Если закрыть глаза -- будет темно. Если открыть -- сразу что-нибудь увидишь.
Далеко-далеко есть Страна с Закрытыми Глазами. В этой стране...
-- Я кому сказала? Я кому... Феодор!
Вытянув руки вперед и зажмурившись, Федя брел по темной
ране, где никогда не бывает солнца, где есть все-все, но нельзя знать, что это такое, пока на захватишь с собой и не перенесешься
Страну Света. Там ты откроешь глаза и увидишь перед собой что-нибудь необычайное, например, космический корабль, похожий на парашют или старый бабушкин зонтик. На этом корабле можно лететь куда хочешь, и у него такая большая скорость, что её вовсе нет: только подумаешь -- и ты уже там, можешь высаживаться на новой планете и разговаривать со всеми, кто там живет.
-- Феодор! Сейчас же вылезь из помойки!
Помойка -- это потому, что моют. Это такой кирпичный дворик внутри их большого двора, его каждое утро убирают и поливают из шланга. Во дворике стоят высокие металлические баки для мусора, который выгружают по утрам из мусоропроводов. Федина мама зря беспокоится, в баки с мусором Федя давно не залезает. Не залезает с тех самых пор, как потянул однажды за какую-то странную веревку, а та завизжала и вырвалась, тут же обернулась громадным зверем с голыми зубами и тяпнула Федю за палец.
-- Крыса! -- закричал тогда всезнающий Жека из шестого подъезда, который всегда оказывался там, где кого-нибудь кусали, или выгоняли, или ругали с привлечением общественности. -- Крыса! её надо убить!
-- Зачем убить? -- испугался Федя и спрятал укушенный палец под рубашку, чтобы не видно было крови и чтобы вина крысы сделалась меньше. -- Мне совсем не больно!
Он уже видел, как убивали. Один раз убивали ворону, другой раз лягушку. Ворону потому, что она была раненая, и потому, что нужны были перья для игры в индейцев. А лягушку потому, что она скользкая и от нее бородавки, хотя ни у кого никаких бородавок не было. И ворона, и лягушка похоже прыгали, спасаясь от палок и крика, а потом перестали прыгать. По земле простерлось одно крыло, а глаз птицы задернулся нежным веком, и все это уже была не птица, а что-то плохое, без названия. И мертвая лягушка стала плохим, хуже грязи и того, что выбрасывают. Это было страшно, несправедливо и стыдно. Он не стали играть в индейцев, пошел домой и спросил:
-- Мама, а что самое страшное на свете?
-- Мухи, -- сказала мама. Она очень не любила мух и затягивала все форточки в квартире марлей.
-- Гроза, -- не согласилась с мамой соседка тетя Хина, которую все звали Горькой Хиной*.
----------------------------------
*Мама говорит, что Хина - это лекарство. Тогда не понятно почему у Горькой Хины всегда что-нибудь болит. (Примечание Феди.)
-- Ничего подобного! Мое имя означает "Снежная", так что не удивительно, что я простудилась ещё в детстве. (Примечание Горькой Хины).
Горькая Хина требовала перед грозой закрывать все окна и выключать электроприборы, а чтобы розетки и выключатели не притянули молнию, вешала на них галоши.
-- Самое страшное -- обижать других, -- проговорила Федина бабушка, которая, пока не была бабушкой, сама делала молнии в своей лаборатории, а случайно залетевших в квартиру мух всегда выпускала на свободу и этим чрезвычайно возмущала Федину маму.
-- Может быть, все это и страшно, -- выслушав всех, вздохнул Федя. -- Но ещё страшнее -- перестать быть тем, что ты есть.
-- Что-что-что? -- изумилась Горькая Хина. -- Кто тебе сказал подобную ерунду?
-- Мне никто не говорил, -- ответил Федя. -- Я увидел сам.
-- Чему вы учите ребенка! -- закричала Горькая Хина. -- Ему рано думать о подобных вещах!
-- Бабушка, а что такое подобные вещи и подобная ерунда?-- спросил Федя.
-- Ну, наверное, то, что кому-нибудь не очень нравится,--ответила бабушка.
-- А если мне совсем не нравится, то это будет преподобная ерунда? -- спросил Федя.
Горькая Хина от его вопроса стала малиново краснеть и возмущенно подниматься со стула. Запахло резиновыми галошами.
-- Пойдем ко мне, малыш, -- опередила Горькую Хину Федина бабушка. -- Пойдем, и ты расскажешь мне, что ты увидел. И мы с тобой подумаем, является ли это самым страшным на свете.
Бабушка увела Федю в свою комнату, и Федя рассказал ей про ворону и лягушку.
Бабушка слушала молча. Потом взяла Федю за руку и вывела на кухню, где мама пекла блинчики, а Горькая Хина продолжала плотно сидеть на стуле и рассуждала о том, как нужно воспитывать детей.
-- Я свидетельствую, -- сказала им бабушка грозным голосом, -- я свидетельствую, что сегодня мой внук понял главное. Он понял, что любая жизнь дорога и прекрасна, а любая смерть есть позор и унижение. И я счастлива -- мой внук не будет убивать!
-- О чем вы говорите! -- воздела руки к потолку Горькая Хина. -- Беседовать о смерти с ребенком, которому пять лет!
-- Мне совсем скоро шесть, -- возразил Федя.
-- Если он думает о смерти сейчас, то о чем он будет думать потом? -- возмущалась Горькая Хина.
-- Может быть, потом он будет думать о жизни, -- предположила Федина мама.
Вот это-то и вспомнил Федя, когда Жека из шестого подъезда завопил радостно:
-- Крыса! её надо убить!
-- Зачем? -- воскликнул Федя, встав на пути Жеки из шестого подъезда.
-- Крыса тебя ранила, а мы за тебя отомстим, -- нетерпеливо объяснял, прыгая на месте от торопливого желания отнять жизнь у того, кто меньше и не похож на него, Жека из шестого подъезда.
Федя загородил проход к баку.
-- Я её сам дернул, -- сказал он. -- Это не по правилам.
-- На крыс правила не распространяются! -- заявил Жека.
-- Почему? -- удивился Федя. -- Если это правило, то оно должно распространяться на всех!
-- А вот и нет! -- крикнул всезнающий Жека. -- Потому что крысы приносят вред!
Федя снова подумал о лягушке, от которой вырастают бородавки. Бородавки, которых ни у кого не было. Федя сам проверял: брал лягушку в руки, она распластывалась на ладони тяжелой холодной лепешкой. На руках оставалась слизь, вместе с которой легко отмывалась старая грязь. Руки становились чистыми, бородавок не появлялось.
-- Если бы я её не дернул, её бы никто не увидал, -- не согласился с Жекой Федя. -- И тогда никакого бы вреда не было.
Жека запрыгал быстрее и крикнул так, чтобы Феде стало обидно:
-- Каша!
Почему-то Жека не любил, когда ему возражали. Жека любил действовать, а не думать. Он схватил палку и обежал бак с другой стороны, но крыса исчезла. Жека разозлился и снова крикнул:
-- Каша!..
Это фамилия у Феди такая -- Кашин. Может, Феде и обидно, когда его называют Кашей, но всё равно это лучше, чем если бы крысу поймал Жека, который все знает.
А Жека, не сумев отомстить крысе, отомстил Феде: побежал вперед, первым залез в лифт, первым поднялся на восьмой этаж и первым позвонил в Федину квартиру номер 265.
Когда Федина мама открыла дверь, Жека, который всё знает, выпалил:
-- Тетя Лена! А вашего Федика, тетя Лена, вот такая крыса укусила! Или даже две! Там этих крыс -- целый ящик!
-- Что? Крыса? Какой кошмар! -- воскликнула Федина мама, бросилась к лифту и поехала вниз.
Федя в это время поднялся на другом лифте, пришел домой и подставил руку, из которой капала кровь, под кран с холодной водой.
Можно было бы на этом закончить историю с крысой, но Федина мама была другого мнения. Она вызвала такси и повезла Федю в больницу, где ему сделали укол против бешенства и укол против столбняка.
Но и это не всё. Потому что уколов против бешенства оказалось двенадцать, и Федя ездил на такси две недели подряд, даже в воскресенье, и все мальчишки со двора очень ему завидовали, а Жека из шестого подъезда специально совал палец в мусорный бак, чтобы тоже ездить на такси, но его почему-то никто не хотел кусать.
Вообще-то Феде напрасно завидовали. Потому что такси -- это приятно, а уколы -- не очень. Настолько не очень, что уже после третьего посещёния больницы у Феди пропала всякая охота что-нибудь трогать в ящиках с мусором. Федя просто решил не замечать эти ящики. Даже если оттуда выглядывал настоящий будильник, который можно было бы крутить сколько хочешь, или торчала банка с засохшей краской необыкновенного цвета, или кусок толстого зеркала, в котором отражался верхний этаж их огромного дома и облако, похожее на полторы порции мороженого.
Нет, нет, ничего этого Федя не замечает. Он закрывает глаза и проходит дальше, за баки, куда жильцы выносят вещи покрупнее, которые не втолкнешь в мусоропровод и которые таят в себе столько неожиданностей и открытий. Металлический остов стиральной машины так легко превращается в батискаф*, а прекрасное разломанное кресло с круглыми пружинами...
----------------------------------
* В стиральной машине вода внутри, а у батискафа снаружи. (Примечание Феди.)
-- Феодор!..
Вам хорошо, вас не называют Феодором. Да ещё с балкона восьмого этажа. Да ещё если дом построен буквой П, а балкон, с которого несется настоящий мамин голос, находится как раз посередине, так что несколько чужих бабушек с боковых балконов кричат маме:
-- Там он, там!
-- За ящиком!
-- На помойке!
-- Места им другого нет!
-- Избушка им на курьих ножках -- не нравится!
-- Витязи им -- тридцать три штуки!
-- Серый Волк -- сиди не хочу!
У Феди спина и бока чешутся от взглядов, которыми его вылавливают со всех балконов. Его уже давно знает весь дом. А все потому, что Фединой бабушке время от времени приходит в голову мысль отправиться в Маленький Домашний отпуск*.
----------------------------------
* Обычно Федина бабушка отправляется в Домашний отпуск для подзарядки.
- Разве она робот? - удивился, узнав об этом, Федин друг Назар.
- Хуже! - сказал Федя. - Она изобретатель! (Примечание-автора.)
А когда бабушка отправляется в Маленький Домашний отпуск или берет Выходной День, Федина мама для сокращения времени и расстояния воспитывает Федю из окна. Все соседние окна слушают, как она это делает, и помогают в трудных случаях.
-- Феодор!
Федя вздохнул. Гораздо приятнее называет его бабушка. Бабушка называет его Тамтуттам, потому что он любит спрашивать:
-- Бабушка, это было там или тут? Тут или там?
А спрашивает он потому, что у них с бабушкой игра в Волшебный Город. В Волшебном Городе, как и положено, случаются всякие удивительные события. И в этом нет ничего особенного, ведь это происходит там. Однако Федя с некоторых пор заметил, что и тут может происходить кое-что волшебное, и ещё большой вопрос, где случается больше необыкновенного -- там или тут?
Федя вылез из-за мусорного бака и пожаловался:
-- Лучше бы я родился у бабушки.
Федина мама ответила с балкона восьмого этажа:
-- Если ты хотел родиться у бабушки, надо было пораньше становиться в очередь.
Мама насмешливо фыркнула и удалилась в глубь квартиры.
Федя сумрачно поплелся к избушке на курьих ножках, где девчонки всегда играют в магазин. Избушка неправильная, она хоть и без дверей, но с окнами. Через окошки девчонки с бантиками подают черепочки и камешки и манерно поджимают губки:
-- Мне, пожалуйста, сто грамм масла и двести грамм вермишели.
-- А мне два огурчика и помидор.
-- А вы мне не дали сдачу.
-- Нет, дала!
-- Нет, не дала!
Странно, они всегда играют в одно и то же. И одинаково говорят, и одинаково требуют сдачу. Неужели интересно играть в сдачу?
Федя плетется дальше, к тридцати трем богатырям. Богатыри стоят один за другим. Они вырезаны из толстых столбов, каждый меньше переднего, а последний едва торчит из земли, с него малышня прыгает.
У богатырей тоже неинтересно. Сегодня Феде нигде неинтересно. Ему хочется с кем-нибудь поговорить, а поговорить не с кем. Мама ремонтирует бабушкину комнату, и от этого ремонта пропал Волшебный Город. Чудесный Волшебный Город с остроконечными крышами, который нарисовал на стене лучший Федин друг Назар, исчез сегодня под обоями в голубой цветочек. Как Федя скажет об этом Назару, когда тот вернется домой?
Назар живет в том же доме и в том же подъезде, что и Федя, и они всегда играют вместе, если встречаются. Но встретиться им нелегко, потому что Назара часто увозят в больницу. У него больные ноги, и он почти всегда ходит на костылях. Федя не видал его целый месяц и очень боится, что Назар за это время разучился рисовать Волшебные Города с остроконечными крышами.
В невезучие дни всегда некуда деваться и не с кем поговорить. Даже бездомный пес Шарик куда-то скрылся. Правда, у Шарика была причина скрыться, потому что Федя совершил ужасный поступок. Федя пока терпит, никому не говорит о том, что произошло. Он надеется найти обиженного пса и попросить у него прощения. Но в невезучий день даже прощения попросить не так-то просто.
От нечего делать Федя пересчитал богатырей. Их опять было десять, а не тридцать три. И выходили они не из моря, а из земли. Бабушка ему книжку читала, так там в землю в наказание закапывали, казнь была такая в давние времена для взрослых, которые не слушались. После той книжки Федя пошел богатырей выкапывать, потому что они мучаются, а этого никто не видит. Около него остановился длинный дядька и долго смотрел, как он копает. Потом спросил:
-- Детскую площадку портишь? Зачем?
-- Я не порчу, -- возразил Федя. -- Я спасаю.
-- Спасаешь? Ну, тогда другое дело, -- согласился дяденька, а Федя увидел, что глаза у него грустные и добрые. -- А кого ты спасаешь и от чего?
-- Богатыря, -- ответил Федя. -- Видишь, его в землю закопали?
-- А может, его понарошку закопали? -- предположил Дяденька.
-- Как понарошку, если давно? -- удивился Федя.
-- Ну, может быть, тут земля понарошку, -- сказал, глядя на Федю невзрослыми доверчивыми глазами, взрослый человек.
-- Не понарошку земля, а по-настоящему, -- заупрямился Федя, потому что ему очень хотелось кого-нибудь спасти. -- Земля не может быть понарошку так долго.
-- Вообще-то, конечно, земля всегда должна быть по-настоящему, -- согласился Грустный Взрослый Человек, потрогав, крепко ли стоят остальные богатыри. -- Ну, разумеется, земля здесь по-настоящему -- видишь, какие они герои? Их никакая сила не сдвинет!
-- Почему не сдвинет? -- заинтересовался Федя.
-- Потому что они родную землю от врагов защищают,--ответил Грустный Взрослый Человек.
-- А почему эта земля родная? -- спросил Федя.
-- Потому что она их родила, -- сказал Взрослый Человек. -- Видишь, самый первый какой грозный? Он уже совсем родился и вдаль смотрит. Он высокий, ему далеко видно, тут никакой враг не подкрадется незаметно, верно?
-- Верно, -- обрадовался Федя, зачарованно глядя в большие глаза странного человека, который разговаривал с незнакомым мальчиком и не ругался, ни в чем его не обвинял и даже не врал, а спокойно выдумывал настоящую правду, которую можно видеть.
-- А самый маленький тоже скоро родится, -- слышал Федя, и ему казалось, что это говорит он сам. -- И как раз успеет на подмогу большому. А за ним из земли такое воинство выйдет, что никто и не решится на нашу землю напасть. Только вот тут в середине у нас прореха образовалась, и не известно, по какой причине.
-- А его ранило, -- поспешно сказал Федя, стараясь поставить подкопанного богатыря прямо. -- Ему, наверно, стрела в ногу попала.
-- Ну, в ногу это не смертельно, -- мужественно сказал Грустный Человек. -- В ногу это не в сердце, мы ему стрелу сейчас вытащим.
-- И коня под ним убило, -- виновато сказал Федя, с трудом удерживая шатающегося богатыря. -- Такой был замечательный конь -- весь черный.
-- А мы ему другого коня подведем -- буланого, -- серьезно сказал Грустный Человек.
-- А буланый -- это какой? -- спросил Федя.
-- А буланый -- это желтый с черным хвостом и с черной гривой.
-- А с белой гривой можно? -- спросил Федя.
-- А почему с белой? -- спросил Грустный Человек.
-- Потому что она летит быстрее, -- ответил Федя.
-- Ты думаешь, что белое быстрее, чем черное? -- тут же догадался Грустный Человек.
-- Конечно, быстрее! -- воскликнул Федя.
-- А если красное? -- спросил Грустный Человек.
-- Тогда совсем быстро, -- сказал Федя. -- Тогда как огонь! Только сгорает быстро. А белое -- это надолго, как снег.
-- Понятно, -- серьезно проговорил Грустный Человек, и Федя увидел, что ему в самом деле понятно. -- В таком случаемы дадим богатырю игреневого коня -- сам он будет рыжий, а грива белая.
-- Согласен! -- закричал Федя, увидев перед собой чудесного огненного красавца с зимней гривой. Конь замечательно изгибал шею и бил копытом в затоптанную детскую площадку.
-- А теперь давай поможем богатырю -- он же раненый...
Они вкопали богатыря обратно в землю, а Грустный Человек задумчиво посмотрел на Федю и пошел -- пошел не в ту сторону, в которую шел до этого, а в противоположную. Федя постоял-постоял и бросился его догонять.
-- Дяденька, дядя! -- кричал он. -- А как тебя зовут?
-- Игорь, -- ответил дяденька. -- То есть Игорь Николаевич.
-- А ты когда-нибудь поговоришь со мной ещё, дяденька Игорь Николаевич? -- спросил Федя, с ожиданием заглядывая ему в лицо.
-- Ну, конечно, -- ответил Игорь Николаевич, -- даже обязательно.
У него опять сделались добрые, грустные глаза, и Федя им поверил.
После этого случая Федя долго не мог встретить Грустного Человека, хотя тот жил в одном с ним подъезде и всего на три этажа ниже. Но хотя встретить Грустного Человека Феде не удалось, ему удалось его спасти. Произошло это так.
К Фединой маме снова пришла соседка Горькая Хина. Пришла, села на стул и, глядя, как Федина мама жарит блинчики с творогом, сказала:
-- Этот-то, с пятого этажа... Вы представляете? Шашлык на балконе жарил! Нет, вы представляете? Теперь у меня в комнате духаном* пахнет! Нет, я его давно раскусила, этого пятого!
-- Не только. Это ещё восточная столовая. Если, конечно, вы живете на западе. (Примечание Фединой бабушки.)
Федя представил, как Горькая Хина по-крокодильи раскусила Грустного Человека пополам, и чуть не бросился на нее с кулаками, но потом вспомнил, что Горькая Хина сказала: давно раскусила, а Федя видел Грустного Человека на балконе вчера вечером. Значит, Грустного Человека ещё раньше вылечили от перекуса, но от этого он, наверно, и стал грустным.
-- Так вы подпишете заявление? -- услышал он голос Горькой Хины.
-- Какое заявление? -- изумилась Федина мама.
-- За это можно и выселить, -- многозначительно пообещала Горькая Хина.
-- Напрасно, -- поджала губы Горькая Хина. -- У него уже было предупреждение.
-- Какое предупреждение? -- не поняла Федина мама.
-- А такое, чтоб канат снял!
-- Какой канат? -- не удержался Федя, запрещённо вмешиваясь в разговор взрослых. -- Откуда снял?
Однако мама не сделала ему замечания, а тетя Хина, которой нравилось давать любому желающему новые сведения, ответила:
-- Обычный пеньковый* канат! Этот нижний привязал канат к своему балкону и спустил его до земли. Чтобы по нему, видите ли, мог лазать в квартиру этот отвратительный кот!
----------------------------------
*Все может быть. Если из дерева можно делать платья, то почему бы из пеньков не делать веревки? (Примечание Горькой Хины.)
Кот у них в подъезде один. Ещё есть Маркиза с котятами, но она кошка. Кота зовут Порфирий. Он нисколько не отвратительный, а очень даже умный, Федя много раз имел с ним дело. Порфирий иногда заходит и в квартиру номер 265, но при маме лучше об этом не говорить. Посещёния Порфирия приходится держать в тайне потому, что кот наотрез отказался вторично посыпаться дустом и мыться в ванне, как настояла при первом знакомстве с ним Федина мама.
Кто был настоящим хозяином Порфирия, неизвестно. Кот сначала придерживался шестого подъезда. Но после того, как всезнающий Жека попытался выстричь ему длинную рыжую шерсть, чтобы сделать из него африканского льва, Порфирий покинул шестой подъезд и стал неотъемлемой* принадлежностью седьмого.
----------------------------------
*Неотъемлемый - это тощий, кто не может никак отъесться. (Примечание Порфирия.)
Сам Порфирий утверждал, что у него в шестом подъезде была хозяйка, но он от нее ушел, потому что приблизилось Время Больших Мяукалок, а когда он вернулся после них, то оказалось, что и хозяйка куда-то исчезла.
-- А что такое Большие Мяукалки? -- спросил как-то Федя у Порфирия, когда тот точил когти о бетонный столбик у тротуара.
-- О, Большие Мяукалки! -- зажмурился Порфирий. -- Они начинаются в самую темную мартовскую ночь, когда кошки со всей округи собираются вместе и поют спортивные песни или устраивают соревнования по классической борьбе. О-о, Большие Мяукалки!
-- А Маленькие Мяукалки тоже есть? -- спросил Федя.
-- Ну, конечно, мальчик Тамтуттам, -- ответил кот. -- Конечно, у нас есть и Маленькие Мяукалки. Но это совсем другое. Маленькие Мяукалки могут произойти в любое время, даже днем. Если, например, на нашей территории незаконно окажется чужой кот или если кого-нибудь одолеют воспоминания о Больших Мяукалках... Мальчик Тамтуттам, у тебя нет желания погладить меня по спинке или хотя бы почесать за ухом?
Федя с удовольствием погладил Порфирия.
-- Мур-ры... Мур-ры... -- затарахтел Порфирий и помог себя погладить, вылезая из-под руки Феди и тут же снова под нее подлезая. Большое спасибо! Ведь Мяукалки иногда начинаются и оттого, что тебя долго никто не гладит. Для кошки это очень вредно, если её никто не гладит.
Так что судите сами, есть ли что отвратительное в этом замечательном коте? Федя готов заявить кому угодно, что ничего отвратительного в Порфирий нет. А если у него немного свалялась шерсть, так это оттого, что она длинная и прилипает к языку, когда Порфирий пробует её вылизать, а также оттого, что Жека из шестого подъезда постоянно кидает в кошек репьями. И если Порфирий не стал есть рыбу, которую вынесла ему Горькая Хина, так Горькая Хина сама сказала, что от этой рыбы так пахло бензином, будто она вывелась в бочке с горючим. Но тетя Хина почему-то ужасно оскорбилась, что кот отказался от её угощения. Федя даже видел, что она после этого стала швырять в Порфирия яблочными огрызками. А это разве справедливо?
-- Он думает, если у него два высших образования, то и концы в воду? -- продолжала возмущаться Горькая Хина по поводу своего нижнего соседа. -- Нет, я культурная женщина, я концы найду!
Наверно, от каната хочет концы найти, подумал Федя. Грустному Человеку явно угрожает какая-то опасность. Он пожалел бездомного Порфирия и должен за это поплатиться! И все дело в каких-то концах! Нет, надо опередить Горькую Хину и спрятать от нее концы. А чтобы их спрятать, надо их где-то обнаружить. И Федя обнаружит!
Конечно, Федя был уже большой мальчик и догадывался, что с этими концами, может быть, и не так просто, ведь взрослые скажут одно, а понимай по-другому. Но Федя пока не взрослый, он лучше поверит своим ушам, которые ясно слышали, что какие-то концы почему-то в воде и что Горькая Хина собирается их найти. А уж наверняка ничего хорошего в том, когда концы находят, нет, а то Горькая Хина не говорила бы таким угрожающим голосом.
Кроме того, нельзя забывать, что Федя не только Федя, но ещё и мальчик Тамтуттам, которому нравится выдумывать.
-- Не выдумывать, а делать живым! -- возразил Федя и побежал к речке, которая была за их громадным домом.
Феде строго запрещалось входить в речку, потому что от речки оставались на ногах масляные пятна. Бабушка говорит, что вода в речке теперь мертвая, а раньше была живая и не пачкалась.
-- Как в кране? -- спросил, услышав об этом, Федя.
-- Даже лучше, -- сказала бабушка. -- Потому что в ней жили водоросли и рыбы.
-- Как в аквариуме? -- спросил Федя, безуспешно пытаясь вообразить пушистые водоросли и золотых рыбок в мутной воде за домом.
-- Ещё лучше, -- сказала тогда бабушка. -- В аквариуме вода стоит на одном месте, а в реке она бежала.
-- Куда? -- спросил Федя, тут же представив у речки множество ног в глубине, которые помогают ей бежать.
-- В другую реку, которая шире этой, -- ответила Федина бабушка. -- А широкая река впадала раньше в большое озеро. Теперь это озеро засохло и стало болотом.
-- Бабушка, а отчего вода в реке умерла? -- спросил Федя. -- От старости?
-- Нет, -- сказала Федина бабушка. -- Вода умерла потому, что люди перестали её любить.
-- Тогда почему же они перестали? -- не понял Федя. Бабушка внимательно посмотрела на Федю, как смотрела всегда, когда хотела сказать что-нибудь важное.
-- Наверно, перестали потому, что полюбили собственные крохотные ручейки из водопроводных кранов, -- проговорила бабушка, и лицо у нее стало такое же грустное, какое было у Грустного Человека.
-- А речка была чья?
-- Общая, -- сказала бабушка.
-- А теперь? -- спросил Федя.
-- А теперь она ничья, -- сказала бабушка.-- Как Порфирий, да?
Феде стало жалко ничью речку, и он после этого разговора с бабушкой каждый день вытаскивал из речки то скользкие тряпки, то доски от сломанных стульев, то проволоку и другой хлам. Но хлам был упрямый и на следующий день опять оказывался в покорной, непротестующей воде, мок и набухал в ней.
Ещё иногда у воды валялись дохлые кошки. Может, они не знали, что вода в речке мертвая, и приходили сюда пить, а вода убивала их. Для кошек Федя выкапывал маленькой лопаткой ямки и потом засыпал их землей, хотя другие мальчики брали кошек за хвосты и швыряли на середину реки. Феде было ясно, что мальчики тоже не любят реку.
Мальчишки всегда барахтались у берега и даже заходили в воду по пояс и колотили по речке ладонями, поднимая вялые брызги. Вылезали, вымазанные жирным мазутом*, и пытались оттереть его жесткой травой -- это называлось "делать терку" или "делать борщ". Дома им, ясное дело, влетало ("давали каши"), но это ничего не меняло.
----------------------------------
*Мазут - то, что мажется. А те, которые измазались, - мазурики. (Примечание Феди.)
Федя в воду не залезал, но останавливало его не наказанье. Речка казалась ему усталым, больным существом, которое лучше не тревожить, и он часто просто сидел на берегу, глядя на неподвижную речную поверхность и на пару крикливых чаек, которые бесполезно кружили над водой, не находя себе пропитания.
Сюда и прибежал тогда Федя в поисках концов, которые, как сказала Горькая Хина, забрасывают в воду. Федя шел по берегу и старался рассмотреть то, что лежит на дне, но виднелись только ржавые банки, бутылки и давно знакомые тряпки.
Совсем недалеко от дома мокрый берег перегораживал белёный известью забор, за которым была какая-то фабрика, и, дойдя до него, Федя повернул обратно. И тут под засохшим деревом, наклонившимся над водой, увидел яркий красный кирпич, обвязанный веревкой. У Феди яростно забилось сердце. Нашел! Нашел концы! Опередил Горькую Хину!
Он давно уже поверил в то, что делает важное дело. Даже, может быть, спасает Грустному Человеку жизнь. И когда-нибудь Грустный Человек растроганно пожмет ему руку и скажет:
-- Теперь я твой должник навсегда! Проси у меня что хочешь!
И тогда Федя попросит:
-- Приходи со мной поиграть. Ну, хотя бы не каждый день. Ну, хотя бы каждый раз послезавтра!
А Грустный Человек скажет в ответ:
-- Нет, нет! Каждый раз послезавтра -- это так редко! Давай лучше будем играть каждый вечер, а по праздникам -- весь день!
-- А может, сегодня уже какой-нибудь праздник? -- с надеждой проговорил Федя вслух, но от его голоса Грустный Человек растаял, превратившись в длинный сук засохшего дерева.
Федя попытался достать кирпич, обвязанный веревкой, но рука в воде стала короткой и не дотянулась до дна. Федя набрал побольше воздуха, задержал дыхание, как учила его бабушка, когда они были на Черном море, и погрузил лицо в воду.
Есть!
Веревка на кирпиче была завязана узлом, размякшие концы зарылись в ил. Федя потянул узел и, держась за вывернутое дерево, выбрался на сухое место. Там он отдышался, оглянулся по сторонам и засунул кирпич под рубашку, чтобы никто не мог заметить столь важных для Грустного Человека концов.
Он вышел на пятом этаже. Мокрый кирпич леденил ему бок, узел упирался в ребра. На звонок никто не открыл. Наверно, Грустный Человек ещё не вернулся с работы.
Федя поднялся к себе.
Горькая Хина все ещё сидела на кухне и говорила, что все видит насквозь.
Федя и не сомневался, что она может видеть насквозь. Потому что ещё не было случая, чтобы Федина мама жарила блинчики, а тетя Хина не пришла бы в гости. Значит, через стенку видит, да не через одну, а через целых три сразу! А то как же можно про блины узнать, когда от них ещё и запаха никакого нет?
Федя сжался. Если уж стены не могут отгородить от Хининого взгляда, то что может сделать тоненькая Федина рубашка? Но отступать было нельзя. И Федя, прикрывая от Горькой Хины кирпич своим телом, мужественно пронес его к себе комнату. Там он засунул концы вместе с кирпичом под подушку, потому что кирпич от них никак не отвязывался, а сам лег на диван, стал думать о спасенном Грустном Человеке, о коте Порфирии, брошенной речке и сложностях жизни. Думал, думал и нечаянно заснул.
Кирпич обнаружила бабушка: стала поправлять Феде подушку и поранила палец.
Обвязав палец бинтом и кое-как оттерев мазутную физиономию внука, она села на стул около Фединой постели и произнесла:
-- Ну, рассказывай.
Федя рассказал. И про богатырей, и про Грустного Человека, и про Горькую Хину, и про концы, которые отыскал в воде.
-- Нет, бабушка, -- возразил Федя, потому что хотел быть точным. -- Меня двигали ноги.
-- Гм, -- сказала бабушка. -- Видимо, во многих случаях это одно и то же.
С бабушкой всегда интересно говорить. Даже если она ругает. Вообще-то она и не ругает никогда, а просто говорит что-нибудь такое, от чего все становится больше, чем было.
И когда только закончится этот бабушкин Домашний отпуск! У Феди уже нет сил ждать. Он уже и вспоминал, и выдумывал, но невезучий день все длится, а бабушка все не возвращается.
Федя огляделся, увидел какую-то тетеньку с ребенком на руках и подошел поближе: вдруг тетенька скажет что-нибудь интересное.
Тетенька молчала. Федя вздохнул и попросил показать малыша.
-- Зачем? -- подозрительно спросила тетенька.
-- Я посмотрю и скажу, кем он будет, -- ответил Федя.
-- Никем он не будет! -- рассердилась тетенька. -- Иди у своего подъезда играй!
-- Это плохо, если не будет, -- посочувствовал Федя. -- Надо, чтобы все были.
Так почему-то тоже бывает. Взрослые возмущаются тем, что говорит Федя. Хотя ничего плохого он не говорит.
От чего это зависит, что с одним человеком можно говорить, а с другим нет? С одним -- интересно, а с другим -- ну, просто наоборот? От одних всё оживает, от других всё умирает -- почему?
Вот при Горькой Хине никакую сказку не расскажешь -- не получится. Федя пробовал рассказать ей про Страну с Закрытыми Глазами, так Горькая Хина тут же перебила:
-- Страна -- с глазами?
-- Не с глазами, -- поправил Федя, -- а с закрытыми глазами.
-- Тем более! -- уверенно сказала Горькая Хина. -- Чтобы закрыть глаза, нужно их иметь. А иметь их может только какое-нибудь тело. А где у страны тело? Ну?
-- Не знаю... -- растерялся Федя.
Он чувствовал, что Стране с Закрытыми Глазами тело совсем не нужно и что от твердого голоса Горькой Хины его страна уплывает в далекую даль и там пропадает.
"Наверно, есть люди, которых сказки не любят", -- подумал Федя и тяжело вздохнул.
Он ещё раз прошелся мимо избушки на курьих ножках, мимо девочек, которые пекли теперь песочный торт, осмотрел вытоптанное место под кустом бузины, где иногда лежал Шарик. Но Шарик так и не появился. Удрученный Федя направился к деревянному Серому Волку.
Серый Волк был занят. На нём сидел Жека из шестого подъезда и махал по сторонам пластмассовой саблей.