Город еще спал. Его зыбкие контуры отражались в хаосе луж и, словно массивные скелеты невиданных животных, искривлялись подвластные грязной глади воды. Мотыли, облепившие витражи предприятия "Кристалл" лениво спаривались, ударяя друг - друга обмаранными в желтоватой пыльце крыльями. Во всем разнообразии предутренних действий не участвовали лишь люди, которые либо еще спали, либо сонно потягивались в своих кроватях, предвкушая запах утреннего кофе.
Около четырех утра к горе с незамысловатым названием Озерка подошли две странные фигуры. Горбясь под тяжестью взваленных на них полиэтиленовых мешков, путники остановились и втянули широкими ноздрями воздух. Воздух невыносимо вонял горелой резиной и пищевыми отходами.
- Теперь уже не далеко, - сказал первый, показывая пальцем на невидимую в темноте вершину, - там за конопляным пятаком будет извилистая тропинка, но удобнее через овраг.
Второй вытряхнул из кроссовка набившиеся по дороге камешки и поправил черные лоснящиеся волосы:
- Это и есть знаменитая озерная свалка?
Первый бросил безучастный взгляд на оставшийся позади город:
- Да - она самая.
Незнакомцам около часа пришлось взбираться по отвесному овражному склону. Непослушный глинозем противился протекторам подошв, скользкая росная трава делала путь еще более мучительным. Помогая друг другу, путники метр за метром приближались к заветной цели - отвесному, поросшему дичкой и морошкой краю оврага. С невероятными усилиями забросив мешки на уступ, путники остановились и, ухватившись за ствол кривенькой карликовой березки запрыгнули наверх, на относительно устойчивую почву. Перед ними открылось огромное распаханное грейдерами поле. Повсюду валялись предметы неопределенных форм: куски арматуры, какие-то овощи, стекло... Если бы кому-то вдруг пришла мысль описать в картинках "бесполезность" - панорамы Озерки пришлись бы очень кстати.
Второй, который был значительно выше первого, а в свете брезжившего рассветного марева казался просто огромным, улыбнулся и поправил сбившийся на бок, черный полиэтиленовый пакет:
- Дерьма-то сколько, твою мать! Смотри, вон там, в куче, головенка куклы. Кажется, смотрит на нас!
Он остановился, отряхнул широкие тертые джинсы и некрасиво высморкался:
- Нам вон туда, по прямой - километра полтора пилить, до будки начальника... - его пожелтевший от сигаретного нагара палец указал в сторону рваной линии горизонта.
Непонятно откуда взявшийся ветер, сильным порывом сорвал с чахлой березки листок, покрутил его в воздухе и, превратив в едва различимую точку, вышвырнул в просинь грязновато-коричневого неба.
- Видел, как летел?! - второй, будто отмахивался от невидимого противника, - слушай, я не пойму что за тупые условности? Давай их прямо здесь на отшибе и зароем. Мне разрешение начальника свалки никуда не упирается... - он заискивающе заглянул в мутные от недосыпания и выкуренных семян глаза первого.
Тот остановился, бросил на зловонную землю свой пакет и, пару раз стукнув его крепким кулаком, уселся сверху:
- Понимаешь. Здесь так нельзя, - он оценивающе посмотрел на землю и нервно поднял вверх все тот же желтый указательный палец, - Всегда есть правила. Здесь очень строгие правила. Особенно в нашем случае. Без выделения тебе конкретного участка и присвоения номера закапывать их никто не разрешит. То есть, конечно, разрешат. Но последствия. Последствия будут непредсказуемыми. И в первую очередь они коснутся нас. Ты этого хочешь?
Крупный второй отрицательно покачал головой:
- Нет, ты не подумай. Я просто уже устал тащить это. Ноги уже болят. И шея тоже.
- Если ты таскал это всю жизнь, то потерпишь и еще пару часов. Говорят, что хаотичное захоронение вызовет некий "всеобщий конфликт". Тебе напомнить законы живой природы? - он смахнул с подбородка надоедливую муху, - Если густо засадить сосенками, или там вишней небольшую площадь, то ни одной полноценной сосенки или вишенки ты не увидишь. Они же, как волки, начнут бороться за выживание: тянуть на себя одеяло, стараться урвать побольше света, тепла, гумуса и в итоге либо подохнут все, либо будут такими чахлыми, что станет невозможно определить даже их видовую принадлежность. Здесь я правда говорю о "росте", хотя это не совсем к месту... С разложением, чуть проще. Хотя если подумать...то же самое...
- Ты где все это вычитал? - второй засунул в рот жевательную резинку и поднял воротник, - Воняет, как в морге.
Первый, прищурившись, посмотрел куда-то за плечо второго. Там, вдалеке едва различимые плыли облака. Одно из них было похоже на человека, разрывающего пасть льва, а другое напоминало гигантского паука, приготовившегося к броску. Паука в атаке:
- Нигде не вычитывал. Сам дошел. Вот этим. - Он сделал возле виска круговое движение ладонью, - Хотя знаешь, истинные причины всего могут быть совершенно другими. Никто из нас ведь никогда не задавал серьезных вопросов. Не интересовался. Да и у кого спрашивать? У себя, - он, закашлявшись, засмеялся, - а может у начальника? У глухонемого начальника озерной свалки... - первый поднялся и, прикрыв рот кулаком, кашлянул, - каждый участник этого круговорота должен, видимо, придумать свою причину. Или вовсе не думать. А насчет морга... Ты не далек от истины.
Превозмогая ломоту в костях, он выпрямился, закинул на плечо тяжелый мешок и зашагал, утопая кедами в противной каше разложившихся продуктов питания, лекарств и животных. Долговязый второй, согнувшись чуть не в половину, поспешил следом.
...Оставив за спиной еще с километр пути, незнакомцы вышли на небольшой свободный от хлама участок, размером с баскетбольную площадку. Их взгляд остановился на стоящем в центре ухоженной полянки ржавом фургончике. Металлическая оградка, ограничивающая территорию, была облеплена странной расцветки жуками и пахла свежей краской. Над входом в мрачноватое жилище смотрителя свалки, была прибита почерневшая от времени доска с латинской надписью "Noli nocere!" Создавалось впечатление, будто всесильный сказочный ветер страны Оз случайно забросил фургончик в это богом забытое место и уже очень скоро унесет его обратно в реальный мир.
Второй, тряхнул сальной гривой:
- Кто следующий?
Первый проигнорировал глупую шутку и, стараясь не замараться в краске, открыл тугую скрипучую калитку. Было заметно, что из-за нечистой шторки, прикрывавшей разбитое окно, за путниками кто-то наблюдает. Первый решительно утопил кнопку звонка. Из маленькой (с изображением поющего Буратино) дверки высунулся полноватый мужичок средних лет. Он держал в руках облезлую трехшерстную кошку, которая то и дело мурлыкала и старалась игриво схватить себя за хвост.
Пока первый шарил по карманам, пытаясь найти что-то важное, второй бесцеремонно рассматривал человека, которого большинство почтительно называло не иначе как "хозяин здешних мест"; невысокого роста, небритый, в рваной майке - "хозяин" скорее напоминал заправского алкаша, нежели харизматическую, разукрашенную узорами молвы, личность. Человек ответственный за распределение тел явно не оправдывал его ожиданий, он казался каким-то смешным, выжатым и слишком обыденным. Чересчур примитивным, не содержащим никакой загадки.
Второй откашлялся, одернул свою джинсовую безрукавку с нелепой надписью "Thomоnamus dolla Sinoria" и крикнул первому:
- Знаешь, я его совсем иначе представлял! Я вообще в последнее время слишком часто представляю людей совсем другими, нежели они есть!
Первый склонился над самым ухом неказистого человечка:
- Вот! - стараясь кричать как можно громче, он показывал начальнику картонную записку с коряво нацарапанными буквами: "Нас двое. Мы не самоубийцы".
Нацепив на горбатый нос перемотанные скотчем очки, начальник уродливо прищурился, но, прочтя надпись, одобрительно заморгал и вытер замазанной в саже рукой, текущий по щеке пот. Первый перевернул картонку, послюнявил карандаш и вывел: "Лопат тоже нет". Начальник засуетился, что-то промычал, закивал лысеющим черепом и, достав из кармана увесистую связку ключей, скрылся в фургоне. Первый обернулся к попутчику:
- Потерпи, говорят, что он, в общем-то, шустрый.
Второй безразлично пожал плечами, все еще переживая крушение идола. Минут через пять начальник выбежал из своего "домика Элли". Он нес в руках небольшой блокнот, ножовку и две совковых лопаты. Первый тут же достал новую картонку и написал: "Ножовку не надо, расчленять не будем!" Начальник понимающе протянул клиенту лопаты и ткнул пухлым пальцем в клетчатый листок блокнота. Расписавшись напротив двух галочек, первый перенес на свою картонку номера. Выводя последние цифры, он на мгновение задумался и сделал глубокий вздох. Тяжелый воздух Озерки заполнил легкие и тут же вырвался наружу глухим лающим кашлем.
- Что с тобой, по спине похлопать? - второй озабочено заглянул ему в лицо.
- Нет. Не надо ничего, пошли, с официальной частью закончили ... - первый снова взглянул на картонку, на ней все тем же неровным почерком были выведены два номера #^J4*00023741 и #^J4*00023742.
Мерить шагами зловонные метры свалки путникам пришлось еще около получаса. За очередной кучей разбитых ящиков и кишок крупнорогатого скота показались обозначения секторов: S - 54, S - 55, S - 66... Возле столба с размашистой красной пометой S - 237 они остановились и с нескрываемой злостью бросили на рыхловатую слякоть участка свои пластиковые мешки.
- Подожди здесь. Я сейчас найду ячейки и позову тебя, - первый, пошатываясь, зашагал вдоль неровных рядов с уродливыми алюминиевыми табличками. Заметив вырезанные номера #^J4*00023741 и #^J4*00023742, он поднял руку и крикнул:
- Здесь!
Не без усилий вырвав из вонючей жижи палки с табличками, путники остервенело вонзили в чавкающую землю лопаты...
Пока незнакомцы были заняты делом - совсем рассвело. Даже на вершине Озерки стало слышно, как где-то в желающем проснуться городе гудят машины и мелодично позвякивают трамваи, таская свои металлические корпуса по полоскам рельс. Радио во всю галдело, настраивая граждан на хороший лад, синоптики радовали жителей известиями о том, что погода выдалась крайне удачная и дождя не будет минимум три дня. Почуяв приближение рассвета, мотыли с предприятия "Кристалл" стали спешно разлетаться, оставляя в воздухе шлейф желтоватой пудры и еле уловимый запах уксуса.
- Все! Я закончил! - второй вытаскивал из вырытой им двухметровой ямы кусок проржавевшей трубы.
- Еще минуты две и я к тебе присоединюсь, - первый сбил черенком лопаты угрожающе нависший над его ямой слой липкого суглинка.
- Послушай, - второй, сидя на одном из мешков курил сигарету, - давай, я пока приколочу косяк, чтобы потом время не тратить?
- Приколачивай, - первый, орудуя лопатой, ровнял края ямы.
Второй достал из внутреннего кармана безрукавки небольшой пакет, поднес его к уху и потряс. Завернутые в газету "Лимонка" семена весело зашуршали.
- Я вот тут подумал, - второй сделал серьезное лицо, - почему мы раньше, ну когда еще у нас были эти, - он хлопнул ладонью по мешку, - курили траву, план, химку, а теперь исключительно семена?
Первый, стоя в яме, облокотился на лопату:
- А черт его знает. Может быть, мы без них, то есть этих, (он повторил жест) стали чуть мудрее? И теперь нам уже не достаточно следствия в виде травы - нам подавай первопричину...
Второй засмеялся и, развернув пакет, начал закатывать шарики конопляных семян в смятую папиросную трубочку...
Прошло около часа. Солнце было уже высоко; его теплые лучи, стараясь согреть все живое, ласкали промерзшую за ночь землю. Город, с завидным рвением, наполнялся полноценными звуками дня. Уже и на Озерке были слышны крики только что родившихся малышей, утренние поцелуи влюбленных, трубные завывания заводских гудков, зовущие рабочих на дневную смену...
Прислонившись спинами к брошенной цистерне, путники молча сидели, каждый на своем мешке и, казалось, ни о чем не думали. Время будто остановилось. Стало мягким, как вата, радужным, словно мыльная оболочка пузыря, который вот-вот появится на ребристой поверхности специальной палочки. Все прожитые и предстоящие моменты слились в одно. Это одно казалось таким доступным, таким постигаемым, и самое главное понятным. Его можно было трогать, восторгаться им, чтить его, как источник всех благ и равноденствий. Оно не просило ничего взамен: не пугало фатальностью смертей, дикими играми в человечность, размашистой поступью справедливости - оно просто было. Оно было само бытие - полагающее целью само себя, самодовлеющее своею полнотой, словно максимально гуманная открытая система, доступная всем. Всем. Всем. Всем...
Первый вдруг встрепенулся и, открыв помутневшие до неприличия глаза, спросил:
- Может еще по одной?
Второй, оторвав взгляд от крысы, ползающей по искореженному велосипедному колесу, отрицательно покачал головой:
- Давай лучше посмотрим, как они там поживают.
Первый, нелепо улыбнувшись, плохо скоординированными движениями начал рвать один из целлофановых мешков.
Второй озадаченно приподнялся:
- А ты уверен, что это мое?
Первый непонимающе посмотрел куда-то в небо:
- Сейчас посмотрим. Вроде не должен был ошибиться.
Он вытащил из пакета обнаженное мужское тело и, чуть раздвинув ему руки и ноги, задумался. Второй наклонился и, откинув гриву сальных волос, начал рассматривать лицо тела:
- Знаешь, кажется, это мое. Смотри, его волосы. Точно! Выбриты оба виска, а сверху целая копна, до подбородка. И лицо и спина у него в угрях...- он бесцеремонно крутил голову тела то в одну, то в другую сторону, - Да еще вот. В паху и на бороде волосы рыжие, а на голове черные. Точно мое! Где ты его поймал?
- Где поймал? - первый задумался, - Я толком не помню. Я за ним следил, кажется... Да вспомнил, - его мутные глаза безучастно осматривали обнаженный мужской торс, - оно играло в какой-то грязной каморке на барабанах, потом пошло со своими собратьями на какую-то точку и накупило в долг самогона. Потом они... - он надул щеки, - нажрались... и тут я настиг его и совершил это убийство. Да, точно, - он потер ладонями виски и, болезненно сморщившись, опустился на одно колено, - как раз, когда оно отправлялось домой. Ты же сам мне рассказывал, где оно живет.
Второй кивнул:
- Да. Оно когда-то любило барабанить. И самогон любило, и траву, и к бабам по-идиотски приставать... Знаешь, оно ведь даже одно время писало стихи и песни, особенно, когда служило в армии...
- Оно еще и в армии у тебя успело послужить? - первый поднялся, пытаясь стереть с грязных джинсов липкую глину.
Второй шутливо сжал пальцами нос тела:
- Да. Не очень удачно конечно. Оно в армию не собиралось. Оно было панком, или как там у них эта чушь называется. Свободомыслие и все такое. Оно ушло по глупости, спонтанно. А там, знаешь, оно не очень вписалось в систему отношений... Умудрилось даже вены себе порезать. Его за эти дела естественно в дурку определили. Потом, конечно получше стало, на складе дагестанским коньячком подторговывало, стишки иногда писало, письма друзьям со всякими детскими обидами...
- Ну и почему ты решил от него избавиться? - первый оборвал второго на полуслове и словно инквизитор заглянул ему в глаза.
- Не знаю, - второй нервно забарабанил пальцами по колену, - видимо оно изжило себя. Стало грезить о неосуществимой внешней революции. Революции извне, понимаешь? Ты, между прочим, убил его в достойный период. Дальше оно стало бы зловонным. Совсем другим. Оно перестало бы быть собой и нахватало весь набор людских пороков. Оно стало бы мелочным, падким на разную чушь, напрочь утратило способность анализировать происходящее, - второй закинул назад, съехавшую на глаза челку, - Из него испарились бы самоуважение, гордость. Ему бы стало казаться, что оно что-то значит, хотя это всего лишь игры его ограниченной и приземленной фантазии. Оно бы совершенно разучилось разбираться в людях. И что самое страшное, в итоге оно научилось бы предавать! Я подумал, что лучше не пригревать у себя на груди змею, если уже сейчас каждой клеткой кожи ощущаешь будущий смертельный укус...
Первый сунул руки в карманы джинсов и, высоко задрав подбородок, целил слезящимися от нестерпимых лучей глазами в самый центр солнечного диска:
- Может ты и прав насчет змеиных укусов... Хотя существует такая вещь, как гомеопатия, приемом малых доз яда дает тебе в последствии иммунитет, все дело лишь в дозировке, - несмотря на палящее солнце, он поежился, - странно. Мы совершили один и тот же поступок, но у нас диаметрально противоположные причины. Я ведь никогда не задумывался, как, например, ты о том "что хорошо, что плохо". Я не жертва игр разума и его интеллектуальных ухищрений. У меня все гораздо банальнее. Я просто не вынес заданного моим же телом ритма. Вот и все. Правда, это изначально был ритм саморазрушения. Оно - мое тело, - первый ткнул пальцем в неразорванный мешок, - всегда было к этому склонно. Ну там так же панк-рок, грандж, наркота, тюрьма, женитьба... А потом все это перегорело и окунулось в такую жуткую бытовую рутину, которая, как ни странно начала новый цикл этого же саморазрушения. Только уже, как бы не на физическом уровне, а глубже. Внутри... Я, наверное, сумбурно формулирую, но это действительно сложно понять. Даже если твое тело жило в похожем круговороте, то это только внешнее сходство. Если копнуть, можно сразу заметить нашу разницу. Разные измерения. Разная мера. Мы с тобой можем лишь попытаться понять и почувствовать телесную жизнь друг друга... Вообще, давай, поднимай задницу - будем смотреть мое.
Второй встал и чтобы хоть сколько-то прийти в себя потряс головой:
- Было бы сказано, командир! Давай распакуем, - второй, легонько пнув пакет, достал из заднего кармана джинсов складной нож и грубо распластал полиэтилен:
- Вот, любуйся на красавца! От локтя почти до соска татуировка наколотая "жженкой" - огнедышащий дракон. Твое?
- Да. Мое... - первый присел на корточки и провел рукой по разрезанному ножом животу тела, - только вот со стороны узнать его гораздо труднее. Я тысячу раз видел его в бане, в душе, на пляже, когда оно занималось сексом с женщинами, а сейчас смотрю, как на посторонний предмет. Стол или стул? Никаких эмоций. Давай, помоги полностью достать.
Путники, замаравшись в потекшей из живота тела крови, неловко вытащили его из мешка и положили параллельно второму, точно так же раздвинув руки и ноги.
- Смотри, твое ниже ростом. Да и волосы светлые. Кстати, чем-то похоже на тело Курта Кобейна. Не находишь? - второй, ощерив неровные вампирские зубы, сдавленно засмеялся.
Первый дежурно улыбнулся, было заметно, что мысли его где-то далеко:
- Пожалуй. Мне кто-то об этом уже говорил. Хотя для сравнения неплохо было бы увидеть тело Кобейна голым и с распоротым брюхом.
Второй хихикнул:
- Вечная человеческая проблема. Проблема фаллоса и мошонки... Кстати, я сразу заметил что у него руки чуть не по локоть в кожаных феньках. А когда я его убивал, на нем еще болтались алюминиевая выкрашенная розовым лаком для ногтей свастика, монетка с вырезанной "анархией", а на джинсах небольшой такой замочек без ключа. Я всю эту херню в реку выбросил.
- Правильно сделал. Это всегда было лишь атрибутикой. Хотя такая мишура в то время казалась ему самовыражением. Если же думать шире - оно никогда не было бездарным. Всегда писало неплохие песни. У него была музыкальная одаренность. Даже в тюрьме оно, не имея музыкального образования, играло на трубе и бас-гитаре... - первый озадаченно потер ладонью небритый, с редкой светлой щетиной подбородок, - Ладно, хватит о них. Решение принято. Давай закапывать.
Путники, шатаясь от усталости, сбросили обнаженные тела в приготовленные для них ямы и, активно размахивая лопатами, начали сыпать на них перемешенную с гнилью землю. Когда эта работа была закончена, первый взял таблички и, счистив грязь, воткнул их на надлежащие места:
- Знаешь, - он пристально посмотрел на второго, - У тебя не возникает ощущения какой-то незаконченности? Неопределенности что ли?
Второй распрямил спину:
- Ты о чем?
Первый притаптывал землю на засыпанной яме:
- Еще там, у фургончика "хозяина здешних мест" мне показалась странной одна вещь. Номера. Номера наших тел различаются всего одной последней цифрой. У меня 41, а у тебя 42. Знаешь, что это значит? Это значит, - с каждой фразой он все активнее прыгал в липкой грязи, - что наши тела там, - первый показал левой рукой в сторону города, - были духовно очень близки. Да. Они наверняка были друзьями. Хотя лично я в дружбу не верю.
- Мне кажется, что это чушь собачья. Я тебя до момента заказа никогда не видел, тем более уж твое тело, - второй с силой хлопнул лопатой по хорошо утрамбованной глине, - хотя за своим я наблюдал очень пристально, - второй сорвал тоненький прутик, торчащий из под ржавой бочки.
Первый достал из пошарканного кожаного жилета сигарету и зажигалку:
- А при жизни тел, мы и не могли друг друга видеть. Ни одна сущность не увидит другую, пока ее взгляд замутнен смердящей жизнью данного ей тела.
- Но другие то тела мы могли видеть. Ну, те, с которыми, скажем, общались наши, - второй заметно нервничал.
Первый нервно чиркал зажигалкой:
- Видимо нет. Сущность видит очень избирательно и сфокусировано. Она видит лишь свое тело и зыбкие контуры других тел. Ты бы никогда не рассмотрел на моем теле ни розовую свастику, ни грязные кобейновские патлы. Ты стал видеть все это, когда я принял решение от него избавиться.
- Тогда почему мы-сущности и друг-друга, то никогда не видели до того дня пока не приняли одинаковые решения - покончить с этими, - второй указал штыком лопаты на подсыхающие в, лучах стремящегося в зенит солнца, могилы.
Первый задумчиво прикрыл белесые глаза:
- Видимо - это замкнутый круг. Это подобие трамвайной линии - круг. Ты не увидишь меня, пока я не приму решение избавить себя от тела. А я не увижу тебя, пока ты не сделаешь то же самое. А там - первый устало кивнул в сторону, шумящего города, - тела могли общаться, но только друг с другом, а не с нами. Получается, что им в какой-то степени повезло больше. Хотя от них никогда ничего не зависело. А у нас всегда был выбор, и все зависело от нашего решения. От осознанного решения... Только избавившись от них мы начинаем видеть нас.
Со стороны города отчетливо донеслась бодрая песня, расказывавшая о любви парня к своей подруге и их неземном счастье. Второй внезапно изменился в лице, ссутулился и, словно подкошенный, сел на корточки:
- Знаешь, что, - его слова звучали как-то прерывисто, но не выражали никаких эмоций, - мы ведь их уже давно зарыли, да? А почему мы не утрачиваем антропоморфности, почему мы до сих пор выглядим как они? Мне говорили, что это временно, пока мы их не зароем. Мы их зарыли. Но я отчетливо вижу, как ты куришь сигарету, я вижу глину на твоих рваных кедах, я чувствую, что по мне течет пот - мне ужасно жарко под этим гребаным солнцем. Я по-прежнему чувствую запах этой нестерпимой вони... Может быть мы не выполнили какого-то условия?
Первый бросил окурок в бензиновую лужу:
- Мы все условия выполнили. Но может быть дело здесь не в нас?.. - его правая бровь начала нервно дергаться, - Быть может, кто-то другой их не выполнил? Может быть этот другой, - он с беспомощной улыбкой покосился на нестройные ряды торчащих из мусора табличек, - не выполнил каких-то условий? А может быть, он не выполнил всего лишь одно условие..., - по лицу первого покатились крупные градины пота и он истерически засмеялся, - да, чет возьми! Он не выполнил всего одно условие! Всего одно, малюсенькое условие! Он просто отказался делать свой выбор! Он просто отказался отказаться от тела! Он просто по-прежнему жив, там! - в который раз желтый палец уткнулся в прозрачное небо города. - Значит нихрена и не случилось, блядь, - ты посмотри, мы дейсвительно такие же, как и были тогда! Мы такие, потому что кто-то другой не такой. И что самое дикое - мы ничего о нем не знаем, - первый разразился очередным приступом хохота, - и нам никто о нем не скажет! Начальник - немой! Мы сейчас - заложники своего выбора, своей свободы воли! Мы останемся такими, пока ты - неизвестная сволочь не совершишь свой гребаный выбор! А если ты его не совершишь?!! Кто ты?!! - первый с силой ударил одну из алюминиевых табличек, - Кто?!! 40, или 43?!!! - он обессилено опустился на липкую траву и из его глаз покатились неестественно крупные слезы.
Второй молча взял лопату и, свесив голову, побежал к домику начальника свалки:
- Я убью его!
Первый попытался подняться, поскользнулся и, сильно ударившись о край металлической бочки, потерял сознание...
- Открывай, сука!!! Выходи!!! Тебе не жить! - Острый штык лопаты сантиметр за сантиметром рассекал физиономию улыбающегося Буратино, - Кто он?!! Сороковой или сорок третий?!! Или их больше?!!!
Дверь слетела с петель и уродливо рухнула возле вагончика. Разъяренный второй вбежал в зияющий дверной пролет и остановился. В аккуратно обставленной маленькой комнатке никого не было. За спиной послышался звук падающей на металлическое крыльцо фургончика таблички "Noli nocere!" Второй вздрогнул...