Боковое место в начале плацкартного вагона - отличный наблюдательный пункт: весь вагон просматривается. Люди выходят в проход и не догадываются, что выходят ещё и на сцену моего воображения. Не очень-то богатого, но всегда готового откликнуться на всякое движение одномерным междометием: 'А?'. Поэтому, наверное, люди и маячат туда-сюда безо всякой боязни уколоться о перо гоголя-моголя-с-боковой-полки. Кто с кружкой, кто с полотенцем, кто с сигаретой. В майке, трико, или при галстуке. В платье для случая и в мятом халатике...
Проводница хлопотунья. Разбудила меня ночью. Сказала, что в соседнем купе место освобождается, может, мне лучше туда перейти. Я недоумеваю: почему? Но не сержусь, говорю: мне и здесь хорошо. А она настаивает: мол, соседка здесь у вас... Дальше она перешла на шёпот, так что я и не понял, чем плоха моя соседка, но ответил: ну и пусть, я все равно останусь здесь, спасибо...
Доверительный шёпот в ухо о плохой попутчице - это, согласитесь, интригующе. Проводница ушла, а с ней и мой сон. О какой соседке шла речь? слева? справа? внизу? Сколь я ни ворочался, сколь ни вглядывался, ни вслушивался в темноту ночного вагона, ничего 'такого' не было. И воображение потихоньку стало возмещать отсутствующее в реальности. Жуткий содом завладел вагоном. На полках и в проходах, под замызганными одеялами и на заплёванном полу - всё хрипело, стонало и взвизгивало. С треском рвались халаты, распираемые раскалённой плотью домохозяек. Выстреливали резинки подштанников добропорядочных семьянинов. И всё тонуло в воздухе, сгустившимся от запаха изо рта проводницы. И черти заходились в страшном хохоте, таращась в черное окно. И все раскачивали вагон, раскачивали... И несли его с грохотом сквозь бесконечный туннель прямо в преисподнюю. Через станцию содомскую...
... - Это какую же станцию он проехал?
- Да вот такую-то.
Уши проснулись раньше глаз. А вот когда глаза мои проснулись, то тут же послали донесение головному мозгу: проспал!!! чёрт! Совсем светло, а обычно я приезжал на рассвете! Но, может, и нет ещё, может... может, поезд у них опаздывает.
Я снова прислушался к продолжающемуся внизу разговору:
- Выпрыгнул?! На ходу?!
- Да. Он сначала чемоданчик кинул, а потом сам.
- Как бы не разбился.
- Да ничего. Скорость-то еще не успели набрать.
- Проспал парень...
- Со всяким может случиться. Проводница обязана будить...
И мне стало как-то всё равно и боязно одновременно - и за земляка, выпрыгнувшего на ходу, и за себя. Смотрю на часы: да, мог бы уже и не просыпаться, а досматривал бы свой идиотский сон. Гоголь, блин, суровый дант!
И все же надежда какая-то теплилась. Я неторопливо, этак с достоинством, спускаюсь, обуваюсь, и интересуюсь, как бы между прочим:
- Это какая же станция была?
- Да вот такая-то, - отвечают.
Я - ничего, продолжаю завязывать шнурки. Закончу, думаю, завязывать и тоже выпрыгну.
В тамбуре дверь еще была открыта, но за ней всё так мелькало... Эх, чемоданчика нет! Он бы хоть удар смягчил. Прикрыл дверь и пошел к проводнице:
- А что, - вызывающе интересуюсь, - мою станцию проехали?
- А что, - ехидничает она, - тоже проспал?! - мол: как вы все надоели! Хоть бы вы все повыпрыгивали!
А потом смягчилась и утешила (не впервой утешать проспавшего пассажира!):
- На следующей выйдете, это через полтора часа будет, и сядете на обратный пригородный, всего десять минут там подождете.
Я вернулся к своим соседям. Те уже убрали остатки завтрака. Кто-то опять лёг. Кто-то тупо уставился в окно. Не разговаривали. 'Умаялись за ночь-то...', - хмыкнул я.
- Не хотите кофе?
- Не откажусь, спасибо!
Соседка, полноватенькая, домашнего вида женщина, сама сходила за кипятком, высыпала в него содержимое пакетика Нескафе, и с улыбкой придвинула мне чашку.
- Спасибо!
Она еще и карамельку дала.
И что такого плохого увидела в ней проводница!? Соседка как соседка. Добрая женщина. Надо бы отблагодарить её как-нибудь, завести умный весёлый разговор.
- Вот прёт водитель! - говорю я голосом героя Зощенко.
- Да, - отвечает, - скорый поезд. А вот ночь мне бесконечной показалась. Всё какие-то кошмары снились. Черти в окно стучали... Сама летала...