Прибыв в столицу Литовской ССР город Вильнюс, долго рассматривал расписание движения пригородных поездов, которые отправлялись с этого же вокзала. Городок Пабраде находился где-то в сорока километрах от Вильнюса, это я узнал в справочном бюро вокзала. Подождав около часа "дизель", так здесь все называли небольшой состав на тепловозной тяге, я сел в вагон у окна, чтобы внимательно рассмотреть места, где мне придется вновь обживаться. Природа нравилась мне, густые хвойные леса бесконечно мелькали за окном, иногда рассекаемые широкими реками, с прозрачной водой. Природа напоминала мне Катон-Карагайский заповедный край, то есть мою малую Родину.
Так, любуясь красивыми природными пейзажами, я не заметил, как быстро пролетело время и поезд остановился на небольшой станции Пабраде. В поезде узнал, что город получил такое название из-за брода, находившегося выше по реке Жеймяне, по которому вроде бы переходила конница Наполеона, когда тот отступал по старой смоленской дороге из России.
Военный городок находился недалеко от вокзала, на другой стороне реки. Переходя по мостику реку, невольно остановился и долго смотрел в прозрачную воду, в которой четко виднелась крупная рыба, мирно шевелившая плавниками и никуда не стремившаяся уплыть. Сердце застучало так, как будто я пришел на рыбалку. Уже ясно было одно, что хорошая рыбалка здесь мне обеспечена, а остальное будет видно.
Я не сообщал никому о своем приезде, не хотел выглядеть "чинушей", которого надо встречать, да и не хотел менять своей привычке приезжать без предупреждения. По тропинке, видимо набитой солдатами, прошел вдоль берега к кочегарке, зная, что оттуда должна быть дорога к штабу. Так, минуя КПП, я зашел в здание штаба, и только тогда ко мне вышел оперативный дежурный, удивлено спросив о цели моего прибытия, а узнав, тут же доложил обо мне командиру дивизии.
Войдя в кабинет, увидел в синеве табачного дыма коренастого чернобрового полковника, пыхтящего сигаретой, хотя в пепельнице еще дымился окурок предыдущей. Это и был Командир Дивизии полковник Александр Ильич Чекаленко. Когда я представился, он тоже удивленно спросил, почему я не позвонил, чтобы пришла за мной служебная машина. Дело в том, что я приехал на должность по распоряжению Начальника Политуправления Округа, присланному кодограммой, для оперативного вхождения в обстановку в период подготовки к дивизионным тактическим учениям, с развертыванием частей до штатов военного времени, которые должны начаться уже в середине января следующего 1986 года.
Приказ о назначении на должность поступит только в конце декабря текущего года. А пока я вникал в суть новых своих обязанностей, которые мне красочно объяснял бывший начальник политотдела подполковник Владимир Кутровский, уходящий на такую же должность в соседнюю дивизию в Вильнюсе. Наша дивизия ранее дислоцировалась тоже в Вильнюсе, но после громкого ЧП, прогремевшего на все Вооруженные Силы, была выведена, как говорят в "чистое поле". А происшествие действительно было страшным, доведенный до нервного срыва служебными придирками, офицер штаба, не буду называть его фамилию, расстрелял многих сослуживцев. После этого случая руководство дивизии было обновлено, а на новом месте дислокации соединения начались работы по его обустройству.
В течение нескольких лет было построено несколько жилых пятиэтажных домов, военный городок, парк для боевой техники, различные склады для боеприпасов и другого имущества еще на одну дивизию. А когда я прибыл, началось строительство верхнего парка для боевой техники полков и двух жилых пятиэтажных домов.
Военный городок находился прямо на въезде в Пабраде, на берегу быстрой и чистой реки Жеймяны, несущей свои воды в реку Нерис и далее в Балтийское море, откуда на нерест поднимались, осенью, косяки красной рыбы. А вокруг город окружали хвойные красивые леса, сплошным ковром покрытые густыми зарослями черники, голубики и брусники. Такая красота, почти девственных лесов в центре Европы, опьяняла и хотелось бродить и бродить, наслаждаясь целительными хвойными запахами, собирая ягоды или многочисленные грибы.
Поселили меня в гостинице для приезжающего руководства, находившейся в новом здании клуба части. Комната была большая и холодная, я приходил туда только на ночевку, а все время проводил на службе, готовясь к серьезному для меня экзамену. Проверял и уточнял списки политработников, приписанных к частям, а также и к политотделу. Особо тревожило состояние техники политотдела, на которой придется совершать марш-бросок на Добровольский Учебный Центр, и клуба. Проверял работоспособность печатного оборудования редакционной машины, вызвав на однодневные сборы приписанных специалистов печатного дела, с которыми верстали и выпускали пробные экземпляры будущей газеты.
В общем, работы было столько, что некогда было думать о семье, оставленной в Калининграде. Только вечером, просмотрев газеты и телевизионные новости, начинал думать о своем будущем. Многие офицеры долгие годы жили здесь в одиночестве, держа за собой квартиры в крупных городах, но я не держался за город Калининград и решил, после учений, перевезти свою семью сюда, сдав свою квартиру в КЭЧ.
На новый год в гости приехала вся моя семья. Встретив за столом новый год, мы пошли в спортивный зал, находящийся здесь же в клубе. Там стояла большая наряженная ёлка и вокруг ее веселились все, кто хотел танцевать и веселиться. Два дня был с семьей, показал им город и его окрестности, а потом отвез их в Вильнюс, посадив на проходящий поезд, идущий в Калининград.
Учения начались внезапно. По тревоге прибыл в штаб, в котором уже была группа генералов, прилетевших на вертолете из Риги. Меня ждал генерал-майор Н. Лагутеев, Заместитель Начальника Политуправления Округа, который выступал в роли посредника на учениях. Выехав в район сосредоточения, начали принимать прибывающие автобусы с приписным составом из всех Республик Прибалтики и Калининградской Области.
Мне ранее приходилось еще в мотострелковом полку принимать призывной состав на показных занятиях, но такого количества гражданских людей, по разному относящихся к подобным мероприятиям, я видел впервые. Были и такие, которые, чтобы не служить, шли на все. Так, подъезжая вечером к медпункту, увидел резко бросившегося солдата-приписника под колеса моего служебного автомобиля. Водитель среагировал мгновенно, нажав на тормоза, что и спасло солдата. Оказалось, застопоренные тормозами колеса просто скользили по снегу, толкая перед собой голову самоубийцы и все обошлось только телесными повреждениями.
После разбирательства оказалось, что военкомат призвал психически больного человека, негодного вообще к воинской службе. Пришлось обращать внимание всех на более тщательное изучение каждого "приписника", выявляя все вновь и вновь непригодных к службе людей. А один из приписников, еще не переодетый в военную форму, ушел тайком в лес и провалился в реку Жеймяну, а когда выбрался, то с ним случился приступ эпилепсии. Так и обнаружили закоченевший труп. Оказалось, призвали совершенно больного человека, освобожденного от службы, поэтому чрезвычайное происшествие "повесили" на военкомат Латвийской ССР.
Вот к чему приводил формализм работников военкоматов в изучении людей, бывших в запасе. Забегая вперед, скажу, что после увольнения в запас я, в течение полутора десятков лет до самой отставки, ни разу не вызывался в военкомат, для ознакомления с учетной карточкой, и вообще не знал, куда и в какую часть приписан на военное время, не говоря уже о прохождении учебных сборов. Видимо руководство Вооруженных Сил, твёрдо поверило в то, что у нас в мире только друзья и мобилизационная работа не нужна, сократив потом почти все эти военкоматы.
А тогда мы принимали людей, переодевая их в военную форму и превращая в послушный воинский коллектив. Здесь же ставились палатки, в которых жарко топились железные печки, с сохранившимся еще с гражданской войны названием - "буржуйки". Разворачивались ПХД (пункты хозяйственного довольствия) и повара в белых костюмах, как пасечники, деловито варили кашу, вкусно пахнущую настоящими мясными консервами.
А рядом на учебных полях шло сколачивание подразделений и их боевое слаживание. На стрельбище шла постоянная учебная стрельба из всех видов стрелкового оружия. Не смолкал гул танков и БМП (боевых машин пехоты) на танкодроме. Всех надо было научить, чтобы вспомнились бывшие навыки уже давно гражданских людей. Проверял и я работоспособность развернутого политотдела в полевых условиях. Люди подобрались грамотные, в основном партийные работники районного звена, сразу включились в работу по созданию партийных организаций в полках, лично присутствуя на партийных собраниях. В целом партийная прослойка в полках и подразделениях соответствовала требованиям времени.
Техника политического отдела тоже не подвела, выявленные недостатки в процессе выдвижения в район сосредоточения, были оперативно устранены. Много труда вложили в это прапорщики Жуков и Кукис, специалисты из рембата. Успешно справился со своей задачей коллектив редакции дивизионной газеты, выпустив первые номера газеты, отражающие ход первых дней учений, и пропагандируя опыт передовиков. Контрольные экземпляры, как полагается, отправлялись в Политуправление Округа.
Большую признательность выражаю генералу Лагутееву, который грамотно и тактично учил меня, передавая свой богатый опыт в этих вопросах, обращая внимание на живую работу с людьми в частях, но в то же время учил правильно планировать эту работу, чтобы весь политотдел периодически тоже работал в полках. Сам же я чаще работал в 1 Мотострелковом Полку, где было более слабое руководство. Командир полка подполковник Рулин и его заместитель по политчасти майор Абрамов были недавно назначены на должности и не всегда оперативно справлялись с так быстро возникающими проблемами, особенно с бытовым обустройством личного состава.
Так продолжалось около недели, а потом вся армада боевой и автомобильной техники, нагруженной боеприпасами и имуществом, тронулась своим ходом почти в пятисоткилометровый марш на Добровольский полигон в Калининградскую область.
В разгар зимы по обледеневшей дороге двигалась огромная колонна, из которой часто уходили машины в кюветы, были случаи перевертывания бензовозов, но все обходилось благополучно, все-таки опыт у водителей был. Мой старенький служебный ГАЗ-69 тоже часто останавливался в пути и приходилось водителю долго копаться, устраняя все новые и новые дефекты, проявляющиеся в пути, благо в техническом замыкании колонны находились опытные прапорщики - "технари". Устранив поломки, мне приходилось догонять колонну, разбираясь одновременно с причинами остановки других отставших автомобилей.
Уже после учений я получу новый автомобиль УАЗ-469, а пока на старом, повидавшем многое "Газике" объезжал районы расположения частей, проверяя бытовые условия личного состава и политическую работу политработников полкового звена по мобилизации людей на подготовку и качественное выполнение задач тактических учений. Это были опытные офицеры, хорошо знающие свое дело и не требующие в своей работе особого контроля.
Особо хочу отметить офицеров - политработников подполковников Трофимова, Однополова, Абрамова, Мязина, Вегеру, майора Чернецкого. Неутомимым в работе оказался и начальник клуба старший лейтенант Олег Кобза, которого после учений придется откомандировать в Ригу, служить "Порученцем" Начальника Политуправления Округа генерал-лейтенанта Самойленко.
Выполнив все задачи учений, вновь совершили марш уже в Пабраде. Несмотря на тяжелейшие погодные условия и гололедицу, вся техника возвратилась без происшествий и в полном составе. Обслужив технику и поставив ее на хранение отпустили приписной состав, поощрив отличившихся. Многим отправили благодарственные письма на место работы и представления в военкоматы на повышение воинских званий в запасе. Люди старались от души!
Так началась моя служба на новом месте. На свалившиеся в первые дни служебные тяготы я не роптал, наоборот, это помогло мне быстрее изучить своих подчиненных в ходе дела, когда в тяжелой обстановке быстрее проявлялись все качества человека. Большинство офицеров с задачами учений справились успешно, ну а неисправимых "пьяниц", которые умудрялись выпивать даже в ходе учений, представили к увольнению из Вооруженных Сил, после вынесения решения об этом офицерского суда чести.
Весной все усилия сосредоточили вновь на строительстве объектов в верхнем парке, который имел условное наименование "Кокон". Необходимо было построить семнадцать боксов для боевой техники, а также ПТО (пункт технического обслуживания), КТП (контрольно-технический пункт), заправку и склад ГСМ. В нижнем парке завершалось строительство боксов для автомобильной техники и началось строительство бетонного забора вокруг военного городка и парка. Здесь основную нагрузку по руководству строительством нёс Заместитель Командира по вооружению и технике подполковник Василий Иванович Тригуб.
Все строительство, кроме жилых домов, вели "хапспособом", то есть на стройку выделялись деньги, а все остальное: строительные материалы, бетонные перекрытия, балки, плиты и так далее, мы должны были доставать на заводах и предприятиях по всей Прибалтике. Командир дивизии полковник Чекаленко и обладал всеми качествами не только хорошего руководителя, но и "доставалы". Везде у него были знакомства с руководителями предприятий, с которыми на обоюдовыгодных условиях он договаривался, доставая все необходимое. Большую помощь в этом оказывал и Зам. Командующего Округом генерал-лейтенант Гришин, будущий Командующий ПрибВО, который лично курировал стройку, прилетая почти ежемесячно на вертолете, чтобы посмотреть на ход строительства и дать "разгону", чтобы не расслаблялись.
В марте месяце мне выделили трехкомнатную квартиру, которая освободилась после перевода подполковника Никитина в Политуправление Округа.
Я на грузовом автомобиле поехал за семьей. Погрузив вещи в машину и сдав ключи в жилищную комиссию полка, мы тронулись в путь. Я с семьей впереди на личном автомобиле, а грузовик, за рулем которого сидел опытный прапорщик, шел за мной. Так проехав почти всю Калининградскую область и половину Литвы, мы потихоньку добрались до города Пабраде.
Наконец, мы были снова вместе, и меня уже не волновали думы о семье, сосредоточив все внимание на служебной деятельности. Служба здесь была полегче тем, что в выходные дни я отдыхал, отдав замполитам полков эти дни, чтобы обеспечивали контроль за проведением культурно-массовых мероприятий с личным составом, а выходные дни им предоставлял по средам.
Командир Дивизии полковник Чекаленко тоже оказался заядлым рыбаком. Часто, взяв с собой семьи, после трудовой недели, мы выезжали на озеро Спингла, находившемуся ниже по течению речки, вытекающей из прудов рыбхоза и полное рыбы, сбежавшей из садков. Ловился там карп, линь, карась, а плотвы было тьма. После рыбалки на костре варили уху. Мне нравилась природа в этих местах. Среди хвойных лесов на холмистой местности было разбросано много озер, видимо когда-то оставленных здесь большим ледником. Все озера имели чистую воду и неповторимую красоту, везде имелась рыба.
Особенно хороша здесь была охота, так как водилось много лосей, кабанов, косуль, попадались и олени. Здесь я впервые увидел глухарей, которые водились в дремучих лесах на болотистой местности. Охотничий коллектив был большой, возглавлял его тогда майор Брехов. На охоту выезжали почти каждую субботу и воскресенье. В коллективе охотилось много и местных охотников, не имеющих отношения к службе, но это были опытные охотники, бравшие с собой охотничьих собак.
В первую же охоту я отстрелялся по кабану, но тому повезло, пуля попала в сосенку, перебив ее, а кабан только рявкнул, испуганный выстрелом. Конечно, это иронически обсудили, но я был доволен и таким началом. В дальнейшем же многие охотники будут стараться стать рядом со мной, зная, что всегда на меня выйдет какой-нибудь зверь, такое везение меня не удивляло, привык к этому еще на предыдущих охотах.
Однажды я встал на номер у самого озера, прямо на тропе, в густых зарослях. Загонщики, покрикивая, приближались, недалеко от меня начали работать собаки, громким лаем и повизгиванием оповещая о наличии зверя. Вдруг впереди меня треснула ветка, я сразу приготовился к стрельбе. Неожиданно увидел большого кабана, несущегося прямо на меня, выстрелив навскидку, попал ему прямо в голову.
Он упал почти у самых моих ног, а следом выбежал другой кабан, почти такой же большой, как и первый. Сначала он развернулся, чтобы убежать, но услышав лай приближающихся собак, решил прорываться мимо меня. Вторым выстрелом я уложил и этого. Были у меня потом и другие случаи, когда я убивал в одном загоне по два кабана, но этот запомнился на всю жизнь, потому, что был первым. Все охотники тогда рукопожатием поздравили меня, а один из местных опытных охотников Жиндуль, расцеловал меня, почти как Брежнев.
Служба шла по знакомому руслу, я учил работе своих подчиненных, политработников полкового звена, которые поняв, что контроль за выполнением своих распоряжений и планов неотвратим, постепенно повышали свою ответственность в работе, в свою очередь, повышая требовательность к своим подчиненным. Все позитивнее становились мои доклады по понедельникам о состоянии воинской дисциплины Начальнику Политуправления Округа (Дивизия была окружного подчинения).
Учили и меня новым методам работы на проводимых сборах Начальников Политорганов Округа. Постоянно выступал перед нами Командующий ПрибВО генерал-полковник Гришин, ставя конкретные задачи в решении всех задач боевой учебы и укреплении воинской дисциплины. Обменивались и мы опытом своей работы между собой.
Так, выступая перед коллегами по службе, я выделил проблему идеологической работы. Уже тогда чувствовалось усиление нападок не только на политорганы, но и на всю Коммунистическую партию. Это четко проявлялось во всех Прибалтийских Республиках, особенно в Литве. Напомнив слова Ленина о том, что всякое умаление социалистической идеологии, влечет усиление буржуазной и середины здесь нет, я заострил внимание на то, что мы многое упускаем в этом вопросе, привыкнув к формализму в идеологической работе, зачастую не отвечаем правильно на вопросы людей, включившихся в процесс перестройки.
Я тогда не мог открыто признаться всем, что и сам не знал, что надо перестраивать в своей работе, считал, что надо завтра работать лучше, чем вчера, так и отвечал всем, кто спрашивал меня. Вспомните, а ведь никто и нигде конкретно не раскрывал конечной цели перестройки.
Да, я приветствовал демократизацию в жизни партии и страны, понимая, что больше надо давать власти людям на местах, чтобы они сами включались в решение всех проблем, не ожидая указаний сверху.
Да, я тоже поддерживал идею кооперативного движения, как частичное возвращение к Ленинскому плану НЭП (Новая Экономическая Политика), который допускал и частную собственность. Благодаря нему Ленин в короткие сроки вывел нашу страну из разрухи после гражданской войны. Это же подтвердил и опыт современных достижений Коммунистической Партии Китайской Народной Республики, полностью воплотившей в жизнь Ленинский план НЭП и построившей самое развитое социалистическое государство в мире. А я еще хорошо помню выступления наших руководителей партии в конце шестидесятых годов, твердящих об отходе партии Китая от Ленинских идей и отставании КНР от СССР на целых двадцать лет.
Но тогда, в годы перестройки, я и в мыслях не допускал, что конечной целью перестройки будет переход от социализма к капитализму, как и большинство людей советского общества. Это понимали и те, кто годами и целыми институтами разрабатывали различные теории конвергенции социализма в капитализм, стараясь завуалировано протаскивать эту теорию в массы через своих агентов влияния, долгие годы пробивавшихся с их помощью к руководству партией и страной. Наши идеологические враги понимали, что прямым вооруженным вторжением уже не решить эту проблему, они панически боялись наш ядерный потенциал и танковую громаду армий, готовую за считанные часы пройти через всю Европу.
Делалось все, чтобы подготовить почву, то есть вызывать недовольство народа, принятием непопулярных мер. Вспомните исчезновение продуктов и табака во всех магазинах в 1964 году, накануне переворота в партии, когда сместили Хрущева. Помню, как мать, обегав все магазины, приносила только кукурузную муку, делая из нее незнакомое нам блюдо - мамалыгу, так и ели её без хлеба. А в поисках пачки сигарет "Южные", не говоря о других сортах, я каждый день обегал почти все магазины села Александровского, так как тяга к куреву, иногда, преобладала над голодом. А после смены власти, как после взмаха волшебной палочки, в магазинах появилось всё.
А бездарная горбачевская противоалкогольная кампания, которая помогла не только вырубить почти все виноградники, но и вызвать серьезное недовольство всего народа своим правительством и партией.
Так пришлось, что череда похорон главных руководителей партии совпала с моим обучением в Военно-Политической Академии и я, как и все люди, часами выстаивал в длиннющих очередях, начинающихся от Пушкинской площади и оканчивающихся у Дома Союзов, чтобы проститься с лидерами партии и страны. Проходя по залам, я всегда внимательно разглядывал венки от руководителей государств и партий всего мира. Обычно ленты на них написаны были на языках своих стран.
Выстоял я в очереди в сильнейший мороз, чтобы попрощаться и с Генеральным Секретарем ЦК КПСС Ю. Андроповым, резко взявшимся за наведение порядка в стране и непонятно быстро ушедшим из жизни на своем посту. Я смотрел на совершенно желтое лицо главы государства и у меня, невольно, возникала мысль о правдивости, ходивших тогда слухов о его отравлении.
Особо удивило то, что на его похороны слетелись почти все первые лица империалистических государств, еще ведущих "холодную войну" против нашей страны. С чего бы это враги, прилетели отдать дань уважения безвременно ушедшему лидеру ведущей Социалистической Державы?
Посмотрев венки в залах, меня удивило то, что тексты почти на всех были написаны на русском языке, только бросалась в глаза красная лента на венке, написанная на китайском языке - иероглифами. Так быстро, за время после предыдущих похорон, империалисты полюбили наш язык. Тогда впервые появилась у меня мысль, а не слетелись ли они "помочь" правильно распределить руководящий "портфель" угодному им кандидату. В дальнейшем эти мои сомнения во многом подтвердятся.
А тогда на сборах я с упоением слушал выступления генерал-полковника Волкогонова, главного идеолога Вооруженных Сил, о правильности всей марксистско-ленинской идеологии и необходимости её усиления в настоящих условиях. И меня очень удивило то, что после смены государственного строя в стране, коренным образом изменились и его взгляды на историю партии и государства.
Двуличие в сознании проявляли тогда многие ведущие политики и члены партии, что, по моему мнению, помогло так быстро отторгнуть партию от народа и совершить бескровный захват власти. Но тогда я только задумывался над этими важными вопросами и робко поднимал эту тему перед товарищами по партии и службе.
Обживаясь на новом месте, мы приобретали и здесь новых друзей. Сдружившись с семьей Чекаленко, вместе встречали праздники и дни рождения. Подружился я и с начальником штаба дивизии полковником Валерием Твороговым, вместе с которым охотился в составе коллектива. Позже он уедет военным Советником в одну из ближневосточных стран, где сильно подорвет своё здоровье и рано уйдет из жизни после увольнения в запас. Часто на рыбалку и охоту выезжал с соседом по квартире Григорием Бекаревичем, начальником ПВО дивизии. Много добрых слов скажу и о полковнике Тодощук. Андрей Тихонович жил этажом выше меня. Я продолжаю общаться с этими офицерами, проживающими в Москве, иногда навещающими меня.
Рыбалке я уделял здесь не меньшее внимание, чем и охоте. На чистейших озерах, которых было много и некоторые тянулись на десятки километров, чувствовал себя первопроходцем, так заповедны и нетронуты были здесь места. Я с уважением думал о местных жителях этой небольшой страны, так бережно относившимся к своей природе. И не зря в политической жизни Литвы движение "Зеленых" будет играть существенную роль.
Со многими офицерами сдружился на рыбалке. Особо заядлыми рыбаками проявили себя офицеры Крутько, Бердников, Нуждин, Чепиков, Цимбалюк, Мащенко, Трифонов и другие. Общаясь с некоторыми узнал, что и сейчас они непрочь пройтись по берегам водоемов с удочкой в руке. Ничто так не укрепляет здоровье, как общение с природой, детьми которой являемся мы все.
Особенно мне нравилась рыбалка на быстрой Жеймяне на перекатах, где ловились крупные хариусы, которые были намного темнее тех, что я ловил в Восточном Казахстане в детские годы. Любил ходить в солнечные дни по берегу этой реки и ловить спиннингом вездесущих водных "волков" - щук, не менее хитрых и беспощадных, чем лесные "разбойники". До сих пор изучаю их повадки и удивляюсь, как быстро они приспосабливаются к местным условиям и рыбакам, чтобы выжить. Ведет себя щука непредсказуемо, так один день ее ловишь на блесну, на другой может взять только на живца, а, чаще всего, можно ничего не поймать.
В те годы не забывали меня и мои родственники. Первыми в гости приехал брат Александр, с женой Валентиной и дочерью Еленой. Их поразила девственная красота местных лесов, особенно Валентину, любительницу собирать грибы. Хорошо помню, как она ложилась на траву и говорила смотря в небо, что так бы и дышала всегда этим хвойным воздухом и любовалась природой. К большому сожалению, через несколько лет мне придется ехать на её похороны, после банального отравления собранными грибами. Даже не верилось, что она могла ошибиться в грибах, ведь она их знала хорошо, имела много книг о грибах, подарив одну из них мне. Бережно храню её до сих пор не только, как память, но и как учебник для детей и внуков
Приезжал в гости и старший брат Виктор, после завершения службы, оставшийся жить в городе Минске. Он работал снабженцем на одном из заводов и приехал в командировку в город Вильнюс, взяв с собой жену Лауру. Когда я повез его в лес за грибами, он, увидев многочисленные пеньки, кучеряво покрытые молодыми июльскими опятами, сказал, что хотел хвалиться своими грибными лесами в Белоруссии, но теперь передумал.
Вместе с ним мы порыбачили на одной из речек. Я знал, что он не особый любитель рыбалки, но здесь Виктор вытворял чудеса, то и дело, вытаскивая из воды тяжелых карасей и многочисленную плотву, каждый раз восторгаясь, как мальчишка, видимо еще не веря, что это наяву. После первой совместной рыбалки с ним в детстве в Шемонаихе - это была моя вторая и последняя рыбалка с Виктором.
Не могу забыть и проведенные здесь первые для меня Выборы в местные Советы народных депутатов, в которых активно учувствовали и военнослужащие наших частей. Вновь, как и в Калининграде, меня выдвинули и избрали депутатом Швенчёнского районного Совета. Дело в том, что в Литовской ССР отсутствовало областное деление, а район был самой крупной административной единицей.
Сразу добавились общественные нагрузки в решение не только проблем района и города Пабраде, но и каждого их жителя, обратившегося ко мне за помощью. Дважды я избирался народным депутатом районного Совета, а в третий раз победу на Выборах одержу в борьбе на альтернативной основе, уже в районный Совет Самоуправления, самоотделившейся Литвы, но об этом позднее.
В семье тоже произошли перемены. Дети ходили в местную школу, где начали изучать литовский язык. Если у Иры, учившейся в старших классах, это получалось хорошо, то Павлику изучение языка давалось с трудом. Тем не менее, сидеть жене одной дома было невыносимо и она поступила на службу медсестрой в медпункт части. Не прослужив и трёх месяцев, мне пришлось уговорить её уволиться.
Дело в том, что на Военном Совете Округа выступил Начальник Политуправления генерал-полковник Самойленко и подверг резкой критике командование частей, где жены руководителей служили или работали в подчиненных им частях, якобы отрывая "хлеб" у своих подчиненных, которые должны устраивать своих жён на работу в первую очередь.
Я не хотел, чтобы на меня тоже показывали пальцем, как на начальника, пользующегося своим служебным положением. Так долгие годы это место медсестры оставалось вакантным, а жена устроилась с трудом в местную больницу, переучившись на лаборанта, где и работала до самого переезда в Россию, заслужив авторитет среди местных жителей.
Так летело время, а за ним годы. Окончила школу дочь Ираида и поступила учиться в Вильнюсский Педагогический Университет, где жила в общежитии, приезжая домой на выходные дни. Служба у меня шла без особых перемен. Взяв обязательство завершить строительство объектов к 70-летию Вооруженных Сил СССР, мы справились с этой задачей. Вся техника дивизия была поставлена в боксы.
Центральный Комитет и Правительство Литовской ССР, где мы служили, педантично присылали поздравления командованию и личному составу дивизии с каждым праздником. До сих пор храню как память эти теплые поздравления и пожелания верности Ленинскому курсу в строительстве социализма.
Их подписывали все первые лица Коммунистической партии и Правительства Литвы, в том числе и Бразаускас, впоследствии расколовший эту партию, а став Президентом, помог отделить Литву и ликвидировать все признаки социализма в ней.
Посмотрев лично все объекты и указав на недостатки, Командующий округом собрал руководящий состав всего округа на сборы, проведя их на базе нашей дивизии. Показное занятие проводилось на всех объектах, построенных с нуля. Подводя итоги занятий в клубе, генерал-полковник В. Гришин отметил, что во всех вооруженных силах наша дивизия единственная, где вся техника находится под крышей. Поблагодарив всех за службу и проделанный труд, он поощрил отличившихся. Полковник Чекаленко был награжден орденом "За Службу Родине" 2 степени, третья степень у него уже была. Мне, как и многим офицерам, вручили грамоту и ценный подарок - часы.
Я рад был за командира, в основном начавшего и закончившего это большое строительство по обустройству дивизии. Это был второй офицер, награжденный таким орденом - двух степеней, с которым я служил. Первым был мой бывший Начальник Политотдела 1 ТД полковник А.И. Захаров, будущий генерал и Начальник Политотдела Армии, которую он, в голове колонны, будет выводить из Афганистана. Награждение орденом "За Службу Родине в Вооруженных Силах СССР" всех трех степеней приравнивалось к званию Героя Советского Союза, таких награжденных я не встречал.
После завершения строительства, служба опять потекла ритмично и монотонно. В лучах славы попал и я в поле зрения кадровиков, решивших отправить меня на служебный "курорт" в одну из жарких стран. Первым об этом мне поведал бывший мой подчиненный, порученец Члена Военного Совета капитан Олег Кобза. Дело в том, что многие офицеры стремились поехать советниками в "жаркие" страны, надеясь подзаработать валюты, но не все возвращались оттуда. Так, еще в Калининграде, из нашего полка проводили мы в командировку в Анголу Начальника артиллерии полка гвардии майора Киреева с женой, а получили обратно - два "цинкача".
Вот и я, не строя особых иллюзий о богатстве, вне графика отгулял с семьей отпуск, прошел в госпитале, вместе с женой, Гарнизонную Военную Комиссию, которая быстро признала нас совершенно здоровыми и ждал приказа на убытие. Ехать должен был с семьей военным советником в дружественную дивизию армии Афганистана, об этом я узнал из тех же своих источников. Детей мы решили оставить у родственников, зная, что семьи, в тех сложных условиях службы, приходится охранять самим.
Но судьба моя и здесь пошла по своему руслу. Неожиданно, пришел приказ отправить полковника Чекаленко в одну из Ближневосточных Стран, об этом он настойчиво просил "московских кадровиков", позавидовав мне, что я еду за "большими деньгами". Он мне сам поведал это, когда, подорвав свое здоровье, досрочно вернулся из той командировки. "Оголять" руководство дивизии не стали, оставив меня на прежней должности, а прислали нового командира дивизии, подполковника Александра Георгиевича Банзарь, командовавшего до этого полком в одном из гарнизонов Эстонии.
Он выглядел спокойным и уверенным в себе человеком, на груди алел орден Красной Звезды, свидетельствовавший о бывших его заслугах в службе. С первых дней службы он уважительно относился ко всем подчиненным, никогда и ни на кого не повышал голос, в отличие от предыдущего командира.
Мы быстро нашли общий язык и взаимопонимание, пока я его вводил в курс дела. Александр Георгиевич был молдаванином, но женат был на русской блондинке Людмиле, родившей ему троих детей. С его дочерью Наталией я общаюсь до сих пор. Наши семьи быстро подружились и мы вновь не скучали одни дома в праздники и выходные дни. Единственно, он не увлекался рыбалкой и охотой, которые были главными моими увлечениями и отдушинами в службе.
Приехал тогда ко мне в гости и мой старший брат Михаил, когда - то втянувший меня в охоту и подаривший свое ружье. Он сразу был взят мной на очередную охоту, чтобы показать ему местные леса.
Стоя на номере в густом еловом лесу, он все смотрел на вековые ели, напоминавшие ему молодые годы службы в Закарпатье, где он тоже охотился на кабанов и рассказывал мне об этом. Под ногами, в зеленом густом мху, росли маленькие елочки и он выкопал две, чтобы увезти в Экибастуз, как память о былых годах. Приезжая позже к нему в отпуск, я, с удивлением, увидел большую зеленую ель, выросшую на даче в этом засушливом степном краю и резко выделявшуюся среди низкорослой растительности дачного поселка.
В том загоне зверя не выгнали, но когда, разрядив ружья, собрались у машины, внезапно рядом перескочил через просеку здоровенный секач, обдав нас едким запахом, который мгновенно возбудил азарт у всех охотников, рванувшихся в очередной загон. Но перехитривший нас кабан ушёл и в следующем загоне, имея, видимо, богатый опыт подобного общения с охотниками.
Дважды в гости в те годы приезжал ко мне и другой мой брат Владимир, специально поохотиться. Дело в том, что еще в первый свой приезд, в одном из загонов, он не пошёл далеко, а стал на номер недалеко от машины перед канавой, спиной к лесу, а лицом к полю, отделяющему большой лесной остров, любимому месту всех зверей. Загонщики шли по "острову", громко покрикивая, а в тумане их крики отдавались эхом и казалось, что они гонят зверя из-за спины.
Как рассказывал брат, он услышал шорох за спиной, повернув голову, увидел матерого волка, смотревшего прямо на него. Пока разворачивался, волк прыгнул в лес, а запоздалый выстрел в вдогонку, только ускорил его бегство. Вот Владимир и прилетел на самолете в очередной отпуск, в надежде поквитаться с лесным разбойником, перехитрившим его. Но волка больше не видели, кроме лосей и кабанов, ничего не попадалось. Мы с ним, обсуждая эту охоту недавно, вспоминали с юмором того волка, лично видевшего брата.
Да я и сам не могу забыть случаи стрельбы по волкам, выходившим на меня из загона, когда я стоял на номерах. Стрелял наверняка и всегда попадал, а они, истекая кровью, уходили в такие крепи, что собаки не хотели идти туда по их следам, и как всегда, все это случалось или вечером, или в последнем загоне, а утром искать уже было поздно, да и начиналась новая служебная неделя.
Только, однажды, охотясь с полковником Григорием Мащенко ночью "на засидках" на кабанов, увидел косуль, вышедших из леса на озимые. Косули нас не интересовали, лицензия была только на кабана. Так, ожидая из урочища кабанов, я вдруг услышал недалеко от вышки хруст льда, осветив прожектором поле, увидел блеснувшие белыми молниями глаза, поняв, что это волк, прицельно выстрелил картечью. Волк только закрутился на месте, покусывая свой бок, громко щелкая клыками.
Рассмотрев его, увидел следы петли на теле и понял, что его, как самого слабого, матерые волки послали в загон, чтобы выгнать, пасущихся на поле косуль, прямо на засаду, ждущую на их следах у кромки леса. Долгое время эта шкура волка, выделанная мною вместе с головой, лежала у моей кровати, напоминая о тех незабываемых охотничьих сюжетах.
Шел тогда 1989 год, который станет переломным не только в Коммунистической партии Литвы, но и всего, как я считаю, Советского Союза. Дело в том, что антисоциалистические силы Литвы, сплотившиеся в движение "Саюдис", пользуясь все больше нарастающей анархией в руководстве Союзными Республиками со стороны Президента СССР Горбачева, вызванной процессом "перестройки", пошли в решительное наступление по всему фронту и прежде всего на Коммунистическую Партию Литвы. Так, на внеочередном 20 съезде КПЛ, большинство делегатов приняли документ о выходе Компартии Литвы из КПСС и тем самым начали раскол Коммунистической Партии Советского Союза.
Это не принесло реорганизованной КПЛ желаемой самостоятельности и она стала зависимой от националистических, сепаратистских сил "Саюдиса". Другие делегаты 20 съезда, отказавшиеся примкнуть к сепаратистам, собравшись на 6 конференцию Компартии Литвы и избрав временный ЦК, стали готовиться к созыву 21 съезда Компартии Литвы.
Вот в такой обстановке приходилось нам служить, чувствуя на себе все усиливающиеся антиармейские выпады и клевету, попав в разряд "оккупационной" армии. Правительства Прибалтийских Республик всячески провоцировали отказ местной молодежи идти служить в Вооруженные Силы СССР и приветствовали дезертирство из армии солдат из этих Республик. Участились различные провокации против воинских частей, а иногда и покушения на жизнь советских военнослужащих и членов их семей. Так погиб у нас начальник штаба 2 Мотострелкового Полка подполковник Халимон. В Вильнюсе, остановившись на обочине дороги и в момент открывания багажника своей "Волги", был откровенно сбит автомобилем, управляемым литовцем, врачом 4 городской больницы, которого так и не посадили, признав невиновным. Халимон тогда был в военной форме, хотя и находился в отпуске.
Такая безнаказанность приводила к увеличению количества грубых нарушений воинской дисциплины, особенно дезертирства, среди солдат прибалтийских национальностей. Хорошо помню, как я, с группой офицеров, разъезжая на служебном автобусе по Республикам Прибалтики, вылавливал дезертиров в своих квартирах, на хуторах, а иногда уже на рабочих местах, куда они легально устраивались на работу. Сдавали их потом в комендатуры, пытаясь возбудить уголовные дела, но вскоре их выпускали, тем самым ускоряя арифметическую прогрессию в этом вопросе. Доходило дело до того, что уже не могли доверять оружие солдатам прибалтийских национальностей в караулах.
В конце июля я получил очередное воинское звание - полковник, об этом мне лично сообщил генерал-полковник Самойленко, поздравив по телефону. Обмыв звезды с друзьями, я с удвоенной энергией включился в работу по укреплению воинской дисциплины и поддержанию высокого морально-политического состояния личного состава в обострившейся обстановке.
А Командование Округа все повышало требовательность и драло с нас "три шкуры" за ухудшение воинской дисциплины, связанное с дезертирством. Помню, на одном из Военных Советов Округа, превратившегося в карательный меч, заслушивали отчет нашего Командира Дивизии полковника Банзарь. Вдруг меня поднял Командующий Округом, спросив о причинах ухудшения дисциплины и увеличения случаев дезертирства. Обычно, если кого поднимали, они стояли, потупив головы и молчали, зная, что здесь их мнения и тем более "советы" никому не нужны и на этом дело заканчивалось.
Я же четко и громко сказал, что в первую очередь не выполнено личное указание Командующего начальнику отдела кадров о замене офицера, дискредитирующего своё звание, данное им, в нашем присутствии, при посещении дивизии. Потом перечислил все причины, зависящие от решения Командованием Округа, указал тогда и на свои недоработки. Полный зал руководящих офицеров Округа затих, удивленных моей смелостью и ждущих дальнейшего продолжения этого "спектакля", громко названного "Советом". Неожиданно меня посадили на место и закончили "словесное избиение" командира, перейдя к другому вопросу.
Но это была только верхушка "айсберга", основную глыбу мы почувствуем вскоре, в резко увеличившемся потоке приезжающих различных комиссий из Округа, выискивающих все, что может повлиять на решение, прежде всего моей судьбы.
Подарком судьбы был поступивший Приказ Начальника ГлавПура о командировании меня в Москву для учебы на курсах повышения квалификации Руководящего Военно-Политического состава Вооруженных Сил при Военно-Политической Академии. Два месяца учебы, с активным проведением внеучебного времени, то есть посещением музеев Кремля, музея авиации, музея танков на Кубинке, помогли забыть на время все невзгоды службы.
Руководство курсов привлекло меня выступать перед преподавательским составом и слушателями академии с информацией о политическом положении в Литве, тогда всех интересовала сложившаяся там обстановка. Люди понимали, от того, как разрешатся там сложившиеся проблемы, будет зависеть судьба всех союзных республик и слушали с большим вниманием.
Окончив курсы и получив очередное свидетельство, нужное только для кадровиков, я вновь втянулся в процесс службы. Но видимо, кампания, запущенная против меня, зашла глубоко и вопрос стоял уже о моем снятии с должности где-то в Сухопутных Войсках. Свидетельством этого был неожиданный прилет в военный городок Начальника Политуправления Сухопутных Войск генерал-полковника Михаила Даниловича Попкова, жесткого и прямолинейного генерала, которого боялись и командиры, и политработники. Имея богатый жизненный и боевой опыт, он терпеть не мог формализма в работе, особенно незнания обстановки в починенных частях. После таких встреч было снято немало политработников со своих должностей.
Я знал об этом принципе его работы "бей своих, чтобы чужие боялись", был готов уже к худшему варианту. Но он заслушивать в кабинете меня не стал, а сказал, чтобы я отвел его в офицерское общежитие. Это было здание барачного типа, когда-то еще раньше, бывшее конюшней. В комнатках было тесно, хотя и чисто. Рассматривая быт молодых офицеров, он расспрашивал меня обо всем: о количестве бесквартирных семей, об офицерах и их проблемах, о солдатах и так далее. За какие-то полчаса я поведал ему обо всех проблемах, мешающих нам служить.
Потом, побывав в солдатской столовой, где мы первые в Округе внедрили систему самообслуживания, то есть солдат подходил с подносом к столу раздачи и получал свою порцию пищи и никто уже не мог обделить его или отобрать кусок мяса. Потом садился за столик на четырех человек, а покушав, вместе с подносом сдавал посуду в посудомойку. Солдаты все, особенно молодые, были довольны этим новшеством.
Потом Начальник Политуправления захотел посмотреть клуб, пройдя по помещениям которого, ничего не сказав, пошел на выход. Неожиданно, как бы говоря сам с собой, сказал: "Технику поставили в новейшие боксы, а о людях забыли, пусть живут в конюшнях! "Я, думая, что он обратил эти слова ко мне, молчал, ожидая худшего. Но после его отъезда, обо мне быстро забыли и мы вновь работали над решением своих проблем, уже без опеки "инспекторов".
В декабре пришел приказ Командующего Округом о денежном поощрении руководящего состава частей окружного подчинения, так называемой "тринадцатой зарплатой". Командир получил сто процентов, меня же лишили ее на пятьдесят процентов, не указав причины. Взысканий я не имел, хотя и знал, почему мою семью лишили, так нужных в то время денег. Денежный вопрос пережил легко, но было стыдно, когда увидел на партийном собрании свою фамилию в списках коммунистов управления, лишенных денежного вознаграждения, но в основном лишенных денег из - за личной дисциплины. За ту, иногда круглосуточную службу, всем бы надо было давать, по моему мнению, не одну, а минимум десять дополнительных зарплат. Вот чего стоила мне попытка "совета" высшим чинам.
Но офицеры и коммунисты дивизии, откуда-то узнав, за что я пострадал, еще уважительнее стали относиться ко мне. Так, на проходившей позже партийной конференции дивизии, единодушно избрали меня и коммуниста Банзарь, делегатами на 21 съезд Коммунистической Партии Литвы (КПСС).
Первый этап съезда начался 21 апреля 1990 года, в день 120-летия со дня рождения В.И. Ленина. В политическом докладе первого секретаря ЦК товарища М.М. Бурокявичуса была дана обстоятельная оценка сложившегося общественно-политического положения, угрожающего судьбе социализма в Советской Литве.
В ходе всего съезда я внимательно слушал и глубоко был потрясен выступлениями литовских коммунистов, озабоченных судьбой не только партии, но и социализма в стране. Все с надеждой обращались в адрес Коммунистической Партии Советского Союза, готовившейся к своему 28 съезду, надеясь на его кардинальные решения в вопросах спасения не только социализма, но и самого Советского Союза.
В тот же день состоялось тайное голосование по выборам Центрального Комитета Компартии Литвы (На платформе КПСС), в который единогласно избрали и меня. Так я включился в работу настоящих коммунистов Литвы, борющихся, прежде всего за сохранение Советского Союза, как гаранта социализма.
Но события нарастали стремительно. В условиях националистической истерии проходили выборы в Верховный Совет Литвы. За новый парламент страны проголосовало около 42 процентов всех избирателей. На первом же заседании новый парламент, без согласия народа, объявил о выходе Литвы из состава СССР, отменив на территории республики действие Конституции Литовской ССР и Конституции СССР и обнародовав "временный" Основной Закон.
Отмена этих законов вызвала опасный кризис власти, подорвавшей доверие у населения. В этих условиях народ Литвы стал по своей инициативе создавать повсеместно Гражданские комитеты для защиты своих гражданских прав и жизненных интересов. Жители Швенчёнского района избрали и меня в состав районного Гражданского комитета, выдвинув делегатом на Учредительный Съезд Гражданских комитетов Литовской СССР, состоявшийся 28 апреля 1990 года, где я уже был избран в состав Гражданского комитета Литовской ССР.
Такое доверие было понятным, армия оставалась самым надежным оплотом еще существующего СССР, хотя уже тогда многие хотели попробовать ее на прочность, разжигая антиармейские настроения, публично сжигая советскую военную форму, обвиняя её оккупационной.
Меня, как и всех военных очень удивляло спокойное отношение ко всему Президента М. Горбачева. Еще ранее, приезжая в Литву, он поехал посещать, нет, не заводы, где бы можно было узнать настроение пролетариата, а кооперативы, знакомясь с жизнью предпринимателей. Уже тогда стало ясно, что его больше интересовала тогда не забота о сохранении Союза, а что- то другое.
Но я еще, как и все, надеялись на него, что он предпримет решительные меры по сохранению возглавляемого государства.
Волновали эти вопросы и всех офицеров - коммунистов нашего Прибалтийского Военного Округа, переименованного в Северо-Западную Группу Войск. Так на проходившем тогда собрании партийного актива округа армейские коммунисты обсуждали, как всегда запоздалые, решения Пленума ЦК КПСС. Я не планировался к выступлению, но слушая тревожные выступления коммунистов, озабоченных обстановкой в стране, всем сердцем поддерживал их. Но когда предоставили слово Начальнику Отдела кадров Округа, который с высокой трибуны начал обвинять в сложившейся обстановке в Армии всех политработников, которые ничего не делают, а только пользуются славой командиров и получают незаслуженно награды.
Услышав это, я не смог сдержать неудержимое желание выступить, да и не было больше записанных для выступления. Полковник Сигов, сослуживец по Калининграду и ведущий собрание партийного актива, увидел поднятую мою руку и предоставил мне слово.
Выступая, я дал оценку решениям Пленума ЦК КПСС как правильным, но принятыми, как всегда, с большим опозданием, так как повлиять уже коренным образом на сложившуюся обстановку в Прибалтийских Республиках не могли. Рассказал об инициативах ЦК КПЛ (КПСС) в работе по сохранению Союза, которые в Москве как бы ни услышали и мер никаких не принимали.
А на выступление "кадровика" сказал, что сейчас стало модным выступать с нападками не только на Коммунистическую партию, но и на Политорганы Вооруженных Сил, являющихся пока самой надежной структурой, способной сплотить военнослужащих вокруг себя и дать надлежащий отпор любым нападкам на армию. А в защиту политработников сказал так, что пусть сидящие в зале назовут сейчас хоть одного политработника, плохо работающего или работающего только за награды. Потом привел пример того, что уже больше года, как в дивизию пришел Приказ Командующего о награждении часами командира и меня за первое место дивизии в Округе в борьбе за экономию ГСМ (горюче-смазочных материалов), но наград никто до сих пор не вручил, хотя сейчас и нет войны и они не могли затеряться. Вот бы где кадровикам надо больше заботиться о людях, а не искать виновных, да и надо бы им почаще бывать в войсках, на местах изучая обстановку и деловые качества офицеров.
Зал стоя аплодировал мне, доказывая этим правильность моих слов. Выступая с заключительным словом, новый Командующий Северо-Западной Группы Войск генерал-полковник Кузьмин сказал, что трудно выступать, когда предыдущий оратор сорвал бурные аплодисменты, но признал правильность моего выступления.
Вскоре, на очередном Военном Совете, после празднования 45-летия Великой Победы, вручали правительственные награды офицерам, неожиданно прозвучала и моя фамилия. Получив из рук Командующего орден "За Службу Родине в Вооруженных Силах СССР" третьей степени, я, повернувшись лицом к залу, громко сказал: "Служу Советскому Союзу!". А когда возвращался на место, думал, неужели это тот орден, к которому меня представляли еще в полку, но сомнения мои развеялись, когда в орденской книжке прочитал указ Президента СССР от 14 мая 1990 года.
Уже в поезде я решил обмыть свою награду с командиром. У проводницы соседнего вагона купил бутылку водки, а вот в стакан орден не входил, пришлось искать алюминевую кружку и только потом, залив его водкой, "обмыть", чтобы не "ржавел".
Лето того года пролетело в напряженной работе по поддержанию высокой боевой готовности частей в условиях все более обостряющейся обстановки. Боевой подготовки фактически не проводилось, основное внимание сосредоточили на усиленную охрану складов с оружием и боеприпасами, ведь их хранилось там на две дивизии, а также боевой техники в парках.
Приходилось служить, одновременно выполняя свалившиеся на меня дополнительные обязанности в общественной работе. В столице Литвы то и дело проходили различные митинги, народ выражал недовольство политикой нового правительства. Мне часто приходилось выезжать туда, то на заседания ЦК, то на митинги. Не забывал я бывать и в Швенчёнисе, исполняя депутатские обязанности. Кроме того я был членом Швенчёнского Райкома КПЛ (КПСС) и Гражданского комитета.
Встречаясь с рабочими предприятий и жителями я получал много наказов и просьб, главными из которых были: сохранение Советской власти и сохранение Советского Союза. Это мне придавало новые силы, об отдыхе тогда и некогда было думать.
13 ноября 1990 года я был участником встречи Президента СССР с военнослужащими - народными депутатами. Встречу открыл министр обороны СССР, Маршал Советского Союза Д.Т. Язов. На встречу прибыло 1.100 народных депутатов, представляющих практически все органы власти всех союзных республик. Я, в числе других семи депутатов, представлял Литву.
Встреча с Президентом проходила в очень сложное, непростое время и диалог получился нелёгким для М.С. Горбачева. Все выступления депутатов-военнослужащих из разных Республик были разительно похожи. Президенту СССР предъявили претензии в том, что он не пресекает нападки, которым подвергается армия со стороны средств массовой информации и руководства некоторых союзных республик, в том числе и Литвы. Выступающие напомнили М.С. Горбачеву, что он, как глава государства, Верховный главнокомандующий и Генеральный секретарь ЦК КПСС, должен выполнить свои обязанности и защитить Вооруженные Силы СССР.
Я тоже тщательно готовился к выступлению и хотел с высокой трибуны обратиться к Президенту с основным наказом избирателей, которые они дали мне перед отъездом. Это восстановить Советскую власть в Литве! Ведь не секрет, что национально-тоталитарное государство, созданное в Литве, пошло в наступление против демократических, прогрессивных сил, против Советской Армии.
Естественно, что в таких условиях люди ищут защиты у народных депутатов и в первую очередь у нас - военных. И это потому, что народные депутаты СССР от Литвы Бразаускас, Чекуолис, Коноплев, Ланддсбергис и другие фактически сложили свои полномочия и их необходимо бы было переизбрать, приблизив этим подписание нового Союзного договора.
Но мне не дали выступить, ограничившись одним выступлением военного комиссара Московского района города Риги полковника В. Костина от имени всех прибалтийских депутатов. Я написал записку Президенту с просьбой слова и необходимости включить прямую трансляцию встречи по телевидению, что народ должен видеть этот прямой и открытый разговор и сам разберется во всех проблемах. М.С. Горбачев, начиная выступление, прочитал вторую часть записки, исказив мою фамилию, назвав депутатом Табачковым и дал указание включить прямую трансляцию.
Внимательно слушая выступление Президента, я не находил прямых ответов на столь остро поставленные вопросы народными депутатами - военнослужащими. Как-то он говорил обо всем неконкретно и завуалировано, ссылаясь на расширение демократии на местах и это все как-то отражается и на армии. В целом я остался неудовлетворенным ответами главы государства, зная, что наступает решающее не только для армии, но и для всего социализма время.
Вечером для участников встречи с концертом выступили московские артисты. Выступал со своими знаменитыми анекдотами и актер Юрий Никулин. После его выступления я прошел за занавес, чтобы поговорить с ним. Дело в том, что накануне Дня Победы в газете "Красная Звезда" была опубликована статья, посвященная фронтовой жизни актера. А на опубликованной в газете фотографии, он сидит с другом Василием Петуховым, в котором мама сразу признала своего старшего брата Васю, пропавшего без вести в годы войны под Ленинградом.
Ю. Никулин в статье вспоминает, что Василий тогда погиб. Мы сразу отправили письмо, и не одно, на адрес Юрия Никулина, чтобы узнать подробности гибели и месте захоронения дяди, но ответа не получили. И вот, я решил, пользуясь, случаем, выяснить все это из прямого разговора с актером. Поздоровавшись за руку со мной, а рука у него оказалось узкой и цепкой, Юрий, не задумываясь, ответил, что Василий Петухов жив и он ничего о нем не знает и заторопился уходить. Я понял, что он не хочет ничего вспоминать и так уходит от прямого ответа, еще больше оставив вопросов в моей голове о судьбе родного дяди - Василия Семеновича Петухова.
Наступивший 1991 год станет определяющим в быстро нарастающих событий в Литве. Все возрастающее недовольство населения страны политикой руководства Литвы выводило на улицы и площади городов все больше участников различных митингов и протестных манифестаций. Дело доходило до нападения на Литовский парламент, огороженный стеной из металла.
Центральный Комитет Компартии Литвы (КПСС) был на острие этого народного выступления, но в большинстве был против вмешательства армии в решении любых задач политической борьбы в стране. И совсем было непонятным решение Президента СССР о применении войсковых подразделений для захвата телевидения, от которого он потом откажется, свалив всю вину на руководство КПЛ (КПСС).
А ведь один из заместителей Министра Обороны СССР лично был в Литве и курировал эту сомнительную операцию по выводу танкового батальона, под командованием подполковника Мартынова, бывшего моего сослуживца, на площадь перед зданием телевидения и мужественно принявшего, с риском для себя, решение не отвечать на открытый по танкам снайперский огонь с крыш зданий, создавший прямую угрозу жизням уже ждавших там гражданских людей, вышедших с протестом.
А показанные "жертвы" по телевидению и истерическая пропаганда против "военного вмешательства оккупационной армии" за одну ночь изменили отношение большинства литовского населения к Советской Армии и Советскому Союзу. Не знали истинного положения дел в Литве и жители всего Союза, об этом я убедился, когда с группой военнослужащих и гражданских лиц из всех Прибалтийских Республик прибыл в Москву, где все разъехались по заводам и трудовым коллективам, разъясняя людям сложившуюся ситуацию.
Жили мы тогда в гостинице "Россия", куда приезжали представители трудовых коллективов за нами. До сих пор не могу забыть ту вертушку из наших встреч с людьми, встревоженными сложившейся ситуацией. Вместе со мной тогда был и мой подчиненный, заместитель командира 2 МСП подполковник Владимир Вегера, с которым я и сегодня живу по соседству, иногда вспоминая те суетные дни нашей армейской жизни.
Не могу не рассказать и о Всеармейском офицерском собрании, делегатом которого я был избран офицерским собранием нашей дивизии. Демократизация в армии началась с создания и проведения во всех военных структурах офицерских собраний, которые советовали командованию, как правильно решить ту или иную проблему в службе.
Высшим звеном всего этого и было Всеармейское офицерское собрание, которое собрало во Дворце съездов делегатов от всех частей Вооруженных Сил. Первый день работы проходил по видам вооруженных сил, секцией делегатов Сухопутных войск руководил МЭР г. Москвы Юрий Михайлович Лужков. Тогда я понял, что в первый день работы стояла цель "выпустить пар" из офицеров и узнать об основных вопросах, которые будут задаваться Президенту России Б.Н. Ельцину.
Второй день начался с доклада и обсуждения сложившейся политической ситуации в стране и в её Вооруженных Силах, в том числе и в отделившейся Литве. Россия взяла на себя юридические обязательства за вывод всех воинских частей, находившиеся за рубежом. Выступления офицеров были критическими и резкими, вплоть до того, что не уйдут из зала Дворца съездов, пока не будут приняты решения по всем острым вопросам. Но всех решили "остудить голодом", долго не объявляя перерыва на обед, а когда начался перерыв, то в буфетах ничего, кроме бульона из куриных кубиков почти не было, тем более там сразу образовались очереди. Я скажу - это помогло, после перерыва уже такого накала у выступающих не было.
Выступая в заключении Б. Ельцин много всего обещал, даже сказал, что каждый военнослужащий, выводимый из зарубежных стран получит по двадцать пять тысяч долларов, совсем успокоив многих офицеров этим не выполненным обещанием. В то время о такой сумме даже с трудом думалось!
Вернувшись в Литву и рассказав офицерам о ходе собрания и ничему не обязывающих его решениях, мы своими силами стали бороться с все усиливающими нападками не только на армейские части, но и на членов семей военнослужащих. Дошло тогда до того, что по очереди, охраняли с оружием в руках дома, где жили со своими семьями.
Хорошо помню референдум, еще ранее проводимый во всех Республиках о сохранении Советского Союза. Республиканские и местные власти отказались его проводить и всячески препятствовали этому. Прежде всего, отказались предоставлять помещения для избирательных участков, всячески запугивая жителей предательством. В этих условиях вся тяжесть организации и проведения референдума легла на плечи военных.
В частях и на территории жилых военных городков создавались агитпункты, агитаторами становились все, кто не хотел распада Великой Державы. А накануне референдума во всех городах поставили большие палатки, оборудовав их как избирательные участки со всеми полагающимися для этого атрибутами. Иностранные наблюдатели с удивлением рассматривали их, не находя никаких нарушений избирательного закона. Дежурив на таком участке города Пабраде, я с тревогой смотрел на малочисленных участников референдума в дневное время.
А в наступившие сумерки в палатку стояла большая очередь. Люди приезжали с дальних хуторов в темное время, боясь быть увиденными "саюдистами". За какие-то часы проголосовало большинство населения города и его окрестностей. Подсчитывая голоса, члены избирательной комиссии со слезами на глазах читали записки, написанные на бюллетенях. Хорошо запомнилась одна из них: "Горбачев спаси нас, сохрани Союз! Ландсбергис нас бьет и плакать не дает!" Подсчитав голоса, еще раз убедились, что большинство населения не поддерживает сепаратистов и выступает за сохранения Союза в любой его форме.
Такая же картина была и по всей Литве, а жители Вильнюсского края (Виленщины), где большинством населения были поляки, приняли решение о самостоятельности и от отделении от Литвы. Но вся эта трудоемкая работа прошла впустую, никто не хотел слышать стон и голос народа, не хотевшего распада своей страны.
В этих условиях проходили выборы в местные органы самоуправления самоотделившейся Литвы. Выборы проводились уже по новым законам на альтернативной основе. Жители городка и военнослужащие вновь выдвинули меня кандидатом в депутаты Швенчёнского районного самоуправления.
В ходе предвыборной борьбы, выступая перед жителями и в трудовых коллективах я представлял свою короткую программу: "Я за социализм и возвращение Советской власти в Литве!" Из всех кандидатов основным претендентом был руководитель городской организации "Саюдис", директор бумажной фабрики Марцинкявичус, который был хорошим руководителем и пользовался уважением среди людей.
День выборов тянулся как никогда долго. Уже к полуночи мне позвонила Председатель избирательной комиссии и пригласила меня в местный Дом культуры. Прибыв туда, был приятно удивлен накрытым по-праздничному столом, где стояло и шампанское. Прибыл и Марцинкявичус, проигравший мне выборы, остальных кандидатов не было. Поздравив меня с победой, члены комиссии высказали пожелание, что бы я также не забывал о городе Пабраде и его жителях, как это делал и раньше. Поздравил меня и мой соперник, признав свое поражение в честной предвыборной борьбе.
Так я вновь включился в работу за соблюдением прав населения в новом органе управления районом, активно критикуя районное отделение "Саюдиса" и его лидера Якштаса, мешая протаскивать антиармейские и антинародные вопросы в решения Совета Самоуправления. Моя активность мешала многим сепаратистам, проиграв в открытой борьбе, они решили устранить меня хорошо известным способом: "Нет человека - нет и проблем".
Однажды, участвуя в работе Пленума райкома КПЛ, мы долго засиделись. А потом, долго обсуждал служебные вопросы с военкомом района майором Касумовым, нашим выдвиженцем, получившим большую дозу облучения во время работ по устранению аварии на Чернобыльской АЭС и награжденным за это орденом Красной Звезды. Стояли с ним тогда недалеко от здания полиции, меня насторожила подозрительная активность и видимость явного наблюдения за мной. Уже в сумерках поехал в Пабраде, захватив с собой секретаря парткома пабрадского завода "Модулис" товарища Сивой.
Ехали в полной темноте среди густого леса. Чувствуя тревожное состояние, проверил пистолет, сказав, что в таком лесу мы хорошая мишень, нас видно, а мы никого не видим. Но доехали тогда благополучно. Не прошло и нескольких минут, как в кабинет ворвался испуганный прапорщик в шинели с красными петлицами, держа в руках пробитый пулей круглый пластмассовый шлем.
Он твердил, что в него стреляли в лесу, когда ехал из Швенчёниса на мотоцикле. Первый выстрел в лицо ослепил, но он, нажав газ, помчался еще сильнее. После других выстрелов почувствовал удар в шлем, но на этом все и закончилось. Я сначала не поверил ему, сказав, что только проехал там и никого не видел. Утром, когда он показал свой мотоцикл, действительно увидел пробоины в защитном стекле, оставленные нарезным оружием. Взяв с собой офицера особого отдела и пригласив следователя из полиции, поехал на указанное место. Действительно, место было удобное, на узком участке дороги, к которой вплотную подступал с обеих сторон лес, на самой возвышенности и у просматриваемой далеко дороги в обе стороны, была утоптанная лежка в снегу, валялась полностью выкуренная пачка сигарет "Юрате" и много окурков, следы мочи в снегу - все говорило, что здесь пряталось в кустарнике люди, лежащие в засаде не один час.
Прокручивая в голове события, когда я проезжал это место, вспомнил, что водитель здесь хотел обогнать большую" фуру" с прицепом, но я остановил его, сказав, что на бугре может выскочить встречная машина и мы, почти вплотную с первой машиной, проскочили это место. Видимо раздосадованные этим, они и решили отстреляться по первому попавшемуся им военному.
Еще раз тогда моя судьба вмешалась в события, предотвратив мою гибель. В открытом поединке я не боялся сразиться, но был бессилен перед затаившемся "охотником" на человека.
В тот же день мы пригласили в штаб представителей руководства районом, поставив рядом со штабом работающий дежурный танк. Я тогда сказал, что если хоть один человек пострадает, то мы примем самые решительные меры, благо знаем, где проживает все руководство "Саюдиса". После того, даже на рыбалку выезжал всегда, взяв с собой укороченный автомат и пару гранат "Ф-1", на всякий случай, но все обходилось благополучно.
Так дотянули мы до знаменитого дня ГКЧП, когда целый день, как испорченную пластинку, крутили оповещение по радио об этом событии. Получив секретную депешу о проведении частями по взятию под контроль важных объектов, складов с продовольствием и т.д. мы поняли, в стране вводится чрезвычайное положение и армии отводится решающая роль. Всю ночь с командиром думали, как лучше выполнить все указания, но утром, прибывший курьер, забрал у нас и увез ту директиву, дав понять, что время этого "Периода" уже закончилось.
Первым делом тогда Ельцин, взявший власть в свои руки, ликвидировал политорганы, понимая, что наносит удар прямо в сердце Вооруженных Сил.
На этом и закончилась моя служебная карьера политработника. Долгое время служил за штатом, потом приказом был назначен помощником командира по воспитательной работе с понижением в должности, потеряв все рычаги и в управлении дивизией, и в вопросах укрепления воинской дисциплины. Уже не было таких органов в воинских коллективах, которые строго стояли на страже не только законов, но и моральных устоев среди людей.
Уже тогда в войсках начала процветать коррупция и казнокрадство, выросшая за все последние годы в огромного монстра, пожирающего военное имущество и другие богатства армейских военных полигонов, городков и других объектов военного ведомства, неподконтрольного общественности из-за засекреченности последних. Но с этим вы можете познакомиться и сегодня, когда уже в Министерстве Обороны коррупция достигла наивысшего расцвета в процессе развала армейских структур и их распродажи за "копейки".
А тогда я жил, как и все, готовя части к расформированию, помогая отправлять многочисленное оружие, боеприпасы, боевую технику эшелонами в глубинку России, оставляя, без единой копейки денежного возмещения, многочисленные, с таким трудом построенные нами объекты и городки.
Начались происки против меня не только на заседаниях сессии Совета Самоуправления, но и по другим фронтам. Вызывали в прокуратуру на допросы, выясняя мое участие в Вильнюсских событиях. Проводили ночные обыски, ища оружие или боеприпасы, для повода "ограничить" мою свободу. Под давлением депутатов от "Саюдиса" на заседании сессии добились большинства голосов, лишив меня депутатских полномочий, хотя закона такового не было. Но я не стал добиваться в суде справедливости, плохо зная литовский язык, который стал государственным и русскую речь уже было не услышать.
А потом был только невольным свидетелем разгона Коммунистической партии Литвы (КПСС) и ее Центрального Комитета, члены которого были быстро упрятаны в застенки.
Поняв, что спокойной жизни здесь не будет, я решил переехать в Россию. Но чтобы получить там квартиру, меня поставили перед фактом написания рапорта о досрочном увольнении по сокращению штатов из армии. Перспектив в службе я не видел, денежный вопрос не интересовал и я решил не только ради себя, но и своих детей, которых надо было увозить в страну с родным языком, уволиться. Получив приказ об увольнении было обидно думать о том, что столько учившись, повышая свое профессиональное мастерство, остался вне службы и профессии, не зная, что делать дальше. И вот, дождавшись квартиры в городе Туле, я готовился вновь оставить "обжитое гнездо" и ехать в страну, откуда родом были мои предки.