Как бы там ни было, а Клавдия Леонтьевна, или попросту баба Клава, имела полное право высказывать своё мнение. Ей ужасно надоел тусклый вид квартирантки, и единственное, что она всегда делала с удовольствием, так это промывала Вальке мозги.
- Ну, что ты сидишь, как клуша? Смотреть тошно, как ты маешься. - Она сидела на кухне за неизменной чашкой чая, и смотрела в спину полной девушки, стоящей у окна. Та не шевельнулась, и, судя по тому, что спина её оставалась недвижной, замечание бабы Клавы не было воспринято к сведению. Старушка не собиралась сдавать свои позиции, и, шумно прихлебывая обжигающий напиток, продолжала после вынужденной паузы.
- Ты посмотри на себя, курица! Подумаешь, хахаль бросил! Я на его месте к тебе и близко бы не подошла! От тебя за три версты скукой веет. Вот я в твои годы...- Баба Клава, вероятно, решила провести виртуальную экскурсию по своему прошлому, и теперь, её водянистые, выцветшие глаза, как полинявшие на солнце голубенькие лоскутики, казались бесцветными.
Валентина обернулась к ней, и внимательно посмотрела на назойливую собеседницу. Сейчас она не нуждалась ни в наставлениях, ни в воспоминаниях, в которых ничего нового не прозвучит.
Квартирная хозяйка частенько окуналась в собственное прошлое, чем вызывала невольную улыбку слушательницы. Новые подробности давно происшедших событий, взращённые на ниве неуёмной фантазии бабы Клавы, давали повод усомниться в спокойно проведенной юности старушки. Анализируя некоторые откровения, Валентина диву давалась - как можно было вести подобный образ жизни, если порядки на Руси были так строги? Не иначе, правила для того и существуют, чтобы их нарушать. Баба Клава, похоже, только тем и занималась.
Валентина не судила строго. Она предполагала, что старушка не столько делилась воспоминаниями, сколько медитировала на тему: " Когда была я молодая".
Может быть, она сочиняла намеренно, чтобы как-то всколыхнуть ту болотную жижу одиночества, в которую медленно, но настойчиво, погружалась девушка. Частенько это удавалось. Валентина, мало-помалу, отвлекалась от тягостных мыслей, но только не в этот день. С утра проливной, почти тропический весенний дождь, служил не совсем благоприятным фоном для хорошего настроения. Если учитывать события вчерашнего вечера, то не только внимать воспоминаниям и наставлениям бабуленьки, но и жить не хотелось.
Они расстались.
Две недели знакомства с перуанским парнем пронеслись, как одно мгновение. Что это был за парень! Поначалу, Валентина так и не сообразила, что перед ней иностранец. Его язык был поистине русским. Речь лилась плавно, как река за бортом водного трамвайчика, на котором они путешествовали ежедневно, в течение недели. Хуан-Антонио в совершенстве владел пятью языками, и, если Валентина ничего не смыслила в языках, то могла предположить, что и на других языках он изъяснялся так же чисто, как и на русском. Из уст невысокого, смуглого паренька лились стихи Блока, Есенина, Маяковского, и Валентина чувствовала себя неуютно, потому что её познания классической русской литературы желали лучшего.
Хуан-Антонио заставлял её восполнять пробелы, которые были допущены в школе.
Две недели, она, обложившись взятыми из библиотеки книгами, штудировала и поэзию, и прозу. Пусть и не всё успевала выучить наизусть, но горизонт её знаний быстро расширялся. Каждая встреча была волнительна, как экзамен. Валентина желала, чтобы это продолжалось вечно. Время, проведённое с Хуан-Антонио, было ярким и насыщенным, как глубокий вдох. Но за вдохом непременно следует выдох. Выдох последовал.
У пристани она увидела их. Хуан-Антонио был не просто с девушкой - эффектной блондинкой, он нёс её по трапу водного трамвайчика, аккуратно ступая, чтобы не уронить бесценную ношу.
Валентина почувствовала, как за случившимся выдохом не последовало вдоха. Она замерла, так же, как замерло и её сердце. Одна мысль о том, что для блондинки голосом Хуана-Антонио заговорят Есенин и Блок, приводила в ревностный трепет. Но Валентина, наученная горьким опытом общения с молодыми людьми, предполагала такой исход событий. Жаль, что катания на трамвайчике закончились так быстро. Быть может, оно и к лучшему - не успела прикипеть душой до такой степени, когда разрыв отношений влечёт за собой горькие разочарования.
И только ночью, осознав весь масштаб катастрофы, поняла, что прикипеть успела.
Валентина всё утро провела в постели, и ближе к обеду появилась на кухне. Она бы и дальше лежала, если бы не упрямое желание квартирной хозяйки вернуть страдалицу к жизни.
- Да ты садись, дорогуша. Хочешь, горяченького подолью? - Баба Клава глазами указала на заварной чайник и вздохнула.
- Спасибо, не хочется, - тоскливо отозвалась девушка. Видимо, баба Клава и предполагала услышать нечто подобное, поэтому глаза блеснули нехорошим блеском.
- А чего тебе хочется? В гроб меня загнать? Вместо того, чтобы от тебя хорошее видеть, я зачахну раньше времени! Если тебя что-то не устраивает, можешь катиться ко всем чертям. Носишься с ней - Валечка, Валенька! Царевна - Несмеяна на мою голову выискалась! Я, между прочим, две войны пережила, а так не раскисала! Это вы балованные. Всё на блюдечке с голубой каемочкой подают, а они ещё и ерепенятся. Страдания у них, видите ли. Да ты хоть представляешь, какую мы нужду терпели, как раньше жили?
Валентина невольно улыбнулась. В рамки жизни Бабы Клавы умещалась только одна война. Если, конечно, считать войной и перестройку, то тогда она права.
Подобных разговоров Валентина наслушалась предостаточно. Отец то и дело повторял: " Вот мы в ваши годы... Да если бы не мы... Куда бы вы...". И так далее, и в том же духе. Надо ли было вспоминать, что именно это обстоятельство и послужило причиной её ухода из дома. Окончив художественное училище, она не стала утруждать себя прослушиванием подобных речей, и собрала вещи. Её творческая натура не требовала загрузки, и вдохновение, которое обычно является, как гром среди ясного неба, должно было пролиться на плодородную почву благодатным дождем идей. Для этого требовались особые условия. Но получалось, чем дольше жила у бабы Клавы, тем острее становилось чувство дома, из которого она когда-то бежала, сломя голову. Валентина очнулась от грустных мыслей, и в её мозг, словно молотком, вколачивались слова.
- Ни подруг у тебя, ни друзей. В дом никто не приходит. Как же ты дальше жить собираешься? - Продолжала сокрушаться баба Клава, покачивая седой головой, сама того не ведая, что наступила на любимый мозоль.
Так получилось, что подруг Валентина не привечала давным-давно, и решительно не хотела делиться ни своими радостями, ни горестями. Она уяснила, что удача вызывает у ближних чувство зависти, а горе и сомнения служат основой для несказанной радости. Во всяком случае, с этим она сталкивалась. Первый раз, испытав разочарование от тесного общения со сверстниками, решила, что это случайность. Набив шишку, наступив на те же самые грабли, поняла, что это уже закономерность. Потом решила не рисковать, и в результате долгих и болезненных умозаключений, чтобы впредь не поддаваться разочарованиям, остается один-единственный выход - держаться особнячком, и некого будет обвинять ни в зависти, ни в коварстве.
С тех пор Валентина жила, купаясь в проблемах, как в море, и гораздо позже поняла, что в попытках избежать мелких разочарований, обкрадывала себя в общении. Теперь она собирала небывалый урожай, взращенный одиночеством.
- Хватит, баба Клава, и без тебя тошно. Заладила одно и то же. Надоело! - она оторвалась от подоконника тяжело, словно машина, осевшая под тяжестью груза, и пошла медленно, переваливающейся пингвиньей походкой.
Валентина зашла в свою комнату, и плюхнулась на диван. Тот тяжело застонал, и, слыша этот стон, баба Клава сокрушенно покачала головой, и прошелестела одними губами:
- Корова! Скоро всю мебель продавит, не напасёшься.
Баба Клава знала, что говорила. В возрасте, когда жизненный цикл подходит к концу, и с каждой минутой ближе к смерти, она практически лишилась сна. Глядя в потолок, думала о том, что сейчас надо особенно беречь время. Сколько его было бестолково растрачено! Если собрать все эти никчёмно проведённые минуты и часы, они сложатся в годы.
Баба Клава считала себя вполне счастливой, потому что долгая жизнь компенсировала потери. Перед рассветом, лежа в уютной постели, бабушка, которую ни слух, ни зрение не подводили, обнаружила, что её жиличка ночами часто хлопает дверцей холодильника. Это могло означать одно: Валентина тоже не спала.
Очень скоро ночные пристрастия девушки отложили свой отпечаток на прежние формы. Изящные линии постепенно заплывали жирком, сравнивались со всеми изломами фигуры, и теперь представляли собой бесформенную массу. Когда изменилась фигура, миловидное личико уже не спасало, потому что второй подбородок упорно двигался к носу. Ничего странного не было в том, что Валентина превратилась в неповоротливую тумбу, которая даже имела свое прозвище: Корова. Именно так и называла Валентину баба Клава.
Впрочем, девушка не обращала на неё внимания. Да и зачем? Пребывая в тоске и унынии, она давно положила на себя крест, считая, что никто её не замечает. Личная жизнь молодой особы упорно не хотела складываться. Возраст незаметно приближался к критическому. Правда, люди утверждают, что любви все возрасты покорны, но Валентина желала покориться ей, и, чем скорее, тем лучше.
Знакомства с молодыми людьми были недолгими и, как правило, рыцари исчезали после одной, в крайнем случае, двух встреч. Вот и томилась неведением, отчего от неё ребята шарахаются, как черти от ладана? Она страдала от отсутствия внимания, однако ничего не предпринимала для того, чтобы избавиться от ночных прогулок к холодильнику. Баба Клава обещала на ночь забаррикадировать вход на кухню, но дальше обещаний дело не заходило.
Последнее фиаско, которое потерпела Валентина, выбило из колеи и бабу Клаву. Хотя она и жалела девушку, но вида не показывала, потому что считала жалость делом недостойным и постыдным.
Характер старушки был настолько мягким, что она и самой себе боялась в этом признаться, и только надевала на себя маску, наивно полагая, что за нею Валентина не разглядит этой мягкотелости. Она даже не подозревала, что Валентина давно уже раскусила хозяйку, и, порой, наблюдая за её артистизмом, искренне поддерживала театрализованные постановки.
Сколько разговоров и бесед проводила бедная женщина, чтобы отвадить Валентину от чрезмерного пристрастия к кулинарным изыскам, но всё было напрасно. В итоге, баба Клава не выдержала. Что ей оставалось делать, если кипучая, неуемная энергия вынуждена сталкиваться с инертным безразличием? В один прекрасный день женщина вскипела. На голову Валентины потоком неслись резкие выражения, но Валентина являла собой стойкую непробиваемость, и оскорбительные слова отскакивали от её восприятия, как теннисные мячики от стенки. Валентина медленно погружалась в депрессию. Надо было срочно исправлять дело. Но как?
Баба Клава привыкла всё делать быстро. Поэтому план созрел в её голове с быстротой молнии. На примете у бабы Клавы был человек. Этот молодой повеса, которому едва перевалило за сорок, любитель выпить, разведенный и имеющий троих детей, мог составить неплохую партию для Валентины. Вдобавок ко всему, ему и жить негде. У бабы Клавы места хватит.
Баба Клава улыбнулась собственным мыслям. Конечно, перспектива доживать свой век в компании с ним мало устраивала, да все одно, веселее. Иначе с этой квашней она совсем заплесневеет душой. Речь шла не о счастье девушки, а буквально о спасении собственной жизни. За эти восемь лет она привязалась к девушке, как к родной внучке. Разве виновата она, что своих детей Бог отобрал давным-давно, и из родни осталась одна сестра. Да и та жила в деревне за пару сотен верст от неё. Вспомнив сестру, на лице бабы Клавы отразилось умиление. Они не виделись бог весть, сколько времени, но баба Клава точно знала, что та ещё жива. Они были близнецами. Внешне они были поразительно схожи, но характеры имели совершенно разные.
Фервуфа была настоящей грымзой. Резкая, своенравная, не в меру обидчивая женщина была грозой всей деревни. От одного её имени, произнесенного пусть даже шепотом, многие испытывали желание перекреститься, словно вспоминали дьявола всуе. Баба Клава была совершенно другой. Мало кто знал, что в паспорте у неё стояло другое имя, которое несчастная паспортистка выводила с особой тщательностью, и все равно допустила ошибку. Баба Клава была внимательна, и во избежание дальнейших недоразумений, переделывала паспорт ещё дважды.
Когда приходилось называть настоящее имя, баба Клава вспоминала своих родителей незлым, тихим словом. Это в детстве, когда оно звучало созвучно с другими именами, теперь кажущиеся странными, никто не придавал значения. Но она не всегда жила в деревне и, перебравшись в город, начала новую жизнь под новым именем. Имя Клавдия звучало гораздо привычнее, и не так звучно.
Она улыбнулась своим воспоминаниям. Ей всегда казалось, что вся деревня только тем и озабочена, чтобы сохранить старые исконно русские имена, которые теперь звучали странно и порой даже смешно. Но, наверное, не осталось больше места на всей Руси, где можно их услышать. Интересно, придерживаются ли сейчас традиций своих предков, называя детей этими именами, ставшими столь непривычными для слуха? Этого баба Клава знать не могла, потому что последний раз перемывала косточки жителям деревни лет тридцать назад, а то и больше. Теперь уже она не сможет там побывать, хотя расстояние по нынешним меркам и небольшое. Баба Клава вздохнула, слегка пригорюнилась, и тут же в голубых глазах мелькнула озорная искорка. Старческая, испещренная морщинами рука, потянулась к телефону.
Баба Клава была в том возрасте, когда даже по телефону, и то не с кем было поговорить. Конечно, старая гвардия редела ни по дням, а по часам. Изредка раздавались тревожные звоночки от подруг, извещавшие о том, что ещё кого-то не стало. Эти дни баба Клава проводила в своей комнате, практически не выходя, и думала свою печальную думу, предполагая, когда же наступит её очередь. Но очередь была смешанной. Уходили и старше ее по возрасту, и моложе, но, видимо, там, Наверху, о них с сестрой начисто забыли. Значит, их время ещё не подошло. И баба Клава, оживая, чувствовала себя душою если не двадцатилетней, то сорокалетней уж точно. Старики сдавали свои позиции. То и дело она часами выслушивала жалобы на боли то в суставах, то в поясницах, и успокаивала приятельниц тем, что они, стало быть, живы. В преклонном возрасте стыдно не болеть. В конце концов, эти стоны и вздохи порядком поднадоели, и она вовсе перестала подходить к телефону. Но сейчас ей был нужен старый подагрик Сережа. Сережа, это для неё, а для всех остальных Сергей Илларионович.
Сергей Илларионович жил в частном доме в зеленой зоне. Когда-то, очень давно, между ним и Клавочкой завязался роман, который длился очень долго, года полтора. Клава была столь живой и общительной, что рядом с ней хотелось находиться, как можно дольше. Старый партиец не позволял себе развода, и после смерти жены сделал предложение, от которого она отказалась. Жила бы сейчас, как у Христа за пазухой. Поговорить, пообщаться, она всегда согласна, но чередовать это приятное занятие со стиркой исподнего белья Сергея Илларионовича и приготовлением комплексного обеда, желания не испытывала. Так они и доживали, каждый свой век, разве что, изредка перезваниваясь.
Сейчас её не волновала ни подагра Сергея Илларионовича, ни его ревматизм. Сейчас больше всего волновал его сын. В эту минуту она, как заядлый игрок, сдавала карты, и надеялась выиграть. Проигрыш в её планы не входил.
Сергей Илларионович положил телефонную трубку на рычаг, и тяжело вздохнул. Огонь в камине горел гулким пламенем, облизывая своими раскаленными языками, только что брошенное сосновое полено. Ещё сырое от уличной влаги, оно трещало треском, рвущим душу. Прошло не так много времени, как всепожирающий пламень охватил его целиком. Так охватывает хищник свою жертву, расправляясь с ней тщательно и сосредоточенно. Полено стало чернеть снизу, меняя свою конфигурацию, и огонь стал меньше, давая больше жару. Дым тянулся вверх, оставляя в комнате лёгкий аромат хвои.
Сергей Илларионович сидел в кресле перед камином. Его ноги, прикрытые пледом, красным в синюю полоску, болели. А что ещё может ожидать от жизни человек на восьмом десятке лет? Он вздохнул.
Утро выдалось дождливым и необыкновенно тоскливым. Этот день был похож на все предыдущие дни одинокого старика, и, как он предполагал, последующие, будут такими же. Хорошо ещё, позвонила Клавдия.
Вспомнив о своей прежней пассии, старик мягко улыбнулся. Поговорить по телефону, ещё, куда ни шло, но её предстоящий визит особой радости не доставлял. Встречать гостей было обременительно. И дело не в том, что он поставит на стол к чаю, а в том, что надо будет сидеть, и слушать эту тарахтелку. Как у него хватило ума сделать ей предложение? Какое счастье, что у неё хватило ума отказаться от этого заманчивого предприятия.
По какому делу она собиралась нанести визит? Как всегда, Клавдия что-нибудь придумала. И зачем она интересовалась сыном? При воспоминании о сыне, Сергей Илларионович тяжело вздохнул.
Что-то он упустил в своей жизни, и, к величайшему сожалению, исправлять ошибки уже поздно. Он упустил самое дорогое, что у него было, а именно, детей. Свою жизнь он посвятил одному - стремлению жить красиво. Пусть не роскошно, но не без комфорта. Считал, что его жизнь удалась, но до поры, до времени. А пришла старость, оглянулся и понял, что одинок. Детей у него было трое. Два сына и дочь - это те люди, которые по документам считались родными, но отношения складывались столь сложно, что проще было жить одному, чем находиться рядом с ними. По его мнению, это было обоюдное желание.
Сергей Илларионович усмехнулся, что называется, в усы, которых у него не было. Еще с молодости они были неприятно рыжими, и внешне никак не добавляли ему привлекательности. Теперь его лицо, испещренное морщинами, но гладко выбритое, носило отпечаток невыразимой тоски. Дети. Если бы ему сказали, что на стороне, далекой от семейного очага у него есть еще отпрыски, он бы поверил. Так же как в далекие времена верил в свою сногсшибательную неотразимость. Всегда казалось, что помани он пальцем, и с ним пойдет любая женщина, а если и не пойдет сразу, то всего лишь из кокетства.
Жену, которая мучилась от его похождений так много лет, он схоронил. Гораздо позже понял, насколько сильной была привязанность к спокойной, уравновешенной женщине, терпеливо сносящей мелкие невинные шалости супруга и вырастившей его детей. Теперь, коротая дни в одиночестве, Сергей Илларионович много думал о бренности бытия. Как он прожил? И приходил для себя к утешительному выводу, что прожил неплохо. Вопрос в том, как придется доживать.
Последнее время Сергей Илларионович не узнавал самого себя. Ему казалось, что он раздваивается. Река его мыслей не текла ровно по одному руслу, а периодически, меняла направление, и он не поспевал за этим бурным потоком. Никогда прежде у него не было столько времени предаваться размышлениям. Оказывается, это не так-то просто, как кажется на первый взгляд. Не будь он таким древним старцем, нашел бы себе занятие по душе, и занимался делом, но сил уже ни на что не осталось. Разве что. копаться в себе самом. И чем больше думал Сергей Илларионович, тем больше замечал, что попросту заблудился.
С одной стороны, ему не хватало растущих внуков. Но после летних каникул, когда дом пустел, и не было слышно ребячьего гомона, он испытывал покой и внутреннее равновесие. Не приходилось терпеть ни ребячьего гомона, ни режущего слух жаргона, на котором изъяснялись не только внуки, но и медленно входящие в зрелость его дети.
Порой казалось, что все только и ждут, когда он сляжет в деревянный ящик, и сразу же начнется дележка всего того, что он зарабатывал всеми правдами, и неправдами. Самый лучший выход из сложившейся ситуации напрашивался сам собой - жить вечно. Но это неосуществимо. Никто не в силах остановить этот естественный процесс.
Жена умерла прямо за столом, едва надкусив кусочек хлеба.
Он был растерян и потерян. И только с ужасом понял, что обозлился на неё не за то, что оставила его одного, а за то, что похороны, случившиеся столь неожиданно, не дали ему душевных сил смириться с непреднамеренными тратами. Дети в этот момент оказались далеко. Судьба оставила его один на один со своей бедой.
Старик скрупулезно подсчитывал, сколько надо на содержание дома, на ремонт и прочее, и убеждался, что деньги, которые собирались так долго и тщательно, уходят так же быстро, как и время, отведенное ему для жизни. Самое большее, чего он боялся, это нищеты и смерти.
Сейчас, сидя перед камином, сжигая вместе с дровами несбывшиеся надежды, он ничего не хотел. Даже не хотел бояться смерти, но этот страх с упрямой настойчивостью овладевал всем его существом, цепко держал в своих объятиях не только в предрассветные часы бессонницы, но и днем, когда солнечный свет озарял большую залу.
Он смотрел на полностью обгоревшее полено, черное, как и его душа. Языки пламени, насытившись жертвой, поднесенной его рукой, удовлетворенно затихали, облизывая головешку, словно извиняясь за то, что вынуждены были обойтись именно так, а не иначе. А кто попросит прощения у него, Сергея Илларионовича, за то, что он сидит в полном одиночестве, в окружении не близких людей, а в компании мыслей, наводящих тоску и уныние?
Прошло не так много времени, и Клавдия одной фразой выбила почву из-под ног. Конечно, в одиночестве есть своя прелесть, но Клавдия не оставила ему выбора. Она явилась с небольшой сумкой, и сказала, ставя его в известность:
- Я у тебя немного поживу. Бездомная я нынче.
Сергей Илларионович потерял дар речи, только смотрел на нее изумлёнными глазами, и, казалось, перестал дышать. Он прекрасно знал, что Клавдия непредсказуема. Она могла остаться и надолго. Интересное дело, сама себя пригласила. Как знать, что в её голове творится?
- Сереженька, - мягко добавила она, как только его взгляд обрел осмысленное выражение, - ты только не волнуйся. Я буду вести себя тихо, как мышка. Скажешь - уйти - уйду, на кухне повожусь, по-стариковски. Немного твою тоску разведу. Вон, похудел-то как.
- Высох.
- Это неважно. Я тебе не обременю. Вот с делами управлюсь, и сразу - домой. Скажи по совести, ты давно старшего своего видел?
- Зачем он тебе?
- Да так, дело одно есть. Я ему невесту подыскала. Ты, намедни, говорил, что он свободный.
- Ты что, решила свахой поработать?
- Да какая это работа! Просто девица одна на примете есть. Девочка хорошая, скромная, не балованная. Не пьет, не курит. Работа хорошая.
- Зачем ты мне рассказываешь? Я жениться не собираюсь. Мне скоро со смертью венчаться.
Баба Клава неистово перекрестилась, и округлила глаза:
- Да что ты такое говоришь! Что это за мысли такие? Я, вон, на пару лет тебя старше, и то на тот свет не собираюсь. Сколько осталось, всё наше. Не следует коней впереди себя гнать.
Сергей Илларионович тему не поддержал. Он прекрасно знал, что может сказать Клавдия, но в утешениях не нуждается, не мальчик. Бесполезный разговор.
- Я вот, что думаю, - продолжала гостья, проникновенно глядя в его глаза, словно заранее хотела заручиться его поддержкой. - Поженю детей, квартиру на Валентину отпишу. Пусть живут, и меня досматривают.
- Долго ждать, - Сергей Илларионович ответил грубо, но не со зла, а потому что растерялся, не зная, как отнестись к планам подруги. Но решил загладить свою бестактность шуткой, чтобы она не заметила его смущения. - Ты же умирать не собираешься. Сухое дерево долго скрипит, а ты со своим характером будешь скрипеть ещё дольше. Несчастные дети! За что им такое наказание?
- Можешь язвить, сколько тебе вздумается, а я от своего не отступлюсь.
Сергей Илларионович старательно прятал глаза. Ему было стыдно. Совсем недавно он пытался определить, кто из его детей достоин наследства, а эта выжившая из ума старуха хочет дать его сыну крышу над головой. Странные они, эти женщины! Сколько встречал их на своем веку, но понять никогда не мог. Женщина- загадка природы. Вот и сейчас перед ним сидит еще одна загадка. Всю душу перевернула!
- Позвоню ему, чтобы завтра зашел.
- Не завтра, Сережа! Звони срочно. Пусть сейчас идет. Я тут от нетерпения сгораю, а он сидит себе.
Сергей Илларионович знал, что спорить бесполезно. Тяжело вздохнул, поднимая трубку телефона, искоса поглядывая на Клавдию.
Валентина проснулась поздно. День был в полном разгаре. С утра была удивлена самой себе: за всю ночь она так ни разу и не удосужилась подойти к холодильнику. Неужели в ней заговорил дух противоречия? Баба Клава спешно собралась, и уехала навестить родственников. Поэтому весь вечер Валентина провела в одиночестве. К этому её нежная натура была непривычна. За все прошедшие годы, баба Клава уехала впервые. Валентина ходила по дому, как неприкаянная, и тяготилась неожиданной тишиной. Никто не наставлял на путь истинный, никто не пытался перекрыть проход к холодильнику.
На душе у Валентины и так было плохо, а сейчас стало ещё хуже. Только сейчас она поняла, как ей не хватает этой своенравной, но доброй старушки. Проснувшись, она подумала о том, как было бы хорошо, если бы с кухни доносились привычные для уха звуки. Но сейчас было тихо. Так тихо, что размеренное тиканье часов было слышно всюду.
Она решила не вставать. Долго лежала, тупо уставившись в потолок, и старалась ни о чем не думать. Душевная тоска захлестнула полностью, и грозилась перелиться через край. Так, в тоске и провела весь день.
На следующее утро девушка проснулась рано. Все тело ломило от долгого нахождения в постели. Казалось, оно налито свинцом. Затекшие суставы требовали разминки. Она бы с удовольствием пробежалась по близлежащей аллейке, но спортивного костюма не было, а устраивать пробежку, тряся своими телесами, да еще в платье, не хотелось. Она ещё не готова предстать перед окружающими в нелепом и смешном виде.
Пустые полки холодильника не радовали ни глаз, ни души. Надо было пополнить запасы и можно пару дней не выходить из дома. Совсем недавно Валентина получила причитающиеся ей деньги за четыре картины, написанные маслом. Конечно, не густо, но для поддержания жизненного тонуса хватит вполне. Много ли ей надо? Порой она радовалась, что профессия художника обеспечивает и прожиточный минимум, и достаточно много свободного времени. Слишком много, раз самокопание начинает давить на психику. Надо выбираться из болота, в которое она сама себя погружала.
Валентина подошла к зеркалу, и посмотрела на себя критически. Оставалось только вздохнуть. Сегодня она устроит разгрузочный день, и будет наслаждаться кефиром. В былые времена, припомнилось, сколько старалась сидеть на диетах, да все без толку. Тогда она поняла, что голод не тетка.
До открытия магазина оставалось достаточно времени, но находиться дома в полном одиночестве было тягостно. Валентина решилась на прогулку.
Утро выдалось прохладным. Разрытый асфальт раной зиял на улице, и в рытвинах стояла вода. Надо же, а она и не заметила, что был дождь. Так можно всё проспать.
Она испуганно оглянулась. Двое мальчишек на роликах кружили вокруг нее, сжимая кольцо. Она не знала сама, чего испугалась. В руках был простой полиэтиленовый пакет. Денег много с собой не взяла, но ключи от квартиры лежали в кошельке. Об этом она вспомнила, когда один из мальчишек, подъехав особенно близко, изловчившись, вырвал из руки пакет. Она отчаянно вскрикнула и махнула вслед хулигану рукой. Но тот слишком быстро стал удаляться. Неожиданно на его пути встал высокий мужчина в дорогом костюме, и подставил мальчишке подножку. Тот со всего маху ткнулся носом в асфальт. Другой, лихо развернувшись, толкнул мужчину в грудь. Мужчина упал. Завязалась свалка. В воздухе мелькали руки, ноги в роликах, и ноги без них. Она так сразу и не поняла, кто кого одолел, но в результате, к ней подошел новоявленный рыцарь, перемазанный грязью, держащий в руках злополучный пакет.
Валентина не знала, что ей делать. Мужчина был одет прилично, и ради неё не пожалел костюма. Это обстоятельство волной подняло в душе ликование. Она могла бы понять его в том случае, если бы он встал на защиту красавицы, яркой блондинки с красивыми формами. Но ради серой мышки, объевшейся крупы, - в это трудно было поверить. Однако, факт остается фактом.
- Спасибо! - с чувством произнесла Валентина, лучезарно глядя в глаза своего защитника.
- Не за что, - мужчина пожал плечами.
Валентина растерялась. Его голос никак не увязывался с приятной внешностью. Он был скрипуч, как несмазанные петли садовой калитки. Мужчина попытался носовым платком привести себя в порядок, а на деле пачкал костюм ещё больше.
- До химчистки далеко. Вернее, здесь есть по близости, но открывается она поздно.
- Это мелочи, - обаятельно улыбаясь, проскрипел мужчина. - А вот с этим - сложнее, - он выставил вперед ногу, и показал разорванную штанину.
- Вот это действительно мелочи, - Валентина даже обрадовалась, что может быть полезной, - я здесь поблизости живу, пройдемте. Всё равно в магазин уже не пойду.
- Буду весьма признателен!
- Взаимно, - эхом отозвалась Валентина.
Прошло не так много времени, и недавно познакомившиеся люди, наслаждались общением на кухне за чашечкой кофе. Игорь, так звали мужчину, сидел в халате Валентины, пока сушился костюм, заботливо очищенный рукой хозяйки. Он оказался приятным и веселым собеседником. Разве что поначалу Валентина вздрагивала от непривычного звука его голоса. Оказалось, он в детстве выпил какую-то гадость, и спалил гортань.
- Знаете, Валечка, мне повезло. Я по специальности водитель. А с детства мечтал стать артистом. - Валентина оглядела гостя критически. Он был весьма симпатичен. Роста чуть выше среднего, широкоплеч, уверенный в себе мужчина, лет сорока. Широкоскулое лицо гладкое, и только вокруг глаз слегка обозначились полукруглые морщинки, что говорило в пользу его весёлого нрава. - Но вот это, - он указал рукой на горло, - сами понимаете, не до Гамлета. Я же поздно начал говорить. Лет пятнадцать назад. Сейчас медицина шагнула вперед. Так что, пластику сделали на "ура". Никто не верил, что можно восстановить голосовые связки. Подозреваю, на мне кое-кто получил учёную степень. Словом, и мне повезло, и повезло кому-то. Так, скажем, обоюдная выгода.
- Конечно, повезло! Мне вот не очень везет, - разоткровенничалась она, но тут же прикусила язык. Не пристало женщине обсуждать с незнакомым мужчиной свою проблему с избыточным весом.
Но собеседник оказался понятливым.
- Не могу согласиться. Моя первая жена была тоща, как сельдь. Всё ничего, но я предпочитаю женщин, - он окинул девушку придирчивым взглядом, - вашего сложения. По личному опыту знаю, что худосочные особы полны желчи. В полненьких доброты больше. Так что, это ещё вопрос, что предпочтительнее. Хотя, - он вновь посмотрел на неё, но теперь уже не как кот на сметану, а несколько смущенно, - моя вторая жена была полной. Эта издергала и себя, и меня извечными диетами. Худеть не худела, а характер испортился основательно. Доброта выпарилась, а килограммы остались.
- И что? - спросила пытливо Валентина, желая выяснить, в каком семейном положении находится мужчина.
- Ничего, теперь портит нервы другому. Так что, на сегодняшний день, я свободен. Свободен, как птица в полете.
Неизвестно почему, но Валентина почувствовала себя спокойнее. Даже мелькнула мысль, что Игорь вполне подойдет на роль мужа. Разве что, придется привыкать к скрипучему голосу. Но это уже неважно. Лишь бы человек был хороший.
Игорь ей понравился. Тем более, что знакомство состоялось, так неожиданно, и в экстремальной ситуации он проявил себя достойным рыцарем. Рыцарь он был достойный, а достойна ли она? Червь сомнений вновь въелся в душу, и настроение её резко пошло на убыль. Сейчас костюм высохнет, за гостем закроется дверь, и она опять останется в одиночестве, храня в воспоминаниях эту неожиданную встречу.
Костюм высох. За гостем закрылась дверь. Она осталась в одиночестве, разве что, перед уходом он спросил разрешения встретиться ещё раз. Его неожиданный вопрос пролился бальзамом на сердце одинокой девушки. Она скромно потупила взор, и неопределенно пожала плечами, якобы выражая полное безразличие. Но глаза её говорили "да".
Весь день Валентина чувствовала в себе необыкновенный подъем, словно недавнее присутствие Игоря наполнило её живительной силой. Хотелось петь. Она ходила по дому в халате, в котором совсем недавно ходил негаданный гость, и изредка склоняла голову к вороту, вдыхая оставшийся аромат дорогого мужского парфюма.
Неужели в её доме появился запах мужчины? Казалось, утреннее происшествие, всего лишь сон. Но как он приятен! Она жила этими ощущениями, и, казалось, мир наполнился светом. Девичьи мечты вели в сказку. Как она желала, чтобы эта сказка длилась вечно! Даже не заметила, как над городом сгустились сумерки. Близилась ночь.
Валентина плюхнулась на диван так резко, что ножка подогнулась. Нет, так спать она не сможет. Скатится на пол, как колобок. Она открыла ящик в прихожей, где хранились необходимые в быту инструменты.
Баба Клава была женщиной самостоятельной, и всё делала своими руками. Валентина всегда удивлялась, как может хрупкая женщина в преклонном возрасте орудовать и молотком, и стамеской. Да еще разбираться, какой жучок поставить в счетчик, чтобы тот крутил в обратную сторону.
Сама Валентина никогда не была готова к подобным подвигам. Нынешнее положение было безвыходным. Знай, что ножка дивана, в конце концов, не выдержит её веса, она бы не отпускала Игоря. Самой себе могла признаться, что отпускать она его не хотела вообще, даже если бы в доме не случилось никакой аварии. Но с какой стороны подходить к молотку? Она долго рылась в ящике в поисках подходящего гвоздя.
Ножка обломилась так низко, что сесть на пол она не могла, мешали жировые отложения на животе. Поэтому, согнувшись пополам, она, пыхтя, пыталась вбить гвоздь. Но в ответ на каждый неуверенный удар, пружина резонировала, и в комнате стоял необычайный грохот. Сквозь этот грохот Валентина не сразу различила звук дверного звонка. Ко всему прочему, он совпал с боем старых часов.
Валентине нравились эти часы. Когда она только появилась в этом доме, из них в положенное время высовывалась кукушка и куковала. Потом кукушка благополучно отжила свой век. Баба Клава не представляла часы без звукового сопровождения. Мастер заменил механизм, и роль кукушки взял на себя удар молота по наковальне. Впрочем, что именно там стучало, Валентина не знала, а разбирать часы ей и в голову не приходило.
Так или иначе, но ночному визитеру надоело бестолково околачиваться возле закрытой двери, и в ход пошли ноги. Этот стук уже невозможно было не слышать. Валентина открыла дверь, красная как рак, запыхавшаяся, держа в руке молоток.
На пороге стоял мужчина средних лет, коренастый, плотный, небритый, в мятой, неопрятной куртке. В руках у него была небольшая дорожная сумка.
- Нечего сказать, приёмчик! - удивленно выдавил он сквозь сомкнутые зубы, и на всякий случай сделал шаг назад.
- Вам кого? - как можно вежливее спросила Валентина, убирая со лба челку, а со стороны можно было подумать, что она демонстрирует грозное орудие самозащиты.
- Клавдию Леонтьевну. Я её родственник. Пожить приехал.
- Как родственник?
- Обыкновенно. Мой дед - двоюродный брат сестры её мужа, вечная им всем память.
- Боже! Как это? - Валентина растерялась. Она понимала, что дальнее родство всё же лучше, чем никакого, но здесь была не просто седьмая вода на киселе, а вдобавок ещё разбавленная, как компот в студенческой столовой.
Она не знала, что делать. Как некстати угораздило бабу Клаву поехать навещать родственников. Что ей делать с этим типом? Судя по его виду, он не мылся пару недель кряду. Невольно она сравнила его с утренним гостем. Контраст был столь разителен, что бедная девушка содрогнулась. Вот о повторной встрече с подобным родственником бабы Клавы она бы никогда не мечтала. Надо как-то от него избавляться. В голову, как назло, ничего не лезло. Баба Клава её ни о чем не предупреждала. Кто знает, в каких они отношениях. Что делать? И пустить не пустишь, и выгнать не выгонишь.
- А где бабуля-то? - Гость оказался выдержанным, и дал время Валентине немного опомниться.
- Она, - Валентина слегка замялась. - Уехала она.
- Вот как? И надолго?
- Не знаю, - пожала она плечами, - сказала, как Бог даст.
- Ну, Бабе Клаве Бог всегда даёт хорошо. Долго стоять будем, или мне в гостиницу идти? Кстати, давай деньги на гостиницу, если пускать не хочешь. Я же не думал, что бабки дома не будет.
Валентина замялась. Парень оказался понятливый, и ей было приятно, что он так поставил вопрос. Грубо, но честно. Именно честность в отношениях Валентина и приветствовала. Она сама не поняла почему, но прониклась доверием к этому человеку, и посторонилась, пропуская его в дом.
- Слушай, подруга, а молоток-то зачем? Правда, могла бы при случае воспользоваться? - спросил он, небрежно бросая сумку возле двери.
- Я и так пользуюсь. Диван сломался.
- А ну-ка, - гость деловито взял из её рук молоток, и направился в комнату. Раздался грохот. Через минуту он вышел из комнаты, и отложил молоток.
- Я там прихватил немного. Сейчас уже молотить поздно, а завтра с утра конкретно сделаю.
Валентина в этом ни минуты не сомневалась.
- Давай поужинаем, что ли? У тебя выпить есть? Признаться, уважаю это дело.
- Нет. В доме этого нет. Мы с бабушкой трезвенники.
- Ну и зря. Кровь разгонять надо. Посмотри, сколько гадости потребляем. Потрошки, окорочка, собачью колбасу, да мало ли чего! Один раз посмотришь на производство, и жрать не захочешь. Я, между прочим, на кондитерской фабрике работал. С тех пор ни конфет, ни шоколада не ем. Это счастье, что я не работал ни на молзаводе, ни на мясокомбинате. А то бы живьем мумифицировался.
- Так зачем дрянью всякой заправляться? Или ты думаешь, там чисто пшеничный продукт?
Валентина даже не удосужилась удивиться, так легко и непринужденно перешла на "ты". Он доставал из сумки продукты так, словно всю жизнь только этим и занимался. На столе появилась селедка, бутылка водки, сыр и пара вареных яиц. Внимательный оказался родственник, не явился в дом без гостинца. Он бережно достал пуховый платок и протянул его Валентине.
- Это бабке передашь, а то забуду. Я здесь ненадолго. Извини, не знал, что ты здесь, и тебе бы гостинчик прихватил. Кстати, совсем забыл. Алексей, - представился он.
- Валентина.
- Очень приятно! Давай, подруга, за встречу!. - Гость деловито разливал по стопкам водку.
- Спасибо, я пить не буду. Просто рядом посижу.
- Замуж никогда не выйдешь.
Валентина вздрогнула от неожиданного заявления, но Алексей рассмеялся.
- Чего испугалась, дурашка, примета такая есть. Если будешь смотреть на выпивающего мужика, а сама не пригубишь, в девках останешься.
Нельзя сказать, что Валентина испугалась. Рассудила, что действительно неудобно сидеть рядом с человеком, пьющим в одиночку. На последнего алкоголика он не похож, может быть, и пить не будет. Хотя, кто его знает? Даже последние пьяницы на троих соображают.
- Давай, подруга, за знакомство. Валя, Валечка, Валентина, что с тобой теперь? - пробурчал себе под нос, и заправским жестом привычного человека, опустошил ёмкость. Валентина последовала его примеру.
С непривычки опьянела быстро. Сон сморил её прямо за столом. Сквозь дрему почувствовала, как большая рука упрямо лезет под коленки. Да и на спине чувствовалась твердая мужская рука. Она что-то пыталась сказать, но стойкий хмель цепко держал в своих объятиях. Только проснувшись поутру, обнаружила, что сидит в расстегнутом халате. Она сомкнула полочки халата на груди, придерживая их руками, запоздало ужасаясь.
Её бросало то в жар, то в холод. Лёгкий озноб прошел по всему телу. Боже! Как стыдно! Как он посмел прикасаться к ней руками! Что делать? Выгонять его с милицией, или уходить самой? Что сказать бабе Клаве?
Она долго сидела на кухне, не зная, что думать, что предпринять. В такой ситуации она не бывала никогда. Конечно, в её жизни были маленькие забавные приключения, но не более того. Она никому не говорила, что до своих почти тридцати лет, так и не удосужилась расстаться с девичеством. Теперь уже было стыдно в этом признаваться. Что спрашивать с неё, старой девы, если без любви она не могла идти на связь с мужчиной, а любовь подзадержалась где-то в пути. Сейчас она о любви уже не думала.
Как бьется сердце женщины? В старом анекдоте, заросшем "бородой" говорится, что сердце девушки до двадцати лет бьется четко и размеренно "Никому, никому, никому". От двадцати до тридцати - " никому, никому, только мужу своему". От тридцати до пятидесяти " и тому, и тому, и тому". А уж от пятидесяти -" Ну, кому?"
Валентина не вклинивалась ни под одну категорию. До тридцати лет, сердце её билось в другом ритме " где тот, кому?" И вот, почти свершилось. Но не в такой же обстановке! Не поцелуи под луной в обрамлении звезд, а в полубессознательном состоянии, за столом. Стало жутко. Её воображение рисовало совсем не радужные картинки. Но память была не стойкой. Неужели эта скотина её чем-то опоила? Что же такого он подмешал в водку, что она не могла себя контролировать, с двух-то рюмок! А может быть... Мысль мелькнула молнией.
А вдруг это вовсе никакой не родственник, а просто домушник? Баба Клава была простой, среднестатистической пенсионеркой, и поэтому у неё ничего не было, кроме стойкого характера и неиссякаемого оптимизма. Тем не менее, Валентина решила осмотреть дом. Вдруг "родственничек" нашалил? Родственничек оказался в комнате Валентины. Он сидел на диване, раскинув все свои четыре конечности, как распятый на кресте разбойник, и мирно посапывал. У него, видно, тоже не хватило сил принять позицию нормально спящего человека. Увидев эту картинку, Валентина успокоилась. Алексей, мирно посапывающий, почти с детским, безмятежным выражением лица, меньше всего был похож на сексуального маньяка.
Сейчас она могла бы посмеяться над своими страхами. Вернувшись на кухню, налила себе горячего кофе. Интересно, почему до сих пор никто так и не решился посягнуть на её невинность? Чем руководствуются мужчины, видя доступную девушку на час, и почему они шарахаются от тех нежных особ, которые только и ждут, чтобы надолго обеспечить их же счастье? Наверное, это борьба противоположностей.
Женщины прилагают массу изворотливости в желании окольцевать мужчин, а те, в свою очередь, с такой же изворотливостью пытаются избежать брака. Каким локатором они чувствуют опасное приближение потенциальной невесты? Ведь с иными они безбоязненно играют в игры, и игры запрещенные. Хотя бы, в тот же самый брак. Нет, Валентине никогда не понять, каким именно образом у мужчин срабатывает инстинкт самосохранения. Боже, как она устала!
- Я тоже от кофе не откажусь! Доброе утро!
Валентина вздрогнула. Именно этого момента она и боялась. Что скажет, как посмотрит ему в глаза, и с чего начинать это самое "доброе утро"? С презрительного молчания, или с ругани?
Она бы чувствовала себя гораздо уверенней, если бы помнила хоть сотую долю того, что было после выпивки. Но память отказывалась восстанавливать события минувшей ночи. Следовательно, можно вести себя так, словно ничего не случилось.
- Ты меня извини за вчерашнее, - начал он, смущенно улыбаясь, и Валентина почувствовала, как с плеч свалилась гора. Все так просто, а она чего только не передумала. - Я не думал, что ты действительно пить не умеешь. Хотел тебя на диван перенести, - он критически осмотрел её фигуру, и тяжело вздохнул, - не справился. Твою фотографию перенес бы легко. Ты, подруга, прости.
- Будем похмеляться? У меня после вчерашнего голова болит. - В Валентине проснулся провокатор.
- Это не для меня. Вчера даже не понял, как вырубился. Наверное, устал с дороги.
Алексей сел за стол, и положил болезную головушку на скрещенные руки, при этом хитренько улыбаясь.
Валентина старалась не обращать на него внимания. Но он следил за ней плутовскими глазами. Валентина не выдержала первой.
- Ну что ты на меня так смотришь?
- Я? Думаю. Хороший ты человек или - так себе.
- Это как? - Валентина никак не могла понять, к чему он клонит.
- Хотел тебя об одной услуге попросить, да не знаю, как ты на это посмотришь.
Валентина насторожилась, ища в его словах подвох. Она не знала, что еще ожидать от этого "родственничка", но выдержала эффектную паузу.
- Смотря, какая услуга.
- Валь, будь другом, сходи за сигаретами. У меня кончились.
При этом Алексей смотрел на неё так ласково, что она, хватая воздух, как рыба, выброшенная на берег, не нашлась, что ответить. Уж чего, а этого никак не ожидала. Тем не менее, развернувшись на пятках, едва ли не промаршировала в свою комнату, чтобы переодеться. Что она делает? Пройдоха, неизвестно какого рода племени, умудрился её обезоружить, и одной улыбкой уложить на обе лопатки. Ну, и ладно. Раз человек просит, она выполнит его просьбу, но только один раз! Второй раз использовать её доброту она не позволит. Она еще покажет этому наглецу Кузькину мать!
Валентина вышла на улицу. Ей стало смешно, хотя ничего смешного не происходило. Этот товарищ был абсолютно не предсказуем. Она только чувствовала, что в его присутствии совершенно не может расслабиться, каждую секунду ожидая подвоха. И в то же время, была раскована.
Она противопоставила вчерашний вечер вчерашнему утру. Так уж случилось, что в её жизни обстоятельства складывались весьма оригинально. До вчерашнего дня у нее не было ни одного кавалера, а сегодня их стало двое. Как стремительно она набирает обороты! Но тут она припомнила распахнутый халатик, и ей стало не по себе. Чувство стыдливости вновь бросило кровь к лицу, и тут она припомнила, что не уточнила у своего гостя, какие сигареты тот предпочитает. Возвращаться не хотелось. Пусть курит то, что она принесет.
- Валечка, рад вас видеть! - проскрипел прямо над ухом знакомый голос.
Валентина могла с закрытыми глазами сказать, что этот голос принадлежит Игорю. Она обернулась, и одарила его самой лучезарной улыбкой. Она откровенно кокетничала, и только потом сообразила, что раньше ничего подобного с ней не случалось. Она шарахалась от всех представителей мужского пола, и в то же время страстно желала с кем ни будь встречаться. Неужели в ней стала просыпаться женщина? Что же, лучше поздно, чем никогда.
- Доброе утро!
- Представляете, всю ночь не спал, всё думал, думал. Я очень рад нашей встрече. Мы в таком возрасте, когда мальчишество осталось далеко позади, а времени впереди так мало. Не хочется растрачивать его впустую.
- Охотно верю. И что вы предлагаете?
- Всего лишь чашечку кофе. Вы меня не пригласите?
- Отчего же не пригласить, - Валентина была рада, но тут же вспомнила, что не только не купила сигарет, но и вообще забыла, что со вчерашнего вечера живет не одна. Однако, не стала забивать свою голову ложной стыдливостью, и махнула рукой на все условности. Хочется ей пить чай с новым знакомым, значит, так тому и быть. А кому не нравиться, может идти хоть на все четыре стороны!
Она подошла к газетному киоску, и купила пачку сигарет. Пусть скажет спасибо и за это.
- Вы курите? - В голосе Игоре промелькнуло разочарование.
- Нет, что вы! - поспешила оправдаться Валентина. - Меня попросили. Она заметила, как улыбка одобрения скользнула по губам спутника.
Алексей отложил в сторону молоток, и рукой опробовал диван. Он остался доволен своей работой. Сев на него, закурил. Вчера он был очень расстроен. Подговорил мальчишек, и что из этого вышло? Этот хмырь оказался сноровистым малым. И откуда он взялся на его голову? Поначалу, идея бабы Клавы показалась пустой забавой.
Алексей медленно катился в тартарары. Последнее время дела не ладились. Он терпел поражение по всем фронтам. Это касалось и работы, и личной жизни. Из дома он ушел после ссоры с женой. Поначалу думал, это пустяк. Куда женщина денется с тремя детьми? Одного не учёл, что дети уже взрослые, и в особой заботе не нуждались.
Что ему оставалось делать, если тяга к спиртному была сильнее? Но только до той поры, покуда не понял, что чрезмерное увлечение довело до черты, перед которой лучше остановиться. Но не остановился. Жена подала на развод.
Развод не входил в его планы, однако, в суде не очень разбирались. Пару раз слушание дела приостанавливали из-за его отсутствия, а на третий раз свершилось. Супруга получила долгожданную свободу. И, как ни странно, дети приняли её сторону. Что же, сам виноват. Ушел из дома, в чём был. Не стал разбираться ни с квадратными метрами, ни с имуществом. Личные вещи, то немногое, что позволил себе забрать. К отцу не стал возвращаться. Не хотелось портить себе жизнь выслушиванием наставлений и бессмысленных укоров. Для отца он так и остался ребенком, которого следует воспитывать.
Интересно, где был сам отец, когда Алексею надо было становиться на ноги? Сколько себя помнил, отец всегда делал то, что считал нужным. Для него главное деньги. Принесет жене положенный прожиточный минимум, а себе ни в чём не отказывал. Как Алексею хотелось жить так же вольготно, как отец. Ему бы сотую долю характера, каким обладал папаша.
Алексей пошел по материнским стопам. Близкие считали его бесхребетным за мягкость и уступчивость. Отец с сыном общего языка не находили. Никогда мальчик не мог понять, почему отец всегда учил одному, а сам поступал вразрез своим же принципам. И где правда жизни, товарищи? Эту правду Алексей и пытался искать. До поры до времени сопротивлялся обстоятельствам, но закончилось всё плачевно. Эти самые обстоятельства подмяли его под себя. О возвращении домой не могло быть и речи.
Он давно забыл, что такое любовь. Скорее всего, жил в семье автоматически, по привычке. Только дети служили источником радости. Однако, когда они подросли, от этой радости мало что осталось. Не жизнь, а одно сплошное разочарование. Он так же не понимал своих детей, как в свое время сам не понимал своего отца. Извечная проблема отцов и детей доводила до исступления. Каждый из них имел свои взгляды на жизнь, и прошло не так уж много времени, как они стали самостоятельны и не нуждались в родителях, так как прежде. Вот тогда Алексей, осознав свою беспомощность, стал прикладываться к рюмке.
Он не мог понять, что случилось после развода. Первое время, гася пламя досады в водке, он предавался слезам и унынию, но потом, в его голове что-то щёлкнуло. Чем может закончиться его пагубное пристрастие? В крайнем случае, участь бомжа. Не будет же он вечно теснить своих друзей. Ладно, все бы пили, но нет, большей частью они были трезвенниками. И вообще, люди дела, или как сейчас принято говорить, бизнесмены, ставят дело превыше всего. А как иначе? В этом случае прогореть можно очень быстро. А жить-то надо. Может быть, ему бы давно указали на дверь, но, имея чувство такта, Алексей умел уйти вовремя. Поэтому, особенно не докучал своим присутствием, меняя квартиры, как разведчик явки.
Надо было что-то решать. Он не знал, что делать, и тут, на горизонте появилась баба Клава. Алексей выслушал её, и решил, что старая маразматичка совсем выжила из ума. Но потом, оставшись наедине со своими думами, решил взяться за это предприятие. А почему бы нет? Что ему терять? А вдруг эта девушка действительно стоит хлопот бабы Клавы?
Валентина понравилась ему сразу. Сам он человек веселый, да и она не обделена чувством юмора. Может быть, что и получится.
Он вздрогнул, услышав звук открываемой двери. Попытался рвануться навстречу, но остановился, заслышав мужской голос. Непонятно почему, но почувствовал укол ревности. Хорошо ещё, взял себя в руки. Кто он такой, собственно говоря, чтобы вмешиваться в её личную жизнь?
- Валечка, все готово! - крикнул он из комнаты. - Теперь этот диванчик не только двоих, а троих выдержит! Иди сюда, дорогая! - он вышел из комнаты, и лицом к лицу столкнулся с ранним визитером.
- Привет! Гость в дом с утра - к хорошо проведенному дню. Мы тут вчера посидели немного, по-родственному. Ты плохого не думай. Я действительно родственник.
- Я и не думаю.
- Вот и хорошо! Сейчас Валюша в магазинчик слетает, чего-нибудь принесет, посидим, потрещим.
Алексей итак трещал без остановки. Валентина, судя по тому, как стремительно он переходил на "ты", решила, что "вы" в его лексиконе попросту отсутствует. Ей было неприятно, что с Игорем он так быстро пытается встать на короткую дружескую ногу. Она ещё сама толком человека не знает, а этот шустрый малый уже готовит почву для очередной пьянки. Интересно, а как Игорь относится к питейному делу? Может быть, он пьяный ещё хуже, чем Алексей? Если и так, то что она с ними будет делать? А как оба приставать начнут?
Валентина смутилась своих мыслей. Вот до чего дожила! В каждом мужчине видит потенциального обидчика. В её-то возрасте бояться? Вместо того, чтобы жить спокойно, принимать гостей, она из мухи делает слона.
Пока она предавалась мыслям, мужчины расположились на кухне. У неё сложилось мнение, что они были знакомы и раньше. Мужчины и без бутылки умудрились найти общий язык. Вернее, язык нашел Алексей, а Игорь, поглядывая на дверь, пытался встретиться с Валентиной взглядом. Но только до тех пор, пока количество потребляемых градусов не перевалило за норму. Для Игоря эта самая норма оказалась в три раза меньшей, чем для Алексея.
В результате, завтрак плавно перешел в обед, а сам обед грозился перекочевать в ужин. Валентина устала обихаживать своих гостей. Алексей оказался не в меру прожорлив, да ещё и разборчив. С Игорем было иначе - в еде сдержан, а в выпивке слабоват.
Валентина так и не поняла, как могло случиться, что ближе к ужину Игорь совершенно расслабился, и лёг спать на диване. Вот так дела! Вчера она ночевала в присутствии одного мужчины, сегодня их уже двое. Если так пойдет и дальше, то к приезду бабы Клавы в доме будет целый гарнизон. Валентина, набегавшись целый день по квартире, и по магазинам, чувствовала себя уставшей, а как оглянуться, ничего не сделала. Сколько времени белкой крутилась вокруг гостей. И чего это ради? Подумаешь, родственник приехал. Ему что, столовых и кафе нет? Игорь тоже хорош, с утра по гостям ходит. Винни Пух выискался. Валентина села на табурет и сложила руки. Господи! О чем она думает! Да, она бегает вокруг них. И будет бегать, потому что больше бегать не за кем. Ей же надо думать о будущем. Они оба разведены, приблизительно одного возраста. Из разговора она поняла, что у обоих есть дети, но у кого двое, у кого трое, толком не помнила. Наверняка, они тоже хотят иметь тихую пристань. Кто без недостатков? У каждого есть свои плюсы и свои минусы. Один несерьезный баламут, другой, видимо, любитель выпить. А ей так хочется иметь семью, воспитывать детей. Еще пару лет, и ей уже не придется никого воспитывать. Стало так горько, что хотелось плакать, но она сдерживалась. Этого еще не хватало. Она никому не будет показывать свою слабость.
--
Вот и правильно, - донеслось в ответ на ее мысли. - Валентина даже вздрогнула от неожиданности. Алексей стоял в дверях и улыбался.
--
Простите, не поняла, чего правильно?
--
Правильно сделала, что чайник поставила. Сейчас кофе выпьем, и будем спать укладываться.
Валентина только сейчас сообразила, что ее место на диване занято, а в доме только кровать бабы Клавы. Неужели Алексей действительно рассчитывает, что она ляжет с ним в одну кровать? Да лучше она спустит спящего Игоря вместе с диваном с третьего этажа, чем согласится на подобное. Если еще учитывать все обстоятельства минувшей ночи, которые она помнила безотчетно, то об этом лучше не думать. Но тело, оказывается, еще помнило прикосновения рук Алексея. По нему прошел озноб.
--
Ты чего испугалась, дурашка? Я бы в гостиницу пошел, да проснется твой знакомый. Я же не знаю, какие у него мысли. Ты уж извини, но один на один я тебя с ним не имею права оставить. За себя-то я ручаюсь.
Валентина чувствовала, что он в чем-то прав. Кто знает, их брата- мужика, кроме них самих?
Она и сама была знакома с ними второй день, и пока еще, слава Богу, жива- здорова.
Уже и кофе выпили, а Валентина никак не решалась переступить порога комнаты хозяйки, но глупо показать Алексею свой страх. Надо решаться, не сидеть же на кухне вторую ночь. Она вошла в комнату бабы Клавы, и легкая улыбка тронула ее губы. Алексей на полу расстелил матрас. Значит, ее чести ничего не угрожает. И почему мысли ее двигаются в одном направлении? Надо с этим что-то делать. И прежде всего, успокоиться.
Утром, когда она проснулась, Алексей уже ворожил на кухне. Ароматные запахи носились по всей квартире. Игорь, сидя рядом с ним, объяснял, что опохмелиться после вчерашнего просто необходимо. Алексей в ответ прямым текстом объявил, что если у Игоря проблемы, то он может спокойно их решить возле ближайшего пивного ларька. Вчерашние братья по разуму, сегодня друг друга не понимали. Но когда на пороге возникла Валентина, все споры разом утихли.
--
Я сегодня уезжаю, - объявил Алексей. - Нас ждут великие дела. Если хочешь, поехали со мной.
--
Нет уж, спасибо. Мне и здесь хорошо.
--
Интересно, а куда ты едешь? - вклинился в разговор Игорь.
--
В деревню. Здесь недалеко. Триста километров всего, но места глухие, интересные. Мне вот бабушка Клава рассказывала, что в тех местах клады зарыты, но ни один еще не нашли. Люди просто так говорить не будут. Значит, что-то есть.
--
Вот те на! Ты что же, будешь всю деревню перелопачивать? Тебе только спасибо скажут - хоть картошку посадят. - Игорь засмеялся.
--
Когда-то в юности, я в деревне на этюдах была. Совсем девчонками были. Так там одна старушка рассказывала, что раз в сто лет цветет папоротник, и цветет одну-единственную ночь. По-моему, даже на праздник, кажется, Иванов день. Так поговаривают, если этот цветок человек увидит, перед ним все подземные клады откроются.
--
Я это тоже слышал, но мне что, прикажите лет девяносто просидеть возле цветочка, а потом зачем этот клад нужен? - Повел плечами Алексей.
--
Вот-вот, - поддержал Игорь - потом сам кладом станешь. Помрешь, прикопают. Валечка, простите ради всего святого. Это так, для связки слов!
Но Валентина не обращала внимания. Ей почему-то вспомнилась далекая деревня. Пейзажи были такие красивые, что много лет она несла их в своем воображении, и частенько переносила в свои маленькие творения. Может быть, потому, что она любила эти воспоминания, картины ее имели спрос.
--
Знаешь, Алексей, - Валентина задумчиво потерла лоб. - Пожалуй, я соглашусь составить вам компанию. Разве что, чуть позже, в августе. Краски насыщеннее, цвета ярче. Натура, должно быть, интересная.
--
Вот-вот, я тоже не прочь с вами.
--
Постой, Игорек, а тебя кто приглашает?
--
Никто, я сам себя приглашаю. Конечно, ты сейчас будешь девочке мозги пудрить папоротниками, кладами. Почему бы сразу не сказать "Валюша, вы мне нравитесь. Я бы очень хотел провести с Вами месяц в деревне". А то развели детский сад. Я вот честно говорю. Возьмите меня с собой на природу. Шашлычки на свежем воздухе, стопочка - другая водочки, чем не райская жизнь?
--
Что-то, как я погляжу, вы, Игорь, не знаю, как по батюшке, до спиртного охотник? - с издевкой промолвил Алексей.
--
Нет, не совсем так. Иной раз позволяю себе провести профилактическую дезинфекцию организма.
--
Особенно, если брать в расчет количество микробов на душу населения, то можно проводить ее систематически.
--
Хватит язвить! - не выдержала Валентина долгой перепалки. С утра у нее было плохое настроение. Даже утренний растворимый кофе не принес желаемой бодрости. Глаза слипались. В эту ночь она так и не смогла выспаться. Ей все время чудилось какое-то движение на полу, стоны, вздохи. Страху натерпелась основательно, и только под утро ее сморил сон. Поэтому сейчас эти бестолковые размолвки утомляли и, два павлина, распушив хвосты, едва не становились в бойцовскую позу, чтобы ей понравиться. Конечно, в другое время она была бы рада такому вниманию к своей скромной персоне, но только не теперь. В эту минуту больше всего на свете ей хотелось закрыть за мужчинами дверь, и снова завалиться в кровать. - Пошумели, пообщались, кофейку выпили, пора и честь знать.- Валентина не нашла в себе сил церемониться с навязчивыми гостями и быстро расставила точки над i.
--
Простите, сударыня! Следует понимать, что нас просят выйти за дверь? - Игорь приложил руку к груди, и глаза его удивленно округлились.
--
Игорь, вы меня простите, но мне сегодня не до шуток. Я порядком устала.
Игорь посмотрел на Алексея заговорщицки, и попрощался. С его уходом Валентине сразу стало легче, словно гора с плеч свалилась.
Алексей словно почувствовал ее настроение:
--
Устала? Я, пожалуй, поеду, а ты подумай над моим предложением. Это лучше, чем в четырех стенах себя хоронить.
--
Спасибо, я подумаю. Может, удастся и поработать. Если честно, давно на природе не была. Но сейчас, действительно ехать рановато.
--
Ага, - усмехнулся Алексей, - материал сырой.
--
Вот именно, отозвалась Валентина, закрывая за ним дверь.
Как пришел, ни здравствуйте, так и ушел - ни спасибо вам.
Валентина прилегла на диван. Два безумных дня закончились, а она так и не определилась, что это было - сон или явь? Круговерть событий так закружила, что и сейчас, лежа на диване, ей казалось, что все вокруг ходит ходуном. Все движется, и слышатся осторожные шаги. Она прислушалась. Нет, показалось. На самом деле, в доме стояла такая тишина, что не слышно было звука часов. Она же забыла завести маятник! Такого никогда не случалось. А, может быть, и случалось, только она того не помнила. Часами занималась баба Клава. В этой тишине она и заснула. Было так хорошо и спокойно без этих мужиков. Ну и повезло ей с кавалерами! Если уж выбирать, она бы отдала предпочтение этому родственничку. Все одно лучше, чем подпольный алкоголик. Тот, другой тоже любитель, но не до такой степени, чтобы терять голову. Отчего, что ни "сокровище", то непременно к ее пристани? Да разве же мимо нее можно проплыть и не заметить? И это с ее формами! Определенно, надо браться за свою фигуру. Она представила себя втрое уже и улыбнулась. Наверное, ее талия могла быть и привлекательной. Так, с улыбкой на лице, она и заснула. Снился ей сон. Ромашковое поле. Она шла по полю, держа в руке цветок необычайной красоты. Ярко алый всполох огня. Он жжет ей руки. Но она не в силах выбросить его. Накрапывает мелкий моросящий дождь. Цветок вянет, и в руках остается засохший бутон. Над головой гремит гром. Его раскаты разносятся над полем с невероятным шумом. Именно от этого шума она и проснулась.
Шум действительно был. Баба Клава громыхала посудой на кухне и ругалась на чем свет стоит. Она всегда была остра на язык, но сегодня особенно разбушевалась. Валентина вжалась в диван и втянула голову в плечи. Едва проснулась, сразу поняла, в чем причина столь бурной реакции на возвращение. Валентина не думала о таком скором возвращении хозяйки, и не удосужилась своевременно убрать со стола грязную посуду. Уж кто-кто, а Валентина знала, что больше всего на свете баба Клава не любит грязной посуды и лжи. Пусть даже самой незначительной и безобидной лжи. Грязная посуда была в наличии, а вот что она скажет хозяйке, и как та отнесется к ее " подвигам", неизвестно. Но Валентина приготовилась говорить правду, только правду и ничего кроме правды. Интересно, как отнесется старуха к ее откровениям? Ведь она прекрасно знает, что к Валентине и на пушечный выстрел парни не подходят, а тут. А что, собственно, случилось? Ведь она принимала не кого-нибудь, а родственничка. Так что бабулька пусть не гневается.
--
Это ж надо! - доносилось с кухни. - Развалилась корова, даже за собой порядка не наведет. Гости гостями, но совесть иметь надо! Вода горячая, вся недолга пару стаканов сполоснуть. Где ты там, Валька! С коих пор гульки устраивать начала?
--
Добрый день, баба Клава! - Что-то ты рано приехала.