Летний день сгорел на удивление быстро. Вот только что, казалось, стоял заспанный Алешка с дедом Пахомом на небольшом полустанке. Уходящий поезд напоследок щедро одаривал немногочисленных ягодников порцией едкого дыма, да играло, подмигивало на рельсах утреннее солнышко...
Как же хорошо и радостно было днем! Увлекательные истории, пересказанные дедушкой в дороге, гнали прочь не только скуку, но и усталость, когда шагали они вдвоем вдоль кромки золотистого поля, колосья которого слегка склонялись на ветру, да слушали стрекот скрипачей-кузнечиков. Алеша заприметил тогда волну, прошедшую поперек нивы. Будто кто пробирался меж стеблей, быстрый, юркий, проворный.
Сказал о том деду, а тот тут же его новой байкой одарил. Поведал, что де полевик к своему брату лесовику в гости ходил. И спешит, торопится домой возвернуться засветло.
Вскоре правильные прямоугольники полей закончились, и путники ступили под сень леса. "Пуща", - протянул дедушка, оказавшись на опушке, будто бы приветствуя вековые деревья. Алешка подумал еще, что вот стоял этот лес и тысячу лет до них, и две... А может и все десять... И вот их не будет, а лес будет дальше жить. Все такой же большой, загадочный, величественный. На миг ему стало жутко. Потеряешься здесь, - и в жизни дорогу назад не найдешь! И как только дед в такую даль забредать отваживается!
Мужчина, однако, чувствовал себя в чаще так же уверенно, как у себя дома. Шли споро, без труда обретая вновь утерянные было, почти незаметные тропки. Алеша как-то даже и не задумался, что в отличие от прежних их походов - этот имеет совершенно определенный маршрут. И, судя по всему, к вечеру путники как раз достигли намеченной дедом цели. Мальчик невольно поежился, представив, что придется заночевать здесь, где кроме них с дедом - ни души вокруг. Раньше они все время возвращались к закату домой. Мама категорически возражала против двухдневной отлучки сына и на этот раз, но дед Пахом был непреклонен.
В качестве отступного пообещал снохе принести полные туеса малины да земляники. Но пока что-то не торопился выполнить обещанное. Туеса сиротливо приютились в сторонке, терпеливо ожидая своего часа. А мгла меж тем уже поползла в наступление, просачиваясь между сосен, со всех сторон окружавших поляну.
Только деда то ничуть не смутило. Как бывалый таежник, он соорудил шалаш, нарубленным лапником устлал землю, пока внук собирал сучья для костра. Вот разложил добытый внуком припас, и принялся с тщаньем прилаживать веточку к веточке. Возился долго, без суеты. Наконец, оглядел свою работу и остался доволен.
- А вот глянь-ка внучок... - Пахом встал на колени, совсем низко наклонился над шалашиком из веточек, будто и впрямь что хотел рассмотреть среди сухих тоненьких прутиков.
- А на что смотреть, дедушка?
- Тихонько, не шуми дитятко, испужаешь- негромко отозвался дед снизу.
- Да кого испугаю то? - мальчик припал рядом на одно колено, послушно понизив голос почти до шепота.
- Смотри, - старик указывал узловатым пальцем на просвет, оставленный им в одном месте между веточками.
- Что? - недоуменно отозвался Алеша.
- Хатка это для девицы-огневицы. Сейчас мы ей грамотку подадим. Прошеньице наше.
- Какую грамотку? Какое прошение? Ты что, дедушка, заболел? - забыв об осторожности, воскликнул мальчик.
- Да не голоси ты как заполошный, - не любит она этого.
Алеша с подозрением посмотрел на деда. Разыгрывает его старый хитрец, что-ли? Ну точно, разыгрывает. Лесовики, полевики... Напридумывал сказок, как для маленького! Разгадав задумку старика, отрок снисходительно улыбнулся.
- Ладно уж, подыграю чудачеству, - про себя подумал, устраиваясь лежа прямо на траве. Руки сложил вместе, подпер подбородок, и приготовился смотреть спектакль, разыгрываемый стариком.
А тот и внимания на него не обратил. Оторвал аккуратно тонюсенький слой бересты с березовой ветки, скатал его наподобие цигарки, да во вход прутиковой хатки и подсунул.
- И как дедушка, читает девица твою грамотку берестяную? - Алеша не удержался от неприкрытого подтрунивания над старым. Но тот будто его и не слышал. Спичка чиркнула отрывисто, заплясал в темных, собранных наподобие ореха, ладонях юный, только что разбуженный человеком огонек. Вот он все ближе к белому полупрозрачному свитку, вот уже лизнул его бок. И сразу подрос огонек, отозвался чуть слышным треском, разбросал вокруг себя стремительные звездочки искорок.
- Глаз не отрывай от него, - Голос деда был таким тихим, словно звучал внутри Алешкиной головы.
А он и не собирался отрывать. Добрую дюжину раз разжигал костер сам. А уж сколько просто был рядом, когда это делал кто-то другой... Но впервые наблюдал картину распространения огня так близко, почти в упор.
Береста занялась, ярко вспыхнула, на миг заставив даже зажмурится. А когда Алеша открыл глаза, огоньки уже перекинулись на ближайшие веточки. Еще через миг от бересты уже ничего не осталось, а пламя уже вовсю хозяйничало внутри шалашика.
- Ну вот, услышала нашу просьбу ярилина внучка, - протянул дед, - Когда светло да тепло, забывают про нее люди. А она обиды не таит. Стоит попросить с уважением - и согреет и утешит. Ишь, как пошла плясать...
-А то, что ты ее не увидел, это ничего, - подбодрил дед примолкшего и слегка разочарованного мальчика - Не всякому с первого раза она покажется.
Огонь вырывался из шалашика язычками пламени, будто пробуя на вкус, то одну, то другую ветку, и, наконец, решившись, расплескался кругом, вовлекая дерево в свой извечный завораживающий танец.
Тени, совсем близко подступившие было к путникам, испуганно шарахнулись по сторонам.
Потом пили чай и ужинали. А когда совсем стемнело, дед устроил его в ароматном, хвойным духом пропахшем шалашике. Сам по просьбе Алешкиной присел рядом да сказку завел. Одну, потом другую. И лишь когда внук спросил его о том, зачем они так глубоко в лес зашли, смолчал. Но юность умеет быть неугомонной, и дед сдался.
- Будь по твоему, расскажу. Только, чур, после этого, - спать! И чтоб без отвёрту!
Мальчик молча кивнул в темноте.
- Слыхивал ты, небось, о цветке папоротника, что цветет в купальскую ночь?
Вопрос не требовал ответа. Кто ж не слышал о цветке, что клады заветные открывает.
- Так вот, попутали всё люди. Есть цветок, который раз в двенадцать лет цветет в пуще, есть! Только не папоротник это. И не ночью его надо брать, а на рассвете. И не цветок важен, а корень! Многие дурни за ним ходили, да не многие добыли. И не мудрено. Да кто и добыл цветок - что проку! Не зря сказка про вершки и корешки в народе ходила! Знать надо было, где вершок хорош, а где и корешок!
- А ты знаешь, деда?
- Знаю, Алеша, знаю. От родителя своего, земля ему пухом, знаю. Хороший был человек. Правильный. Берег для детей своих тайну, до времени никому не открывал.
- И что ж это за корень? Что он делает? Сокровища отыскивать помогает?
- Нет, внучек, не помогает он чужие барыши сыскивать.
- А что тогда? И как его называют?
- "Гномий костыль" у него прозвище...
Алешка не выдержал и прыснул в кулак.
- А по что гномам костыли? Они что, хроменькие что-ли?
- Не такой это костыль, Алеша, - ответил дед, не поддержав шутливого тона.
- А какой?
- Он наподобие гвоздя большого. Вот, к примеру, мы сегодня с тобой по железной дороге ехали. Так вот, рельсы к шпалам как раз такими вот крепкими гвоздями и приколачивают. А то, что гномьим его народ прозвал, так это от того, что он вроде как... нездешний. Волшебный.
- А... - протянул Алешка. - И всё одно непонятно, людям-то этот гномий костыль зачем?
- Затем, друг ты мой, ситный, что коль взять его силу, всё, что ты ни задумал, всё, что ни сделал - века простоит! И чем больше люди поминать твое творение будут, тем оно крепче утверждаться станет! Вроде как от слова людского тобой задуманное расти и расцветать будет.
Тут Алешка вспомнил, что ему мама сказывала. Лет семь то назад сталось. Ураган прошел по деревне дедовой. Соседские хаты и дворы побило-разметало в разные стороны. А дедово хозяйство стояло среди разрухи, как будто заговоренное. А дед тем временем продолжал:
- Теперь диковинный корень в меру своего ума каждый пользует. Всё больше дома ставят, загадывают, чтоб светел был, хлебосолен, да раздору не знал.
- Как ты деда? - чуть не вырвалось у мальчишки. Он вспомнил дни, проведенные в доме старика на каникулах. Удивительным уютом, заботой, лаской потаенной веяло от бревенчатых стен.
- А в бывалые времена, прежде чем громоздить что высокое, маяк морской, хоромы резные али стены крепостные, непременно сперва корень делу давали. Чтоб как дерево, стояло людьми сотворенное крепко, нерушимо. Чтоб слухом добрым земля полнилась.
Это когда только из земли его добудешь, гномий корень мягким кажется. И теплым, будто кровь у него бежит по жилам. А полежит в подвале, в бочке дубовой, в травяном настое, и совсем другой коленкор! Словно стальной становится. Готов он значит, силу свою людям отдать. С тайным словом его забивают в землю. Однажды такой вот гномий костыль и в нашей пуще под белой башней забили. С тех пор и пошло гулять по миру - Беловежская Пуща. По всему миру слава идет.
Говорят, далеко-далеко отсюда, еще башня железная стоит. Дюже высокая, переплетенная вся, словно кружево. Долго стоит. И слава её тоже велика, не меньше, чем у города стольного, который вокруг раскинулся. Ну так вот, батя сказывал, каждую из ног башни этой - гномий костыль держит!
- Так это ж он про... Ничего себе, дедка загнул! - восхищенно задохнулся Алешка. - Дедушка, а у брата твоего, дядьки Адася, тоже такой костыль был?
Задал вопрос с подвохом Алешка, да не думал что так запнется, посуровеет старик.
- Был, - неохотно признался Пахом. - Слыхал, небось, про чертов гвоздь на базарной площади?
Алешке и вправду, не раз приходилось слышать городскую легенду. Будто бы черт однажды из озорства вбил гвоздь невидимый посреди бойкого базарного места. Да так, что шляпка его совсем немного торчит над землей. Люди, не видя шляпки этой, раз по сто на дню запинаются, да ноги об него ранят. Чертыхаются, конечно, со зла. А нечистому только того и надо. Он посмеивается, ладошки волосатые потирает, да перед товарищами своими похваляется, какую удачную шутку удумал!
- Так это ж небылица, деда, - выпалил Алешка.
- Самая что ни на есть быль! - отрезал дед. Вогнал подарок дорогой отцовский Адась в землю, как Покатигорошек поганого Цмока, по самую маковку! Молодой был тогда, глупый... Вино опять же в голову ударило...
Почему ты думаешь, Адась не работал по доброму ни дня, а в чарке его хмельное не переводится? Ведь выходит, его люди поминают каждый раз, на торжище спотыкаясь... Вот и смекни, что за думка в голове его буйной была. Не только для добрых дел костыль годится... С ним не только что хошь сохранить можно, но и расколоть, разрушить - тоже. Да так, что после собирать будут тридцать лет и три года! Вот собрались однажды в Пуще трое...
Но тут филин вдруг закричал, заухал, да так грозно и раскатисто, что приумолк дед.
- Спи, Алешенька, спи, сердце мое. Утро вечера мудренее, - прибавил дед тихо, укрывая внука своей курткой и пододвигаясь ближе к огню. Звякнула, потревоженная неосторожным движением, маленькая лопатка, схороненная до времени в расшитом по краю богато, на усобицу, чистом холщовом мешке.
Ночная птица громко хлопнула крыльями, где-то совсем уж далеко, будто бы на самом краю света, залаяла собака.
Прогорающие головни багрово мерцали, напоминая, что пора бы подбросить хвороста в огонь. Сквозь слипающиеся веки Алешке привиделось на миг, что искорки, перескакивающие лихо с головешки на головешку, и не искорки вовсе. А махонькая рыжая девчушка, кружащаяся над тлеющими углями в задорном танце.
*Полевик, Лесовик (леший), Покатигорошек и Цмок - герои белорусских сказок.