Аннотация: В этом рассказе я попытался затронуть человеческие заблуждения, что не всегда мы правильно воспринимаем происходящее, что на самом деле мы смотрим на окружающий нас мир сквозь призму стереотипов и предрассудков, а также навязанных из вне мнений.
У старого ветхого дома, стоящего на краю небольшой деревни, примыкающей с одной стороны к бескрайним полям, а с другой к дремучей тайге, сидел на прогнившей от времени завалинке худощавый сгорбленный старик. Двор возле дома был заброшен, разная сорная трава бурьяном колосилась вокруг дома, лишь узкая тропа вела к дому от грунтовой дороги, проходившей рядом с ним.
Старик вглядывался в глубину леса пытаясь там высмотреть что-то для себя интересное, его подслеповатые глаза всё время щурились, и он протирал их своими большими пальцами, словно пытаясь настроить свой оптический прибор. Так повторялось снова и снова, он всматривался в лес, дрожащими руками протирал глаза и смотрел куда-то в даль.
Ивану Кузнецову было пятьдесят пять лет от роду, его некогда крепкое тело могло без устали выполнять тяжёлый физический труд, да что там говорить, он был кузнецом. Ирония заключалась в том, что, их род Кузнецовых занимался кузнечным ремеслом несколько поколений, от отца к сыну передавалось не только мастерство работы с металлом, а также инструменты и любовь к кузнечному делу, наверно потому и фамилия была Кузнецов что все были кузнецами.
Подковать лошадь, залудить кастрюлю, наладить плуг, да мало ли что нужно сделать по хозяйству. Дед его работал на барина, потом революция, пошли колхозы и работы прибавилось, кому-то памятник или оградку выковать, другим технику отремонтировать, тут тоже руки нужны. Вот и шли к Кузнецовым за помощью, с просьбами, уговорами, дед делал, отец делал, и Иван помогал селянам, ведь все свои. Денег за работу он не брал, было совестно со своих брать плату, ну а народ тем и пользовался, считая Ивана дурачком.
Единственное что удивляло односельчан в Иване это его руки, в их семье у всех были большие руки и когда народ приносил на ремонт какой ни будь механизм, будь то старый будильник или швейную машинку, то все удивлялись как он такими ручищами маленькие детали берёт, как такими пальцами всунуть тоненький винтик в маленькую щёлку. Но секрет его рук был ведом только хозяину и Иван на любопытствующий вопрос, скромно опускал глаза и делал своё дело, выпроваживая дотошных зевак за дверь, заявляя им, чтобы пришли за готовой вещью на следующий день.
В селе все его считали чудаковатым, а точнее сказать не нормальным, шепчась между собой что мол Ваня, того, денег за работу не берёт, жены у него нет, водку не пьёт, а значит он сумасшедший. Люди после таких разговоров стали его сторониться и особо с ним бесед не вели, хотя поломки свои несли ему исправно, а он ремонтировал, молчал, и жил сам себе в своём доме.
Похоронив родителей, Иван ещё больше замкнулся в себе, и как соседи, знавшие его не старались его утешить или помочь, он всё отвергал, становясь отшельником среди людей. Со смертью родной тётки он совсем замкнулся и его связь с односельчанами оборвалась совсем.
Беда пришла откуда её не ждали. Поскольку из рукастых в селе был один Иван, то всё неисправное несли ему, оставляя поломку на завалинке у дома, а на следующий день забирая уже исправную вещь. И кто-то из селян оставил в качестве платы за работу бутылку водки, три дня простояла бутылка на завалинке, не тронутая Иваном, да и до водки он не охоч был. Или тоска его за мучила, или одиночество ему в тягость стало, а возможно смерть близких так сильно на него подействовала, стал он выпивать. С начало эту бутылку, потом требовать в плату за ремонт и полилась горькая ручьём в Иваново горло.
Ремонтировал, пил, стал сговорчивей, селяне удивились, они Ивана таким отродясь не видели.
- Ванька, то наш кузнец, наконец-то ожил! - говорили они, а другие добавляли, - Да Ваньку никакая водка не сломит!
Вся плата за ремонт стала водкой да самогоном, Иван был не мелок, и здоровьем бог его не обидел и водки ему нужно было не мало. С начало вроде всё было хорошо, как-то делал, что-то ремонтировал, а потом всё хуже и хуже, селяне недовольны стали что он с ремонтом затягивает или недоделывает, а то и вовсе не берётся за поломку. Стал сохнуть Иван, сила его ушла, плечи опустились руки стали корявыми и тряслись всё время. Глаза его уже не видели мелкого и если он и делал какую вещь, то только ту, что раньше брал в руки.
И что-то стало происходить с Иваном непонятное, выйдет он из дома станет лицом к лесу и воет диким голосом, поминая своих мать да отца. И вой его был всё чаще, сильней и горше исходя из нутра его, со слезами, стоном и болью. Нет он не проклинал никого, и не ругался бранью, это был рёв раненого зверя, который учуял свою погибель и не может ничего поделать. Покричит Иван оплачет свою судьбу и сядет на завалинку, только плечи его вздрагивают, а потом идёт в дом.
- Ну всё спился Ванька, - говорили селяне, - руки не оттуда растут, волком воет, совсем сбрендил по пьяни.
Войдя в дом Иван, подошёл к своему рабочему столу. На стене перед столом аккуратно висели различные приспособления, каждая отвёртка или ключ были на своём месте, чистота и порядок царили в этом храме, словно святыни охранялся и берёгся инструмент Ивана.
Дрожащей рукой он попытался взять небольшую отвёртку и ввинтить маленький болт в нужное отверстие. Его рука категорически не желала слушаться, она всё время дёргалась и не могла остановиться, тогда Иван второй рукой постарался придержать, но всё выпало из рук и раскатилось по столу в разные стороны. Большие пальцы не могли взять маленький винт, он, катаясь по столу убегал от некогда цепких рук.
Иван, сжав пальцы в кулак сунул их в рот, стиснув зубы со всей силы он застонал от боли, тонкая струйка крови стекла по его запястью и капнула на пол, добавив к большому бурому пятну ещё одно маленькое пятнышко. Упав на колени и ткнувшись лбом в пол, сгорбленная фигура в свете лампы словно перед алтарём вымаливала для себя божью благодать, вздрагивая отзывалась гулким стоном, а в крайнем углу под лавкой ряд полных бутылок откликался тихим звоном на каждую мольбу Ивана.