Капитан Дубинин заступил на дежурство в препротивном настроении. Отдохнуть перед нарядом не удалось. Накануне из штаба округа приехал старший офицер службы подполковник Петроченко. Приехал проверять службу учебного центра, где начальником этой самой службы и был капитан Дубинин.
Дубинин знал подполковника Петроченко уже не первый год. Ещё будучи командиром роты, он не раз проверялся старшим офицером подполковником Петроченко. Приехал бы кто-либо другой проверяющий, а то этот...
О Петроченко отзывались и офицеры и солдаты одинаково пренебрежительно. Нудный, нытик, придира. Все вопросы решал долго, с оглядкой. Не было у него той решительности, которой так бояться подчиненные, но и уважают за резкость и бесшабашность. Нет. Петроченко всё делал с оглядкой, не торопясь, посоветовавшись с начальством и войсковыми командирами. Решения не принимались, а рождались в муках и страданиях. Да и форма сидела на нём неуклюже: голенища сапог болтались на тонких икрах, рубашка на пару размеров больше требуемого крутилась при ходьбе вокруг туловища, мятые погоны вечно сползали с острых плеч, брюки, казалось, вот-вот упадут с узких бёдер подполковника. Солдаты сразу окрестили Петроченко грубо и обидно: "Чмо". Да ещё и нос свой суёт куда надо и не надо.
То ли дело генерал, начальник войск округа! Тот приедет: смотр, тревога, рыбалка, учения, банкет... В машину только успевают загружать "подарки". А как форма сидит - загляденье! Одна шитая фуражка- "аэропорт" чего стоит. И на решения скор по-командирски: отругает, как отмутузит, поблагодарит, так от зависти все сохнут. Одно слово: начальник-хват, хозяин своих войск.
А Петроченко, как не от мира сего: ноет, нудит, зудит, всё что-то ищет, рыщет, вынюхивает. Так хоть бы кого обматерил, что ли!
Вот и сейчас прибыл инспектировать: класс проверил, тренажёры посмотрел. Ныл, что не все технические средства обучения исправны и не в полной мере используются при обучении, что наглядных пособий маловато. Сокрушался, что документация ведётся небрежно и нерегулярно. Пришёл на стрельбище: морщился, глядя на огневые направления, вздыхал и что-то записывал в блокнот при проведении стрельб. Дубинин невольно волновался: что же в организации стрельб не так? Старался всё делать по уставу и наставлениям, строго и чётко отдавал команды командирам подразделений, переводчикам, инструкторам. И даже обучаемые иностранцы чувствовали, что их проверяют: правильно выполняли упражнения, чётко докладывали о выполнении. Что же ещё ему надо, что всё записывает? Капитан Дубинин предложил проверяющему самому выстрелить - отказался.
В учебном центре наступила тишина: отбой...
Капитан Дубинин оставил за пультом в дежурке помощника дежурного юного лейтенанта, вышел на крыльцо покурить, подышать вечерним прохладным воздухом, столь желанным после знойного, хоть считалось и зимнего, азиатского дня. Но не успел он насладиться вечерней прохладой, появился Петроченко.
- Эх, и ночью нет от тебя покоя,- подумал раздражённо Дубинин,- наверное, будет проверять планы действий по сигналам.
Подполковник Петроченко подошёл к штабу, капитан откозырял и представился. Подполковник не ответил и остановился у крыльца, неловко переминаясь с ноги на ногу в своих повседневных стоптанных туфлях. Дубинин не знал как поступить: уйти в дежурку - неудобно бросать начальника, стоять дальше на крыльце - так сколько же можно? Неудобная ситуация тягостно сохранялась ещё несколько минут. Петроченко как-то невнятно и жалобно, словно прося чего-то несбыточного, спросил Дубинина:
- Юра, я позвоню к себе домой? Сейчас ночью связь не нагружена. Попрошу телефониста соединить с домашним телефоном.
Необычное, невкладывающееся в служебные рамки обращение ошарашило капитана. Надо позвонить, что же спрашивать, ты же начальник. Прикажи - соединят, ты же на-чаль-ник!
Тут вспомнилось, что Петроченко живёт с большой семьёй в двух комнатах общежития. Сетовал как-то, что после академии он служил в России, где у него была большая служебная квартира. И зачем ему это азиатское повышение? Приходится жить с четырьмя детьми в общежитии. Да и по командировкам мотайся: из войск домой не попадёшь. Сетовал на свои бытовые неурядицы, но как-то так, как бы мимоходом, будто говорил о несущественном, заурядном обстоятельстве.
Подполковник долго вызывал округ, называя один позывной за другим. Что-то мешало ему воспользоваться прямой линией.
- Боится загрузить главную прямую линию, -усмехнулся Дубинин.
Наконец-то Петроченко связался с домом. Молодой, задорный женский голос радостно закричал с той стороны линии:
- Саша, Саша, у нас всё хорошо! Ты не волнуйся...
Дубинин отвернулся и отошёл к выходу: неудобно слушать чужой разговор, тем более личный, семейный.
Через несколько минут подполковник вышел на крыльцо, разминая между пальцами беломорину. Глаза его радостно светились, а лёгкий румянец заливал выбритые впалые щёки. Петроченко явно хотел поделиться чем-то, что-то высказать. Дубинин сразу это почувствовал, но не знал, как ему поступить: разница в служебном положении не позволяла ему как-то просто начать разговор со старшим начальником. Да и по возрасту подполковник был значительно старше молодого капитана. Всё же из неудобного положения пришлось выходить. Дубинин из приличия задал "дежурный" вопрос:
- Дозвонились? Всё нормально?
Подполковник Петроченко оживился и совсем перестал быть похожим на обычного сухаря-придиру.
- Да, даже очень нормально! Вчера в нашу южную столицу прибыли дети-сироты из Спитака. Те, у которых родители погибли при землетрясении. Жена двух девочек-двойняшек взяла, по шесть лет им. Хорошенькие армяночки. Теперь забот прибавится... и радости... Им же особое внимание нужно в семье...
И Петроченко продолжал рассказывать о своих детях, которых стало ещё на два больше. Он говорил о тетрадях, портфелях, сменной обуви - скоро в школу, о тесноте, о том, что теперь куда-то надо ещё две койки поставить, и о том, что жене надо ещё больше помогать - забот-то прибавилось.
- А она-то у меня молодец! Молодая и красивая! Она правильно сделала, что взяла девчонок. Советоваться некогда, я ведь нескоро из командировки вернусь.
Дубинин уже не понимал, о чём далее говорит старший офицер штаба округа подполковник Петроченко. Капитану хотелось сказать что-то приятное, тёплое, но слов не находилось. Дубинин просто растеряно молчал. Четверо детей было, и ещё двое... Всего шестеро. Как же их прокормить и одеть? Это же подвиг! Только очень крепкому человеку под силу такое дело. Дубинин перебирал в уме, что бы сделать приятное, что-нибудь хорошее для такого настоящего человека. Но крутилась только одна мысль: