Аннотация: - Гром и молния... - вдруг проговорила Ванесса не своим голосом, замирая на стуле. - Громовая погода. - И добавила, секунду подумав: - Доннерветтер... - Ты что? - поинтересовался я. - У тебя глюки? - Ваджо... - медленно произнесла она, с тупым выражением глядя перед собой. - Что ваджо? - не понял я. - Ва-ад-жо... ва-ад-жо... - раздельно и внятно повторила Ванесса, а потом глаза ее закатились и она медленно поползла со стула на пол - я едва успел ее подхватить.
Обломки
Начальника склада магических болиголовок, нашего главного в поселке промышленного объекта, зовут Кременчуг Исаакович - в честь британского ученого Ньютона. Как и всякий режимный объект, склад по периметру плотно обсажен люпинами. В посадке издревле вьют свои гнезда пищухи, или сеноставки, животные мудрые, наподобие мелкого зайца, которого боши в Германии, кстати, так и зовут Pfeifhase, свистящий заяц - то есть выходит, что там он у них свистит, в то время как на российских просторах пищит, и в этом, наверное, скрыта какая-то еще не понятая диалектика.
Вообще систематика пищух, как заявляют ученые, крайне неустойчива и её разработка далека от завершения.
Ну так занимайтесь же, ёжкин кот - завершайте уже эту свою систематику! А то в стародавние времена, помню, когда денег в бюджете еще было полно от социализма, ученые целыми днями сидели в своих НИИ и чаевничали - у меня бабка такая, раздулась уже от чая, неясно даже как она ходит, столько в ней вечно жидкости от традиционного в нашей стране напитка.
Но ничего, в Перестройку ученым этим дали с их чаепитиями окорот: некоторые вообще умерли с непривычки, а другие куда-то все подевались, так что лет двадцать у нас, почитай, вообще никаких ученых не было, одни торгаши и менеджеры... и еще косметички, чтобы женщинам делать красиво. Бабка моя наверно лет тридцать уже в этом бизнесе - в смысле не ногти им делать - ну, женщинам, а всякие мази-лосьоны для женского тела или не знаю уж там для чего - то есть оптом и в розницу. Молодец у меня бабка - даром что еле ходит. "А иначе - без кремов и мазей - женщина попросту угасает", - так она всем говорит, то есть своим постоянным клиентам...
Видимся мы теперь редко - всё это у меня в прошлом: и бабка, и многое другое - всё осталось там, на малой родине, то есть в областном городе, отсюда за сто с лишним километров. А почему - об этом немножко попозже.
...У нас тут случилась история... не знаю даже как и начать.
Был тут один цыганчик по имени Роко - уж настоящее ли это его имя, не интересовался. Может, по паспорту он Джабраил, или как-то иначе - какие бывают нативные имена у цыган?.. Старуха Изергиль... или кто там еще.
А может быть имя Роко было каким-нибудь сокращением, и звали цыганчика не Джабраилом, а Рокамболем, к примеру, или Рокамадуром, впоследствии умершим - как персонажа писателя Хулио Кортасара, который, конечно же, тоже давно умер, несмотря ни на что, да и помнят о нем в нашем городе я, пожалуй, и еще, может быть, семь человек: всё сплошь замшелые старушки.
Вообще с именем Хулио жить можно только в Латинской Америке, я так считаю. Здесь бы у нас такому Хулио просто не давали проходу, и никакого писателя бы из него не вышло - сидел бы он максимум где-то в приемном пункте стеклопосуды, да и то по большому блату. Хотя Хулио означает попросту Юлий, тоже нерусское имя. "Как корабль назовешь... - говорят корабелы, - ...так он и поплывёт".
И этот Джабраил был у нас в городке лётчиком. То есть не то чтоб таким как герой Мимино в исполнении Кикабидзе, а просто летчиком сельхозавиации, на кукурузнике, как его раньше все называли, когда Хрущев только еще вводил кукурузу в доисторические времена.
Кукурузники эти, кстати, выпускаются и по сей день, но сейчас уже, понятно, не из фанеры и каких-то там склеенных чурочек, а из разных пластмассовых композитов, из карбона какого-то и всего тому подобного.
Как Джабраил выучился на летчика, история умалчивает - для этого надо было, наверно, рассориться со всеми баронами и ихним цыганским табором, иначе бы парню вряд ли позволили бросить народный цыганский промысел и на долгие три года отправиться в лётную школу... Хотя и такое в принципе тоже бывает: может, его поддержала в этом проекте какая-то девушка, в смысле зазноба, или приятели... или он сам возмечтал о небе, чтобы выучиться летать как птица - это, наверное, тоже вполне по-цыгански, хотя и нечасто случается.
Короче, у этого Роко - или же Джабраила - имелась серая "Волга", доставшаяся ему в наследство от его цыганского дедушки, и Роко, когда выдавалась минутка, возил на ней по клиентам нашу местную знахарку - волшебницу Творогиню, как ее все у нас называют. Сама она, понятно, величала себя берегиней, но это прозвище, в отличие от Творогини, у нашего циничного в целом местного населения как-то не прижилось.
Выглядела волшебница вечно бледно, как какая-нибудь анемичная фурия; волосы, если выбивались из-под платочка-банданы, торчали мышиными хвостиками. И кожа... это как есть в лесу трубчатые грибы, моховики всякие или еще какие-то - так у них под шляпкой такое всё вроде губки... Ну вот такая кожа и была у Творогини - отсюда и ее прозвище. С такой кожей, понятно, ей никуда в народ ходу не было, даже в сельпо бы наверно продавщицей не взяли, чтоб не пугать народ - но тут у нее хватило силы и веры в себя возвыситься над аморфной массой трудящихся и всё превзойти, как и положено знахарке и целительнице.
За руль "Волги" сажали кавказца Зурабку - у Роко прав на машину, несмотря на порядочный лётный опыт, отродясь не бывало, - так что они с Творогиней важно восседали на заднем сиденье, а Зурабка спереди крутил бублик, как кое-кто лихо зовет руль у автомобиля.
"Спасибо за зов... - говорил, входя в дом, весельчак Роко, - ...на конференцию в Азов..." - и крестился на красный угол. Народный юмор, иначе это не назовешь; у нас тут вообще народ не прочь пошутить, несмотря на скромный быт и суровую, снежную зиму.
Зурабку отпускали на пару часов похалтурить, Творогиня направлялась в закуток к больному, а Роко устраивался с домочадцами за столом в "зале" со своими краплеными картами.
Время летело незаметно. Денежки из кармана главы семейства постепенно перетекали в карман к Роко и в ридикюль Творогини. Событий у нас тут немного, так что порой и болезнь воспринимается как событие - особенно если врачи в больнице тупят и разводят руками.
А потом заболел непонятным недугом начсклада Кременчуг Исаакович.
Вначале скорую вызвала прямо на точку наша местная путана Ванесса Передоз: Исакыч в своей служебной машине, в которой она "совершенно случайно" оказалась, не подавал признаков жизни, разве что немного дышал - но и это делал без большого энтузиазма.
Затем, через пару недель, Исакыча обнаружил в кювете дэпээсник Сережа и тут же вызвал по рации подмогу. Сережа был нечист на руку, и приятели-пепсы, знавшие об этой его слабости, звали его Серый-Спиздяй и били нещадно за клептоманию - но всё же не до смерти, за что Серега друзьям был искренне благодарен.
В общем, к приезду подмоги никаких улик или чего-либо ценного в машине Исакыча уже не оставалось, а сам Исакыч, как и в случае с Ванессой, не подавал признаков жизни, не считая поверхностного дыхания.
Подмога составила протокол, трактор принялся тащить машину из кювета опять на дорогу, а Исакыча тем временем увезли на скорой в больничку. Там ему сделали различные снимки мозга... - и ничего не обнаружили.
Каких только болезней ни существует на свете! У африканцев, как говорят, под кожей вообще живут огромные черви, которые могут высунуться наружу в любом месте и вызвать там воспаление: тропическая медицина это даже не медицина, а в большой мере животноводство - столько там у них паразитов.
Короче, начскладу дали два месяца отпуска по здоровью, а Творогиня в очереди за хлебом в сельпо как-то обмолвилась, что Исакыча "сглазили" - и все стоявшие рядом с ней кумушки тут же согласно закивали головами.
"Или обнюхался болиголовками... - предположила одна из дам и прибавила строго: - Вредное производство...". Кумушки снова согласно закивали.
Если кто-то еще не понял: склад магических болиголовок это местный фольклор. Это не стратегический объект с какими-нибудь минами и ракетами, а вредное биопроизводство, которое нам в поселок власти пристроили еще в древние времена в целях массовой обработки растительного сырья. Поэтому и люпины растут вокруг периметра: люпин - это тоже та еще штучка, он накапливает азот, а от азота до динамита, как это наверно известно, всего лишь один шаг. "Мы мирные люди... - говорят у нас отдельные граждане. - ...Но наш бронепоезд стоит на запасном пути..." - и кстати врут, поскольку железной дороги у нас не было сроду и все продукты завозятся автотранспортом... - ну или по речке, на небольших служебных суденышках типа плоскодонок, из деревни Габдюково: там у них имеется железнодорожная станция с красивым названием "71-й километр". А речку нашу называют Инзер, но это пока по сюжету неважно...
Когда одинокому человеку беспокойно, он первым делом перестает мыть посуду.
Я человек одинокий, даже в редакции нашей местной малотиражки у меня практически никого - кроме старушки-секретарши, сосланной к нам еще при Хрущеве, да пары "рабкоров", как это называлось в прежнее время - то есть волонтеров по-нынешнему, доставляющих мне какой-никакой новостной материал.
В общем, раковина в кухне в доме для малосемейных уже с неделю только наполнялась грязной посудой, которая стояла теперь повсюду: на столе, на буфете и на подоконнике. Меня мучили мысли, и до посуды не доходили руки.
Женщины как-то уж слишком серьезно воспринимают известные отношения - ну, секс и всё прочее. Они как бы всё время желают принадлежать, гордо говорить подругам "мой мужчина" или, еще лучше, "муж"... то есть красоваться своим статусом полезной и желанной особи. Просто амуры их редко устраивают, им хочется большего: надежности, что ли, или не знаю чего там еще... И вот потому я здесь, в этом гадюшнике с заводиком фармпрепаратов, с цыганом-лётчиком, распыляющим на люпины инсектициды и с волшебницей Творогиней, которая лезет во все местные дыры где надо и где не надо.
В областном городе у меня была история... Ее муж занимал высокий пост, во мне она находила романтизм и задор одновременно, какую-то, как она говорила, родственную душу... Потом муж повредил позвоночник в автоаварии, шансов на поправку у него не было никаких... в общем, мне нужно было решать... решать наше с ней будущее. И я выбрал этот гадюшник в глуши и нашу газетку с тиражом в две тысячи экземпляров; у нее даже нет абонемента, коммунальщики по приказу мэра просто задаром разбрасывают ее в домах по подъездам.
Ну и горы немытой посуды - как следствие.
Исааковича в принципе было кому сглазить: завскладом фармпредприятия - должность ответственная. Да и болиголов, или "кониум" по латыни, содержит тьму алкалоидов - им даже отравили Сократа... во всяком случае это утверждают в поселке некоторые умники, включая библиотекаршу, а также учителку биологии "жужелицу Оксану", как называют ее старшеклассники.
Исакыч, понятное дело, никакой не Кременчуг, а банальный Моисей, каких множество, с промышленным техникумом за плечами и, очевидно, кучей левых гешефтов, как это принято у людей, которые что-либо охраняют. Кременчуг, откуда он родом, Исакыч без конца и без меры поминал по приезде, когда ему надо было себя как-то позиционировать среди местного населения - меня тут тогда еще не было.
Народ у нас, как я уже говорил, с большим юмором - возможно, под действием фармпрепаратов... и вскоре Исакычу прицепили этот его Кременчуг вместо имени. Ведь сказать "Моисей" без улыбочки удается не каждому: кто-то непременно имеет при этом в виду сорок лет по пустыне, которые проблуждали несчастные иудеи благодаря своему сусанину, кто-то манну, даром валящуюся им с неба, а кто-то скрижали, полученные на горе Арарат историческим Моисеем якобы непосредственно от исторического Яхве... Кременчуг в этом смысле действительно гораздо нейтральнее...
Ну вот, с местными именами и прозвищами в моем рассказе постепенно воцаряется этимологическая ясность, слава Природе. Осталась еще Передоз...
Ванесса и правда напоминала своим фенотипом известную французскую актрису, многолетнюю спутницу Джона Деппа, и до известного случая коллеги в проститутошном кругу звали ее по-приятельски Парадиз... - ну, пока она не передознулась с клиентом и не угодила на месяц в больничку. С тех пор стали говорить Передоз, а про Парадиз начисто забыли, тем более что во Франции ее двойница звалась Паради, без "з" - французы любят глотать заднюю букву... да и вообще всякие буквы.
А Депп, кстати, в прямом переводе означает "придурок" - такая вот выходит тут у нас серия разоблачений. В принципе Передоз всё же как-то солиднее нелепого "парадиза", то есть по-русски рая... - ну, на мой журналистский взгляд, естественно.
Вот что я недавно заметил... Такое наблюдение: бывает, женщина ну просто подходит тебе, даже если она ничего не делает, и не интересуется особо твоей персоной, и даже у нее кто-нибудь есть вроде какого-то мужика... Но ты чувствуешь... притяжение, что ли. И текст, ну в смысле что она говорит, неважно по какому поводу - текст весь ложится в масть, то есть в нем нет ничего лишнего...
Или наоборот: какая-нибудь вполне себе смазливая тёлочка принимается флиртовать, и намекает про свободный вечер сегодня, и даже духи у нее вроде не раздражают... а ты чувствуешь ну как бы отторжение, фальшь какую-то, что ли... Как будто тебя разводят.
Это как, помню, еще в областном городе меня загребли в ментовку после какого-то мордобоя у бара, да еще и с убийством, и я выходил по опросам последним, кто перед смертью видел убитого - это даже на камерах было видно.
Но только это у них на меня и было - никого я не убивал, а что костяшки у меня на руках были ссажены, так это нормально: когда все дерутся стеной, надо же как-то пробиваться - ну в смысле вон из этого места, пока не проломили башку или не начали стрелять.
Ну и в общем следователь... Вот уж он был точно как женщины этого самого вышепомянутого второго типа, что из моих наблюдений: и пах вкусно, и смазлив был какой-то вполне себе мужественной красотой без перебора брутальности - такой крепкий ментовский пацанчик, по-своему симпатичный... Я потом посчитал: я на допросах у него отсидел почти что шестнадцать часов, две полных рабочих смены... И чего только он ни выдумывал, какие ловушки ни строил...
На третьем часу допроса я тоже придумал ловушку: стал бледнеть и валиться со стула типа в обморок - и повторял это потом еще четыре раза, так что в конце концов ему всё надоело и меня с извинениями выпустили. А может у них вскрылись какие-то новые обстоятельства дела.
В общем, суть тут, как мне кажется, в притяжении молекул. Бывают женщины с подходящими тебе молекулами, а бывают наоборот - и тут хоть кол на голове теши, ничего путного с такими вместе не получится...
Молекулы Ванессы как-то меня притягивали. Ведь дело тут не в профессии женщины или, скажем, ее должности и образовании - молекулам должность по барабану, молекулы субстанция беспристрастная, сродни, я бы сказал, абсолюту - если его понимать в философском смысле.
Ванесса тоже, кажется, чувствовала притяжение - но при этом как бы стеснялась своей рабочей специальности и нашей с ней разницы в социальном статусе.
В принципе, это очень даже приятно, когда женщине в отношениях немного неловко, когда она не подает себя этакой вамп, которой ручей по колено: мол, белье у нее от Версаче, облик валькирии буквально прирос к коже и сделался второю натурой...
Очень смешно наблюдать за такой валькирией утром, с ее помятыми со сна лицом и ночнушкой, со спутанной гривой, в которой при внимательном взгляде можно заметить секущиеся концы волос... ну, или проросшие корни какого-то уныло-пегого цвета. В общем, весь этот фарс с вампом - штука весьма на любителя... к каковым я себя безусловно не отношу.
"В мире нет прекрасней одёжи, - писал один поэт, кажется Майкопский, или как-то похоже, - ...чем бронза мускулов и свежесть кожи". То есть в принципе можно ходить голым - так он, наверное, полагал, - но надо всё-таки мыться, загорать на солнышке... ну, и ходить в качалку - иначе откуда возьмутся мускулы?..
Ничего этого - ну, в смысле загара и мускулов - у Ванессы не наблюдалось... - а притяжение к ней я всё-таки чувствовал.
А потом вдруг в субботу свалилась недалеко от поселка какая-то часть японской ракеты из космоса.
Выгорел чуть ли не гектар леса, едва потушили, потом приезжали эмчеэсники, а потом заявились целым кагалом японцы: выяснять как это всё у них получилось. Силовиков, понятно, прислали с японцами из Москвы, в поселке стало тесно, и на окраине за двое суток возник особый купольный городок - привезли вертолетами какую-то строительную новинку.
Тут же крутился Сенечка Щекотилов, районный уполномоченный УФСБ, хорошо мне знакомый по вводной беседе, которая у нас состоялась когда я принимал под себя газету.
- Пурукуми йо? - нахально лез он то к одному, то к другому японцу, используя финский за незнанием иных наречий. Да и финский был учен им еще в бытность фарцовщиком, в питерской Гавани, возле "Прибалтийской", которую финны, в свою очередь, чисто по-русски называли "Пильски-бильски" - таксисты очень над этим смеялись, валютные проститутки тоже; времена вообще тогда были в целом веселые, хотя на сегодняшний взгляд уже доисторические: не было ни айфонов, ни компьютеров - разве что у силовиков, да и у них они были привозные, импортные - и к тому же размером с просторную комнату.
- Исчезни, фарцовщик... - рявкал из-за спины японца квадратного вида силовик-москвич. - Застрелю нах...
- Чего сразу застрелю?.. - пытался отстоять свои права на японскую жвачку Щекотилов.
- Ну... считай что ты довыеживался... - мрачно констатировал силовик и лез за оружием подмышку.
- Я боксер! - вдруг переходил в наступление Сенечка.
- Мертвые боксеры опасности для общества не представляют... - равнодушно объяснял ему его оппонент. - Ложись вот там в углу у двери.
- Чего это? - пробовал в последний раз попетушиться уполномоченный.
- Чтоб ближе было потом тащить. И крови меньше натекло...
- Ладно... - признавал поражение Сеня и показывал чужаку удостоверение. - Но ты очень-то уж не фрякай...
- А я и не фрякаю, - возражал чужой силовик. - А если бы я пальнул? - Он хмурился. - А если бы рикошет - и в меня?.. Думать надо головой...
Всё это пересказывали мне, как представителю СМИ, Творогиня с цыганом-лётчиком, проникшие, понятное дело, в купольный городок чуть ли не первыми и теперь распространявшие в поселке подробности быта японцев и наших силовиков, поднимая тем самым свой рейтинг всезнаек для дальнейших афер с лечением и карточными фокусами.
Творогиня с цыганом вообще зачастили ко мне в редакцию - так же как и Ванесса. Причем приходят они, понятное дело, порознь и жалуются друг на друга немилосердно. Не понимаю пока, признание ли это наконец авторитета редакции как центра нашей местной культуры или же хитроумная афера, чтобы подвести меня под монастырь, как это говорилось при царях и буржуях.
В дверь негромко, но уверенно стучат.
- Войдите... - откликаюсь я.
На пороге Творогиня.
- Чего изволите, Марфа-посадница? - шутливо задаю я тон беседы. Работы с номером полно, и мне хочется поскорее выпроводить целительницу.
- А что, батюшка, ты про Исакыча-то не спросишь? - интересуется Творогиня усаживаясь. - Чего не спросишь-то? Аль не интересно тебе? Али знаешь уже?..
- А что спрашивать-то? - уточняю я, называя знахарку официально по имени-отчеству, приводить которые здесь нежелательно.
- Ну... что обычно спрашивают про болящих-то? - поясняет Творогиня. - Какая динамика, какой прогноз...
"А она начиталась учебников..." - думаю я про себя.
- И какая динамика? - вынужденно интересуюсь я.
- Обмороки прекратились. Обращение практически завершено.
- Какое еще обращение? - вскидываю я брови.
- Да уж такое, мил человек. Это, как говорят, не нашего ума дело, - продолжает знахарка на удивление серьезным тоном. - Исакыч-то уже не очень даже и человек...
- Как так? - Я начинаю сердиться на мою незваную посетительницу.
- Да уж так... - отвечает она. - Ты сам-то работник здесь новый, пришлый... - может, узнаешь что-то, ну, там где ты жил до этого... что тут у нас происходит. - Лицо ее совершенно серьезно. - Исакыч-то в темноте светится... - Она сглатывает, медлит. - Да и Роко ночами мечется - всё порывается куда-то...
- Ну, он же цыган... - подсказываю я. - А ты что же... с Роко?
- Ну... я всё-таки женщина... - отвечает она без тени смущения. - Не на облаке ведь живем...
Я мельком представляю себе их ночные ласки, и мне становится неуютно.
Мы еще немного болтаем о японцах, об их поврежденной ракете - и Творогиня наконец отправляется восвояси.
На следующий день, незадолго перед обедом, без предупреждения заявляется Роко.
Беседа с ним происходит в обратном порядке: сперва мы болтаем о японцах, об их поврежденной ракете, потом разговор заходит о Творогине.
- Она вообще странная... - замечает без выражения в голосе Роко.
- В каком смысле? - уточняю я.
- Нет, в отношении ее дара это всё точно, - заверяет он. - Она и слышит, и чувствует, и может лечить... по крайней мере невротиков.
- Но... - подсказываю я.
- Но вот эти беременности... - произносит он.
- Что за беременности?
- Она беременеет... ну, каждый квартал примерно. - И Роко в недоумении разводит руками. - А потом всё само собой типа рассасывается. Тест из аптеки сперва показывает... а потом снова нет. Разве такое бывает?
- Нет. Это реально какая-то аномалия, - соглашаюсь я.
- Вот и я так считаю...
Роко с видом заговорщика-революционера прощается со мной и исчезает за дверью.
Ненавижу четыре часа дня. В это время я как раз заканчиваю "первую смену", досматриваю текущую почту, делаю себе какие-то заметки на вечер, а затем скорым шагом добираюсь до своей квартирки, что-то обедаю - и пристраиваюсь привалиться на сиесту, как я ее про себя называю: мой обязательный часик-другой полезного сна, который позволяет восстановить силы перед вечерней работой.
И вот как раз в это время у соседей со всех сторон начинается грохот. Приходят с работы подвыпившие уже работяги, являются с продленки и принимаются визжать и носиться дети - в общем, поспать мне удается много если через раз, в прочие дни я только верчусь на линялом диване и злюсь на весь мир. Конечно, и просто полежать часик без сна тоже полезно... но вот если б еще не злиться...
Одного из моих волонеров-рабкоров зовут Литератор Какафка, он из обезьян... ну, то есть так он рассказывает свою биографию, если ею вдруг кто-то заинтересуется: дескать, родился в областном городе, в зоопарке, мама шимпанзе, отца не помню... С первых дней получал от ученых особые укольчики. К третьему году жизни шерсть на теле вся повылезла, прикус исправился. Семи лет был отдан в спецшколу для недоразвитых, где вскоре продвинулся и был переведен сразу в последний класс. Ну а потом всё как обычно: нормальная средняя школа, филфак местного педвуза, два года условно за какую-то драку в поддельном ирландском пабе - и вот Какафка у нас: кто еще возьмет его на гуманитарную службу с судимостью, а тем более в прессу?
Зовут "нашу обезьяну" Степаном - это я точно знаю из документов, - но уж очень его история дикостью напоминают некоторые неудобочитаемые рассказы Кафки - отсюда и кличка Какафка... - я уже говорил, что юмор у нас тут - одна из важнейших составляющих повседневной жизни, типа селедки или подсолнечного масла, без которых никак. Иначе всё просто замрет и развалится...
От шимпанзе Степану достались необычайно кривые и волосатые ноги, выступающие надбровные дуги и массивные брови, как у бывшего генсекретаря Брежнева, ныне усопшего - видимо, Какафка пытался их брить или подстригать, чтобы поменьше походить на обезьяну. Но волос он потому и волос, что растет тем гуще, чем больше его стригут.
В последнее время они, то есть Какафка и Гертруда, вторая моя волонтерка, всегда просятся на выезд вместе - ну, в смысле на журналистский поиск жареных фактов у нас в городке - и это меня беспокоит: между ними наверняка завязалась известного рода связь, и мне даже кажется, что у Гертруды наметилось брюшко, хотя пока она умело скрывает его под свободной одеждой.
Всё это не сулит редакции ничего хорошего, как я это понимаю: вначале декрет, потом роды, пеленки, потом последует бессрочный отпуск по уходу... а мне придется искать Гертруде замену... ну, или впрягаться самому в черновую работу "на земле", что мне по статусу уже несолидно. Хотя в мэрии у нас с недавних пор появилась пресс-служба - и может быть всё обойдется в конечном итоге без всякой Гертруды, будь она неладна с ее родовыми инстинктами: пресс-служба будет сливать мне новости перспективного характера, а Какафка - приносить с земли сведения о реализации планов руководства. Что еще требуется от содержания локальной газетки-малотиражки?
Посмотрим... Главное - это никогда не грустить, не отчаиваться и плюс еще много спать и хорошо кушать, что у меня, понятно, не всегда получается. И кстати пресс-службой заведует в мэрии одна хорошая девушка, вроде как бывшая сокурсница Гертруды... надо будет этим заняться.
Вообще, конечно, народу теперь раздолье: это неоспоримый факт. У нас даже дорожки в поселке почти везде замостили плиткой, реально как в какой-нибудь столице. А уж что до новостей - то мэрия тут, как мне кажется, порою даже переигрывает с электоратом: дескать, планируем то-то и то-то, ожидаем поддержки от граждан и всё такое. В общем, грех жаловаться: демократия, как это теперь говорится, в действии.
"Или же взять на место Гертруды Ванессу... - вдруг думаю я. - Она коммуникабельная, а остальное по ходу приложится..."
- Послушайте, Джабраил... - звоню я Роко в диспетчерскую на лётное поле кукурузников. - У меня просьба: увидите где-то в поселке Ванессу - попросите ее ко мне заглянуть.
- В редакцию или на квартиру? - деловито уточняет цыган-лётчик.
- Конечно в редакцию... - рассеиваю я его понятные подозрения. И тут же представляю себе Ванессу в своей кухоньке - полуодетую и вообще...
Вместо Ванессы, однако, после сиесты, часов около пяти, ко мне в квартиру в этот день ввалилась Гертруда и принялась трещать о событиях в поселке, значимость которых, на мой взгляд, позволяла отложить наш разговор на потом, до вечернего приема в редакции.
Я не выспался, у меня из-за чего-то ныли зубы - мне было реально не до Гертруды... и она, вероятно это почувствовав, быстро закруглилась с новостями и даже извинилась "за вторжение".
Я захлопнул за ней дверь, накрутил с десяток кругов по квартире, соображая не приложиться ли мне еще минут на сорок к дивану... когда с лестницы послышался вопль кого-то из соседей.
Я снова распахнул дверь на лестницу, в два шага проскочил площадку третьего этажа... - и ахнул.
Весь пролет вниз был залит кровью, как будто ее лили на ступени из ведра.
"Ведро это десять литров... - тут же подсказал мне мой внутренний процессор. - А в человеке крови максимум пять..."
Пролетом ниже в нелепой позе, вся окровавленная и однозначно мертвая, лежала Гертруда. Кровь на ступеньках еще дымилась.
Я туплю в таких ситуациях - в этом нужно сознаться, - что не помешало мне, однако, кинуть взгляд сквозь замызганное окошко на улицу.
С парковки от соседнего дома неторопливо и не привлекая ничьего внимания выруливала серая "Волга" Роко.
Конечно мне пришлось остаться дома - соседи уже вызвали ментов и опергруппа как раз выгружалась внизу из машины.
Следующий час всех нас опрашивали, в особенности напирая на меня, как последнего из видевших жертву живой.
Наконец и это испытание закончилось, я подписал бумажку о невыезде... - и снова было принялся кружить по квартире, соображая следует ли мне теперь ненадолго привалиться поспать... а затем плюнул, оделся и рысцой отправился в редакцию...
В приемной, у стола моей секретарши-старушки, меня поджидала Ванесса.
- Заходите... - вежливо пригласил я, отпирая кабинет и ощущая непонятную - или, наоборот, понятную - теплоту.
- Хотела пожаловаться... - без предисловий начала Передоз.
"И эта туда же, - подумал я. - Прямо поветрие какое-то".
- Сплю плохо... - продолжила Ванесса. - Вижу какие-то светящиеся нити... вроде галактик. И еще Млечный Путь...
- А еще? - без интереса спросил я, поддерживая разговор.
- А еще большой алюминиевый ковш...
- Ковш? - удивился я.
- Да, - подтвердила она. - И на нем надпись по трафарету, как в столовке: "Б.Медведица".
- Странно...
- Очень...
- Послушайте... - решился наконец я. - А что у вас сегодня вечером? Может, зайдете ко мне?
- Можно... - раздумчиво проговорила путана. - Сегодня как раз не моя смена. Но... - Она на мгновение умолкла. - Но у вас же сегодня в подъезде убили кого-то, мне кажется. Там уже всё прибрано, я надеюсь?
- Конечно, - заверил я. - Оперативники давно отбыли, тело увезли, и в подъезде наверняка всё помыли...
- Я приду в полдесятого... - проговорила Ванесса поднимаясь.
- Жду вас, - попрощался я. - До скорого...
Домой в девять я летел как на крыльях - давно уже такого не было. "Сразу предложу ей полставки Гертруды, - думал я на ходу. - А там посмотрим".
Ровно в полдесятого в прихожей звякнул звонок.
Мы уселись на кухне, немного выпили красненького, а затем славно поболтали ни о чем, о каких-то пустяшных новостях на поселке.
- Гром и молния... - вдруг проговорила Ванесса не своим голосом, замирая на стуле. - Громовая погода. - И добавила, секунду подумав: - Доннерветтер...
- Ты что? - поинтересовался я. - У тебя глюки?
- Ваджо... - медленно произнесла она, с тупым выражением глядя перед собой.
- Что ваджо? - не понял я.
- Ва-ад-жо... ва-ад-жо... - раздельно и внятно повторила Ванесса, а потом глаза ее закатились и она медленно поползла со стула на пол - я едва успел ее подхватить.
С Ванессой я в эту ночь изрядно намучился. Она то засыпала, тихонько всхрапывая, то вдруг поднимала с подушки голову и принималась бормотать, не открывая глаз. Я вскакивал, подавал ей воды, снова закутывал одеялом - и засыпал каким-то дурным, поверхностным и не освежающим сном до следующего ее пробуждения. Формально мы вроде бы переспали, но это вряд ли можно было назвать любовью - "неутоленных тел переплетение расторгнется тревожно и брезгливо", как сказал по похожему поводу австрийский поэт Рильке, - вот как оно у нас было с Ванессой: как будто бы близость тел была в эту ночь неуместна, как будто бы нечто более важное не давало нам сейчас оставаться простыми людьми, требовало от нас чего-то большего, чего мы не знали и не умели. "Ваджо..." - без конца бормотала Ванесса едва слышно.
Рано утром я позвонил на аэродром Роко и попросил прислать мне машину, и через полчаса в моей прихожей уже отряхивался, как пес, водитель Зурабка. На улице моросило.
Мы спустились вниз, уселись в цыганскую "Волгу", затем я отвез Ванессу домой и после этого велел Зурабке везти меня прямо в редакцию.
- Стесняюсь спросить... - проговорил я, выбравшись из "Волги" у наших дверей. - А это не вас я видел на парковке по соседству с домом, где произошло убийство?
- Ваджо... - непонятно ответил водитель, расплываясь в широкой улыбке.
- Всё ясно... - попрощался я и шагнул в редакционный подъезд.
Секретарши еще не было. Я отпер дверь в кабинет, затем запер ее изнутри и поскорей улегся на нашем редакционном диванчике, накрывшись своим влажным от дождя пальто. Пахло... пахло вообще-то псиной - но я только покрутил носом и сделал вид что мне это кажется...
В пол-одиннадцатого меня разбудил телефонный звонок.
- Да-да... - подтвердила пресс-секретарь, которую я узнал по голосу. - Да, это я.
- Чем могу?.. - поинтересовался я, собрав вместе всю свою наличную любезность.
- Мэр просит вас к часу дня явиться к нам на расширенное совещание. Это очень важно...
В полпервого я запер свой кабинет, на всякий случай попрощался с секретаршей, в шутку велев ей "всех впускать, никого не выпускать", - и пешочком направился в нашу мэрию.
Дальше... трудно писать.
Если совсем коротко, то на совещании речь шла об обломках японской ракеты. То есть совсем даже не японской... - анализы и проверки были окончены, отчет лежал на столе у мэра, и тут как раз подоспела московская виза - ну, то есть команда из центра что с этим всем следует делать. И даже не то чтобы делать - этого в Москве пока тоже не знали, - а как распорядиться долбаными результатами анализов в смысле информации местного населения.
Сначала мэр хотел было всё засекретить. Но потом поднялся наш полицейский начальник, привел несколько свежих случаев, попавших ментам в разработку, и буквально потребовал воздержаться от лишней секретности, которая якобы будет плодить "висяки"...
Если еще короче, то обломки... они оказались внеземного происхождения...
Когда слова "внеземного" наконец прозвучали громко, в открытую, я тоже попросился на сцену и рассказал кое-что о странностях, которыми в последние дни делились со мной мои информаторы.
- Мне кажется, - заключил я, - для всех нас сейчас наступило время сплочения. И любая секретность будет только блокировать информационные потоки, а значит затруднять нам понимание того, что с нами всеми сейчас происходит. Не следует недооценивать наблюдательность населения, которая может сыграть ключевую роль в достижении этого понимания...
Мне вяло поаплодировали, и мэр закрыл сходку, пообещав в ближайшее время проинформировать о решении всю городскую верхушку письменно, то есть по факсу.
На том и разошлись...
В вестибюле мэрии меня поджидал сюрприз: здесь уныло толклись, ожидая меня, и кривоногий Степан под руку с Передозом, и Творогиня с Роко, и даже Зураб, имевший вид мутный и обреченный.
- Сам не знаю, как это получилось у меня с вашей Гертрудой... - проговорил он, подходя ближе и пытаясь ухватить меня за руку. - Вы уж отнеситесь, прошу вас... ну, с пониманием.
Я молча кивал головой, озираясь по сторонам.
- Ваджо... - заключил Зурабка, чуть отступая назад, как будто исчерпав в этой речи все свои силы.
- Стена какая-то растет в поле за городом... - добавила Творогиня. - Вся гладкая... и растет из земли как будто сама по себе...
- У нас по диспетчерской объявили: ось Земли смещается, - сообщил лётчик Роко.
Степан и Ванесса молчали.
- Ничего удивительного, друзья! - воскликнул я делано-бодрым голосом. - Мы как раз сейчас совещались у мэра по этому поводу.
Все взгляды устремились ко мне.
- Дело в том, что японские обломки оказались совсем не японскими, - продолжил я. - Они внеземного происхождения...
Надо было видеть, как вытянулись у них лица...
Вот они все передо мной, перед моим внутренним взором - запечатлены как на фотографии: Ванесса жалобно жмется к Степану, Джабраил обхватил за плечи Творогиню, Зурабка печально трется где-то в углу... - а к нашей группе уверенным шагом приближается девица из пресс-службы мэрии, делая мне на ходу какие-то знаки.
И никто из нас не знает еще, что обломки - это всего лишь досадный пустяк. Не знает, что до начала инопланетной инвазии остаются считаные часы.