Вечерний мрак распространился в его старой комнате. Пламя от свечей играло лёгкими тенями на стене. Лёгкий осенний холод просачивался в комнату и заодно в душу старого актёра. Осенний холод, холод пахнущий смертью и уходящей жизнью. В середине этого холода, этой комнаты, сплелись былые воспоминания, сгинувшие надежды. Словно падающая звезда, что сорвалась и летит в отведённый для неё миг, он прожил свою жизнь. Теперь мысли сосредоточились лишь на одном - воспоминания прошлого. Воспоминания, от которых становилось больно, но в тоже время давали тепло и некую радость, даже восторг, происходящего.
Среди старинного хлама, коим была забита комната, выделялась одна вещь. Это была старая венецианская маска. И вот теперь, на пороге неизведанного, он вспоминал, что его жизнь была подобна этой маске, в которую он врастал на карнавалах и балах. Именно маска стала главным нарядом всей жизни, маска, за которой приходилось скрывать внутреннюю боль, переживания одинокой души, несправедливость жизни, непонимание, отчуждение. Вся жизнь словно была сокрыта маской, некий ореол таинственности, который он сам создал для себя, а после вжился в этот созданный самим собой образ. И образ никогда не подводил его, много раз маска спасала, не венецианская, а именно маска многоликости. Спасала от ненависти к нему, ненависти, что дарил ему недалёкий и убогий мир с его убогими правилами и законами. Мир, в котором, каждый, кто обладал желанием к свободе был чужим, словно он и не рождался в нём. Маска многоликости берегла от истинной реальности, помогала играть роли, хотя он и был актёром. Иногда он сам смотрел в зеркало и не знал, что за образ, а точнее фантом, отражается в нём, кто он истинный, а кто иллюзорный. Сплетение судеб, трагических судеб, легло в одну его судьбу и душу - судьбу многоликой маски и одинокой души.
Он вспоминал роли, что помогали ему остаться в стороне в те времена, когда каждого ровняли под одну гребёнку, когда каждого ставили по линейке! Именно в эти моменты он спешил надеть маску равнодушия, чтобы остаться в стороне и не подавать вида, что он не согласен. Это было для того, чтобы не попасть в опалу режиму, в опалу людей, которые могли прихлопнуть любого. Счастливые маски он надевал только для представлений, но суть его жизни была трагической. Ему многое виделось трагическим. Может быть потому, что жизнь каждого человека в его понятии была своеобразной ролью, в течение которой смерть была главным зрителем, а так же планировщиком судьбы любого человека.
Трагизм занял центральное место в его душе, да и сам он вжился в это понятие, видев его в каждой судьбе. Например, он видел его в профессии музыканта-пианиста, что каждый день играл в ресторане напротив, смотря с какой печалью, он исполняет музыку Шопена и Бетховена. Он любил слушать эту музыку, что доносилась к окнам его квартиры из ресторана. Однажды музыкант не пришёл! Не пришёл он и на следующий день, а так же в течении недели. Актёр всё понял! Теперь он знал, что пианиста больше нет. Он снова провалился в своё одиночество среди выпитых бутылок и окурков. Так до конца своего существования актёр оставался в тишине и забытии. Жизнь только украшали надоедливые и скучные вылазки в общество, фиглярство, с помощью которого приходилось развлекать бестолковую толпу, которой ничего больше и не было нужно в своей жизни, которой плевать на то, что у тебя в душе! Плохо ли или хорошо тебе - выходи и весели несчастный сброд.
Так проходили его долгие и мучительные дни. Дни одинокого эго, или лучше сказать души, что не нашла себя, но и потеряла шанс найти. Потому, что нельзя было жить и быть собой! Нужно было подстраиваться под жизнь, под грязь которую расстилала сама жизнь вместо ковровых дорожек, но он не мог опускаться до такого, потому ему приходилось надевать эти проклятые маски и лишь в одиночестве оставаться с тем, чем он был. Это была извечная проблема противостояния между анархией в душе и приспособлением к жизни. Но всё быстро кончалось, смерть уже ждала его. Намеренная передозировка должна была всё закончить, и он постепенно угасал. В своих видениях он играл счастливые роли. В них он видел счастливое сияние заката, мир в котором всё ладило с собой, жило в гармонии. Это было единственное счастье, что даровала ему жизнь перед великим неизведанным прыжком на ту сторону. На которой было не всё было так, как рисовали, а была пустота, отсутствие, смена иллюзий и декораций, но уже пределах всей вселенной.