Сидя на бортике, Ринат отмачивала в фонтане натертые ноги и гладила завиток мраморной резьбы. Вокруг было шумно и жарко, от мешанины непонятных слов звенело в ушах.
Ринат в сотый раз обвела пальцем завиток, похожий на волну на японской гравюре. Уже знакомый и родной, как ручка двери квартиры родителей. Тщательно и любовно она промыла мармор водой из фонтана. Мокрый завиток стал похож на гальку, только что выкопаную из полосы прибоя. На дикую, неприрученую, равнодушную к ее рукам гальку.
Засопев от обиды, Ринат собрала копну обесцвеченых кудряшек в хвост, сунула ноги в сандалии и пошла наугад, расталкивая толпу пыльным рюкзаком времен службы в армии.
Третий день шатаний по Лиссабону с романтической историей за душой и волнительными мечтами.
Прабабка, уехавшая в Россию с мужем-коммунистом в начале двадцатого века. Она же - вдова с младенцем, едет в Палестину, почему-то по подложным документам, и помирает от лихорадки, оставив сына на воспитание в религиозной семье. Ее называли Мирьям. Она говорила, что родилась в Португалии. Вот и все, ни фотографии, ни документов, ни памяти о ней.
И вот ее правнучка Ринат, выйдя из армии, рванула в Лиссабон, ожидая чуда узнавания. Ей представлось это так: где-то в городе она увидит то, что пробудит ее душу. Как в фильме. Это место - оно чертову кучу времени зарастало грязью и страдало от небрежения. И только она, Ринат Закауи, движимая родственным инстинктом, смахнет пелену забвения чистой тряпкой и любовью.
И Песах на носу !
Но - слишком людно, слишком чуждо, слишком грандиозно. Не обрабатывать же мост Васка да Гамы ? Это, конечно, достойная цель, волнующая кровь, настоящее свершение; но она-то ищет жемчужинку. О, драгоценная находка души моей, - вздохнула Ринат, - утонула ты в подступивших водах.
Она любила выразиться красиво. Особенно на голодный желудок.
Затих шум и крики гидов: "Фолоу май амбрела ! Росиу ! Педру ! азулежу, Эстрела !"
"Азулежу", - крутилось в голове, - "азулежжу, а-ззу ! ле-жжу ! хожу, гляжу, не нахожу."
Ринат брела, не заглядывая в карту, жужжала под нос и смотрела на камешки мостовой. Вот бы их погладить, каждый по крутой спинке. Но слишком много. Она начала бы вон от того угла, и к будущему Песаху добралась бы до - ой, а вкусно пахнет !
Через час разомлевшая девица в сарафане с трудом доела рыбу и допила зеленое вино. Кроме того, она немножно потерла салфеткой липкую скатерть в бело-красную клетку и утолила острую тоску.
Сфотографировав рыбий скелет и гвоздичку в стакане, Ринат вытерла кетчуп с красной ниточки на запястье и отправилась шататься по улицам, позванивая серебряным браслетом на ноге.
Исчезли туристы и красные автобусы, потянулись плотной невысокой стеной дома. Сгущались сумерки, разговоры стали громче. Ринат рассматривала балконы, цветы, знавески и кошек, женщин и детей, магазинчики и подьезды. Особо тянули к себе подьезды.Плиточные площадки у входа и сглаженые ступеньки с выемками. Увлекшись, она деловито заходила, оглаживала перила и нюхала настояный на чужой жизни воздух. Пройдя один из домов насквозь, спрыгнула со ступеньки и, оглядевшись, поняла - здесь или нигде.
Дверь выводила в маленький тупичок, круглую площадку в спирали черно-белых камушков. В низком доме напротив - магазин канцтоваров в первом этаже и желтые плакаты с телефонами на закрытых окнах второго. Налево крутой поворот и видна ограда парка, направо забор стройки. Над подьездом высокий козырек, и главное: вход обрамляет широкая рамка из мелкой плитки, узор неразличим под слоем грязи - что-то голубенькое на светлом фоне.
Так и не сумев найти улицу на карте, Ринат уселась на ступеньку и стала ждать темноты, с надеждой поглядывая на фонарь и с опаской - на окна.
Стемнело, зажегся фонарь. Лысый парень вышел из магазина и, покосившись на неподвижную фигуру, запер дверь. Уложеные спиралью стопки бумаги А4 в витрине ярко засветились под голубой лампочкой.
Протяжно вздохнув, Ринат вытащила пачку детских влажных салфеток и полуторалитровую бутылку "мей эден". Сорвав клапан - не будем мелочиться ! - вытащила первую салфетку. Прекрасная вещь, незаменима в домашнем хозяйстве. Встав на колени, она протерла нижний ряд.
Неровно вздутые по краям, с острыми пупырышками, на которых остаются волокна ткани. Патина мелких серых трещинок на белой поверхности. Голубые неровные кувшинки с каплей над центральным лепестком. Она терла и терла, душу залило теплым молоком. Терла и придумывала: а на этой ступеньке мы с прабабушкой ели конфеты летними вечерами. На том окне - мамины цветочные ящики. Это папа поставил три угловые плитки, выделяющиеся более темным рисунком.
Тут мы и жили, поколение за поколением. Как давно не мыли плитку. Ничего, хозяйка вернулась.
Поднявшись на цыпочки и подпрыгивая, Ринат попыталась достать до верха.
Остановилась. Отошла на пару шагов, посмотрела на размытые полукруги по обе стороны двери. Закусила губу и огляделась.
Глубокая ночь. Что-то постукивает, поскрипывает, блестят под фонарем голубые кувшинки . В горле сухо, в глазах сладко.
Ринат подошла к витрине канцтоваров и вгляделась, приставив ко лбу руку козырьком. Подобрала у стены обломок кирпича, встала прямо и сказала душевно и искренне:
- Извини, мужик; но вот видишь - Песах на носу; что же делать ?
Прикрыв глаза локтем, с силой кинула камень в стекло, осыпавшееся мелкой каленой крошкой. Под звон и завывания сигнализации, шагнула внутрь, вытащила наружу невысокую стремянку и приставила к своему подьезду.
Не глядя по сторонам, она торопливо терла, с силой вжимая салфетку в бело-голубые плитки азулежу.
Мне очень понравилось, как переделано самое начало - про завитушки, гальку и т.п.
Но на этот раз показалось, что многовато объяснений. Они делают рассказ более прозрачным и незначительным. Слишком простые человеческие объяснения - и вместо напряжения и очарования тайны - наивная романтическая идея, которой девушка чрезмерно увлеклась. Может, ты так и хотела, но по настроению мне первый вариант был интереснее.
Так здесь - "терла и придумывала", а в стилистике первого варианта было бы "терла и думала" (т.е. стала четче грань между реальностью и вымыслом, только в конце она размылась)