Тарнавская Ольга Борисовна : другие произведения.

Ангел рождённый в аду

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Оценка: 6.00*3  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Это совершенно реальная история. Увы.
  
  Начало.
  За секунду до падения.
  
  
  
  Я знаю Лину уже лет пять. Очень высокая, стройная девушка, с приятными чертами лица, короткой стрижкой и в очках. Такой она, однажды вечером, за компанию с одногрупницей моего брата, появилась на пороге моего дома. Мы проговорили весь вечер, они осталась ночевать, благо квартира у нас большая и место было, а часов в одиннадцать на сотовый Ирины, ей подруги, стала звонить женщина и требовать Лину к телефону.
  -Да, мамочка, со мной всё нормально, я в гостях, было поздно, я не уехала. Утром? Конечно. Часов в восемь буду дома.
  Я ещё тогда спросила:
  - А сколько тебе лет то?
  -Двадцать четыре.
  Я пожала плечами.
  Было что-то странное в её движениях и действиях, но что, я тогда не понимала, и не стала особо обращать на это внимание. Тем более, что на некоторое время она исчезла из моей жизни.
  
  В следующий раз мы столкнулись с ней, когда поехали с сестрой в Архыз. Мы ждали Ирину, но та не появилась, и мы, как новички, решили держаться Лины, тем более, что к тому времени она была опытным туристом, имела разряд и Архыз знала достаточно хорошо. С ней был её брат. Некое полу аморфное существо, с пустыми и блёклыми глазами. Тусклый и словно присыпанный пеплом. Тогда я отметила, что не смотря на то, что брат и сестра абсолютно разные, что-то общее у них проскальзывает. Но я опять не придала этому особого значения. Мало ли... Родственники всё-таки.
  
  Не скажу, чтобы мы сразу стали с ней подругами, она изначально не относилась к тому типу людей, с которыми я схожусь быстро и надолго. В Архызе она общалась в основном с Ксюшкой, моей сестрой, которая при слове "грибы" впадает в транс и готова часами кланяться земле-матушке в поисках оных. Я же трогала деревья, лазила по буреломам, часами сидела на берегу реки. Вечером они с восторгом приволакивали пакеты с полу раздавленными и покорёженными опятами, синим корнем и сыроежками. Самозабвенно нанизывали их не ниточки и развешивали в комнате.
  -Странный нынче Новый год, -думала я, в очередной раз нечаянно задевая рукой одну из длиннющих гирлянд.
  В одной комнате нас было всего - лишь семь человек.
  
  Тогда то я, первый раз в своей жизни, увидела Владимира, брата Лины, пьяным. Такое не забывается. Это абсолютно невменяемое тело ворвалось в комнату, когда мы переодевались, снеся при этом косяк двери напрочь. Дверь рухнула вместе с ним. Он, достоверно изобразив жабу на мелководье, стал на нас материться и обзывать, брызжа во все стороны слюной. Лина тихо подошла, подняла его, успокоила и уложила на кровать.
  Глаза у неё были какие-то уставшие и грустные.
  -Он редко пьёт. Только когда мама не видит. Она у нас строгая.
  Глядя на это скверно пахнущее нечто, я раз и навсегда поняла, к чему может привести жёсткий контроль над человеком, пусть даже с самыми благими намерениями - к деградации и полному отсутствию самодисциплины.
  Дверь он так и не починил. После нашей совместной поездки, Лина стала появляться у нас достаточно часто. Как то раз мы разговорились.
  -Обожаю ездить на велосипеде, но никак не могу его себе купить, -огорчённо вздохнула я.
  -А я себе купила в прошлом году. Только он весьма большой.
  Представив ста восьмидесяти сантиметровую Лину на трёхколёсном велосипедике я улыбалась минут десять.
  -По фигуре и одёжка.
  -Хочешь дам покататься? Могу даже на неделю или на месяц, всё равно он мне пока надоел.
  Естественно, я согласилась.
  -Приходите с Ксюшкой ко мне в гости, заодно и велосипед заберёшь.
  
  Квартира оказалась трёхкомнатной, достаточно чистой, только немного захламлённой. Мама и бабушка Лины на первый взгляд показались весьма милыми женщинами. Мама щебетала, угощала вкусным вареньем, чаем с травами. Демонстрировала соленья, маринады, которыми была заставлен весь пол. Холодильник был забит всякими вкусностями. Линка приволокла из подвала зёлёное чудо с рулём и педалями, на котором я сразу же решила прокатиться.
  В этот день на мне было довольно таки нарядное платье, которое, правда, хорошо тянулось и туфли на удобном каблуке. В приподнятом настроении, я гоняла по двору и твёрдо решила и домой поехать на именно на велосипеде. Когда мама Лины вышла нас провожать, меня обжог взгляд, который она на меня бросила. Но он так не подходил той замечательной женщине, которая только что была так мила и обходительна, что я обозвала себя мнительной дурой и постаралась о нём как можно быстрее забыть. А зря.
  По дороге домой я сломала руку.
  
  
  Больница первая.
  Первое проявление материнской любви.
  
  
  Весной следующего года Линка примчалась как то ко мне сияющая и чрезвычайно довольная жизнью.
  -Знаешь, я тут с такими потрясающими людьми познакомилась! Я записалась на курсы Норбекова, чтобы улучшить себе зрение. Ну надоело в очках всё время находится, понимаешь? Я уже тренинг прошла, у нас завтра выпускной вечер, просили привести знакомых, вдруг кому-нибудь это тоже пригодится.
  -Лина, у меня стопроцентное зрение. Зачем мне какие-то курсы? -Я была в полном недоумении.
  -На меня посмотришь, мы будем там выступать, потом угощу тебя чаем с пирожными. Ну приходи, а!
  
  В зале кинотеатра 'Октябрь' было человек сто, что несколько меня удивило.
  На сцене выступали сначала ведущие тренинга - милая девушка и улыбчивый парень с темным ёжиком волос.
  Мне понравилась их манера общения с людьми. Никакого пафоса. Никакой неестественности. Уверенные движения. Открытый взгляд. Правильная речь.
  Подошедшая Лина чертовски хороша в облегающем тёмном платье со стразами. Очков на ней не было.
  -Нравится? - я никогда не видела её столь счастливой.
  Я кивнула.
  -Оль, мы танцевать учились! Закрываешь глаза и чувствуешь своё тело. Это так здорово! Я всё время комплектовала, рост у меня немаленький, всё думала, как кто на меня посмотрит, представляешь себе, этакая дёргающаяся дылда. А вчера так оторвалась!
  Я смотрела на неё, всю лучащуюся радостью и тихо мурлыкала от удовольствия.
  -Мне так повезло, что я сюда попала!
  
  После курсов Линка засветилась по иному. Появилась какая-то неуловимая грация в её движениях, изменился взгляд. Но она не хотела останавливаться на достигнутом, ей нужно было что-то большее. Она стала ассистенткой на следующих норбековких курсах, хотела пройти тренинг для преподавателей, часто перезванивалась с теми людьми, у которых начала своё обучение. Очков я на ней я с того вечера так и не видела.
  
  Но тут произошло то, что, как я сейчас понимаю, не могло не случится.
  Но это я понимаю только сейчас. Тогда мы все были в полном недоумении.
  Лина - исчезла.
  
  Каюсь, тревогу я начала бить только через неделю. Звонила ей домой дня три, никто не брал трубку. Но я была настойчива. Однажды вечером, когда всё-таки удалось дозвониться, бабушка её, сварливым таким голосом, высказала мне, что порядочные люди в восемь часов вечера уже никому не звонят, и вообще Лина спит.
  Сказать, что я была удивлена, не сказать ничего. Во-первых, тоном бабушки, всё-таки мы были с ней знакомы. Во-вторых, тем, что Лина в восемь часов вечера спит. Она, как натура деятельная, ложилась спать, ну минимум в десять. Может, она заболела и не хочет, чтобы её тревожили? Но какая-то смутная тревога первый раз коснулась моего сердца. Через некоторое время, все уже были слегка на взводе. Я сходила к Лине на работу, где мне сказали, что она на больничном. Я ещё подумала, чем это можно было заболеть таким, чтобы три недели сидеть дома. А вечером совершенно случайно встретила её подругу Марию,с которой мы познакомились в Архызе.
  -Ты случайно не знаешь, что с Линкой? Не звонит, не появляется. На работе сказали, что заболела.
  -Понятия не имею. Но я как то на днях разговаривала с её мамой по телефону, она сказала, что Лина сейчас в деревню уехала.
  -Мне такого никто не говорил. Только бабушка мне показалась какой-то нервной слегка.
  Мы пожали плечами и разошлись. Лина так и не появилась. И не появлялась. Целых четыре месяца.
  
  Я пишу сейчас, а у меня на глазах слёзы. Нет, не жалости. Злости. Может быть даже не себя. Может на весь мир. Но с другой стороны я понимаю, что это было её испытание. Жёстокое и моей точки зрения, просто чудовищное.
  
  Не знаю даже как описать своё состояние, когда Лина, наконец, появилась на пороге нашей квартиры. Это полное, с тусклыми глазами, спрятанными за толстыми стёклами очков, и сальными волосами существо, лишь отдалённо напоминало ту красавицу, с которой я была знакома некоторое время назад. Двигалась она словно во сне, и так медленно, что казалось, что слышен скрип давно несмазанного механизма. Я просто стояла и смотрела. В голове не было ни одной мысли. Разумной, тем более.
  -Кто там пришёл? - высунула нос Ксюшка.
  -Лина. -голос был у меня пугающе безжизненным.
  -Линка! - Ксюха пулей выбежала в коридор, на ходу вереща: - Ты где была? Мы по тебе так соску.... Что с тобой?
  -Может, вы меня впустите?
  Голос её был грубым, а слова вялыми и неповоротливыми. Я тряхнула головой и, так, окончательно не придя в себя, помогла ей раздеться. Ксюха уже тащила её в свою комнату и заботливо усаживала на диван.
  Я даже не знала, имею ли я права спрашивать, чем она больна. То, что серьёзно - казалось мне бесспорным. Люди так сильно просто так не меняются, да ещё за такое короткое время. То, что она не заразна, тоже мне казалось однозначным, Линка бы никогда не подставила близких ей людей. Не в её природе. Что же случилось? Что случилось? Что случилось? Мысль чёрным дятлом гоняла меня по кругу. Что случилось?
  
  Линка устроилась на диване, сложила руки на выпирающем животе ,и, блуждая взглядом по розовой от обоев стене, наконец сказала:
  -Я боюсь, что после того, что я вам скажу, что со мной было, вы больше со мной и общаться то не захотите.
  Ксюха, которую вид Лины убил, так же как и меня, сузила глаза и бросила:
  - Если у тебя СПИД, так все мы смертны. И следов проказы у тебя я что-то не наблюдаю. Рассказывай, а мы сами посмотрим, общаться нам с тобой или нет.
  
  - Я долго не решалась к вам придти, всё думала, что сказать, и решила, что вам расскажу всё с самого начала.
  Ей сначала было тяжело говорить, но потом она увлеклась.
  -Вы в курсе, что мы здесь в городе организовали что-то вроде норбековского клуба. Собирались вместе, разговаривали, делились результатами и так далее, и однажды мы с одним из парней из клуба разговорились, я спросила чем он занимается, и он сказал, что уже три года как в сетевом маркетинге. И норбековские технологии ему очень помогли в его работе. Пригласил меня на семинар и презентацию. Мне к тому времени уже достала работа бухгалтера. Честно, терпеть её уже не могла. Захотелось чего-то другого, более насыщенной жизни, захотелось попробовать свои силы. Ну и денег заработать, кто же отказывается. Первоначальный взнос за то, чтобы стать полноправным членом компании с полным пакетом документов и некоторым количеством препаратов стоил 300 долларов. Эти деньги у меня были. Я копила на компьютер.
  Когда я рассказала об этом маме, она как-то странно себя повела, сначала поддакивала, а потом замолчала и резко вышла из комнаты.
  А я тем временем собралась и пошла на клуб. Через некоторое время раздался стук, и вошли мама с братцем. Мама с порога стала всех обвинять в том, что они де промывают мозги её бедной девочке, она это долго терпела, но когда из неё стали ещё и деньги тянуть, терпению материнскому пришёл конец. Бедная девочка, то есть я, стояла как громом поражённая. Она взяла меня за руку и сказала:
  -Всё. Ты идешь со мной домой и больше сюда не приходишь. Иначе я на них в милицию заявлю.
  И тогда я сказала:
  -Никуда я с тобой не пойду. Я уже достаточно взрослая, чтобы решать, что мне делать и куда тратить свои же деньги.
  -Свои? А кто тебя кормил всё это время? Обстирывал, а? Да ты за собой даже убрать как следует не можешь. Взрослая она. Домой. Быстро.
  -Никуда я не пойду.
  Она покачала головой и вышла. Тогда я ещё не знала, что она с братом ждёт меня у выхода.
  
  Когда я вышла, она снова вцепилась в мою руку и начала уговаривать
  -Ты же хорошая девочка, не отдавай им деньги, они секта, они с тебя последние трусы снимут. Знаешь, какие страсти по телевизору про них рассказывают.
  -Про норбековцев?
  -Про секты. И мозги тебе уже промыли. Чего это ты им свои деньги то отдаешь?
  -Мама, норбековцы к деньгам не имеют никакого отношения, я же рассказывала.
  -Бедная моя девочка, ну не хочешь рассказывать не надо. Отдай мне деньги.
  -У меня, их уже нет.
  -Пойди и верни.
  -Нет.
  -Тогда я сама пойду их заберу.
  -Этотого человека там нет.
  -Адрес мне давай, по-хорошему.
  -Мама, зачем ты меня позоришь? Ничего я тебе не дам.
  -Тогда ты сейчас же со мной к нему поедешь.
  -Не поеду.
  -Поедешь. Вовочка, помоги.
  Когда на меня начала надвигаться фигура моего брата у меня в голове что-то щелкнуло, к горлу подкатил ком, я вырвала руку и побежала. Я бежала изо всех сил, слёзы застилали мне глаза. Вдруг я ощутила страшный удар в бок, я упала, покатилась, в это время мой брат начал заламывать мне руки. Я отбивалась и кричала минут пять, а мама, которая к этому времени уже оказалась рядом, уверяла прохожих, что я сумасшедшая и у меня приступ. Они вдвоём запихнули меня в такси. И с этого дня я попала под домашний арест. Мне не позволяли подходить к телефону, выходить из дома. Всё это время мама, которой я привыкла доверять во всём, убеждала меня, что я подверглась чуть ли не гипнозу, что у меня проблемы и меня нужно лечить. Вы знаете выражение : 'Вода камень точит?' Видимо что-то сдвинулось во мне под её давлением, но до конца я так и не сдалась. И однажды заявила, ей, что она не имеет права так со мной обращаться, всё-таки я совершеннолетняя. Тогда то и произошло событие, которое и привело меня к моему нынешнему состоянию.
   Однажды утром, на пороге нашей квартиры, появились люди в белых халатах.
  -Девочка моя в секту попала, никого не слушает, ничего не хочет, буйная, брата знаете как избила, когда он ей помочь хотел.
  Безразличный взгляд человека в белом скользнул по мне.
  -Поехали.
  Сердце сжалась в комок.
  -Я не сумасшедшая.
  -Вот в больнице и проверят, мы же сначала диагноз ставим, и только потом лечим. Если здоровая - отпустим. Ну что согласна?
  Я подумала, что если врачи докажут моей маме, что я здорова, она наконец-то меня отпустит из-под домашнего ареста.
  -Хорошо, но только на обследование.
  -Вот и договорились. Вот здесь подпиши.
  
  В это время Ксюха с расширенными от ужаса глазами слушающая всю эту историю, подскочила, опрокинув при этом горшок со своим любимым цветком.
  -И ты подписала?
  -Да. Я ей верила. Понимаете. Всё таки, она моя мама.
  Лина в этот момент выглядела такой несчастной, что мне впервые в жизни захотелось убить человека. И, поверьте мне, это желание возникает у меня до сих пор. Для меня она даже имени не имеет, не заслужила. Так, принадлежность. Мама Лины.
  
  -Меня привезли в больницу, и, как только я попала в палату, сделали серию уколов. Сразу стали 'лечить'.
  -То есть никакого обследования, никакой диагностики? - Ксюха задохнулась от гнева.
  -Нет. Мне соврали. Этот кошмар продолжался три месяца. Я была в закрытом отделении. С решётками на окнах и дверях. Когда меня выписывали, рекомендовали моей маме таблетки, которые бы держали меня в относительной покорности. Где-то недели две назад я прекратила их пить, то есть я делала вид, что пью, а потом их выплёвывала. А когда у меня в голове чуть-чуть прояснилось, я решила пойти к вам. Больше мне некуда идти. За это время, мама отвадила всех моих подруг. Если вы сейчас скажите, чтобы я ушла, я уйду.
  -Сидеть. - я редко бываю в ярости. Честно. - Никуда ты не пойдёшь. Знаешь, я буду чувствовать себя всю жизнь самой натуральной поганкой, если позволю тебе сейчас уйти. Чай будешь?
  И тогда Лина расплакалась.
  
  
  Между первой и второй.
  Междумирие.
  
  Когда мама Лины заявила мне буквально следующее:
  -С тебя всё началось, вот ты мне её и возвращай!
  Она была в чём-то, была, безусловно, права.
  И, пусть её больное сознание, совершенно напрасно, связало меня с норбековцами, к которым я не имею никакого отношения, пусть она считает меня главой мафии, которая раскинула свои щупальца вплоть до Москвы, что совершенно не соответствует истине, и бандершей, держащей под своим контролем всех, с кем я имею дело, пусть, это её сугубо личное дело.
  Но тогда в тот день, видя, что сотворила с Линой больница, я поняла, что этой женщине я не позволю ни над кем так издеваться, пусть даже над собственной дочерью. Может быть, решающим аргументом было то, что Лина сама ко мне пришла. Пришла за помощью. Иногда я думаю, знай, я в тот момент, на что я добровольно подписалась, пошла ли я тогда на этот шаг. И понимаю, что пошла бы.
  Другое дело, справилась бы Линка сама? Может быть, и справилась. Может быть. Но тогда решение было уже принято. Раз и навсегда.
  
  Есть у Макса Фрая в 'Хрониках Ехо' эпизод, когда Макс разделил с человеком его боль, благодаря чему тот остался жив. Я разделила с Линой тот ужас, в который превратилась её жизнь. Добровольно. Хотя могла от всего отказаться и уйти в любой момент. Честно, мне иногда хотелось. Очень. Но я не ушла.
  И полностью успокоюсь только тогда, когда Лина действительно станет самостоятельной и свободной от маменькиной опеки, которая вела её к инвалидности. Инвалидности, которую мамочка уже прописала ещё одному своему ребёнку. Володе. Старшему брату Лины. Но у него не было ни единого шанса вырваться. Ни единого.
  
   Владеющий миром
  Я эту историю узнала далеко не сразу. Лина сначала рассказала далеко не всё. Может, всё-таки стеснялась, может ещё что. Теперь, когда я знаю историю брата Лины почти полностью, меня захлёстывает, нет, не ярость, беспомощность. Этому человеку уже не помочь. Потому, что он уже не верит никому кроме мамы. Для неё, это высшее проявление сыновней любви. И пусть он правда уже инвалид, я уверена, что у него, в его тридцать четыре года, никогда не было и не будет семьи, ни одна женщина не согласилась ещё жить в одном доме с его замечательной, хозяйственной, милой мамой. Он всё равно самый лучший. Он её слушается. Беспрекословно. Этого же она ждёт от Лины. А Лине сейчас уже двадцать девять. Когда она в первый раз посмела ослушаться маму, ей было двадцать пять. Это ей и помогло. Может быть, даже спасло. Повторяю, у Вовы такого шанса не было, потому что первый раз он попал в больницу в тринадцать лет. Он, в отличии от спокойной Лины в детстве был чрезмерно активным мальчиком. Это показалось его маме ненормальным.
  
  Владимир. Владеющий миром. Судьбе было угодно, чтобы этот человек оказался буквально с рождения под домашним арестом. С самым любящим и беспощадным тюремщиком из всех, кого только можно представить. Мама. Это тёплое слово разбивается об образ той, которую я называю МамаГа.
  Да, некоторые родители чрезмерно заботятся и опекают своих отпрысков и даже пытаются навязать им свою волю. Эта проблема отцов и детей не затрагивает лишь очень немногих. Но с таким маниакальным стремлением полностью подчинить себе своих же детей якобы для их блага, я лично встречаюсь впервые. И, надеюсь, больше не встречусь. Потому что МамаГа уникум. Тупая, но хитрая, наделённая колоссальной внутренней силой, даром предвидения и внушения, обладающая звериным чутьём и без стеснительной навязчивостью. Из неё бы вышла чудовищная религиозная фанатичка. Именно такие люди стояли у основ инквизиции, именно такие люди составляли ядро НКВД. Миру повезло, что она реализуется в локальном масштабе, что ей нужна власть только над двумя. Её отпрысками. Её плотью и кровью. Только вот им не повезло. Крупно.
  Владимир. Владеющий миром. Я с омерзением вспоминаю тридцатилетнего борова с пустыми и мутными сальными глазками. С омерзением и жалостью.
  Однажды Линка показала мне фотографию. Обыкновенную чёрно-белую фотографию, где они с братом сидят на мотоцикле. Мальчишка с открытой задорной улыбкой и лучистыми глазами, с залихватски сдвинутым шлемом и упрямо вздёрнутым подбородком и девчонка с надутыми губами. Она хотела сесть за руль. Я плакала над этой фотографией. Злыми, беспомощными слезами. Володе тогда было двенадцать лет.
  
  Я не летописец. Нет, у меня способностей настойчиво описывать всё как оно было. Я не могу и не хочу быть объективной. В сознания врываются образы, захлёстывают эмоции.
  Я снова хочу написать не о Лине. Я хочу написать о её отце.
  Однажды, совсем недавно, по просьбе Лины, я набралась наглости и пошла к нему на работу. Мы давно просили Лину с ним связаться, но видимо то, что все годы внушала им с братом мама, не прошло даром. То ли она стеснялась, то ли боялась, мало ли. А я пошла.
  Он ушёл от МамаГи когда Лине было два года. То есть 27 лет назад. Сейчас он уважаемый человек, профессор. У него замечательная семья, трое своих детей, жена, которую он до сих пор любит и уважает.
  Мы разговаривали с ним часа два, хотя изначально он отнёсся к моему визиту весьма прохладно и смотрел на меня с большой долей подозрения. Многое из того, что я услышала, частично мне рассказывала Лина, но что-то явилось для меня большим откровением.
  Они познакомились на новогоднем вечере, он, подающий надежды специалист и она, милая, хозяйственная, добрая девушка, у которой была квартира и местная прописка. Поженились они в марте. То есть времени на то, чтобы ему как следует узнать свою избранницу, просто не было. Хозяйкой она действительно была замечательной. Хорошо готовила, он всегда был чисто одет, в доме был уют. Живи себе и радуйся. Тревогу он начал бить тогда, когда родился первенец. Сын. С самого начала его мягко, но настойчиво отстранили от воспитания. Что ему совершенно не понравилось. Потом дело стало приобретать совершенно другой оборот. Как-то раз, МамаГа услышала, что младенцам полезно есть фруктовое пюре. С этого момента она заставляла своего маленького крохотного сына каждый день съедать по пол литра этого самого продукта. Чтоб здоровее был. Сначала мальчик просто кричал. Потом у него пошла сыпь, и его положили в больницу. "Наследственность дурная" - вздыхала МамаГа.
  В один из вечеров, отец не выдержал, схватил сына на руки и сбежал. Уехал с ним в другой город. Но к тому времени молодая женщина уже знала - у нас самое лучшее государство в мире, оно всегда придёт на помощь обиженным.
  Возвращали его и угрозами и уговорами. Обещаниями и посулами. Вернули. А через неделю он услышал:
  -Ну что, теперь ты понял, что всё будет, по-моему?
  Всё так и было. Он полностью ушёл в работу, с головой, чтобы не видеть, как воспитывают его сына.
  Мальчика берегли, холили и лелеяли. На улицу выводили на поводке. Вы когда-нибудь видели маленьких болонок на цветных поводках? Он крепится не на шее, а на груди. Крест-накрест. Вот так выгуливали Вовочку, чтобы не упал, чтобы грязь в рот не тянул, чтобы....Беспощадная материнская любовь.
  
  Когда МамаГа сообщила, что ждёт второго ребёнка, отец был в ужасе. Он достаточно категорично заявил, что против этого шага, на что ему ответили:
  -А кто ты такой, а? Я решила рожать и буду.
  В этот день он ушёл второй раз.
  Когда Линка родилась, он вернулся и постарался хоть что-нибудь сделать для своих детей. К сожалению, совладать с характером МамыГи ему было не под силу. И тогда он сказал:
  -Всё, я и детей не спасу, и сам погибну здесь. И ушёл окончательно. За ним ходили, угрожали, МамаГа приходила к нему на работу по несколько раз на день. Он уехал к чёрту на кулички, куда-то во Фрунзе, что ли. Она его достала и там. И тогда он принял единственно верное решение - женился ещё раз. Сколько пришлось выдержать его новой жене, одному богу известно. Кем только её не обзывали, какими только эпитетами не награждали. Лина до последнего была уверена, что именно эта женщина разрушила крепкий союз её мамы и папы. Хотя всё было далеко не так. Во время бракоразводного процесса отец пытался отсудить сына, если удастся, то и дочь. МамаГа говорила Лине, что это для того, чтобы алименты не платить. Я грустно улыбнулась. Никакие алименты не покроют реальное воспитание и содержание ребёнка. Естественно суд стал на сторону матери. Она работает, у неё квартира. Она на хорошем счету. Никто его не послушал. Детей ему не отдали.
  А Вовчик тем временем начал расти и показывать свой норов, который был у него ой каким непростым. Он терпеть не мог подчиняться, кому бы то ни было, удирал на рыбалку, и вёл самый, что ни на есть, разгильдяйский образ жизни, с точки зрения мамы. Сначала она пыталась его наказывать. Бесполезно. Запирать. Бесполезно. Он убегал в форточку. Его деятельная натура искала выхода. По-моему он был нормальным живым мальчишкой. Он дружил с детьми, у него была любимая девочка, которая ждала его достаточно долго. И, когда мама поняла, что справиться с ним одной ей не под силу, она убедила его в том, что быть таким, ненормально и положила в психбольницу. С первого раза подавить искромётного и активного ребёнка никому не удалось. И, поэтому, Вовчик побывал в этом заведении девять раз. Когда отец пришёл к нему в больницу, и спросил:
  -Ты правда считаешь себя сумасшедшим? Мой сын, сумасшедший. Я в это не верю.
  Вовчик потупился и сказал:
  -Маме виднее.
  Что получилось в итоге...Человек, который ведёт растительный образ жизни. Мама устроила его работать у себя под боком и до сих пор бегает проверять как он там, бедненький, всё ли у него в порядке, а он в развитии так и остановился. На тех пресловутых тринадцати годах. А ему уже тридцать четыре.
  
  -Когда Лине исполнилось восемнадцать лет, - вспоминает отец, я встретился с ней и попросил её, чтобы она немедленно куда-нибудь уезжала. Подальше от мамы. Лина, закончившая школу достаточно хорошо, могла поступить куда угодно. На что она ответила, что мама считает, что ей никуда уезжать не нужно, и в Ставрополе много достойных учебных заведений, и вообще, как он смеет что либо о её маме говорить плохое.
  Я всё ещё пытался. Но меня не услышали. Не захотели услышать.
  
  Они правда любили свою мать. Володя и Лина. И любят. Многие ошибки, которые Линка совершила за последнее время, были возможными как раз из-за того, что она не могла поверить, что столь близкий человек, как мама, может быть способен на такие действия по отношению к своим детям, в частности к ней.
  МамаГа тоже их любит. Сильно. Но вот только понимание этой любви у неё иное. Она хочет, чтобы всё было как лучше. Искренне верит в нашу медицину. Думает, что, подчиняя и контролируя, она поступает правильно, а все остальные просто не понимают, что она всего лишь прилагает все силы для того, чтобы оградить своих детей от ужасов этого мира.
  Она правда так думает.
  И нет у меня в арсенале подходящей эмоции, чтобы описать моё отношение ко всему этому. Просто нет. Жалость. Нет. Ненависть? Нет.
  Иногда я думаю, что к таким явлениям нужно относиться вообще без эмоционально. Я же не буду злиться на зиму, потому, что она холодная, или обижаться на неё, или желать, чтобы её не было. Всё равно это бесполезно. Я лучше буду с ней просто считаться, и оденусь потеплее. Так и здесь. Я просто считаюсь с этой женщиной. Никогда не списываю её со счетов. Никогда не позволяю себе расслабиться или не принять её в расчёт. Пусть, иногда вспыхивают эмоции, но они не могут захлестнуть меня и выбить меня из колеи. Научиться бы этому Лине, но, увы, ей сложнее, ведь МамаГа, всё таки, её мама. Мама. Мама.
  
  Если мама думала, что больница поможет ей вернуть ту послушную и милую девушку, которой Лина была до того как попала в эту "ужасную секту", то она крепко ошиблась. Самой главным и доминирующим чувтвом, которое после того события испытывала её дочь - была обида. Тяжёлая, глубокая беспощадная обида. Линка не могла спокойно смотреть на себя в зеркало, ей, всю жизнь до этого худенькой, было невыносимо наблюдать там ту тушу, в которую она превратилась. Ей было трудно двигаться. Она с трудом выговаривала слова. И я, иногда, видела, какой ненавистью вспыхивают её глаза.
  В этот период они стали очень много ругаться. МамаГа и Лина.
  Первый телефонный звонок Лины, мне на работу, я запомню на всю жизнь. Сколько их потом было, я не берусь считать. Много. Очень много.
  -Оль, - её голос вздрагивал и истерично дрожал, -она сказала, что положит меня туда ещё раз. Что убедит врачей, что меня не долечили и положит. Она стала мне этим угрожать всё время, по каждому поводу. Я боюсь. Слышишь, я больше не хочу туда. Не хочу!
  
  Все кто меня знают достаточно близко, терпеть не могут во мне одну черту: вместо того, чтобы выслушать жалобы на судьбу и участливо похлопать по спинке со стандартными словами утешения, я начинаю давать практические советы по решению проблемы, или предлагаю реальную помощь.
  Вот и тогда, я поступила точно так же. Начала искать выход.
  
  И я не придумала ничего лучшего, как предложить ей тактику партизанской войны.
  - Лин, первое. Ты должна постепенно свести скандалы к минимуму. Не иди в открытое столкновение. У неё все преимущества. Просто говори:
  - Да, мамочка.
  И делай всё по своему.
  Второе, не позволь своему страху перерасти в панику. Пожалуйста. Тогда ты просто ни о чём больше не сможешь думать как о том, что ты снова попадешь туда. Хорошо?
  Третье. Постарайся начать контролировать свои действия, и слова. Знаю, сложно, но в твоей ситуации иного выхода нет.
  Хорошо?
  Мне всхлипнули в трубку.
  -Хорошо. Оль, можно я тебе буду звонить? Приходить к Вам часто мама запрещает, говорит, вы плохо на меня влияете, а сама я чувствую, что не справлюсь пока.
  -Звони. Я буду рада тебя слышать.
  -Правда? Всхлипывания в трубке стали чуть-чуть тише.
  -Правда. Только учти, тебе придётся стать сильной. Иначе ты просто не справишься.
  -Я стану. Обязательно. Сильной.
  -Я верю.
  
  
  Больница вторая.
  Запах безумия.
  Слово...
  Как много значит слово. С него всё начиналось им и закончится.
  Медленно, но верно Лина начала отходить от больницы. Ей вернулась нормальная речь, она срезала волосы, она задалась целью, похудела и опять стала походить на высокого симпатичного мальчика. Ей, постепенно, но верно начали возвращаться силы. И тогда она решила, что пришло время, играть по своим правилам, и заявила МамеГе, что уходит из дома, и будет жить у меня. После того, как она перевезла вещи и принялась обживать новую территорию как истинная кошка, ей стало казаться, что всё уже будет хорошо, но она опять недооценила маниакальную настойчивость своей мамы.
  Так как где я живу, МамаГа знала от Вовчика, который пару раз приходил в гости, она начала наносить визиты. Причём цель, насколько я видела, у неё была одна - опустить Лину в моих глазах. Каких только гадостей она про неё не говорила. Причём, как рассказывала потом Лина, точно так же обливалась грязью я. Именно тогда я узнала, что я бандерша, что я глава секты и так далее. Как потом оказалось, она прошлась по моим соседям и рассказала, какая я плохая, её бедную девочку настраиваю против семьи, звонила в милицию, заявляя, что у меня там притон и так далее. Но об этом я узнала гораздо позже. Линку страшно бесили её визиты, что показывало мне, что её проблема с мамой далеко не решена. Она вспыхивала и пыталась спорить, а делать этого совершенно не стоило. Я успокаивала её как могла. И во время, и после визитов МамыГи. Но нервы у неё, всё-таки, были не к чёрту, после всех этих событий, да и понятно. Но она держалась.
  А я, в надежде, что слова могут помочь, говорила:
  -Лина, единственное, что отличает не сумасшедшего человека от сумасшедшего - это наличие контроля над своими поступками, и, желательно, мыслями. Можно как угодно воспринимать мир, это, если уж на то пошло, личное дело каждого. Ведь всё равно, как бы кто ни старался, невозможно заставить всех мыслить одинаково и видеть одно и то же. Но ты точно должен знать, что ты живёшь в мире с людьми и согласовывать свои действия с их действиями. Это называется адекватностью.
  
  Я верила, что единственное спасение Лины в самоконтроле, но, к сожалению, эта штука совсем не просто даётся в руки. Я без ума от сэра Лонли Локли, из Ехо, именно за то, что он смог полностью подчинить свою жизнь своей воле. Но всем всё время хочется пойти более лёгким путём, решить всё разом. Разрубить Гордиев узел.
  
   Больница вторая.
   Исчезающие и исчезающее.
  
  Не видеть, не вспоминать, не думать...
  Я так долго пыталась всё понять. Знала, что это невозможно, но так хотела.
  То, что произошло тогда, я не понимаю до сих пор.
  Может, потому, что не хочу признаваться, даже себе, в том, что усталость и желание, чтобы меня просто оставили в покое, возобладало над всем. Я не боюсь угрызений совести. Незачем мне такая роскошь. Я делаю выводы. И они не утешительны. Судьба моя, спасибо ей, совсем недавно предоставила мне возможность поступить в подобной ситуации по иному. И я поняла, что мне тогда, весенним вечером ,не хватило. Терпения. Уверенности в своих силах, уверенности, что я права. Я засомневалась. И предала. Лину. Себя. Свои представления. Я струсила.
  
  Всю неделю перед этим Лина была в приподнятом настроении, чем-то увлечённо занималась. Что-то всё время делала. Я не сразу обратила внимания на странный лихорадочный блеск её глаз, на резкие движения, отрывистую речь. Ещё утром я была уверенная в том, что всё хорошо. Как же я ошибалась.
  Почему-то, я помню, что вечером, часов в шесть было уже темно. Значит, был слишком тёплый март.
  Зачем она пришла тогда, ко мне на работу, я так и не выяснила. Может, ей нужна была помощь, может по какой-нибудь причине ещё. Но тогда то, мне одного хватило одного взгляда на Лину, чтобы понять, что с ней что-то явно не так. Я не знаю, как объяснить, что я почувствовала, но кроме как 'запахом безумия' это не назовёшь. Она смотрела и не видела, точнее, видела что-то такое чего явно не было в этом мире. Она говорила о вещах, которые я понять не могла, как ни пыталась. Сказать, что я испугалась, значит не сказать ничего. Я видела, что достучаться до неё сейчас очень сложно, практически невозможно. Но она ведь пришла. Ко мне. Значит, я должна была попытаться. Я и попыталась. Не сделала. Попыталась. Именно поэтому, все мои пытки-попытки были обречены на провал. Я с самого начала не верила, что что-то могу сделать. С самого начала, я признала, Лина действительно сумасшедшая.
  Паника до добра никогда не доводит, а я была в панике, судорожно пытаясь найти хоть какое-нибудь решение, сделать хоть что-нибудь. Что-нибудь. Я говорила ей о самоконтроле, и понимала, что сама себе не верю, пыталась её встряхнуть и даже накричать, но все мои попытки разбивались о выражение её глаз. Такие глаза должны быть у инопланетян. Бездонные, всё понимающие, бесконечно глубокие и совершенно не человеческие. Отчаянье, заставило меня судорожно искать хоть какой-нибудь выход. Я вспомнила, что как раз в это время проходят курсы Норбекова, что там есть те, кто знает Лину . Я надеялась, что они, уверенные в себе люди, знающие, многое из того, о чём я только догадываюсь, смогут вывести её из этого состояния. Помогут. Когда мы зашли в зал старого кинотеатра, Линка, действительно, немного ожила. Девушки, которые в это время ассистировали на курсах, выскочили из зала сразу же, как только я им намекнула, что требуется их помощь. Но, увы.... Почему-то они сразу попытались Лину успокоить. Говорили умные слова. Обнимали. А я уже чувствовала. Понимала. Что это уже не поможет. Что нужно сделать что-то другое. Совершенно.
  Гораздо позже, я написала стихотворение, в котором была строчка - 'нет выхода из лабиринта - взлетай.'. А тогда, я как загнанная крыса, бегала по лабиринту, тыкалась в стенки, и не возникало у меня ни малейшей мысли, о том, что может как раз сейчас, вот в эту самую минуту, пора отращивать крылья.
  Линка, поначалу ожившая, опять потухла. А потом резко сорвалась с места и выбежала на улицу. Не знаю почему, но меня в тот момент охватила странная уверенность, что бежать за ней не нужно. Что рано или поздно она сама придёт. Я спокойно села в маршрутку и поехала домой. Как ненадолго мне хватило мне этого спокойствия. Такого верного и настоящего.
  Всё только начиналось.
  
  Я всегда поражалась чутью Мамыги. Если бы я не знала его природу и не сталкивалась с этим ранее, меня бы оно просто испугало. Но, увы. Я её опасаюсь, знаю, насколько велика та сила, которую она даже не осознаёт, но бессознательно пользуется. Даже попадаю под действие этой силы. Но, я её не боюсь. Может, только это позволило мне не послать Лину в своё время подальше со словами:
  -Иди ты, девочка со своими проблемами подальше, мне и своих хватает.
  Как сделали многие другие.
  Лина, как-то назвала свою маму танком. В этом она, безусловно, права. В МамеГе нет мудрости, ума и дальновидности, ей это не дано, и слава богу. Но она берёт тем, что обрушивается на мешающую ей проблему, всей тяжестью своей силы. Сдавливает так, что продохнуть некогда. Малейшая трещина неуверенности, малейшая слабость или сомнение чувствуется ею, и она, не задумываясь, бьёт именно туда. Я не люблю одержимых. Но, я ими, иногда, восхищаюсь. Правда. Основой нашей жизни, кто бы что ни говорил, является наша вера. Но вера, это слишком нематериально. Её не пощупаешь, не попробуешь на вкус, проявления её можно списать на случайности и недоразумения. Человек всегда в чём-то сомневается. В себе, в своих силах, в своей правоте. Одержимые не сомневаются никогда. Поэтому они побеждают. Побеждают, нас, сомневающихся, пусть долю секунды, но эти секунды, порой, стоят очень многого.
  
  В этот день я сомневалась. Я сама, своими глазами видела, насколько странно и безумно ведёт себя Линка. Это только потом я поняла, что её подвигло на такое поведение. Она просто устала притворятся. Ведь тот самый пресловутый самоконтроль, на который я чуть ли не молилась в своё время, и который проповедовала ей с неистовством сродным, хоть и отдалённо, с одержимостью, в основе своей - притворство. Если задуматься, кто может похвастаться тем, что был когда-либо самим собой? Отпускал себя полностью? Даже на вполне безобидные дурачества, окружающие крутят пальцем у виска. Нужно вести себя прилично. Прилично возрасту, положению, образованию, полу, цвету волос, одежде и так далее. Мы - в плену условностей. Мы в плену у ритуалов, смысла которых уже не знаем, но продолжаем им бездумно следовать. Зачем? Чтобы нас поняли. Приняли за своего. Похожего. Взяли в стаю. Настоящая 'белая ворона' не та, которая по иному выглядит. Это ещё можно простить, пусть не сразу, но принять. Но вот если человек ведёт себя не как все, не выполняет негласных, но беспощадно основательных правил, его будут давить, стаскивать с небес на землю и тыкать в неё носом, уничижительно смотреть в след. Такие люди обречены на одиночество до тех пор, пока не сломаются, пока пристыжено не присоединятся к тем, кого больше, не станут жить как все. Как все нормальные люди.
  
  На тот момент я считала себя продвинутой личностью, поэтому мне втройне стыдно. Стыдно потому, что я не захотела брать на себя ответственность за Лину, ту странную Лину, от которой веяло безумием. Я испугалась. И в этот момент думала только о себе. И боялась, что не справлюсь, что МамаГа была права в своё время. Что просто так, никто в эту чёртову больницу, всё-таки, не попадает. Я повелась на паутину здравого смысла и общепринятых представлений. Я поступила так, как проще. К счастью, жизнь мне доказала, что проще не значит лучше. Но это было потом.
  
  Когда я вернулась домой, МамаГа с Вовчиком уже ждали меня у дверей. И меня это даже не удивило.
  -Где Лина? Уже поздно, а мне она срочно нужна.
  -Не знаю, - честно ответила я и попыталась закрыть дверь перед их носом. Не удалось.
  -Она придёт сегодня?- МамыГа была как всегда настойчива и бесцеремонна.
  - Может быть и придёт.
  -Тогда мы её подождём.
  Я пожала плечами.
  -Ждите. Лавочка возле подъезда в вашем полном распоряжении.
  
  Лина пришла через полтора часа. Как она прошла мимо родственничков, только ей известно, но в квартиру она зашла одна. Взъерошенная, но с нормальным выражением глаз и улыбкой на лице. Я даже подумала, что всё обойдётся, ну сорвался человек, с кем ни бывает. Странности начались тогда, когда она сняла ботинки. На ней не оказалось носков. Она недоумённо уставилась на свои ноги.
  -Ой, а куда они делись? Не помню. Ладно, бог с ними. Я была в гостях. Да. Замечательные люди. Они меня узнали и напоили чаем. Сказали, что у меня есть сестра. И она меня ждёт. Честно. Только вот носки я там не снимала. Растворились они что ли? Может, сгорели? Мне так жгло ноги!
  Оказалось, что у неё нет ещё и её сумочки, в которой были все её документы. На мой вопрос, где она её посеяла, я получила весьма интересный ответ:
  -Понимаешь, я вдруг почувствовала, что если я подкину что-либо в воздух, это сразу же исчезнет. Это было так забавно. Я подкидываю, а оно исчезает, вот, смотри!
  Она схватила со стола флакончик с корвалолом и подкинула его в воздух. Запах этого, очень не любимого мной лекарства, ударил мне в нос, по потолку растеклось пятно, а осколки флакончика разлетелись по всей кухне.
  -Ой, а здесь это не работает. Это, наверно, потому, что ты не верила, что он исчезнет.
  Она была права. Я не верила. И мне было страшно.
  -Может этот исчезнет? -Линка схватила заварочный чайник и уже почти его подбросила, но я схватила её за руку.
  -Лин, не нужно. Ты его просто сейчас разобьёшь, а мне потом стены от заварки отмывать.
  Она отдала мне чайник, но сразу как то поникла.
  -Ты думаешь, я сумасшедшая?
  Как я в этот момент хотела солгать, может мне и нужно было это сделать, хотя бы себе.
  -Да, Лина, я думаю у тебя приступ и тебе нужна помощь врачей.
  -Я не поеду в больницу. Не поеду, слышишь. Тебе меня не заставить.
  В этот момент позвонили в дверь.
  
  Как её увозили, я помню плохо. Помню только, что она легла на коврик в коридоре и никого к себе не подпускала. Я просто стояла рядом и чуть не плакала, а Вовчик с мамой топтались в прихожей.
  Как Коля оказался рядом с ней на полу, я тоже не помню. С этим человеком я прожила вместе почти гол, уже больше трёх лет с ним общаюсь, и, до сих пор, у меня нет о нем однозначного мнения. Но, тогда, он поймал именно ту линию поведения, которая была, в данный момент, самой правильной. Они шептались минут двадцать. Потом Лина встала. Посмотрела на всех с презрением, и, отпихнув Вовчика в сторону, вышла из квартиры.
  
   Больница вторая. Чтобы не бояться бездны, её нужно познать.
  
  Я встретила её через месяц. Случайно. Она совершенно не изменилась.
  На мой недоумённый взгляд она лукаво так улыбнулась и сказала:
  -Ты что, ожидала, что я буду такой же, как после первой больницы?
  Я кивнула.
  -Ну уж нет. Неужели, ты так и не поняла, что я осознанно всё это сделала?
  -Как осознанно? Зачем?
  - Я устала бояться. Просто устала, понимаешь. Эти мамины угрозы пугали меня до боли. Теперь я не боюсь. Совершенно. А ещё мне нужно было убедиться, что близкие мне люди, которым я доверяла, как себе самой, меня не предадут.
  Мне в этот момент было очень стыдно. Я не поднимала глаз. Но, всё таки, нашла в себе силы спросить:
  -Ты сейчас дома живёшь?
  -Конечно. Теперь, я думаю, мне никуда и уходить не нужно. Я и с мамой справлюсь. Ей больше нечем меня пугать, нечем шантажировать. Не беспокойся, со мной всё будет хорошо. Пока.
  Если бы я своими глазами не видела, что вытворяла Лина некоторое время назад, я бы ни за что не поверила, что этой с этой красивой, уверенной в себе девушкой, вообще могла произойти такая странная история. Я думаю, она до сих пор мне не простила того случая. И никогда больше не будет мне доверять полностью. Может быть, она и права. Может быть.
  
  Иногда я говорю себе:
  -Ты и так сделала очень много.
  Но это оправдания. Нельзя делать что-то наполовину, на одну треть и так далее.
  Линка является моим самым интересным испытанием. Ничто и никто больше не смог поставить меня в то положение бесконечного выбора, в которое поставила меня она.
  Мои друзья, наблюдая за моими действиями, удивляются:
  - И как тебе только хватает терпения на всё это.
  Они не знают, что оно у меня периодически всё-таки заканчивается, увы, но за эти моменты мне приходится платить слишком высокую цену. Моя ошибка в том, что я думала, что у меня есть возможность облегчить это испытание, или уйти от него, но, увы, это не так. Испытание отпускает тебя только тогда, когда ты проходишь его полностью, от начала до конца. Иного выхода - нет. И никогда не будет.
  
   Лето надежд. Осень разочарований. Весна отчаянья.
  
   Лети, Ангел, лети!
  Помни, крылья твои держат тебя лишь до тех пор пока ты веришь в себя, Ангел.
  И пусть ветер в лицо, холод высоты давит на плечи и кружится голова, лети.
  Лети, Ангел, лети. Лети.
  
  Да, в то лето, благодаря тебе, я испытала ни с чем не сравнимое разочарование. И боль. Я всё это время пыталась понять, почему же ты поступила так с собой, со мной, со всеми нами, и не находила ответов на свои вопросы. Лишь, совсем недавно, картинка стала более-менее чёткой.
  
  Мне твердили об этом на каждом шагу друзья, но я отказывалась верить, всё искала другую причину. И не находила. И снова искала. А стоило, всего лишь, признать очевидное.
  
  Сколько бы мы не убегали от своих родителей, мы связаны с ними самим фактом своего рождения. И уйти от них окончательно, нет нам никакой возможности. И всё потому, что в нас - их кровь, их жизнь, их мысли, которые вплелись в нашу душу, пустили корни и дали ростки. Мы находимся под их влиянием, даже яростно отрицая этот факт. И не считаться с этим, глупо, по меньшей мере.
  
  Я дочь своей матери. Я обижаюсь, но прощаю её. Я отделяю себя от неё, но возвращаюсь к ней. Я отрицаю её правоту, но пытаюсь её понять.
  Я дочь своей матери.
  Я плоть от плоти её, кровь от крови её.
  
  Но я - не она.
  
   Лето.
  
  Что это было за лето! Казалось, что не будет ему конца. Что мы творили!
  В атмосфере какой-то совершенной обезбашенности, наша компания постоянно совершала вылазки то на дачу, к нашему другу Хрофту, то в лес, то на родники, коих в нашем городе предостаточно. Причём, как это ни странным покажется, самые смелые выходки творились тогда, когда все были абсолютно трезвые. Мир тогда ясный и звенящий, мысли чистые, а лёгкость самая настоящая.
  
  Я тогда восхищалась Линкой, и даже чему-то начала у неё учится. Её упругости, её смелым мыслям. Мы много с ней спорили, на многое, она меня подбивала и всё подтрунивала:
  -Что, опять зад тяжёлый, давай, поднимай.
  Благодаря Лине, я в это лето похудела. Именно благодаря ей, мы совершили свою первую ночную вылазку на родники.
  
  Она пришла к нам с ночёвкой. И часов в девять вечера её посетила гениальная мысль пойти на родник, который, к слову сказать, находится достаточно близко от того места, где мы живём. Я согласилась. Идти мы собирались вдвоём. Но когда, я сообщила своему братцу, сею радостную новость, он меня чуть не убил:
  -Одни вы никуда не пойдёте.
  В результате подорвались все, кто был в это время в квартире. Всего-то восемь человек.
  
  Как мы добирались до родника! Это отдельная песня. Это днём всё прекрасно видно, а ночью мы никак не могли найти к нему спуск и долго кружили по ночному лесу, освещая себе путь мобильниками. Я чуть не подвернула ногу, мы чуть не сверзились с обрыва, в общем, было весьма весело.
  Когда же мы дошли, эта милая дама сообщила мне, что купальника у неё нет. И чудно так улыбаясь, выдала:
  -Но одна я полностью раздеваться не буду.
  Темень, к слову сказать была - глаз выколи. Я лично видела только силуэты и различала друзей только по голосам и воплям.
  Я вздохнула и разделась. Мне было интересно ощущать своё изменившееся, похудевшее тело, и тогда, в ту ночь, я словно приняла себя снова.
  
  В результате, в трусах по колено, остался только мой братец, который, окунувшись в них в ледяную воду родника, выпрыгнул оттуда с воплями, что так недолго и жизненно важные органы отморозить. Остальные же, вдохновившись нашим примером, плескались в роднике, в чём мать родила.
  
  Это воспоминание останется со мной на всю жизнь - ночь, далёкие звёзды среди тёмных силуэтов деревьев. Горячий, просто обжигающий, после родниковой воды, летний воздух. Чувство беспричинного счастья, и легкость, лёгкость, лёгкость! Словно вода забрала всю тяжесть моих мыслей, смыла лет десять и подарила что-то такое, что ни назвать, ни осознать нельзя.
  Спасибо тебе Лина!
  
  За неделю вся остальная компания так устала завидовать нашим восторженным воплям, что вылазку было решено повторить. В этот раз нас было человек тринадцать. В самый последний момент я решила прихватить с собой нечто вроде полотенца, на всякий случай, и на глаза попалась старая мягкая занавеска. Ох уж, эта занавеска!
  
  Приключения в этот раз начались, когда мы до родника уже дошли. Какая-то тень прошмыгнула мимо моих ног и скрылась в ближайших зарослях травы.
  -Гремлин, - брякнула я первое, что пришло мне в голову.
  -Ага, или чёртик! Может, догоним и посмотрим, рожки у него есть?
  -И хвост оторвём!
  -За что чёртику хвост отрывать? Я сейчас тебе хвост оторву, будешь знать!
  В результате совместных поисков неведомого существа из травы был выужен маленький котёнок. Как он оказался так далеко от людей, до сих пор не могу понять. Может быть, кто-то просто решил его занести в лес и оставил. А тут мы. Этот котёнок получил гордое имя Леска по месту нахождения, ибо оказался премилой кошечкой, и жив здоров до сих пор.
  
  Омовение в тот раз затянулось и обросло событиями. Я уже одевалась, когда услышала откуда-то сверху вопль Лины:
  -Дерево счастья!
  Зачем она полезла на склон, достаточно крутой причём, я спросить так и забыла, ибо спустилась она с комнатным цветком в руках. Знаете, есть такой цветок с толстыми округлыми листьями, его ещё называют денежным деревом, так вот она его не только нашла в кромешной темноте, но ещё и выкопала.
  - Ещё один найдёныш. И что делало комнатное растение в лесу на склоне обрыва?
  -Не знаю. Дома посажу в горшок, и будет мне счастье.
  
  Она так и не забрала его тогда. Это дерево мирно живёт на одном из подоконников моей квартиры. Но счастья оно так и не принесло. Может разве что деньги. Но тогда деньги были гораздо менее важны, чем удача и чем счастье. Как и всегда, в общем-то.
  
  Домой мы шли уже совсем поздно. Нужно было развести всех по домам, и поэтому мы вышли из леса недалеко от поста милиции, чудесным надо сказать образом. Одной из моих подруг стало холодно и она завернулась в ту самую занавеску, которую я захватила из дома. На светлый занавесочный хвост, волочащийся по земле, я таки наступила. И он оторвался. От громкого треска и неожиданности все подскочили, и тут кто-то выдохнул:
  -О! Занавеска ужаса!
  Что тут началось!
  Представьте: Линка, девочка, мягко сказать немаленького роста, держащая свой цветок обеими руками, и подпрыгивающая от восторга со словами:
  -Дерево счастья! Дерево счастья!
  И рядом, девушка в белом, подвывающая ей изо всех сил:
  - Занавеска ужаса! Занавеска ужаса!
  Когда, проезжающий мимо милицейский бобик, из которого обалдевшие менты, наблюдали за всем этим безобразием, решил возле нас притормозить, нас всех разобрал такой смех, что бобик ретировался со скоростью, совсем несвойственной его доблестной профессии.
  Смеялись мы ещё долго.
  
  Страх мой - враг мой, нет тебя дороже.
  Сила моя - враг мой, нет тебя опасней.
  Ясность - враг мой, нет тебя обманчивей.
  Старость - враг мой, нет тебя ближе.
  
  В это лето, до обретения свободы, той свободы, что так манила тебя, Лина, оставался один шаг. Один единственный шаг. И ты была готова его сделать, ты даже попыталась его сделать, но попытка твоя обернулась пыткой. Надеюсь, последней пыткой такого рода, в твоей жизни.
  А как всё хорошо начиналось.
  
  Человек, жив до тех пор, пока он к чему то стремится, не останавливается на достигнутом, хочет большего. Но часто, чужие ценности шутят с нами жуткие шутки. Будь умным, не лезь на рожон, всё давно придумали до тебя, всё выяснили. Живи как всё, и будет тебе счастье. Да, это даёт иллюзию стабильности. И, как же это заманчиво, - расписать жизнь лет на десять вперед. Запланировать, что где-то так, через год, можно будет купить холодильник, через два - стиральную машину, дом построить, лет так через восемь, сына женить, дерево срубить, родителей похоронить. Всё мешающее - побоку, всё новое - происки дьявола. Жизнь удалась. И не понимают люди, что ничем они не отличаются от арестантов в тюремной камере. Только тюрьму они себе строят сами, своими руками, укрепляют, облагораживают, обносят колючей проволокой, ставят сигнализацию, чтобы никто, не дай бог, не покусился. А мир остаётся там, за стеной.
  Мало того, эти люди уверены, что так должны жить все, потому, что это якобы безопасно. И дети их живут в садах без весны, не зная, что мир может быть и прекрасным, не знают что такое весна в сердцах свободных людей, и думают, что свобода - это ужасно. И за стенами только хаос, разврат и смерть.
  
  Давным давно смотрела мультик, по сказке Оскара Уальда, про великана, который построил высоченную стену вокруг своего сада, чтобы дети не рвали плоды с его чудесных яблонь. И что? Весна не нашла дорогу в его сад. И была в нём только зима.
  
  В России героем сказок всегда был Дурак, который учится только на своих ошибках. Может, именно поэтому, у нас ещё есть шанс?
  
   Лето.Первый прыжок в никуда.
  
  Ты так хотела весны в это лето, Лина. Хотела вырваться из холодного сада, холодного до безнадёжности, тебе стало тесно в нашем маленьком провинциальном городишке, ты хотела большего. Ведь Москва - это всё же иное государство, иная жизнь, иные перспективы. Иногда, мне вообще кажется, что этот город находится в иной реальности.
  И ты уехала.
  
  Да, я была уверена, что у тебя будет всё хорошо. Уверена потому, что ты была, к этому моменту, сильна как никогда. Ты планировала разведать обстановку, найти новую работу, а затем, уехать насовсем. Тогда это казалось, и мне, и тебе, замечательной идеей. МамаГа продолжала совершать свои каверзы, но, мы верили, что тебе, такой сильной, нечего её бояться. Воистину, недаром чрезмерная уверенность в своей силе, может сыграть злую шутку.
  
  Много мыслей в голове... Они резвятся в разноцветном тумане, каждая манит и утверждает, что только она истинна... И никак эта мозаика не становится целостной картинкой. Если бы я стремилась быть объективной, я бы просто описала ситуацию, и оставила всё на суд тех, кто читает эти строчки. Но это, изначально, было бы обманом. Писатель не может быть объективным, как бы он не старался. Это просто невозможно, по многим причинам. И я, даже стремиться к этому не буду.
  
  Как часто сердце говорит, но мы его, увы, не слышим.
  
  Это был обычный июльский вечер. Ничто меня не беспокоило, всё было прекрасно, дочка гуляла на улице, чай был вкусным, компания милой.
  Когда я увидела на пороге Линку, я очень обрадовалась. Но она была не одна. С ней была... девушка. Да, безусловно, девушка. Но, таких представительниц женского пола, я в своей жизни ещё, не видела. Нет, я общалась в своё время с панками и хиппи, но это было нечто, совершенно особенное. Звали её - Люба. Я тогда была настолько озадачена, что даже не поняла, какая она смешная с этим именем. Люба не производила впечатления полной, она была именно бесформенной, в какой-то замызганной футболке, штанах, и бритая наголо. А когда я увидела, что во время стрижки ей оставили тонкую полоску волос на затылке, чтобы можно было заплести косичку, удивлению моему вообще не было предела.
   Насколько я поняла, она с Линой собиралась открыть, что-то вроде своего бизнеса, в Ставрополе. Люба представилась продвинутым программистом, и была готова продвигать некоторые, весьма интересные, для программистов вещи, по хорошей цене и на неплохой основе. Но я, глядя на неё, никак не могла поверить, что это всерьёз. Я сходила к брату с её предложением, но он отнёсся к нему скептически. Сама я, " кофейник" без малейшей перспективы стать "чайником", в этом деле, ну ничегошеньки, не понимала.
  
  Линка, тем временем, утащила меня в комнату, поговорить по душам. Тонкая, в льняной безрукавке, с выгоревшими на солнце волосами, она была очень красива, но меня насторожил её взгляд, неспокойный и дёрганный. И сама она казалась измождённой какой-то. Я не придала этому тогда особого значения. К тому времени, Лина перестала быть для меня больным ребёнком, на малейшие чихи которого, нужно сейчас же, и безотлагательно реагировать. Она сама так долго отстаивала это право, что я приняла его.
  Она рассказывала мне о том, как замечательно было в Москве, с какими потрясающими людьми она познакомилась, какие могут для неё открыться перспективы, а я слушала и понимала, что что-то меня царапает в её словах. Мне тогда показалось, что она не верит в то, что говорит. Что все эти перспективы на самом деле её пугают, её спокойную мамину дочку. Осознавала ли она тогда это? Не знаю. И она, видимо, тоже не знает, ведь так сложно порой разобраться в истинности своих желаний.
  
  -А то чем вы занимаетесь - чепуха, так бирюльки, детский сад. Вот тот человек, у которого я жила в Москве-настоящий учитель, у него всё очень строго и люди работают, а вы, что вы делаете? Ничего.
  - Линка, я никогда не мнила себя учителем. Мне это не нужно, честно. Я просто хочу, чтобы каждый из тех, кто здесь появляется, нашёл свою собственную дорогу. И всё.
  - Всё равно это неправильно. Ты с ними нянькаешься. А их иногда нужно кидать, как кутят на середину озера, чтобы учились плавать.
  
  Я ощетинилась, мне стало банально обидно. Она и раньше говорила нечто подобное, но в тот раз, у меня не возникло желания к ней прислушаться, не хватило внимания, чтобы заподозрить, что всё же что-то с ней не так. Как же нам мешает иногда собственная спесь, как нам хочется быть весомыми, пусть даже в своих глазах. Обида захлестнула меня, как солёная морская волна. И я начинала злиться. Мне было непонятно, куда делась та Лина, с которой мы так замечательно находили общий язык. Спорили, да, но всегда приходили к чему-то общему, будучи абсолютно разными. Ведь была она в Москве всего ничего, чуть больше недели. И тут она мне говорит:
  -Мы планируем у тебя пожить, пока Люба в Ставрополе.
  Я была, по меньшей мере, озадачена. И, потом, всё таки внешний вид Любы, не внушил мне особого доверия.
  -Ничего себе, а у меня кто-нибудь спросил?
  -А что, это тебя напряжёт? - Линка стала в позу, и меня опять охватило раздражение.
  - Вы могли бы пожить на даче у Дина. Место там есть, он, думаю, не откажет, и место там, наверняка, есть.
  -Хорошо, так нам уходить?
  
  Ну почему я тогда их не оставила, почему? Я задаю себе этот вопрос и не нахожу на него ответа.
  Да, я была взбешена тем, что разговаривала не Линой, а, как будто, с совершенно чужим мне человеком. Да, мне не понравилась её бритая, бесформенная подруга. Да, я была уверена, что Дин, с которым Лина встречалась до Москвы, будет совсем не против, разместить этих двух дам у себя. Но всё-таки, если бы я тогда смирила свою гордыню, будь она трижды неладна, всё могло бы быть совсем по-другому.
  
  Когда они ушли, и я лично закрыла за ними дверь, признаюсь, мне стало на некоторое время легче. Я сразу же попыталась позвонить Дину, чтобы предупредить его о визите Лины, с её московской подругой, но у него оказался выключен телефон. Тревога пыталась грызануть меня за сердце, но, я её отогнала. "Если уж в Москве с ними ничего не случилось, чем им может навредить провинциальный Ставрополь." -подумала я. И, потом, Лина сама ведь утверждала, что не стоит со всеми носиться как с маленькими. Вот я и не стала с ними носиться. Не стала.
  Я помнила о том, что одна опасность в Ставрополе для Лины, по крайней мере, оставалась. МамаГа.
  Но я и не думала, что Лина полезет к этому тигру в пасть. А этот тигр лишь затаился и ждал, чтобы напасть сам.
  
  Утром позвонили в дверь. Это был выходной день, потому, что на работу я не собиралась и пыталась добросовестно выспаться. На пороге стояла Люба. Была она без своего невообразимого джинсово-пятносто-потрёпанного рюкзака, без вещей, в своей вчерашней, ещё более мятой футболке, но теперь вид её настолько меня ошарашил, что я мгновенно перестала испытывать к ней даже малейшую долю неприязни. Всё во мне кричало: "Случилась беда!"
  -Что-то случилось с Дином и Линой?
  -Нет, Дина мы вчера не дождались, и Лина предложила поехать к ней домой.
  Я внутренне застонала, представив реакцию МамыГи на москвичку Любу.
  - Линка что, совсем с ума сошла, а к нам вернуться был не вариант?
  -Она сказала, что раз здесь нам никто не рад, не стоит и возвращаться.
  Если бы, в этот момент, кто-нибудь смог заглянуть в мои мысли, то кромке забористых и витиеватых конструкций, состоящих исключительно из отборного мата, он бы просто не увидел.
  -Так что случилось, почему ты без Лины, она что, дома осталась?
  -Да нет же...
  Я наконец додумалась затащить её в кухню, села рядом, и, старательно, начала отгонять мысли о самом страшном: " Не может быть, всё хорошо, Линка же сильная, дура, конечно, иногда, но она так много сделала, чтобы такого больше не повторилось. Господи, пусть всё будет хорошо!" Я не смела, даже про себя, произнести это слово - "больница" Произнесла его не я.
  
  Когда, я нахожусь в предшоковом состоянии, я запоминаю только суть событий и разговоров. Ни интонаций, ни точных фраз, только самое главное. Но стоит мне закрыть глаза, и я чётко вижу Любу, сидящую на кухонной табуретке, всю такую потерянную, с совершенно неподходящим её облику, выражением глаз. Понты ушли. Остался человек. Девушка. "Она же совсем-совсем молоденькая..." - пронеслось у меня в голове.
  -Рассказывай.
  -Мы же вчера поехали на эту дачу. А она закрыта. Телефон у хозяина выключен. Мы подождали, совсем немного, а затем Лина решила, что стоит поехать к ней, сказала, что у неё разногласия с мамой были, но теперь всё уже уладилось.
  Мама её и правда встретила нас хорошо, обрадовалась Лине, накормила нас, предложила постельное бельё. Она не устраивала скандалов, задала пару ничего не значащих вопросов и всё. Правда Линка о чём-то с ней спорила. Что-то доказывала. И начала собирать вещи. Но мы ведь и собирались вернуться в Москву сразу, как представится возможность.
  Рано утром, я проснулись потому, что в дверь квартиры позвонили.Я слышала, как мама Лины с кем-то разговаривает, а потом в комнату, где мы с Лииной спали, без стука вошли два неслабых молодца в белых халатах.
  
  Я не помню, говорила ли мне Люба, что было дальше, я чувствовала себя совершенно разбитой, моё сознание отказывалось воспринимать информацию. Образы дробились, натыкались друг на друга, распались как труха, и ни одной упругой ниточки, ни одной отчётливой мысли. Меня по сей день накрывает тёмным и душным покрывалом непонимания. Ведь для того, чтобы, воззвав к логике, попытаться распутать этот клубок, нужно взять какой-либо постулат за основу. Чтобы было от чего оттолкнуться. Но у меня ничего не получается. Все постулаты-кандидаты, все до единого, меня просто не устраивают. Да, можно было бы, загнать анализ ситуации в плоскость, взять общепринятые моральные нормы и социальные аспекты, приправить негодованием и субъективизмом, в нужной пропорции, и получить на выходе достаточно стройное объяснение сложившейся ситуации. Получить, объяснить и успокоиться. Но, увы, меня это не устроило тогда и не устроит никогда.
  
  Как бы мне хотелось сейчас списать всё только на МамуГу, объяснить всё тем, что её патологическая любовь к дитятям и есть вина всему. Не могу.
  Не из-за Любы и реакции на неё, МамеГе пришла мысль о звонке в спасительную психиатричку, нет, а из-за того, что Лина открыто ей сказала в тот вечер, что переезжает в Москву навсегда. Ну не могла МамаГа отпустить свою дочь в неизвестность, она же никогда не относилась к ней всерьёз, никогда не считала её взрослой, как же это так можно, она же бомжом может стать, Линочка её бедная, по рукам пойдёт, не справится, не может справится. Мысль даже такую допустить нельзя.
  
  Да, Лину и Любу увезли в больницу вместе, Люба утверждала, что им всё равно ничего сделать не смогут. И Лина поверила. Поверила ей, а не своему опыту. Что это, чрезмерная доверчивость или что-то иное? Любе, ведь, действительно, не могли. Она, девушка с московской пропиской, чужой человек в этом городе, была, как это не странно, гораздо менее уязвима в этой ситуации. Пока Лина с Любой сидели в приёмной, уверенные в своей правоте, МамаГа свою правоту доказывала. Врачам доказывала. "Дочка. Любимая. Да, уже два раза лежала, и брат у неё инвалид, да именно, гены дурные, наследственность. Да. Мысли опасные. Ну куда ей в Москву, она же себе может только навредить, понимаете, она опасна. Для себя опасна. Помогите!"
  
  Она умеет убеждать эта женщина. Этого у неё не отнять. Умеет. Но, увы, как это не жестоко, убедить по всем законам можно только тех, кто готов быть убеждённым.
  Врачи? А что врачи? Мать плачет, убивается. Девушка лежала уже? Лежала. Может они думали, что жизнь ей спасают. А то, что не лечат там в их больницах совершенно, а лишь калечат, это уже вопрос их этики.
  Но одно меня царапает до сих пор. Как она могла, тогда, согласиться подписать эту злополучную бумагу, как она могла. Да, врачи давили, мама давила, мысли путались, усталость брала своё, изменённое ранней беременностью сознание уже давало сбои. Но, всё равно, как она могла. Пожалеть её, признать её слабость, гораздо хуже для меня, чем не понять. Не понять, как она могла тогда, своими собственными руками, чуть не сломать тогда свой собственный ангельский стержень.
  
  В поисках выхода
  
  Мне удалось, в то воскресное утро, дозвониться таки до Дина. Он приехал сразу. Я оставила его с Любой на кухне, а сама рванула к друзьям - практикующим психологам. У меня была цель - в этот раз вытащить Линку из больницы как можно скорее, а для этого нужна была консультация. И пусть между психологами и психиатрами, негласная война, они занимаются одним и тем же делом. Значит, знают, что и как нужно делать. С доктором психологических наук, имя которого я называть не буду, мы проговорили часа два. С его помощью план освобождения в моей голове, более и менее оформился, и реальность стала откликаться на него практически сразу. Совершенно случайно я наткнулась на человека, через которого можно было выйти на министра здравоохранения. Мы с ним тоже оговорили все моменты. Оставалось выяснить одно - насильно ли Лину держат в больнице.
  
  Мы пошли в больницу втроём, Люба, Дин и я. Но пустили только меня, не знаю, может, у меня вид был самый решительный. Я была на территории подобного заведения впервые, и, поэтому, произвело оно на меня самое тягостное впечатление. Решётки, решётки, решётки.... Грязь. Ремонт, какой-то странный... Женщины с пустыми глазами. Когда мне навстречу вышла Лина, я вообще перестала понимать что-либо, совершенно. Я очень смутно помню наш разговор. Словно туман, липкий и гадкий окутывает моё сознание. Только обрывки фраз. Она что-то говорила, говорила, а я не могла задать ей ни одного конкретного вопроса. Она была спокойной такой, и, в то же время, словно тлела изнутри. Не скажу, что мне было страшно. Мне, скорее, было тяжело. Даже сейчас, когда я вспоминаю то состояние, у меня начинают ныть виски и перехватывает дыхание.
  -Хватит вам разговаривать,- медсестра в сером от непрерывной чистоты халате, -заслонила собой полстены, -пациентке нельзя волноваться.
  Лина сняла с пальца странное, почти чёрное колечко, дёрнула за шнурок на шее, с медным медальоном, вложила мне это всё в ладонь, что-то ещё сказала, а потом безропотно встала и ушла, а я даже не зафиксировала куда.
  
   Я сидела в оторопи минут пять, а потом всё-таки встала и решительно заявила медсестре, что мне просто необходимо увидеть лечащего врача той самой милой пациентки, с которой я только что общалась.
  Зайдя в кабинет, и увидев молодую черноволосую девушку, с решительной линией подбородка, и холодными глазами, я сразу поняла, что простым моё дело не будет.
  
  Как только, я назвала своё имя, мне сразу же задали пару тех вопросов, которые говорили, самое меньшее, о её неплохой осведомлённости, кто я такая, и чем я занимаюсь. На наговоры МамыГи, это было явно не похоже. Тогда, я даже мысли не могла допустить, что это всё это рассказала ей Лина. Не помещалось у меня в голове это допущение. И до сих пор не помещается. Какое безмерное удивление мне удалось показать врачу! Я хлопала ресницами, пыталась переспросить её о чём-то, и, всё мило отрицала. Схватились мы тогда знатно. Не думаю, что она мне поверила, но свои вопросы задавать перестала. А когда я в ответ задала вопрос, добровольно ли Лина находится на лечении, врач вынула из стопки историю болезни Лины и показала мне её подпись.
  -Мало того, знаете,- холод её глаз почти обжигал, - я лично считаю, что Лине, действительно, необходима помощь врачей. Её мысли, и те действия, которые наверняка за ними последуют, действительно могут быть опасны. И, в первую очередь, для неё самой. Я готова написать любое подтверждение, на основе проведённых обследований. И, у меня хватит полномочий, назначить ей и принудительное лечение.
  
  Я вылетела из двери с серыми решётками с таким выражением лица, что Дин и Люба просто испугались. По-моему, я тогда долго и забористо материлась. Случается это со мной не так часто, и только по конкретным поводам. Я не смогла даже остаться на территории чудесного яблоневого сада, на территории психиатрической больницы. Мы шли минут десять. Молча. Меня никто ни о чём не спрашивал, до тех пор, пока я не плюхнулась на грязную лавочку, на грязной же троллейбусной остановке , и попросила Дина купить мне пачку сигарет. И долго ещё не могла сказать ни слова. Я не знала, что мне теперь делать, я ничего не понимала, мне было просто плохо. МамеГе опять повезло, она нашла среди врачей такую же одержимую, как она сама. И не знаю даже, лучше ли то, что лечащий врач Лины умнее её мамы. Для неё - никак не лучше. Одного не могу понять. Почему, почему, почему никто из врачей, профессионалов, не заметил безумия самой МамыГи? Или, они не считали её опасной для общества.? Может быть.
  
  Наконец, я собралась с мыслями и рассказала Дину и Любе, как отвратительно обстоят дела. И что Лина, и на этот раз, останется в больнице надолго.
  -Мы ничего не можем сделать, у них её подпись. Среди нас нет ни одного её родственника, чтобы оспорить действия врачей и провести независимую экспертизу. К отцу она так и не обратилась, а нам трогать его не резон. Опять таки, кто мы такие.
  
  Не знаю, может быть, будь мне чуть легче, не так тяжело и пусто в голове, я нашла бы силы довести дело до конца. Но мне не хватало уверенности. Не хватало уверенности в том, что Лина сама хотела на тот момент оттуда выйти. Не хватало уверенности в том, что у меня хватит смелости перевернуть этот мир с ног на голову. Даже не так, в том, что я имею права это делать.
  
  Постоянно разговаривая с психологами, я всё пыталась выяснить весьма интересующий меня вопрос- по каким критериям оценивается ненормальность человека. Мне улыбались, говорили неконкретные вещи, отсылали к трудам классиков психиатрии. И только один как то сказал мне:
  -Ненормальный - это тот, кого трудно контролировать. И, основной целью психиатра, является вернуть рабочий винтик социума в его общепринятое положение. Убедить всеми способами, что он обязан следовать целям семьи, морали, нравственности.
  Думаешь, родители подавляют детей со зла, когда отучают их фантазировать, когда дергают и направляют? Отнюдь нет, они просто не хотят, чтобы их детей сначала клевали за непохожесть, а потом крутили пальцем у виска. Лучше быть серым и никуда не высовываться. И тогда тебе не грозит внимание психиатра. От серости не лечат.
  
  Какой резонанс был у заявления, что среди творческих людей, нет ни одного нормального, с точки зрения психиатрии, человека! Что творчество - это сублимация, уход от основных жизненных целей. А во мне всё кричит:
  - Каких целей? Каких? Родится, учиться, жениться , родить, пить, сдохнуть? И для чего она такие цели, прямые, как магистраль, голые, как бетон, ясные как выстрел в лицо?
  От чего бы могла вылечить меня, милая, черноволосая врач? От желания быть свободной? Вернуть меня в лоно нормальности, типа нормальный, не рыпался и другим не велел? От дурных мыслей о смысле жизни ( в вашем то возрасте, девушка, неприлично думать уже от этом), от желания удивляться и потребности найти себя в этом мире? Я всю жизнь была не такой как все. И научилась этим гордиться. Но, как же сложно ощущать, что тебя не понимают самые близкие люди. Те, которые уверены, что хотят тебе только добра. Вспомить хотя бы мою маму:
  -Что ты хочешь от меня, мама?
  -Хочу, чтобы ты жила нормальной жизнью.
  -Какой нормальной, мама? Смотреть сериалы, вздыхая по картонным героям? Знать только одну дорогу - на работу, да с работы, не верить людям, ревновать мужей к подругам, смотреть дорожную хронику или ещё чего хуже, и думать что мир - сплошное дерьмо?
  
  Мир нормальных людей не умеющих думать. Не желающих думать. И лишь потому, что мысли приводят к тому, что рано или поздно начинаешь задаваться гадким вопросом:
  - А зачем я живу? Ради чего?
  Мама, ты долго думала, что живёшь ради нас. А мы взяли и выросли, сволочи, и нет у тебя теперь смысла жизни. А я так не хочу. Я хочу жить вместе со своей дочерью, а не для неё, не за неё.
  
  Я не боялась оказаться тогда месте Лины.
  Но уже то, что я, впервые увидев её бесформенную фигуру, не отказалась с ней общаться, не вняла угрозам и уговорам МамыГи, её бесконечным звонкам, не вняла милиции, которая приезжала по звонку МамыГи раз пять, соседкам, к которым она приходила жаловаться на то, как обижают её доверчивую дочку, говорит, о том, что я ненормальная.
  Но я, как мутант последний, готова доказывать всем и каждому, что моя ненормальность - не болезнь. Это другое.
  Тогда, в тот день, я была как никогда близка к тому, чтобы вычеркнуть Лину из своей жизни. Вычеркнуть и забыть, что этот человек вообще был.
  И не потому, что МамаГа с радостным осознанием собственной правоты, опять стала доставать нас всех телефонными звонками. Ей достался мобильный Лины, в котором были все наши номера. Больше всех досталось, естественно, Дину и мне, многие, после этого, поменяли свои сим карты. И не потому, что Люба, из-за всей этой ситуации осталась в чужом городе, без средств, к существованию, так как МамаГа забрала вместе с вещами её деньги, и все попытки их вернуть, не увенчались успехом. МамаГа очень сложно расстаётся с деньгами, даже если они ей не принадлежат. Нам было сказано, что она забирает их за моральный ущерб.
  Нет, не поэтому.
  Меня накрыло страшным осознанием - Лина и не хотела, по настоящему, никакой свободы. И что, она не сопротивлялась, а всего лишь рыпалась. Что все её победы можно сравнить с партизанской войной в тылу врага. Не врага даже. Кумира. Она так и осталась в душе рабыней своей матери. Так и осталась. И все мои, наши попытки ей помочь - бесполезны абсолютно. Человеку нельзя помочь, если он не готов к этой помощи. Человеку нельзя помогать, если, на самом деле, ему просто это не нужно.
  Дальнейшее развитие ситуации показало мне, что я была права. А как я тогда мечтала, чтобы меня переубедило хоть что-нибудь. Увы.
  Больше всего на свете я не люблю разочаровываться в людях. А может, мне было обидно, что столько сил, эмоций, нервов было потрачено просто зря? Жалела себя? Может быть. Но одно я знаю точно, я никогда раньше не испытывала столь бессильной злости. На всё и вся. В тот момент, МамаГа, действительно, победила - получила свою обожаемую дочурку в полное и безраздельное пользование, потому, что меня, в тот момент, между ней и Лииной просто не было. Совсем.
  Сейчас я думаю о том, что самая страшная битва происходила отнюдь не в этой реальности. В Лине сражались две её основных сущности. Та сущность, для которой мама была, чуть ли не богиней, той, которая всё для неё и за неё сделает. И, та сущность, которая всё таки хотела жить сама, по своим законам и своей собственной жизнью. И я рада, что никак не влияла на ход этой битвы. Нельзя было влиять. Победа и должна была быть честной. Иначе, могла бы быть ещё одна больница и ещё одна, и так до бесконечности.
  Противоречия, порой неразрешимые, которые живут в нашей душе, и приводят нас к душевным болезням. Если нет целостности,- нет адекватного восприятия реальности. Человек мечется из крайности в крайность, не желая отстаивать и обосновывать свои решения, не неся никакой ответственности за свои действия. И в первую очередь перед самим собой.
  
  Всё чего достигла Лина к тому моменту, рухнуло в одночасье. Её лишили мобильной связи, МамГа сказала, что продала её любимый ноутбук, её велосипед, который она, перед поездкой в Москву, дала одной из наших подруг, был потребован назад столь настойчиво, что его предпочли отдать.
  "Сколько раз я буду наступать в одно и то же дерьмо?" - эта мысль преследовала меня постоянно, когда я натыкалась на повторение одних и тех же ситуаций. И мне стало почти противно, когда МамаГа потребовала меня вернуть кольцо и медный амулетик, те самые, которые Лина лично отдала мне в больнице. Даже записку от Лины передала, когда я отказалась это делать. Что тогда происходило в сознании Лины, я не знаю, но одно я поняла тогда окончательно, что нет у меня больше подруги с этим именем. Но мне не стало легче. Отнюдь.
  Дальше стало ещё веселее.
  -Ты знала, что Лина беременна? - этот вопрос МамаГа задала мне в лоб, как только я подняла трубу. - И что она отказывается аборт?
  -Нет.
  - У неё там двойня, а её всякими препаратами обкалывали, не представляю, что может родиться.
  -Я вас поздравляю, - выдавила я непослушными губами и повесила трубку.
  Лицо у Дина, когда я сообщила ему эту новость, стало каменным и серым.
  На его руках выросли две его племянницы - двойняшки.
  Мои мысли прыгали, как взбесившиеся кенгуру, и не знала, как мне вообще относиться ко всему этому.
  -Господи, Дин, если она их родит, то выцарапать их из лап МамыГи будет нереально. Совершенно.
  Если бы всё происходило хоть в чуть иных обстоятельствах, можно было попытаться, а так, даже не знаю.
  Дин поднял на меня свои глаза, в которых был только мрак и холод.
  -Единственная надежда, что они поймут всё, когда вырастут.
  -Поймут ли, Дин? Лина вот поняла, а толку?
  Не знаю, что бы я сделала на месте Дина. Моя романтичная натура представляла себе налёт на психиатрическую больницу, дерзкую кражу Лины, и побег вместе с ней в тьмутаракань. Реальность была проще и банальнее. Мысли так и остались мыслями. Обиды - обидами. Страхи - страхами.
  
  Битва за себя. Удар.
  
  Недели через две, взъбешённая и растрёпанная МамаГа, появилась у меня на работе.
  -Оля, ты должна убедить Лину сделать аборт. Ты на неё имеешь большое влияние, и поэтому ты обязана это сделать.
  Я не удержалась тогда и съязвила.
  -Больше, чем вы, её обожаемая мамочка? Это ваша дочь. И проблемы с ней решайте сами.Даже если бы я могла её убедить, то не стала бы этого делать, принципиально.
  МамаГа посмотрела меня как на врага народа и ушла. Я думала, что, не смотря ни на что, Лина отстоит своё право быть матерью. Нужно отдать ей должное, держалась она до конца. Но, она дала в руки своей матери слишком много козырей. Она доверилась ей полностью, в надежде, что та её поймёт и поддержит. Но у МамыГи были свои собственные мысли и планы. И ей было наплевать на мнение и надежды своей неразумной, пусть даже и раскаявшейся, дочери. Впрочем, как и всегда. Она просто решила, что знает лучше как поступить в этой ситуации. И, с осознанием своего полного права, опять сделала всё по своему.
  
  Из больницы Лину выписали беременной. Она отказывалась пить тяжёлые препараты, уговаривала врачей не делать ей уколы, которые могли бы повредить её детям. Не знаю, шли ли ей навстречу. И не знаю, как повернулась бы ситуация, если бы МамаГа вняла тогда мольбам Лины. Недальновидная МамаГа. Она могла бы получить трёх рабов вместо одного. Лиина сделала бы всё, чтобы её детям было хорошо, она бы подчинялась безропотно, лишь бы мама была к ним благосклонна. Она бы, только из благодарности, осталась с ней на всю жизнь, и делала бы только то, что её обожаемая мама ей говорила.
  Но МамаГа, как я уже говорила, не отличается умом. Не знаю, к счастью ли, ибо тогда, жизнью двух, ещё не родившихся детей, она распорядилась быстро и беспощадно. Я узнала об этом далеко не сразу. Неоткуда было.
  Что Лине добавили в пищу в тот день, остаётся загадкой, но очнулась она уже в больнице, после аборта. Привязанная к кровати. И вот тогда препараты ей стали колоть по полной программе, словно навёрстывая упущенное. Зачем? Я не понимаю. Неужели, кто-нибудь из врачей, хотя бы та черноволосая девушка, надеялся, что с их помощью, после всего произошедшего, можно будет сделать из Лины хоть немного здорового человека? Думаю, нет. Что их толкнуло на этот шаг? Врачебная этика? Желание помочь душевнобольной? Что? Осознание собственной власти? Не понимаю. И не пойму. Но, жесткая система здравоохранения, совместно с родительским правом, пришла в движение, и лишило Лину того, о чём она так мечтала.
  Иногда, я цинично думаю, что может оно и к лучшему, но сердце болит. А я ему верю больше
  Битва за себя. Перелом.
  
  Жизнь тем временем шла своим чередом. Кто-то влюблялся, кто-то искал смысл жизни, кто-то пил. МамаГа продолжала периодически звонить, но её звонки воспринимались уже как комариный зуд, надоедливый, но неизбежный. При воспоминании о Лине, у меня холодело в груди, а скулы сводило. И я старалась не вспоминать о ней. Но, в середине зимы Лина появилась, сломленная и подавленная, но живая. И, я опять поймалась на крючок собственной доброты. И снова, зная всю ответственность, осознавая всю тяжесть своего выбора, я начала с ней общаться. Кто-то скажет, что ничему не учит меня мой опыт. Неправда. Учит. Но не тому.
  Да, той лёгкости, которую мы ощущали до её злополучной поездки, мы так и не достигли, но она задавала правильные вопросы и говорила правильные вещи, а в её глазах оживал разум. Она думала, а думающий и ищущий человек, всегда вызывает во мне, как минимум, уважение.
  Странные разговоры мы тогда вели. Долгое время одной из самых основных тем была тема одиночества человека и нужности его кому- либо в этом мире. Насколько я поняла - это было то самое слабое место, куда била МамаГа.
  Я была цинична и жестока. Видимо, я и не могла тогда быть иной. Ведь цинизм и жестокость, в правильной пропорции, действуют как очень эффективное лекарство. Хотя, в больших дозах, они убивают.
  -Скажи Оль, а тебе я нужна? - Лина смотрела на меня очень внимательно. Что она от меня в этот момент ждала? Я могу только предположить. Но я не могла себе позволить то, в чём меня так яростно подозревала МамаГа, я не могла взять на себя ответственность за жизнь, пусть даже близкого мне человека. Даже во благо. Хотя какое там благо. Смена хозяина. А суть одна и та же.
  - Нет Лина. Не нужна. Мне с тобой интересно. Ты мне, по-своему, дорога. Мне небезразлично, что с тобой происходит. Но я без тебя обойдусь. Да и ты, впрочем, если захочешь, без меня тоже обойдёшься. Ты, на самом деле, можешь обойтись без кого и без чего угодно.
  - Значит, мама была права. И никому я не нужна. Кроме неё.
  - Лина! Твоя мама сделала всё и сделает всё, что бы всё было именно так. Она настойчиво и планомерно отваживала от тебя всех твоих подруг и друзей! Разве не так? Сколько гадостей она мне про тебя наговорила? А тебе про меня? И я ведь не одна такая. Такое ощущение, что она борется с конкурентами, покушающимися на её собственность, разве что методы физического устранения не применяла. И, мне кажется, могла бы - применила. Она и хочет быть единственной. И будет тебя убеждать, что она- единственная.
  - Значит, убеждать человека в том, что он нужен, значит привязывать его к себе? Владеть им?
  -Не так категорично, но очень близко к правде. Оглянись вокруг, и этого будет достаточно. Мало того, люди настолько запуганы чудовищным призраком свободы, что готовы отдать себя кому и чему угодно, лишь бы не принимать собственные решения, лишь бы можно было свалить свои неудачи хоть на кого-нибудь. Хоть на что-нибудь. Ты можешь сказать, что твоя жизнь поломана мамой, врачами, что друзья -предатели, что тебя никто не понимает, но Лина, это твой мир. И ты его делаешь таким. Понять это ещё можно, а принять - неимоверно тяжело. И, не следует ударяться в самобичевание или, ещё хуже, кричать на меня : "Ах, это я во всём виновата!" полным праведного негодования голосом. Нет. Не виновата. Ошибаются все. Но лучше, всё-таки, учиться на своих ошибках, чем ощущать никому не нужную вину или гнев. На самом деле, человек с рождения лишается одной из самых основных истин, отсутствие которой и определяет его жизнь как череду ложных привязанностей и странных обязательств. Эту истину не любит никто, отрицая её, как только возможно. Но все это - лишь попытки увести человека от осознания собственной свободы.
  Знаешь основную формулировку свободы? Точно. Свобода - это когда ты нафиг никому не нужен. И это сразу пугает. Но даже в этой формулировке скрывается та самая истина.
  А звучит она так: по настоящему, ты нужен только одному единственному человеку, по праву рождения, - самому себе. И всё. Страшно? Ничуточки.
  Возьмём твою маму. И зададим простейшие вопросы. Да, ты ей нужна, а почему? Да ты ей нужна, а зачем? Да ты ей нужна, а как она использует это? И что тебе даёт то, что ты ей нужна? А что отнимает?
  
  Битва за себя. Второй прыжок в никуда.
  
  Поняла ли она тогда то, что я хотела ей сказать? Приняла ли? Но после этого разговора она стала гораздо спокойнее. А то, что ей удалось не обидеться на меня тогда, после такой правды, говорило, что она всё-таки идёт на поправку. Она всегда была несколько категорична в своих суждениях, и наступать ей на хвост - дело не самое благодарное. Но, повторяю, выхода другого я тогда не видела.
  
  Лина постепенно отвоёвывала у мамы свои утраченные вещи. Сначала мобильник, затем ноутбук, затем паспорт. Когда паспорт очутился у неё на руках, она начала обдумывать побег. Побег обратно в Москву. Сколько раз она приходила ко мне и задавала один единственный вопрос: "Мне ехать или нет?" Не помню. Много. Очень много. Сколько раз я говорила: " Сама решай", тоже не счесть. И, наконец я не выдержала.:
  -Лина, во-первых, ты сама уже всё решила и тебе нужно лишь подтверждение - одобрение, что ты права, так?
  Она подумала и кивнула.
  -Хорошо. Я лично, считаю, что тебе нужно уезжать обязательно. Да, страшно и пусть может произойти что угодно, но это шанс увидеть другую жизнь, без диктата мамы, без страха перед ней, шанс себя найти, проявить так, как ты бы никогда не смогла проявить себя здесь. И потом, что тебя ждёт здесь? Принудительная инвалидность? Как у Вовчика? Тогда уж точно тебе рыпаться будет поздно. Так как твоя мама, на правах опекуна, и, с полной поддержкой государства, будет полностью решать за тебя абсолютно всё. Уезжай.
  
  
  А тем временем сами обстоятельства начали подталкивать Лину к принятию решения. Расформировалась фирма, в которой она работала, МамаГа снова попыталась её засунуть в психушку, но в этот раз Лина нашла таки в себе силы отказаться и доказать всем, что не стоит с ней так поступать. Она рассказывала, что МамаГа благодарила, уезжавших ни с чем врачей за то, что они признали её дочь нормальной, и чуть ли не лезла с ними целоваться, а у меня холодели руки, при одной мысли, что могло быть всё по-другому. Всё это время Лина старательно копила деньги, которые бы позволили бы ей первое время, до того, как она обустроится в Москве, жить более и менее нормально. И, наконец, окончательное решение было принято. Это был конец мая.
  
  И опять Лина недооценила проницательность и неимоверное чутьё своей мамы.
   Звонок Линки застал меня уже выходящей из дома.
  -Оля! Мама выкрала все мои деньги. До копеечки, ты можешь мне занять?
  В этот день у меня была возможность взять аванс, но только во второй половине дня. И потом, мне моё чутьё подсказывало, что медлить сейчас - смерти подобно. Тем более, что МамаГа прекрасно понимала, что за помощью Лина обратиться в первую очередь ко мне, а их столкновение могло привести к чему угодно.
  - Лина, она уже всё поняла, тебе повезло, что ты вообще вышла из квартиры. Не возвращайся ни в коем случае!
  - Но у меня рублей двести, не больше, что мне делать?
  -Ты хотела уехать? Уезжай, во что бы то ни стало. Хоть автостопом. Иначе будет поздно!
  -Хорошо, я что-нибудь придумаю.
  Весь день я была как на иголках, звонила ей на сотовый, но он не отвечал, наконец, она позвонила мне сама.
  - Я доехала! Я села на автобус до села Московского, а оттуда добиралась на попутных машинах. Меня кормили, защищали, и довезли практически до того места, куда мне было нужно. Я сейчас живу у того самого чудесного человека, о котором я тебе рассказывала!
   Я поморщилась.
   -Пиши мне, адрес тот же, и звони!
  - Обязательно. Только... Будь осторожна.
  - Не заменяй мне маму. Мне и одной достаточно!
  - Хорошо.
  
   Денег у неё, на первых порах, не было совсем. Да, её кормили, но, зная характер Лины, я думаю, что помощь, да ещё приправленную жалостью, она принимала с трудом. Она чуть не угодила в такую же зависимость, как и от мамы, правильно говорят, от себя не убежишь. Но она вырвалась. Устроилась на работу. Пробует себя, ищет, вредничает.
  Я, иногда, думаю, что Лина сейчас думает и действует как подросток, только осознавший, что можно что-то делать и без запретов, и наставлений. Подросток, который может с головой окунуться в новый мир и утонуть. Но, зато у неё есть шанс. Шанс научится плавать самостоятельно. И пусть она наломает дров. Пусть набьёт себе шишек, и ссадин, но, она может, если захочет, научиться любить и быть любимой, ценить и любить мир, в котором она живёт, верить в собственные силы. И всегда поступать так, как она считает нужным.
  И ещё, самое главное - научится нести полную ответственность за свои поступки. Обязательно. Иначе нельзя. Ведь свобода - это всегда ответственность. Кто бы что ни говорил.
Оценка: 6.00*3  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"