Аннотация: Переделанный Октябрь... Для него у меня нет ни песен ни картинок... Хочу добавить, что это другая реальность, и я попыталась очеловечить ее как смогла, ну и остальных месяцев это касается конечно.
Октябрь привезли поздно ночью. Через несколько часов после смерти брата. Я сидел в своем кабинете, и, слушая его нечеловеческие крики, пытался понять, почему жизнь выбрала именно меня.
' Почему именно мне, старому слабому человеку, приходится видеть увядание Осени? Быть может она станет последней для меня. Бедный Сентябрь... А ведь он не хотел умирать, не хотел так просто исчезнуть... Где-то в столе ещё должен лежать пакет с его барбарисками ... Хотя... Кто знает, каков будет Октябрь, и помогут ли они ему? '
Коридор как всегда утомлял своей серостью, навевая неприятные ассоциации с бесконечным лабиринтом, скудное освещение даже днем не спасало от непреодолимого желания сорваться на бег.
- Вениамин Палыч! Доктор! - Санитар был огромным, - типичнейший представитель этой касты людей. Впрочем, отличался он редкой добросовестностью и ещё более редко встречающимся у санитаров добродушным выражением лица.
- Ну? - День выдался на редкость неудачным: взбесилось сразу трое пациентов из Корпуса Осуществленных Желаний, одному из них, даже удалось сильно укусить главврача, делавшего утренний обход, за палец, от чего тот опух и посинел. - Говори быстрее, мне ещё к Капитанам идти. Черт бы их побрал, эти Желания! Никогда от них покоя нет!
- Так я чего?! Я ничего. Меня сестра Анна прислала, сказала, что Октябрю снова хуже, совсем бедный от лека...- Он не договорил, потому что доктор, уже скорым шагом направлялся в противоположную сторону, туда, где уже двадцать один день мучился бедный Месяц.
Палата была большая и удивительно светлая. Вместе с Октябрем поселилась здесь невиданная доселе задумчивость. Через маленькое окошко как-то умудрялись залетать с кленов, растущих прямо под окнами, золотые листья, озаряя темницу теплым багровым светом. Наверное, благодаря им он иногда переставал кричать...
Дверь как всегда была закрыта на замок (Октябрь пару раз пытался убежать, и мог покалечить кого-нибудь из других пациентов). Из комнаты доносились громкие стоны, переходящие в рыдания, которые в свою очередь душил бесконечный кашель.
- Ну что такое опять? - Он смело вошел внутрь, уже не боясь глупых выходок больного. - Я же сказал, что ему давать!
- Веня... - Она называла его так, когда они были одни, и когда ей было страшно. - Я не могу смотреть на это. Сделай что-нибудь. Ты видишь, как он мучается? Прекрати это! Ты же можешь! Прошу!
Ее взгляд молил о невозможном. Анна и сама это понимала, но видеть, как здоровенный сильный мужчина корчится в приступах адской боли, причиняемой ему лекарствами, она не могла , пусть и видела намного худшие случаи.
- Не могу. У него срок, ровно тридцать один день, и умереть раньше он не может, а я не имею права ничего предпринимать. - Доктор незаметным движением вызвал санитаров, и пока они держали сошедшего с ума ребенка Осени, сам вколол ему лекарство. Этого обезболивающего лично у него осталось на два-три раза, и он старался не тратить его попусту, но при всей своей эффективности и этих несколько раз, не хватило бы, чтобы его мучитель спокойно провел отведенное ему время в больнице.
Анна тихо плача вышла вон, а Вениамин Павлович тяжело опустился на кровать Октября. Тот уже успокоился (лекарство действовало мгновенно) и теперь, повернувшись на бок, насколько это позволяли повязки, мирно посапывал, чуть вздрагивая во сне.
- Доктор помогите! Я не могу больше! Я не знаю что со мной! Я теряю силу, и свои способности! Я болен, я болен, я боленяболеняболеняболеняболен... - таким сломленным главврач не видел ещё никого. После того, как Октябрь разнес почти все в палате и пытался убить себя, непрерывно разбегаясь и ударяясь головой об стену, Вениамин лично решил взять его лечение под контроль. Только после двойной дозы успокоительного и обезболивающего с Октябрем можно было как-то говорить, причем только в кабинете у врача - палата действовала на мужчину угнетающе, но другой, способной сдержать сущность такой мощи, в больнице просто не было.
Его плачу мог позавидовать любой ребенок, ни у кого из них не получилось бы так искренне, так жалостно плакать, не просто от боли, а от собственного 'я', решившего почему-то покинуть хозяина.
- Успокойся. Ну, успокойся же, ребенок, все будет хорошо, скоро тебя заменят и ты сможешь уйти. Ну потерпи чуточку. - Успокаивал его Вениамин, легонько гладя больного по волосам.
- Я хочу уйти на улицу, к людям . Я хочу уйти, доктор! Можно?! Пожалуйста! - Он так верил в доброту...
- Зачем тебе уходить деточка?! - Он попытался придать голосу наиболее мягкий тембр, на который только был способен. - Зачем тебе куда-то?! Тебя все равно не поймут. Это я тебе точно говорю. Оставайся. Мы тебя не обидим, я никому не дам тебя обижать. Оставайся у нас.
- Вы обещали! Вы обещали, что не обидите! Я не могу больше! - Он начал кусать себя за пальцы, отплевывая кусочки шкуры и мяса на белую простынь. Главврачу пришлось в который раз звать санитаров, чтобы привязать ему руки. Казалось, средний из трех братьев совершенно не чувствует боли от того, что делает с собой.
- Ну потерпи! Уже совсем скоро! Еще семь дней и ты сможешь уйти.
- Вы и Сентябрю это говорили?! Вы обманщик и вор! Вы - трус! Я ненавижу вас!! Будьте вы прокляты!!! - Крик, переходящий в вой, и снова бесконечный метания привязанного Месяца по кровати.
Так прошло ещё три дня. На четвертую ночь (а это было как раз полнолуние) доктора разбудили ближе к рассвету испуганные ассистенты и дрожащими голосами, перебивая друг друга, начали говорить об Октябре.
- Что?! Какой больной?! Половина четвертого! Я вас уволю ко всем чертям! - Кричал он, попутно одеваясь уже понимая, что так или иначе надо идти.
В целом крыле, где держали его особенного пациента, горел свет, почти во всех палатах, и стоял неимоверный шум. Выбежавшая навстречу Анна, с огромными от ужаса глазами, запинаясь, стала рассказывать что произошло: оказывается, в такие дни, а точнее ночи, сила уже почти исчезнувшая, возвращалась, и Октябрь, дабы облегчить себе участь, поделился своей болью с теми, чьи палаты были ближе. Теперь все, кто был в них, сами ведут себя как Октябрь, а точнее испытывают то, что испытывает он. Несколько уже умерло от болевого шока, остальные близки к этому.
-В палату к Осени невозможно попасть, такой барьер он поставил. - У нее не прекращали литься слезы.
- Да что ты в самом деле?! Как маленькая! Хватит реветь! - Больно схватив медсестру за плечо, прикрикнул Вениамин.
- Это не я! Веня, это он! Ты же знаешь, я не восприимчива к любой силе, сколько у нас таких было, но этот... Веня, давай он уйдет раньше, я не выдержу... - И она, не прекращая тереть глаза, убежала в противоположный дом, стоящий на отшибе, от остальных.
' Вот горе мне! Надо было возвращать его сразу же Августу, и никаких делов, тоже мне, нашел...'
Поднявшись на этаж, он ощутил, как все его тело начинает ломить, кости будто оказались в дробильне, кровь начала закипать, а в глазах появились уродливые красные бабочки. Пересилив себя, Вениамин зашел в палату. Повсюду была кровь, Октябрь сидел в углу и допиливал лезвием свой мизинец. В палате невыносимо воняло кровью, гноем, и чем-то ещё, не имеющим названия. Подойдя вплотную к больному, главврач, спокойно и уверенно забрал лезвие, вместе с зажатым в руке первым мизинцем, поднял с пола ничего не понимающего мужчину, и, уложив на кровать, вколол ему последнюю порцию лекарства, затем так же спокойно вышел из палаты, раздал соответствующие указания, и, придя к себе в кабинет, забылся черным без сновидений омутом.
- Веня! Веничка! Просыпайся, родной! - Она гладила его руку, и как всегда пахла лимонами. - Октябрь умер.
- Что?!- Сон как рукой сняло. Он подорвался, одеваясь и понимая, что опоздал. Навсегда. - Когда?! Как?! Ему же ещё жить около двух дней!!
- Он и прожил Венечка. - Она уже сидела за столом и пила чай, с принесенными только что из больничной кухни кренделями - Это ты проспал эти дни.