В тетрадку тихо занося оправданную вязь, 
она хранит подкожный зуд под дымчатой луной, а 
над ней слюнявой пустотой улыбчиво склонясь, 
притворно шепчет белый стих старуха-паранойя. 

В ознобе мечется, ища в ночи дверной проём, 
нажав на белый скотч, поверх звонка иного дома,
в густую поросль стремясь, где ждут её втроём, 
где льётся зеленью луны полночная истома. 

Запястьем тонким утерев могильную слезу,
она растаяла во сне, ровняя липкий локон,
сервант забылся в хрустале, затих подкожный зуд,
но так же бродит маета в тени потухших окон.