Пятое апреля. Время близилось к обеду. Носов поднялся на второй этаж подстанции и увидел возле кабинета заведующего маленький табунчик, распределенных после окончания мед училища, фельдшеров. Медленно проходя мимо, он обратил внимание на двух девушек.
Они были примерно одного роста, но на этом их сходство и заканчивалось: девушка в сером длинном пальто со светлыми пышными волосами, непрерывно говорила, и ее звонкий голосок разносился по всему второму этажу подстанции. Кто-то из работников, сидящих у журнального столика, заполняя карточку, попросил:
- Ребята, если можно, потише! - и говорунья притихла ненадолго.
Вторая, с прической темным шариком, в джинсах заправленных в сапоги и лохматой курточке, резинкой стягивающей узкую талию, от чего она больше всего походила на молоденькую курочку-рябу, тихо стояла у стенки и то ли думала о чем-то, то ли молча слушала. Носов не заметил, как она подняла длинные ресницы и проводила его взглядом темным и печальным. И уж тем более не заметил он мелькнувшего интереса в этом взгляде. Он зашел в комнату отдыха и покопавшись в своей сумке достал новую пачку чая и кулек с сахаром.
Пришло пополнение на подстанцию, подумал Носов. Он вспомнил, как сам пришел после мед училища, правда, на другую подстанцию, больше восьми лет назад, отработал один месяц и загремел в весенний призыв.
Они тоже толпились возле кабинета заведующего или заведующей, проходили инструктаж, расписывались, после чего их принял в теплые заботливые руки старший фельдшер и начал вписывать в график, рассаживать стажерами на бригады.
А потом через месяц повестка в военкомат, ГСП на Угрешке и тревожные сутки... Куда? Где придется служить? Виктору повезло, вечером первого же дня примчался запыленный прапор с музыкантскими значками в петлицах и, бегая по коридорам, говорил, "мне надо успеть к фильму..." Носов сообразил, что если сейчас 19, а вечерний сеанс по первой программе в девять тридцать, значит, прапор служит если не в Москве, но где-то рядом, и ходил за ним словно тень.
В канцелярии тот сказал:
- Мне нужен ветеринар.
- А вон он, кажется - махнул офицер на маячившего одиноким привидением в коридоре Носова, который издалека никак не мог разглядеть его звание.
- Точно? - спросил прапорщик.
- Точно, - убежденно сказал офицер, всегда путавший ветеринаров и фельдшеров.
Уже в газике прапорщик вспомнил и начал перелистывать личное дело Носова, обернулся к нему и сказал с возмущением:
- Так ты - фельдшер!?
- Да, - сказал Носов, - глядя на дорогу, и отмечая, что кольцевую они уже пересекли.
- Вот гад! - сказал себе под нос прапорщик, имея в виду то ли офицера на ГСП, то ли Носова... Но, подумав, что если он сейчас развернет машину и поедет обратно, скандалить и возвращать призывника, то к фильму он точно опоздает. Поэтому прапор махнул рукой, мол, ладно, отбрешусь как-нибудь! И, правда, отбрехался, мало того, на следующий день он привез ветеринара в часть, да не одного, а двух!
Вот так Виктор попал в Отдельный кавалерийский полк в одном из подмосковных городков, который был создан для съемок "Войны и мира", и с тех пор солдаты-кавалеристы снимались почти во всех фильмах с участием гусар, красных конников и в прочих исторических картинах, где не обойтись без лошадей и кавалеристов... От армии у Носова сохранились два воспоминания: всегда хочется есть и спать. Оказалось еще, что он не любил лошадей.
Сейчас Носов сидел в кухне между холодильником и столом, прижавшись боком к теплой чугунной батарее, и заваривал чай. По кухне медленно перемещалась необъятная Павлина Ивановна и протирала тряпочкой столы, мыла плиту и, в конце концов, взяв в руки швабру, потребовала от Носова:
- Поднимите ноги, доктор!
Виктор поджал рубчатые туристические ботинки к самому сиденью и подождал, пока Павлина сделает вид, что помыла пол...
Он вспоминал последний вызов. И смех и грех. Если будет возможность, собраться и посидеть полчасика в пересменок вечером, расскажу ребятам за чаем...
Обычная трехкомнатная квартира: прямо коридор, налево кухня с ванной и туалетом, чуть дальше по коридору налево одна комната, вторая и большая с балконом.
Дверь открыла невысокая кругленькая смуглая женщина. И заговорила очень быстро с характерным кавказским акцентом, так что слова сливались, и Носов улавливал смысл в основном по интонациям.
- Проходите, доктор, проходите. Дочка моя заболела, совсем. - она стояла рядом с Виктором пока он мыл руки в ванной, держа в руках свежайшее махровое полотенце, и причитала. - Живот болит. Не есть ничего, в крик кричит.
Носов хмыкнул себе под нос от этакой тавтологии, и вытерев руки, сказал:
- Спасибо. А где больная?
Женщина повела его в комнату. На не разложенной софе, накрывшись байковым одеяльцем, лежала девушка. Носов никогда не мог определить на глаз возраст у южанок. Всегда оказывалось меньше. Вот и на этот раз он определил, что ей лет двадцать три-двадцать пять. Лежала она на боку, свернувшись калачиком и закусив губу. Длинные вьющиеся сине-черные волосы разметались по подушке.
Носов перевернул ее на спину, стал нежно ощупывать живот, наблюдая за выражением лица девушки. Так застонала, когда Виктор тихонько прошелся внизу справа, пытаясь разобраться - аппендицит или придатки? Мать стояла за спиной у него и, похоже, мучилась не меньше дочери. Он начал расспрашивать, собирая гинекологический анамнез, но, зная южную импульсивность и обидчивость, старался подбирать слова, спрашивая о последних месячных, регулярности, и все никак не мог себя заставить спросить ее о половой жизни, потому что мать стоит за спиной, а никаких признаков замужества Носов не увидел, ни кольца, ни следа от него. Он, наконец, сообразил и спросил:
- Вы - замужем?
За девушку ответила мать:
- Да, он сейчас в армии, - она пошевелила пальцами, - служит.
Носов принялся так же осторожно выяснять, когда в последний раз у девушки был контакт с мужем. А мать, поняв, что Виктор подводит к возможной внематочной беременности, сказала просто:
- Нет. У нее не может быть беременности!
Носов удивился:
- Почему?
- У нее стоит, эта... как ее? Ну, эта - пружинка! - сказала мать.
Носов удивился еще больше.
- Какая пружинка?
- Внуматочная, от беременности, - простонала сквозь зубы девушка.
- Спираль внутриматочная? - уточнил Носов.
- Ну да. - Подтвердила мать, Зачем три? - удивилась она, - одна внуматочная пружинка.
Носов так и повез ее с двумя диагнозами: острый аппендицит и подозрением на внематочную беременность. В приемном отделении хирург в полтычка определил аппендицит, и девушку сразу подняли в операционную. А Носов, все хмыкая себе под нос, Вах! Зачем три? Пружинка!, поехал на подстанцию.
Стажеров-фельдшеров, раскидали по бригадам. А Носова обделили. Двоих девчонок посадили на спец бригады: говорливую блондинку, Женю Соболеву, на детскую, а молчаливую смуглянку на реанимацию (бригада 8), и как выяснилось, она оказалась дочкой заведующего подстанцией. Звали ее Вилена Стахис.
Носов с ней не знакомился до мая. Нет, конечно, они знали, друг друга, здоровались, когда встречались, но поговорить им как-то не удавалось... Носов немного стеснялся ее и на рожон не лез... Они только пересматривались, как пассажиры в метро, если случалось в большой компании сидеть на кухне и пить чай...
Носов вышел на дежурство первого мая и с удивлением узнал, что к нему в бригаду записана В. Стахис... Он обрадовался, и когда они наговорились, вечером он предложил ей съездить после дежурства куда-нибудь погулять... например, в парк им. Горького. Вилена неожиданно согласилась... Покачиваясь от усталости после бессонной ночи и дневного променада, Виктор провожал ее домой и поцеловал в щечку у подъезда, Вилена, не кокетничая, взмахнула пушистыми черными ресницами и сказала весело:
- Пока! Если хотите, доктор Витя, можем завтра увидеться снова.
Виктор хотел. Дома вдруг на него навалилась бессонница, и он прокрутился до четырех, потом уснул и ему снилась Вилечка Стахис, только у нее почему-то были волосатые отцовские руки и толстые короткие пальцы, вместо изящной тонкой ладошки, которую Носов держал сегодня весь день и не мог отпустить...
Виктор жил вдвоем с мамой, собакой колли по кличке Дина и был поздним ребенком. Ну наверное, все-таки относительно поздним. Его маме Анастасии Георгиевне было 32, когда она вышла второй раз замуж. И у нее родился Витя, к этому времени она успела овдоветь и потерять дочь. Ее первый муж - врач, профессор-морфолог Михаил Яковлевич Исаковский, известная в медицинском мире 40-50-х годов величина был подметен делом врачей и скончался от сердечного приступа в Бутырке. А через год, по нелепой случайности, купаясь в Клязьме, утонула ее одиннадцатилетняя дочь Таня. Что толку описывать горе Анастасии Георгиевны? Прошло время, раны утрат немного затянулись, а тут начал ухаживать молодой и красивый Вася Носов, фронтовик, инженер-технолог. Они встречались меньше года, Вася сделал предложение, и Анастасия Георгиевна согласилась с одним условием, что сохранит фамилию первого мужа, которого продолжала любить и после смерти. Вася все отлично понимал. Анастасия была старше его на 5 лет и ничего не говорила о любви, но Васиных чувств с избытком хватало на двоих. Через год родился Витя и у Анастасии Георгиевны появился объект искренней любви. Василий Васильевич дожил до пятидесяти пяти лет, сильно располнел, и уже, когда Виктор учился в институте, на почве увлечения рюмочкой схлопотал инсульт, из которого еле-еле выбрался, а в больнице за день до выписки его накрыл второй, еще более тяжелый и, спустя неделю Анастасия Георгиевна овдовела во второй раз. Виктор смерть отца перенес тяжелее матери. Он очень остро ощущал свое бессилие, перелопатил горы книг, поднял всех друзей и знакомых, доставал дефицитные препараты и сверхдефицитный церебролизин, сидел у отца вечерами в больнице, подменяя мать и мыл, и перестилал, и выносил, умом понимая, что надежды нет. А после института распределился на скорую. Его не особо и спрашивали, почти весь курс загнали на 03. В памяти сохранялся месяц работы фельдшером до армии. Каких-то специфических интересов за время обучения Виктор не обрел, поэтому динамичная работа на машинах пришлась по сердцу.
Через год после смерти отца, к Виктору однажды вечером приехал старый армейский друг с большущей сумкой на молнии. Из сумки доносилось сопение и повизгивание. Друг поставил сумку и видя недоумение Носова, спросил:
- Ты кого больше любишь блондинок или брюнеток?
- Ну блондинок, - подозрительно сказал Виктор.
- Тогда, держи, - и извлек из сумки рыжего щенка, похожего на лисичку с белой стрелочкой по носу. Щенок, расползаясь лапами на линолеуме, тут же присел и напрудил. - Кличку придумаешь на букву Д, отца Дарьялом звали. Я потом позвоню, скажешь как назвал. Это нужно для родословной.
Носов удивился, присел на корточки, погладил щенка.
- Это так серьезно? Именно на д?
- Очень серьезно. Но только не Джесси, Долли или Дженни, их сейчас много по Москве. Придумай пооригинальнее. - Друг процитировал из Гусарской баллады - Цыганка нагадала любить шатенку мне... А ты значит блондинок предпочитаешь?
Носов отмахнулся.
- По мне все хороши, лишь бы человек хороший попался. Шатенки тоже вполне...
Так в доме появилась огненно рыжая Динка, а вместе с нею, драные обои, грызеные ботинки, провода и ножки стульев.
Носов не был мизантропом или женоненавистником, пожалуй, наоборот, изрядно погулял на первом и втором курсах, дело чуть не дошло до отчисления... Но ректор пожалел его, и ограничились лишением стипендии на один семестр, да выговором по комсомольской линии... За время учебы у него было несколько подружек, правда, по очереди. Одновременно он нескольких романов не заводил, но к концу интернатуры ничего более прочного, чем ночное дежурство с ординаторшей в одной ординаторской и под одним одеяльцем в личной жизни не было. А строже всех, пожалуй, к прогулкам Виктора относилась собака. Подросшая и повзрослевшая, каждый раз, когда он приходил после двенадцати, Дина встречала его в коридоре и, пока Виктор, сидя на корточках, снимал ботинки, шумно обнюхивала, пахнувшую косметикой, шевелюру, щеки и воротник, после чего презрительно фыркала и уходила. Она этих встреч явно не одобряла.
Анастасия Георгиевна вздыхала и делало толстые намеки Виктору, что пора бы остепениться и найти, наконец, себе невесту. Ведь уже скоро тридцать лет стукнет.
Встреча с Виленой Стахис стала для Носова роковой. После первого же свидания он понял, что, наконец, встретил ту, единственную. И как ни странно, на запах приносимый после встреч с Вилечкой, Динка реагировала нормально, несколько раз дружелюбно мотнув хвостом, совала длинный нос в ладони Виктору почеши. А уж знакомство Дины с Виленой и вовсе замечательно прошло.
Они прогуляли следующий день, и потом как-то легко и незаметно отработали следующие сутки. И дальше, дальше... Зав. подстанцией почуял неладное, когда было уже поздно, и сделал робкую попытку перевести дочь на другую бригаду, но та, не особенно стесняясь в выражениях, объяснила папе, что с другими ей совершенно не интересно! Он возражал, что его, как заведующего, совершенно не волнует, интересно ей или нет! А она очень грамотно ответила, что ведет он себя не как зав подстанцией, которому и в самом деле должно быть все равно, лишь бы дело делалось, а как ревнивый папочка!.. Герман сдался, Носов был симпатичен ему самому.
Так оно и повелось... Они работали вместе, а иногда к ним садился фельдшер Володя Морозов, или еще кто-нибудь...
Вилечка однажды призналась Носову, что, когда отец думал, куда бы ее посадить, она сама попросилась к нему на бригаду. Но этот разговор случился уже значительно позже, когда они не только гуляли по паркам или целовались на последнем ряду в кинотеатре.
Виктор растоптал в пепельнице коротенький "столичный" окурок и с вздохом принялся вылезать из узкого пространства между холодильником и кухонным столом. Вилена открыла вечернюю бригаду, и он остался один на четыре часа. Из селектора под потолком тихо потрескивало и похрюкивало.
- Двадцатая бригада! Доктор Носов! У вас вызов. - Вкрадчиво повторил голос диспетчера.
Носов, не торопясь, ополоснул кружку от остатков грузинского чая и пошел к окошку диспетчерской. Оттуда уже торчала свернутая в трубочку карточка. Носов прочитал повод, и ему стало нехорошо... Поганее повода не было. "Ребенок 3 года, отравление клофеллином" мощнейшим антигипертоническим препаратом. Он позабыл о своей нарочитой медлительности и, вернув былую упругость в ногах, почти бегом вошел в водительскую. За обшарпанным от постоянного биения столом сидел его водитель - Толик Садич и двое других водителей: с акушерской бригады и перевозки.
-Толик! Погнали! У нас ребенок...- сказал Носов, пытаясь всем своим видом передать тревогу.
- Ну чего ж, ребенок так ребенок, - сказал Толик, не отрываясь, и махнул по столу доминушкой, - А вот так! Шершавого?!!! - объявил он.
-Толик! Я серьезно...- сказал Носов, тихо, но закипая. - Отравление клофеллином...
Водитель с "акушерки" бросил камни на стол.
- Езжай, Толик.
-Ну ладно! - заныл Толик, - Ну чего ты, Михалыч, щас доиграем, и поеду.
- Вали, салага, -добавил водитель с перевозки и скинул свои фишки. - И, моли бога, что это не твой ребенок... Пацан.
Толик расстроено положил свои камушки, еще раз с сожалением посмотрел на стол с выигрышной партией и, тяжело вздохнув, вышел. Он не понимал.
К дому подъехали без особого шума. Дверь в квартиру была открыта. Носов на всякий случай надавил на кнопочку, дождался БИМ-БОМ и прошел в прихожую. Навстречу ему устремилась встревоженная женщина.
- Где ребенок? - спросил Носов.
- Она здесь, в гостиной, спит, - ответила женщина. Высокая, ростом почти с Носова, она ломала тонкие пальцы, и прерывисто вздыхала, будто сдерживая рвущийся плач. А Носов второй раз почувствовал предательскую слабость в ногах "спит!". Он быстрым шагом прошел в гостиную и увидел лежащую на диване девочку. Бросил ящик, и наклонившись потряс ее за плечи, легонько похлопал по щекам. Девочка поморщилась, вяло попыталась махнуть рукой. Носов обернулся к матери:
-Когда и сколько она выпила клофеллина? - спросил он.
Мать протянула ему пустой флакон. 50 таблеток.
- Я только сегодня для мамы купила полный.
Носов готов был лечь рядом с девочкой. Мыслей не было никаких. Это конец. Подумал Носов. И на ум ему тут же пришло неуместное, "но он ошибался. конец был в другом кармане...". Это вдруг отрезвило и придало энергии.
- Когда?! - почти проорал он.
- Минут пятнадцать назад. - Спокойно сказала мать. - Я на секунду вышла из комнаты. Мать у меня, тварь - сказала она вдруг с ненавистью. - Гипертоник, пьет его и бросает где попало.
Она еще не понимала, что произошло. Это Носов знал, что чудес не бывает. Но и он надеялся на маленький шанс.
Пятнадцать минут! Пятнадцать минут! Думал он, скачками спускаясь по лестнице, лифта ждать некогда... В машине он рывком распахнул дверь и выволок на середину салона брезентовый мешок с разными прибамбахами, нашарил в слепую пакетик с желудочным зондом и тупо уставился на него, зонд был толщиной с его палец, Господи, как же я его запихну? И сунув зонд в карман, он влетел в распахнувшийся лифт, чуть не сбив выходившего старика с клюкой, тот зашипел, стал плеваться сквозь дырки во рту, однако Носов ничего этого уже не видел, лифт понес его на 10-й этаж.
В комнате Носов еще раз примерил зонд, ужаснулся, нет, я не смогу! И перевернув девочку на живот, вдруг засунул ей свой толстенный палец прямо в горло, та конвульсивно изогнулась, и на пол вылетели желто коричневые комки, среди которых белели маленькие точки. Есть БОГ на свете! Подумал Носов, сколько там их? Все-таки полный флакон. И сколько успело всосаться? Девочка уже в сопоре, и сопор этот нарастает, дальше - кома и... финал! Носов еще раз покопался в памяти, желудок надо мыть! Он снова примерил зонд на длину, сантиметров 20-25, может и меньше... Как же его туда впихнуть?
Он послал мать на кухню за ковшом с водой и тазиком, а сам пока ее нет, попробовал задвинуть в горло девочки зонд, та опять выгнулась и выдала на пол еще одну порцию каши, но беленьких точек там уже не было... Черт! ЧЕРТ! ЧЕРТ!!! Девочка становилась пластилиновой, она вываливалась из рук, расползалась на диване и уже никак не реагировала на попытки Носова еще и еще раз поставить зонд,
Носов, весь в мыле, оглянулся на мать, стоявшую за его спиной с тазиком и ковшом.
- Уберите, пожалуйста! - кивнул он на лужи на полу и рванулся к ящику с лекарствами. Набрал что-то из дыхательных аналептиков... А сколько? Дозы? Это ж дети, у них все не как у людей! Половину, четверть ампулы? Не помню... Набрал половину, развел физраствором и попытался найти тонюсенькую венку на такой же тонюсенькой ручке... Куда там! Потыкавшись, Носов ввел все под кожу.
В этот момент в прихожей хлопнула дверь, и старушечий голос произнес:
- Ну, вот и я! А там к кому-то "скорая" приехала...
Носов поглядел на мать и ужаснулся, такой дикой ненависти он еще не видел никогда... Казалось, от одного только вида ее надо было умереть на месте.
- Тварь! - закричала она, - Стерва старая! Погляди, что ты наделала!
В комнату вошла полная пожилая женщина, в вязаной кофте, пуховом платке и, увидев белый халат, лежащую на диване девочку и разъяренную мать, охнула, всплеснула руками и закатив глаза повалилась на бок... Угол рта быстро пополз вниз.
- Тварь! - кричала мать, - это ты оставила лекарство! Ты вечно их раскидываешь, где попало!
Носов подбежал к бабушке, осмотрел бегло - Инсульт! Снова чертыхнулся, и начал набирать лекарства в шприцы. Тут он уже быстро нашел вену, ввел все, что считал нужным и повернулся к матери, та уже просто плакала, держа девочку на руках.
В комнате опять назревали события. Бабка пришла в себя, явления инсульта почти прошли, она сидела на полу и растрепав волосы, тихо выла. "Леночка, Леночка..."
Мать уже ничего не говорила, лишь мерила комнату из угла в угол, глядя остекленевшими глазами перед собой, дочь висела у нее на плече. Носов присмотрелся, девочка дышала, тихо-тихо, распустив губки. Носов стал спрашивать имя и фамилию девочки, мать отвечала, как сомнамбула, и не останавливаясь ходила по комнате под бабкин вой.
- Положите девочку, - сказал Носов строгим голосом. Мать выполнила приказание и, положив Леночку на диван, отошла в сторону, и сложила руки на груди будто молилась. Он повернулся к матери:
- Ее надо везти в больницу...
Мать мотнула головой, словно отмахивалась от комарья...
- Не отдам! - сказала вдруг хриплым низким голосом, - Нет.
- Она может умереть, - сказал Носов, пытаясь вложить в свои слова максимум убедительности. Мать кинулась к ребенку, будто Носов уже увозил ее, и подхватила на руки
- Пусть! Я не отдам ее! - в глазах матери появился безумный блеск, она периодически встряхивала девочку, целовала, не видя, что та никак не реагирует на ее ласки...
- Где телефон?
Мать кивнула в сторону прихожей.
- На кухне.
Носов перешагнул через растянувшуюся поперек комнаты бабушку и, оглянувшись на мать, принял решение. На кухне он быстро дозвонился до диспетчера.
- Юленька, миленькая, - затараторил он. - Мне нужно место в больнице, отравление клофеллином, 50 таблеток (на том конце провода тихо охнули), у бабушки инсульт и мать не отдает девчонку в больницу, давай милицию...
- Уверен? - спросила диспетчер Юленька.
-Да! - подтвердил Носов, - глаза сумасшедшие, облапила ее, не вырвать!
-Хорошо, я вызову, - грустно сказала Юля, - но ты же знаешь, они в эти дела не любят вмешиваться...
-Да, я знаю, но постараемся...
-Повезешь... В Филатовскую, -сказала диспетчер центра, дождавшись ответа отдела госпитализации.
- Спасибо. - Сказал Носов и положил трубку.
Носов померил давление. Очень низкое, но есть, и пульс, хоть и слабый, но определяется... Сколько у меня еще времени? Сколько его у нее? Кто б знал? Ну, где эта чертова милиция?! Черепашьим шагом, что ли идут, здесь отделение через три дома, или тоже, как Толик, в домино играют? Да нет, эти, наверное, не играют.
В дверь позвонили, мать рванулась, было в прихожую, но, увидев, что туда устремился Носов, опять пошла по комнате.
Бабка возилась на полу, пытаясь встать, видно мочегонное подействовало...
Носов вышел в прихожую, входили двое - маленький в штатском с папкой под мышкой и здоровенный сержант с буденновскими усами. Носов его узнал, встречались раньше... И сержант узнал Носова, пробубнил "здравствуйте, доктор". Тот, что в штатском, деловито осмотрелся...
- Что случилось? - спросил он, - нам толком ничего не объяснили...
Носов, прикрывая их от женщин в комнате, стал вытеснять в сторону кухни, и когда вытеснил из прихожей совсем, прикрыл дверь и тихо и горячо стал объяснять:
- Здесь девочка, 3 года, выпила смертельную дозу лекарства, бабка забыла на столе... А мать не дает ребенка в больницу... Я даже не стал уговаривать, она ничего не понимает... - штатский смотрел с сомнением, видимо решал, как поступить, а сержант пробубнил, - " Ну это ж не наше дело... бытовуха...", однако штатский вдруг проникся, и серьезно одернул сержанта:
- Нет, это уголовное дело! - сержант посерьезнел и закивал. - Пошли! - и штатский, решительно отодвинув Носова, прошел в комнату.
Они вошли в гостиную. Женщины разом замолчали и уставились на сержантские погоны. Носов сурово сказал:
- Это товарищи из милиции, они должны разобраться, в чем тут дело...
Штатский строго и хмуро поглядел на женщин, достал из папки сколотые через копирку листы протокола и сказал матери:
- Положите девочку, и пойдемте расскажете мне, как все произошло...
Мать послушно, положила Леночку на диван и пошла за штатским на кухню, процессию замыкал сержант. Бабка, почувствовав, что дело пахнет керосином, потащилась следом за ними... А Носов, видя, что до него уже нет никому дела, дождался, когда все прошли на кухню, тихонечко сложил ящик и, подхватив девочку на руки, так же тихо вышел, и прикрыл за собой дверь, стараясь не хлопнуть.
Он бегом спустился по лестнице, и, ворвавшись в салон Рафика, проорал:
- Толян! быстро в Филатовскую! Мухой!
Толик, неизвестно с какого перепугу, державший машину под парами, втопил газ до пола и с визгом стартовал... Носов оглянулся, уже, когда Рафик выворачивал на улицу, увидел растрепанную мать и бежавшего за ней усатого сержанта...
Толик без напоминаний включил и маяк и сирену. Раф несся по вечерним улицам, наступали сумерки, несмотря на будни, машин было много... Толик распихивал всех, он наседал на бестолковых чайников, светил фарами и через десять минут они уже подъехали к перекрестку на Садовое кольцо. Здесь их ждала пробка. Толик секунду постоял в левом ряду и решительно выехал на встречную, обогнул всех и стал первым, дальше ехать он не осмелился, поперек шел сплошной поток машин. Посередине перекрестка стоял стакан с регулировщиком.
- Он, видно, сам регулирует, - предположил Толик, - Гад, ведь слышит же сирену...
- Сейчас, - сказал Носов, - партию в домино закончит, переключит...
- Да какое у него...- начал было Толик, но тут до него дошло и он густо покраснел. Толик включил галогеновый фара-искатель на крыше Рафика и направил ослепительно белый луч на стакан регулировщика. Тот прикрыл глаза рукой и, потерпев еще несколько секунд, переключил светофор.
Они быстро проехались по территории старой больницы до приемного отделения, и Носов внес девочку в смотровую... Доктор моложе Носова, оформлял историю, и не отрывая глаз от бумаги, спросил:
- Что?
- Отравление клофеллином, пятьдесят таблеток, - ответил Носов, ощущая, как его покидает безумное напряжение, ВСЕ! ВСЕ!
- Мыли? - спросил доктор, по-прежнему не отрываясь от писанины.
- Пытался, - честно ответил Носов, - вызвал два раза рвоту, ввел стимуляторы дыхания, и привез сюда...
- Родители здесь? - спросил голубой колпак, потому, что лица врача Носов так еще и не увидал. Девочку он положил на кушетку.
- Нет. - ответил Носов, заводясь, - Мать не хотела отдавать, я привез ее сам.
Врач, наконец, оторвался от бумаги, и посмотрел на Носова.
- Вы что, доктор, с ума сошли? - спросил он. - А если она умрет?
- Видно будет, - ответил Носов. - Сейчас, времени жалко, прошло меньше часа. Действуйте же, доктор...- Он посмотрел на табличку на столе, - Бурда.
Доктор Бурда пожал плечами, взялся за телефон без диска и сказал в трубку:
- Приходите, девочка три года, отравление клофеллином, сколько? - поднял он глаза на Носова, тот повторил, - пятьдесят таблеток, без промывания желудка... - Он положил трубку, взял девочку и, кивнув Носову, пойдем, перенес ее в соседнюю комнатку. Уложил на кушетку, достал из под нее тазик с зондом точно таким же, как лежал в мешке у Носова, кувшин и, кивнув опять, держи голову, за секунду ввел Леночке зонд в желудок.
- Давай, доктор, отрабатывай. Сейчас придут из реанимации, ты пока отмывай, а у меня там еще полный коридор. - У Носова вдруг куда-то исчезла вся злость на этого Бурду, он взял кувшин и начал набирать в него воду... - Да, доктор, - сказал голубой колпак Бурда уже в дверях, - ты свою фамилию напиши в сопроводиловке разборчиво. Может, искать придется...
Носов заливал, сливал, заливал-сливал... Потом из какого-то коридора вывернулись двое с каталкой, погрузили Леночку и укатили в даль...
Носов закурил в машине, Толик молча смотрел на него, потом спросил:
- Забыл, - ответил Носов, затягиваясь... Может и выживет?.. А?
Когда они приехали к дому, у подъезда все было тихо, а в квартире по комнате ходил хмурый мужчина, женщин не было... Он поднял глаза на Носова и посмотрел вопросительно.
- Это я отвез девочку в Филатовскую, - словно в омут бросаясь, сказал Носов.
Мужчина качнул головой и сказал:
- Ну и правильно сделал. Я ей уже вмазал... - хмуро добавил он, имея ввиду свою жену. - А как дочь?
- Очень тяжелая, - сказал Виктор, чтобы не обнадеживать... - Ее увезли в реанимацию... Можете поехать к ней.
- Само собой, - усмехнулся мужчина, - А эти две стервы пошли в милицию заявление на тебя подавать... Но ты не дрейфь, я заберу. В какой она больнице то?
- В Филатовской...
Носов обо всем рассказал на подстанции старшему врачу. Тот качал головой и сказал, когда Виктор закончил:
- Ну и дурак же ты, Витя... Надо было мне позвонить. Может, вдвоем мы бы разобрались, а теперь накрутил... Смотри, может и повезет, отмажешься...
Старший доктор пошел звонить в больницу. Через два часа, когда Носов в очередной раз вернулся с вызова, сказал:
- Бог тебя бережет, Носов. Девочка хоть и без сознания, но ее уже подключили к искусственной почке... Шанс есть, жди.
- Я думаю, недели две, не меньше. Старший доктор, сочувственно глядел на Носова, - ладно, я буду им позванивать, успокойся.
Неделя прошла. Старший доктор, сказал, "В сознание пришла". Еще через неделю " без изменений", И, лишь, к концу месяца сообщил, "Все нормально, почки заработали, девочку перевели в отделение". Стоил Носову этот месяц дорого... Только встречи с Вилечкой немного снимали тревогу и напряжение.
ГЛАВА 2
Самолет, Морилка
День прошел спокойно, катались с вызова на вызов, изнемогая от жары, пили квас, останавливаясь почти у каждой бочки... Вечером рассаживались, пересаживались и, наконец сложилась любимая троица: Носов, Морозов и Вилена Стахис. Вечером, ближе к ночи, они скатали в инфекционную больницу на Соколиной горе, свезли отравленного абитуриента ТСХА, пирожки! Будь они неладны! Потом после полуночи уже из другой больницы Носов предложил, не отзваниваясь, махнуть в Шереметьево, глотнуть кофейку... Сказано - сделано. И вот уже летит с мигалками Рафик под песни итальянцев по Ленинградскому шоссе... Из Шереметьева они получили вызов и успели полечить пожилую женщину с приступом бронхиальной астмы, но, на всякий случай, и ее отвезли в больницу, приступ был тяжелый и бригада Носова за этот день была у нее уже третьей. Около четырех утра они, наконец, получили добро возвращаться на подстанцию...
Сиреневый рассвет, оранжевые огни фонарей, Рафик скоропомощной, шурша покрышками, несся над шоссе. Доктор Носов дремал на переднем сиденье, время от времени приоткрывая один глаз и скашивая его на водителя. В салоне в большом удобном кресле свернулась калачиком Вилечка Стахис, упираясь коленками в подлокотники и покачиваясь на поворотах, а на носилках, подвешенных к потолку, спал второй фельдшер - Володя Морозов,
Ночь кончалась, остывал асфальт, четыре утра, конец июня... За бортом свежело после душного дня и Носов, вдруг открыв глаза, опустил окно. Предутренний ветер влетел в кабину и смешавшись с таким же ветром из окна водителя ворвался через открытую переборку в салон, растрепал волосы у Вилечки, забрался под тоненький халатик, и Носов от всей души ему позавидовал. Сна не было. Утренняя прохлада выгнала его без остатка... На верхних носилках зашевелился Морозов. А Вилечка, потянувшись и, торопливо сводя расходящиеся на груди края халата, сказала сонным хрипловатым голоском:
- Виктор Васильевич! Прикройте окошко! Прохладно, что-то...
- Да вот покурить хотел, - ответил Носов, - скоро уж приедем, чайку попьем...
- Кто чайку, а я посплю...- Пробасил с верхних носилок Морозов.
- Ну и ради бога...- откликнулся Носов, - Пока ты спишь, все тихо...
- Это, в каком же смысле? - свесился Морозов.
- А то ты не знаешь! - встряла в разговор Вилечка, - за каждое твое дежурство не меньше двух АВТО подбираем...
- Ну и что, - обиделся Морозов, - а при чем тут я?
- А в остальные их бывает значительно меньше. - Сказал Носов. - Давно говорят, что тебе везет.
Морозов Владимир Владимирович пришел на скорую еще до объединения ее с неотложкой, и с первого же дня попал на большую авиакатастрофу, при посадке упал самолет военно-транспортной авиации с двумя сотнями новобранцев... С тех пор у него не проходило дежурства, когда бы он ни подбирал сбитых пешеходов или вытаскивал из искореженных машин водителей и пассажиров. Везучесть его стала "притчей во языцех" на подстанции.
Морозов слез с носилок и уселся на боковое креслице.
- Ну, я вообще-то человек не обидчивый, - начал он. - Но за то, что разбудили, щас обижусь...
- Если обидишься! Дальше не повезу! - откликнулся Толик. - Обиженные сами возят!
Морозов сопел, насупясь.
- Володька! - Вилечка повернулась к нему и радостно воскликнула, - Он притворяется! Толик, давай его высадим, пусть пешком до подстанции идет!
Толик открыл окошко в переборке пошире и сказал чуть обернувшись:
- Вот спали люди, и спали бы дальше... Чего разбудил ребят, доктор?
Носов выпустил густое облако, часть которого унесло в салон, и произнес, прищурившись, ветер щекотал ресницы:
- Ничего... Сейчас такая ночь... - и задумался.
Толик залез рукой за сиденье, нащупал кнопку приемника и покрутил настройку, ловя МАЯК. По кабине разнеслась негромкая музыка...
- О! - сказал Носов, - оставь, Щелкунчик, люблю...
- А больше ничего и нет. - Ответил Толик и вытащил руку. - сейчас только МАЯК и работает, остальные с шести. Толик вдруг принял вправо и стал притормаживать. По тротуару медленным, прогулочным шагом шла девушка. Толик остановился возле нее, перегнулся через Носова и позвал:
- Девушка! Подскажите, пожалуйста, где тут Колчаковский переулок? Нам сказали, что, как свернем с улицы Деникина, так и найдем... Уже полчаса крутимся...
Девушка остановилась и, развернувшись к Толику, которому Носов шипел: "что ты делаешь?" задумчиво потерла лобик, она молчала, наконец, сказала, будто что-то вспомнив:
- Я не знаю, наверное, это не здесь, а в Ворошиловском районе, там всякие улицы Тухачевского и по имени разных генералов...
- Спасибо, девушка! - проникновенно сказал Толик, - а здесь точно нет ни улицы Деникина, ни Колчаковского переулка? А проспект Врангеля?
- Нет, - серьезно сказала девушка, - в нашем районе, точно нет. Но вы знаете, тут рядом есть станция скорой помощи, вы спросите у них.
-Мы так и сделаем, - серьезно сказал Толик.
Носов с трудом удерживался от смеха. Совершенно искренняя серьезность Толика смешила больше всего, В салоне тихо умирали Вилечка и Морозов, уже, когда они отъехали и девушка пошла, как ни в чем не бывало, дальше. Носов проговорил, вытирая слезы:
- А завтра, она спросит у кого-нибудь, где улица Деникина...
- И проспект Врангеля, - стонала Вилечка.
Толик улыбался.
- Так весь эффект остался за кадром, - сказал он. - Все самое интересное будет сегодня утром или днем...
- Слушайте, но ведь это невероятно, - сказал Носов, - что случилось? Ведь ты очень точно подметил, что многие уже не помнят ничего и никого... Для них гражданская война и белогвардейские генералы - все одна эпоха и одни герои... Как же так?
- Да что ты, доктор, - ответил Толик, притормаживая, - кому это все теперь нужно? Мы еще помним, так нам в школе об этом долбили, и в Чапаева мы играли, а они? Для них Отечественная война уже история.
Он развернулся вокруг огромной клумбы и свернул в проезд к подстанции. Двор был забит машинами.
- Ребята, - радостно сказал Носов, - кажется, мы последние.
Мимо диспетчера не проскочишь.
Вилечка побежала на кухню, проверить чайники, есть ли вскипевшие? Носов отдал карточку в окошко диспетчерской и, засунув туда всю голову, поглядел в список подъехавших бригад, пошевелил губами, считая, и радостно объявил Морозову, в нетерпении топтавшемуся на кафельном полу холла:
- Восьмые! Иди, спи!
Морозов радостно приговаривая "два часа, два часика..." пошел, в фельдшерскую, нащупал в полной темноте свое уже разложенное кресло, развернул тонкое шерстяное одеяло, взбил жиденькую подушку, снял кроссовки, халат и, ложась на жесткое раскладное кресло, проговорил, натягивая до подбородка одеяло:
- Что-то самолеты не падали давно...
-Ты это к чему? - спросил с соседнего кресла совершенно не сонный голос Сашки Костина.
-Ни к чему, так. - Ответил Морозов и уснул.
Носов постоял еще несколько минут, читая на доске свой график и прикидывая, как распланировать свободное время, если к концу месяца останутся трое суток, а в начале следующего будут хотя бы двое свободных, итого - четыре дня - можно махнуть на рыбалку ... И пошел на кухню.
Его любимое место, между холодильником и столом занял суровый заведующий подстанцией Герман Исаевич Стахис - отец Вилечки. Очень моложавый, а ему было уже больше 45, он отхлебывал душистый смоляной чай без сахара, и о чем-то негромко выговаривал дочке, когда вошел Носов, он замолчал.
К приходу Носова на подстанцию Герман уже девять лет был заведующим и, несмотря на резкость, любим и уважаем сотрудниками. Отработав положенные годы в районной больнице в Рязанской области, Герман вернулся в Москву и пошел устраиваться на работу в больницы, однако, где-то его не устраивала зарплата на предлагаемой должности, где-то больничное начальство было недовольно фамилией Германа, он не нашел ничего, и, придя в Главк, наткнулся на табличку: Отдел ординатуры, куда и заглянул. Здесь просмотрели его бумаги, и сказали, что с сентября начнется набор в ординатуру по Скорой помощи, но для этого надо устроиться работать на скорую.
После семьдесят третьего года, когда объединили скорую и неотложку, обнаружилась острая нехватка заведующих подстанциями, и Герману, к тому времени уже около пяти лет проработавшему старшим врачом, предложили возглавить новую подстанцию на окраине Москвы. Он подумал и согласился.
Стахис подвинул Носову чашку со свежезаваренным чаем, Вилечка позаботилась, и спросил:
- Ну как работается? - он всегда так спрашивал, когда в неформальной обстановке сталкивался с Носовым. Его мартышка, как он ее называл, только с глазу на глаз по-домашнему, сидела напротив, размешивала ложечкой сахар в изящной перламутровой чашечке и изображала пай-девочку. Маленькая, Носову она была чуть выше плеча с очень гармоничной фигуркой, вьющимися каштановыми волосами и огромными чуть выпуклыми (в отца) глазами, поверх которых опускались пушистые ресницы, она сидела, помалкивая, лишь тихонечко отхлебывала с ложечки горячий чай.
Носов пожал плечами,
- Да в общем все нормально. Рутина...
Стахис понимающе кивнул. Они еще молча потягивали чай, потом Вилечка вылезла из-за стола, при этом край ее халатика зацепился за угол и расстегнул пуговичку, открыв совершенно голенький смуглый животик. Герман сверкнул глазами. Вилечка спокойно застегнула пуговку и сказала:
- Жарко же...
Носов сделал вид, что ничего не заметил.
- Иди, поспи! - приказал зав. подстанцией, - вы же последние...
В этот момент под потолком кухни загудел селектор, усилитель выключенный с вечера, разогревался. Стахис удивленно поднял брови. Он не успел ничего сказать...
- Всем бригадам на вызов! - сказала диспетчер, и добавила, - Герман Исаевич, доктор Стахис! Зайдите в диспетчерскую!
Стахис начал выдираться из любимого места Носова, при этом у него оторвалась пуговица, открыв покрытое густым черным волосом пузо, он чертыхнулся, но потом добавил... - у меня свитер...- и быстрым шагом направился в диспетчерскую... Носов, как всегда, не спеша, допил остывающий чай и, ополоснув кружку, пошел следом.
- Володя! Морозов! Вставай! У вас вызов. - Костин тряс Морозова за плечо. Морозов открыл один глаз.
- Чего?
- У вас вызов. - Сказал Костин, - у всех вызов, самолет упал.
Морозов закрыл глаз и открыл рот.
От такого многоэтажного мата, да еще с закрытыми глазами, Сашка отскочил к двери.
- Ты Михалыча своего разыгрывай, - шумел, не открывая глаз, Морозов, - Я тебе не салага, чтоб со мной так... - он замолчал, перевернулся, дрыгнул ногой в направлении Костина и накрылся одеялом с головой.
В этот момент открылась дверь фельдшерской и вошел Носов.
- Володя! Подъем! Под Зеленоградом упал ИЛ-62, на взлете, девяносто шесть пассажиров. Пошли! Вилена останется на подстанции...
- Таскать нам, не перетаскать... - проворчал Морозов, и вздыхая, принялся обувать кроссовки и натягивать на голое тело халат...
Рейс на Аддис-Абебу вылетел из Шереметьево-2 в 4:30, через пять минут после отрыва, бортинженер доложил о пожаре в правом двигателе. Самолет шел на форсаже, но командир приказал применить систему пожаротушения. Сразу после аварийного плегирования, зажегся сигнал о пожаре в левом... Самолет рухнул в лес в тридцати километрах от Москвы, едва не зацепив антенны последней высотки поселка "Менделеево", пропахал в лесу полосу в полкилометра, и взорвался, оставив после себя вывороченные стволы, и комья мокрой земли... Одна пара двигателей полностью погрузилась в болотную жижу, а вторая застряла на островке среди тлеющих берез. Изломанное тело самолета зарылось в грунт. Топливо, распыленное в воздухе, вспыхнуло ослепительно белым шаром и погорев несколько минут утихло, остались лишь вывороченные стволы да горящая земля.
Герман Стахис возглавлял колонну из восьми машин со своей подстанции. Шли быстро, с маяками, им было ближе всех ехать. Далеко сзади мигали маячки других колонн. Светало. Скоро пять...