылся широчайшей улыбкой, которая обнажила великолепные зубы, среди которых огнём полыхнул в солнечных лучах золотой зуб, а может быть фикса. После этого он вытащил нос своей голубой резинки на берег и поднялся к нам.
   - Здрасте всем. Палыч,- пробасил он.
   Все трое оказались туристами из славного города Калуги. Их забросили сюда вчера геологи на тех самых двух вездеходах, которые мы видели. В походы они ходят уже давно и по самым различным местам. Бывали они и в Саянах и в Якутии в районе Алдана. Знают даже старого Саянского браконьера Пермякова, который знаком и нам. В этот маршрут они идут совсем налегке: даже не взяв с собой палатку.
   - Мы сюда не надолго,- поясняет нам громила.
  -- А как выбираться будете? С Оби?- интересуется Ряша.
  -- Нет. Где-то приблизительно на трети длины Лангота строится мост, и мостовики уже сделали отсыпку. Там трасса, вездеходы, Выберемся.
   Самым разговорчивым из троих оказался всё тот же здоровяк с золотым зубом. Он увлеченно повествовал нам, что здесь на Ланготе встречаются даже медведи. Они приходят сюда вслед за мигрирующими северными оленями, и уходят обратно за стадами, которые с наступление холодов перемещаются на юг. На этой неделе один из таких бродяг мишек разорвал полог балка геологов.
   На Ланготе они уже не в первый раз, поэтому идут без карты.
   Стоя около нашего маленького костерка, Паша словоохотливо делится с нами своими воспоминаниями.- По молодости я в походы один ходил. Не зависишь ни от кого. Да и груза меньше. Правда, по вечерам скучновато бывало. Одиночество - это хорошо, но оно слишком расслабляет. Как только стемнеет, каждый куст вдалеке незаметно превра­щается в медведя. Стоит только податься вперед, чтобы присмотреться, и он тотчас делает бросок. Замрешь, и он остановился. Затаился. Осторожный... Старый, на­верно, опытный... Если не хочешь столкнуться с опасностью лицом к лицу - поставь её раком! Эй, матерый, я же знаю, что ты не медведь. Ты--куст. И хватит ломать комедию!
   Пришлось мне однажды даже наблюдать, как медведя петлёй ловили.
   Вообще ловля медведей петлями - дикость несусветная. Плыл я как-то раз с енисейскими рыбаками на лодке. Слышим - жуткий бычиный рев. Смотрим, у высокого крутоярья стоит на дыбах Потапыч. В передних лапах сучковатый чурбан держит и раскачивает, раскачивает его. Вот размахнулся с силой, да как швырнет в реку, и покатился за ним кубарем в воду. Еле выбрался на сушу, волоча за собой все тот же чурбан. Тут мы увидели, что петля-удавка, прикрепленная к обрубку толстенного ствола, захлестнулась поперек медвежьего брюха.
   Остановился Потапыч передохнуть малость. И давай награждать этого неотвязного "преследователя" шлепками-тумаками, давай кусать, царапать. А сам скулит, ярится от обиды. Постоял, постоял он у кромки обрыва и вновь принялся раскачивать ненавистное бревно, стараясь закинуть подальше. Чтоб, значит, совсем утопить. Ну и, конечно, опять бултыхнулся в Енисей.
   Насмеялись мы до колик в животе, глядя, как Михаило пытается утопить горемычную беду свою в реке. Стыдно, очень стыдно было стрелять нам бесплатного циркового клоуна, а иного выхода не оставалось. Ну, как спасти страдальца? Как снять удавку - злодейку? Никто из нас не осмелился взяться за это рискованное мероприятие. Да и патроны у нас в ружьях были только утиной дробью заряжены.
   Не нашлось среди рыбаков сердобольного деда Мазая. И до ближайшего поселка, чтоб вызвать добровольцев, было дня два хода на лодке. А за это время зверь наверняка бы утонул, выбившись из сил. Или, скорей всего, околел бы с голоду, запутавшись между деревьями.
   Павел умолк. Всем нам стало как-то не по себе. Лишь в костре с веселым, рассыпчатым шорохом потрескивали тонкие веточки. После недолгого молчания он продолжил свой рассказ.- Есть и тут, конечно, медведи, но вероятность встречи с ними, не будем принимать во внимание этот случай с буровиками, наверно, не больше вероятности прямого по­падания метеорита. Ну, может, и побольше, если устроиться на ночлег прямо на медвежьей тропе. Да если он и на­ткнется на вас, убежит. Они же всегда убегают... Хотя, всегда ли?
   Нет, конечно, могут быть медве­ди, и не обязательно все должно кончиться благополуч­но. И может быть дождь, ветер, холод... А темнота, на­полненная неизвестностью, стеной отгораживает весь мир. Только костер, звезды, чуть заметные силуэты вер­шин. Один. Страшно или не страшно? Ну, если честно, перед самим собой, тут ведь можно быть самим собой, вокруг никого... Наверно...
   В самые тяже­лые минуты, когда трудно и пло­хо, мы вспоминаем нашу мать.
   Только если допрашивать самого себя с пристрастием, не придется ли сознавать­ся во всех смертных грехах, в коих совсем не грешен? От излишней честности перед самим собой. Нет, не страшно.
   Чего раньше смерти помирать? Будет медведь, буду и думать, что делать. А пока... Разве так уж пло­хо побыть одному? Разве не к этому стремился? С ка­кой тоской после долгой городской зимы ждешь поля... Для всех -- одно объяснение, по возможности, остроум­ное.
   Я как чеховский сотский, когда долго не ходишь-- ноги болят. И тело своего требует. Может, и так. Тре­бует тело работы, но это ли главное? Труд из обезьяны сделал уставшую обезьяну. Вот и бежишь по ту сторону цивилизации от усталости, головной боли, раз­дражения, неудовлетворенности, хитросплетения психо­логических тонкостей и сложностей. От месткома, науч­ных дискуссий, семейных недоразумений, общественных нагрузок. От суеты, толкотни, многолюдья. Лучше синица в руке, чем дятел в жопе. Всегда держись золотой середины, а она, как известно, находится между правым и левым яйцом.
   Я настолько люблю путешествовать, что завещаю после мой смерти сделать из моей кожи чемодан.
   А вообще-то прожить бы жизнь так, чтобы не быть никому должным. Ни друзьям, у которых занимал трешку до зарплаты, ни детям, кого обязан был взрастить и научить жить в этом непростом мире, ни миру, чьими благами так бесцеремонно пользовался всю жизнь... Вот, возможно, в чем цель жизни человека.
   Мотайте это себе на ус; у кого нет усов - намотайте на нос, когда вырастут усы - перемотаете.
   Слушая его, думаю.- Умный ты, Паша, человек. Большой, умный и, наверное, добрый.
   Предлагаем попробовать новым знакомым нашей жареной рыбы.
   Двое из них - Серёга и Миша отказываются, а Паша вежливо съедает кусочек и благодарит.- Если хорошенько не поесть - то где взять силы для борьбы с полнотой!
   После чего продолжился обычный в таких случаях трёп "за жизнь".
   Мы вспоминаем о марале Мишке, который был добыт Ряшей в прошлогоднем походе по Курчуму.
   Ряша лезет в рюкзак и достает оттуда кусок вяленой маралятины, приготовленной нашим умельцем кулинаром из того самого Мишки. Предлагает попробовать нашим новым знакомым.
   От этого деликатеса все трое не отказываются. Блюдо понравилось. Жуют и хвалят.- Вот уж никогда не думали, что на Полярном Урале придётся отведать вяленой маралятины.
   Предлагаем им почаёвничать. Мужики соглашаются, и предлагают в виде своего вклада охапку сучковатых дровишек для костра.
   Через двадцать минут все мы усиленно швыркаем из кружек крепкий и душистый чай, составленный из одной части "Бодрости и трёх частей индийского "Три слона" и настоенный на брусничном листе.
   После чая гости прощаются и уходят вниз по реке: двое, как и пришли, пешком по берегу, а третий по кромке воды, таща за собой голубую резиновую мыльницу.
   Сразу же после ухода походников в лагерь возвращается с рыбалки Сашка, очень сожалеющий о том, что незапланированное ранее чаепитие прошло без его участия. Он поймал всего одного, но очень крупного хариуса. Зато на берегу он накопал много золотого корня. Корень совсем не похож на тот, что мы привыкли собирать в Саянах: корешки тоненькие и очень мелкие.
   Около нашей стоянки охотится за рыбой большая чайка - поморник.
   Она то взмывает вверх, то опускается к самой воде, проносится над поверхность Лангота, и вновь резко взмывает ввысь. На фоне голубеющего неба великолепно смотрится её белая тушу, желтый клюв и двухцветные крылья: сверху темно-серые, а снизу ослепительно белые.
   Иногда чайка словно бы переговаривается с нами, спрашивая.- Ну, как дела? Нормально?- но, не услышав ответа, начинает резко хохотать.
   Действительно, её крик очень похож на короткий и резкий хохот.
   Чайки встречаются нам здесь довольно часто. Правда, большинство из них маленькие крачки. Они летают, как правило, стайками по три - пять птиц. Они очень любопытны: проносятся с громкими криками над самыми головами. Их особенно почему-то привлекает мой болоньевый костюм. Чайки стремительно пикируют на меня, а потом в стороне, образовав в воздухе вертящийся круг, оживлённо обсуждают увиденное.
   После ухода туристов из Калуги Сашка с Ряшей, прихватив с собой ружья и кораблик, ушли куда-то вниз по Ланготу. Хотят заняться сразу темя делами: поохотиться, порыбачить и ещё подкопать золотого корня.
   Минут через двадцать вслед за ребятами и я совершил километровую прогулку вдоль реки. Видел, как Ряша, переправляясь через реку, набрал в сапоги воды, разделся и долго отжимал промокшую одежду, после чего натянул шмотки на себя и направился дальше вниз по течению.
   По небу плывут редкие кучевые облака, и хотя светит солнце довольно холодно. Виной этого является холодный северный ветер. Правда он играет и положительную роль, так как сдувает большую часть комаров и поэтому не приходится пользоваться репелентом.
   Беру записную книжку, и на её страничках появляются навеянные сегодняшней встречей, совершенно не объяснимые строчки:
   В чём разница между уткой?
   В чём разница между веткой?
   В чём разница между шуткой?
   В чём разница между клеткой?
   В чём разница между дверью?
   В чём разница между мыслью?
   В чём разница между зверем?
   В чём разница между смыслом?
   В чём разница между лесом?
   В чём разница между снами?
   В чём разница между весом?
   В чём разница между нами?
   Не лучше ли нам подумать
   В чем мы неизменно схожи.
   Иначе придёт однажды
   И даст обоим по роже.
   Не лучше ли нам подумать
   Что сделали - я и ты.
   Иначе явится... утка!
   И будут нам всем кранты
  
   Уже девять часов вечера, а ребята всё ещё не возвращаются в лагерь.
   Мне надоело мёрзнуть на ветру, и я залез в палатку, а затем и в спальник. Сразу же становится тепло и уютно.
   Лежу, не опуская полога, и наблюдаю за перемещением облаков на том участке неба, который виден в треугольнике входа.
   Около десяти часов снаружи послышались шаги. Это вернулись запоздалые путники. Их улов не богат: всего один хариус.
   Правда они набрали целый пакет грибов, из которых была сооружена приличная жарёха на топлёном масле. Еда получилась на славу: пальчики оближешь и не один раз.
   Решаем двух пойманных сегодня рыбок засолить, чтобы уберечь от мух не потроша.
   К ночи небо снова полностью затянуло облаками. Стало очень холодно, Традиционная погода.
  
  
   НЕ УБИВАЙТЕ БЕЛЫХ ЛЕБЕДЕЙ
   И НЕ СПИТЕ НА ЖИВОТЕ.
   5 августа. Сегодня мы встаём непривычно рано: мы с Ряшей вылезаем из палатки всего в половину девятого по-местному, а Сашка встал ещё раньше, и успел развести костёр и вскипятить воду в двух вёдрах. Готовим на завтрак рожки и кофе.
   После еды приступаем к ремонту нашей злополучной лодки, в которой всё еще имеются дырки, и Сашкин сапог, получивший ранение от какого-то острого сучка или камня во время его вчерашнего путешествия по берегам Лангота.
   Небо постепенно очищается от облаков. Это уже становится привычным во время этого маршрута. Вот - вот должно появиться солнце.
   Сворачиваем палатку, загружаем в лодки шмотки и ровно в полдень отплываем.
   Уже ярко светит солнце, Последние мохнатые облачка скрываются за невысокими хребтами. Ветра практически нет. Наступает благодать.
   Какими словами можно передать то, что сейчас творится вокруг? Увы, я не способен воспроизвести даже нечто, хотя бы отдаленно напоминающее музыку, исполняемую только что пробудившимися в тундре птицами и насекомыми. Тогда зачем мне столько букв русского алфавита? За каким лешим я знаю столько слов на разных языках? Уж, не для того ли, чтобы общаться на офисно-кухонном наречии с себе подобными, вздрогнувшими впервые после зимнего сна? Вздрогнувшими и затаившимися в предчувствии. Так все сжимается и замирает внутри, когда прыгаешь с высокого берега в студеную реку.
   Река состоит сплошь из мелких нешироких проточек - перекатов, сплошь забитых крупными камнями и с берегов заросших высокой осокой и ивняком.
   Проточки плетут по руслу замысловатые зигзаги и узоры.
   При высокой воде эти проточки по всей вероятности превращаются в небольшие порожки, но сейчас вода низкая, и нам приходится периодически вылезать из ЛАСов и тащить их за собой, выбирая путь между каменными глыбами и плитами.
   Таки Макаром мы преодолеваем около километра пути.
   Берега реки довольно крутые, высокие и сверху плоские.
   За одним из очередных крутых поворотов, метрах в ста впереди, Сашка, идущий по берегу, заметил плавающую крупную белую птицу.
  -- Гусяка,- орет он.
   Первым за мелкашку хватаюсь я. Делаю один выстрел, за ним другой. Попасть из мелкаша в плывущую цель не так-то просто.
   Делаю ещё три выстрела, лихорадочно заменяю обойму. Дёргаю за затвор, но он не желает подчиняться. Дёргаю за курок, никакого результата. Очевидно, сломалась или соскочила пружинка возвратно-спускового механизма. Говорят, что охотник обязан знать оружие, как внутренности своих штанов. Это не обо мне.
  -- Быстрее, чего ты там возишься. Быстрей мысли. Уйдёт ведь птичка. Уйдёт,- орёт Ряша.
  -- Не ори. Лучше бы помог.
  -- Помогу бескорыстно, но потом имей в виду...
   Мне почему-то, совсем не ко времени, вспоминается анекдот: Зайчиха увидела охотника и говорит зайчатам.- Ну-ка, закрыть уши! Сейчас он как всегда промажет, и так материться будет!
   В конце концов, мои усилия были вознаграждены, и мелкашка стала снова пригодна к стрельбе. Рождённый соображать мыслить не способен.
   За это время птица гусяка успела удалиться от нас ещё на несколько десятков метров. Однако плыла она медленно и неуверенно. Наверное, всё-таки была подранена и уже не могла летать.
   Прицеливаюсь и снова делаю подряд три выстрела. Все пули проходят рядом и несколько левее дичи. Наконец, четвертая, выпущенная мной пуля, попадает точно в цель, и птица, уронив голову на спину, затихает.
   К нашему великому огорчению это был не гусь, а прекрасный белый лебедь.
  -- Браконьер... Убийца,- ворчит Ряша, который сам ещё пару минут назад был готов стрелять и убивать, но тут же добавляет.- Раньше такую еду только на царский стол подавали, Говорят вкусно и очень полезно.
  -- Бедный лебедь был ещё жив и печально смотрел на нас своими умными, прекрасными глазами.
   - Всё... Я добивать его не могу,- заявляю я ребятам.
  -- Ага, как издалека пулять, куда попало, ты можешь, а из близи оказывается слабо - говорит Сашка.- Ладно, давай сюда пукалку.
  -- Он забрал у меня мелкашку и в упор выстрелом в голову добил лебедя.
   Сашка смотрит на Ряшу, на лице которого появляется полуулыбка полугримасса и говорит.- Будь другом, убери ты эту дурь с хари. Как говорят японцы, что-то херовато...
   После этого всем нам становится очень грустно и стыдно. Минут десять приходим в себя после неблаговидного поступка.
  -- Но делать нечего, оттаскиваем добычу в кусты, и там всем коллективом снимаем с неё шкуру. После этой операции, как свидетельство совершенного злодейства, остаётся гора великолепного густейшего белоснежного пуха и пера.
  -- Таким неприятным для нас способом мы поимели себе на ужин три килограмма великолепного птичьего мяса.
   Продолжаем сплав. И тут я, очевидно, в наказание за содеянное, как и вчера, в одной из очередных мелких шиверок, снова соскользнул с борта в воду. Всё-таки болоньевые штаны не годятся для сидения на скользком борту.
   Правда, в этот раз мне удаётся удержаться в лодке, поэтому намокает только часть задницы, да правый рукав гимнастёрки.
   Через двадцать минут мы подплыли к первому порогу на Ланготе.
   Порог был не сложным, но довольно неприятным. Река в этом месте сужалась до десяти метров и была зажата с боков невысокими, метров семь-восемь, крутыми скалами. Казалось, что её пропускают через специально созданные всевышним каменные ворота. Русло было перегорожено несколькими мощными валунами. Просматривались четыре прохода, два из которых были очень узкими, а в третьем как раз посередине торчал здоровенный острый камень.
   Для нас годился лишь четвёртый, расположенный под левым берегом. Заход в него был довольно сложен, так как было на расстоянии в десять метров сделать не менее трёх поворотов.
   Первым порог проходил Ряша, за ним - я. Сашка проследовал это препятствие пешим пехотинцем по берегу.
   Сразу же за порогом останавливаемся. Уже три часа дня. Всё так же ярко светит жаркое солнце. На западе у самого горизонта появляются кучевые облака самых невероятных очертаний.
   Пробуем ловить хариуса: сначала на кораблик, а затем в перетяжку. Через несколько минут у ног Ряши бился крупный красавец, а затем и ещё один. Однако на этом рыбацкий фарт закончился.
  -- Что-то рыбки в нашей речушке маловато. Если так и дальше пойдёт, то и домой привезти будет совсем нечего. Вот раньше рыба была, в воду без трусов не войдешь!- сетует Ряша.
   Река продолжает плести свои петли и зигзаги, и категорически не собирается становиться глубже. Всё те же мели и каменистые перекаты.
   Полу плывём, полу идём, полу тащим наши резиновые посудины вперёд.
   В семнадцать часов, за сотню метров после впадения в Лангот левого притока, который не указан на нашей крупной двадцатикилометровке, встаём на пережор.
   Берег в этом месте круто уходит вверх и на высоте пяти метров заканчивается ровным, как стол, каменистым плато, шириной метров в двести.
   За ним начинаются непролазные болотистые заросли каменной берёзки и ивняка, а ещё дальше начинаются травянистые пологие склоны холмов - горушек, уходящие к самому горизонту.
   На плато среди камней как будто кто-то нарочно рассыпал россыпи крупной голубики. Причём сыпал он их отдельными порциями - горстями через каждые десять метров друг от друга.
   Идём на свободный выпас. Набираем в горсть по два-три десятка крупных и сочных ягод и с удовольствием отправляем их в рот.
   Кустики, на которых растёт эта вкуснятина, просто микроскопические, высотой не более двух- трёх сантиметров. На каждом таком "гиганте" по одной-две ягоды.
   Тут же растут такие же микроскопические кустики брусники, но ягоды на них совсем незрелые. Только иногда попадаются отдельные бело-розовые экземпляры.
   Здесь же в кустах находим несколько подосиновиков.
   Пока мы с Ряшей прочёсываем плато и изучаем местную флору, Сашка внизу около воды готовит чай. На этот раз вокруг масса дров: какой-то сушняк, корни и коряжки, какие-то непонятного происхождения досочки.
   С едой для пережоров у нас напряженка: Колбаса закончилась. Остались лишь сухари, сахар и чай.
   Солнышко висит всё ещё высоко в небе, но греет, почему-то слабо. Очевидно все его тёплые лучи сдувает с поверхности тундры порывистый, холодный ветер.
   У Сашки постоянно рвутся новые, только перед походом купленные, сапоги, которые рекламировались магазином, как изделия высшего качества из отечественной высокопрочной резины.
   Не успел он сегодня утром заделать две дыры, как сапоги полезли по шву.
  -- Качество дешевым не бывает. За десятку только дерма кусок купить можно, - успокаивает его Ряша.
   После чая Ряша снова пробует ловить рыбу, но без успеха. Тогда он берёт кораблик и направляется к устью притока. Там ему везёт больше: сначала с крючка срывается одна рыбина, но уже через минуту он становится обладателем третьего за сегодня хариуса, а ещё через пяток минут и четвёртого.
   Сашка рассказывает, что сегодня ночью его мучили кошмары на производственные темы с вурдалаками и приведениями: не иначе, как после грибного жаркого.
   - Не боись, сны, как правило, бесплатные,- успокаиваю его я.
   - Но зато приходится смотреть все, что показывают.
   Да, даже в отпуске мы не можем полностью отрешиться от дел оставленных в Москве.
   Это беда цивилизованного мира и века интенсификации знаний и усилий. Все мы несчастные люди, перенасыщенные информацией и обязанностями.
   Только в таких вот условиях дикого отпуска, которые мы выбираем сами, будь то тайга, тундра или пустыня, можно несколько разгрузить перенапряженный мозг, изнасилованный радио, телевиденьем, газетами, совещаниями и другими источниками мощных информационных потоков, которые подобно космическому излучению вселенной постоянно воздействуют на современного человека.
   После пережора проплываем ещё пару километров и на чуть ниже стрелки, образованной рекой со своим левым притоком встаём на ночёвку.
   Приток, судя по очертаниям его устья, в нормальную воду очень мощный. Однако сейчас вода в нём едва прикрывает каменистое русло. Лишь в месте слияния с Ланготом он образует небольшую весело шумящую шиверку.
   По правому берегу притока располагаются не крутые протяженные холмистые складки. За одну из них спряталось небольшое озерцо.
   Метрах в трёхстах выше он прорывается через скальный каньончик.
   На самом горизонте выделяется на фоне неба высокий плоский хребет бурого цвета, в нижней части которого мы впервые видим отдельные чёрточки настоящих деревьев.
   Загоняем лодки в малюсенькую естественную бухточку, вытаскиваем на берег и разгружаем. Слава богу, сегодня обошлись без протираний и проколов.
   Место для стоянки удобное, защищённое от ветра крутым, высоким травянистым склоном.
   Уже довольно поздно, а нам предстоит нелёгкая и длительная процедура по приготовлению лебедя.
   Как ни странно, несмотря на отсутствие ветра, на стоянке практически нет ни комаров, ни мошки.
   Сашка заявляет.- Такого быть не может. Они где-то заныкались и чего-то замышляют.
   На площадке, где мы ставим палатку, растут шикарные кусты - букеты полевых гвоздик. Цветы алого и фиолетового цвета. Очень крупные - размером с пятикопеечную монету. В каждом таком букете не менее десяти гвоздик. Ножки у цветов высокие и твердые, хоть сейчас срывай и ставь в вазу.
   - Такие только любимой девушке дарить, - мечтательно произносит Сашка.
   - Или на рынке продавать,- опускает его на грешную землю Ряша.
   Кроме гвоздик на берегу растёт много дикого лука. Его сиреневые шарообразные головки так же очень живописно смотрятся среди бушующего вокруг нас разнотравья.
   Этот витамин будет нам очень кстати для приправы к экзотическому блюду из лебедя.
   Над рекой всё время носится семейка чаек - крачек и два крупных поморника.
   Собираем по бере гу дрова для костра. Сегодня недостатка в них не будет.
   Разжигаем боль шой костёр, и ставим вариться нашу птицу сразу в двух вёдрах, так как в одно она поместиться не смогла.
   Вариться она будет не менее двух часов, поэтому у ребят кроме меня, являющегося на сегодня шеф-поваром, времени достаточно для более интересных занятий.
   Сашка с корабликом уходит вниз по течению Лангота, где слышен шум переката и надолго пропадает. Когда он возвращается в лагерь, то на зависть неудачливому Ряше выкладывает перед ним семь штук килограммовых хариусов. Говорит, что ещё штук пять таких же гигантов сошли.
   После этого он присел на камень, осмотрелся и, обалдев от бесконечного простора горбато уходящей в даль тундры, задохнувшись от первозданной чистоты воздуха и аромата огненных гвоздик и петушков, камнеломок, оранжевоглазых ромашек с белыми трепещущими на ветерке ресницами, голубых незабудок, разомлев от усталости и красоты мира, умиротворяющих душу покоем и радостью пребывания на земле, медленно сполз на песок и задремал.
   Ряша не выдерживает такого бахвальства и, схватив кораблик, убегает к рыбному перекату. Через час он возвращается, и приносит с собой ещё трёх рыбин.
   Бросив их на землю, он заорал.- Эй, там у палатки. Пора на ужин.
   - Погоди, не толпись. Не мешай думать,- ответил Сашка.
   - А ты еще и думать умеешь,- засмеялся Ряша.
   - Ну, раз я думаю, что я думаю, то значит, я все-таки думаю. Нам не дано предугадать, как наше слово отзовется.
   - Кстати, о птичках. Ты знаешь, что такое членистоногие?
   - Конечно! Это когда, куда член, туда и ноги.
   Теперь рассмеялись мы оба.
   К приходу Ряши суп из лебедя был уже готов, слегка дымился в вёдрах и аппетитно будоражил наши ноздри своими неповторимыми запахами.
   - Нет, мужики, мы всё-таки с вами варвары и негодяи. Питаться лебедями грех,- говорю я ребятам.
   - Хорошо, раз ты такой чувствительный, давай назовём эту птицу гусем и тем самым успокоим свою совесть,- предлагает Ряша.- Тем более что сделано, то сделано.
   - Давай назовём,- соглашаюсь с ним я.
   После этой спасительной, как нам показалось, мысли хватаем миски и до краёв наполняем их дымящимся варевом.
   Бульон оказался на редкость великолепен, наварист, вкусен и необычен. С мясом было несколько хуже. Оно чем-то напомнило нам пористую резину. Есть его было можно только разрезав ножом на мелкие кусочки.
   Хотя удивляться было нечему. Это обычное явление с приготовлением дичи, которую пускают в еду сразу же после её добычи. Для того чтобы получить мягкое мясо дичь необходимо перед употреблением выдержать в собственно пере не менее суток, тогда получается сплошное объеденье.
   Мы же получили то, что и должны были получить.
   Зато вареные печень и пупок птички были просто объеденье.
   - Сашок, ты знаешь, что такое чувство?- спросил Ряша.
   - Чего, чего?- Сашка удивленно отложил в сторону ложку, которой он добросовестно очищал от варева свою объемистую миску.
   - Чувство,- повторил Ряша.
   - Ну-у...- пробормотал Сашка.- Чувство... Это,- он помахал в воздухе ложкой.- Это когда чувствуешь. Ну, то самое...
   Он попытался вернуться к прерванному занятию: зализыванию остатков каши.
   - А как это?- не унимался Ряша.
   Сашка недовольно посмотрел на него, снова отложил ложку.- Очень просто. Сидишь себе и чувствуешь.
   - А сейчас чувствуешь?
   - Чувствую, но сейчас меньше. Я жрать хочу.
   - Жрать это понятно. Ты уже и так много сожрал. Это у тебя надолго, если не навсегда. А вот, что ты чувствуешь?
   - То же, что и всегда. Кому много дано, тому ещё больше хочется.
   - А именно?
   Сашка напрягся, но сформулировать что-нибудь вразумительное не смог.
   - Может, ты чувствуешь себя творцом? Героем трудовых будней? - приставал Ряша.
   - Нет. Только не это.
   - Патриотом? Гражданином? Хозяином?
   - Нет. Другое чувствую,- упирался Сашка.
   - Неужели наследником великих традиций,- ужаснулся Ряша.
   - Больной я, что ли,- обиделся Сашка.
   - А может, венцом себя чувствуешь?- встрял я.
   - Это, каким же?- спросил меня Ряша.
   - Венцом природы, конечно,- заржал я.
   - А вот и нет!- Сашка швырнул ложку в миску.- Не чувствую я себя венцом.
   - А законную гордость?- продолжал приставать Ряша.
   - Нет. Отстань.
   - Так что же ты все-таки чувствуешь?- хором завопили мы с Ряшей.
   - А то!- яростно выдохнул Сашка и замкнулся.- Кстати, знаешь, что тело это огромный разум. Так сказал Ницше. И ещё он сказал, что это ни в коей мере не означает, что чем больше тело, тем огромнее разум. Часто бывает совсем наоборот.
   Выдав Ряше столь мощную сентенцию, он задумался.- А действительно, что же я все-таки чувствую? Ведь что-то такое привычное.
   После этого Сашка перестал обращать на нас всякое внимание. Он сидел, молчал и думал. Думал долго и сосредоточенно, пока, наконец, не понял, что давно уже чувствует себя дураком. Он все чаще ловил себя на мысли, что ни о чем не хочет думать.
   Мы с Ряшей сидели рядом с ним и ни о чем не догадывались.
   - Слушай, Саша, ты меня просто удивляешь своим олимпийским спокойствием. Ничем тебя не проймешь. И как только это у тебя получается?- снова начал приставать к мыслителю Ряша.
   - Все очень просто. Я хорошо натренирован. У меня дома теща, жена, двое детей, собака, кот и зажигалка, которая никогда не зажигается. А вообще-то, друзья мои, мы совершили сейчас чудовищную глупость.
   - В чём же она состоит глупость эта.
   - В том, что мы её не совершили. Откровенность и определенность - вот что нужно, если ты хочешь скрыть собственные мысли и запутать чужие. Можете мне поверить. Тем более что это сказал не я, а английский политик Бенджамин Дизраэли.
   Через полчаса мы насытились до отвала, и с трудом отвалились от костра.
   Тундра засыпала. Внезапно по склону горушки на фоне светлого небо отчётливо промелькнула тень. Заяц!?
   К сожалению до сегодняшнего дня мы так и не смогли увидеть этих зверьков, и поохотится на них, хотя весь берег и ближайшие склоны в обилии были удобрены заячьим помётом. Как правило, розы в жизни бывают раз в десять лет, а дерьма навалом и, при том, каждый день.
   - Зелёное и квакает... Что такое?
   - Заяц.
   Внезапно за дальней стеной кустов берёзки раздался громкий гортанный звук. Он немного был похож на крик летящего гуся, но значительно протяжнее, гораздо сильнее и мелодичнее. В нём было что-то от пионерской трубы, и от внезапно лопнувшей струны рояля.
   - Опять лебедь спокойно заявил Ряша, продолжая отхлёбывать из кружки чай.
   Сашка схватил ружьё и попытался рвануться на охоту за птицей.
   - Спокуха! Никаких охот и убийств. Лебедей больше мы не стреляем, потому как большой грех,- уверенно пробасил Ряша.
   Сашка послушно вновь положил свое оружие на место.
   Больше лебедь не кричал, и мы спокойно продолжили чаепитие.
   После ужина Ряша потрошил и засаливал пойманную рыбу. У нас уже имеется шестнадцать штук хариусов, которыми заполнился на половину один из двух ящиков.
   Сашка заполз в палатку и через несколько минут замолк, очевидно, заснул.
   Интересно, что спать он любит на животе. Я где-то прочитал: Если вы любите спать на животе, советуем изменить привычке, иначе у вас есть все шансы пополнить стройные ряды импотентов!
   И это не шутки. Испанс­кие сексологи поясняют: около 40% сексуальных расстройств -- как у муж­чин, так и у женщин -- обус­ловлены именно неправиль­ной позой тела во время сна...
   Испанские "секс - спаса­тели" пришли к выводу, что наибольший вред потенции приносят две позы. И одна из них -- на животе. Дело в том, что под тяжестью, не всегда легкого, тела мочевой пузырь сдавлива­ется, желудок зажимается, а о том, что происходит с ки­шечником, лучше промол­чать...
   В дополнение ко всем этим прелестям нару­шается кровообращение, что в свою очередь весьма пагубно отражается на потенции.
   Другой вариант неудачно выбран­ной позы во время сна -- слишком высокое изголовье. В этом случае хуже всего приходится мозгу. Пло­хая циркуляция крови снижает спо­собность гипофиза выделять гормо­ны, в том числе и половые. И как итог -- импотенция. Не впечатляет перспектива?
   Тогда прежде чем отдаться воле Морфея, располагайте ваше тело так, чтобы было удобно не только вам, но и работающим на вас внутренним орга­нам. И они ответят вам взаимностью.
   Я сидел у костра и предавался своим мыслям. Мне часто бывает холодно. И еще - одиноко. Но жаловаться на жизнь мне не приходится, потому, что время от времени меня что-то согревает.
   Вдруг, что-то нисходит на меня, и по всему моему телу разливается тепло. Это нечто, открывающее канал общения с небом. Озарение. Я ощущаю его не только эмоционально, но и физически. Сладкий груз опускается на мои плечи. Груз манны, падающей из космоса. Иногда это длится долго, иногда совсем коротко, так коротко, что я даже не успеваю согреться этим божественным теплом.
   Почаще возвращайтесь в детство. Черпайте оттуда целыми пригоршнями свет, чистоту и радость. Несите с собой по жизни и щедро делитесь со встречными.
   Те, кто умеют переключить обычный вечер на праздник, достойны перебраться на следующую ступеньку и встретить там тех, кто поможет продержаться ещё несколько дней. До следующего праздника. Или тех, кто несколько дней сумеет превратить в бесконечную прямую взлёта.
  
   О СЕРДЕЧНОЙ БОЛИ И БИТЬЕ БАКЛУШ.
   6 августа. Я проснулся около двух часов ночи от резкой ноющей боли в груди. Сердце... Такого у меня ещё никогда не было. Пытаюсь глубже и реже дышать - не помогает. В течение нескольких минут тело и сознание мучит эта постоянная и не проходящая боль.
   Становится несколько не по себе, поскольку в памяти ещё свежи воспоминания о Гонаме и трагических событиях произошедших с Борисом Здориком. Страшно, как ни странно, не за себя, а за ребят, которым предстоит много хлопот и неприятностей, если произойдёт что-нибудь серьёзное. Правда, здесь не Гонам и по нашим наблюдениям, да и по рассказам Калужан, километрах в шестидесяти отсюда ниже по реке работают мостовики - строители.
   Медленно, не делая резких движений, вылезаю из спальника и пытаюсь достать из рюкзака аптечку, которая как назло застряла где-то в его глубинах. В конце концов, я всё-таки добываю её и нахожу валидол.
   Беру таблетку под язык. Во рту расходится противная горечь. С напряжением жду результатов от воздействия лекарства. Боль постепенно становится несколько глуше, но до конца не проходит.
   Снова медленно заползаю в спальник, зажмуриваюсь и продолжаю ждать результатов.
   Ребята, ничего не подозревая, продолжают мирно предаваться сновидениям.
   Постепенно погружаюсь толи в полу сон, то ли в полудрёму. Начинают грезиться какие-то кошмары.
   В таком состоянии я нахожусь около двух часов, после чего боль в груди снова усиливается.
   Принимаю вторую таблетку валидола, и снова жду.
   На улице уже совсем светло: это видно даже сквозь опущенный и застегнутый полог.
   Ребята продолжают дрыхнуть, переваривая сытный ужин.
   Наконец-то боль постепенно затихает, но уснуть я никак не могу.
   Рядом начинает ворочаться Ряша
   Сообщаю о своих ночных ощущениях, на что он сонно зевая, бурчит.- Не боись. Второго Гонама не будет. Всё образуется. Сегодняшний денёк побалдеем, отдохнём, поспим, а там видно будет.
   Однако сон покидает и его. Ряша вылезает из спальника, натягивает сапоги и выбирается наружу. Через минуту отчётливо слышится, как он гремит вёдрами: очевидно собирается подогревать чай.
   Почти сразу же за ним просыпается и Сашка.
   В проёме палатки появляется Ряша с кружкой горячего крепкого чая.- На выпей. Должно полегчать.
   Я выпиваю несколько глотков, а затем незаметно для себя засыпаю.
   Проснулся я ровно в полдень от чётких шагов за палаткой: это вернулись ребята с утренней рыбалки. На этот раз клёва не было, и они принесли всего одного хариуса.
   Лежу, не вылезая из спальника, и пытаюсь осмыслить своё самочувствие. Медленно двигаю руками и ворочаю ногами. Похоже, что боли нет. Начинаю ворочаться с бока на бок. Глубоко вдыхаю в лёгкие воздух. Боли действительно нет. Неужели всё прошло? Посмотрим, время покажет.
   Хотите удивиться собственному существованию и порадоваться тому, что Вы, по крайней мере, более или менее еще живы? Возьмите какой-нибудь краткий список болезней и просмотрите его от А до Я. Все, что, как Вам покажется, имеет к Вам какое-то отношение, выписывайте на бумажку. Потом медленно прочтите.
   Кстати, вот что получилось у меня: адинамия невралгия аллергические состояния неврастения анемия невроз апоплексия ожог аритмия параноя артрит (ревматический) перелом костей астма (астматические состояния) перемежающаяся хромота астма бронхиальная печени поражения (токсические) атрофия половая холодность беспокойство потеря слуха бессонница противозачатие бронхит психоз возбужденность расстройства мозговой циркуляции вестибулярные расстройства рахит галлюцинации рвота головная боль сверхчувствительность головокружение солнечные ожоги гематома состояние после кровотечения делирий спазм депрессия стоматит дерматит тошнота дистрофия удар инфекции укус насекомых мания экзема множественный склероз эпилепсия мышечная релаксация шок.
   Одеваюсь и вылезаю из палатки на воздух.
   Всё небо затянуто плотными тучами. Тепло. Появились отсутствующие вечером комары и мошка.
   Убедившись, что я в полном порядке, ребята схватили ружья и убежали на озеро, где они, как им показалось, видели белые движущиеся пятна, которые с большой вероятностью могут оказаться гусями.
   Медленно брожу по берегу, пытаясь окончательно установить своё состояние. Похоже, что, тьфу - тьфу, сердце успокоилось и ничего не болит.
   Над палаткой, как и вчера, всё время кружат белые поморники, смотрят на меня и хохочут: Гха, гха, гха...
   Во время своих исследовательских мотаний по берегу я обнаружил, что здесь много цветущей поляники или, как её ещё называют в народе, княженики или лап - морошки, или арктической малины. По моему мнению, это королева всех известных мне ягод. На вкус это нечто среднее между малиной и земляникой. Внешне, ягода похожа на морошку, но красная. Кустик тоже похож на кустик морошки, но листья больше похожи на клубничные.
   Если следовать более точному определению, то Княженика - небольшое многолетнее травянистое растение высотой до 35 см с длинным и тонким ползучим корневищем. Стебель простой, прямостоячий, трехгранный с чешуйками при основании. Листья тройчатые, тонкие, морщинистые, на длинных опушенных черешках, с крупными прилистниками. Цветки верхушечные, одиночные, чаще обоеполые, изредка однополые, розового, розово-красного цвета, крупные, лепестков обычно 5. Плод - сборная костянка, очень похожа на плоды малины или ежевики, но более мелкая, красного, красно-белого, темно-вишневого или темно-пурпурного цвета с сизоватым налетом, очень сладкая. Цветет княженика в конце мая - июне, ягоды созревают в июле - августе.
   Многие жители срединной России не только не видели, но и не слышали об этой ягоде - прелестнице. На вид она напоминает малину, но растущую на низеньких кустиках, как брусника. По своему вкусу и запаху поляника не схожа ни какими другими представителями ягодной фауны и просто несравнима.
   Размяв ягоду губами, будешь ощущать её великолепный вкус и запах в течение целого дня. Жаль, что сейчас можно лишь наблюдать цветущие кусты, а не пробовать спелые ягоды.
   Княженику - полянику вспоминал в своих стихах Борис Пастернак.
  
   Лицо лазури пышет над лицом
   Не дышащей любимицы реки.
   Подымется, шелохнется ли сом, -
   Оглушены. Не слышат. Далеки.
   Очам в снопах, как кровлям, тяжело.
   Как угли, блещут оба очага.
   Лицо лазури пышет над челом
   Не дышащей подруги в бочагах,
   Не дышащей питомицы осок.
   То ветер смех люцерны вдоль высот,
   Как поцелуй воздушный, пронесет,
   То, княженикой с топи угощен,
   Ползет и губы пачкает хвощом,
   И треплет речку веткой по щеке,
   То киснет и хмелеет в тростнике.
   У окуня ли екнут плавники, -
   Бездонный день - огромен и пунцов.
   Поднос Шелони - черен и свинцов.
   Не свесть концов и не поднять руки...
  
   Через полтора часа вернулись Ряша и Сашка. Вернулись без гусей, которых они так и не увидели, но зато притащили целое ведро великолепных подберёзовиков и подосиновиков. Грибы громадные и абсолютно не червивые.
   Пока Сашка жарил на обед полную сковородку белкового кушанья, мы с Ряшей сбегали на ближайший склон и набрали литровую кружку крупной голубики, из которой Ряша приготовил сладкое варево, названное им компотом.
   На компот эта темно-фиолетовая жидкость могла походить только при очень большом воображении, но была весьма приятна на вкус.
   После жарки осталась ещё большая порция грибов на ужин.
   Уже около шестнадцати часов по Москве.
   Ветра практически нет, поэтому облака над нами висят неподвижно, закрывая небо и солнце.
   У меня разболелся затылок. Очевидно, сказывается ночное недомогание и, возможно, повышенное давление, как в атмосфере, так и в моём организме.
   Сытым ребятам на месте не сидится, и они собрались в очередную экспедицию, как называет свои пробежки по тундре Сашка. На этот раз объектом своих похождений они избрали расположенный километрах в трёх от нашего лагеря пологий хребет.
   Перед отходом Сашка достал своё японское удилище и, прицепив к нему "балду", сумел вытащить на берег ещё одного громадного хариуса. Это уже восемнадцатая рыбка для засола. Все последующие забросы снасти никаких положительных результатов не имели.
   Экспедиция к хребту продолжалась около трёх часов. Вернулись из неё походнички без дичи, но с очередным ведром грибов. От такой грибоуловистости моих друзей мне становится как-то не по себе.
   - Мы вот коллектив провиантом обеспечиваем, а ты лежишь и баклуши бьёшь?- говорит мне Сашка, вываливая свои трофеи на землю около палатки.
   - Оставь его в покое,- останавливает его Ряша.- С сердечком шутки плохи. Пускай отдыхает.
   Спасибо тебе, друг мой, за понимание и сочувствие.
   Кстати, насчёт баклуш и их битья...
   Давным-давно в лесах Семеновского уезда, а теперь района, Нижегородской губернии издавна завелся и укрепился промысел искусной обработки дерева в форме деревянной посуды. Там заготавливалась на всю Русь и Азию "горянщина" и "щепеной товар": крупная и мелкая домашняя деревянная посуда и утварь.
   Горянщиной называли лопаты, лодки-долбушки (они же душегубки), дуги, оглобли, гробовые колоды (излюбленные народом, но запрещенные законом), а так же сильный ходовой товар для разносных и сидячих торговцев, с легким или съестным товаром и для хозяйства -- лотки, совки, обручи, клепки для сбора и вязки обручной посуды.
   К щепным товарам относилась всякая мелочь: ложки, чашки, жбаны для пива и квасу на столы, корыта, ведра, ковши -- квас пить, блюда, миски, уполовники и другое.
   От этой мелочи и мастера точильного посудного дела назывались "лошкарями". Они мастерили и ту ложку "межеумок", которой вся православная Русь выламывала из глубоких горшков крутую кашу и хлебала щи, не обжигая губ, и "бутызку", какую носили бурлаки за ленточкой шляпы на лбу вместо кокарды.
   Они же точили и те круглые расписные чашки, в которых бухарский эмир и хивинский хан подавали почетным гостям лакомый плов, облитый бараньим салом или свежим ароматным гранатным соком, и в которые бывшая французская императрица Евгения бросала визитные карточки знаменитых посетителей ее роскошных салонов...
   Для такого почетного и непочетного назначения ходил с топором семеновский мужик по раменьям, то есть по сырым низинам, богатым перегноем. На них любит расти быстрее других лесных деревьев, почитаемое всходу проклятым, но здесь почтенное дерево -- осина.
   Оно вкраплено одиночными насаждениями среди других древесных пород и всегда силится устроиться рощами, имеющими непривлекательный вид по той всклокоченной, растрепанной форме деревьев, которая всем осинам присуща, и по тому в самом деле отчаянному и своеобразному характеру, что осиновая роща, при сероватой листве, бедна тенями. Ее сухие и плотные листья не издают приятного для слуха шелеста, а барабанят один о другой, производя немелодический шорох.
   Это-то неопрятное и некрасивое, сорное и докучливое по своей плодовитости дерево, которое растет даже из кучи ветровалов, из корневых побегов и отпрысков, трясет листьями при легком движении воздуха, горит сильным и ярким пламенем, но мало греет, -- это, непохожее на другие, странное дерево и кормило в те времена все население семеновского Заволжья.
   Было полезно оно в силу той своей природной добродетели, что желтовато-белая древесина его легко режется ножом, точно воск, не трескается и не коробится, опять-таки к общему удивлению и в отличие от всех других деревьев.
   Так вот, ходил неутомимый семеновский мужичок по раменьям и искал там самого крупного узорочного осинового пня, надрубая топором каждое дерево у самого корня. Не найдя любимого, он засекал новое и оставлял эти попорченные им дерева на убой лютому ветру. То дерево, которое приглянулось больше всего, мужик валил, а затем отрубал у него сучья и вершину.
   Осина легко раскалывается топором вдоль ствола, крупными плахами.
   Сколет мужик одну сторону на треть всей лесины, повернет на нее остальную сторону и ее сколет, попадая носком топора точнехонько в ту же линию, которую наметил, без циркуля, меря только глазом. Среднюю треть древесины, в вершок толщиной, или рыхлую сердцевину, он бросал в лесу: никуда она не годится, потому что, если попадет кусок ее в изделие, то на этом месте будет просачиваться все жидкое, что ни нальют в посудину.
   Наколотые плахи лесник складывал тут же в клетки, чтобы продувало их ветром, просушивал за лето и осень, а затем, по санному пути, вёз их домой. Эти плашки называли "шабалой" и этим же звучным словцом ругались, говоря: "без ума голова -- шабала".
   Каждый понимал тогда, что это значит: Ходит глупая шабала из угла в угол и ищет, кого бы схватить за шиворот или за пуговицу и поставить своему безделью в помощники, заставить себя слушать.
   И всё по тому, что как не было ничего дряннее этого дерева, которое теперь лесник сложил у избы, когда и цены такой дряни никто не придумает, так не было и человека хуже того, который много врет, без отдыха мелет всякий вздор, ничего не делает путного и мало на какую работу пригоден.
   Шабалы семеновский мужик привозил в деревню "оболванивать": для этого он насаживал не вдоль, как у топора, а поперек длинного топорища полукруглое лёзо и начинал этим "теслом", как бы долотом, выдалбливать внутренность и округлять плаху. Так получалась из шабала "баклуша", та самая, которую опять надо было просушивать, и которую опять-таки пускали в бранное и насмешливое слово за всякое пустое дело, за всякое шатание без работы с обычными пустяковскими разговорами. Насколько нехорошо в общежитии "бить баклуши" -- всякий знает без дальних объяснений: насколько нехитро сколоть горбыльки, стесать негодную в дело блонь, если тесло само хорошо тешет, -- словом, бить настоящие, подлинные баклуши -- сами видим теперь.
   В самом деле, притесал мужик баклушу вчерне и дальше ничего с ней поделать не может и не умеет -- так ведь и медведь в лесу дуги гнет, -- за что же баклушнику честь воздавать, когда у него в руках из осинового чурбана ничего не выходит?
   Впрочем, он и сам не хвастался, а даже совестился и побаивался, чтобы другой досужий человек не спросил: каким-де ты ремеслом промышляешь?
   Однако именно с баклушника начиналось искусство токарное.
   Приступают к своему делу токари, лошкари: мастера и доточники (настоящие), по общему правилу, с Покрова и работают ложки и плошки до самой святой Пасхи. Вытачивают, кроме осиновых, из баклуш березовых, редко липовых, а ещё охотнее из кленовых. За ложку в баклушах дают одну цену, за ложки в отделке ровно вдвое.
   При этом осиновая ценится дороже березовой, но дешевле кленовой. Да и весь щепеной товар изо всех изделий рук человеческих -- самый дешевый: сходнее его разве самая щепа, но и та, судя по потребности в безлесных местах, лезет иногда ценою в гору.
   Ложка в привычных руках так быстро оборачивается, что один опытный лошкарь вытачивает их в день до 250 штук из березовых и осиновых баклуш. Кленовых больше полутораста в день не успевали сделать, зато им и цена была другая: за тысячу белых из березы и осины давали по пять рублей, а за ту же тысячу кленовых целый тридцатник.
   Если бы не отставал тогда от этого от ремесла семеновский лошкарь (все-таки был он коренным землепашцем) на весеннюю, летнюю рабочую пору, то есть ровно на полгода, он, при своей скорости и ловкости работы, завалил бы ложками и чашками все базары и ярмарки в России.
   К вечеру сильно похолодало. Особенно неприятен был вновь появившийся северный ветер.
   Было так свежеповато, что я едва смог держать в руках ручку, когда пытался записать свои очередные дневниковые наблюдения.
   На ужин едим ставшие традиционными и уже несколько противными грибы. Кроме тяжести в желудках от приевшегося блюда ничего не ощущаем.
   После вечерней жарёхи у нас осталась ещё целая груда неприготовленных грибов. Сашка решает заняться сушкой грибов на зиму.
   - Привезу домой, детишки рады будут,- говорит он нам, нанизывая на прутики шляпки подберёзовиков.
   В полукилометре от нас выше по течению к ночи появилась палатка, и загорелся костёр. Это вслед за нами идёт очередная туристическая группа, осваивающая труднодоступный и "безлюдный" заполярный Лангот.
   После ужина снова ловим рыбу. Улов составили два хариуса - великана килограмма по полтора весом каждый.
   Во время чистки отрезаю у хариусов верхние и нижние плавники. Я уже решил, как их лучше использовать. Если сложить вместе два расправленных засушенных плавника, а между ними подрисовать продолговатое тельце с усиками, то получается великолепная громадная экзотическая бабочка. Смотрится очень необычно и красиво.
   Ночью снова страдаю. Только на этот раз не от сердечной боли, а от холодрыги.
   Хорошо ещё, что с вечера я догадался, как следует утеплиться: натянул на себя тельняшку, свитер и куртку от спортивного костюма, двое шерстяных штанов и носок. Несмотря на это, всё равно было холодно и противно. Не мёрзла только голова, которую надёжно защищала шерстяная шапочка.
  
   На берегу Ланготских волн
   Сидел я, дум великих полн.
   За мной закат в сто солнц горел,
   А я сидел, сидел, сидел...
   И был доволен я собой,
   А чайки реяли гурьбой,
   Но я сидел, сидел, сидел,
   И в даль далекую глядел!
   Сидел я, дум великих полн,
   На берегу пустынных волн...
   Чего же я такого съел,
   Что, сняв штаны, весь день сидел?
  
  
   О ЯГОДЕ МОРЕНГЕ И ЗАГАДОЧНОЙ
   ЗВЕЗДЕ БЕТЕЛЬГЕЙЗЕ.
   7 августа. Встаем в половину двенадцатого.
   Небо всё в облаках. Дует пронзительный ветер. Правда, если сравнивать эту погоду с ночной холодрыгой, то сейчас довольно тепло.
   Группа, стоящая выше нас, ещё не проявляет никаких признаков жизни. Отсюда хорошо видна их синяя палатка.
   Ряша готовит на завтрак оладьи из блинной муки и кофе. После того как он освобождает место на "кухне", костром завладел Сашка, который усердно жарит грибы.
   - Пусть продукт будет лучше в нас, чем придётся выбрасывать его в таз,- заявляет он.
   За завтраком оживлённо обсуждаем возможные варианты выхода с Лангота в Лабытнанги. В этом отношении у нас пока полная неопределённость.
   Один из вариантов таков. Грести против ветра на протяжении около шестидесяти километров по одной из многочисленных Обских проток, в которую впадает Лангот. На всём этом пути нет ни одного населенного пункта. При этом во время движения придётся решать сложную задачу правильного выбора пути, так как протока делится на множество отдельных рукавов.
   Другой вариант - доплыть до строящегося через Лангот моста и по трассе, по которой строители подвозят материалы и оборудование попытаться добраться до Харбея. Это где-то около сорока километров. После этого сплав будет проходить известным Ряше и Сашке маршрутом по Харбею через Сор и Вылпаст. Правда нам неизвестно, что это за трасса и что по ней движется.
   Сворачиваем наш лагерь около трёх часов дня и начинаем сплав.
   Река, как и в предыдущие дни, плетёт замысловатые кружева своих проточек по широкой пойменной долине. Неглубокие, шумные каменистые перекаты следуют один за другим. Иногда им дорогу преграждают небольшие, но глубокие песчаные плёса.
   По берегам всё ещё не видно ни одного приличного деревца, хотя ниже по течению по склонам горушек можно разглядеть тёмные пятна небольших групп невысоких лиственниц.
   Под каждым перекатом мы пристаём к берегу и продолжаем ловить хариуса. Заметных успехов в этом занятии мы пока не имеем: поймали всего две крупные рыбины.
   Во время одной из таких остановок, когда ребята занимались рыбным промыслом, я поднялся на крутой берег и обнаружил там широкую болотистую поляну -болотце, на которой росла морошка. Она ещё не полностью вызрела. Её желто-красные, очень яркие и крупные ягоды четко выделялись на тёмной зелени листьев. Конечно это был не тот янтарно-желтый золотистый цвет созревшей северного "ананаса", как иногда называют морошку.
   Называют ее ягодой наоборот или ягодой хамелеоном. Потому как сначала ягода зеленая, затем красная, а спелая - янтарно-желтая. Эта ягода стала известна славянам только при освоении земель Заволочья. Имеется версия, что название ягода получила от слова "морозка", так как цветет в весенние заморозки.
  
   Однако, вернее всего, это название финно-угорское. А вообще имен у ягоды великое множество, в каждой местности несколько. Так, в древности были такие: болотный янтарь, очи болотного (повелителя болот), болотный стражник.
   В новгородских, псковских, ленинградских говорах морошку называют: глажи, глоки, глыжи, глазовье, глажовник, глазневик, вахлачка, куманика, куманичина. Это все заимствования от аборигенов Севера. В разговорной речи Центральной России встречаются другие названия: медвежанник, медвежатник, каменица, мохлаки, неспелую морошку называют "рохкача", что считается заимствованием с карельского языка. В Архангельской области морошка - это морошник, малинник желтый, в Вологодской области - мурошка, в Пермской - мирпан, в Мурманской - мурой, в Ямало - ненецком округе, где мы сейчас находимся - моренга.
   Пробую ягоды морошки - моренги. Они оказались на редкость вкусными, и отдалённо напоминали мне не совсем созревшие зелёные яблоки, которые так любят подворовывать из чужих садов деревенские мальчишки.
   Срываю витаминные ягоды и одну за другой отправляю их в рот. Через несколько минут ко мне присоединились и рыбаки. Наша троица разбежалась по поляне, стремительно опустошая естественную плантацию.
   Рядом с морошкой на тех же высохших за лето болотах растет водяника - ледниковый реликт. Распластались на моховых подушках заросли вечнозеленого полукустарника. Созревшие ягоды черные, блестящие, привлекающие взоры. Ими можно утолить жажду, кроме того, ягоды заметно прибавляют бодрости человеку. В древности славянам эта ягода не была известна, узнали о ней новгородцы при освоении земель Северо-Востока. Кстати, известна эта ягода аборигенам Южной Америки и Фолклендских островов.
   Научное название полукустарника - водяника черная, а вот в народных говорах названий множество: вороника, вороньи ягоды, шикша черная, ерник черный (по цвету ягоды), накамник черный (часто растет в расщелинах скал), водяника (соку много в ягодах). Заимствованными из языков аборигенов можно считать следующие названия: сикса, стиха, сциха, сиха, чека, шабань. Морс из этой ягоды имеет такой удивительный цвет, какого не дает никакая другая ягода.
   Несмотря на имеющиеся у нас познания о водянике есть мы её не рискуем. Пусть себе растет.
   Пока мы занимались приятным и полезным для себя делом, нас догнала идущая вслед тургруппа. В ней было десять человек. Туристы из славного города Горького на Волге: восемь мужчин и две женщины. Идут на двух катамаранах: на одном экипаж из четырёх, а на другом из шести человек.
   Все, как и мы, уже в солидном возрасте. Суровые и невозмутимые. Экипированы на самые страшные и тягостные варианты, которые могут возникнуть в условиях суровой северной природы.
   Катамараны останавливаются около наших лодок, и их владельцы живо интересуются, как обстоит дело с ловлей рыбы. Ряша показывает им двух пойманных перед этим красавцев хариусов и говорит.- Ловим помаленьку, но не так, как хотелось бы.
   В глазах подплывших Горьковчан виден завистливый блеск. Говорят, что им пока не удалось завладеть ещё ни одной рыбкой из Лангота, хотя доставившие их сюда геологи клялись и божились, что с рыбой должен быть полный порядок и изобилие.
   По тому, как говорят о рыбалке, прибывшие туристы и, глядя на их снаряжение: на две жалких удочки на десять человек, понимаем, что и дальше бедолагам вряд ли удастся добиться сколь ни будь ощутимого результата в рыбалке.
   Попрощавшись с нами, Горьковчане отчаливают и через несколько минут их катамараны исчезают за очередным поворотом Лангота.
   Мы ещё минут пятнадцать продолжаем наполнять свои желудки ароматной морошкой, а затем тоже отплываем до следующего переката, где снова ловим, ловим и ловим рыбку большую и маленькую.
   Километров через пять такого прерывистого сплава мы добрались до места, где
   в реку с правого берега через каменистые преграды очень мелкими и многочисленными, почти невидимыми ручейками вливался небольшой приток. Сейчас, в малую воду эти ручейки были такими мелкими, что едва пробивались к руслу Лангота.
   По привычке останавливаемся, и в две удочки и один кораблик начинаем пробовать реку на наличие рыбы. И оказывается совсем не напрасно. Нас поджидает первая настоящая удача. Именно в этом месте мы становимся владельцами тринадцати великолепных килограммовых хариусов. Десять из них ловит Ряша на кораблик и трёх мы с Сашкой на "балду".
   Загрузив рыбу в лодки, мы продолжили наш сплав. Ещё через пять километров мы добрались до стрелки, образованной руслом Лангота с глубоким и довольно широким его притоком.
   Останавливаемся и начинаем очередной лов. Именно это место оказалось тем, которое запомнится нам на многие последующие годы. Здесь нас ожидала настоящая царская рыбалка. Хариус набрасывался на мушки-обманки, как бешенный. На каждый заброс "балды" следовала поклёвка. За каких-нибудь двадцать минут мы поймали тридцать семь хариусов: одиннадцать штук Сашка, одиннадцать штук - я и пятнадцать штук - Ряша. Штук десять рыбин сошли с крючка, ещё пяток выскользнули у нас из рук на берегу.
   Во время этой великолепной рыбалки выглянуло солнышко, и это сделало её ещё более приятной и запоминающейся.
   Рыбу можно было бы ловить и дальше. Наверняка мы вытащили бы ещё штук пятьдесят таких же крупных красавцев. Но мы своевременно останавливаемся. Во всём, в том числе, и в рыбной ловле, должен соблюдаться порядок.
   У нас в лодках более пятидесяти килограммов рыбы, которую следует почистить и засолить, а это работа не из лёгких. Блестящие серебром на солнце тушки хариусов заполнили практически всё свободное место в лодках. С трудом находим пространство для размещения ног.
   С сожалением оставляем этот удивительный естественный рыбий садок и продолжаем сплав, тем более что часы уже показывают десять часов вечера.
   Километрах в трёх ниже по течению на крутом и высоком левом берегу, на котором растут невысокие корявые листвянки, мы увидели палатки. Это оказалась стоянка, ушедших вперёд горьковчан. Не смотря на поздний час, хозяева лагеря ещё не спят и с любопытством спускаются вниз к воде, чтобы посмотреть на нас. На наш вопрос, как их рыболовные успехи, грустно качают головами и отвечают.- Плохо. Практически никак.
   Не успев ещё остынуть от впечатлений только что проведенной рыбалки, решаем пожертвовать от себя на ужин неудачливым рыболовам целых пятнадцать хариусов.
   - Представителям волжской общественности от общественности Москвы,- заявляет Ряша, передавая тяжеленный пакет с рыбой замершим от восторга Горьковчанам.
   - Спасибо, не надо. Нам Калужане одного налимчика презентовали. Сытые мы,- слабо сопротивляются горе рыболовы.
   Надо же, оказывается, здесь водятся и налимы.
   - Берите, берите. У нас рыбы много,- говорит Сашка,- Мы этих хариусов специально для вас отловили.
   Вот ведь ехидный человек. Не может без издёвки.
   Горьковчане - мужчины всё ещё отказываются, сказывается мужская гордость, но с обрыва им усиленно машут руками женщины.- Берите мужики, берите, если предлагают. Только поблагодарить не забудьте.
   - Ну, если так, большое спасибо,- говорит невысокий мужчина в годах, забирая у нас рыбу. - Побалуемся такой вкуснятиной. А ты, Борис, особенно не переживай. Постараешься, так завтра сам таких красавцев ловить будешь.
   Борис - высокий, стройный, с узким выразительным, забуревшем от ветра и сплошь заросшим густой бородой лицом парень с нескрываемой завистью и печалью буквально пожирает глазами до верху заваленную рыбой лодку, в которой гордо восседает Ряша. Для него это был настоящий триумф рыболова.
   Сашка тихонечко говорит мне на ухо.- У японцев есть четыре радости - созерцание луны (ицким), созерцание выпавшего снега (юкими), созерцание багряных листьев клена (момиджи-гори) и, наконец, самая главная - созерцание цветов сакуры весной (ханами). У наших же бродяг туристов нет большей, чем созерцание пойманной рыбы. Именно этим отличается русский турист от импортного. Вот он этот миг. Короткий, как мгновенье, и длинный, как вечность, это миг рыбацкого счастья. Это время, когда хочется любить всех, каждому улыбаться. Это - когда хочется пробежать по мокрой от дождя траве и упасть, запыхавшись, лицом в нее. Это - когда хочется прыгнуть вниз, но не упасть, а лететь; лететь туда, к звездам, чтобы поделиться с ними своей радостью и чтобы свет их от этого стал теплее.
   Это - когда хочется прижаться к березе так, что рукам становится больно, прильнуть к ней щекой и согреть ее. Это когда не хочется есть, спать, когда хочется все время видеть глаза пойманной тобой рыбы. Когда влюблен в неё до беспамятства.
   Наконец Борис кое-как приходит в себя и спрашивает.- И всё это вы поймали на спиннинг и вот это?
   Он показал пальцем на закреплённый поверх груды шмоток кораблик.
   - Конечно на это. И в одном месте. Помните последний левый приток? Он отсюда километрах в трёх... Наверняка помните.
   - Я же говорил вам, что там рыба должна быть,- буквально взвыл Борис, обращаясь к своим остальным товарищам.- А вы нет, нет... Не дали даже одного заброса сделать. Всё куда-то вперёд рвётесь.
   Остальные члены группы внимательно осматривают и изучают наши лодки. Их катамараны, вытащенные на берег, для нас никакого интереса не представляют. Те, на которых сплавлялись по Сибирским рекам мы, были и больше и совершеннее, а, самое главное, надёжнее по конструкции.
   - Видел я ещё в студенчестве один такой катамаран, у знакомого,- тихонько говорит Ряша.- Два мешка из технического капрона с петлями, проглаженные снизу полиэтиленом, (как утверждалось - для скольжения). Набивались они кучей воздушных шариков самой различной формы и конфигурации. Где он только такие достал? Правда, автор этого "гениального" сооружения утверждал, что презервативами - лучше. Так вот... Приятель рассказывал, как на Катуни, пройдя порог и зачалясь, они буквально офонарели: из порога - сплошная струя зайчиков, белочек, лисичек и прочей надувной радости. Впечатление, как будто затопило детский сад.
   Действительно катамараны Горьковчан разорвало бы в считанные минуты на первом же приличном пороге. Особенно их рамы, сделанные из тонких жердей с соединениями из металлических трубок, которые они везли с собой аж из самого города Горького.
   На наш взгляд более рационально применять цельно металлическую трубчатую конструкцию. Тем более что она должна не только надёжнее, но и легче.
   Берег, где встали лагерем Горьковчане, очень крутой и высокий: не менее пятнадцати метров. Сверху расположена очень ровная травянистая площадка, заросшая редкими невысокими лиственницами. Много цветов и мелких кустиков ивы. Очень красиво.
   Благодарные Горьковчане предлагают остаться с ними на ночь.
   Благодарим их, но отказываемся.
   У нас свои планы. Остаться здесь - это значит продолжать сплав всей большой, шумной, но не желанной для нас компанией. Поэтому решаем продолжать плыть дальше.
   Перед отплытием Ряша быстренько делает кальку с карты двухкилометровки, которая имелась у Горьковчан. Теперь идти по Ланготу будет проще и точнее.
   Приходится подналечь на вёсла, так как река в этом месте представляет собой неширокое, глубокое с медленным течением плёсо.
   Ещё через сорок минут мы натыкаемся на вставших лагерем наших знакомцев Калужан. Спрашиваем их, как обстоят дела с рыбой.
   Ряша сегодня готов делиться со всеми. Однако в ответ слышим.- Нормально. Ловится помаленьку.
   Этим браконьерам можно верить. Эти могут всё. Вот, что значит, профессионалы.
   Прощаемся с ними и продолжаем сплав. Минут через тридцать на левом берегу реки находим великолепную площадку для ночного отдыха. Здесь уже кто-то раньше останавливался: есть кострище с кольями, осталась даже приличная груда дров.
   Невысокий, но очень крутой обрывчик берега, завершается идеально ровной площадкой, на краю которой растёт удивительно красивая, а, может быть, это нам так кажется после долгого отсутствия леса, раскидистая листвянка.
   Но привередливому Ряше не нравится обрыв и он настаивает на том, чтобы искать ещё более лучшее место для ночлега.
   Не хотим с ним спорить, но говорим, чтобы шел искать свой идеал пешком, а мы посидим здесь.
   Затратив на поиски своего идеала минут двадцать, он возвращается к нам, так ничего и не найдя.
   Мы с Сашкой разгружаем лодки, ставим палатку и разжигаем костёр. В это время Ряша занимается нашим громадным уловом. Десять штук хариусов он отбирает на уху и жарево, а остальных откладывает на засолку.
   Уха сегодня получилась просто неподражаемо великолепной. Впечатление от неё усиливалось экзотикой настоящего момента: ужинали мы в половину третьего ночи, или, если вам так будет понятнее, утра.
   К ночи тучи на небе разорвало порывами ветра. И сейчас оно было практически чистое. На севере над склонами темнеющих горных хребтов впервые в этом походе отчётливо засветились яркие блёстки звёзд. Из них выделялась особенно одна.
   - Звезда пленительного счастья.- мечтательно произносит Сашка.- Хотите, расскажу вам сказочку - историю про космос и одинокую звезду.
   - Хотим,- сыто отозвались мы.
   - Тогда слушайте, соображайте и запоминайте.
   Космос по своей природе вообще-то пуст и скучен. Лишь изредка пролетит какая-нибудь комета, или что-то более "продуманное" одной из многочисленных цивилизаций, хотя, скорее всего, вам попадется очередная порция космического мусора.
   Планеты... Их бесчисленное множество, какие угодно! Хотите большие и газообразные?
   Пожалуйста.
   А может быть маленькие и холодные, покрытые льдом? Получите.
   Ах, вас не устраивают крайности, и вам подавай среднего размера, со средним климатом, в средненькой заурядной галактике? Сколько угодно!
   Красные, голубые, оранжевые!.. С кольцами и без!.. Хотите со спутниками? А, простите, с каким количеством спутников? Сколько вы сказали должно быть звезд в системе, и на каком расстоянии от каждой должна находится ваша планета?
   Бесконечное разнообразие форм, размеров и условий, но... При всем этом богатстве выбора они одиноки... Планеты, звезды, легкомысленные метеориты - наматывают круги по надоевшим траекториям, отсчитывая для
   нас дни, месяцы, века. Для себя же они вне времени, они просто существуют.
   Но что это? Чей это голос слышен в черных закоулках космоса? Некая планета, третья от своей звезды, довольно мелкая и невзрачная вдруг потревожила пустоту.- Эй, кто-нибудь! Меня кто-то слышит или нет?
   - Ну, и чего ты раскричалась, дорогая моя.
   - А-а, а кто это?
   - А какая вам собственно разница? Вы взывали к "кому-то", вот я и ответила, - голос у "кого-то" был очень низок и явно исходил откуда-то издалека. - Ну, а как вас тогда называть?
   - Называйте меня Бетельгейзе, милое созданье. А что собственно у вас стряслось, что вы посмели нарушить вечный покой?
   - Извините, но я вас почему-то не вижу...
   - Ах,- Бетельгейзе громко вздохнула, - Дитя мое, вам нужно было, чтобы вас кто-нибудь выслушал, ну вот, я готова вас выслушать. Я ведь не спрашиваю, как вас зовут и каков радиус вашей орбиты...
   - Около трёхсот.
   - Чего трехсот?
   - Около трёхсот миллионов километров, но только это усредненное значение за период, а вот если еще и...
   - Вы издеваетесь надо мной?! Вам что, скучно! Не над кем посмеяться, дорогая моя! Или вы сейчас же заканчиваете пудрить мне мозги или я возвращаюсь в свой размеренный и спокойный сон,- если бы Бетельгейзе не являлось небесным телом, ей бы срочно понадобился аспирин.
   - Я, я, я прошу у вас прощения. Видите ли, проблема у меня довольно деликатная, и мне бы не хотелось кричать на всю Вселенную о ней... Ну, вы должны меня понять, вы ведь тоже женщина... Или нет?
   - Ну, конечно же, дитя мое.
   - Может быть, вы хотя бы укажите, в какой стороне вы находитесь, чтобы мы могли общаться более приватно.
   - Пошевелите своим северным полушарием и посмотрите той его стороной, в которой сейчас ночь. Вы заметите три звездочки вдалеке - это перешеек Ориона, именно в этом созвездии я и нахожусь.
   Несмотря на указанное направление, наша планеточка не смогла увидеть более-менее четких очертаний собеседницы, только лишь далекие звезды. Но это нисколько не поколебало ее намеренье немного поговорить, ведь не так и часто с тобой кто-нибудь перекинется парочкой фраз в этом бездушном безвоздушном пространстве.
   - Знаете ли, любезнейшая Бетельгейзе, я еще довольно молода, несмотря на мой уже достаточно потрепанный вид, но это нисколечко не моя вина. На мне живет довольно большое количество живых организмов, и я долгое время существовала с ними в гармонии, но они... они...
   - Успокойтесь, дитя мое. Кто они? Что за загадки?
   Планета перестала всхлипывать и произнесла самым тихим шепотом, какой смогла выговорить.- Люди.
   Через пару оборотов вокруг своей оси планета уже начала думать, что Бетельгейзе решила не продолжать с ней разговор, узнав ее тайну, но тут дама из созвездия Орион, видимо осмыслив суть услышанного, удивленно произнесла.- Люди?!
   - Люди?!!! Кто сказал Люди? Где люди? Опять люди?! Только не люди! Уберите людей! Не хочу, не буду!!!.. - в разговор вмешался чей-то третий голос, поспешно, скороговоркой произносивший слова, как будто заклинания.
   - Эй! Кто тут еще причитает? - Бетельгейзе решила взять инициативу в свои руки.- Кто здесь подслушивает чужие разговоры?
   - Ах, уф. Это, похоже, далеко от меня. Тут вроде нет... ага, тут тоже. Эй, Мирфак, проснись! У тебя людей нет? - продолжал допытываться незнакомец.
   Громкий зевок разлетелся по Вселенной.
   - Шо?
   - Ну, этих... этого... Человечества, или как их там, у тебя нет?
   - У меня никого нет,- видимо Мирфак был крупной планетой, и, судя по голосу, говорил в полусне.
   - Алголь! А ты там тоже без всяких там мелких тварей, типа, как люди?
   - Слушай, заткнись и спи. На мне их никогда не было, и в принципе быть не может, понял?
   - Ой, аж полегчало, Алголь. Ты не представляешь, как ты меня успокоил. Только избавился от них пару триллионов лет назад, думал уж опять.
   Незнакомец скорее говорил сам с собой, и при этом все время крутился, наверное, собирался устроиться удобней для сна.
   Бетельгейзе сразу же ухватилась за паузу в разговоре далеких планет.
   - Извините, у вас были люди?- обратилась она к незнакомцу.
   - Угу,- он уже почти дремал.
   - А вы не были бы так любезны, и не подсказали ли бы нам, как от них можно избавиться.- Она пыталась говорить как можно деликатней.
   - Топить их, сволочей,- незнакомец уже почти видел сны, еле ворочая языком,- топить, извергов...
   - Но...
   Сопение, переходящее в храп, перебило фразу Бетельгейзе.
   - Теперь от него больше ничего не добьешься,- поняла она.
   Однако, как только планета это осознала, космос опять пронзили звуки всхлипов и сдавленно плача.
   - Дитя мое, дитя мое! Ну что же вы, вам стоит попробовать. Не плачьте, я прошу вас, попробуйте залить их водой.
   Плачь перешел в неудержимые рыдания.
   - Я уже пыталась, черт побери!
   - У вас, кажется, что-то извергается на поверхности.
   - Да будь оно неладно! Пусть хоть еще несколько из них сгинут,- планету опять захлестнул приступ плача, и еще пару вулканов начали извергать лаву. Правда спустя оборот вокруг основной звезды своей галактики она успокоилась. Что ни говори, а полет по орбите утешает.
   - Вы уже в порядке, дорогая моя?- произнесла Бетельгейзе с очень нежной интонацией.
   - Спасибо, что вы все еще интересуетесь мной и моим состоянием.
   - Полно вам, дитя мое. Мы ведь все небесные тела. Кто же нам поможет кроме нас самих? Жаль, что не все это осознают.
   - О, как вы правы. Вы знаете, я уже топила их.
   Было заметно, что планете тяжело вспоминать о тех временах.
   - У меня было столько различных видов живых организмов. Это была целая коллекция! Но был там один вид, мои любимцы, как они были красивы и грациозны - Динозавры.
   - Дино... что?
   - ...завры. Динозавры. Но они не пережили мой дилетантский эксперимент, они погибли. А люди до сих пор живы, да еще и плодятся с бешеной скоростью. Вы представляете себе цифру - 6 миллиардов.
   - 6 миллиардов? На вас, такой маленькой и хрупкой? Какой ужас! Может быть, с ними возможно договориться?..
   - Ха, вы думаете, я не пыталась? Я одарила их несметными богатствами, я накормила их и дала им свои подземные недра, огромное количество нефти, угля, я открыла им свои секреты, я показала им, что такое красота...
   - И что?
   - Они сделали вид, что даже не заметили этого. Люди продолжали засорять меня, отравлять мой воздух и воду. Они даже создали смертоносное оружие, способное уничтожить не только их, но и меня! А я не хочу быть черной, замерзшей и некрасивой, я хочу чувствовать тепло и дышать, я хочу любоваться другими звездами!- слезы опять стали подступать.
   Чувствовалось, что еще мгновенье и планета опять разревется.
   Ну что ж её слёзы это всего лишь пара новых ураганов и наводнений. Возможно хоть они на какое-то время остудят пыл человечества.
   - Как мне вас жалко, дорогая моя... И это совершенно искренне. Вы абсолютно правы, если человеку дать все, что он захочет, то он захочет и то, чего не хотел,- Бетельгейзе сама была готова расплакаться.
   Маленькая красная планета, пролетавшая как раз мимо нашей героини, вдруг проснулась, встрепенулась, огляделась по сторонам и произнесла.- А еще они заразны!
   Бетельгейзе притихла.- Как это заразны? Дорогая, как это заразны?!
   - А, ну заткнись, красненький!- планета также прекратила рыдания и развернулась к соседу.
   - Что значит, заткнись?!- возмутился красный,- Я, между прочим, твой сосед ближайший, и мне не безразлично, что у тебя там происходит. Орбиты-то наши рядом проходят!
   Теперь он обратился к Бетельгейзе.- Знаете, они все норовят забросить на меня такие маленькие штучки, которые садятся на мою поверхность и ползают, ползают. Это такой страшный зуд! Я от нескольких отбился, но вот совсем недавно один сел таки. Как этот подонок надо мной издевался... Туда-сюда, туда-сюда колесил, житья не давал! Но я их раскусил. Пусть только попробуют сами сунуться, я им такое устрою! Они у меня попляшут.
   Когда красный закончил свою лекцию, в космос опять пришла тишина, та самая, которая здесь хозяйничала до того, как люди переполошили его.
   Бетельгейзе посмела еще раз нарушить покой звезд.
   - Дорогая, это правда? Правда, что они могут перекинуться и на другие планеты?
   - Да,- виновато произнесла планета.
   - И вы поставили меня под угрозу, даже не предупредив об опасности?
   Бетельгейзе прислушалась,- Это их радиосигналы сейчас идут на меня.
   - Да, но вы не беспокойтесь, они посчитают вас за НЛО или еще за какую-нибудь чушь.
   - Я - чушь?!
   - Нет-нет, что вы! Я не это хотела сказать. Просто они еще не могут перелетать на другие планеты. Вот только на соседа моего, да и то аппараты только...
   - Дитя мое, вы так наивны.- В голосе Бетельгейзе звучали нотки опыта и прагматизма. - Мы ведь никуда не денемся, а они вон как развиваются, сами говорили. Они ведь могут уничтожить не только вас. Пусть они до меня и не доберутся, но мы ведь все небесные тела, мы все братья и сестры. А они просто вирус, который пожирает и уничтожает все, за счет чего живет. Я не могу вам помочь, и никто не сможет, разве что они сами поймут рано или поздно.
   - Но я не хочу! Я хочу от них избавиться! Эй, Бетельгейзе! Эй, кто-нибудь! Вы слышите меня?!
   - А ну хватит орать!- не выдержало Солнце, - а то, как прибавлю жару, все тут погорите, к такой-то матери, и планеты, и люди, и всякие другие твари! А пока радуйтесь, что еще существуете.
   - А что, жарку серьезно можно прибавить?- подставил другой бок Меркурий.
   Сашка закончил свой рассказ, посмотрел на нас и спросил.- Ну как? Понравилось?
   - Да ты, брат, интеллектуал, однако, удивлённо произнёс Ряша.
   - Что значит интеллектуал?
   - А то... Интеллектуал - это человек, которому требуется больше слов, чем нужно, для того, чтобы сказать больше, чем он знает.
   Далекие звезды смотрели на нас со своей запредельной высоты и улыбались, а мы улыбались им и тому миру и спокойствию, которое окружало нас.
   Однако, долго любоваться нам ими не пришлось: снова откуда-то набежали облака, и быстренько затянули небосклон плотной пеленой.
   Где-то в ночи гортанно прокричали гуси. Их следы и помёт мы сегодня, вернее уже вчера, часто встречали на песчаных отмелях во время сплава.
   Вокруг нависла удивительная тишина. Недаром её часто называют звонкой. Был отчётливо слышен тихий, но очень разборчивый шепот заснувшей реки и шорох легчайшего ветерка, пробегающего по траве. Иногда, словно в вагранке, внезапно резко вспыхивало и начинало потрескивать пламя нашего костра, раздуваемое резкими перемещениями пластов окружающего воздуха. Оно высвечивало ближайшее к костру пространство и наши довольные сытые лица.
   Затухало пламя, и снова начинала звенеть тишина.
   Даже комары, очарованные ей, летали вокруг нас без привычного для них звона и гудения.
   Спать ложимся в половину пятого утра, когда вокруг уже вовсю бушевал наступающий рассвет.
   Спалось после такого сытного ужина и великолепного вечера прекрасно.
  
  
   О МУДРОСТИ, МИМИКРИИ И ТУХЛОЙ РЫБЕ.
   8 августа. Утро, вернее день, так как на часах уже ровно двенадцать, довольно тёплое. Даже порывистый ветерок, дующий с Юго-запада, приносит с собой волны тепла. Сквозь рваные редкие разрывы в облаках попытается заглянуть любопытное солнце.
   Напротив нашей стоянки, на узкой галечной косе сидит громадный поморник и хриплым голосом костерит нас на всю округу.- Гады! Зачем все рыбьи потроха вчера утопили? Оставили бы их на берегу... Какой бы завтрак получился! Гады...
   - Обойдёшься. Совсем обленился. Лети-ка лучше рыбу ловить, а то не только ловить, но и летать разучишься,- шумит на птицу Ряша.
   Над нашим берегом кружат маленькие ястребы и охотятся на одинокого воробья, но безрезультатно.
   На болотце совсем рядом с нашей стоянкой много морошки. Она, как и вчерашняя плантация, ещё не полностью созрела, но так же ароматна и вкусна.
   Ряша готовит на завтрак - обед очередное придуманное им экзотическое блюдо: жареного хариуса, подаваемого к столу в бульоне из уксуса с луком, чесноком и приправами "хмели - сунелли". Предварительно бульон нагревается до кипения на костре.
   Блюдо острое, необычное и довольно съедобное, если не принимать во внимание неопределённость последующего его воздействия на организм.
   Запиваем эту экзотику крепким кофе.
   После еды решаем заняться рыбой. Оба наших ящика уже полностью забиты крупными хариусами. Первая партия из двенадцати рыбин должна уже по идее просолиться и её можно и нужно вывешивать на ветер для просушки. В этом сезоне мы ленимся и засаливаем хариусов, не потроша. Интересно, что из этого получится.
   Вывешиваем рыбок на горизонтальном суку нашей красавицы - листвянки, используя в качестве крючков крупные канцелярские скрепки, коробку с которыми специально для этих целей привёз с собой запасливый и мудрый Ряша.
   В двух метрах от развешенной рыбы разводим костёр - дымокур, дровами для которого служат сырые ветки ивняка.
   Холодный густой дым костра подхватывается ветром и обволакивает висящих на суку рыбин.
   Это прекрасно предохраняет их от любопытных и настырных мух, которые уже слетелись к месту сушки в громадных количествах со всей тундры.
   Небо над нами совсем затянуло. То и дело начинает накрапывать мелкий, противный дождик.
   Уже половина пятого. Утоляем голод остатками ухи и свежесваренным блюдом из риса с тушенкой.
   После этого возимся с рыбой, дыша её запахом, разбавленным сыроватым дыханием окружающего пространства.
   - Амбре!- заявляет Сашка,- услада тела и организма по полной программе.
   Незаметно для нас на берегу появляются старые наши знакомцы - Калужане. Громадный бурлак - ватажничек Палыч на этот раз пришел не по берегу, а подплыл на своей резинке - мыльнице, которая носит гордое название "Нырок - 1".
   Это резиновое плавсредство дышит на ладан: неоднократно в этом сезоне рвалось и заклеивалось. На его ремонт они полностью извели все имеющиеся запасы резинового клея. Пришлось даже занять пузырёчек у добрых Горьковчан.
   Хозяева "мыльницы" боятся, что она даст дуба ещё до окончания маршрута. И это будет очень неприятно.
   Почти сразу же по прибытию Палыч обнаружил, что он забыл на только что покинутой стоянке свой любимый нож. Говорит, что без него он жить не может, поэтому побежит обратно вверх по реке.
   - Беги, Палыч, беги... Такие пробежки лучшее лекарство от склероза и геморроя,- шутит один из его друзей.
   По нашим расчётам отсутствовать он будет не менее полутора часов, поэтому приглашаем двух оставшихся членов команды к костру.
   Они внимательно присматриваются к нашим рыбным заготовкам и советуют.- Вы бы, мужики, своих рыбок всё-таки выпотрошили. Такие большие хариусы в сухом засоле просаливаются плохо. Можете домой вместо деликатесов одних опарышей привезти. С нами уже однажды такое случилось. Мы ленков поленились распотрошить, так засолили. Дома к столу вскрыли, а там сплошные черви.
   Прислушиваемся к их совету, вспарываем одного из хариусов и обнаруживаем, что он действительно почти не просолился, а его внутренности начинают подозрительно попахивать, вызывая самые плохие опасения. Сразу же решаем, что нужно всю рыбу выпотрошить, а заодно для большей надёжности поотрезать её головы, так как жабры являются основным источником гниения, и ещё раз как следует просолить изнутри и снаружи.
   - Пусть будет не так красиво, но зато пригодно и безвредно для еды,- заявляет Ряша.
   Сидим у огня и оживлённо вспоминаем прошлые походы, и события того времени.
   Калужане, которые, как выяснилось, работают все вместе на автобазе - туристы бывалые. Ходили они и в Приморье, и в Якутию, и в Саяны. Были на реках Средней Азии и даже Памира.
   Андрей вспомнил, как в Средней Азии они плыли на байдарках по реке, которую строители в верхнем течении перекрыли плотиной - перемычкой. Ничего об этом они не знали, а потому оказались в пересыхающем русле.
   Едва успели с помощью всё тех же строителей перетащить лодки на другую реку, протекающую от этой в двадцати километрах.
   После этого он рассказывает нам, как они уже здесь на Ланготе бегали на одно из озёр, где по их данным водились ондатры, но ни одной крыски они так и не обнаружили.
   - Слушайте, мужики, а где это вы налима добыть умудрились,- спрашивает Сашка.
   - Да на нашей последней стоянке,- поясняет нам Андрей.- Там вчера вечером со мной интересный случай произошел. Мыл я спокойненько посуду. Вдруг, из глубины из ямы выплывает на поверхность к самым моим ногам сом. Пригляделся я к нему, а это не сом, а громадный серый налим. Посмотрел он на меня, с минуту - не менее, потом вильнул хвостом и ушел обратно в глубину, Я даже обалдел. Смотрел на него, как дурак, и ничего не делал. Потом спохватился. Побежал к ребятам и рассказал им о том, что видел.
   Тогда мы донку и поставили, а на неё поймали того самого пятикилограм мового налима, которого вы у Горьковчан видели. Мы эту рыбу сами есть не стали, а им отдали. Их много, а рыбу ловить не умеют. Хорошо ещё, что готовить есть кому: как ни как в команде четыре дамы.
   - А зря,- заметил Ряша.- Уха из павлина очень даже вкусная, а печёнка - просто объедение. Кстати, о птичках. Мы всего двух дам видели.
   - Да у нас другой рыбы полно было. Мы там озерцо нашли, в котором тьма - тьмущая хариусов живет. Правда, хариусы эти и размером, и цветом отличаются от речных. Они немного помельче, граммов по шестьсот, и окрас имеют болотисто-серый. Зато брали здорово.
   - Окрас - это понятно. Мимикрируют,- понимающе заметил Ряша.
   Окраска тела рыб приспособлена к цветовым и световым условиям водоема, она всегда является маскирующей. У рыб, обитающих в зарослях водных растений, на туловище имеются пятна или поперечные полосы, делающие их менее заметными на фоне водорослей (окунь, щука). Верхоплавающие рыбы сверху окрашены в темные цвета, благодаря чему они плохо вид­ны сверху, откуда может возникнуть угроза нападения их главных врагов - птиц. А сереб­ристо-белые бока и брюшко маскируют рыбу снизу, откуда на них могут напасть хищные обитатели водоема. Донные же рыбы имеют темную окраску, сливающуюся с фоном дон­ной поверхности.
   В водоемах может быть и разного цвета вода, различной окраски и формы водоросли, разного цвета дно. Природа наделила рыб способностью менять окраску в зависимости от конкретных условий среды. Возьмем, к при­меру, щуку. Основной цвет ее тела серо-зеле­ный с белыми и темно-зелеными пятнами и разводами, иногда полосами. Плавники - жел­то-серые. У озерных щук - красно-бурые, пар­ные - оранжевые. Самые светло окрашенные щуки - светло-зеленые или золотистые - оби­тают в реках с песчаным дном, а еще более светлые - в лесных озерах с прозрачной во­дой. А вот самые темные, иногда до черноты, попадаются в торфяных карьерах. И вместе с тем окраска щуки явление непостоянное: при смене окружающей среды (даже в одном и том же водоеме, скажем, на разных участках реки) она в короткий срок изменится. Рыболо­вы хорошо знают, что даже по форме тела щуки, обитающие на мелких участках водо­ема, так называемые "травянки" - прогонистые, узкие, очень заметно отличаются от по­стоянно держащихся на глубинах "донных" щук - коротких и толстых.
   Способностью менять тона окраски, в за­висимости от конкретных условий среды обитания наделены рыбы всех пород.
   Пока Андрей травит нам свои походные байки, а Палыч бегает за своим ножом, мы с Сашкой готовим чай и угощаем им гостей.
   Через обещанные полтора часа возвращается Палыч. Свой нож он благополучно вернул в своё владение и был очень доволен. На нём одет великолепный комбинезон на меху. В таком не страшны никакие холода. Пожалуй, можно спать даже без палатки, которой, кстати, у Калужан нет. Спят они под одним пологом, который в эту ночь им обгадили наглые чайки, обиженные тем, что пойманного налима отдали не им, а Горьковчанам.
   На Михаиле и Андрее одежонка много хуже: штормовки, телогрейки и брезентовые штаны.
   Напившись чаю и отдохнув за приятными воспоминаниями, Калужане стали собираться в дальнейший путь. Перед этим они решили немного облегчить свой багаж и выбросить около трёх килограммов набранных ими в этом походе "полудрагоценных" камней.
   - Бери-ка ты их, Саня, себе,- шутит Палыч, видя интерес в глазах нашего друга.- Только сразу же спрячь. А то, как только ты отвернёшься на минутку, или отлучишься по какой ни будь нужде, так твои сотоварищи их все сразу и умыкнут. Будь мудрым, как змей. Мудрость это техника, и я вырабатывал ее в походах годами. Hадо всегда ценить и ловить момент и всегда быть начеку.
   Вот начальник, а мы им всегда одного и того же хмыря выбирали, стоит и шамкает помаленьку кусочек колбаски твердо-копчененькой. Он вообще-то у нас был на головку слабенький, а поскольку зубы это часть головы, то и зубками тоже. Ведь и ежику понятно, не первый раз уже. Так вот, пошамкает он своим слюнявым ротиком, пошамкает, обмусолит кусок с углов и все. И вот тут то и надо быть рядом. Причем ни в коем случае ничего не говорить, не торопить, не спрашивать, когда ему наконец-то надоест измываться над благородным продуктом.
   Даже лучше и не смотреть в его сторону. Потому что если на жующего свой кусок человека посмотреть голодными глазами, то он, уж такая подлая она, человеческая натура, никогда с тобой этим куском не поделится, а сглотнет его прямо на месте, пальцем пропихнет, если что, да при этом еще и мало ему покажется, хотя тут же, до этого, видеть он куска того уже не хотел и бросить его готов был в сей момент.
   Так вот, лучше сесть к нему спиной, близко-близко, как бы невзначай, и ждать. И вот когда он наконец-то лапищу свою волосатую протянет с куском своим не дожеванным в пространство и скажет заветное слово "Кому?", тихо так скажет, а чего ему орать- то? То именно в этот момент, не раньше, не дай Бог, а то еще передумает, но и не позже ни на секунду, миска твоя должна находиться миллиметра на три ниже него, заветного. И как только пальчики разожмутся, в тот же момент, когда кусочек коснется дна, миски там уже быть не должно, так чтобы шмяк этого кусочка об дно миски прозвучал бы уже в безвоздушном пространстве. И пускай теперь молодые орут "Мне! Мне!". От ближайшего из них до этого куска колбасы метров пять. Да я за то время, пока он добежит, не то, что прожевать, переварить его уже успею. А им наука впредь.
   А то ишь чего придумали - по-братски делить. Это где это видано, что по- братски - это делить? В большой семье не щелкай клювом. И учись у старшего брата делать все тихо. Недаром же говорят: "Человек человеку волк, товарищ и брат", и я не знаю еще, что из этого гуманнее.
   Слушая этот великолепный диалог Палыча, я думал.- Не перевелись ещё остроумные люди в Калуге и её окрестностях.
   Ряша предлагает.- Ну что, мужики, сфотографируемся на память о нашей нечаянной встрече на берегах Лангота?
   - Принято. Тащи агрегат.
   Все становятся в одну шеренгу и начинают принимать, как им кажется, наиболее фотогеничные и живописные позы.
   - Погоди, снимала. Не жми на кнопку. Дай я пузо втяну, а то оно вон какое неприглядное выросло.
   - Не делай этого, Палыч. Пузо втянешь. Щеки отвиснут.
   - Не главное иметь большое пузо - главное гордо его нести!
   После ухода гостей придирчиво рассмотрели выброшенные ими камни и категорически отнесли все без исключения в разряд собакитов, не представляющих для нас никакого интереса и ценности.
   Сразу же начинаем спасением нашей соленой рыбы: потрошим её, отрезаем головы, дополнительно подсаливаем. Поскольку первая партия хариусов, вывешенная на листвянке, уже довольно хорошо обветрилась, решаем везти их не в ящике, а в отдельном холщовом мешке. У нашей лодки по совершенно непонятным причинам оказался вывернутым клапан основного борта. Лодка стравила из него весь воздух и лежала на берегу бесформенной волнистой горкой. Приходится доставать насос и накачивать её до необходимой упругости.
   Закончив все операции с рыбой и лодкой, ребята берут ружья и уходят вверх по течению в туманную морось, висящую над нами и тундрой, а я беру литровую кружку и иду собирать морошку на вечерний компот. Ягоды растет много, и уже через двадцать минут моя кружка наполнилась сочными северными "ананасами".
   Погода к вечеру устанавливается довольно странная. Временами начинает идти мелкий - мелкий дождь. Иногда он прекращается, но начинает дуть сильный и холодный северный ветер. В то же самое время вдали на склонах гор видны яркие пятна от пробивающегося сквозь разрывы облаков солнца.
   Я возвратился в лагерь довольный и весь объеденный комарами и мошкой. Высыпал ягоды в полиэтиленовый пакет и снова ушел собирать морошку. Через такой же промежуток времени была собрана ещё одна кружка ценного продукта.
   Подбрасываю в костер дровишек и начинаю готовить компот: кипячу две трети ведра воды и засыпаю туда всю собранную ягоду и варю около часа. Затем бросаю в отвар четыре горсти сахарного песка. После этого варю ещё час.
   В результате у меня получился не компот, а варево чем-то напоминающее кисель, очень запашистое и вкусное.
   Погода портится окончательно. Дождь идет не прекращаясь.
   Хорошо ещё, что сучья листвянки быстро не намокают и прекрасно горят, поэтому с костром нет проблем.
   Залезаю в палатку и жду возвращения ребят с охоты. Они приходят в лагерь мокрые, злые и без добычи. Оба сразу же залезают ко мне в палатку и с удовольствием пьют не успевший ещё остыть кисель. Уже одиннадцать часов вечера.
   Перед сном Ряша снова чинит Сашкины Сапоги, которые продолжают регулярно рваться при каждом очередном выходе их хозяина в тундру. В это время Сашка пытается сушить у костра свои штаны, которые до колен промокли, так как в поход он бегал в ботинках.
   В полночь мы заканчиваем все свои дела этого дня и ложимся спать.
  
  
   О ВРЕМЕНИ И ЧАСАХ.
   9 августа. Всю ночь идет дождь. Когда мы проснулись, он не прекратился, и было хорошо слышно его монотонное, убаюкивающее шуршание по пологу палатки.
   Из-за дождя на улице и особенно внутри палатки было тепло. При таком температурном режиме легко и приятно спалось. Определённые неудобства создавались только тогда, когда Ряша вылезал на двор для справления определённых надобностей, а делал он это не менее пяти раз за ночь, сказалось неумеренное потребление морошкового киселя - компота.
   - Расслабон хиляет и расслабляет,- объяснял он нам, когда мы начинали материться на ночного путешественника.
   При каждом таком покидании палатки он не особенно заботился о своевременном закрывании полога. Этим мгновенно пользовались комары. Они с восторженным воплями врывались в открытое пространство палатки и яростно набрасывались на наши тела, запеленанные в спальники. Приходилось покидать приятное полусонное состояние и начинать активно бороться с агрессорами.
   На наши полусонные вопли и телодвижения Ряша спокойно и резонно произнёс.- Если вам досаждают комары - отловите их, оторвите хоботок и жужжалку - и пусть себе летают молча, злые и голодные...
   После этого он залез поглубже в спальник и уже оттуда выдал очередной перл.- Чтобы сохранить лицо - надо хорошо прикрыть жопу.
   - Такие дельные советы приберегай для себя. Будет и на нашей авеню барбекю,- говорит ему в ответ Сашка.- Ты лучше вздохи чередуй с выдохами, иначе лопнешь от натуги.
   Да, прав тот, кто сказал: Кто рано встаёт - тот всех достаёт. Самый хороший человек - спящий человек. В остальное время он ест, пьёт и гадит.
   Ряша по прежнему продолжает демонстрировать свою морозо неустойчивость. Даже сегодня, когда палатка наполнена тёплым воздухом, он залезает в спальник, напялив на себя телогрейку.
   Проснулись мы в одиннадцать часов.
   Высовываем наружу головы. Постоянный дождь прекратился. Однако всё небо заполнено низко висящими над землёй тучами, из которых регулярно начинает сочиться противная водяная пыль.
   Ночью, вернее, под утро наш лагерь посетили чайки. Если судить по их оживлённым голосам, то они подходили вплотную к нашей палатке. Удивительно, что любопытные и смелые птицы не тронули ничего, даже двух свежих потрошеных хариусов. Чайки были очень благородны: они не орали, а тихо переговаривались друг с другом, очевидно обсуждая увиденное. Создавалось такое впечатление, что старшие птицы, что-то показывали младшей и поясняли.- Смотреть - смотри, но клювом не трогай. Те тобой добыто и положено, Чужое, оно чужое и есть. Трогать его нельзя.
   Сашка на завтрак варит грибной суп, а Ряша жарит двух оставшихся от засола хариусов. Кроме этого мы имеем ещё половину ведра морошкового компота.
   Завтракаем без всякого аппетита.
   Смотрю на календарь и выясняю, что сегодня выходной день.
   В желудке чего-то не хватает, поэтому решаю, несмотря на окружающую мокрень сходить на склон попастись на морошковых полях. Её вокруг нашей стоянки масса. За эту тёплую и сырую ночь ягоды успевают набрать и спелости и сочности.
   С удовольствием похрустываю запашистыми северными ананасиками. Процесс поглощения ягод продолжается минут двадцать. Однако нужно прекращать эту обжираловку, так как переедание ни к чему хорошему не приведёт.
   Возвращаюсь в лагерь.
   Ребята уже успели собрать все шмотки и свернуть палатку. Ворчат, что я задерживаю выход на маршрут.
   Сплав начинаем в половину второго.
   Река спокойно течёт по долине. Не встречая на своем пути никаких препятствий.
   Ребята соскучились по стрельбе и охоте: с удовольствием азартно палят по многочисленным крупным куликам, разгуливающим по каменистым галечным косам и отмелям. Результатом этой пальбы становятся четыре приличных птички, которые и составят основу нашего вечернего супа.
   Впереди наших лодок бодро удирают несколько утиных выводков. Это первые утки, которые встретились нам на Ланготе.
   Выводки ещё совсем молодые. Маленькие утята никакого промыслового интереса собой не представляют. Мы их не трогаем. Не трогаем и их заботливых мамаш, которые гонят своих чад подальше от страшных людей.
   Почти всё время накрапывает дождь. Это очень нравится комарам и мошке.
   На одной очередной песчаной косе мы вспугнули выводок куропаток, которые спустились к воде попить водички и поклевать камешков. Куропатки резво кинулись бегом по камням к ближайшим зарослям каменной берёзки. Куропатка - мать криками подгоняла своих уже взрослых птенцов, замыкая их отход.
   Ряша не выдерживает и два раза стреляет по крикливой мамаше, но мажет. Но на этом он не успокаивается, соскакивает с лодки прямо в воду, оставив своё судно на волю реки, и несётся вслед за куропатками на склон.
   Те, увидев, что их преследует страшный громадный мужик, заорали на всю тундру и еще резвее припустили к кустам. Им удалось достичь их раньше, чем наш охотник смог применить своё оружие и скрылись в зарослях берёзки.
   Неугомонный Ряша пытался отыскать их среди переплетения веток и травы, но из этого ничего путного не получилось, кроме того, что он порвал об острые сучки одну из своих порточин.
   Пытаемся ловить рыбу, но сна хватать мушки не желает, хотя плавится вовсю.
   За весь день мы поймали всего пять хариусов, да и то небольших. Похоже, что все крупные рыбы остались в покинутых нами верховьях.
   Берега плоские и сплошь заросли морошковыми плантациями. Дважды пристаём и идём пастись на этих ягодных полях.
   Проплыли мимо старой заброшенной людьми бани, которая была построена из привозных дровин, очевидно, геологами.
   Если судить по снятой кальке двухкилометровки в этих местах должны быть какие-то опасные для сплава места. Но ничего подобного мы не наблюдаем. Река течёт по говорливым неглубоким перекатам спокойно и размерено. Мы не встречаем даже мало-мальски бурных шивер.
   Около восьми часов вечера снова догоняем сплавляющихся перед нами Калужан. Они оживленно ловят рыбу с находящимися здесь изыскателями газовиками.
   Останавливаемся. Здороваемся с нашими старыми знакомыми и новыми людьми.
   Газовики рассказывают, что до дороги через Лангот, где строится мост, осталось всего километров восемь. Оттуда можно переехать, поймав попутный вездеход, до Харбея. Вездеходы там проходят неоднократно в течение дня.
   Решаем, что вероятнее всего именно этим вариантом мы и воспользуемся.
   Прощаемся с рыболовами и плывем дальше.
   В полукилометре от места нашей последней встречи мы увидели на берегу крупную пятнистую собаку, которая, заметив нас, резво кинулась вверх по длинному, пологому склону. При ближайшем рассмотрении собака оказалась молодым согжоем, то бишь северным оленем.
   Выскакиваю вместе с Ряшей на берег. Ряша бежит без своего бофлина, а я со своей мелкашкой. Не смотря на то, что с винтовкой бегу я, мне почему-то не хочется стрелять в этого симпатичного зверя. Тем более что непонятно, что мы будем с ним делать, если выстрел окажется удачным. Однако, Ряша со мной не согласен: вырывает у меня мелкаш и резво бежит по склону вслед за оленем. Дважды на бегу стреляет, но неудачно.
   Олень внезапно поворачивает в мою сторону, и пробегает, в каких ни будь ста метрах от меня. Радуюсь, что оружия у меня нет, а значит и не возникает соблазн убивать.
   Возвращаемся к лодкам. Я доволен, а Ряша ворчит.- Такой суп и жаркое упустили. Всё из-за тебя, пацифист, несчастный.
   На левом берегу Лангота километрах в двух ниже по течению реки видны то ли чумы, то ли палатки. Людей около них не видно.
   Позже мы выяснили, что это был лагерь изыскателей, которых мы встретили за ловлей рыбы. Именно здесь и останавливались на ночлег наши Калужане. Подплыв к лагерю, мы увидели на берегу их голубую резиновую "мыльницу".
   К вечеру дождь значительно усилился. Начинаем интенсивно мокнуть, а впереди всё ещё не видно ничего подходящего для устройства ночлега. Возвращаемся назад и, в конце концов, останавливаемся в том месте, где мы гонялись с Ряшей за оленем.
   Ставим палатку прямо на берегу. Вода от её входа всего, в каких ни будь пяти метрах. С трудом набираем дрова для костра. Их здесь практически нет.
   Мы с Ряшей залезаем под полог, а Сашка остаётся мокнуть снаружи: сегодня его очередь готовить пищу. Отдаю ему свой плащ, чтобы не так страдал под дождём.
   Ужинать приходится в палатке.
   Борщ, приготовленный нашим дежурным их четырёх куликов, был совсем не плох и отлично согревал желудки.
   Дождь всё усиливался и усиливался.
   Лежим в мешках и рассуждаем о времени и его влиянии на нас - гомо-туристикусов.
   Природа поделила сутки на день и ночь, а человек стал отмечать "особые точки" дня и ночи уже по своему усмотрению.
   Для нас в походе деление природы наиболее подходящее, так как есть два периода: период движения и период не движения, то есть отдыха.
   Наш Ряша бывший часовщик, так что ему, как говорится и флаг в руки.
   Спрашиваем его, а что же в действительности происходило в истории человечества с пониманием времени?
   Ряша задумывается, а потом начинает вспоминать:
   "Эллины и все варвары, как при различных несчастьях, так и при полном благополучии преклоняют колена и повергаются ниц при восходе и при заходе Солнца и Луны..." - читаем мы в диалоге Платона "Законы".
   Однако начало суток у разных народов было разным: полночь - у древних египтян и римлян, полдень - у арабов, закат - у евреев и греков, заря - у славян.
   Это сейчас почти весь мир живет по гражданскому времени, которое начинается в полночь, а ведь астрономы вплоть до 1925 г. предпочитали вести отсчет времени суток с полудня, и непосвященному было очень странно читать в их справочниках о лунных затмениях, происходящих вроде бы днем, когда и луны-то не видно.
   Туземцы островов Товарищества поразили Кука и его спутников тем, что без всяких часов различали в сутках целых восемнадцать частей, причем с очень большой точностью. Доли были неравными: на восходе и закате более мелкие, к полудню и полуночи - крупнее, возможно, потому что утром и вечером краски неба и его яркость изменяются быстрее, чем в разгар дня. Инки делили сутки на шесть частей, арабы - на восемь, майя и исландцы - на десять.
   Даже в начале нашего века украинские крестьяне делили сутки не столько по часам, сколько по древнему обычаю: "до свiта" - за час до рассвета, "рано" - на восходе солнца и так далее.
   Чем дальше уходит в глубь времён патриархальный быт, тем чаще старинные наименования частей суток требуют пояснений лингвиста и этнографа. В обиходе остались самые простые: утро, вечер, полдень, полночь, заря, закат...
   Вообще-то говоря, сама вращающаяся Земля является как бы часами, которые вне зависимости от деятельности человека непрерывно воспроизводят астрономическую систему счисления времени.
   Сейчас Часы есть практически у всех, и мы охотнее называем просто точное время.
   Так какой же народ достоин чести называться изобретателем деления суток не на произвольные доли, а на вполне определенные часы?
   Скорее всего, славные вавилоняне.
   Двенадцать делений на циферблате - память о вавилонских богах Шамаше и Сине, богах света и тьмы. Умалить долю одного из них было совершенно недопустимо, и потому отдельно день и отдельно ночь делились на 12 равных частей.
   Летом дневные части были больше ночных, зимой - наоборот, да и день ото дня они изменялись, - вся эта сложная система теперь кажется нам столь надуманной. А вот вавилонянину наше равномерное двадцатичетырехчасовое деление суток показалось бы, наверно, страшным святотатством.
   Традиции живучи: в России даже в XVI в. часы на башнях Московского Кремля показывали отдельно дневное, с восхода до заката, и отдельно ночное время. Часовщики "водили часы", устанавливая утром и вечером стрелки на первый час циферблата...
   К слову сказать, в Вавилоне даже не знали слова "час", хотя изобрели солнечные часы. Греки назвали их "гномон" - указатель.
   - Интересно излагаешь, говорит Сашка.- Надо будет слова списать. Дома буду детям сам рассказывать, пусть думают, какой у них папка умный.
   - Мало знать себе цену - нужно ещё пользоваться спросом,- пробурчал Ряша.- Никто тебе ни друг, ни враг - но каждый человек тебе - учитель. Наши прародители были много умнее нас.
   Древний пахарь читал звездное небо, как мы сегодня читаем книгу. Каждое созвездие было для него сигналом: наступает новое время года, новый месяц.
   История не знает, сколько десятков тысячелетий понадобилось, чтобы человек понял, что зима через много дней вернется с той же неуклонностью, как ушла, что сезон дождей начнется столь же неизбежно, как и кончится. Но человек это осознал и начал "загадывать вперед", планировать не только на куцый сегодняшний день, который "пройдет, и слава богу", но и на куда большие сроки.
   - Да, Жизнь есть ночь, проводимая в глубоком сне, часто переходящем в кошмар,- сказал Сашка.- Когда ты постигнешь все тайны жизни, то будешь стремиться к смерти, ибо она не что иное, как еще одна тайна жизни.
  
   Говорим когнитивное, думаем - познаваемое.
   Говорим аддитивное, подразумеваем слагаемое.
   Денотаты из консоната: не съедобное - соотносимое.
   Господи, научи дурака понимать произносимое...
  
   Больше ни слушать, ни делать было нечего. Мы перевернулись в спальниках на другой бок и быстро заснули.
   Всё имеет свой закат... Только ночь заканчивается рассветом.
  
  
   О ТУНДРЕ, ЗВЕЗДАХ И ЧУКЧАХ.
   10 августа. Как и предыдущую ночь, не прекращаясь, идёт дождь. Он то стихает, то усиливается до настоящего ливня. Иногда на нашу палатку откуда-то из глубин тундры налетают мощные порывы ветра. Они врываются под туго натянутый тент, который тут же начинает гудеть басовой гитарной струной, отыскивают мельчайшие отверстия в наглухо задраенном пологе, проникают внутрь палатки, и тогда становится совсем свежо. Поглубже, с головой зарываемся в свои спальники. Но, несмотря на все эти пакостные усилия природы, спим хорошо.
   Просыпаемся довольно рано: всего восемь часов утра.
   Дождь продолжает методично выбивать дробь по тенту и оставленным у костра вёдрам.
   Решаем, что в таких мерзких условиях снаружи нам делать совсем нечего, и снова засыпаем.
   Окончательно просыпаемся только в половину двенадцатого.
   Погода к этому времени установилась абсолютно непонятная. Дождь вроде бы и не кончился, но превратился в мельчайшую, незаметную для глаза морось, действие которой напоминало вытирание лица влажной салфеткой.
   К нашему удивлению очень благородно ведут себя комары и мошка: их практически нет.
   Решаем, что в таких условиях можно и нужно продолжить наши странствия. Собираем, не снимая тента, вещи и палатку, загружаем их в лодки.
   Сашка собирает по берегу последние остатки "дров", которые представляют собой мелкие веточки, крючковатые корешки и ещё какой-то древесный мусор.
   Из них он с трудом разводит небольшой костерок и готовит на нём гречневую кашу с тушенкой и чай.
   Глядя на него, Ряша заявляет.- Не могу стоять, когда другие работают, пойду, полежу.
   Через час героические усилия Сашки завершаются успехом, и мы приступаем к завтраку.
   В довершение к своему продовольственному подвигу Сашка умудряется запустить кораблик и поймать на него двух килограммовых хариусов.
   К этому времени небо на северо-западе начинает светлеть, морось ещё более измельчается. Облачность становится всё более высокой и не такой удручающе сине-серой.
   Появляется надежда, что к концу дня погода улучшится.
   Над нами снова летают, ставшие уже привычными для глаз, два больших белых поморника. Иногда они спускаются совсем низко к костру и начинают хохотать над придурками, которые плавают по реке в такую погоду.
   Не обращаем на них внимания, залезаем в лодки и начинаем последний бросок к строящемуся мосту.
   Всё время дует сильный попутный ветер, так что грести нам почти не приходится. Лодки самостоятельно под давлением ветра и реки резво несутся вниз по течению.
   По берегам снова сплошная тундра. Не видно не только ни одного деревца, но даже мало-мальски заметного кустика.
   До стоянки изыскателей из Лабытнанги оказалось около четырёх километров, если считать не по прямой, а с учётом всех изгибов Лангота. Она состоит из двух палаток, одной большой армейского типа и второй поменьше, и хозпомещения в виде натянутого громадного брезентового тента.
   Около них нас встречает лаем молодая симпатичная овчарка. Правда, увидев перед собой три небритые образины, собака испуганно поджимает хвост и спешно удаляется подальше от нас под тент.
   Видя, что снаружи никого нет, кричим.- Эй, хозяева! Есть кто живой?
   Лагерь отвечает нам молчанием и остаётся всё таким же безлюдным.
   Решаем заглянуть в большую палатку. Там оказались целых два обитателя стоянки: бородато-усатый не то парень, не то мужик, в телогрейке и кедах на босу ногу, и молоденькая девушка в красно-синем трикотажном спортивном костюме. Девушка, в отличие от парне-мужика, оказалась очень симпатичной носастенькой блондинкой, с короткой стрижкой и продолговатыми недорогими серёжками в ушах.
   Парень готовил на трех конфорочной газовой плите чай.
   Девушка сидела за низеньким самодельным столом, сделанным из продуктовых ящиков, что-то считала и записывала в большую амбарную книгу. Весь стол перед ней был завален какими-то бумагами и рулонами карт.
   Хозяева палатки отрываются от своих дел и удивлённо глазеют на нас.
   - Вы откуда тут взялись?- наконец произносит парень.
   - Оттуда,- растерянно отвечает Сашка,- Мы кричали снаружи, а вы не отвечали. Вот мы и решили взглянуть, может, кто внутри есть.
   - Да у нас тут глухо, как в танке. Сразу ничего не услышишь,- встряла в разговор девушка.- Меня Настей зовут. А вас?
   - Александр,- гордо называет себя Сашка.
   Представляемся и мы с Ряшей. Правда, не так высокопарно и официозно, как наш друг.
   - Давайте чай с нами пить,- приглашает нас девушка.
   - Спасибо. Мы только что от стола, вернее от костра,- благодарит Ряша.
   Я увидел на столе среди бумаг большое зеркало. Прошу разрешения попользоваться.- С самой Москвы не имел возможности полюбоваться на своё изображение.
   - Изображение будь здоров,- хохочет Настя.
   Смотрю в зеркало, и тут же убеждаюсь насколько она права.
   Из зеркала на меня смотрит чудище достойное кисти живописца: широкая забуревшая на ветру и дожде рожа, сплошь заросшая волосами самой разной окраски: рыжеватые усы, седая, с отдельными чёрными волосьями, борода, лохматые непонятного окраса щёки.
   Без всякого сожаления возвращаю зеркало его хозяйке. Мне уже ясно, кто на свете всех милее, всех красивей и так далее...
   Узнаём у обитателей палатки, что до места строительства моста осталось не более пяти километров, прощаемся и идём к лодкам.
   - Интересно, что же они тут ищут?- размышляет Ряша.- похоже, что строительные материалы.
   В полукилометре ниже по течению мы вновь встретили вчерашнего оленя, мирно пасущегося на правом берегу Лангота.
   На этот раз его спасло лишь то, что Ряша и Сашка уже успели разобрать и зачехлить свои страшные ружья, а я свою мелкашку им не дал, не смотря на просьбы и явные угрозы со стороны азартных охотников.
   - Пусть живёт и пасется друг наш, Васька, так окрестили мы вчера оленя. Ибо он есть единственное светлое пятно на теле тундры в этом месте.- говорю я матерящимся сотоварищам.
   - А мы, что не светлые пятна, что ли?
  -- Ну, погоди. Мы тебе это припомним.
   Продолжаем лихо нестись вниз по течению, подгоняемые свежим ветерком.
   Сашка решает снова достать ружьё. И как оказалось не напрасно. Метров через триста с воды слетает большая утка. Звучат два выстрела. Один из них, похоже, задевает птицу. Она резко снижается и садится на воду метрах в пятидесяти от нас.
   - Стреляй,- орёт Ряша.- Щас суп уплывёт.
   - Не могу. Спокойно отвечает Сашка, укладывая ружьё в лодку.
   - Почему?
   - А как ты думаешь?
   - Я то думаю головой, а вот ты чем?
   - И я головой. Только патроны у меня кончились.
   Утка тем временем полностью оклемалась, нырнула и больше на поверхности воды в зоне нашей видимости не появлялась.
   - Пропал ужин,- продолжал сокрушаться Ряша,- С вами только комаров на голой жопе бить.
   Около четырёх часов дня подплываем к месту, где по замыслу проектировщиков должен быть сооружен мост. С левого берега дорога, по которой должны подвозиться стройматериалы, уже подошла к самой воде и выглядела весьма прилично. Около воды стоял ЗИЛ, очевидно поломанный.
   Зато с правого берега, а именно с него мы и собираемся продолжить свой путь к Харбею, творится что-то невообразимое. Это что-то даже отдалённо не напоминает дорогу: горы соскобленной с поверхности тундры коричнево- бурой мокрой земли вперемешку с глубокими равными колеями. Среди этого невообразимого месива во все стороны торчат сучья и тонкие корявые стволы выдранной с корнем карликовой берёзки.
   Вылезаем на берег. До базового лагеря строителей отсюда около трёх километров. Место здесь очень ровное и лагерь виден даже с берега: несколько голубоватых бочек - балков, какая-то техника.
   Метрах в трёхстах от берега по жидкому месиву перемещались три фигуры: это шли к лагерю всё те же наши знакомые - калужане. Им много проще чем нам: у них груза минимум миниморум.
   Делать нечего. Быстренько собираем шмотки. Сдуваем лодки. Взваливаем первую партию вещей на себя и на телегу и идём вслед за Калужанами. У реки остаются обе лодки и ящики с рыбой.
   Как ни странно, но нам удаётся догнать впереди идущих.
   Мужики совершенно выдохлись и сидели прямо в грязи на своих рюкзаках.
   - Привет! Давно не виделись,- приветствует их Ряша.
   - Наше вам с кисточкой,- отвечает Палыч.- Вы что же собираетесь на себе всю эту гору переть? Сдохнете ведь! Так среди грязи и помрёте. Вам же даже челноком до лагеря часов семь туда-сюда.
   - А что делать?- жалуется Сашка.- За нас никто это не потащит.
   - Сидеть и ждать. Вездеходы здесь раз по десять туда сюда шастают.
   - А вы?
   - А что мы... У нас всех шмоток на одну ходку. Доберёмся до базы, ловим попутку и прямым ходом в Обское.
   - Куда?
   - В Обское. Это последняя станция перед Лабытнангой. Кстати, там и заканчивается дорога, на которой мы с вами сидим. Ну да ладно. Счастливо вам добраться до Харбея, а мы пошли. Отдохнули немного и хватит.
   Калужане поднялись, кряхтя, напялили на плечи рюкзаки, и медленно зашкандыбали по грязи вперёд.
   Совещаемся, что делать дальше. Выход один: любым способом добираться до базы строителей, а там искать попутный транспорт до Харбея. Таскать груз будем челноком. А если повезёт и нас догонит вездеход, будем молить водилу везти нас до упора, пока будет по пути.
   После первых двух носок мы смогли перетащить на расстояние в двести метров не более половины нашего груза, а затратили на это не менее тридцати минут.
   Несложные расчёты в уме показывают, что наша сегодняшняя жизнь будет просто отвратительно тяжелой и неприятной. Работать нам придётся, как говорят в армии, от реки и до потёмок.
   С кряхтением берёмся за очередную порцию опротивевших вещей.
   В это время позади нас раздаётся надсадный рёв, и на левом берегу из-за невысокого бугра появляется вездеход. Надсадно ревя и выпуская за собой клубы сизого дыма, он спускается к реке и начинает двигаться вдоль берега вверх по течению.
   - Я так и знал,- аж взвыл Ряша.- Сплошная невезуха.
   - Не боись,- говорю я ему.- Он от нас никуда не денется. Просто водила более удобный брод ищет.
   И я оказался прав. Вездеход прополз вдоль реки метров сто, а затем натужно хрюкнул и сполз в воду.
   Глубина в этом месте была небольшая: вода не доходила и до половины высоты ходовой части машины.
   Вездеход ревел и рывками преодолевал водное пространство.
   Говорю Ряше.- Бросай шмотки и быстренько беги к нему навстречу, а то он ненароком мимо нас прорулит. Может, повезёт, добросят нас до посёлка, а там ещё какой-нибудь транспорт поймаем. Не согласятся всех, так пусть хоть шмотки и одного из нас заберут.
   Ряша резво бросается по грязному месиву к медленно идущей машине. Что-то кричит, а затем запрыгивает на лавочку, установленную между кабиной и остальной частью кузова, закрытого тентом.
   Вездеход сворачивает и движется в нашу сторону.
   - Залезайте, да побыстрее,- орёт нам сверху Ряша,- Договорился я. Они на Обскую едут. Так что нас до самого Харбея подкинут. Кидайте шмотки. Я принимать буду.
   Через пару минут все наши многочисленные шмотки были загружены в вездеход, а за ними под тент забрались и мы. Ряша остался гордо восседать сверху на лавочке.
   Так совершенно неожиданно для нас и столь удачно решилась транспортная проблема.
   Вездеход трогается. Только сейчас, сидя в нём, мы в полной мере смогли оценить, то, что предстояло нам во время перетаскивания шмоток.
   Впереди нас встречала не дорога, а что-то невообразимое. Это была даже не болотистая и кочкастая целинная тундра. Это был настоящий кошмар. Даже мощный вездеход, переваливаясь на своих стальных гусеницах, иногда с громадным трудом преодолевал грязе-водяные ванны и громадные отвалы глинисто-торфяной земли.
   Через тридцать минут такого движения мы догнали Калужан. Они сидели на рюкзаках перед очередной громадной грязевой ванной.
   Троица восторженно приветствует наше, вернее машинное, появление.
   Уставшие путешественники мгновенно забрасывают свои рюкзаки к нам. За рюкзаками с кряхтением и радостными лицами забираются в кузов сами.
   - Привет! Давно не виделись. Видно судьба у нас нынче такая всё время расставаться, чтобы встретиться вновь,- шумит Палыч и лезет на лавочку к Ряше.
   - Поехали,- орет он в кабину водителю.
   До Харбея, если верить хозяевам вездехода, нам добираться около двух часов.
   И мы начали свой путь в таинственные неисследованные просторы этой странной страны, существующей вокруг.
   Мы перемещались, тарахтя и вздымая за собой огромные клубы сизо-черного вонючего дыма, забивающегося и в нос, и в рот, и даже в уши; мы сидели внутри мощного механизма, проходящего всюду и как будто работающего на некоем принципе ирреальности, когда кажется, что ты просто пролетаешь сквозь эти коряги, лужи, пни и темные углы, и словно твое истинно существующее другое тело летит над почвой, почти не касаясь ее, а стоит сделать только мысленное усилие, как все прекратится, и жесткие препятствия пронзят неуклюжее настоящее тело, будто вторгшийся не в свои пределы чуждый тяжелый организм.
   И так было в вездеходе, когда он, рыча, зависал над бугром и преодолевал его, переваливаясь, словно неуемный воин, взобравшийся на вражескую стену и с последним усилием кубарем ввергающийся внутрь обороняемого города.
   Именно такие ощущения, усиливаемые противной соляровой вонью, охватывали всех, кто сидел здесь сейчас; и лишь иногда в проталинах дымного облака можно было увидеть уходящую в даль тундру, предстающую необозримой зелёной бездной перед смиренным взором смотрящего, и только на какой-то миг мелькала синева бесчисленной голубики, покрывающей землю единым ягодным пестрым узором.
   Все клубилось, гремело, вибрировало, исчезало. Реальность была словно куском стекла, который игольчато треснул от резкого удара копьем.
   Тундра, словно тайна, казалась выходом истины на свет божий. Небо обнимало её со всех концов, как ее прибежище, или ее Бог; и океана не было тут.
   Тундра состояла из всех имен и всех энергий; ее низины были полны мхов и гиен, ее вершины заполонили гусеницы и эльфы, ее восток был праздником всех цариц этой Земли, и ее юг был напряженной жарой блаженства. Никто не мог разобраться в этой необъяснимой и необъятной тундре; она была страной самой по себе, она была зарей самой по себе. Только простое присутствие могло спасти того, кто рискнул вступить на дорогу тундры.
   До посёлка строителей вездеход довёз нас минут через сорок. У нас, как мы это и предполагали, преодоление этого участка маршрута заняло бы весь долгий полярный день с выматыванием организмов до последней килокалории.
   В посёлке масса техники: под открытым небом стояло несколько громадных мазовских самосвалов, три бульдозера, два спецавтобуса в северном исполнении, экскаватор, три КАМАЗа и ещё какие-то механизмы неизвестного для нас назначения. Зато почти не видно людей. Очевидно все жители на работе.
   За посёлком, который мы проехали, не останавливаясь, дорога становится похожей на дорогу. Под гусеницами стелется хорошо накатанное грунтовое с вкраплениями щебёнки шоссе. По обеим сторонам этого шоссе то и дело встречается поломанная строительная техника.
   - Богато живут строители.- шумит сверху Палыч.- Анекдот хотите?
   Не дожидаясь нашего согласия, он вещает.- Летел над тайгой вертолет с геологами. На берегу реки они увидели поселение и решили обследовать местность более детально. Вертолет завис. А под ним стоят чукчи, смотрят вверх и говорят между собой.- Наверно, сломался, однако.
   - Не... Не сломался. Если бы сломался, он бы упал. Бензина кончилась.
   - Здесь, однако, не бензина кончилась. А уж точно сломался,- веселится Сашка.
   - Тогда слушай ещё. Группа геологов пытается вытащить застрявший в тундре вездеход. Мимо проезжает на оленях чукча. Остановился, посмотрел, закурил трубку и говорит.- Начальник, знаю, что тебе нужно. Ставь бутылку огненный вода - скажу.
   - Ишь, чего захотел! И без тебя обойдемся.
   Чукча уехал на стойбище, вечером возвращается, а геологи и вездеход на том же месте. Теперь уж начальник партии подходит к чукче.
   - Бери бутылку, говори, что нам надо?
   - Э, начальник, теперь две бутылки давай...
   Достал начальник вторую бутылку. Чукча упаковал бутылку, тронул оленей и сказал.- Трактор тебе надо, начальник...
   День к вечеру постепенно разгулялся. Небо почти до самого горизонта очистилось от облаков. Портить погоду продолжает только очень сильный северо-западный ветер. Он задувает даже под тент вездехода, и тогда становится зябко и неприятно. Правда при этом ветер выдувает из замкнутого пространства противные запахи солярки.
   Проследовали мимо ещё двух небольших посёлков строителей.
   Навстречу нам то и дело проно сятся груженые под завязку щебнем и гравием самосвалы.
   Параллельно дороге-шоссе идёт отсыпка насыпи для однорельсовой железнодорожной ветки на Ямал. Около неё валяется масса громадных труб. Похоже, что их будут закладывать под насыпь в качестве водопропускников.
   Да, наш неугомонный человек упрямо идёт со своими многочисленными нуждами и запросами на Север.
   Через два часа, как нам и обещали, впереди показался мост, перекинутый через Харбей. Опоры моста сооружены из сваренных крест накрест газовых труб, настил - деревянный. На мосту в навал лежат здоровенные брёвна и несколько железнодорожных рельс. При переезде через них наш вездеход внезапно порвал один из траков левой гусеницы. Даже железо не выдерживает нагрузок местных дорог.
   - Ну вот, дошутился,- обращается Ряша к Палычу.- Похоже, что и вам трактор будет нужен. Ставь бутылку.
   - Не боись. Своими силами обойдёмся. Поможем нашим благодетелям. Не поможем, так переможем. Мне вот только непонятно, как здесь машины ходят?
   - Им тоже непонятно. Но ходят,- смеётся успевший вылезти из кабины водитель.- Русская машина долго заводится, зато потом плохо останавливается.
   Выше моста по левому берегу Харбея расположен громадный карьер, в котором усердно трудится великолепный желтый экскаватор японской фирмы "Като". Японской техники на трассе много. Она хотя и дороже, но намного надёжнее отечественной.
   Мы выгружаемся, а Калужане помогают водителю и его напарнику менять порванный трак. Ничего, ребята они здоровые - справятся и без нас.
   Благодарим хозяев вездехода, прощаемся со всеми и начинаем перетаскивать вещи по крутому высокому обрыву вниз по мост.
   Когда мы, запыхавшись, взобрались на откос за очередной партией шмоток, около вездехода остановился автобус. Из кабины выглянул водитель и деловито осведомился у копошащихся около вездехода Калужан.- Куда едете? Не в Обскую?
   - В неё родимую,- пробасил Палыч.
   - Тогда садитесь. Подброшу.
   Гостеприимство и взаимовыручка Севера всегда поражала и радовала меня.
   Калужане вопросительно смотрят на водителя вездехода. Тот машет рукой и говорит.- Да, езжайте. Чего там. Сами управимся.
   Калужане мгновенно забросили свои вещи в автобус.
   Прощай, Калуга. Быстренько обмениваемся с ними адресами. Такова традиция. Хотя знаем, что на девяносто девять процентов мы больше уже никогда друг друга не увидим.
   Через минуту автобус уже пылил в сторону Обской.
   - Мужики, знаете, а ведь наши знакомцы из Калуги б-а-альшие оригиналы,- обращается к нам Ряша.- Мне Палыч, когда мы сюда добирались по секрету рассказал, что в официальном отпуске только он один. Андрей числится в колхозе на сельхоз работах, а Михаил тот на больничном. У них обоих отпуска только сегодня начинаются.
   Через двадцать минут мы закончили перетаскивание вещей на берег Харбея, и тут выяснилось, что Сашка забыл на Ланготе Ряшин спиннинг.
   - Гад, ты такой. Ничего серьёзного поручить нельзя. Всегда что ни будь напакостишь.- набросился он на виновника этого досадного происшествия.- Чем я теперь рыбу ловить буду. Вот заберу твою японскую хворостину в качестве компенсации за моральный и физический ущерб.
   Через пару минут он выпустил весь пар и успокоился.
   Мы с утра ничего не ели. В желудках пусто. Поэтому съедаем насухо по паре сухарей и несколько ломтиков копченой колбасы.
   В это время неведомо откуда около нас появился симпатичный лохматый чёрный щенок. Он вертелся, вилял хвостом и всем своим видом показывал, что тоже не прочь отведать колбаски. Не можем оставить его просьбу без ответа, и угощаем кусочком копчёности. Щенок взвизгивает от восторга и мгновенно проглатывает лакомство. После этого он всем своим видом показывает: Всё... Я ваш от головы и до хвоста.
   Разворачиваем лодки и начинаем их накачивать. Мой насос работает совсем плохо: с трудом вытягиваю на себя его поршень, и с ещё большими усилиями загоняю обратно в цилиндр. После десятка качков выдыхаюсь. Разбираю насос, и смазываю его ружейным маслом. После этой операции дело пошло значительно веселее.
   Через сорок минут мы были уже на воде.
   По словам Сашки и Ряши, которые на Харбее уже второй раз, реку просто невозможно узнать. Настолько высока в ней вода. Там, где они в прошлый раз с трудом проволакивали Лас по мели, теперь образовались небольшие бурные порожки.
   Чтобы удалиться от шума стройки, транспорта и людей проходим, вернее, проскакиваем на скоростях, три поворота и останавливаемся на ночлег.
   Наш лагерь сегодня разбит на невысоком плоском правом берегу. Вокруг палатки трава и мох. Растут густые невысокие лиственницы. Много сухих веток и корней.
   На тундру опускается очень красочный закат. Ставшее серым небо покрыто редкими белоснежными кучевыми облаками, которые подсвечены розовато-оранжевым светом. Только вдали над склонами гор висит сплошное бело-серое покрывало.
   Впервые в этом походе разжигаем громадный весёлый и жаркий костёр. Вода в вёдрах закипает всего за каких-то пять - семь минут. Готовим на ужин гороховый суп с копченостями.
   Ряша возится у костра, потом у палатки и не перестаёт ворчать.- Точно, это ты, Сашка, вчера переработал. Так соль запрятал, что найти невозможно.
   - Да не я это. Это, небось, наш писатель её куда-нибудь заныкал.
   Я смотрю на них и говорю.- Вам бы вечно всё на кого-нибудь свалить. Лучше анекдот о работяге вспомните, тогда сразу всё на свои места встанет.
   - Это какой же?
   - Да вот этот: Приходит работяга на фирму и говорит.- Я тут, эта, работать бы...
   - А что ты умеешь?
   -Ну, эта, копать...
   - А ещё, что умеешь?
   - Ну, эта, ну, копать...
   - Это я уже знаю. А ещё, что-нибудь умеешь?
   - Ну, эта, так лопату могу спрятать, что хрен найдёте.
   После супа с удовольствием пьём крепкий горячий чай.
   - Ряша, дай мне ещё один кусочек сахара,- просит Сашка.
   - Извини - подвинься... Обойдёшься. Я тебе и так уже девять кусков отвалил.
   - Ну и что! Они же все уже давно утонули.
   - На, троглодит, жри. Может кишки слипнутся.
   - Не боись, не слипнутся. Вот теперь в самый раз напиток. Изюмительный... Кстати, Ряша, ты знаешь, что слово Изюмительный - произошло абсолютно точно от слова изюм? У тебя случайно изюма нет?
   - Отстань. Всё равно больше ни кусочка не дам. Лучше бы орфолепией занялся.
   - Чем, чем?
   - Орфолепией. Орфолепия - это наука о правильном произношении слов.
   Уже поздно. Над верхушками листвянок появляется удивительно красивый громадный, блестящий червонным золотом, диск.
   - Смотрите, какое сегодня солнце заходит,- восторженно завопил Сашка.
   - Чудак-человек! Это совсем не солнце, а луна,- говорит Ряша.
   Действительно, это была луна. Но какая! Такой мы ещё здесь ни разу не видели. Ниже луны, над тёмным силуэтом гор зажигается блестящая яркая звёздочка, которая радовала нас три дня назад.
   - Смотри, твоя Бетельгейзе взошла,- говорит Ряша, обращаясь к Сашке.
   - А что? Может и она,- отвечает тот.
   Сидим у весело потрескивающего костра и любуемся красотами наступающей ночи. Внизу под берегом в трёх метрах от нас резво уносит свои воды в ночь Харбей. Почти по середине его русла на фоне выступающего из воды большого камня отчётливо виден силуэт сидящей чайки.
   Смотрю на небо. Там рядом с Сашкиной Бетельгейзе примостились ещё звёздочки, но более мелкие. Улыбаясь, я думаю о том, что большая и яркая, та что Бетельгейзе  - это начальник, хотя нет, лучше - строгий учитель, а вокруг него собрались ученики, робко оглядываясь и привыкая к обстановке с легкими смешками, показывающими, что они хоть и недавно здесь, но вовсе не смущены. И хотя они знают и видели намного больше, гораздо больше, чем самый старый и умный человек на свете, они сумели сохранить молодость: для них все как в первый раз. Глядя вниз, они переговариваются, делятся впечатлениями; их блестящие глаза широко открыты, они все время оглядываются на наставника, как бы проверяя: все ли нормально, есть ли одобрение, защита; спрашивая: не набросится ли на них находящийся внизу мир со множеством огней, чужих огней, не причинит ли он им вред?
       Возможно, звезды видят меня, идущего своей дорогой так далеко от их путей и, надеюсь, именно мне они подмигивают с неба.  Если бы я был магом - соединил бы звезды тонкими золотыми нитями. В эту пушистую сеть попалось бы счастье, и заглянул бы я ему в зрачки.
   Предугадать моменты, когда это наступает невозможно, пути неисповедимы. И характер общения с небом - непредсказуем.
   Начинается это внезапно, издалека, откуда-то сверху что-то на меня опускается, растет в размерах, закрывая собой весь свет, и ложится мне на плечи, согревая своим теплом.
       Но настоящее счастье в процессе такого контакта происходит не часто. В эти редкие моменты поток тепла пробивается ко мне иногда с легким шипением, иногда - пулеметной очередью, иногда - взрывом! Это блаженство, ни с чем не сравнимое чувство причастности к нирване!!!
       А потом наступает мое обычное состояние одиночества и холода, но я долго храню в памяти это счастливое время.
   Внезапно начинает дуть сильный ветер. Становится ощутимо свежо.
   С сожалением покидаем костёр и залезаем в палатку.
   Уже засыпая, я непонятно почему вдруг вспомнило морошке, которую ел сегодня перед посадкой в вездеход. Интересно встретится ли она нам на Харбее. Если нет, то жалко.
  
  
   ОБ ИТЕЛЬМЕНАХ И О БОЛИ РАСТЕНИЙ.
   11 августа. Солнечное утро. Сильнейший ветер. Он настолько силён и резок, что нас не спасает даже наглухо задраенный полог палатки.
   Сашка высовывает голову наружу и заявляет.- Не все то - солнышко, что встает.
   Палатка стоит так, что порывы ветра попадают точно в её вход.
   Прямо пред моим лицом гудел великолепный бархатный шмель, норовя сесть на губу.
   Я набрал воздуха и дунул,- Вопьётся такая вертолётка в губу, потом неделю рот не раскроешь! Ишь, летун толстобрюхий!
   Ряше в голову пришла ценная мысль и он сосредоточенно пристраивает к дрожащему от напоров ветра пологу брезентовый чехол от ЛАСа.
   Похоже, что мысль его верна, так как влияние ветра существенно уменьшается, и в палатке становится значительно теплее.
   Закончив возиться с чехлом, Ряша приступил к пополнению запаса мушек-обманок. Он вяжет их с использованием всех видов шерстяного покрова своего и Сашкиного тела. Мушки получаются очень лохматые и страшные.
   Через полчаса мушки были готовы к употреблению в рыбной ловле и уложены на клапан рюкзака.
   Мы одеваемся и начинаем выползать наружу: на солнце и на ветер.
   Ряша, забыв про мушек, выволакивает за собой и рюкзак.
   Мгновенно налетевший ветер тут же подхватывает результаты его трудов и уносит мушек куда-то в глубины тундры.
   Матерясь и охая, наш рыбный добытчик вновь принимается за сооружение искусственных насекомых.
   Вдалеке слышится мощный гул. Вскоре мы увидели, как вдоль трассы летит вертолёт МИ-26 и тащит на тросовой подвеске громадную газовую трубу.
   Ветер на высоте настолько силён, что, несмотря на размеры и вес трубы, раскачивает её так сильно, что угол подвески изменяется до сорока пяти градусов. Кажется, что вот-вот её конец зацепит днище вертолёта, и тот рухнет на землю.
   После завтрака вытаскиваем из полиэтиленового пакета и развешиваем на ветру первую порцию нашей солёной рыбы. Это восемнадцать штук килограммовых хариусов. На ветру и солнце они должны подвялиться и тем самым легче перенести сою дальнейшую транспортировку.
   Ряша забирает кораблик и вновь изготовленные мушки и уходит вниз по Харбею ловить рыбу.
   Я занимаюсь бытовыми делами: зашиваю свои порвавшиеся болоньевые штанцы, которые верой и правдой служат мне в этом походе.
   Похоже, что уже скоро мой костюм станет не одеждой, а отработанным материалом.
   Сильный и холодный ветер загнал летающую шпану - комаров и мошку - куда-то в глубину кустов. Вокруг меня не вьётся ни одной сикарашки. Красота!
   Сашка присел на камень, осмотрелся и, обалдев от бесконечного простора горбато уходящей в даль лесотундры, задохнувшись от первозданной чистоты воздуха и аромата огненных петушков, камнеломок, оранжевоглазых ромашек с белыми трепещущими на ветерке ресницами, голубых незабудок, разомлев от усталости и красоты мира, умиротворяющих душу покоем и радостью пребывания на земле, медленно сполз на песок и задремал.
   Зашив штаны, я пошёл побродить по берегу и во время этой экскурсии быстренько набрал целый пакет великолепных грибов на суп, а так же сумел полакомиться спелой и крупной голубикой. Правда, последней было очень мало.
   Через час возвращается Ряша. По его словам в Харбее в этих местах не осталось ни одной рыбёшки. Не нашёл он также и каких ни будь ягод.
   Природа много дала человеку, и за это он сполна ей... отомстил.
   Повсюду видны следы людей: брошенные порванные самодельные рыбные снасти типа корабликов и удилищ, колёса и покрышки от самосвалов, железная арматура и многие другие предметы строительного назначения.
   Присутствие здесь человека особенно заметно по полному отсутствию на реке птиц: за весь день мы не встретили ни крохаля, ни утки, ни куличка. Мы не увидели даже чаек, которые сопровождали нас практически повсюду.
   Быстренько свёртываем лагерь и отплываем.
   Я и Ряша идём в одиночку на ЛАСах, а Сашка решил идти по берегу со спиннингом.
   Харбей в этих местах лихо плетёт свои петли по неширокой долине.
   В этом году очень высокая вода, и все многочисленные "дури", о которых рассказывал в Москве мне Ряша, в настоящее время находятся под водой. В некоторых местах сейчас образовалось некое подобие небольших порогов.
   Берега реки очень красивые. То слева, то справа от нас видны обрывистые осыпные стенки, заканчивающиеся сверху болотистыми полками, сплошь заросшими листвянками и берёзками.
   Это не паршивенькие кустики каменной берёзы, а настоящие деревья. Правда подлеском им служит всё та же карликовая берёзка. Очень много самых разных цветов.
   В одном из перекатов Ряша всё-таки умудрился поймать небольшого хариуса.
   - Маленькая рыбка лучше большого таракана,- говорит он нам, показывая пойманного "великана".
   Это был весь его улов за сегодняшний день.
   Несмотря на скудость рыбных и ягодных запасов Харбей мне нравится. Это не тихоходный и полусонный Лангот.
   Лодки резво несёт вниз по течению, но нам спешить совершенно некуда: до Сора, так называются разливные места впадения Лангота и Харбея в Обь, остаётся всего около двадцати километров.
   Незаметно доплываем до бывшей базы крупной геологической экспедиции. Именно здесь водитель вездехода, перевозившего нас с Лангота, обещал нам рубленую баню.
   Всё. На этот день плавание закончилось. Будем останавливаться и готовиться к завтрашнему банному дню. Он нам просто необходим, так как до этого из-за отсутствия дров нам не удалось соорудить ни одной бани.
   Правда британские и шведские ученые совместными усилиями пришли к выводу - помешательство на чистоте, охватившее Европу, приведет к опасным последствиям. Среднестатистический европеец моется примерно 1,5 раза в день, в то время как последние исследования показали, что мыться следует на второй, а то и на третий день - не чаще. Доктора выявили связь между "суперчистоплотностью" и аллергичностью. Особенно сильно сказываются ежедневные водные процедуры на детях. От бесконечных омовений иммунная система ослабевает.
   Ещё довольно рано по нашим нынешним меркам: всего семь часов вечера.
   В этом месте Харбей делал очень крутую дугу, поворачивая на юго-восток почти на 120 градусов.
   Экспедиция, а так же и наша сегодняшняя стоянка, расположилась на правом, низком, заросшем редким, но настоящим лесом, берегу.
   Левый берег представлял собой практически вертикальный глинисто-песчяный обрыв высотой около двенадцати метров. Поверх обрыва вновь начиналась равнинная тундровая поверхность. Выше и ниже нашего лагеря обрыв зарос густым кустарником и листвянками.
   В ходе обследования выяснилось, что лагерь экспедиции был очень большой. Мы насчитали около десятка остовов бывших щитовых домиков, около пяти мест больших стационарных палаток.
   Нашли два сортира в довольно приличном состоянии: доски, где были прорублены очки, целые и не сгнившие, крыши покрыты рубероидом. С внутренней стороны на двери сохранилась надпись, написанная углём: Не льсти себе, подойди поближе.
   Смотрю на Ряшу и заявляю.- Поскольку останавливаемся в приличном селении, а не где ни будь в глуши, в туалет ходить будем только как положено.
   - Это как же.- в один голос вопрошают мои товарищи.
   - А вот так, по городскому. Благо попифаксу у нас навалом.
   - А мы что, возражаем? Мы сами за цивилизацию. Нам тоже свих задниц жалко.
   - Здорово. Тут и посидеть и подумать можно,- восторгается Ряша.- Лучшие мысли приходят в отхожих местах: В сортире, в подъезде, в тамбуре электрички и на трибуне.
   - Какой светильник разума коптит!- не замедлил съехидничать Сашка.- Дурная голова трусам покоя не дает.
   - С кем поведешься, с тем и наберешься! Счастливые трусов не надевают.
   - С кем поведешься - так тебе и надо! Тому виднее, у кого нос длиннее.
   - Я не такой дурак, как ты выглядишь. Каждый испорчен в меру своих возможностей.
   Такие словесные дуэли между приятелями стали обычным делом.
   Глядя на оставленные безжалостными людьми места, пришедшие сначала в запустение, а затем постепенно заросшие редким лесом и кустами, становится грустно. Это уже и не былое жильё и не природа. Так, какая-то неприглядная смесь былой цивилизации и окружающего естества.
   Ещё грустнее становится от того, что человек, покидая обжитые места, не удосужился прибрать за собой, а оставил на виду весь хлам и ненужный ему скарб, разбросав по округе.
   А ведь всего полтора года назад Сашка и Ряша в свой первый поход на Харбей именно здесь застали милых и весёлых практиканток, входящих в состав экспедиции, и в течение двух часов наслаждались беседой с ними.
   Рядом в палатках дымились переносные печурки, готовя обед для своих хозяев, возились несколько собак, тихонько звучала музыка из невидимого радиоприёмника.
   Сейчас же вокруг нас была неуютная пустота, голые остовы бывшего жилья, ржавые разорванные траки вездеходов, жалкие останки когда-то симпатичной соломенной шляпки, брошенной той же весёлой и говорливой практиканткой Люсенькой, или Машенькой, совершенно целые заплесневевшие от времени шерстяные носки, сиротливо приткнувшиеся на дне небольшой жестяной ванны, битая посуда...
   И только рубленая банька, больше похожая на хорошо сохранившуюся охотничью избушку, невозмутимо стояла на берегу Харбея и ожидала редких путников, всегда жаждущих испробовать её великолепного парку.
   Во второй половине дня ветер незаметно для нас стих, а затем и вовсе исчез. Стало тихо и тепло. Этим мгновенно воспользовались комары и мошка. Сейчас вокруг нас в воздухе перемещались сотни и тысячи этих летающих кровососов.
   Установив палатку на ровной твёрдой площадке под раскидистой листвянкой, снова направляемся к бане. В ней кто-то ночевал, так как на полке валяется не то полог, не то чехол. В предбаннике находим три литровых стеклянных банки с рассольником.
   Решаем, что сегодня баней заниматься не будем, а завтра с утра всё, как следует, вымоем и приготовим для принятия водных процедур.
   На месте нашей стоянки Сашка находит ещё несколько отличных подосиновиков. Один из них громадной величины: его шляпка имеет диаметр не менее двадцати пяти сантиметров.
   На ужин, он же обед, решаем приготовить суп - рассольник из найденных банок. Сашка категорически отказывается принимать во внутрь это блюдо.
   - Наклейка стёрлась. Срока годности продукта определить невозможно, а я ещё по свету погулять хочу. А не умирать в мучениях и с отвращением к себе - гундосит он.- Я всё-таки интеллигентный человек. А не дикарь, какой ни будь.
   - Не боись,- говорю я Сашке.- Самое ядовитое существо в мире это самшитовая медуза. Её яд убивает человека всего за пятнадцать минут. Есть ещё японская раздувающаяся рыба, яд, который в двести раз сильнее кураре. Человек, скушавший такую рыбку, умирает всего за два часа.
   - Не хочешь, не ешь, а другим аппетит не порти.- шумит на него Ряша.- А насчёт дикарей и гадости, так об этом и поговорить можно. Надо же! О дикарях он заговорил. Подумать только, какие они противные! Еще бы, мясо сырое едят или тараканов там каких-нибудь на костре жарят.
   Снобизма из тебя прёт. Еще бы, мы - люди ци­вилизованные, наши пращуры вот уже много веков как познали культуру, и вообще едим но­жами-вилками. А ты знаешь, что еще каких-нибудь пол­тора столетия назад на востоке России, а точнее на Камчатке, жили настоящие дикари. Сначала их называли ительменами, а за­тем, смешавшись с коряками, чуванцами и русскими, эта народ­ность получила название камча­далов. Жизнь этих людей в своем романе "Три страны све­та" по­дробно описал Николай Некрасов.
   Слушай и запоминай! Камчадалы жили в острожках - высоких остроконечных шатрах, в которые забраться можно было только по стремянке. Женщины и мужчины одевались одинаково - в кожаные кухлянки, а иногда всю их одежду составлял лишь не­широкий пояс. А на тебе вон, сколько всего напялено, и всё равно мёрзнешь. Цивил изнеженный!
   Так вот слушай дальше.
   - Дикари ели со своими собаками, - писал Некра­сов, - любимым лакомство их была юкола, то бишь гнилая рыба, которую они квасили в ямах и употребляли в пищу уже тогда, когда она вся краснела и распространяла невы­носимую вонь. Другим любимым блюдом была икра, тоже проква­шенная до гнилости, которую по­жирали они с древесной корой. Третьим блюдом была толкуша из кислых ягод и сладкой травы, называемой сараною, отвратительное приготовление которой повергало в ужас: баба, с рожденья не мывшая рук, погружала по локоть обнаженную грязную руку в поганую чашу с толкушей и, размешав ее, выни­мала руку, белую, как снег. И таких лакомств каждый камчадал пожирал столько, сколько не съесть и двадцати человекам. За­пивали еду водой, которую унич­тожали в страшном количестве. На ночь каждый дикарь ставил себе ведро воды, наполненной льдом и снегом, а к утру не оста­валось ни капли. Опьянение на­ходили они в воде, настоянной мухоморами, и в самих мухомо­рах, употребление которых дово­дило до совершенного безумия, убийства и самоубийства.
   Ни сами они не мылись, ни посуды своей не мыли, ногтей не обрезывали, и все вообще пахли рыбою, как гагары; волос на го­лове не чесали, но расплетали на две косы, и мужчины и женщи­ны". Любопытно, что, несмотря на это, дамы умудрялись украшать головы париками "весом до деся­ти фунтов".
   Заслуживают внимания и об­ряды камчадалов, сопровождаю­щие рождение, смерть и вступле­ние в брак. Своих умерших они без затей выбрасывали собакам, а затем проходили очищение, со­стоявшее в том, чтобы поочеред­но пролезать в кольца, сделанные из прутьев. Если камчадал хотел вступить в брак, то ему следовало обязательно прикоснуться к обна­женному телу невесты. Зато "об­ряд сватанья представлял часто трудности непреодолимые. В то время невеста поступала под при­крытие женщин всего острожка; ее одевали тогда в несколько кух­лянок и окутывали ремнями и се­тями. Когда жених, улучив удоб­ную минуту, бросался к ней, жен­щины поднимали страшный крик, били его, таскали за волосы и ца­рапали. Если жениху посчастли­вилось, несмотря на такие труд­ности, достигнуть цели, невеста умильно кричала: "Ни! Ни!", и он вступал в свои права". Иногда не­счастный жених не мог овладеть невестой целых... семь лет, и тог­да безжалостные камчадалки сбра­сывали его с шатра. Худо прихо­дилось молодой, если она до за­мужества оставалась непорочной - жених бывал этим очень недово­лен.
   Детей своих камчадалы люби­ли, что не мешало им иногда бро­сать живых отпрысков собакам; если у матери рождалась двойня, то одного из младенцев тоже умерщвляли.
   Горе было тому, кто случайно оказывался гостем камчадала. Когда гость входил в шатер, его, как и хозяина, раздевали донага.
   Растопив пожарче печь и нарезав полосками тюленьего и нерпичь­его жиру, хозяин "становился пе­ред сидящим гостем на колени, держа в одной руке жир, в другой нож; жир совал ему в горло, кри­ча сердитым голосом: - Та! (на) Ножом он отрезывал у подбородка ошалевшего от ужаса и омерзения гостя то, что не вошло ему в рот. Несчастному оставалось лишь судорожно глотать куски жира и терпеть не­стерпимые жар и вонь. Остано­вить гостеприимного хозяина можно было, лишь откупившись от него, иначе он считал себя смертельно обиженным.
   Закончив свой долгий поучительный рассказ, Ряша внимательно посмотрел, на обалдевшего от этой лекции Сашку, и спросил.- Ну, понял теперь, что такое дикари и дрянь?
   - Ты меня на понял не бери!- возмутился Сашка.- После твоих россказней тем более эту консерву протухшую есть не буду.
   Раскупоренные банки пахнут вполне и весьма, как заявил Ряша, сунув туда свой нос. Да и выглядел этот полуфабрикат вполне съедобно и ни чем не напоминал испортившуюся от времени еду.
   Голодный Сашка, глядя на то, как мы варим суп, заявляет.- А я злодеи и индивидуалисты буду жарить грибы и вам не дам!
   - Это мы ещё поглядим,- говорит Ряша.- Мы в отличие от тебя, ни от чего не отказывались, и имеем полное право есть их наравне с тобой. Только чисти свои споровые поосторожнее.
   - Это почему?
   - По тому... Недавнее открытие, сделанное американскими учёными-биологами, доказало, что растения, в том числе и грибы, способны, как и живые организмы, даже в большей степени испытывать боль. Например, брюссельская капуста способна испытывать боль в течение месяца после того, как её сняли с грядки. Поэтому любая домохозяйка причиняет её невыносимую боль, нарезая и кидая в кипяток.
   Группа профессора Бейли регистрировала электрические импульсы, которыми растения реагировали на приносимые им раздражения. Выяснилось, что когда фрукты срывают с деревьев, то они просто вопят от боли, а когда их чистят, то датчики просто зашкаливает.
   Вот и получается, что обычные люди, питающиеся мясом, гораздо более гуманны, чем вегетарианцы, успешно поедающие фрукты и овощи. Если суммировать общее количество боли, выходит, что человек, съедающий раз в неделю кочан зелёного салата, причиняет окружающему миру больше мучений, чем тот, кто каждый день уминает жареного цыплёнка.
   - Я не вегетарианец. Я тоже мясо люблю. Только, в отличие от вас, свежее. Так что - имею я право этого не иметь на ужин? Имею!
   - Имей, имей. Может быть, тебе паштет из гусиной печенки подать?
   - Ты спрашиваешь, ел ли я паштет из гусиной печенки? Да я, если хочешь знать, даже блевал паштетом из гусиной печенки! Ел я и салат столичный, политый какой-то дрянью, называемой майонезом, мясо рубленое и отбивные. Ел подозрительное тушеное... Пресное, как водопроводная вода, заливное. И гребаную сельдь "иваси" тоже ел. И даже стишок на эту тему знаю:
  
   Запустили в пруд селедку,
   Где водились караси.
   Караси трахали селедку,
   Получилась "иваси".
  
   Слушая этот красочный Сашкин монолог, я вспоминал: Года за три до явления "иваси" и рыбы с похабным названием "простипома" в гастрономе, что на площади Металлургов, из витрин исчезли бутафорские окорока, а с его стен смыли живописные фрески, на которых рыбаки в сапогах и зюйдвестках тянули сети. В них уловом были пудовые осетры и банки... Много банок... С крабами, тресковой печенью, икрой, красной рыбой. Именно после этого всё остальное продовольственное изобилие накрылось медным тазом.
   Высоко над нашими головами небо вновь играло немыслимыми в своем сочетании цветами: розовато-лиловый и аметистовый сменял ультрамарин,
   Очень тихо. Только иногда даже сюда доносится слабый гул оставшегося далеко позади строительства.
   Сегодня мы целый день наблюдали полёты вертолётов, переносящих к месту стройки очередные макаронины труб.
   Ужинали мы с Ряшей, как и планировалось и приготовленным рассольником и Сашкиными жареными грибами. Сашка, как обещал, выдержал характер и жрал одни грибы, приговаривая.- Посредством маразма дойдем до оргазма. Я люблю тебя, жизнь, ну а ты меня - снова и снова.
   После ужина он спросил у Ряши.- Сколько времени?
   Тот, не смотря на часы, мгновенно отвечает.- Мои солнечные показывают полночь. Какая гениальная фраза! До меня её ещё никто не... повторял.
   - Время детское... Можно и на охоту сбегать. Есть ещё порох в пороховницах и ягоды в ягодицах.
   После этого мои приятели, забрав ружья, удалились в глубь леса погонять зайцев.
   Вернулись в лагерь они только в половину первого ночи без зайцев, но с двумя авоськами подосиновиков и маслят. Маслята были молоденькие и очень симпатичные.
   Чем - чем, а грибами в этом сезоне природа нас баловала до отвращения.
   Второй раз за этот вечер мы ужинаем чаем.
   - Ударим крепким сном по мукам совести,- говорит Сашка, залезая в палатку.
   Вслед за ним туда же удаляется и Ряша.
  
   Мы - люди попросту забыли, что сами - капли звездной пыли,
И что когда-то вместе плыли в густом, туманном молоке:
Как струи пенные в реке кружились люди и светила,
   Пока таинственная сила не задержала нас в руке.
Теперь от звезд мы вдалеке,
   Но так же связаны друг с другом,
И так же чертим круг за кругом
   На небесах и на песке...
  
  
   КОЕ-ЧТО О БАНЕ И О ПОЛЕТАХ.
   12 августа. Ночью была сплошная холодрыга. Причём холод шел не с ног, а заползал в спальные мешки откуда-то с головы. Сначала начинала холодеть шея, за ней грудь, спина и так далее. Когда он достигал пяток, становилось совсем невмоготу.
   Мы вертелись с бока на бок, пытаясь выбрать положение и позу, в котором бы не так ощущалась пробирающая всё тело до костей дрожь.
   Только к утру удалось забыться в каком-то нереальном полусне.
   Встаём не выспавшиеся и голодные, как волки.
   Ряша мгновенно разжигает костёр и начинает готовить завтрак.
   Мы с ним едим с утряночки рассольник, который, как мы и предполагали, оказался вполне съедобным и не причинил нам ни какого сколь-нибудь существенного вреда.
   - Лишь слегка прослабило, что само по себе очень пользительно,- радовался жизни Ряша.- Мы живы и здоровы. Сыты и радостны. А ты, Саня. Жалкий и голодный трус.
   На его слова Сашка, очевидно помня вчерашние дебаты, не реагировал.
   Ряшу, который после еды становится философом, это поведение нашего приятеля не устраивает и он начинает очередное словоблудие.
   - Слушай, молчун несчастный. Сознание есть движение мысли, а внимание к собеседнику есть механизм корректировки мыслей, который удерживает их на заданной траектории.
   Механизмы внимания, как это видно на твоём примере, циклически производят сопоставление содержания мыслительного процесса с исходной целью и корректируют это содержание, не позволяя ему изменяться произвольно. В промежутках же между корректирующими воздействиями внимания, МЫСЛИ ДВИЖУТСЯ БАЛЛИСТИЧЕСКИ, и в результате этого механизмы внимания не могут точно направлять движения мысли.
   Вследствие этого процесса человек в своих мыслях попадает не совсем туда, куда он хотел. Поскольку идеальная среда также является анизотропной, периодически мысль попадает в идеальные ямы и идеальные ловушки, из которых она уже не может выбраться самостоятельно, и пребывает там, пока ей не помогут выбраться посредством подания идеальной руки, или нанесения идеального пинка, или иных мер физического или идеального воздействия.
      Когда же указанные меры воздействия не помогают, то человек приспосабливается мыслить, сидя в идеальной яме, и тогда он начинает понимать, что мыслительный процесс - это всего лишь невзрачный идеальный паук, плетущий на идеальном потолке паутину идеальных мыслей. Рано или поздно этот идеальный паук срывается с идеального потолка и падает в идеальную чашку с идеальным куриным бульоном.
   Сашка, в конце концов, не выдерживает.- Слушай, ты - идеальный паук! Я тебе есть твой прокисший рассольник не мешал. Не мешай мне и ты наслаждаться свежим воздухом и окружающей природой.
   Довольный результатом своих измышлений, Ряша захохотал.- Искусственный интеллект создан! На очереди создание искусственной души. Даже стеклотара не сдаётся без боя. Матадор набычился.
   - Мыслитель хренов,- отмахнулся от него Сашка.
   А куда девать мысли, когда их слишком много?- не унимался Ряша.- Одну часть можно оставить дуракам, другую - потомкам, а остальные всегда лучше всего пустить в оборот.
   Сразу же после завтрака начинаем готовить баню. Мы вытащили из неё наружу всё ненужное, подмели остатки мусора, вымыли холодной водой пол и стены. Нашли поблизости и, как следует, отмыли столитровую бочку для холодной воды и бачок от стиральной машины для горячей.
   Ряша персонально занимается протопкой печи.
   После чего он снова принимается за рассольник. Сегодня отведывать этого блюда мне тоже почему-то не хочется, и я вежливо отказываюсь.
   Принципиальный Сашка даже не глядит на Ряшино пиршество и готовит рожки "Новинку", обильно приправляя их маслом.
   Продукты у нас тают прямо на глазах. Хорошо только с супами. Из круп остался лишь рис на одну варку, да макароны-рожки, всё та же "Новинка", на одну варку. Имеется так же одна упаковка сухарей. Радует только то, что у нас имеется целых семь пачек чая и неограниченные запасы соли.
   Только сегодня утром я обратил внимание на то, что вокруг нас масса Иван-чая. Правда, здесь он довольно необычный: растёт не так, как везде - вверх, а стелется по земле, и цветы у него расположены какой-то необычной плоской шапочкой. Кроме Иван-чая вокруг много неизвестных мне желтых цветов. На их соцветиях, растущих вдоль высокого с острыми листочками стебля и состоящих из мелких, не более копеечной монеты, очень похожих на ромашки цветочков, усердно трудятся несколько мохнатых шмелей, собирающих то ли пыльцу, то ли нектар.
   Помимо них я увидел ещё одного шмеля, лежащего на песке и лениво шевелящего лапками.
   Показываю на него Ряше.
   Тот берёт в руки палочку и тихонько трогает насекомое.- Ишь, лентяй! Все работают, а ты загораешь.
   Шмель в ответ недовольно загудел, развернул крылышки и улетел.
   - Бездельник,- констатировал Ряша. Бросая палочку.
   Баню топим уже несколько часов. Ряша натаскал и нагрел целую бочку тёплой воды, а мы с Сашкой за это время мы успели набрать пару кружек голубики на компот, и очередную порцию, вернее кучу, подосиновиков и маслят.
   Решаем, что грибы будем готовить впрок, а то может оказаться, что на Соре не будет еды.
   Развесили для просушки и подвяливания всю оставшуюся рыбу. Благо, что вокруг не заметно ни одной мухи.
   Тепло. То скрывается за довольно плотными облаками, то вновь появляется солнышко. Иногда вместе с солнцем откуда-то начинает моросить мелкий дождичек. Но он быстро заканчивается, не успев намочить ни нас, ни тундру. Поэтому эту морось даже и дождичком то называть нельзя.
   В такую погоду вовсю развеселились комары, мошка и появившийся гнус, но мы уже к ним привыкли и не обращаем на их домогания никакого внимания.
   Далеко позади нашего лагеря, как и вчера, вовсю трудятся вертолёты. Перетаскивая с места на место очередные трубы. Один раз где-то совсем далеко, очевидно на карьере, прогремел взрыв.
   Впервые над нами пролетел самолёт. Это был ИЛ-14.
   Глядя на него, я задумался, потом взялся за блокнот, и через полчаса появилось вот эти размышления.
   Не все привычные вещи так просты, как кажется привычному уму. Вот только представьте себе: реактивный лайнер летит строго на Север, и его 120 пассажиров и 47 членов экипажа неплохо себя чувствуют. Авиадиспетчер следит за полетом с земли и, ему ничего не стоит поймать радаром его координаты.
   А вот большая навозная муха. Она тоже летит строго на север. С земли за ней следит серый пушистый котенок, но поймать ее он не может и только зря машет лапой по воздуху. Муха, конечно, не самолет, но ведь и котенок - не авиадиспетчер!
   С другой стороны, если самолет может лететь строго на Север, то почему муха не может себе этого позволить? В самом деле, никто и ничто не может запретить мухе лететь куда угодно.
   Муха - сама себе и пассажир, и экипаж. Ей не нужны ангары и аэродромная обслуга, и заправляется она чем угодно - сначала кусочком дерьма на заднем дворе, а потом еще и каплей вишневого варенья с вашего блюдечка. Муха садится на любую поверхность и ползает по оконному стеклу вверх и вниз. Лайнер садится только на бетонную полосу, а по оконному стеклу ползать вообще не умеет, да и летает хуже, хотя и значительно быстрее.
   В данный момент лайнер пролетает на рекой, вдоль фарватера, которой летит утка-кряква, как ни странно, тоже строго на Север.
   Утка летит медленнее, чем самолет, зато плавает гораздо быстрее. Посудите сами - за то время, пока утка проплывет 100 английских ярдов, самолет не проплывет и половины, и, скорее всего, вообще утонет. Самолет, кроме того, не умеет нырять, дробить ил, ловить червяков и лягушек и щелкать клювом. Хотя утка тоже не умеет щелкать клювом - это аист умеет. Можно предположить, что аист научился щелкать клювом у некоторых людей мужеска пола, которых ему приходится посещать по долгу службы.
   Бывает так, что мужчина расслабится и разевает клюв, в который затем попадает муха, и возможно даже не одна. И вот тут-то, в конце концов, появляется зловредная длинноногая птица с вопящим свертком в зубах. Ах ты, господи, - восклицает жертва - это что же, я уже папа? Ну да, конечно! Не надо было клювом щелкать!
   И уж тем более не следует садиться на самолет и лететь строго на Север. От алиментов далеко не улетишь!
   Впрочем, мы отклонились от темы. Итак, самолет плавает хуже, чем утка, но ездит по земле, безусловно, лучше. У утки даже и колес нет в помине. Впрочем, и у мухи колес тоже нет, зато есть лапы - целых шесть, и на каждой сидят микробы, что доставляет людям немало досады и неудовольствия.
   Если разобраться, то у самолета на колесах микробов гораздо больше, чем у мухи на лапах, но почему-то людей это никак не беспокоит. Возможно, это потому, что самолеты не садятся на лицо и не ползают по тарелкам и чашкам. Зато некоторые самолеты сбрасывают бомбы и ракеты, на которых нет никаких микробов, но почему-то людей это никак не успокаивает.
   Самолеты сбрасывают бомбы, ракеты и ядохимикаты, спасатели сбрасывают спасательные круги, квадраты и треугольники, тараканы сбрасывают коконы с тараканьими яйцами, а атомные станции сбрасывают радиоактивные отходы. Никто ничего хорошего не сбрасывает - это уже проверено. Сбрасывают всегда какую-нибудь гадость, а все хорошее держат при себе.
   И когда количество сброшенного превысит предел всякого терпения, начинают подпрыгивать в кресле, яростно расчёсывая подмышки, и пытаются улететь от всего это как можно дальше.
   Разбегаются, спотыкаясь и падая, мучительно взлетают и летят, поджав лапы, трепеща крыльями, жужжа моторами, заткнув уши и нос, со скорбным и болезненным выражением лица, и надеются, что там, куда они прилетят, будет лучше.
   Лучше не будет, будет только хуже, и они это прекрасно понимают...
   Понимают... но все равно летят, сбрасывая по дороге всякую гадость на голову еще не взлетевшим собратьям.
   Летят, потому что не лететь нельзя...
   Летят, потому что пока летишь, есть надежда...
   Летят, потому что само чувство полета окрыляет, и можно хотя бы на время забыть, что для того, чтобы взлететь, приходится всю жизнь заправляться дерьмом, в надежде однажды взлететь и долететь до своего заветного блюдца с клубничным вареньем, которое ждет, не дождется на далеком и прекрасном Северном Полюсе.
   Вот такие размышления оказались в моем походном блокноте, навеянные неизвестно почему увиденным ИЛ-14.
   Баня - это образ жизни. Но корчит образ свою физиономию в разных ситуациях по-разному.
   Походные бани делятся на две категории: городские, то есть свершаемые в местах обетованных, и, собственно, походные.
   Городские бани чудны и непривычны. Например, в Кызыле в самой раздевалке под вывеской: "Пронос стеклотары воспрещен. Штраф 10 рублей" сидит воинственного вида дама. На предмет выявления стеклотары. Честное слово, под ее взглядом очень многие части тела становятся хрупкими.
   Пользоваться городскими мыльными молельнями можно только в случае крайней нужды.
   В походе баня очень редкий, но на века запоминающийся праздник.
   Праздники возможны только при наличии свободного времени, а оно в походах страшный дефицит.
   И у нас была баня! Это была не баня - это было что-то! Мы парились почти два часа без перерыва. Кроме того, что мы парились, мы ещё и отменно помылись. Сначала в бане было немного угарно, но это было только вначале. Потом было изумительно и прекрасно, восхитительно и восторженно. После каждой очередной порции парилки бежим к реке окунуться и остудить жар. Я, правда, полностью в воду погрузиться так и не смог. Слишком холодной показалась вода. Зато Ряша и Сашка, фыркая, как тюлени увидевшие самку, кидались в воду сломя голову, и так же сломя голову вылетали из неё на берег.
   Вода в бочках, которые стояли рядом с печью, нагрелась до горяча, так что мылись мы, разбавляя её холодной водой из реки.
   Чтобы сохранить на память все чувства восторга и радости, обуревавшие меня во время мытья и после, прошу сфотографировать Ряшу мою небритую, но довольную физиономию, что тот и делает.
   Распаренные и разомлевшие от жара Ряша и Сашка заявили мне, что спать сегодня ночью они будут в бане, так как не желают мёрзнуть в палатке. Они вновь разжигают печь и просушивают насухо помещение парной.
   Я для себя решаю, что лучше спать в холодной палатке, но на свежем воздухе, чем дышать влажным воздухом парной.
   Перед баней мы до отвала наелись жареных грибов, но после двухчасовой парилки почувствовали снова голод и нестерпимое желание поесть.
   Ряша решает пойти на подвиг и самопожертвование: он решает жарить блины.
   Мы не возражаем: место подвигу всегда должно быть. Тем более что к блинам будет готов вкусный голубичный компот.
   Пока Ряша возится с блинами, мы с Сашкой собираем рыбу. Она уже хорошо проветрилась и подсохла. Мушиных яиц в её вспоротых животах мы не обнаружили.
   Ветра почти не было, но заметно похолодало. После бани мы не желаем залезать в надоевшие сапоги и ботинки, и щеголяем в тапочках и кедах.
   После бани наши тела стали удивительно лёгкими, почти воздушными. Особенно отдыхали после длительного не мытья чистые головы.
   Когда блины были готовы, мы уселись за ужин. На первое были вновь поданы грибы. Почему-то вспомнился фильм "Белое солнце пустыни" и фраза из него - Опять эта икра. Икры у нас не было, но зато были опять эти грибы.
   Зато второе! Блины с компотом пошли на ура. Сожрали мы их в одно мгновение, и долго искали, не осталось ли где у Ряши в заначке ещё хотя бы одного блинка. Но заначки не было. Не было и блинка.
   Очевидно под влиянием накопленных за день впечатлений, в том числе и банных, меня потянуло на поэзию.
   Я взял блокнот и, почти не отрываясь от его страничек на размышления, написал белые стихи, посвященные моей жене.
  
   Целый день тучи заслоняют небо,
   Ветер сильными порывами пытается прорвать их заслоны,
   Едва справляясь с их огромной тёмно-серой толщей.
   От его усилий отдельные разрывы вскрыли голубизну небес,
   Через них мгновенно брызнули вниз яркие лучи.
   Едва солнечный свет достиг земли,
   Как мгновенно исчезла её грусть, и земля заулыбалась.
   Я в немом восторге наблюдаю за улыбками земли,
   Любуясь её открытым всему миру лицом,
   Юной, несмотря на многовековой возраст, внешностью.
   Бесконечная радость охватывает меня.
   Легко и свободно дышится и ровно стучит сердце.
   Юность вновь возвращается ко мне вопреки стараниям времени.
   Только сейчас, именно в такие моменты,
   Едва ли не самые лучшие и спокойные,
   Без стрессов и нервотрёпки,
   Я становлюсь самим собой.
   Без таких незабываемых часов и минут,
   Отвлекаясь от обычных городских суетных забот,
   Лучше и острее начинаешь воспринимать всё окружающее.
   Если видишь, то только самое хорошее и приятное,
   Если слышишь, то только звонкое пение души.
   Вот так действует на меня
   Светлая и невинная улыбка земли,
   Едва ли не самая открытая в мире улыбка.
   Год можно прожить в трудной работе,
   Ожидая именно таких моментов открывающейся истины,
   Нечаянных наблюдений и мгновенных удивительных открытий,
   Аккордов чувственных мелодий и восприятий,
   Совсем не похожих на городские
   Всем известных, закованных в каменные рамы картин.
   Если я в чём-то и не прав,
   То только самую, самую малость,
   Едва ощутимую огрубевшей за долгие годы душой.
   Иногда мне кажется, что
   Элементарного на этом свете не существует.
   Только сложнейшие кружева материи и мыслей
   Окружают нас везде и во всём.
   Пускай это только мои субъективные измышления.
   Реальность состоит в том, что они трогают душу и сердце,
   Активируя всё хорошее, что я сумел накопить,
   Вызывая взрывы положительных стремлений к действию.
   Доброта природы во всём и везде изначальна,
   А остальное лишь результат её воздействия.
   Так, по моему разумению, пишут белые стихи,
   Образовывая из отдельных фраз сложную вязь строк,
   Ловко обходя прямые углы мыслей.
   Я пишу их именно так и по-другому не хочу и не умею.
  
   К ночи облака на небе полностью развеялись, и обрыв напротив нашего лагеря весь засиял, залитый серебряным лунным светом. Это предвещало очень прохладную ночь.
   Я смотрел на серебрящиеся ночные облака, на удивительную луну и почему-то думал о времени.
   У нас постоянно на языке слова: время и время, времена и времена...
   Кажется, нет ничего яснее и обыкновеннее, а между тем, в сущности, нет ничего непонятнее и сокровеннее...
   Эти строчки были написаны Аврелием Августином аж в четвертом веке нашей эры, а читаются, как будто их родил кто-то из современных философов-поэтов.
   сколько тысячелетий назад человек стал задумываться над тем, что есть время? Одно не подлежит сомнению: начав размышлять над этим, человек стал карабкаться на одну из высочайших вершин знания, штурм которой продолжается сейчас и не прекратится в будущем, потому что речь идет о самом важном в философии: пространственно-временном единстве мира.
   Первобытному человеку, обожествлявшему время, оно казалось бесконечно могущественным - таким, каким показал его Шекспир в "Зимней сказке":
  
   Я - Время. Я вселяю ужас.
   Я - добро и зло. Я - счастие и горе...
   Нет перемен во мне: таким же было
   Я на заре далекой мирозданья;
   Я видело начало всех начал, -
   При мне круговорот века свершали;
   И наши дни я тож покрою пылью...
  
   В процессе познания человеческая мысль пришла к удивительному пространству-времени Эйнштейна и еще более удивительным, но пока еще очень слабо познанным пространствам-временам микромира элементарных частиц и мегамира недр звезд, находящихся в совершенно необычном, сколлапсированном состоянии. И всегда на этом пути реальность подтверждала выводы теории, а теория подталкивала на поиски новых реальностей.
  
  
   О ШТАНАХ, ТАБУРЕТКАХ, МОЛЧАНИИ
   И ОБЕДЕ ИЗ ТРЕХ БЛЮД.
   13 августа. Когда мои приятели удалились на покой в баню, я залез в палатку и моментально почувствовал разницу с прошлыми ночами. Я был в ней совершенно один. На этот раз в неё не пожелал залететь ни один комар. Палатка казалась огромной и неуютной. Даже затащенные внутрь рюкзаки не смогли создать, хоть какой ни будь, иллюзии уюта.
   Да, эту ночь я буду вспоминать долго и с отвращением. Она была "свежеповата" до безобразия и до дрожи душевной. Мёрзнуть я начал уже после нескольких минут пребывания в спальнике. Холод окружал меня со всех сторон. Он проникал в мельчайшие щели натянутых на меня шмоток.
   Ожидая этого холода, я напялил на себя всё что мог и что имел в наличии. Я натянул на себя все трое имевшихся у меня в этом походе штанов.
   Кстати, ходить без штанов в наше время стало не принято. Понятно, что часто обстоятельства не позволяют их иметь, но наше общество стало настолько духовно богатым и культурно развитым, что без штанов ходить решаются только сумасшедшие или весьма экстравагантные люди. Все остальные, кто не имеет возможности приобрести штаны самостоятельно - носят спецодежду. Штаны стали неотъемлемой одеждой, как мужчин, так и женщин. Их носят как в холод, так и в жару. Их одевают на грудного малыша и в них провожают в последний путь. Жить без штанов современному человеку так же не возможно, как и без обещаний правительством в новом году улучшения жизни. Штаны надо применять в зависимости от природных обстоятельств. Зимой, когда от мороза падают ледышками на лету воробьи и когда чих превращается в диковинный хрустально-зелёный цветок, выросший из носа, лучше всего носить ватники. Ватники шьются из добротной полу брезентовой ткани и иногда даже пропитываются противопожарной жидкостью. Нутро ватников набивается, естественно ватой. Это самые тёплые из штанов, серийно выпускаемых отечественной промышленностью, и в зимнюю пору уже можно будет не беспокоится о том, что сперматозоиды полностью вымерзнут, и Родина может потерять один из неординарных и необходимых генетических фондов. К великому сожалению ватных порток у меня с собой не было.
   Единственное, что я не использовал в этот раз были резиновые сапоги. Поверх спальника я набросил свой капитанский плащ, подаренный мне знакомым морским волком из Калининграда. Более того, поверх плаща я водрузил Ряшину брезентовую задрайку от байдарки, в которой он возил свои шмотки.
   Ничего не помогало. Я ворочался, сотрясаясь от противной мелкой дрожи во всех частях моего бедного тела. Иногда забывался в полудремоте, но через некоторое время снова приходил в себя и опять дрожал и мёрз.
   Единственная часть моего тела, не подвергшаяся воздействию холода, была голова, которую надёжно защитила вязаная шапка-колпак жены из чёрно-белой шерсти, которую я на всякий случай прихватил из дома.
   Мои мучения продолжались с двух часов ночи до пяти часов утра. В шестом часу я, очевидно, окончательно устал бороться с холодом и уснул.
   Проснулся я около восьми часов. Выглянул наружу и обалдел. На траву, кусты и нижние ветви деревьев выпал обильный иней, от которого всё вокруг серебрилось и сверкало. Вылезаю из палатки и обнаруживаю что на улице значительно теплее, чем в ней.
   Быстренько собираю побольше сухих дровишек и разжигаю потухший за ночь костёр. Когда весёлое и жаркое пламя заплясало на сучьях, мне стало вновь уютно и спокойно. Я присел около костра на валявшуюся тут же коряжку и стал ожидать, когда проснутся мои приятели. Коряжка была сучковатой, и сидеть на ней было неудобно.
   Очевидно, от этого неудобства в голову лезли всякие бессмыслицы.
   У кошки четыре лапы с острыми когтями и хвост. У собаки четыре лапы с тупыми когтями и тоже хвост. У пони четыре ноги с копытами и опять же хвост. У белой крысы тоже четыре ноги и голый розовый хвост. У табуретки четыре ножки, без когтей и без копыт, и обратите внимание, никакого хвоста нет и в помине. И почему-то никто не замечает этой вопиющей несправедливости.
   Все с хвостами, а табуретка - без хвоста!
   Вы, конечно, скажете, что зачем ей хвост, если у нее ножки деревянные. Только учтите - это не оправдание. Ножки деревянные? Так пусть и хвост будет деревянный! Зато обидно не будет. Опять же, от табуреткиного хвоста будет несомненная польза: пусть лучше дети таскают за хвост табуретку, а не кошку. По крайней мере, табуретка не будет при этом душераздирающе мяукать, шипеть и цепляться когтями за что попало, в том числе и за новый, только что повешенный нарядный тюль. Хотя, конечно, кошку для того и таскают за хвост, чтобы она вопила, шипела и цеплялась когтями. Табуретку таскать за хвост без такого аккомпанемента, наверное, будет совсем не так интересно.
   Зато на табуретке гораздо удобнее сидеть, чем на кошке. Кроме того, кошка не такая дура, чтобы позволить на себя сесть. Если попытаться сесть на кошку, то она, скорее всего, ускачет на шкаф. А табуретка не ускачет на шкаф. Табуретка почти и не обратит внимания, что на неё сели, разве что скрипнет слегка. Потому что табуретка уже давно привыкла, что на ней сидят. Вот поэтому на табуретке сидеть гораздо удобнее.
   Хотя с другой стороны, на пони сидеть ничуть не менее удобно. Скорее всего, сидеть на пони даже гораздо более интересно и приятно, чем сидеть на табуретке.
   Даже чем на табуретке с хвостом. Табуретка с хвостом - это еще не пони! В этом плане совершенно непонятно, зачем вообще существуют табуретки. Хотя нет, все-таки понятно. Это потому, что на табуретке можно просто сидеть, а на пони надо обязательно куда-нибудь ехать.
   Я отвлёкся от этой философской бессмыслицы и посмотрел на часы. Было девять часов утра. Мои приятели всё ещё дрыхли в тёплой бане.
   Я устроился, на сколько это было можно поудобнее на коряге с сучьями, но без хвоста и снова погрузился в размышления.
   Каким бывает молчание? Нет, не тишина, а именно молчание? Раньше все болтали, присматривались к кружеву слов, пытались вникнуть в их хитросплетения и искренне удивлялись чему-то простому и бесхитростному. И было странно, что не нужно читать меж строк и все было ясно и просто. И как не пытались находить второй смысл... ничего там не находили, только теряли слова, которые казалось, были неразрывно сплетены меж собой, казалось, потяни за одно, и все стройные построения рухнут бесформенной, бессмысленной кучей, погребая под собой безрассудного.
   Но нет ведь, дергали, вытаскивали не то что слова и предложения, а порой даже и абзацы и ничего не менялось, смысла как не было в вязи, так и не находилось в обломках и обрывках оной.
          Слова бывают разными, увесистыми и легкими, но всегда остаются хрупкими, всегда можно разбить их наваждение. Что бы они ни несли: боль, радость, счастье или беду. Если захотеть, то всегда можно вырваться из магического плена слов. Но обычно не хочется - там привычнее.
          Нет, правда, каким же бывает молчание? Строго говоря, молчание, есть отсутствие разговора, или, по крайней мере, не издавание каких либо звуков. Или все-таки нет? Почему так тягостно оно бывает? Уже ставшая притчей болтливость женщин и в таком случае долженствующая считаться мужественностью - молчаливая суровость мужчин. Кто-то сказал, что женщины просто лучше умеют излагать свои мысли вербально, чем и пользуются. Но разве это так? Ведь когда нужно действительно рассказать, что бродит в твоей голове, одинаково теряются, в поисках слов, обе стороны ... и растерянно молчат.
   Молчат. Молчат. Молчат. Каждый по-своему. Все по-разному.
       Вот молчит она, тихо или громко, но почти всегда изматывающе, изнуряюще, до последнего - "Черт с тобой!" А ведь ничего человек ни делал, просто молчал. Почему с одними молчать легко? Почему вы сидите, пьете чай или что--то более крепкое, молчите и тоска, равнодушие и даже боль уходят, не то что бы совсем, а вроде как притупляются, становятся не такими оглушающими. Но ведь для этого не обязательно молчать вообще, можно просто спокойно трепаться о чем-то другом. Главное молчать о главном. Молчать, не давать собеседнику опуститься на дно тоски или отчаяния, уйти в себя, не призывать боль, молчать.
   Вот молчит он, спокойно, тихо, угрюмо. Ходит мрачной тенью и всем своим видом демонстрирует - он молчит. И ты мечешься, пытаясь понять - почему? Часто сами придумываются причины, и столь же часто они не имеют ни малейшего отношения к истине. И иногда, кажется, так сложно понять, о чем молчит человек. А надо ли это вообще? Молчание один из способов уединения, успокоения и где-то даже умения жить в мире с самим собой. Даже если человек молчит, а внутри него идет яростный спор, посмотрите на его лицо. Оно, как правило, удивительно выразительно. По его выражению достаточно часто видно, о чем молчит человек.
          А ведь есть еще демонстративное молчание. Молчать, что бы что-то кому-то доказать. Как ни странно это молчание обычно оканчивается доказательством самому себе, что это просто глупо, кому-то что-то доказывать.
          Но это все крайности одной стороны. А радость? Можно ли молчать радостно, можно ли молча разделить счастье?
          Можно. Наверное, можно. Счастье, оно, как известно молчаливо и не только не нуждается в огласке, но и боится ее. Вспомните, как сами затаивали дыхание, боясь вспугнуть мгновение. Ни кто ведь не кричит "Остановись мгновенье! Ты прекрасно!" Даже когда очень хочется это воскликнуть. Молчат, потому что все прекрасные мгновения удивительно легко спугнуть, а то и разрушить не только словом, но и просто не во время и не к месту раздавшимся звуком. Наверное, не зря люди почти все прекрасное называли миражом, маревом, Фата-Морганой,- то есть тем, что грезится, видится и может разрушиться от любого неосторожного действия, нарушившего молчание мгновения.
          Молчание. Великое умение молчания, умение не нарушать ткань сиюминутности, тех мгновений, из которых плетется марево мироздания.
          Давайте попробуем помолчать, не важно, что вы будете делать - пытаться услышать себя или тишину, вы всегда остаетесь в выигрыше - вы приобретаете мир.
   Молчим?
  
   О как далёк ты, день отсчёта!
В текущем дне -- и блажь, и ересь...
Не отдаю себе отчёта:
Чего я жду, на что надеюсь...
   Вена и осень -- в каждой фразе.
Равно мне кажется красивой
Луна в маниакальной фазе
И солнце в фазе депрессивной...
   Всю жизнь гонюсь я за мечтою --
Восход горит, закат пылает...
Я очарован красотою,
Хотя она и не спасает...
  
   - Дежурный, жрать давай,- раздался у меня над ухом почти звериный рёв, мгновенно выведший меня и из состояния молчания, и вообще из всякого состояния.
   Рядом со мной стоял взлохмаченный словно веник Ряша, похотливо потягивался и почёсывал себя чуть пониже спины.
   - Ты что орёшь? Не выспался или угорел? Тут тебе дежурных нет. Хочешь жрать, бери сковороду, грей грибы.
   Я посмотрел на часы. Они показывали девять часов тридцать минут.
   Из бани вслед за Ряшей выполз такой же взлохмаченный и голодный Сашка.
   Зевая, он произнес.- Ряш, а Ряш, какать это работа или как?
   - Ну, ты тупой. Конечно нет, иначе мы бы кого-нибудь наняли...
   Боже мой! Какие они разные и, в тоже самое время, похожие.
   Один мой знакомый в одном из своих докладов сделал следующее заявление: Нервные импульсы, являющиеся коррелятом наших мыслей и чувств, согласно теории построения движений Бернштейна, являются дискретными и направляют движения тела с определенной скважностью. В промежутках между подачей локомоторных импульсов происходит компарация и расчет коррекции движений. Из этого положения следует три важных вывода:
   1. В промежутках между подачей локомоторных импульсов живое тело движется баллистически.
   2. Поскольку механизм периодической коррекции движений не может абсолютно точно прогнозировать баллистические смещения, происходящие за период расчета поправок, живое движущееся тело в итоге движения попадает не совсем туда, куда ему хотелось.
   3. Анизотропность среды приводит к тому, что живое тело, попадая туда, куда оно не ожидало, хотя и близко к тому, куда оно ожидало, сталкивается с неожиданными свойствами среды, значительно отличающимися от свойств среды, ожидаемых в конечной точке очередного отрезка расчетной траектории следования. Весьма частым следствием возникшего когнитивного диссонанса является полное изменение дальнейшей траектории движения, которое становится непредсказуемым и хаотическим. Позволю себе привести два примера: кошка, срывающаяся с портьеры, и паук, свалившийся с потолка в чашку с куриным бульоном. В более сложных случаях движение продолжается, в то время как траектория отсутствует. Такими случаями являются ударение головой о фонарный столб и попадание пальцем ноги в заряженный крысиный капкан.
   В нашем конкретном случае анизотропность среды привела к тому, что Сашка, не глядя, наступил на кучу скользких очисток от грибов и смачно растянулся во весь рост рядом с баней.
   - Гы. Гы, гы,- заржал на всю округу Ряша.- Сам виноват. Грибы кто чистил? Ты... Мусор за собой не убрал кто? Опять же ты... Кто в результате оказался в дерьме? Снова ты... Стоило ли вчера мыться? Хлопая ушами, летать, не научишься. Что на что похоже, то оно и есть. Гы. Гы, гы...
   - Тебе бы только поржать над другими,- почти обиделся Сашка.- Смотри, я тебе тоже какую ни будь козюрю сотворю.
   - Не стой, где попало, попадет еще,- не унимался Ряша.- Если кофе проливается на одежду, то это уже не кофе, а грязь. Так и твои грибы. Три пути ведут к знанию: путь размышления - это путь самый благородный, путь подражания - это путь самый легкий и путь опыта - это путь самый горький. Это не я сказал, а Конфуций. Хотел, как лучше - а получилось под себя.
   - Тот, кто смеется последним, смеется, быть может, и лучше всех, но приобретает репутацию дурака.- не остался в долгу Сашка.
   Он поднялся с земли и пошёл к воде отмывать налипшую на задницу грибную слизь.
   С неба нам улыбалось утреннее солнышко. Дул свежий, но не холодный ветер. Иней к моменту появления друзей весь растаял. Вокруг было почти уютно.
   Можно задать вопрос - почему почти?
   Потому, что к висящей на сучках листвянок рыбе начали слетаться неизвестно откуда громадные синие и зелёные мухи. Они кружили над хариусами и высматривали места, куда бы отложить свои яйца.
   Сразу вспомнилась поговорка: Как бы мы ни старались, а мухи летом будут.
   - Хрен вам, а не рыбу! Но пасаран.- завопил Сашка.
   Мы кинулись спасать свой засол от этих хищных тварей.
   Рыба за ночь окончательно проветрилась, подсохла и приобрела очень аппетитный вид. Теперь её можно было спокойно упаковывать для дальнейшей транспортировки.
   Ни одна уважающая себя рыба не позволит, чтобы ее заворачивали в эту газету. Поэтому мы завернули хариусов в чистые льняные тряпицы, а затем засунули в мешок из тонкого брезента.
   Совершенно неожиданно для себя я обнаружил, что корневище лиственницы, на котором я в муках измышлял философские эссе, имеет очень интересный вид. С одной стороны оно очень сильно напоминало морду оленёнка: отчетливо различались очертания морды - открытый удивлённо глаз, ухо и даже один небольшой рог. С другой стороны оно походило на голову птицы с громадным глазом и изогнутым крючковатым клювом. А если его переворачивали вверх тормашками, то перед взором наблюдателя представала большая важная черепаха. При надлежащей обработке зубилом корневище выглядело бы просто замечательно в качестве оригинального редкого сувенира.
   К моему сожалению, оно весило не менее десятка килограммов и занимало слишком много места, чтобы его можно было увезти с собой в Москву. Хотя... будь на моём месте Артур Мартынюк он ни за что не оставил бы здесь столь интересной находки.
   Кстати о находках. К этому дню у меня уже имелся в наличии мешочек весом килограмма на полтора, набитый собранными на Ланготе и Харбее камнями.
   Отмытый Сашка ушел подальше от костра и снова занялся собранными вчера подосиновиками.
   - Битому неймется,- снова съехидничал Ряша.
   Почистив грибы, Сашка вернулся к костру и представил нам на обозрение занимательный экземпляр подосиновика. Он имел одну толстую ножку, которая под самой шляпкой раздваивалась словно рогатка. На рогатке располагалась фигурная шляпа в виде восьмёрки. Очевидно, природа решила не тратить своих сил на выращивание двух грибов и изобрела вот такую невидаль.
   Почищенные грибы Сашка вывалил в сковороду и занялся их жаркой. Эту порцию мы заберём с собой в качестве НЗ ввиду наставшего дефицита продуктов.
   Завтракаем надоевшим до зубной боли грибным супом и компотом.
   Ряша жалуется.- У меня от этих грибов запор образовался. Кошмарная болезнь. Представьте, что у Вас в заднице болит зуб. Во рту - просто пошел бы и вырвал. А что делать с задницей?
   - А ты не пережирай. И задница целее будет,- отыгрался за утреннее Сашка.- Грибы не мармелад. Да и мармелад следует есть понемногу, жадно горстями выгребать его из коробки, стараясь набить себе полный рот. Глаза при этом следует придерживать пальцами. А чтобы мы видели, сколько мы переедаем, наш живот расположен на той же стороне, что и глаза.
   Позавтракав, мы собрали шмотки, уселись в ЛАСы и отплыли.
   Свои последние километры, перед тем как разлиться в широкие и спокойные плёса, которые незаметно для глаза перейдут в знаменитый Обский Сор Харбей петляет, словно заяц по долине.
   Всё русло реки в этих местах забито крупными камнями. При малой воде здесь практически невозможно сплавляться. Да и протаскивание лодок в узкие промежутки между каменными глыбами тоже дело не простое.
   Нас спасает наличие в этом сезоне высокой ил, как ещё говорят, большой воды. Крутим между камней настоящий слалом гигант.
   То и дело мы проплываем мимо каменистых кос, которые под лучами солнца сверкают, словно присыпанные алмазной пудрой. Это происходит от того, что в камнях их образующих много блестящих вкраплений, то ли слюды, то ли ещё какого-то неизвестного нам минерала.
   Я пополнил каменные запасы своего мешка и этими интересными сувенирами.
   Снова нам не удалось поймать ни одной рыбешки. Даже поклевок не было. Хариус исчез. Словно провалился сквозь дно реки. А ведь мы усердно облавливаем каждый перекат, каждую быстрину.
   В одном из очередных перекатов прямо из-под сапога Ряши, который заводил кораблик и наступил на здоровенную корягу, выпорхнул, вернее, выскользнул, здоровенный крохаль. Он возмущенно хрипло крякнул и довольно медленно побежал по воде вверх по течению. Добежал до первого возвышающегося из воды камня и исчез.
   Ряша и Сашка аж взвыли от возбуждения и нахлынувшей на них охотничьей страсти. Схватив ружья, они оленями помчались вдогонку за сбежавшей уткой. Обыскивался и осматривался каждый камень, каждая кочка. Но... крохаль исчез, словно его и не было вовсе.
   Раздосадованные неудачей охотники вернулись к лодкам, и мы поплыли дальше.
   Мы проплыли не более двух километров, когда из под берега снова выскользнул и бросился бежать вниз по реке громадный крохаль.
   На этот раз охотники не упустили свой шанс. Почти одновременно прогремели два выстрела, и крохаль, уронив голову на грудь, стал медленно сноситься течением.
   Мы налегли на вёсла и уже через несколько минут разглядывали свою добычу.
   - Это тот же,- уверенно заявил Ряша.- Он просто - напросто нырнул, проплыл мимо нас и спрятался в траве.
   - Нет. Не тот. Другой,- заявил Сашка.- Это сколько же ему плыть и нырять пришлось? Километра два?
   - Какая разница, тот или не тот,- сказял я.- Главное, что на ужин супец будет и не из грибов, а из дичи.
   - Твоя правда,- поддержал меня Сашка.- Мясо, что у того, что у этого одинаковое. Скусное!
   Около трёх часов дня мы подплыли к месту, где когда-то размещался лагерь для заключенных. Он располагался на невысоком каменистом пригорке совсем не далеко от реки. Вокруг него торчали пеньки от вырубленных листвянок. Лагерь от давности почти полностью разрушился, но можно было разглядеть остатки упавших дозорных вышек и сгнивших бараков.
   Глядя на это место, легко представлялись все трудности, которые приходилось переносить отбывающим сроки, особенно в осеннее и зимнее время.
   Сашка, задумчиво глядя на это печальное место, произнёс.- Нет, лучше быть в дружбе и согласии с уголовным кодексом, чем...
   Ряша не дал ему закончить.- Так тебя и спрашивали с кем ты в дружбе. Забирали и гнали сюда.
   Недалеко от лагеря мы обнаружили небольшое болотце, сплошь заросшее крупной спелой янтарного цвета морошкой.
   С удовольствием набиваем свои желудки приятной кисло-сладкой ягодой.
   Проплыв ещё пару километров мы увидели на правом берегу реки отличную охотничью избушку - балок.
   Причаливаем и идём осматривать это сооружение. Избушка находится в отличном состоянии. В сенях - предбаннике полно перьев и пуха от крохалей. Видно, что здесь была выпотрошена и выщипана не одна птица. Внутри на полках аккуратно разложены мешочки с сахарным песком и различными крупами. Под столом валяется гора засохших буханок белого хлеба, покрытых плесенью.
   По всему чувствуется, что избушку посещают довольно часто и активно.
   Около избушки сооружен досчатый стол и две скамейки. Это кстати. Достаем жареные грибы и флягу с остатками голубичного компота. Наскоро перекусываем и отправляемся дальше.
   От места, где мы обнаружили охотничий балок, Харбей течет длинными спокойными плёсами.
   Проплываем мимо вытянутой на берег моторки. Осматриваемся. Людей около лодки нет. Оглядываемся назад до тех пор, пока лодку не скрывает очередной пологий поворот реки. Хозяева лодки так и не появились.
   На одной из очередных часто встречающихся здесь каменисто-песчаных кос видим громадную стаю чаек - крачек. Они что-то оживлённо делят между собой. При нашем появлении вся стая дружно взмывает в воздух и начинает истошно орать. Правда, эти птички в отличие от Ланготских очень пугливы и близко к нашим лодкам не подлетают, предпочитая материть нас издалека.
   В половину седьмого вечера мы вплыли в Сор. Сорами в Обском бассейне называют заливные луга с озерами, широко соединяющимися с рекой во время затопления поймы.
   Создается впечатление, что мы уже вовсе и не на реке. Вокруг нас море разливное. Берега едва видны. По всей поверхности воды разбросаны зелёные пятна водорослей и каких-то неизвестных нам трав.
   Проплываем мимо гряды узких продолговатых островков.
   К этому времени небо почти полностью затянулось плотными облаками, но в небольшие разрывы между ними пробиваются яркие солнечные лучи, создающие впечатление небесного светового занавеса. Облака неоднородные, имеют различную окраску: серую, синюю, фиолетовую и даже розоватую. Подсвеченные узкими полосами солнечного света они выглядят сказочно красиво.
   Плывем по Сору уже более часа, ориентируясь на одинокую высокую лиственницу, торчащую над кустами ивняка на одном из далёких островов.
   Именно около неё в позапрошлом году разбивали свой лагерь мои приятели.
   - Главное - это учитывать скорость и направление ветра. Остальное придёт с годами,- шутит Ряша.
   По их словам плыть нам до неё ещё не менее двух километров. Определить расстояние на глаз на широкой воде невозможно. Приходится верить им на слово.
   Проплывая мимо очередного вытянутого островка, мы замечаем утиный выводок.
   Ряша на своей лодке уплыл вперёд и дичи не заметил. На берег вскакивает Сашка. Один за другим гремят несколько выстрелов. После чего из кустов появляется довольный охотник, тащащий с собой добычу: трёх молодых уток.
   Пока шла охота, я ходил по кромке берега и к своему удивлению и большой радости впервые набрёл на небольшую плантацию уже созревшей поляники. С громадным удовольствием лакомлюсь этой замечательной ягодой. Удивительный край. Только здесь в лесотундре я увидел одновременно цветущую и уже созревшую ягоду. Это относится и к морошке и к поленике.
   Кроме поленики на острове масса разных цветов. Радуют глаз голубые незабуд ки, фиолеово-синий цветной горошек, разноцветный клевер, белые зонтики мед вежьей дудки. Всё это великолепие цветёт и изумительно пахнет.
   Вернувшийся с охоты Сашка присое диняется ко мне и увлечённо запихивает в рот одну за одной сочные пахучие ягоды северной малины, так иногда называют поленику.
   Отплываем. Снова гребём напрямую через тёмно зелёные гривы травы, возвышающейся над водой. Вёсла цепляются за прочные гибкие стебли, и действовать вёслами довольно трудно.
   На обеих берегах Сора, еле видных от нас, стеной темнеет лиственничный лес. На левом берегу на фоне неба хорошо просматривается триангуляционная вышка.
   Над лодками то и дело с криками пролетают одиночные чайки. Иногда в стороне от нашего маршрута видим небольшие утиные выводки. В этом году весна была поздняя. Такими же поздними были и эти выводки: утята совсем ещё маленькие и не годящиеся для промысла. Хотелось бы, чтобы они смогли подрасти и встать на крыло до заморозков, которые уже совсем не за горами. Если этого не произойдёт буде беда: молодые утки погибнут.
   Около двадцати одного часа мы, наконец, добрались до острова с листвянкой. Он весь зарос ивняком, ветви которого так густо переплелись, что образовали почти непроходимые заросли.
   Ширина острова не более двадцати метров, но его протяженность не менее полукилометра. Берега представляют собой местами чистый песок, местами - кочкарник.
   На остове тьма-тьмущая всякой летающей кровососущей гадости. Вся эта свора с восторгом и звоном встречает наше появление.
   Пожалуй, такое количество комаров и мошки встречалось нам только на Ем Югане. Нас спасает только то, что мы уже хорошо акклиматизировались и привыкли к нападкам этой гнуси. Но всё равно приходится густо мазать все открытые места репелентом. Правда он действует на местных паразитов значительно слабее, чем на тех, которые встречались нами на Ланготе и в верней части Харбея.
   Даже, несмотря на намазанность местные комары и мошка всё-таки умудряются то и дело прокалывать наши шкуры своими сосательно - жевательными приспособлениями.
   На лиственнице прибита табличка с надписью "Зона отдыха дичи".
   - Это уже что-то новенькое,- удивлённо говорит Ряша.- В прошлый раз здесь ничего подобного не наблюдалось. Будем считать, что мы ничего не видели.
   После этих слов он берёт ружьё и удаляется куда-то в глубь зарослей ивняка. За ним туда же направляется и Сашка. Я берусь за обустройство лагеря: ставлю палатку, собираю дрова, разжигаю костёр.
   Через пятнадцать минут на другой стороне зарослей начинается оживлённая стрельба. Выстрелы гремят один за одним. Пальба продолжается с небольшими перерывами минут тридцать. Уже почти темно.
   Наконец из кустов появляются стрелки. Сегодня им везёт: их добычей стал ещё три утки.
   - Видал,- показывает мне уток Ряша.- Пополнили запасец продукта. Теперь жить можно и нужно.
   В это время почти рядом с берегом мимо нас проносится моторка. На большой скорости она уносится в глубину Сора, направляясь в сторону Харбея. Хорошо если это браконьеры или рыбаки, а не инспектора охот надзора, охраняющие места отдыха дичи.
   Небо плотно затянулось облаками, края которых был подсвечены желтым светом лучей заходящего солнца.
   Пока охотники гонялись за утками, я снова нахожу плантацию спелой и сочной поленики. Можно снова насладиться природными сладостями. С удовольствием ем эту прелесть.
   Вдобавок к замечательным ягодам моё настроение ещё более поднимает необычный и сказочный закат.
   В сплошном покрывале облаков какой-то неизвестный художник вырезал большое прямоугольное окно, через которое отчётливо виден в нежнейшем розовом свете белоснежный хребет, вершины которого имеют самые невероятные очертания.
   Розовый свет, льющийся из окна, падал на сиренево-серую матовую гладь воды, и в местах своего падения окрашивал её в удивительно красивые тона - смесь розового и сиреневого. Этот же свет, падая на зелень возвышающейся над водой травы, делал её кончики ослепительно розовыми, а в отдельных местах алыми. Будто кто-то нарочно одновременно зажег тысячи маленьких зелёных свечек.
   Облачное одеяло, в котором было прорезано окно, постоянно меняло и свой серо-фиолетовый рисунок. Но особенно интенсивно менял свою конфигурацию и очертания белоснежный хребет в окне. Вместе с конфигурацией изменялась интенсивность и оттенки розового света льющегося на землю и воду.
   Глядя на это чудо природы, казалось, что мне показывают какую-то неизвестную цветную кинокартину, проектируемую откуда-то снизу вверх в глубины вселенной.
   Такой красоты я ещё нигде и никогда не видел. Я стоял на берегу около самой воды, задрав голову вверх и балдел. Вот они те самые красоты Севера, о которых я много слышал, но, сознаюсь, не очень-то верил.
   Быстро темнело. Краски тускнели. Постепенно окно уменьшалось в своих размерах. Розовый свет, льющийся сверху, стал переходить сначала в кремовый, а затем ещё более потускнел и приобрёл блеклую серо-коричневую окраску.
   Краски неба тускнели на глазах. Очертания хребта на загрунтованном облаками холсте неба всё более сглаживались, сливаясь с окрасом и цветом окружающего пространства. Одна за другой гасли зелёные свечки. Рябь на поверхности воды исчезла, и она приобрела изумительный зеркальный блеск с некоторым матовым налётом от упавшего в неё ночного, засыпающего неба.
   На самом краю горизонта, отделяя воду и землю от стремящегося слиться с ними неба, пролегла очень узенькая ослепительно яркая серебряная полоска.
   Однако, не смотря на то, что интенсивно темнело, и тускнели краски, значимость и прелесть происходящего сейчас действа ничуть не уменьшалась.
   Было абсолютно безветренно и тихо. Даже комары и мошка затихли, восторженно взирая на картину засыпающей земли и начинающейся ночи.
   Наконец полностью стемнело. Над миром установились тишина и покой.
   Только изредка в этот звенящий тишиной мир и благодать врывались звуки двигателей моторок. Почти невидимые лодки тенями проносились по антрацитовому зеркалу воды и уносились в темноту. Сор встречал своих вечерних и ночных гостей.
   Где-то на далёком левом берегу почти напротив нашей стоянки яркой звёздочкой вспыхнул костёр, просигналив нам, что не мы одни любуемся сегодня красотами недолгой августовской полярной ночи.
   Дружно наваливаемся на сегодняшнюю добычу охотников. Нам предстоит для начала ощипать и выпотрошить целых семь уток.
   Мы ожесточенно набросились на пушисо-перьевые тушки
   - Чтобы узнать перспективу надо ее пощупать. Лучше колымить на Гондурасе, чем гондурасить на Колыме,- заявил Ряша, вокруг которого, даже, несмотря на темноту, были отчётливо видны белые хлопья летающего пуха.
   - Иное голыми руками не возьмёшь только потому, что противно,- ворчал Сашка, откладывая в сторону очередного потрошеного утёнка.
   - Противно говоришь? А готовый супец кушать нравится,- возмутился я.
   - Нравится! А потрошить не нравится,- слабо сопротивлялся Сашка.- Не нравится потому, что в настоящее время вы превращайте окружающую нас среду в обескураживающую.
   - Не волнуйся здесь и без нас, куда не плюнь - всё уже давно заплёвано.
   - Тем более...
   - Запомни, борец за чистоту окружающей среды. Как правило, розы в жизни бывают раз в десять лет, а дерьма навалом и, при том, каждый день. Все мы немножко лошади. Кроме тех, кто - козлы. Нет худа без труда.
   Через двадцать минут мы успешно справляемся с этой задачей и загружаем сразу в два ведра готовых к варке птичек.
   - Иное количество хорошо лишь в ином качестве,- пошутил Сашка, засовывая в ведро последнюю птичку.
   За технологическим процессом приготовления аппетитного и долго ожидаемого нами блюда наблюдает Ряша.
  
  
   Очевидно процесс этот привёл его в философское настроение, поэтому, не отрывая глаз от кипящего варева и костра, он разглагольствовал вслух.- Географы уже отказались от утверждения о том, что Земля покоится на трёх китах. А вот гастрономы по-прежнему свято верят, что три кита, на которых стоит мир еды, - это закуска, го­рячее и десерт.
   Итак, что у нас на закуску? Для начала рекомендую потешить свою моло­децкую удаль мексиканским салатом из кактуса. О, этот кактус, напоминающий первые терпкие огурчики с собствен­ной грядки, в которых кожицы больше, чем мякоти! Его почти нейтральный вкус приобретает новые оттенки в со­четании с дарами моря -- сочно-мясис­тыми королевскими креветками или ро­зовой слабосоленой лососиной. А ост­роты можно подбавить, если вместо капли нежного соуса плюхнуть в тарел­ку ложку доброго огненно-красного "табаско", -- цвето-вкусовая палитра только выиграет.
   Хороши на закуску вараньи, прошу не перепутать со словом вартаньи яйца. Правда, осилить зараз яйцо гигантского варана, которое любят в Индонезии и Малайзии, похоже, сможет лишь Гаргантюа: такое яичко не чета пестреньким перепелиным яичкам, считающимся де­ликатесом у нас. Аборигены готовят вараньи яйца вполне по-азиатски: вы­держивают в тепле. Подают с местны­ми травками-приправками. Начать нашу воображаемую экстре­мальную трапезу можно, и "пропустив" порцию селедочки по-доминикански. Только представьте, как эта латиноамериканская селедочка набирает вкус в ядреном дыму пальмовых листьев! Однако аборигены терпеливо ждут, пока селедка дойдет до кондиции", и подают ее к столу в золотистых брусочках, нет, Сашок, не рассыпчатого отварного картофеля, а овоща под названием авокадо. Любишь авокадо? Нет? Я тоже нет.
   - Авокадо - это не овощ, а орех,- возмутился Сашка.
   - Это совсем не важно. Я все равно люблю с картошечкой... Но, думаю, что сочетание селедки с картошкой в Ла­тинской Америке восприняли бы как невероятно экстремальное. Наверное, так как и союз авокадо с мороженым, привычный для европейцев.
   Кстати, готовить "авокадо как надо" вас на­учат только в Перу: у овоща вынимают серединку, льют в образовавшу­юся ямку густое растительное масло, сыплют от души соль с перцем -- и готово, хлебайте пря­мо столовой ложкой!
   Справедли­вости ради заметим, что в сосед­ней Венесуэле считают такой подход излишне "дамским": ника­кого растительного масла, насто­ящие мужчины потребляют аво­кадо исключительно с томатным соусом и жгучим красным пер­цем в пропорции эдак один к одному. Каково?
   Хорошо. С закуской мы покончили. Теперь пора перейти к горячему.
   Переход к этому блюду у настоящих гурманов и гигантов еды всегда не менее тернист, чем героический переход Суворова через Альпы. Любителям "перво­го" могут быть предложены несколько "крутых" рецептов. Вот, например, китайский импе­раторский суп, приготовленный из равного количества акульих плавников и рисовой водки, с грибочками сянгу, ростками бам­бука, имбирем и соевым соусом.
  
   Если не впечатлили плавники, могу порекомендовать суп из акульих губ. Он, по моему глубокому убеждению, очень душевно пойдет под просмотр фильма "Челюсти".
   А вот любителям гастрономических потрясений стоит похлебать ки­тайского же супца с ласточкиными гнездами. Гнездо обдают кипят­ком, после чего оно невероятно разбухает. После длительных и глубоких размышлений я пришел к выводу, что именно увеличение его мас­сы стало решающим фактором в изобретении сего весьма специфического блюда в многонаселен­ном Китае. После этого гнездо вымачи­вают в щелочном растворе, про­мывают под проточной водой. Тем временем наваристый бульон из птицы (нет, не ласточки, а курицы или утки), заправленный опять же рисовой водкой, имбирем и про­чими ароматными добавками, уже ставят в пиале на стол. Ласточкино гнездо подают в отдельной посу­де. Что, хотите рискнуть? Как говорится - Бог в помощь... Супец из уток у нас имеется, а насчёт яиц... Может твои, Сашок, размочить попробуем? Не желаешь делиться с друзьями? Ладно. Обойдемся одним супом.
   Продолжим... Изрядная самоотверженность потре­буется вам, если пожелаете употребить гватемальский молочный супчик с уст­рицами. Вместе с упругим сквашенным молоком (чем-то напоминающим гру­зинское мацони, но со специями) на зуб то и дело попадает сочная и не менее упругая устрица. Обычно блюдо только выигрывает, если в него плеснуть не­много -- буквально несколько капель -- кислоты. Лимонной, а не серной или соляной, разумеется. Очень, знаете ли, освежает в жару...
   Насытились горяченьким? Хорошо. Идём дальше... Ко второму.
   Приступая ко "второму", не забывай­те об осторожности: экзотическая кух­ня не прощает ошибок. Предлагаю для начала попробовать силы на японской рыбке фугу.
   Воспетая в стихах фугу - экзотика даже для японцев. Когда-то нас ладить­ся ее вкусом было уделом разве что са­мураев: ведь одной рыбешки, похожей на ежика, вполне хватает, чтобы уло­жить наповал целую роту! Это своего рода "японская рулетка". Вот почему самураи почитали за честь "сразиться" с ядовитой рыбкой. Съел -- и пол суток жди... А там либо жизнь, либо запор, либо понос, либо смерть от паралича. Сегодня, конечно, фугу научились правильно разделывать, удаляя ядовитые внутренности. Одна­ко шанс испытать судьбу - пусть один из тысячи -- все-таки остался.
   Не хотите фугу? И не надо. Будем сосать медвежью лапу.
   Правда отведать медвежью лапу -- блюдо китайской императорской кухни может далеко не каждый и в самой Поднебесной.
   Героических усилий стоит отыскать заведение, где ее подают, -- даже в Пекине. Смельчаку-гурману, сумевшему добыть "сырье" -- парную медвежатину, потребуется еще про­явить выдержку и самообладание, по­скольку все блюда императорской кух­ни готовятся крайне долго.
   Лапа (предпочтительно передняя) по­гружается в смесь "взрывных" специй и соусов. Доведенное до нужной стадии "пропитки" мясо разделывают и молниеносно обжаривают на огненно-горя­чей сковороде. Говорят, что во рту оно тает. В прямом смысле слова!
   А вот коронным блюдом эфиопских владе­тельных особ всегда была слонятина. Причем то­же лапа (то бишь - ступня). Какую слоно­вью ногу из четырех считают самой изысканной на вкус эфиопские прави­тели, узнать невозможно -- видимо, в этом и есть момент кулинарной истины.
   Представьте себя гостем некоего абиссинского принца. Слуги во дворе выкапывают яму, наполняют ее пальмо­выми углями, нарезают слонятину лом­тями и маринуют в специях. Затем мясо заворачивают в листья и укладывают на угли, а яму засыпают землей. Еще ка­ких-то четыре часа жарки-парки -- и можно просить гостей к столу!
   Что, наелись вторым? Десертика захотелось? Пожалуйста. Жизнь полна неожиданностей... Ешьте десерт первым! Переходим к "третьему". Десерт -- это всегда испытание и искушение, да­же для тех, кто не жалует сладости. Во­образите, в Центральной Африке люби­мое лакомство -- термиты. Самое слож­ное -- выкурить их из термитников. А потом насекомых просто заворачивают в кулечек из бананового листа, ошпари­вают крутым кипятком -- и готово. Мож­но щелкать хрустящих тварей, как семечки.
   Кстати, запоминайте - Если в патроны вместе с дробью положить соль, перец и лавровый лист, то при приготовлении дичи можно обойтись без этих специй...
   Ряша затолкнул поглубже в кипящую воду высунувшуюся наружу утиную лапу и продолжил.- Мысленно перенесемся в Азию. Главный деликатес на Суматре -- особый вид земли, который напо­минает нашу белую глину. Слеп­ленные из нее "пирожки" прокали­вают на углях до золотисто-корич­невого цвета. Говорят, сытно. Вкус? Отважившиеся попробовать уверяют, что адское блюдо напо­минает смесь гвоздики с перцем.
   Большой выбор необычных ощущений таит в себе фрукто­вый "раздел" меню нашего вооб­ражаемого обеда в стране Экс­тремальной Гастрономии.
   Если вам предложат полако­миться гренадиллой -- краснова­той, на вид переспелой ягодой, будьте начеку: на самом деле этот фрукт -- сущая кислятина, (что-то вроде незрелого крыжов­ника. Правда, с молоком и сахаром еще можно рискнуть, только сахару нужно побольше! Прославленный джек-фрут не менее знаменит, чем Джек-Потгрошитель. Стоит остудить его пыл во льду -- остроты поубавит­ся и вкус смягчится. Словом, ве­лите сервировать джек-фрут ох­лажденным: так он не покажется ни слишком приторным, ни слиш­ком острым и будет пахнуть ды­ней и манго, а не тыквой. Кстати, нежная оранжевая мякоть этой "дыни в пупырышках" отлично сочетается с мороженым.
   Королем фруктов величают дуриан. Действительно хорош, не спорю. Вот только если бы не за­пах тухлой кошки, который он источает на несколько метров вокруг... Впрочем, если крепко зажать нос, то можно оценить по достоинству вкус этого желтого "творога". Он поистине божест­венный: клубника со сливками, халва с хурмой, персик с... Сло­вом, ощущения неописуемые. И, кстати, цены на дуриан -- тоже.
   Особо внимательно надо обра­щаться с кешью.
   Во-первых, по­тому, что этот фрукт имеет спе­цифический алкогольный при­вкус -- можете ненароком запья­неть.
  
   Во-вторых, есть опасность вместе с сочным кисло-сладким плодом невзначай съесть и ядо­витое нутро орешка кешью, ко­торый растет с фруктом на од­ной плодоножке.
   Небезопасно спутать и мангостин с сантолом. У первого съедобны "чесночные" дольки под твердой не­вкусной оболочкой. У второго в пищу идет как раз зубодробильная кожура, а "чесночные" дольки -- семечки -- ни в коем случае есть нельзя.
   И заключительный аккорд обеда для смелых (почти по древним римлянам, по­скольку трапеза у них, начавшись с яйца, заканчивалась именно яблоками) -- ябло­ко дракона. Впрочем, не надо пугаться, название обманчиво -- плод драконова дерева мягок и нежен, круглая зеленая "шишка" внутри наполнена, будто сли­вочным кремом... Вот какие у них за границей диковин­ные яблочки наливные. У нас такие не растут.
   Мы слушали размышления вошедшего в раж Ряши, с тоской смотрели на кипящую дичь в вёдрах и пускали обильные голодные слюни.
   В конце концов, мы утомились этим занятием, и отошли подальше к палатке от вкусно пахнущего костра.
   Ещё через час утиный суп был готов.
   Первым пробу с получившегося варева снимал Ряша.
   - Вкусён бульончик и крепок, а дым вареностей нам сладок и приятен - заявил он нам, облизываясь.- Нажрёмся, братцы, до последней икоты. Счастье есть, оно не может не есть. Прошу к столу садиться. В ногах правды нет, правда, нет её и выше, она между ними.
   Видя, что мы не торопимся, он заорал.- Эй, там у палатки. Пора на ужин.
   - Погоди, не толпись. Ты рассказы рассказывал, а нам не мешай думать,- отозвался на его рёв Сашка.
   - А ты, оказывается, еще и думать умеешь,- засмеялся Ряша.- Рождённый соображать, мыслить не способен.
   - Хамишь, брат, хамишь. Раз я думаю, что я думаю, то, значит, я все-таки думаю. Ни на что не способные - способны на все. Нам не дано предугадать, как наше слово отзовется. Хамство у тебя, наверное, от недоедания или от переедания...
   - Не обижайся. Это я любя. Тот быстро вскипает, у кого маленький котелок. Слушай анекдот. В троллейбусе молодой человек обращается к девушке в мини-юбке.- Девушка в голубых трусиках, оторвите, пожалуйста, билетик. Хам! Это почему же? Ведь я сказал, - пожалуйста.
   - А ты знаешь, чем такт отличается от вежливости? Нет? Тогда тоже слушай и запоминай. Когда мужчина входит в душевую и видит там голую женщину, он говорит.- Простите, Сэр! Так вот, Простите- это вежливость, а Сэр - это такт.
   - Кстати, о сэрах. Ты знаешь, что такое членистоногие?
   - Конечно! Это когда, куда член, туда и ноги. Тело - огромный разум,- сказал Ницше. Но это ни в коей мере не означает, что чем больше тело, тем огромнее разум. Часто бывает совсем наоборот.
   - Ладно... Все мы немножко инопланетяне, каждый из нас помаленькy раздолбай, всякий чyть-чyть обыватель. Пора, наконец, прекратить споры и продлить дискуссию. Подходи тихо, говори четко, проси мало, уходи быстро.
   Один милый пожилой одессит, прежде чем сказать что-нибудь огорчительное, так обычно предварял своё сообщение: "Извините. Сейчас я вас буду немножко шокировать!"
   Теперь рассмеялись оба: и Ряша. И Сашка.
   - Типун вам на ваш великий и могучий русский язык. Дай человеку высказать всё, что он думает: может быть, тогда он перестанет об этом думать. А смех без причины - признак незаконченного высшего образования,- сказал, наконец, свое слово и я.- Хватит болтать. Жрать давайте. Когда сыр во рту, каркать не хочется.
   Подойдя к костру, Сашка подтолкнул Ряшу плечом и молвил.- А ну, подвинься. Ишь всё место своей фигурой занял.
   - Чем шире рожи, тем теснее наши ряды,- огрызнулся Ряша, наливая нам в миски горячий искрящийся жирков запашистый бульон.- Настоящий Джентльмен никогда возражать не будет, а всегда уступит своё место, чтобы занять лучшее.
   Уже после того, как мы с жадностью набросились на еду, Ряша снова заговорил.- Слушай, Саша, ты меня просто удивляешь своим олимпийским спокойствием. Ничем тебя не проймешь. И как только это у тебя получается?
   - Все очень просто. Я хорошо натренирован. У меня дома теща, жена, двое детей, собака, кот и зажигалка, которая никогда не зажигается.
   Действительно суп был что надо. Особенно вкусен был бульон: он был крепок и не жирен, так как варился из молодых птичек, которые ещё не успели нагулять запасы жира на зиму. Все силы организма растущего молодняка были направлены только на обеспечение роста.
   - Ну, удружил!- говорю я Ряше, облизывая ложку.- Дай я тебя за это расцелую.
   - Нет! Не пойдёт. Поцелуй - это награда! А за благодарность только собаки лижут. Запомните, други мои, вот ещё что. Если вы, совершенно неожиданно для себя, услышали громкий шипящий звук, раздающийся непонятно откуда, но источник, которого явно находится рядом; и звук этот похож на шипение, издаваемое свеже - вытекающим глазом, когда он падает на раскаленную сковородку, когда глазной белок растекается, одновременно превращаясь из бесцветного в белый, на покрытой пузырящимся маслом сковородке, а глазное яблоко начинает сморщиваться и наливаться кровью, одновременно покрываясь белой пленкой и сеткой морщин; так вот, в этом случае, не волнуйтесь и не садитесь на измену - просто, Вы проснулись, встали среди ночи от голода и жарите себе яичницу.
   - Фи, какая гадость. Ничего более приличного после такой прекрасной еды ты, конечно, придумать не в силах,- ответил ему Сашка.
   - Такова селяви. Каждый вдыхает чистый кислород, а выдыхает всякую гадость.
   На второе подавались традиционные жареные грибы.
   И, наконец, на третье после трёхдневного потребления компота завариваем крепчайший и душистый чай, который мы назвали "Бодрость слонов Индии". Это название было изобретено нами в результате смешивания отечественного чая "Бодрость" с остатками индийского чая "Три слона".
   Чай казался изумительно вкусным и крепким, ветер и ночь - молодыми.
   - Совсем недавно читал одну японскую книгу, - сказал Сашка, сделав
   первый глоток, - там мне встретилась восхитительная танка о чае. Если не ошибаюсь, звучит она так:
  
   Прозрачный вечер.
   Пью чай под чистым небом.
   В чашку бесшумно
   Пал лепесток сакуры.
   Ристалище запахов.
  
   - Ты что же ещё и на японском шпрехаешь?- удивился я.
   - Да нет. Это я в переводе...
   - Тогда ладно. Только запомни, что для тех, кто учит китайский: труднее всего запомнить, что "сунь" - это не глагол.
   Отвалившись от стола, сидим у ярко горящего костра, жар от которого распространяется на несколько метров вокруг. Дров вокруг полно и экономить на них не нужно.
   Вечер, хотя вернее было бы сказать ночь, очень тёплый, поэтому вместе с нами вовсю гуляют вместе с нами и местные "пернатые", которым очень нравятся сытые, разомлевшие тушки впавших в благодушное настроение гомо-сапиенсов.
   Если такое природное тепло сохранится до утра, то нам предстоит поистине великолепная ночь для отдыха после трудов праведных и неправедных.
   Однако перед тем как залечь в спальники нам предстоит выполнить одну весьма не простую и хлопотную операцию - выгнать набившихся в палатку насекомых. Их там неисчислимое множество. Комары сидят на стенках и потолке палатки, а мошка забилась в швы. Решить эту задачу берутся Сашка и Ряша. После двадцатиминутной битвы гигантов победа остаётся за ними.
   Я в одиночестве сижу у костра и мыслю. Сколько же красок и их оттенков посчастливилось мне наблюдать в этот вечер.
   Во - первых. Серый.  Этот цвет напоминает мне смех. Беззлобный, почти добрый. Он всегда невольный: понимаешь, что смеяться не стоило бы, но нет сил удержаться.
   Представьте себе, концертный зал, звучит музыка в духе Рахманинова или Шопена, оркестровое исполнение, и вдруг скрипка - мимо, ну не попадает в ноту, причем не попадает так, что это заметно всем, даже людям с полным отсутствием слуха, но любящим музыку, не считаясь с медведями, наступившими им на уши. Добрый смех тут же поражает всех. Он может не вырываться наружу - люди смеются внутрь себя. Если бы скрипочка киксанула чуть-чуть не в тон - это бы заметили только знатоки и ничего, кроме расстройства это бы у них не вызвало, а плюха в тритон ведет к приступу смеха. Даже упомянутые медведи (как они попали в зал?) улыбаются.
   Дальше что у нас? Ага  - сдержанно-лиловый. Кто-то может подумать, что это кич. Ничего подобного, господа. Это плащ Блоковской незнакомки. Она где-то далеко. Не видишь ее лица, не видно ничего, кроме ее походки, движения творения Господа, которое околдовывает, заставляет идти за ней, приковывает к себе взгляд. Мгновение, в течение которого виден в толпе этот плащ, способно заставить понять давно утерянный смысл твоего пребывания на этом свете.
   Что было ещё. Много зеленого. Жизненная сила. Не сравнимая ни с чем мощь воспроизводства души. Мертвые души - как сгоревшие рукописи - абсурд. Глядя на этот цвет, понимаешь, что вечны не только камни.
       Сиреневый цвет неба перед заходом солнца. Это сон. Тайна тайн. Не стоит пытаться проникнуть за завесу непознаваемого. Любая посылка несправедлива, любое предположение - ложно. Любое действие, основанное на этом предположении - преступно. Очень коварный цвет.
   Оранжевая ночь. Страсть. Желание. Бесконечное стремление. Это очень похоже на то, что называют счастьем. Цель - впереди, ты летишь к ней и то самое чувство, которое захватывает тебя, когда у тебя что-то начинает получаться, наверное, и есть счастье. Как только цель достигнута - все пропадает. Как здорово, что кто-то придумал горизонт.
   Можно укладываться на свои законные спальные места. С годами меня стало в сон клонить даже в постели.
   Спокойной ночи, сытые "малыши".
  
  
   О КРАСОТЕ ДИКОЙ ПРИРОДЫ И МЕСТИ ЕДЫ.
   14 августа. Ночь была действительно очень тёплой, поэтому выспались мы великолепно.
   Выглядываем из палатки. Утро совершенно безветренное, солнечное и какое-то удивительно мягкое. Я не оговорился. Оно именно мягкое, располагающее к отдыху и продолжению дальнейшего ничегонеделания. Создаётся такое впечатление, что мы находимся не на Заполярном Урале, а где-то в солнечном Крыму.
   Даже вода проснувшегося Сора приобрела цвет и оттенки только что проснувшегося лазурного моря. Окраска всех окружающих нас предметов, будь то кусты, трава, деревья, далёкие очертания невысоких гор, как будто слегка размытые невидимой дымкой, приобрела множество тончайших оттенков - от идеально нежно голубого до ослепительно яркого изумрудно-зелёного.
   В довершение к этой удивительной земной палитре на небе кто-то разбросал великолепные белоснежные кипы хлопка самых невероятных очертаний.
   Да, весь мир в эти мгновения был нарисован не маслом, не карандашом, не гуашью, а акварелью.
   Да, кpасота свободной пpиpоды есть совеpшенная кpасота, свеpх кpасота и всекpасота, без начала и конца, без всякого изъяна - источник и пpообpаз всякой кpасоты и всех кpасот. Что может быть пpедивнее кpасоты дикой пpиpоды? Ее кpасота есть свет, по сpавнению с котоpой свет солнца - тьма. Hеизpечимы и неописаны молниеносные блистания пpиpодной кpасоты, ни слово не может их выpазить, ни слух вместить. Ее свет невыpазим человеческим языком, но откpывается способным видеть духовно.
   Кpасота дикой пpиpоды вpачует метящуюся душу. "Когда созеpцаешь гоpные леса и бегущие по камням pеки, сеpдце, замутненное миpской гpязью, постепенно очищается", - учили философы Поднебесной импеpии. Власть кpасоты дикой пpиpоды
бывает так сильна, что заставляет забыть не только гоpе, но и любовь.
   У японцев пpиpодная кpасота имеет несколько pазличных понятий: "саби" - кpасота стаpого пpиpодного объекта - векового деpева, замшелого валуна; "юген" - кpасота и пpелесть незавеpшенности; "ючэн" - кpасота невидимого, таинственного;
   "фуча" - кpасота покоя; "мудзе-ноби" - кpасота непостоянства, pождающаяся сама по себе в данный момент, когда на человека сходит даp божества кpасоты.
   Все, что в пpиpоде кpасиво - пpавильно. И все, что непpавильно - некpасиво. Дикая пpиpода олицетвоpяет собой добpо, истину и кpасоту. Hо без кpасоты добpо и истина окажутся безжизненны. Утpата кpасоты дикой пpиpоды пpедставляет собой утpату общего добpа в миpе. Поэтому сохpанение идеальной сущности кpасоты, как добpа и истины, может считаться важным подходом в защите эстетической ценности дикой пpиpоды.
   Вообще человек существо непредсказуемое и агрессивное со здоровой долей тупости в мозгу. Гены наши "знают" многое, потому "бурлящая" в жилах кровь возвращает нам те древние чувства, благодаря которым мы и выжили в этом прекрасном и опасном мире. Так не пора ли открыть эту кладовую хранящуюся внутри каждого из нас и впрыснуть в кровь свежего адреналина!        
   А когда в последний раз Вы видели рождение света и восход оранжевого светила? А закат и рождение мрака? Когда в последний раз Вас трепал ураган, и ливень холодной рекой смывал с Вас "грязь" цивилизации? Когда в последний раз Вы искали дорогу?
            Спешите! Пока ЭТО ЕСТЬ! Пока можно встретить и увидеть те места, где природа похожа на ДЕВСТВЕННУЮ! СКОРО И ЭТОГО НЕ БУДЕТ!
   По настоянию Ряши решаем разделить весь наш улов, так как он решил везти домой свою долю только в копченом виде, а мы с Сашкой настаиваем, что вяленый хариус и вкуснее и пользительнее. Особенно под пиво, которое в Москве становится такой же редкостью, как и сам хариус.
   Для копчения рыбы Ряша сооружает сложное строение, очень напоминающее баню, только в миниатюре. Он загрузил её рыбой и наполнил густым дымом медленно тлеющих зелёных веточек ивы. Коптильня сразу же приобрела непрозрачный серо белый вид и вышла, как говорит её автор, на рабочий режим.
   Мы же своих рыбок размещаем на сучках, растущих на берегу ив, и бдительно следим за тем, чтобы на них не села ни одна муха. Эти зловредные насекомые появились на берегу, словно по мановению волшебной палочки, как только на ветру закачалась первая рыбина.
   Сашка для большей надёжности смазывает своих хариусов слабым раствором уксуса, который воспринимается мухами очень отрицательно, а я решаю перевесить рыбу под тент палатки, куда, по моему мнению, они залетать не должны, так как им будет душно.
   На Ряшу ещё до строительства коптильни напали кулинарные страсти: он решает заняться стряпнёй.
   - Буду делать три вида выпечки: пышки. Оладьи и блины,- говорит он нам и принимается за дело.
   Он месит тесто из блинной муки, отмывает и прожаривает на огне сковороду, приготавливает камни, на которой она будет устанавливаться на момент жарки.
   Минут через двадцать он приступает к самому процессу выпечки, а мы Сашкой ходим около него и глотаем слюнки в предвкушении предстоящего застолья.
   - Требую к этим печёностям кофе,- заявляет Сашка.
   - Будет тебе и кофе и какава.- отвечает на редкость благодушный сегодня Ряша.
   Между тем солнце греет всё жарче и жарче. Мы начинаем постепенно заголяться. Этим мгновенно начинает пользоваться летающая вокруг нас комарино - мошковая шпана.
   Чтобы спастись от неё, мы обильно орошаем друг друга спреем "Тайга", после чего балдеем от удовольствия. Принимая солнечные ванны всеми частями оголённого пахучего тела.
   В эти мгновения комар люто ненавидит нас и спрей, а мы, наоборот, начинаем любить его, ласково называя жужжащими сикарашками.
  
   Если хочешь ты умыться,
   А затем позагорать,
   Не забудь в хороших дозах
   Репелент употреблять.
   Лей на груди, лей на спину,
   Про лицо не забывай.
   Край болотный. Комариный
   Превратится в дивный рай.
  
   Мой эксперимент с проветриванием и вялением рыбы под тентом завершился полным провалом. Уже после первой проверки выяснилось, что на хариусах спокойненько разгуливают синие и зелёные паскудницы и выбирают места для откладывания яиц. А в одно из них я уже отложенную кладку яиц мухи дрозофилы.
   Кладку я тут же уничтожил, а место где она была, продезинфицировал уксусным раствором. После чего я снова вывесил всех рыбин на открытое место на ветер и солнце.
   Наевшись вкусной выпечки и попив крепкого кофейку, мы пошли проверить на наличие рыбы левую протоку нашего острова. Сашка вооружился своей японской диковиной, а мы с Ряшей спиннингами.
   Жарко. Я одеваю на голое тело тонкую шерстяную куртку от спортивного костюма и на всякий случай беру с собой ветровку. Приятели же идут на рыбалку в своих обычных толстенных куртках, Сашина даже подбита мехом.
   Идти к протоке приходится вдоль берега. Почва здесь очень различная: в отдельных местах песчаные участки чередуются с болотистыми кочкастыми перешейками, отделяемыми друг от друга небольшими неглубокими бухточками. Поэтому натягиваем на ноги резиновые сапоги. По дороге встречаются настоящие заросли высокой и острой осоки и хвощей. Песчаные участки очень похожи на стиральную доску, так как все покрыты складками микро дюн.
   У самого берега в траве на мелководье греются на солнце какие-то многочисленные рыбёшки, которые при нашем приближении резво улепётывают, ловко скользя между травой и водорослями, на более глубокие места.
   Несмотря на мои многочисленные попытки разглядеть, что это за рыбки. Мне так и не удалось этого сделать.
   Внезапно над верхушками кустов прибрежного ивняка мы увидели целый ряд черных дымов. Гадаем, что же это такое? Оставленные без присмотра не загашенные кем-то кострища? Подожженные кем-то случайно кусты и трава?
   Подходим ближе и видим, что это не дым, а громадные плотные тучи комаров и мошки, столбом вьющиеся на одном месте. Такого удивительного и необычного зрелища ни я, ни мои друзья до этого нигде не видели. Даже на Ем Югане, где нам посчастливилось увидеть рождение радуги на комарах.
   До протоки мы шли ровно сорок минут, а это значит. Что длина нашего острова не пятьсот метров, как мы думали раньше, а не менее трёх километров.
   Ряша предлагает сплавляться дальше именно по этой протоке, так как здесь ближе всего подходят берега с настоящим лесом, а нам с Сашкой не хочется пилить лишние километры по стоячей воде вдоль берега острова. Тренировать наши усталые тела лишними часами гребли вроде бы совсем не к чему.
   Пробуем ловить в протоке рыбу сначала на Сашину удочку, используя в качестве приманки мушки из утиных перышек, а затем и на наши спиннинги. Многочисленные забросы ничего не дают. Ни одной поклёвки. Похоже, что крупной рыбы в этом месте даже и не пахнет, хотя на отмелях масса малька, резвящегося и играющего на солнце.
   На противоположном берегу протоки в полукилометре от нас видны какие-то палатки. Перед самым выходом на протоку туда резво протарахтела моторка.
   На самом горизонте видны спадающие с небе две широкие полосы идущего дождя. Похоже, что он через какое-то время может добраться и до нас.
   Решаем возвращаться в лагерь. Ребята идут медленно, а я бегу вперёд, так как оставил в лагере на улице сушиться свой спальник и чехол к нему. Страдаю за то, что нарушил известное походное правило: Уходя из лагеря, прячь в палатку всё, что может быть замочено дождём и унесено ветром.
   Как не резво я бегу, но дождь всё-таки настигает меня и начинает ощутимо накрапывать.
   Под моими ногами то и дело взрываются словно бы настоящие маленькие хлопушки. Это трещит и взрывается под подошвами сапог хвощ. Во все стороны из-под ног летят в разные стороны брызги: это я преодолеваю на скорости все те же многочисленные бухточки.
   Спина уже дымится от пота. Страшно хочется пить.
   Обратный путь я проделал уже не за сорок минут, а всего за пятнадцать.
   Прибегаю в лагерь, бросаюсь к развешенным на сучках шмоткам и с облегчением вижу, что дождь не успел их намочить. Значит, забег был не напрасным.
   Скидываю с плеч ветровку, а с ног - сапоги. Одеваю лёгкие тапочки. Жизнь снова становится удивительно прекрасной и удивительной.
   Через пятнадцать минут в лагере появляются мирно беседующие Ряша и Сашка.
   - Ну, как, конь ты наш резвый,- спрашивает Ряша.- Жив? Здоров? Копыта не стёр?
   - Сам ты мерин неторопливый,- огрызаюсь я.
   На горизонте, где облака почти исчезли, отчётливо видны контуры вершин Заполярного Урала. Они низкие и почти плоские, но смотрятся отсюда из лагеря очень красиво.
   На ужин Ряша собирается жарить оставшегося не сваренным крохаля.
   - Надоели вареные утки и жареные грибы,- говорит он.- Хочется жареной гусятины и телятины. Но за неимением таковых будем довольствоваться жареными крохалями, что само по себе тоже замечательно.
   Во время сегодняшнего похода на протоку он порвал по шву точно между ног свои джинсовые штаны. Зашивать ему их лень. Поэтому под них, чтобы не зажрали в промежность комары, ему приходится надеть кальсоны.
   Он ходит по берегу, светясь белым пятном между ног. Пятно со всех сторон обрамлено торчащими из рваных краев шва толстыми нитками.
   - Наш гордый и неповторимый белозадый газель,- называет его Сашка.- Будь бы ты в Одессе, был бы её красой и гордостью. Но потому, как здесь не Одесса, будь добр, убери нитки, зашей дыру и не порть вид природы.
   Ряша на его слова не реагирует, и зашивать штаны не собирается. Он молча. Сосредоточенно брызгает репелентом себе между ног.
   - Вот теперь ты ещё и вонючий газель,- уточняет Сашка и внезапно поёт.- Ежик ходит по поляне и от радости хохочет. Это травка молодая яйца ежику щекочет.
   На эти слова "газель" лишь молча грозит ему кулаком.
   Репелент охотно впитывается в ткань кальсон, но с трудом воспринимается вспотевшим задом. Через минуту Ряша начинает ощущать жжение и от этого артистически вилять задницей.
   - Да, настоящие мужчины за все виды своих удовольствий, развлечений и наслаждений всегда вынуждены платить напряжением мышц, сосредоточением чувств, потом и большими затратами нервной энергии,- говорит он.- У женщин же, в отличие от нас, всё-таки есть один вид удовольствия и наслаждения, когда они, наоборот, могут не напрягаться, а полностью расслабиться и отдаваться чувственному удовлетворению. Может быть, в этом и есть их основное отличие от пола сильного.
   - Они отличаются от этого пола тем, что чаще моются и не мажут задницы, чем попало. А вот пол сильный, как мы видим на настоящем примере, расплачивается за свою неистребимую лень чаще всего чешущейся задницей,- смеюсь я.
   На поверхности Сора видны небольшие всплески и слышны негромкие глухие удары. Это чайки охотятся за рыбой, пикируя вниз на воду, словно небольшие стремительные стрелы.
   Всё небо затянулось плотной облачностью. Похоже. Что вскоре может начаться настоящий дождь.
   Сильно потемнело. Хотя еще всего около восьми вечера.
   Комар и мошка озверели окончательно. Их не останавливает даже "тайга". В довершение ко всему у последнего баллончика вышел из строя клапан, и из него стравило весь сжатый воздух. Прощай спасительный аэрозоль! Теперь у нас осталась лишь маленькая бутылочка жидкой Деты.
   Перед ужином мои приятели вновь собрались браконьерствовать. Берут ружья и направляются на поиски уток.
   Тучи всё плотнее обкладывают наш маленький лагерь. Вдалеке слышны глухие раскаты грома. Похоже. Что надвигается гроза.
   Убираю свою и Сашкину рыбу в мешки и укладываю под полог.
   Оказывается, что успел я в самое время. Почти сразу же сверху хлынул сильнейший ливень. Громыхает всё сильнее, но к счастью для нас основная гроза минует нас стороной.
   Промокшие и уставшие охотники вернулись через два часа. Стреляли они три раза, но принесли с собой лишь одну утку, вторая, по их словам, оказалась подранком и, упав на воду, тут же забилась куда-то между кочек в осоку.
   Дождь разошелся не на шутку и идёт непрерывно. По воде сора плывут большущие воздушные пузыри, а это тоже признак длительного дождя.
   Ужинаем под пологом. Сегодня подают жареного крохаля в грибном соусе. Очень вкусно. Крохаль исчезает в наших желудках практически мгновенно. Жаль, что птичка всего одна. Поэтому полностью удовлетворить себя нам не удаётся.
   - Эх, сейчас бы ещё пивка,- мечтает Сашка.
   - Обойдёшься без пивка. Здоровый желудок всегда консервативен.- останавливает его мечты Ряша.- Ешь, что есть. Ешь, дабы быть выше сытости.
   Запиваем эту вкуснятину крепким чаем.
   Отхлёбывая горячий напиток и кружки, Сашка говорит.- Знаете, други мои, что Макс Планк с детства очень любил симметрию и поэтому пил чай из горшка. Чашки с одной ручкой его просто добивали, и он не мог заставить себя преодолеть свое оскорбленное эстетическое чувство и взять их в руки. И мало кто догадывается, что всю свою квантовую теорию он выдумал лишь для того, чтобы доказать, что у чашки на самом деле тоже две ручки, только развернуты они друг относительно друга не на 180, а на 360 градусов.
   - Ладно, завтра я тебе чай прямо в ведре подам,- говорит Ряша, хлопает себя по ощутимо опавшему за поход животу и продолжает.- С завтрашнего дня назначаю себе ровно трое суток голодовки для устранения оставшихся на моём благородном теле жопоушек. Хочу снова быть стройным и красивым. Тогда меня все девушки полюбят.
   - Если захотят. То и с жопоушками полюбят,- говорит Сашка.- А голодать ради этого не вижу смысла и не имею желания.
   Зная, что завтра мыть много жирной посуды, я предлагаю своим сытым и благодушным приятелям.- Давайте договоримся - я вам интересную притчу о еде, а вы за меня посуду помоете.
   - А притча точно интересная?- интересуется сонный Сашка.
   - Интересная. Гарантирую.
   - Тогда валяй, рассказывай. Я согласный,- говорит Сашка.
   - Слушайте и запоминайте.
   Притча, о том, как еда человеку отмстила.
   Сначала человек и еда жили в мире и согласии - она сама по себе, он сам по себе. В то счастливое время Человеку не нужно было насыщать свое тело Едой - ему было достаточно молитвы. Но однажды Еда привлекла Человека. Она была такой соблазнительной - висела на ветке дерева, ярко красная и блестящая. Человек держал ее в руках и долго любовался, как ребенок, который рассматривает новую игрушку. А потом, как ребенок, положил Еду в рот и откусил. О, какую гамму чувств испытал он в тот момент! Он почувствовал вкус, запах Еды и сожаление, что этого не было раньше. Он оглянулся и увидел, сколько вокруг Еды! А потом испугался, потому что увидел свое беззащитное тело и осознал, что и сам он - Еда! Впрочем, страх быстро прошел, как только Человек сообразил, что можно одеваться и прятаться в пещерах. Зато осталось щемящее чувство удовольствия от Еды.
   Это было началом войны. Человек начал истреблять любую Еду, попадавшуюся ему на глаза. Еда впервые попробовала прятаться, и довольно успешно, потому что Человек тогда еще плохо умел ее находить.
   Сначала Человек ничуть не расстроился, не увидев привычного изобилия Еды. Он пожал плечами и попробовал помолиться. Но, так как на этот раз его мысли были полны Едой, молитва не принесла привычного наслаждения. Более того, человек понял, что попал в зависимость от Еды. Он впервые почувствовал голод.
   Тогда Человек, пробурчав себе под нос: "Я тебя из-под земли достану!", решил, во что бы то ни стало раздобыть Еду. Он научился находить ее везде - в воздухе, на земле, в воде, под землей, и, естественно, очень быстро ее достал.
   Но что бы Еда ни придумывала, ничего не помогало. Она попробовала стать ядовитой - он тут же составил каталоги съедобных и несъедобных растений. Она пыталась спрятаться - он стал профессиональным следопытом. Она хотела стать невкусной - он стал читать поваренную книгу. От отчаяния Еда стала даже нападать на Человека, в ответ он придумал оружие.
   И тогда Еда решила, что если нельзя прекратить это безжалостное истребление, можно хотя бы отомстить! Она намекнула Человеку: "А почему бы тебе не попробовать есть с посуды. Это будет не только вкусно, но и эстетично". И Человек купился на эту приманку. Конечно, он очень быстро понял, что посуду придется мыть, но было уже поздно. Посуда уже стала традицией.
   А хитроумная Еда тут же стала жирной и научилась пригорать, чтобы как можно сильнее отравить жизнь Человеку.
   С тех пор прошло много лет, и Человек сделал множество попыток, чтобы избавить себя от мести Еды. Он придумал мыло и порошки, тряпки и щетки, моечные машины и электропечи. Но Еда - могущественный соперник, и, конечно, ее изобретательность не иссякла. Так что не исключено, что через каких-нибудь пару десятков столетий наступит новый этап в эволюции Еды и придется несчастному Человеку скоблить посуду наждачной бумагой.
   - Ну, как?- спросил я, закончив рассказ.
   - Любопытно,- ответил Сашка.- Так и быть помою за тебя посуду.
   Перед сном снова занимаемся охотой на комаров в палатке. Большую часть просто выгоняем наружу. А наиболее упорных, не желающих покидать помещение, истребляем физически.
   Ночь проходит под непрекращающийся шум дождя. Снаружи слышны сильные порывы ветра. Слышно как по Сору начинают гулять волны. Они одна за одной набегают на пологий берег, создавая полное впечатление, что наша палатка установлена не на острове в Заполярье, а на берегу моря.
  
  
   ВСЕ, ЧТО МЫ ЗНАЕМ ОБ УХЕ.
   15 августа. Дождь шел всю ночь и прекратился только в восемь часов утра.
   С трудом разжигаем костёр, изведя на это занятие целый коробок спичек.
   О том, что костер в походе следует разжигать с одной спички, знают все. Знают и то, что растратчик, который губит на разжигание костра две спички, недостоин называться туристом вообще и туристом-водником в особенности.
   Мне очень хотелось бы узнать, как впервые была пущена легенда об умельцах, вызывающих костер к жизни одной спичкой! Как все легенды, она, гиперболизируя возможность человека, обладает громадной притягательной силой. Поэтому мы не только не станем отговаривать вас от благих попыток возжечь костер одной спичкой, а, напротив, будем призывать вас: дерзайте! Прав был Станислав Ежи Лец, заявляя: в наше время, когда осуществлены самые смелые мечты, настало, время и для несмелых.
   Постепенно облачность поднимается всё выше в глубины неба. Ветер совершенно стих. Резвятся между кочек комары и мошка.
   Перед тем как приступить к завтраку, съедаем на пробу одного из провяленных в коптильне Ряши хайрюзка. Он пахнет дымом, довольно упруг, достаточно солён и приятен на вкус.
   Воодушевлённый результатами этой пробы Ряша кряхтит и колдует в глубине коптильни с оставшимися рыбными запасами.
   На завтрак готовим последнюю оставшуюся у нас порцию макарон с тушенкой, тоже последней.
   Из сладостей у меня осталось двадцать четыре конфеты карамельки, но нет ни грамма сахарного песка. Если выдавать к чаю по три конфетины, то этих запасов хватит на восемь чаепитий. То есть на два с половиной дня. А если выдавать по две, то на целых четыре дня. Решаем. Что будем пользовать по две конфетки, так надёжнее.
   После завтрака, как и было договорено, Сашка моет за меня посуду, не преминув при этом обозвать меня бездельником и прыщем на теле здорового коллектива.
   Вымыв посуду и упаковав рыбу из коптильни, мои приятели уходят в заросли ивняка попытать очередное охотничье счастье. Но ночной дождь разогнал всю пернатую дичь, и через полчаса они возвращаются в лагерь разочарованные и недовольные собой и окружающим их миром.
   После этого мы пакуем вещи, грузим их в лодки и начинаем движение к протоке.
   Уже половина пятого.
   Движение к далёкой протоке даётся нам с большим трудом. Тащим за собой груженые лодки, зайдя по колено в воду и постоянно цепляясь за густые стебли водорослей и травы.
   Погода стоит неустойчивая. Отдельные моменты, когда на небе образуются разрывы в облаках и начинают падать на землю горячие солнечные лучи, чередуются с порциями частого и мелкого, но на наше счастье, довольно тёплого дождя. Радует то, что ветра практически нет.
   Достигнув протоки, мы разводим костёр и решаем для пополнения сил и улучшения настроения и самочувствия попить на последующую дорожку чайку.
   Правда, Ряша голосовал за приготовление кофе, а я - за чай. Но поскольку Сашка отказался от голосования, заявив, что в этот раз ему абсолютно безразлично, что ему дадут пить. Решаем по-морскому, то есть решить вопрос на пальцах. Выпадает кипятить чай.
   Напившись чайного тоника, садимся в лодки и начинаем сплав по протоке.
   Плывём по ней почти час. Ряша внимательно осматривается и говорит, что мест он совершенно не узнаёт и абсолютно не уверен, что плывём мы туда, куда следует.
   Движемся мы почти точно на юг, а надо - на восток.
   Слева от нас море разливанное. Справа - болотистые, заросшие густым, но невысоким лиственничником пологие берега.
   По дороге проплываем над двумя установленными в протоке браконьерскими сетями.
   В одной из них снимаем двух небольших, граммов по пятьсот, сырков. Это уже не плохо: будет на ужин уха.
   Сырок (Coregonus peled), он же пелядь, он же омуль арктический, относящийся к большому семейству сиговых. Обитает в озерах и реках по побережью Северного Ледовитого океана (от реки Мезень до реки Колыма), в озерах полуостровов Канин, Ямал и острова Колгуев. Сырок - рыба стайная. У нее высокое тело с горбинкой, брюшная часть тела светлая, на голове и спинном плавнике имеются черные пятнышки. Сырок относится к жирным рыбам: содержание жира в ней зависит от сезона добычи и размеров особей.
   Чтобы окончательно убедиться, где мы пристаём к кочкам левого берега. Осматриваемся, всё пространство впереди, насколько хватает глаз, представляет собой непроходимые зелёные заросли осоки.
   Метрах в пятидесяти от места нашей остановки видно небольшое озерцо. На него направляется Ряша, и уже через пять минут там начинается настоящая канонада. Это наш охотник гоняет обнаруженных в кустах уток.
   Возвращается он к лодкам. Гордо неся двух птиц, одна из которых совсем маленький утёнок.
   Ряша оправдывается.- Случайно зацепил. Сам виноват. Совсем рядом со взрослыми плавал.
   - Ага. У сильного всегда бессильный виноват,- говорю ему я.
   - Не хочешь. Можешь его не есть,- огрызается охотник.
   Обсуждаем сложившуюся ситуацию. Ряша признаётся. Что он запутался и спутал протоки. Это не та, по которой он сплавлялся семь лет назад во время своего первого посещения Харбея.
   Решаем возвращаться назад и искать нужную нам протоку. Гребём назад. Не переставая ехидничать по поводу "блестящей" зрительной памяти Ряши.
   День разгулялся, и погода радует.
   На обратном пути выуживаем из сетей ещё двух сырков. Которые успели заскочить в них за время нашего плавания в никуда. Эти рыбки уже по килограмму каждая. Теперь для ухи у нас рыбные запасы отличные.
   Наконец выплываем из протоки, проплываем вперёд вдоль берега ещё метров триста, и обнаруживаем ту, что нам нужна. На песчаном мыске около её начала сохранились остатки бани, которые семь лет назад соорудил самолично наш Ряша.
   Уже довольно поздно, и мы решаем остановиться на ночёвку и заняться приготовление ухи.
   Я шучу.- Субботняя прогулка по Сору длиной в три километра закончилась благополучно, без жертв, потерь и с приобретениями.
   Можем сегодняшний день считать тренировочным по гребле на резиновых лодках.
   Едва успеваем выгрузиться на берег, как мимо нас по протоке проносится моторка с двумя двадцати пяти сильными "Вихрями", на которой сидят трое в бородах и стеганых куртках, а говоря по-русски, телогрейках.
   На наши приветственные возгласы и взмахи руками и попытки пообщаться троица не обращает никакого внимания. Они даже не поворачивают в нашу сторону голов и мгновенно исчезают за поворотом, направляясь к избе на левом берегу Сора, которая была обнаружена нами ещё вчера. Мы почему-то окрестили её местной базой отдыха.
   Ставим палатку, разжигаем костёр и начинаем готовить уху.
   Занимаясь чисткой рыбы, делимся друг с другом знаниями об этом замечательном блюде.
   Уха - жидкое горячее рыбное блюдо, которое, однако, неправильно было бы называть рыбным супом. Название "уха" произошло от "юха" - животный сок, кровь, навар и закрепилось исключительно за рыбным бульоном только с конца XVII - начала XVIII века. В XI - XII веках "Ухой" называли также навар из мяса, в XVI - XVII веках - из курицы. Именно тогда появилась так называемая монастырская уха, приготовленная на курином бульоне.
   Однако уже с XV века уху всё чаще начинают делать только из одной рыбы, которая лучше других продуктов давала возможность создать блюдо, принципиально отличающееся от остальных жидких блюд русского стола. Уха превратилась в блюдо быстрого приготовления, с прозрачной жидкостью, похожей на бульон, поэтому её нельзя заправлять, как рыбный суп, маслом, крупой, мукой, пережаренным луком.
   В течение веков сложились совершенно определённые правила приготовления ухи, касающиеся подбора рыбы, посуды, количества и состава овощей и пряностей, порядка закладки и времени варки.
   Так, варить уху следует в не окисляемой посуде (эмалированной, глиняной).
   Классическую русскую уху варят из тех рыб, которые дают прозрачный навар, отличаются клейкостью, нежностью и "сладостью".
   Это судак, окунь, ёрш, сиг - из них получается лучшая, так называемая белая уха.
   К ним добавляют обычно одну треть налима, сома, линя или язя.
   На втором месте по вкусу - уха из жереха, сазана, голавля, сырка, карася, карпа, краснопёрки. Уха из этих рыб называется черной.
   Наконец, уха из красной рыбы - осётра, белуги, севрюги, нельмы, лосося - называется красной ухой, или янтарной, когда она особенно жирна и сделана с шафраном.
   Кроме этих видов ухи, классическая русская кухня знает уху рядовую, опеканную, вялую, пластовую, сладкую и мнёвую: из печени налимов, которую приготовляли только в Новгородской Руси. В Архангельске и на Кольском полуострове - также из печени трески.
   Уху варят обычно не из одного какого-либо вида рыбы, а из двух, как минимум, и из четырех, как максимум. Исключением может быть уха из красной рыбы, которую варят и из одного вида рыбы.
   Особое место занимают региональные разновидности ухи - уха из стерлядей (стерляжья, волжская), уха из снетков (чудская, псковская) и уха из сущика (сушёные в русской печи мелкие окуньки, ерши, снетки) вместе с солёными рыжиками - так называемая уха лачская (лажская), или онежская.
   Не годятся для ухи плотва, лещ, пескарь, уклейка, вобла, тарань, а также сельдевые всех видов, скумбрия, чехонь, бычки.
   Их лучше использовать для приготовления рыбных супов.
   Обычно уху из пресноводной рыбы стараются приготовить сразу же после её вылавливания. Чем свежее рыба, тем вкуснее уха.
   В уху кладут минимум овощей - небольшое количество картофеля (причём нерассыпчатого, сладких сортов), моркови и обязательно лук.
   Если уху готовят из живой рыбы, то в неё кладут только лук. Если же используют свежую, но уже уснувшую рыбу, то овощи кладут обязательно. Кроме того, вносят довольно большой набор пряностей: петрушку (корень и зелень), лук-порей, зелёный лук, укроп, чёрный перец, лавровый лист, эстрагон, пастернак, а в некоторые виды ухи добавляют шафран, мускатный орех, имбирь, анис, фенхель. Обычно ассортимент пряностей зависит от сорта рыбы - чем жирнее рыба, тем больше требуется для ухи пряностей.
   Чрезвычайно важно для создания своеобразного вкуса и аромата ухи соблюдать правильный режим варки. Прежде всего, для ухи необходимо подготовить бульон - кипящий подсоленный овощной отвар, куда на короткое время (от 7 до 20 минут) опускают рыбу.
   Основная цель подготовки бульона - создать такую среду для рыбы, в которой бы она не вываривалась полностью, то есть оставалась бы вкусной и сочной.
   Прежде с этой целью в бульоне сначала полностью вываривали мелкую рыбу, а также головы и кости, которые затем выбрасывали, а бульон процеживали и осветляли яично-белковой оттяжкой. И только потом в этом рыбном бульоне отваривали куски более крупной рыбы или её филе, предназначенные для еды с ухой. Позднее уплотнения консистенции бульона стали достигать, отваривая в нем картофель.
   Уха получится значительно вкуснее, если её варить без крышки, в открытой посуде и на умеренном или слабом огне.
   Показатель готовности ухи - лёгкое отставание мяса рыбы от костей, а показатель хорошего качества - прозрачность бульона, его тонкий аромат, белизна мяса рыбы. Уха не должна иметь специфического рыбного запаха, каким нередко обладают рыбные супы, при варке которых допускается сильное разваривание рыбы.
   У нас сегодня имеется всё, что нужно для приготовления первосортной ухи: белорыбица - сырок, вёдра из нержавейки, лук, специи, желание и умение.
   На второе Ряша решает приготовить редкое блюдо из казахской кухни - чулум. Делается оно так: сначала тушки уток обжариваются до состояния полу готовности на сковороде, а затем помещаются в бульон, который обильно сдабривается различными специями, под крышку и тушатся там не менее часа.
   Вечер сегодня выдался просто великолепный.
   Облака на небе незаметно для нас разбежались по углам горизонта. Только одно, необыкновенной формы, повисло перед нашим костром и засветилось в ярких лучах заходящего солнца.
   Дует тёплый но достаточно сильный ве тер, который гонит по Сору самые настоящие волны, накатывающие на песчаный мыс с тихим ласковым шорохом. Кроме волн он делает ещё одно очень важное дело: сдувает комаров и мошку.
   От базы отдыха отчаливают две моторки и стремительно проносятся мимо нас в протоку.
   - Сети проверять пошли,- комментирует это событие Сашка.
   Через полчаса они так же внезапно выскакивают из протоки и, не замедляя хода, устремляются обратно.
   Пламя сникло, костер прогорел. Надо подбросить дров.
   Сухие сучья листвянки ломаются с пистолетным треском. Обломки летят в костер, вместе с дымом взлетают искры, потом вспыхивает пламя и с гуденьем взметается вверх. Поредевшая было темнота отступает и снова плот­неет.
   Словно откликаясь на наш, вспыхивает костер на противоположном берегу.
   Уха уже настоялась, и когда Ряша снимает крышку с ведра, из-под нее вырывается облако пахнущего рыбой пара.
   -- Наверное, кто-нибудь из местных,-- говорит он, всматриваясь в далекий огонь.-- Только что-то они не ко времени... Ну, как, начнем? А то перестоится...
   К миске с ухой нельзя прикоснуться -- до того горяча. Я сдуваю к одному краю попавших туда комаров, вдыхаю густой аромат свежей ухи и думаю, что сегодняшний день кончается так же хорошо, как он был начат.
   Уха получилась просто бесподобной: в меру жирная, лёгкая для усвоения, с чуть сладкой юшкой и тающей во рту рыбой.
   Чулум был тоже хорош.
   Я, съев полную миску варева и приличный кусок тушеной птицы, в полном бессилии отвалился от стола. Сразу же за мной эту операцию повторил Сашка. У костра рядом с ухой и чулумом остался один Ряша.
   Он ел, ел и ел.
   На третье мы приготовили традиционный крепкий чай, который был особенно приятен в качестве разбавителя сегодняшней еды.
   На небе над нами зажглись первые звёзды. Очень хорошо просматривался ковш Большой медведицы. За последние пять дней луна успела превратиться из полной в ущербную: сейчас перед нами в небе висела ровно её половина. Яркая звезда, которую мы с лёгкой руки Сашки назвали Бетельгейзе, сместилась вправо относительно ночного светила, хотя неделю назад была от неё влево.
   Внимательно всмотревшись в раскинувшийся передо мной звёздный ковёр, я увидел, как по нему резво перемещается блестящая точка спутника.
   В такие минуты мысли особенно четки, как за­стывшие ветки на фоне светлого неба, и память, раскрыв свой бездонный кошель, вдруг извлекает из него то обрыв­ки разговоров десятилетней давности, то лица людей, ко­торые, казалось, уже давно забыты, но вот ты вглядыва­ешься в них сквозь годы и видишь, что они живут вместе с тобой, не меняясь и не старея. Люди, дома, дороги... Дороги, которые мы выбираем, чтобы возвращаться на них снова и снова.
   Когда человек рождается, он знает Истину, но не знает слов, чтобы ее выразить. Обучаясь словам, он постепенно забывает Истину.
   Научившись говорить и писать, люди уже не понимают цену этих умений. Некоторые порой всю жизнь мучительно пытаются вспомнить то, ради чего они учились; собирают по крупицам то, что было им известно целиком с самого начала.
   Другие которых, к сожалению, большинство,- утрачивают даже тень воспоминаний об Истине. Их слова пусты, лишены всякого смысла и исторгаются бесконечным потоком, оскорбляя свое высокое предназначение. Кто знает цену словам, не тратит их понапрасну.
   Те же немногие, избранные, сумевшие вспомнить то, что знали всегда, почти всегда с удивлением обнаруживают странный факт: слова, доставшиеся им дорогой ценой, не способны отразить Истину целиком.
   Комбинации букв и звуков не в состоянии осветить ее глубину, охватить монолитную глыбу; они лишь отбивают от нее мелкие осколки и пускают пыль в глаза.
   И даже избраннейшие из избранных, изобретающие алфавит и язык, которым таки под силу передать и форму, и содержание, и дух, и букву извечного Закона, выясняют, что их никто не может понять.
   Так было и так будет. Ибо Истина не нуждается ни в звуковой (акустической), ни в графической интерпретации. Ее можно только почувствовать, осознать, проникнуться ею, слившись с ней. Тишина - язык Вселенной, молчание - ее музыка. Silentium!
   Ветер почти стих, волны на соре заметно уменьшились и ласкали берег острова нежно и ласково.
   Ряша перед сном обнаружил, что когда он чистил рыбу для ухи, то позабыл в воде свой нож. Он долго искал его, но так и не нашел.
  
  
   О ВЕТРЕ И МЕСТНЫХ НАЗВАНИЯХ,
   И О СЛАВНОМ ГОРОДЕ ОБНОРСКЕ.
   16 августа. Всю ночь я проспал, словно убитый и проснулся только в девять часов утра. Выглядываю из палатки. Удивительные места: погода здесь совершенно не прогнозируема. Небо снова плотно затянуто облаками. Дует сильный холодный ветер.
   Ряша, ворча, возится в воде и пытается отыскать потерянный вчера нож. Волны за ночь тщательно смыли все следы на берегу, поэтому точно определить место, где мы вчера чистили и промывали рыбу невозможно. Однако его усилия и упорство оказываются не напрасными: в конце концов, нож возвращается к своему хозяину.
   Сегодня воскресенье, последнее воскресенье в этом сезоне, которое мы проведём в Заполярье. Местное население использует на все сто возможности выходного дня: мимо нашей стоянки то и дело стрелами проносятся выспавшиеся за ночь моторки.
   На завтрак жарим, оставшуюся не сваренной рыбу. Кроме неё доедаем остатки ухи, которая за ночь превратилась в настоящее заливное, и чулума.
   Еды много, поэтому часть жареной рыбы решаем забрать с собой для пережора.
   Свертываем лагерь, загружаемся в лодки и отплываем. Прощай гостеприимный остров...
   На этот раз у нас нет ни каких сомнений, что мы плывём по нужной нам протоке и в нужном направлении. Протока впадает в один из рукавов Оби, который имеет красочное и загадочное название - Вылпаст. Об этом мы узнали по табличке на столбике, врытом на возвышении правого берега.
   Из неё же мы узнали, что и сама протока имеет не менее экзотическое название - Васьти Посл.
   В протоке имеется несильное, но явно ощутимое течение. Это значительно облегчает греблю, поэтому движемся вперёд, не сильно напрягаясь.
   Темп нашего движения - один час гребли, пятнадцать минут отдыха.
   Берега протоки - сплошное болото, заросшее высокой осокой, густыми кустами ивняка и редкими, кривыми, но довольно высокими берёзами. Ширина её колеблется от десяти до пятнадцати метров.
   Погода несколько улучшается. Облачность становится выше, в ней появляются разрывы, в которых сразу же начинает голубеть небо и светить лучи невидимого солнца. Природа сразу же преображается.
   Ружья охотников зачехлены, так как по берегам прямо на стволах берёз через каждые двести - триста метров укреплены деревянные таблички с надписями "Место покоя дичи".
   - Интересно, почему это покоя, а не отдыха? Она, что здесь дохлая?- удивляется Сашка.
   - Не волнуйся, живая. Это так по-местному пишется,- смеётся Ряша.
   Действительно над нашими лодками то и дело пролетают утки одиночки и чайки крачки.
   Гребём уже более двух часов, а характер берегов не меняется. Всё те же болота, осока и кривые берёзы.
   Через три часа плавания останавливаемся на пережор. Для этого выбираем более менее сухое место на небольшом возвышении левого берега под кронами нескольких берёз.
   Сразу же за этой небольшой плоской площадкой начинаются всё те же болота, виднеется несколько небольших озерец, на каждом из которых отчётливо просматриваются утиные выводки.
   Добраться до них не представляется никакой возможности, поэтому Саша и Ряша лишь облизываются: близка дичь, да не укусишь!
   Разводим костёр и готовим чай. Доедаем остатки жареного сырка, обильно сдабривая его острым томатным соусом, который держал в заначке Ряша.
   Восстановив силы, продолжаем свой путь по Васьти Послу.
   Сейчас грести становится значительно труднее, так как задул сильный встречный ветер. Скорость нашего передвижения вперёд резко падает. Каждый метр пути отвоёвываем у протоки с боем.
   Ветер... Он всегда, что ни будь приносит, просили не просили, все равно принесет. Впрочем, иногда, для разнообразия может и унести, например шляпу или какого-нибудь неприятного человека, так и скажут.- Унесло ветром. Он удивительно разный, не смотря на всего четыре официальных направления. Почти со всеми уже давно увязаны соответствующие проявления, если с Севера, то обязательно холод, голод, а иногда даже и мор. С Юга - тепло и вообще что-нибудь хорошее. С остальных тоже согласно коллективному бессознательному мнению: Восток - восход, рождение, Запад - соответственно наоборот.
   В одной книжке, не помню её названия, была такая сторона света - Истинный полдень. Поэтому, читая её, мне было интересно угадать, что же он мог принести оттуда, наверное, что-то сказочное и не взрослое сказочно-материальное, а что-то детское из тех времен, когда хотелось полетать наяву, пусть даже и на ковре самолете. На Истинный полдень всегда уходили самые мудрые, смелые и сильные. И не возвращались.
   Он, как и все бывает разным, как по силе и проявлениям, так и по нашему восприятию. Он все знает, все видел, везде был. Мы слышим его рассказ, но не в силах понять, и воспринимаем его просто как вой, свист, шелест. И часто от этих звуков нам становится жутко и, кажется, не от мыслей о его силе, а от того что, мы не поняв, воспринимаем его рассказ об увиденном в чистом виде.
   Он создает нам настроение. Будете спорить? Вот выходите утром на улицу, а он в лицо холодный, влажный да еще каким-нибудь мерзким дождичком кидается, нужна очень веская причина, что б не заметить его, но мы ей обычно не располагаем.
   Или вот с того же самого утра солнышко, а он добрый, теплый, ласковый или вообще его нет, от этого и самое хорошее настроение только улучшится, хотя б казалось дальше некуда.
   Впрочем, это его проявление не заметить гораздо проще, и мы часто не замечаем. Мы вообще склонны замечать только когда он несет нам неприятности, а что ему остается делать, кроме как вести себя подобно ребенку, обделенному вниманием?
   Ведь, все что мы можем сделать - это просто заметить его. Бороться, исправлять, переделывать, что мы так любим, не может и стихия. Но с другой стороны, наверное, не стоит думать, что раз он стихия ему наплевать на наше внимание. Конечно, когда он превращается в ураган и несет, не уставая, обломки, крыши домов и когда все то, что он смог поднять летает над нашими головами и вот-вот опустится на них, то тогда, заигрывать с ним невероятно глупо. Просто нужно всегда относится к нему с уважением, как стихии. Но лучше как другу.
   Конечно, он часто ведет себя как озорной мальчишка, унося в переулок нужную вам бумажку.
   А вы никогда не дурачились? Вспомните, как быстро и ласково он осушал ваши детские, да, наверное, и не только детские, слезы. Вспомните, как весело и нетерпеливо он подталкивал вас в спину, когда вы спешили на первое свидание. Вспомните, как он пытался остановить вас в тот день, когда ничего не предвещало неприятностей, и только его легкое дуновение неожиданно холодило левую щеку, пытаясь предупредить от неверного шага и поступка.
   Попробуйте поймать его в тот момент, когда он вам наиболее симпатичен, когда вы заметили и поняли, что он ваш.
   Раскиньте руки, почувствуйте его. Человек, обычно черпает силы в себе порой непонятно откуда. Но они действительно вдруг находятся и даже не так уж важно, как называются. Важно то, что они теперь есть. Так что если вы его сумеете поймать, вобрать в себя, то он ваш. Есть в этом что-то языческое, но что бы ни случилось, вы всегда будете знать и чувствовать, что в вас живет Ветер. И уже только от вас зависит, будет он ветром перемен или каким-нибудь иным.
   Борьба с ветром продолжается более полутора часов. Потом, словно по мановению волшебной палочки, он меняет своё направление и из встречного превращается в попутный.
   Сразу же наступают минуты полного блаженства.
   После ещё одного часа непрерывной гребли навстречу нам из-за поворота вылетает моторка, на которой восседает настоящий кавказский человек: с орлиным носом и в громадной кепке.
   Кавказский человек сообщает нам, что до конца протоки не более пяти километров.
   Это сообщение сразу взбадривает нас, и мы ещё дружнее налегаем на вёсла. Нам с Сашкой легче, так как мы в лодке вдвоём, а Ряша, простите меня за вульгаризм, в одиночку мудохается со своим ЛАСом.
   Внезапно нас догоняет ещё одна моторка, появление которой мы не заметили. В ней сидит уже не кавказец, а наш - русский человек.
   Ещё не успев поравняться с нами, хозяин моторки орет сквозь рёв своего подвесного "Вихря".- Здорово, мужики. Я - Василий. Что, подбросить до Лабытнанги? Небось, грести двадцать вёрст против течения по Вылпасту будет не в удовольствие?
   - Вот спасибо,- благодарим мы его. Быстренько сдуваем Лас Ряши и затаскиваем его вместе со шмотками в лодку, благо её размеры позволяют это. Второй Лас привязываем на длинный фал, чтобы можно было осуществлять его транспортировку на буксире. Вслед за шмотками перебираемся в моторку и сами.
   - А это, что у вас, пулемёт?- интересуется Василий. Глядя, как Ряша пытается поудобнее пристроить, пытающуюся вывалиться из ЛАСа, телегу.
   - Нет, не пулемёт. Это средство ручной транспортировки негабаритного груза,- умничает Ряша.
   - Ну, раз не пулемёт, тогда ладно. Что, поехали?- говорит Василий, и тут же сам себе отвечает.- Поехали.
   Наш ЛАС движется за кормой моторки, высоко задрав нос, в сплошных бурунах и пене. Его наличие создаёт ощутимое сопротивление, поэтому скорость нашего буксира даже оснащённого мотором в двадцать пять лошадиных сил, значительно снижается по сравнению с паспортной, поэтому решаем затащить этот ЛАС, не сдувая его, на нос моторки.
   С трудом, но нам удаётся осуществить эту операцию. После чего моторка приобретает невероятные очертания.
   И вот уже неведомое уродливое сооружение с рёвом несётся по крутым поворотам Васьты Посла.
   Несёмся уже более тридцати минут, а протока всё не кончается. Вот тебе и пять кавказских километров!
   По берегам встречается всё больше разнообразных деревьев. Кроме берёз видны лиственницы, ели и осины.
   Внезапно протока заканчивается, и мы вылетаем на широкие просторы Вылпаста. Сразу же становится светло и просторно.
   Ширина этого Обского рукава не менее ста метров. Берега пологие, кое-где заросшие островками леса, но в значительной своей части голые и пустые. То и дело попадаются громадные груды брёвен, оставшихся после сплава.
   По Вылпасту мы плывём уже более двух часов. Нас со всех сторон окружила ночь. На чистом небе появилась ущербная луна и светлячки звёзд.
   Ровно в половину второго ночи наша моторка вошла на территорию порта Лабытнанги.
   Слева тянется пустующая зона, выход в основное русло Оби, через которую ходят пароходы, баржи и паромы в Салехард.
   Один из них под названием "Лосковский", готовится к выходу. Толпятся люди, звучат различные команды.
   По левому берегу видны невероятно громадные горы пиленого леса. По правому на фоне темного неба возвышаются портальные краны, которые работают и сейчас: при свете прожекторов разгружают баржи и береговые контейнеры.
   По тёмной поверхности порта тенями движутся буксиры и катера. Порт не прекращает своей жизни ни на минуту.
   Наша моторка на малых оборотах, чтобы не задеть винтом за многочисленные плавающие брёвна, которые здесь почему-то никто не убирает даже с фарватера, медленно пробирается в глубь порта к темнеющему причалу. На нём большой транспарант "Швартовка катеров и лодок запрещена".
   Не смотря на транспарант, видим несколько пришвартованных катеров и большой буксир с надписью "Ямбург" на борту.
   Втискиваемся между ним и катерами и начинаем выгружать с лодки шмотки.
   Разгружаемся прямо на грубо сколоченные брёвна, так называемого причала. Масса сучков и торчащих металлических скоб. Только бы не порвать наши ЛАСы!
   Прощаемся с благодетелем Василием. Уже здесь на берегу мы разглядели, что он высок, худощав, узколиц, имеет прямой красивый нос и очень приятную улыбку. Во время загрузки на Васть После нам было не до того, чтобы заниматься разглядыванием его внешности. Хотя в том, что он отзывчив, добр и прямодушен мы убедились уже тогда.
   Работает Василий здесь же в порту крановщиком. Это удобно, так как помогает доставать бензин для моторки. За досрочную разгрузку и левую работу многочисленные заказчики расплачиваются здесь не деньгами, не водкой, как это принято в России, а бензином. Без этого часто на рыбалку было бы ездить просто невозможно. По местным законам разрешается иметь одну моторку на семью, одну сеть на каждого сидящего в лодке человека.
   Вот сейчас бы, имея вас в лодке, я мог поставить целых четыре сетки,- смеётся Василий.- И поймать, опять же по закону, целых сорок килограммов рыбы: по десять кг на человека. Конечно, мы и так ловим поболее и имеем не по одной сетке. Но это противозаконно.
   Взаимовыручка здесь на Северах стоит на первом месте. Нам по дороге встретилась моторка, у которой кончился бензин.
   У Василия в канистре был только чистый, а смешанного с маслом оставалось чуть-чуть. Берёг для себя на запас. Поэтому, отказав хозяину застрявшей лодки, он тут же первой встречной моторке проорал на ходу.- Помогите мужику сзади. У него горючка кончилась.
   Просьба его была выполнена, так как уже через десять минут мимо нас промчалась застрявшая без горючки моторка.
   - Спасибо, мужики,- послышалось с неё.
   - Не за что.- прогудел Василий в ответ.
   В благодарность за доставку предлагаем Василию две оставшиеся у нас пачки индийского чая и десяток пакетиков борщей и супов.
   Он сначала категорически отказывается, но затем под нашим нажимом соглашается.- Спасибо, мужики. На рыбалке и охоте вспоминать вас буду.
   - Тебе спасибо. Выручил.
   Ревёт мотор, и лодка с Василием скрывается в темноте. Мы остаёмся одни с грудой мокрых шмоток, сваленных в кучу на брёвнах.
   Уже два часа ночи. На "Ямбурге" играет магнитофон. Мелодии нам незнакомы, но приятные. Исполняются, какие-то полу блатные песни. В иллюминатор видны перемещающиеся тени.
   Из темноты выплывают и швартуются вплотную к "Ямбургу" ещё два буксира. Это как раз то место, где нас высаживала моторка Василия. Ещё каких-нибудь полчаса и не удалось бы здесь пристать. Значит снова повезло.
   С каждого из буксиров сходят по два человека, не останавливаясь и не здороваясь, проходят мимо нас, и исчезают в темноте. Через полчаса они вновь появляются на берегу в сопровождении нескольких человек, нагруженных сумками и чемоданами. Значит, пристали не просто так, а кого-то встречали с прибывшего Московского поезда. Вслед за этой группой появляется ещё несколько человек, которые грузятся со своими многочисленными вещами на "Ямбург". Уже через десять минут все три буксира запускают движки и уходят в ночь, в сторону Салехарда.
   Что же за город такой Салехард и откуда он взялся?
   Вряд ля те служилые казаки, которые остановили свои дощаники у крутого полуевского мыса, были сильны в "острономических обсервациях". Им нужна была удобная гавань, возвышенный, незатопляемый берег. И начиная рубить здесь первые избы сторожевой крепости, они вовсе не думали, что возводят деревянный сруб в двух шагах от знаменитой географической параллели.
   Почти четыре столетия отделяют наши дни от того казацкого речного похода, результатом которого стала новая "крепостица" на Нижней Оби. Запись в знаменитом "Описании Сибирского царства" Герарда Фридриха Миллера гласит: "Остяки были вполне уже покорены, а самоеды только недавно обложены ясаком. Сборным местом, куда самоеды должны были ежегодно зимой приносить свой ясак казакам для сдачи, присылаемым из Березова, был назначен Обдорский городок" Миллер не упомянул точной даты, возможно, потому, что Обдорск в середине восемнадцатого века, когда писалась "История Сибири", не представлял уже особой значимости...
   В "Примечаниях" к миллеровской "Истории Сибири", подготовленной под редакцией С. В. Бахрушина уже в советское время, можно прочесть: "Обдорский городок основан в 1595 году на месте остяцкого городка, носившего у русских название Носового, на берегу реки Полуя, в шести верстах от его впадения в Обь. Название Носового городка сохранилось за Обдорском и в позднейшее время. Происхождение названий "Носовой" и "Обдорск" (Обь-река, дор-мыс) находят в языках зырянском, самоедском, остяцком".
   Официальной датой основания Салехарда считается год 1595-й. Однако некоторые исследователи удлиняют историю Обдорска. Знаменитый тобольский краевед Дунин-Горкавич считает датой основания год 1593-й.
   Основание острога на Полярном круге связано с появлением безбоязненных купцов, отчаянных мореходов, ремесленных людей и прочего отважного люда, который манила и звала к себе богатая и почти не угнетенная страна.
   "Закаменная" Обь -- Обдорь -- сулила быструю наживу и счастье. Не в характере русских первопроходцев было пугаться трудностей. Как только подходил к полуйскому устью караван, начиналась бурная жизнь. Из Тобольска в Мангазею шли наполненные товарами кочи и барки купцов и промышленников, чтобы в августе пройти назад, грузно осевшими от бочек с соленой белой рыбой, топленым рыбным жиром и невесомыми связками черных соболей, рыжих лисиц, белых песцов, серебристых белок. Переполох в острожке начинался, когда узнавали, что на коче движется командированный служилый голова "с государевой казной" либо (не приведи господи!) и сам воевода. Вдали от воеводского надзора местные целовальники ладили закон и уложения, как понимали их сами, разумеется, не в ущерб себе.
   Купцы робкого десятка, в основном прибывавшие из-за "Камня", пересиживали некоторое время в Обдорске, дожидаясь "своих братей, торговых людей, из сибирских верховых городов". Некоторые самоедские племена, не позабывшие своей воинственности, время от времени, сообразуясь с силой противника, "потрошили" вместительные трюмы торговых кочей. Поэтому предпочтительней считалось двигаться без особого риска, большим караваном, еще лучше под охраной государевых служилых людей.
   Не все мангазейские кочи следовали до Тобольска. Некоторые из них бросали якоря в Обдорске, чтобы произвести перегрузку на мелкие речные суда. Этим суденышкам предстояло по Собь-Усинской водной системе переваливать в некоторой части волоком через Полярный Урал, чтобы выйти на Печору, в Европу. "Первый речной караван из Тобольска, который приходил вслед за березовским, привозил хлеб и муку. Они шли на продажу не только русским, но и туземцам, которым пришелся по нраву этот невиданный в их рационе продукт.
   Начинала развиваться торговля с аборигенами, в основном "баш на баш". Конечно, купеческий "баш" был не в пример пожиже того, что ему давался взамен.
   Пушнина была сказочно дешева. Купцы в обмен на товары первой необходимости и разные безделушки брали также "жир рыбный и рыбу белую", которую солили и в "кадях и бочках" везли в воеводский город.
   Некоторых купцов, приезжавших с запада, из-за "Камня", и не склонных к дальним и опасным путешествиям, вполне устраивала только обдорская торговля. Они не рвались к золотым гривнам Мангазеи, а быстренько и не без собственной пользы сбывали свои товары в острожке, чтобы вернуться сюда через год.
   Застава располагала по тем временам большими "командировочными удобствами". Можно было попариться в казенной баньке.
   Еще одно казенное заведение -- "хлебная изба" -- исправно пекла караваи и сдобу. А вот "харч, квас и сусло" отдавались на откуп предприимчивым и сноровистым обдорянам.
   Тем временем август начинал собирать мокрые тучи, постоянные ветры ярили реку штормами, по утрам подстывала непролазная береговая грязь. Приближался "Семень день". Письменные головы, подьячие, целовальники, купцы и приказчики, ремесленный люд, мореходы собирали добытое и готовились уезжать.
   Одни спешили для того, чтобы поспеть через море, другие -- "для того, чтоб им на Камени не замерзнуть". Застава пустела, ибо "в сибирские города тою дорогою зимой никто не ездит". Жизнь в "вахтовой" крепости замирала до следующего июня, до навигации.
   Однако оставались склады, и их кому-то нужно было охранять. Кто-то должен был следить за деревянным укреплением. Две пушки и четыреста сорок четыре картечины, дотошно подсчитанные писарем, тоже требовали команды. А кому-то просто некуда было податься. Так крепость в "новоприобретенном северном крае" обзаводилась постоянным населением.
   Через сорок лет после основания это было отмечено воеводской грамотой, и Обдорск получил важный титул "заставы".
   Последние сведения о казаках мы встречаем в документах царствования Анны Иоанновны. В 1731 году по ее указу Обдорск был реконструирован, построили новое деревянное укрепление. Город удостоился герба, на котором лисица держала стрелу. А печать гласила: "Печать государства, Сибирские земли, Обского устья". При крепости имелись пушки и мортиры.
   Крепость представляла из себя небольшой четырехугольник, огороженный стоячим тыном. Две башни были смотровыми, две -- проезжими. Крепость для надежности была вокруг обнесена рогатками. Над одноэтажными домами годовщиков и казаков возвышалась деревянная маковка Васильевской церкви, срубленной в 1602 году.
   В 1799-м тобольский губернатор Кошелев издал приказ упразднить обдорский "арсенал". Все неиспользованное боевое имущество отвезли в губернское артиллерийское ведомство. Больше казацкие караулы из Тобольска в Обдорск не наведывались: обходились своими служилыми.
   В начале XIX века Обдорск посетил тогдашний тобольский губернатор Корнилов, который навел ревизию городским укреплениям. Он приказал их упразднить, как писал в циркуляре "за ветхостью". Деревянная цитадель, не отразившая пи одной атаки, перестала существовать.
   Ветшали бесполезные крепостные стены. Но поднимались стены церковные. На месте деревянного храма поставили кирпичный. Шедевр местной архитектуры должен был привлечь к себе не только русскую публику, но и язычников из "инородцев".
   Щедрый на "мягкую рухлядь" край привлекал царскую казну. Правительство нашло удобный способ получать драгоценные меха соболя, песца, лисицы, горностая, белки, ондатры без особого труда -- ясак.
   Собирать ясак поручалось "князцам". В 1805 году в Обдорске была учреждена изба, в которой ненецкий старшина, "князец", принимал ясак и другие подати от обдорских ханты и ненцев. Но рядом с неграмотным "князцом" находились "пищики" и приемщики.
   На их содержание брался дополнительный налог. Да и сами "пищики" без особого труда сводили пушной "дебет-кредит" в свою пользу.
   К середине XIX века в Обдорске селилось около полутора сотен русских. В основном это были рыбопромышленники, пришедшие в Нижнее Приобье из Тобольска и Березова и осевшие здесь.
   Обдорск уже тогда нравился путешественникам. Михаил Сидоров, посетивший его в шестидесятых годах, отдавал ему пальму первенства в сравнении с другими северными городами: "Село довольно хорошо выстроено, на сухом возвышенном над рекою Полуем месте, своею наружностью и устройством превосходит и Пустозерск, и Туруханск, и Сургут".
   Ипполит Завалишин не без чувствительности в слоге писал: "Это гиперборейское местечко, с своей красивой деревянной церковкой и группой хорошо обстроенных домиков, очень эффектно, когда на него глядишь с реки".
   Царское правительство законодательно закрепило за аборигенами рыбные угодья, оленьи пастбища, охотничьи промыслы. Причем продавать их не разрешалось. Но жадные до наживы люди, прибывавшие на Север, и здесь умудрялись найти лазейки, хотя даже арендные договоры можно было заключить не более чем на год (с разрешения русского и местного начальства). Этот запрет постоянно и повсеместно нарушался.
   Аборигены, формальные "помещики", находились в полной зависимости от своих арендаторов, очень часто были у них в неоплатных долгах за мелкие услуги или снабжение промысловым инвентарем.
   Впрочем, эти права на угодья давали хоть какие-то гроши на существование. Но тех, кто не имел ничего, было больше, чем формальных "вотчинников".
   Скупщики вывозили с Севера в Тобольск тысячи пудов муксуна, нельмы, осетра, а также сорокаведерные бочки рыбьего жира, соленую икру, осетровый клей, вязигу.
   Постепенно сложился круг купцов и промышленников, которые держали в своих руках
   Русская колония в Обдорске отличалась заметным своеобразием. Летописец Березовского края смотритель уездного училища Николай Алексеевич Абрамов отмечал, что "здешние жители, большею частью роста невысокого, телосложения крепкого".
   "Чистый великорусский тип!"--пишет другой современник. Но замечает, что в языке обдорян заметно "сладкоязычие", которое объясняет приспособлением русского языка к местным говорам.
   Русские поселяне преимущественно владели каким-нибудь из трех языков туземного населения: ханты, ненцев или коми. В родном языке, поэтому допускали погрешности. Говорили "тлидубля", "посел к цорту", "беднязки плохо зивут". Так как колония русских была невелика и отличалась стабильностью, при венчании священник обязательно выяснял, не состоят ли брачующиеся в родственных связах.
   В 1891 году в городе проживало 876 человек, среди них 378 русских.
   Рассказывая об Обдорске, нельзя миновать одной характерной черты его исторической биографии. Крайнее поселение русских на севере Западной Сибири постоянно было либо конечной целью, либо стартовым пунктом разнообразных исследовательских экспедиций, работавших на Ямале.
   Впервые путешественники остановились в северном форпосте в 1734 году. Это была эпоха Великой Северной морской экспедиции, которой Петр Первый поручил исследовать границы обширной империи.
   Один из отрядов экспедиции возглавил отважный лейтенант адмиралтейств-коллегий Дмитрий Леонтьевич Овцын. В его задачу входила разведка пути "Студеным" морем из Оби в Енисей. Три сезона понадобилось Овцыну, чтобы пробиться сквозь льды Обской губы и попасть в енисейское устье.
   Дубль-шлюпка "Тобол" и шхуна "Оби Почталион" в эти три ледовых сезона нередко стояли на траверзе Обдорска, снова и снова возвращаясь из-за непроходимых ледовых полей. Зиму 1736/37 года отряду Овцына, задержавшемуся с отправкой в Тобольск, пришлось провести в Обдорске. Вместе с ними зимовал и отряд будущего капитан-командора Степана Гавриловича Малыгина. Корабли Малыгина, еще одного участника организованной Петром Первым Северной морокой экспедиции, пробились в Обь из Архангельска.
   Через два года в Обдорске остались на долгую полярную зиму матросы еще двух лейтенантов -- Алексея Скуратова и Марка Головина. В то время городок являлся одной из баз-перевалок экспедиции и сыграл немаловажную роль в исследовании Северного морского пути. Имена лейтенантов Овцына, Малыгина, Скуратова остались на карте Ямала.
   В 1771 году из Обдорска начинал путь в приморскую тундру девятнадцатилетний студент, будущий русский академик Василий Зуев. Он добрался до чумов, стоявших на берегу самого Ледовитого океана. Молодость не помешала студенту академика Петра Симона Палласа основательно разобраться в этнографии аборигенов тундры.
   "Описание живущих Сибирской губернии в Березовском уезде иноверческих народов остяков и самоедцов" и сочинение "Об оленях" отличались глубокой наблюдательностью, широтой охвата и подробностью деталей. Зуев отмечал особенности быта, нравов и промыслов, описывал семейные и социальные отношения.
   Паллас в своем капитальном, широко известном "Путешествии по разным провинциям Российского государства" использовал, несколько переработав, материалы своего студента.
   В августе 1806 года из Тобольска в Обдорск прибыла экспедиция инженер-подполковника департамента водных коммуникаций И. Попова.
   Поводом для организации экспедиции явились реляции сибирских купцов и промышленников, которые писали в Министерство коммерции: "Северные берега России, одетые временно льдами, кроют при себе такие драгоценности, которые через отважную предприимчивость, через деятельную промышленность могут обращены со временем быть в торговлю и, следовательно, в источники богатств для всего государства".
   Одним из путей к сибирским богатствам предполагался канал Азия--Европа, который бы соединил устье Оби через реки полуострова Ямал с Карской губой.
   Этой задачей и должен был заняться отряд инженер-подполковника Попова.
   Экспедиция, базируясь в Обдорске, проработала два года. Были исследованы реки Ямальского полуострова, Полярный Урал -- водоразделы Печоры и Оби, а также междуречье Оби и Енисея. Попов в докладе канцлеру Н. П. Румянцеву останавливался на варианте канала по притокам Оби и Печоры через Полярный Урал. Для устройства его не требовалось таких больших затрат, как в условиях безлесной тундры.
   Судоходство было надежней, чем во льдах Карского моря. Сибирь по этому пути могла бы поставлять на международный рынок древесину, смолу, рыбу, пушнину, металлы, мачтовый лес и, по мнению Попова, полноправно вошла бы в хозяйственный оборот государства, выйдя "из того бедственного положения, в каком ныне находится".
   Румянцев был удовлетворен результатами экспедиции. Попов получил повышение в чине, став полковником, но проект был отложен... навсегда.
   Три зимовки в тихом, впадающем в полярную спячку Обдорске провел восточный отряд Печорской экспедиции под руководством штурмана И. Н. Иванова.
   Отряд по заданию адмиралтейского департамента последовательно описывал побережье Карского моря, детально исследовал морской берег полуострова Ямал, давал названия безымянным мысам, островам, рекам.
   Работа проходила в чрезвычайно суровых и трудных условиях. Гибель не раз грозила исследователям. Оценивая результаты экспедиции, знаменитый полярный мореплаватель, первооткрыватель Антарктиды адмирал Иван Крузенштерн, с восхищением сообщая о составленных картах, добавлял, что имя штурмана Иванова "навсегда останется памятно".
   Картами Иванова пользовались многие полярные исследователи, материалы его экспедиции не устарели и входили в первые советские лоции.
   Когда экспедиция Иванова покидала Обдорск, она встретила здесь еще одного исследователя. Доктор Эртман приехал на Полярный круг, чтобы провести геологические испытания вечной мерзлоты. Он же составил один из первых разговорников, так называемый "Российско-остяций словарь для путешествующих".
   Зимой 1843 года в Обдорске побывал талантливый путешественник тридцатилетний Матиас Александр Кастрен. Это был человек необыкновенной судьбы. "Сегодня врач произнес надо мной смертный приговор -- легочная чахотка", -- писал молодой ученый своему научному патрону академику Шегрену, собираясь в новую трудную экспедицию по всей Западной Сибири, Таймыру, Саянам и Бурятии. И довел ее до конца. Не дожив до сорока лет, он оставил заметный след в науке.
   В 1862--1865 годах Обдорск становится базой экспедиции, которую возглавлял неученый и которая субсидировалась не государством. Известный сибирский промышленник, миллионер, сочетавший в себе горячего патриота Сибири и прогрессивно мыслящего деятеля, Михаил Константинович Сидоров организовал эту экспедицию на собственные средства, чтобы исследовать путь от Енисея к Печоре.
   Три сезона его доверенный Юрий Иннокентьевич Кушелевский с небольшим числом помощников и проводников занимался изучением сухопутных и водных путей от Обдорска к Туруханску и от устья реки Собь искал выход на Печору. Он в какой-то мере повторял путь отряда инженер-подполковника Попова.
   Дорога, по мысли Сидорова, кроме того что позволяла вывозить графит с его богатых приисков на Курейке, могла бы послужить общему комплексному развитию северного района. Итог экспедиции был результативным, зимние и водные пути отысканы, а зимняя дорога от Туруханска к Обдорску даже отмечена вешками, по трассе построены зимовья. Было начато строительство канала Таз-Турухан и Обь-Печорской дороги.
   Первые пятьсот пудов курейского графита по "транссеверной магистрали Сидорова", успешно преодолев препятствия тайги, тундры, рек Таз, Пур, Надым, Полуй, доставляются сначала в Обдорск, а потом переправляются через Полярный Урал.
   Караван благополучно одолел более чем тысячекилометровый путь, но оказался бессильным перед чиновничьими рогатками.
   На реке Печоре приказчиков Сидорова ждали полицейские чины с предписанием Палаты государственных имуществ и таможенного начальства. Была найдена зацепка, по которой графит не мог быть вывезен за границу. После длительных хлопот некоторую часть груза все же доставили в Лондон, но 4500 пудов так и застряли в Обской губе. Сидоров вынужден был выплатить солидную неустойку.
   Умирал этот "миллионщик" и "ревнитель Севера" разоренным."
   В конце девяностых годов прошлого века появился проект связать железнодорожным путем Обский Север с Европейским.
   За Полярный Урал была направлена железнодорожная изыскательская экспедиция инженера Т.Гетте. Изыскатели наметили исходным пунктом будущей железнодорожной магистрали место близ остяцких юрт -- Лобыт-Нанги -- и отсюда вели свои исследования. Планировалось пройти Полярный Урал долинами рек Сарт-Ю, Щучья и Лонгот-Юган.
   Сам руководитель экспедиции пешком, на оленях, на остяцких калданках проделал более чем полутора километровый маршрут, добравшись до Югорского Шара. "Человеческий гений,-- как не без пафоса писала газета "Сибирский листок",--остался победителем в борьбе со льдами и холодом полярной степи". Но дорога была построена лишь через пять десятилетий, только в советское время.
   Пожалуй, все экспедиции того времени характеризовались двумя общими чертами: они носили сугубо описательный характер, а путешественники сострадательно констатировали бедственное положение северного края и его обитателей.
   С 1933 года Обнорск стал называться Салехард. Статус города ему был присвоен в 1938 году.
   В первые послевоенные годы особенно большое развитие получили традиционные отрасли хозяйства северян -- рыбодобыча, оленеводство, охотопромысел.
   В эти годы закладывается основа для создания крупных промышленных предприятий, действующих по сей день. Иртышское речное пароходство организует в Салехарде свой эксплуатационный участок.
   Речники Нижнего Приобья за короткое время полярной навигации доставляют в отдаленные поселки округа, на фактории материалы для строительства, продовольственные товары на год вперед. В 1951 году впервые в практике отечественных капитанов осуществляется перегон морем речных судов.
   Такие проводки судов становятся регулярными, и ежегодно флот Нижнего Приобья пополняется новыми, более мощными теплоходами, катерами, рейдовыми судами.
   В 1951 году в Салехард приходит железная дорога. Это ветка северной магистрали Москва -- Воркута. На окраине города строится железнодорожное депо. Паровозы сначала идут до Лабытнаног, затем их перевозит через Обь железнодорожный паром.
   Зимой по льду реки устраивается "ледянка" -- железная дорога на специально намытой ледовой насыпи.
   В городе появились молочный завод, городской деревообрабатывающий комбинат, строится кирпичный завод, поселок консервщиков обстраивает СМУ Тюменьрыбстроя.
   Примета северного города -- гидропорт. Салехард в числе немногих городов страны владел большим парком гидросамолетов Ан-2В. Сухопутных портов в округе было немного, поэтому посадочными площадками чаще всего служили речки и озера вблизи населенных пунктов. Сюда из окружного центра доставляли пассажиров, почту и грузы.
   Современный Салехард построен как бы углом. В вершине этого угла, при впадении в Обь реки Полуй, лежит старая часть города, речной порт и административный центр. Вниз по Оби -- консервный завод со своим поселком. А вверх по течению Полуя, на пра­вом его берегу, -- новые кварталы, называемые "вторым отде­лением": коттеджи, клуб и больница, редакции двух газет -- ­ненецкой и русской (обе называются "Красный Север"), и в здании, построенном под депо не дошедшей сюда железной до­роги, -- гараж городской автобазы.
   Между всеми тремя районами, заполняя собой незастроен­ную площадь внутри угла и прилегая к еще одной речке -- Шайтанке, раскинулся большой пустырь.
   Мы остаёмся на берегу совсем одни. В полной темноте, так как батарейка в фонарике совсем сдохла, пакуем лодки и вещи в дорогу.
   И шмотки, и лодки совершенно мокрые и очень тяжелые. Сушить их предстоит только в Москве.
   Отсюда до вокзала, как и говорил Василий, не более пятисот метров. Перетаскиваем туда весь наш груз за две ходки, благо дорога оказывается ровной.
   Поезд на Москву отправляется в шесть часов пятнадцать минут (время тоже Московское). Билеты на него будут продавать только в четыре часа.
   Сейчас же мы имеем по Москве только час семнадцатого августа. И хотя до открытия кассы остаётся ещё целых три часа, решаем не спать, а бдить, чтобы вовремя занять очередь.
  
  
   О ЖИЗНИ, СМЕХЕ И ПОХОДАХ.
   17 августа. Мы пытаемся вырваться из пленительного мира Приполярного Урала, оправдывая добрую советскую привычку попадать на Север легко и элегантно, а вот возвращаться... Кругом мусор и грязь, причем явно не та от которой нежные микробы дохнут.
   Народы Западной Сибири по сложившейся в старину традиции поклонялись необычным вещам и явлениям. Это могли быть скала или сопка, дерево или мыс. Однажды ханты приметили необычную лиственницу: от одного корня росло семь стволов, семь лиственниц. А число семь считалось счастливым. Это место и выбрали для поклонения небу, солнцу, божествам и духам - хозяевам земли, воды, промысловых угодий и предкам-покровителям.
   Tак на берегу реки Выл-Посл появилось хантыйское поселение Лабытнанги, что в переводе с хантыйского значит "Семь лиственниц".
   В 1932 году во время коллективизации здесь был организован колхоз "Красная звезда". В 1959 году колхоз удостоился чести побывать на главной выставке страны - ВДНХ. В начале 60-х колхозы переорганизовывали в совхозы. Хозяйство колхоза "Красная звезда" было передано в Салехард и Аксарку. А люди бывшего колхоза уезжать отказались и большей частью переквалифицировались в строителей, речников, лесопереработчиков. В Лабытнангах в те годы набирала силы лесобаза. Появлялись первые предприятия, на которые впоследствии стала опираться газовая индустрия Ямало-Ненецкого округа. А сам город превратился в плацдарм, отправную точку по освоению крупнейших в мире газоконденсатных месторождений - Уренгойского, Ямбургского и других. Эту историческую миссию Лабытнангам суждено было выполнить прежде всего, благодаря удачной транспортной схеме: железная дорога - река.
   Сами Лабытнанги в период этой героической эпохи постепенно обретали облик поселка, говорящего на одном языке с цивилизацией. В быт вошел газ. В 1959 году загорелись экраны телевизоров. В 1973 заработала телевизионная система "Орбита". В 1975 г. поселок Лабытнанги получил статус города.
   В 80-е годы встал вопрос о комплексном развитии нефтяной и газовой промышленности. В 1986 году в Лабытнанги пришел первый десант, начавший строительство железной дороги из района города до мыса Харасавэй на полуострове Ямал. Аналогов сооружения подобных объектов в высоких широтах мировая практика не знает.
   Здесь наиболее приемлема экологически была железная дорога. Tакая магистраль способна исключить вред, наносимый хрупкой северной природе другими видами транспорта.
   Вокзал в Лабытнанги небольшой. Это старое одноэтажное здание с высоким крыльцом и тремя отдельными помещениями: первое - комната для пассажиров, оборудованная десятком деревянных скамеек и баком с холодной водой, к которому цепью прикована полулитровая жестяная кружка. Второе - комната для ночлега. Третье - касса, окошко которой выходит в комнату для пассажиров.
   Комната для ночлега полностью забита храпящими людьми. В помещении для пассажиров находится около двух десятков страждущих уехать людей: группа туристов из Москвы в составе пяти человек, группа туристов из Ленинграда количеством три человека, группа молодых ребят, приехавших в погоне за длинным рублём устраиваться в местные шараги, пара бабулек и какой-то местный полу бродяга полу бич, одетый в старую рваную штормовку, домашние тапочки, но с двумя громадными чемоданами.
   Бродяга устроился около Ленинградцев и ребят, приехавших для трудоустройства. Там играет отечественный магнитофон "Весна". Звучат песни самого разного репертуара. Все приезжие навеселе. Трое из них прибыли с БАМа, а другая половина группы темнит, и, где они обретались до настоящего времени, не раскрывает.
   Все они сходятся на том мнении, что, как выяснилось по приезду, устроиться здесь на работу совсем не просто, хотя её и много. Во-первых, принимают в основном только по вызову и с Лабытнангской пропиской. Во-вторых, требуются работяги с самой высокой квалификацией. Хотя те, кто имеет работу, получают очень прилично.
   Бродяга лихо показывает карточные фокусы и травит байки из жизни.
   Оттуда доносится:
   - Просыпается мужик с большого бодуна. Садится на кровати, обхватывает голову руками и стонет.- Вчера была пятница... Завтра - суббота... Господи!! А что же сегодня?
   - ГА.. га га...
   - А вот ещё случай. Именно со мной произошел. Набрался я как-то до синей жути и очнулся только в какой-то избе. Так мне тогда казалось. Стоит надо мной мужик в халате. Морда у него противная-противная. Вот он меня и спрашивает.- Фамилия?
   - М-м-м...
   - Hемой, что ли?
   - Точно!
   - А вчера меня компрочикосом обозвал.
   - Да ну!
   - Фамилия?
   - М-м-м...
   - Слушай, не выводи меня из рамок интеллигенции! Здесь тебе не цирк! Ты знаешь, где находишься?
   - В Риме, наверно.
   - Почему именно в Риме?
   - Все дороги ведут в Рим. Помню, я только на дорогу вышел - и сразу у вас оказался.
   - Ты в вытрезвителе, мурзилка! Итак, фамилия, имя, отчество?
   - Иванов Иван Иваныч.
   - Ты у кого паспорт украл?
   - Что вы? Это мой собственный паспорт.
   - А фотография?
   - Моя. Родная.
   - Hе похоже.
   - Уверяю вас, она на меня больше похожа, нежели я сам!
   - Как это?
   - Hу, у меня сейчас физиономия на натюрморт смахивает. Hе лицо, а похмельная икэбана!
   - А-а!.. Это точно. Ты, видать, носом к стенке спал...
   - Мне всю ночь коровье вымя снилось. Интересно, это у меня сексуальное что-то или от недоедания?
   - Hе знаю... Помнишь, что вчера-то натворил?
   - Hет. До определенного момента помню, а потом - как будто свет выключили - тьма внешняя.
   - Ты пытался угнать трамвай.
   - Что вы?!
   - Hапал на водителя и, угрожая стеклотарой, требовал, чтобы вагон следовал в какую-то деревню.
   - В Приворот?
   - В Приворот, в Приворот.
   - Я там родился.
   - Большая деревня?
   - Около двухсот дворов.
   - Теперь представь, что каждый житель деревни Приворот угонит по трамваю. Что тогда будет?
   - Да-а-а...
   - Вот так вот! Теперь тебя будут судить.
   - У меня дети.
   - Много?
   - Один.
   - Взрослый?
   - Школьник.
   - В каком классе?
   - Второгодник.
   - Жаль пацана. Без отцовского-то воспитания, глядишь, и со шпаною спутается. Hачнет пить, трубки в телефонных автоматах отрывать. Того гляди - и курить научится!.. Вот до чего пьянство родителей доводит!
  -- Закодируюсь! Сразу же после суда.
   - То-то же!.. Ладно, я вижу, ты все осознал. Я, вообще-то, пошутил насчет угона, чтобы ты понял, что водка - верный путь к преступлению. Я бы даже сказал: водка - равно - криминал! Ты запиши это и помни.
   - Да как ты смел?!! Я и пью-то только в двух случаях: когда есть огурцы или когда их нет. Какое ты имеешь право?! Я ж от страха чуть языком не поперхнулся! Ты не человек, ты... компрочикос!..
  -- Чего?! Так-так! Оскорбление должностного лица!..
   - Уселся в теплое кресло, как татарин на именинах, и издеваешься над людьми хворыми! С такой рожей только на губной гармошке играть. А ты же никому не нужен! Люди работают, приносят обществу пользу. А ты? От тебя какая польза? Ты за свою жизнь хоть одно дерево посадил?.. Иди немедленно сажай дерево!!
   - Я для начала тебя посажу! Гляди - как разошелся! Чисто Цицерон какой-то!..
   И посадил меня на 15 суток.
  
   Слушая этот трёп я невольно думаю: Hаша жизнь похожа на самовар: блестит ли, чернеет ли, но все равно - кипит. Мы перестали быть винтиками, однако стали походить на ненужные запчасти.
   Hет! Иногда мы бываем счастливыми и парим в облаках. Hо небо уходит, а мы остаемся - остаемся, пришпиленные к земле в качестве дополнения к гербарию. Так и живем с чувством недоверчивого преклонения перед окружающим и смотрим, что в результате получится из общего недоразумения. А душа гниет от прокаженной любви к неосуществимому. И настроение - как у выхухоли.
   Однако мы выживаем. Hашей живучести могут позавидовать даже тараканы. Улыбнитесь, друзья! Ведь смех - это форма выживания.
   Сейчас, к сожалению, у нас улыбаются только сумасшедшие. Вот уж кому невольно позавидуешь! Что касается остальной части населения, то по их выражению лиц создается впечатление, что они непрерывно репетируют роль Отелло или Дездемоны.
   Hичего, ребята, перемелется! Давайте не будем думать о том, что у нас частенько нет денег, что нам нагрубили в магазине и что в общественный транспорт без вазелина не влезешь.
   Давайте думать перпендикулярно, то есть о хорошем. Хотя бы о том, что народ у нас отличный: зубы выбьет, но сухарем поделится.
   Можно думать о смешном. Вспомнить, в конце концов, что мы когда-то умели шевелить ушами и даже на них стоять. Вспомнить хорошие и смешные сны, ведь теперь нам снится лишь налоговый инспектор или тетя Маша из рыбного отдела, где пахнет тухло. Hе надо думать о болезнях. О том, что нас мучают неврозы, мигрени, люмбаго и эпилепсия костей таза.
   Hашу жизнь пресной не назовешь - не надо ни солить, ни перчить. Однако не надо думать о плохом. Ведь еще не конец света и не время собирать камни и чемоданы.
   Конечно, мы стали раздражительными. Hастроение - разноцветное, как телевизор. И бесит всё, вплоть до злых кассирш в пустых магазинах. Однако не надо морщиться, когда на них смотришь, иначе наши прекрасные лица становятся похожи на рекламируемые подгузники.
   Мужики, черт возьми! Где вы оставили ваше благородство? Вернитесь немедленно и подберите, оно без вас чахнет.
   Друзья мои, мы совершенно разучились общаться, понимать друг друга. Спросишь у прохожего: "Извините, пожалуйста, вы не подскажите, многоуважаемый, который час?" И слышишь в ответ: "Тебе что, больше всех надо?!"
   Друзья, давайте, давайте любить друг друга! Ведь любая женщина хочет быть любимой и желанной. Любой мужчина хочет быть желающим и можущим.
   Любите друг друга. И пусть вам всегда везет. Будьте счастливы. Ведь счастье - это как насморк: приходит нежданно.
   Живите слишком! Живите очень! И смейтесь тоже очень!
   Исследователи Стенфордского уни­верситета пришли к выводу о положи­тельном воздействии смеха на физиче­ское здоровье человека. Они называют смех "бегом трусцой на месте". Дей­ствие смеха подобно действию физиче­ских упражнений и имеет длительный характер. При смехе у человека проис­ходит растягивание мышц, что может способствовать облегчению головной боли.
   Смех способствует также пони­жению частоты сердцебиения и давле­ния крови, а это говорит об уменьше­нии стрессовых нагрузок. Возрастает содержание в крови адреналина, а в мозг поступают эндофрины, улучшаю­щие самочувствие.
   Как полагают, "центр смеха" нахо­дится в правом полушарии мозга. Если оно поражено, то человек совершен­но не воспринимает юмора. Шутки, вызывающие у нормальных людей приступы смеха, оставляют его совер­шенно равнодушным.
   Наша компания быстро сходится с Ленинградцами. Это очень приятная троица. Руководит в ней Костя. Это высокий (рост более ста восьмидесяти сантиметров) стройный голубоглазый блондин, С густой окладистой бородой и усами. По своей внешности он очень напоминает известного артиста Андрея Миронова опытный турист с большим стажем водных походов. Он сержант, служил в Москве в войсках КГБ.
   Коля - худенький, чернявый, невысокого роста, тоже с бородой и усами. Одет в рваные брезентовые штаны, заношенную до полного отсутствия цвета шторомовку и невысокие резиновые сапоги.
   Третьего зовут Володя. Это невысокий, ещё совсем юный блондинистый парнишка с круглым лицом, одетый в какую-то непонятную курточку. Что на нём одето ниже рассмотреть невозможно, так как он спит, засунувшись в оранжевый полу спальник.
   Группа ходит на байдарке двойке и каяке одиночке. В этот раз сплавлялись по рекам Собь, Харматолоу, Буркойя и Танью. Было несколько волоков. В походе была прекрасная охота и рыбалка. Хариусы попадались весом до полутора килограммов. Стреляли много кряковых уток.
   Костя рассказывает, как они добирались сюда по Оби два года назад:
   Пятьдесят небритых романтиков с небольшой примесью романтически настроенных представительниц прекрасного пола заканчивали маршруты по Приполярному Уралу в поселке, где мостовые скрипят, как половицы. Никогда в жизни не видел такой массы, кроме слетов, конечно, туристов. К тому же озверевшей. Единственное средство сообщения водомет "Заря" из-за сильного ветра и, соответственно, большой волны приказало долго ждать. Может быть посмертно.
   А в это время по великой русской реке шел сухогруз. Капитан его легкомысленно решил сходить за хлебушком. И направил свою посудину к берегу к причалу, где в панике произносил много слов начальник данного причала. Деревянное сооружение затрещало, но выстояло.
   Капитан с авоськой спустился на берег. Его окружила толпа туристов и предельно вежливо, объяснив ситуацию, попросила подбросить до Салехарда.
   Капитан учтиво разъяснил, что "из-за всяких там" не намерен лишаться капитанского диплома. Мы предельно доходчиво с цифрами в руках показали горы материальных благ. Но наш советский капитан вырвался из толпы и гордо направился в магазин.
   "Послушайте вы, интеллигенция вшивая, чего ждете?! У каждого есть ружье, да и "турбинки" не все израсходовали. На работу хотим опоздать? На абордаж!!!"
   Когда капитан пришел с хлебушком, весь сухогруз был забит рюкзаками, байдами и небритой интеллигентщиной. Пришлось бедняге смирится: и с нами на борту, и материальными благами в кармане.
   Коля тоже вступает в разговор.- Один мой знакомый рассказывает мне после возвращению из горного похода: Просыпаюсь это как-то я... Слышу - гул какой-то, качается все... и сам почему-то лежу на каком-то краю, а с другой стороны - стенка какая-то и почему-то раздет - вещей рядом найти не могу... оглядываюсь кругом - какое-то место дурацкое - чё мы здесь встали?... Совсем было перепугался, но вовремя сообразил, что это я в поезде домой еду...
   За разговорами и воспоминаниями время летит незаметно. В половину четвертого записываемся в очередь на билеты.
   Касса открывается ровно в четыре часа. Присутствующие чинно соблюдают порядок, и уже через полчаса мы становимся обладателями трёх купейных билетов в вагон номер пять. Правда, места нам продают в последнее купе, находящееся рядом с туалетом. Но купе есть купе...
   Ленинградцы берут билеты в плацкартный вагон. Так как денег у них в обрез, а в Вологде предстоит пересадка в поезд до Питера.
   Приглашаем ребят во время дороги запросто заходить к нам в гости.
   До посадки в поезд мы успеваем попить чайку. Это пронырливые туристы из Москвы обнаружили рядом с вокзалом, за железнодорожными путями приличную выемку и быстренько разожгли в ней громадный кострище, на котором все желающие могли готовить все, что им хотелось.
   Мы охотно воспользовались случаем, и через десяток минут в нашем ведре уже бурлил крутой кипяток. Приглашаем к чаю Ленинградцев. Те не ломаются и охотно присоединяются к нам.
   Поезд подали под посадку ровно в шесть часов. Быстро перетаскиваем свои вещи в вагон, и тут выясняется, что в нём занято всего три купе. Остальные абсолютно пустые. Не сговариваясь, переносим вещи в центральное купе.
   Как мы выяснили позднее, два соседних с нашим купейных вагона шли до Вологды вообще без единого пассажира.
   На этот раз нам не повезло ни с вагоном, ни с проводницами. Первый оказался очень старым и грязным, а проводницы студентки - лентяйками и неряхами. За всю дорогу они ни разу не прибирались ни в вагоне, ни в купе.
   Чай проводницы - лентяйки кипятили только тогда, когда кто ни будь из пассажиров, а ими были чаще всего мы, не растапливал им титан. В самом вагоне они не топили вообще, ссылаясь на то, что у них мало угля и вообще вагон летний и для обогрева не приспособленный.
   Нашим соседом по купе оказывается добродушный шофер автобуса из города Александров. Дядя Саша, так мы его сразу стали называть, хотя он почти ровесник нам с Ряшей (он с 1931 года), мужик очень общительный. Не успев познакомиться, сразу же стал рассказывать о себе и своих близких.
   Он тут же поведал, что возвращается из Обской, где гостил во время своего отпуска у сына. Сын уехал в эти края сразу же после службы в армии. Работает он плотником и вот уже два года трудится на строительстве домов для газовиков. Отец привёз ему запасы водки и картошки, которые здесь являются дефицитом.
   В остальном кормежка здесь хорошая. В месяц по талонам выдают на каждого работающего по пять банок тушенки, пять банок колбасного китайского фарша и по пять банок консервированного молока. В магазине без талонов всегда можно купить мясо, чаще всего свинину, молоко и творог. Хуже обстоит дело с хлебом, так как от снабжения им из Лабытнанги Обская отказалась, а своя пекарня пока ещё работает не на полную мощность. В магазине есть помидоры, огурцы, крупы всех наименований, заправки для борщей и рассольников в банках. Вот со спиртным существует полный напряг. Когда его привозят в магазин в посёлке, наступает время сплошного хаоса и неразберихи. Люди, чтобы побыстрее добраться до прилавка, залезают даже на крышу магазина, который размещается в приспособленном для этой цели списанном железнодорожном вагоне. На всех привезенных запасов водки, шампанского и коньяка, как правило, не хватает. Поэтому все стараются приобретать спиртное через проводников и работников вагона - ресторана.
   Цена бутылки водки колеблется в зависимости от спроса от двадцати пяти до тридцати рублей. Поэтому поезд    Москва - Воркута  заправляется спиртом, как самолет - бензином,- поясняет он нам.
   Кроме спиртного проводники очень успешно торгуют брюками с карманами, изготовленными из плащевки. Стоимость таких штанцов не менее ста тридцати рублей. Это совсем не дёшево, если учитывать, что месячный заработок квалифицированного плотника составляет 500 - 600 рублей.
   В Обской уже сейчас проживает около десяти тысяч человек. Дома одно и двухэтажные. Все удобства - на улице. Вода только привозная. Не смотря на все эти сложности уезжать отсюда сын пока не собирается.
   После подробного рассказа об Обской дядя Саша поведал нам, как недавно попал во время сенокоса под комбайн. Результатом было то, что правая нога и бок у него оказались изуродованными. Другим несчастьем его является высокое давление.
   В результате всего этого его уже больше полгода не пускают за баранку автобуса. Приходится работать пока в конторе автобусного парка. Жена работает на хлопчатобумажном комбинате. Подрабатывает тем, что приносит с комбината и продаёт на лево материал для постельного белья по пятьдесят копеек за метр. Дело поставлено так, что может вынести и продать любые количества материи.
   От сына он везёт домой целое ведро солёного муксуна.
   После рассказов соседа о сытой и здоровой пище, которой кормят население Обской нам самим ужасно захотелось есть, поэтому решаем немедленно посетить вагон-ресторан, который уже открылся, так как на часах ровно девять часов утра.
   Знакомимся с меню. Нам предлагают замороженные тефтели и вишнёвый сок с мякотью. За не имением заливного судака и всяких других фрикасе соглашаемся с этими блюдами и быстренько утоляем свой голод.
   После бессонной ночи мы сильно притомились и после посещения ресторана решаем завалиться спать, что тут же успешно и осуществляем.
   Спим мы ровно до трёх часов дня. Просыпаемся хорошо отдохнувшими и снова голодными. Новое посещение ресторана завершается обедом состоящим из салата, приготовленного из трёх ломтиков помидор, удивительно жидких и невкусных щей и знакомыми утренними тефтелями.
   Решили, что больше в это "великолепное" заведение мы не пойдём.
   На остановке в Ухте купили десять штук холодных и сухих чебуреков и десять штук сочников с творогом.
   На ужин уминаем за обе щеки купленные чебуреки и сочники, а так же пьём чай с печеньем, которое оказалось у нашего доброго и словоохотливого соседа.
          Почаще возвращайтесь в детство. Черпайте оттуда целыми пригоршнями свет, чистоту и радость. Несите с собой по жизни и щедро делитесь со встречными.
          Те, кто умеют переключить вечер на праздник, даже если он состоит только в том, что вы сыты и в тепле, достойны перебраться на следующую ступеньку и встретить тех, кто поможет продержаться ещё несколько дней. До следующего праздника. Или тех, кто несколько дней сумеет превратить в бесконечную прямую взлёта.
   После ужина соображаем маленькую сочинскую пульку - двухсоточку. Я и Сашка оказываемся в выигрыше. Ряша проиграл нам целых восемьдесят копеек.
   Все-таки, вопреки расхожему мнению, поразившему умы читающих людей с легкой руки автора "Анны Карениной", каждый счастлив по-своему. Литератор счастлив, когда издают его книгу и она, вопреки всем прогнозам, раскупается. Музыкант счастлив, когда во время концерта с великого бодуна он сыграл совершенно не то произведение, которое было объявлено публике, но никто этого не заметил, потому что публика накануне также не теряла времени даром.
   Рабочий счастлив, когда зарплату ему почти не задержали, а жена об этом не знает. Автомобиль счастлив, когда в него налили хороший бензин по непонятным причинам. Опытный петух радуется, когда зарезали половину курятника.
   Мы сейчас радуемся, потому что выиграли восемьдесят копеек.
   Проигравший Ряша сидит на полке скукоженный и хмурый, дуется на судьбу и на нас.
   Глядя на него, Сашка внезапно выдаёт.- Косметологи считают, что практически в ста процентах случаев виною морщин на шее в возра­сте до сорока бывает неправильная осанка. На Западе для борьбы с неправильной осанкой очень по­пулярен "метод Александера". Он заключается в развитии памяти на ощущение своего тела. Каждую минуту необходимо мысленно фиксировать ощуще­ние правильной позиции головы и плеч.
   Вы долж­ны быть уверены, что держите голову ровно, не опуская вперед. Постепенно тело само будет повторять то положение, которое вы для него придумали. И следите за взглядом - он должен быть всегда на уровне горизонта.
   - Мысль, конечно, афористичная, но могла прийти в голову только идиоту,- тут же огрызается проигравший.- Путешествие делает мудреца лучше, а дурака - хуже.
  -- Если все принимать на свой счет, можно и не рассчитаться. Откровенность и определенность - вот что нужно, если ты хочешь скрыть собственные мысли и запутать чужие. Можешь мне поверить. Тем более, что это сказал не я, а английский политик Бенджамин Дизраэли.
  -- Если все принимать на свой счет, можно и не рассчитаться.
  -- Да, брось, ты, страдать. Подумаешь, мелочь какую-то проиграл.
  -- Всё в мире мелочь, кроме сдачи.
   Удовлетворённые выигрышем и моримые усталостью ложимся спать.
  
  
  
   РАЗМЫШЛЕНИЯ ОБ АМЕРИКЕ И РОССИИ.
   18 августа. Проснулись мы в десять часов утра. Поезд отходил от вокзала в городе Котласе. На улице идёт сильный дождь, поэтому совершенно не жалеем о том, что не смогли познакомиться с его достопримечательностями.
   Попив чаю, сели играть очередную пулю.
   Сегодня не везёт мне: я два раза сел на мизерах. Один раз без двух и второй раз без трёх. В результате проигрываю целых пять рублей.
   В это время к нам в купе постучали и в дверях появилась голова Константина.
   - К вам можно? Не спите?
   - Заходи. Гостем будешь,- радостно шумит Ряша.
   - А я не один. Со мной Николай.
   - А где же ваш третий?
   - Вы о Володе? Он у нас соня. Как лёг вчера вечером, так и не просыпается.
   Не успевают они устроится. Как в дверь снова стучат.
   - Откройте... Проверка билетов.
   - А у нас и не заперто.
   Вместе с контролёром ходит и начальник поезда. Мы пользуемся его присутствием, чтобы высказать все имеющиеся у нас претензии к железной дороге: о грязи в вагоне, о том, что он не отапливается, о лентяйках проводницах.
   Он пробует оправдываться и возражать, ссылаясь на то, что сейчас не зима , а лето, что девчонки не лентяйки, а просто не опытные...
   В разговор вступают ленинградцы и выводят начальника на чистую воду, заявив, что в соседних вагонах и чисто, и тепло.
   - Если хотите, то пишите письменную жалобу. Мы её рассмотрим и кого надо накажем,- сдаётся начальник.
   - Нам только этого и не доставало,- бурчит Ряша.- Мы сюда только за тем специально ехали, чтобы жалобы писать.
   - Не хотите? Как хотите,- мгновенно соглашается начальник и быстренько смывается из купе.
   На улицу выходим на остановке в Печоре.
   Покупаю на мой проигрыш в вокзальном буфете две плитки шоколада: "Особый" и "Люкс", а так же полкило Костромского сыра. Ряша и Сашка в это время успели высмотреть у какой-то старушки горячую варёную картошку с укропчиком и малосольные огурцы.
   После отправления сразу же садимся за стол. Сосед вытаскивает из своих запасов буханку черного хлеба и банку китайского фарша, а хитро улыбающийся Ряша банку тушенки.
   - Это ты когда же успел её заныкать?- возмущается Сашка.
   - Когда надо, тогда и заныкал,- отвечает Ряша.- Важно не когда, а то что вы не заметили. Зато теперь нам всем хорошо.
   Зная трудное положение с продуктами у ленинградцев, приглашаем и их отобедать вместе с нами. Голодные мужики не кокетничают и не отказываются. В благодарность они растапливают для наших лентяек проводниц титан и обеспечивают чаем весь вагон. В это время их в вагоне нет.
   Потом выяснилось, что лентяек все-таки вызвали на ковёр к начальнику поезда, как следует пропесочили и лишили премии.
   Поделом. Если взялись за такую работу, то и исполнять её нужно честно и добросовестно. Хотя в душе девчонок всё-таки немного жаль.
   Сосед спрашивает нас.- Вы, наверное, не только по тундрам шляетесь? Небось и за границей бывали?
   - Бывали,- почти в один голос отвечаем мы.
   - А где?
   - Да, много где. В Америке, Японии, Франции, Швейцарии...
   - Мужики, про Америку расскажите... Интересно, как они там живут.
   Сашка и Ряша вопросительно смотрят на меня: в Америке два раза был именно я.
   - Хорошо, дядя Саша, слушай.
   Россия, конечно, по сравнению с Америкой - дикая страна. У них там по всей стране дороги, хайвэи разные, а у нас по всей стране только дураки. Остальное - местами. Местами электричество, местами отопление, местами дороги. Ну, сложилось так. Исторически.
   У этих американцев истории фактически нет (пара веков - это не история), так что им легче. Для того чтобы выжить, приходилось семимильными шагами идти. Вот до сих пор остановиться и не могут. Бегут все куда-то в сторону технического прогресса.
   А наша Россия - как медведь. Спит себе в берлоге веками и лапу сосет. Только ежели какой супостат рогатиной придет сон беспокоить - тогда, да! Мишенька обидчика отшлепает, поорет немножко для порядка на всю округу и снова спать. А у них? Живут не пойми - где за тридевять земель. Там и супостата-то днем с огнем не найдешь. Никто их не беспокоит, а спать еще не научились. Понятно, откуда там прогресс вырос.
   - Это ты точно говоришь, соглашается дядя Саша.
   - Тогда поехали дальше. Ясно, что наши дороги на фоне их шатлов совсем не смотрятся.
   Но вот ежели по людям посмотреть - совсем другая картинка получается. Они-то от своего прогресса два плюс два сложить без калькулятора не могут. А нам что? Когда русскому человеку приспичит - он тебе, хочешь на калькуляторе, хочешь на счетах, хочешь в уме, хочешь в столбик, мигом подсчитает, на сколько ты его обвесил и сдачи не додал.
   Не хочешь? Все равно подсчитает и в глаз даст, если ты уж очень перестарался. А у них в магазинах? Продавщица на кассовом аппарате сидит и цифирки на нем читает - больше ничего не умеет. Как прочитает, спрашивает... Саня, как это по-английски будет?
   - Cash or card?
   - Вот, вот... Наличные, стало быть, или карта? Только эти два слова и знает. Ну, наш-то человек эти два слова знает не всегда. Зато одно знает твердо: money- деньги.
   - No cash, no card. Only money! - снова встревает Сашка.
   - Вот, дядя Саша, как полезно иностранные языки знать. Ну, да разговор-то не об этом. Хорошо, если наш покупатель бедолага успеет зеленые достать и слово money договорить, пока на него охрана не бросилась. ... Дикие люди.
   Наш обыкновенный школьник иного американского инженера за пояс заткнет. Мы же жизнью учёные, а не книжками. У нас смекалка работает.
   Ежели чего починить можно - починим, невозможно, но очень надо - извернемся, но всё равно сделаем. Во всяком случае аварийно-ремонтную службу в полном составе вызывать не будем. И уж коль русский человек говорит, что это работать не будет, потому что не будет работать никогда - смело выбрасывай. Так то же мы.
   У них - все наоборот. Винтик какой слегка открутился, брюками за него, понимашь, цепляться стали - полдня работать не будут, пока ремонтники этот винтик на место не докрутят. Дикий народ.
   А как верят сами себе! Вот мы себя хорошо знаем. Нас всякими там знаками качества и гарантийными обязательствами голыми руками не возьмешь. Мы внутрь смотрим: живет эта хреновина или нет. А у них?
   Были недавно мои мужики с работы в ихней Америке. Представляете ситуацию: не работает компьютер. В чем там дело - никто из американцев понять не может.
   Ну, сломалась машина - бывает. Но нужна ведь. Наши-то что? Ребята ушлые. Носом вокруг компьютера поводили, в щелочки позаглядывали.
   - Во,- говорят,- эта фигня полетела. Менять надо.
   Ну, казалось бы, чего проще - поменяй и все! Так половина этой американской фирмы чуть с ума не сошла - ну, никак не могут вникнуть в ситуацию.
   И спиртиком эту хреновину протрут, и оближут, и обнюхают - не работает. Ну, должна же работать! Как иначе-то!? У нее же гарантия на два года от американского производителя!!!
   Так, две недели компьютер стоял, пока представитель этого производителя не привез новую такую фитюлечку тоже с гарантией. Ну, как они себе верят... У нас еще Козьма Прутков говорил.- Не верь глазам своим!
   Да что Прутков! Каждый мальчишка знает разницу между тем, что на сарае написано, и тем, что в нем лежит. Нам этим голову не задуришь. Все знают, что наша жизнь, как и наши дороги, - сплошные колдобины. А эти американцы? Дети по сравнению с нами. Привыкли, что все гладко, по правилам. Дикие люди. Как только выживают?
   Представляете, наши там из какого-то офиса уходили - на выходе двери прозрачные. На щеколдочку, понимаешь, закрыты. Вокруг никого. Ну, подождали они для приличия пару минут, открыли щеколдочку и ушли. Так на следующий день на фирме паника была. Оказывается, эту щеколдочку охранник открывать должен. Самим нельзя! Не по правилам! Никак понять наших ребят не могли.
   Это, стало быть, пятеро здоровых лбов должны стоять около этой вшивенькой щеколдочки и ждать, когда придет дедушка-вахтер и выпустит их наружу. Ребяткам-то неловко как-то было из-за такой мелочи дедульку беспокоить. Мало ли, может, прикорнул где. Дверь открыли, вышли, за собой захлопнули - всего делов-то. Но ведь против правил!!!
   Это в фильмах они все из себя крутые нарушители, а ежели их полицейский, не дай бог, пальчиком поманит - на задних лапках приползут. На дороге остановит - замрут как вкопанные. Сидят, руки на руль, и шелохнуться не решаются. Упаси тебя господи, попытаться из машины вылезти! На такое нарушение правил полицейский может и револьвер достать.
   А штрафы на дорогах!? Это же курам на смех. Ну, какой российский гаишник тебе документы вернет, если ты за штраф еще не рассчитался? Это уж твое дело как рассчитываться - через сберкассу или как - документы-то твои у него. А там - бумажку тебе выписали, и катись. Да у нас они бы через месяц на одних бумажках разорились - по таким бумажкам у нас никто в сберкассу платить не побежит, хоть ты в каждом доме сберкассы понаставь.
   А дома вы американские видели? Ну, хотя бы в кино? Скажите, в России кто-нибудь себе входную стеклянную дверь ставить будет? У нас всё деревянные, да покрепче и потолще, а то и бронированные норовят заиметь. Ни один нормальный человек не поверит, что табличка с надписью частная собственность защитит его жилище лучше железной двери. У них верят. Дикий народ.
   Зашоренные какие-то. Оболваненные собственным прогрессом. Отними ты у них калькуляторы, компьютеры, сотовые телефоны - все, крышка. Полные дикари.
   В Нью-Йорке опрос проводили: из скольких частей этот самый Нью-Йорк состоит? Я знаю, что из пяти. И уж три из них точно назову. А они, думаете, знают? Пыжатся, пыжатся. Сколько их - неведомо, а перечислять - больше трех не получается. Одна часть - где живут, то есть откуда на работу едут. Вторая часть - где работают.
   Третья - куда после работы возвращаются. Больше вспомнить ничего не могут. И, ведь, главное не сразу соображают, что первое и третье названия почему-то совпадают. У нас спроси любого москвича, питерца, да просто любого о его городе - он, что думаете, также мямлить будет?
   Да бог с ними, этими американцами. И пусть они считают, что мозги к ним текут оттого, что в их Америке все в порядке. Только я так думаю: если бы вам своих мозгов хватало..., чужие бы не подбирали. И пусть у нас пока еще дикая страна по сравнению с той же Америкой, но мы никогда не станем диким народом. И никогда Земля Русская умом и смекалкой не оскудеет. Это - Русский Дух. И этим мы богаче всех в мире.
   - Здорово разъяснил,- восхитился дядя Саша.- Спасибо. Приеду домой всем всё точно так же растолкую.
   После еды садимся снова за преферанс. На этот раз играют лишь Ряша и Сашка, так как два других места заняты ленинградцами.
   Пулька играется совсем малюсенькая, так как скоро Вологда и ребятам нужно выходить. Однако и её не успеваем расписать. Так как за Костей и Колей прибегает запыхавшийся Володя.
   - Вы где пропадаете? Подъезжаем. Вологда.
   Смотрю на часы: ровно девять вечера. Поезд идёт точно по расписанию.
   Идём провожать понравившихся нам ребят. Обмениваемся адресами. Приглашаем звонить и заходить в гости, когда придётся бывать в Москве.
   Стоянка в Вологде пять минут. Поезд трогается. Ехать до Москвы нам осталось всего девять часов и те ночью.
   Дядя Саша заваливается спать, так как поезд приходит в Александров в два часа ночи.
   Мы же снова берёмся за карты. На этот играем сочинку трёхсотку. К нашей общей с Ряшей радости Сашка садится на мизере по черному: без шести взяток. После этого, как он выражается, игра становится для него абсолютно прозрачной. В результате он проигрывает четыре рубля.
   - Всего-то! А ты боялся.- смеется Ряша.- Гони брат наличные. Покупать сегодня больше нечего, да и негде.
   После карт он и Сашка заваливаются на полки досыпать оставшиеся до приезда три часа, а я берусь за дневник, который не писал с момента посадку в моторку в протоке Ваньты Пост. Выясняется, что даже за какие-то двое суток в памяти начинают стираться отдельные мелкие детали произошедшего с нами. Стирается и острота пережитых впечатлений. Записываю в книжечку одну канву в надежде что детали снова возникнут в памяти по прошествии какого-то времени.
   На этом наше путешествие в Заполярье можно считать завершившимся. Впереди нас встречает своими многочисленными и яркими огнями Москва.
   Спасибо тебе матушка природа. Хоть на несколько недель, но ты позволила нам отдалиться от самим же человеком придуманного, построенного и загнавшего самого себя в созданные им узкие, грохочущие городские щели и подворотни.
   За это время наши души и сердца отошли от стрессов и волнений, оттаяли от общего равнодушия, отдохнули и обрели новую уверенность в нескончаемость мироздания, прочность и прекрасность жизни.
   Скоро вновь придет   осень. И грустная ржавчина опавших листьев, съест остатки летних эмоций.
  
  
   ПОСЛЕСЛОВИЕ.
   ОБО ВСЕМ И НИ О ЧЕМ.
   Я дочитал последнюю страницу только что законченной рукописи и выключил компьютер.
   Теперь можно было подумать о названии, того, что я сотворил.
   После долгих и мучительных сомнений я решил назвать это дневниковыми эссе "Трое в двух лодках". Конечно я не Джером Джером, но придумать что-нибудь этакое тоже могу.
   Хотелось бы, чтобы написанное кому ни будь понравилось или хотя бы не вызывало явной аллергии.
   Ведь что такое труд писателя? Написал стра­ничку за день, потом прочел, пе­речеркнул эту страничку и счас­тлив: хорошо поработалось.
   Чем больше я пишу, тем больше убеждаюсь в том, что умные мысли - большие, толстые, неповоротливые, капризные - долго ворочаются в голове, пытаясь угнездиться - быстро устают и, кряхтя, засыпают. Глупые мысли - маленькие, шустрые, жизнерадостные, физически развитые - неутомимо бегают взад-вперед по извилине, словно мурашки по телу, и чешутся, чешутся, чешутся ...
   Так всё-таки, получилась книга или нет? Вроде бы получилась. Хотя в некоторых местах, особенно в философских рассуждениях, можно найти затянутости и заумности. Не без этого, на то и жанр эссе.
   Можно было бы более точно описать самочувствие в эпизоде с сердечным недомоганием.
   Например, так: Тупая боль, как стена кем-то брошенного на тебя сверху дома, швырнула его в темноту ощущений, но не отпустила, а железной рукой тряхнула и рванула назад, оставляя рвущиеся мышцы и жилы там, в темноте. Мир перестал существовать, вокруг исчезло всё и сразу. Сознание, как плавленый сыр растекалось по Вселенной... или, черт, наоборот, сплющилось в булавочную головку. Но боль заполнила собой все, как заполняется до краев стакан водки и начинает стекать каплями по граням. Боль вырывала из него куски и наслаждалась. Она втекала в него и пронизывала насквозь, не покидая ни на секунду.
   Впечатляет. Даже самому понравилось. Но написанное исправлять не хочу и не буду.
   Думай о конце дела, о том, чтобы счастливо выйти, а не о том, чтобы красиво войти.
   Откладываю рукопись в сторону и смотрю за окно, а там сплошной бардак. Термометр показывает плюс шесть градусов.
   И это в начале февраля! Такого с погодой не случалось более ста тридцати лет, если верить статистике.
   Да, похоже, что и у природы может поехать крыша.
   Но крыша крышей, а, судя по всему, скоро весна...
   Весна - вовсе не пора любви, как учат в школе. Возможно, так и было когда-то, когда люди понимали птичий язык и вообще были проще. Зимой - грелись, летом - вязали снопы и собак, весной - влюблялись. Безмозглая жизненная сила, увлекающая птиц от южного благополучия в сырые леса, у людей рвалась наружу, рвалась вовнутрь.
   Но с тех пор, как поэты завладели миром, а случилось это в конце восемнадцатого века, в моду вошли грусть, тоска, разочарованность и уныние.
   Именно в это время самые зоркие поняли, что идти дальше некуда. Пусть и были еще недоступны звезды, и не знал человек радости полета, но когда выяснилось, что тоска в Америке ничем не отличается от европейской, стало ясно, что от себя не убежать.
   Мы стали безразличием встречать летние плоды жизни, зато временная гибель надоевшего мира осенью для нас обернулась блаженством и "очей очарованьем".
   Мокрые глаза осени печально смотрели им вслед сквозь ресницы падающих желтых листьев. Тонкая, как тростинка фигурка жалась к его груди и, казалось, утопала в ней. Капли дождя скатывались по щекам, волнуя своей схожестью со слезами. Но слез не было, разве что, от счастья. Пушистыми руками листьев осень держала их сердца и заставляла трепетать при каждом дыхании.
   Если верить поэтам, то осенью должны осыпаться даже листы книг.
   Весна же, как обновление природы, теперь по справедливости вызывает в нас вспышку скепсиса, поскольку обновление-то мнимое: те же зайцы, только в профиль. Всё известно наперед. Лист еще только распускается, а мы уже видим, как он облетит.
  
   Луча случайного блесна,
   Земли застиранная роба,
   Квашня последнего сугроба!
   Ах, черт возьми, опять весна!
   Моя любовь к тебе - до гроба,
   И беспросветна, и ясна.
   Она встает едва живой
   Осиной ломаной и голой
   Над банкой с недопитой колой,
   Над прошлогоднею травой,
   Как откровенье, не крамолой,
   Неровной фразой черновой.
   А ты, над пропастью скользя,
   Огнем бенгальским догораешь,
   То пьешь, то плачешь, то играешь,
   Губя и пешку, и ферзя,
   И умираешь! Умираешь!
   И не любить тебя нельзя.
   Уж я тебя не оброню,
   Судьбы истертая подкова!
   Куда ж девать себя такого?
   Ну что ж, себя похороню -
   Под перламутром сна и слова,
   Вполне сходящим за броню.
  
   Мне уже за шестьдесят, и я лично знаю массу людей, среди которых есть доктора и кандидаты наук, сердечно-сосудистые больные и любящие выпить по крупному, пара поэтов-любителей, работники Газпрома и учителя...
   Я много чего знаю ещё...
   Я знаю, что существует мнемотехника - наука о правильном запоминании, но не знаю ни одного человека, который бы пользовался ее плодами. Это удивительно, учитывая, какое огромное количество книг по этой тематике имеется.
   Мнемотехнические навыки могли бы оказаться полезными школьникам или студентам институтов при подготовке к экзаменам, да и то лишь тогда, когда нужно механически, без понимания, заучивать материал. Но у молодых механическая память и так хорошая. Вышедшим из школы или института людям приходится сталкиваться с подобными задачами только при запоминании адресов или телефонных номеров.
   Интересно, кто сегодня захочет, следуя заветам древнего поэта Симонида, закатить глаза вверх, представить себе улицу маленького города, где вы родились, и мысленно расставлять цифры вдоль ее домов, вместо того чтобы просто записать номер в блокнот?
   К этой же серии относятся и другие вполне справедливые советы, вроде того, что "для хорошего заучивания лучше повторять по одному разу в день в течение трех месяцев, чем девяносто раз за один день".
   Вот и получается, что молодым мнемотехника еще не нужна, а пожилым, вроде меня, уже и вовсе ни к чему.
   Память умерла бы с голоду, если бы не подбирала все, что мы забываем.
   То, что у людей принято называть судьбой, является, в сущности, лишь совокупностью учиненных ими глупостей.
   Из пяти человек лишь один способен помнить то хорошее, что у него было, плохое же помнят пятеро из них.
   ДАЖЕ НАИЛУЧШАЯ ПАМЯТЬ ПАСУЕТ ПЕРЕД ЧЕРНИЛАМИ И БУМАГОЙ.
   Стоит расположить уже известные мысли в ином порядке, и получается новое произведение.
   Человек в возрасте, любящий природу и путешествия, часто вспоми­нает свою первую речку, и всегда надеется вновь попасть на неё.
   Такая память есть, наверное, у каждого. У од­них -- это уснувший прудишко с зелеными ля­гушками и красными карасями, у других -- мор­ской лиман или песчаный перекат на большой реке, а может, и озеро или просто речка с черной водой и желтыми кувшинками.
   Такая память мо­жет быть и заливным болотцем с бекасами или первыми заячьими следами по октябрьской по­роше. Тогда она протягивает человеку уже и ружье. Бывает и так, что не остается ни ружья, ни удочки, а появляются фотоаппарат, кинокаме­ра или просто блокнот. А бывает, не появляется ничего... Но все равно первая твоя речка живет в душе как добрая и чистая память детства.
   Есть такая речка и у меня. Она подарила мне удочки, и ружье, и блокнот, и фотоаппарат. Она-то и позвала меня однажды в дорогу.
   Река эта называется коротко и звучно - Юг. Это река, на берегах которой родились мои родители.
   На своём жизненном пути я видел много озер и рек, встречал много восходов и провожал много закатов, видел белые ночи и осенние дожди, плавал на рубленых плотах и на очень больших, устойчивых на крутой волне рыбацких лодках, прыгал по камням перекатов за хариусами и осторожно подкрадывался к стаям плотвы, чтобы вытащить тяжелого окуня, крадущегося ней. Но чем больше я видел и узнавал, тем чаще вспоминались мне каменисто-песчаные берега Юга, поросшие великолепными соснами и кудрявыми берёзами, его отмели с неугомонными и изумительно красивыми куликами-сороками.
   Именно на твоих берегах я осознал, что даже один День, проведенный на воле, вне служебных стен, всегда так свеж, так полифоничен... В нем есть и строй, и сюжет, и логичная, вернее, эмоционально и ритмически обоснованная, композиция, и лирические отступления, и эпилог, и финал, и смысл. Словно роман прочитал. Я осознал это и стараюсь изо всех сил переносить увиденное и осмысленное на бумагу.
   Увижу ли я тебя ещё раз спокойный и рассудительный Юг, ставший для меня началом отсчёта в водной феерии длящейся много лет? Если нет, то спасибо тебе за всё то хорошее, что ты сделал для меня.
   После событий, описанных в этой книге, я накрапал немудрёные, но очень нужные для понимания моего тогдашнего состояния стишки.
  
   Когда тебе за пятьдесят
   На жизнь глядишь совсем иначе.
   Ты можешь оценить подряд
   Свои просчёты и удачи.
   Когда тебе за пятьдесят,
   То жизнь становится дороже.
   И пусть меня друзья простят,
   К себе относишься всё строже.
   И пусть тебе за пятьдесят,
   Но сил ещё пока избыток,
   И дали - дальние манят,
   И ты в пути, как прежде, прыток.
   Нас должностями не сманить
   С их завлекательной зарплатой.
   Вперёд ведёт по жизни путь,
   Туда, где сказочны закаты.
   Где пенье струй и птичий крик,
   И ветры яростны и вольны.
   Где нету склок и нет интриг,
   Где реки, горы - всё раздольно.
   Пусть молодые погрустят:
   Им красотой не насладиться
   Тех мест, где ты за пятьдесят,
   Успел досыта набродиться.
   И реки бурные не те,
   И рыбы нету той в помине,
   И птицу редкую теперь
   Увидишь чучелом в витрине.
   Когда тебе за пятьдесят,
   Всё больше ценишь ты свободу,
   И ты, как школьник, буйно рад,
   Увидев лес, поля и воду.
   И пусть другие в пятьдесят
   В свободный час летят на дачу,
   Меня участком не прельстят.
   Да и машиною в придачу.
   Когда тебе за пятьдесят
   Ходи в поход на грани риска.
   Тебя они омолодят
   Сильней, чем грядки и редиска.
   И возвратясь к себе домой,
   Без жира, полон кислорода,
   Ты снова вечно молодой,
   Ты вновь готов к таким походам.
   И погрузясь в свои дела,
   Во время скучных заседаний,
   Ты вспомнишь, вдруг, что жизнь мила,
   Что есть романтика скитаний.
  
   Человеку свойственно ошибаться, и он пользуется этим свойством часто и с удовольствием.
   К сожалению, только с возрастом понимаешь, что годы не только берут своё - но и пытаются отобрать ваше. Что писатель сочиняет ложь, а пишет правду.
   Возникшее желание поработать, как правило, гаснет, возникшее же желание выпить, как правило, возрастает до его удовлетворения.
   Возможно, человек - это промежуточное звено эволюции, необходимое для создания венца творения природы - рюмки коньяка и дольки лимона.
   Ведь после рюмки хорошего коньяка всегда хочется свежего вечернего ветра, грозы, явления шаровой молнии или пришествия инопланетян. Хочется хвалить друзей, или скверно ругать кого-то, или получать подарки.
  
   Был вечер, сквозь закрытое окно
Вливался шум вулкана... Да, того, что Городом зовется:
В пучине страсти гибли люди, звенел металл, громады камня плыли,
Сливалось всё живое с неживым в единой суете.
Я не был глух, и быть хотелось зрячим,
Хотелось видеть сны, как в детстве, и мечтать...
Но голос свыше был, как показалось, оставить это и идти Судьбой,
И лишь затем, чтобы поймать, связать, материю и миг...
   Когда незримой дали пелена мне сдавит горло бледными перстами,
И вырвется из сердца жизни пламя, и разомкнется Вечности стена;
Когда исчезнет зарево надежд, не захлестнув жестокого пространства,
Когда страстей и чувств непостоянства безжалостно раздуют злой мятеж;
На суд богов я унесу свой голос, мои мечты, летящие во мгле,
И скажет он, что жил я на Земле - Моя душа горела и боролась.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   170
  
  
  
  

Оценка: 1.00*3  Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
Э.Бланк "Пленница чужого мира" О.Копылова "Невеста звездного принца" А.Позин "Меч Тамерлана.Крестьянский сын,дворянская дочь"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"