Он шагал по длинному Залу Одиннадцати Звезд, кутался в черный подбитый мехом плащ и вспоминал.
Высокий, немного сутулый, со странной привычкой наклонять голову вправо, словно к чему-то прислушивается... Белое, даже бледное лицо - ни молодое, ни старое - все еще красивое и благородное, кружившее голову многим прекрасным дамам и приводившее в ужас многочисленных врагов... И глаза - не огромные, нет - обычные глаза темно-карие, заставляющие думать о вечности. Глаза-порталы, глаза-провалы, глаза-дыры...
Он вспоминал и плакал. Хотя нет. Жидкость, выделяющаяся из его глаз была не более, чем простой смазкой. Но почему она так походила на кровь? Никто не знал. Он кровоточил постоянно, и это смущало многих, почти всех.
Только не ее. Она стирала жидкость шерстяным платком, бережно касаясь его величественного лица, и тогда он забывал о том, что нет на свете ни ее, ни его самого.
В камине, который не топили уже тысячу лет, сегодня пылал огонь. Пламя лениво пожирало большой ворох свитков, распространяя по Залу Одиннадцати Звезд терпкий ядовитый запах. Отблески пламени плясали по стенам, тускло освещая старинные выцвевшие гобелены.
Он шагал по залу взад-вперед, и в тишине выползали из памяти воспоминания, словно дождевые черви после грозы. Воспоминаний было много, и каждое из них причиняло ему боль. Но не вспоминать он не мог, ибо это - единственное, что осталось ему после рождения. Он давно уже перестал надеяться на то, что однажды поймет самого себя.
Ей же казалось, что она понимает его, и когда она говорила об этом, ему тоже казалось, что это так. Сколько их было? Он не считал. Они все понимали его, как никто другой. Они уходили, а он оставался. Оставался и вспоминал.
Он шагал по длинному Залу Одиннадцати Звезд, кутался в черный подбитый мехом плащ и остывал. Из широкй спины как-то неестественно и дико торчал кривой моргульский клинок. Ржавая рукоятка была покрыта толстым слоем пыли.
Он шагал по залу, остывал, жег рукописи и не понимал, почему не может согреться.