Аннотация: Перевод 2 главы из второго тома "Книги Утраченных Сказаний" Толкина.
Перевод Анариэль Ровэн
2 глава из "Книги Утраченных Сказаний-2" (2 том "Истории Средиземья" Толкина), стр. 69-143
II
ТУРАМБАР И ФОАЛОКЭ
Сказание о Турамбаре, как и Сказание о Тинувиэль, записано чернилами поверх полностью стертого карандашного оригинала. Но кажется вполне вероятным, что существующий вариант Турамбара предшествует существующему варианту Тинувиэль. Имеется достаточно доказательств именно такого порядка создания сказаний, примером чего служат формы имени Короля Лесных Эльфов (Тингола). Во всей рукописи Турамбара он сначала назывался Тинтоглин (это имя также возникает в сказании Пришествие Эльфов, где оно было изменено на Тинвэлинт, I. 115, 131). Примечание в рукописи в начале сказания гласит: "Имя Тинтоглина надо везде изменить на Эллон или Тинтэллон = кв. Эллу", но примечание это зачеркнуто, и в сказании имя Тинтоглин было заменено на Тинвэлинт.
Далее, в Сказании о Тинувиэль имя короля было сначала Эллу (или Тинто Эллу) и - один раз - Тинтэллон (с. 50-51); впоследствии во всем тексте оно было заменено на Тинвэлинт. Ясно, что указание изменить Тинтоглин на "Эллон или Тинтэллон = кв. Эллу" относится ко времени, когда Сказание о Тинувиэль переписывалось или уже было переписано и когда уже существовал данный текст Сказания о Турамбаре.
Также за переписанным вариантом Тинувиэль последовала, тогда же, первая версия "интерлюдии", в которой появляется Гильфанон (см. I. 203), в то время как в начале Турамбара упоминается Айлиос (которого заменил Гильфанон). Относительно иного расположения сказаний, которое отец ввел, но которому так и не последовал, см. I. 229-230. Согласно раннему порядку, Айлиос поведал свое сказание в первый вечер празднества Турухалмэ, или Сбора Дров, а на второй вечер его сменил Эльтас со Сказанием о Турамбаре.
Есть свидетельство того, что Сказание о Турамбаре существовало по крайней мере в середине 1919 года. Хэмфри Карпентер обнаружил отрывок, написанный на обрывке гранок Оксфордского словаря английского языка алфавитом, довольно рано изобретенным отцом; при его транслитерации выяснилось, что это отрывок из данного сказания, не очень далеко от начала. Х. Карпентер сообщил мне, что отец пользовался этой версией "алфавита Румиля" где-то в июне 1919 года (см. Биографию, с. 100).
В то время, как Айлиос о многом уже успел поведать, приблизился час возжигания свечей, и так первый день Турухалмэ подошел к концу;
(стр.70)
но на следующую ночь Айлиоса не было, и по просьбе Линдо некий Эльтас начал рассказ и молвил:
- Ведают все, собравшиеся здесь, что сие история о Турамбаре и Фоалокэ, а это, - продолжал он, - любимое сказание среди людей, и повествует оно о древних днях этого народа, до Битвы в Тасаринане, когда впервые вступили люди в темные долины Хисиломэ.
И поныне рассказывают они немало подобных историй, а еще больше таких преданий передавалось встарь, особливо же - в тех северных королевствах, что я некогда знавал. Может статься, деяния иных людских воителей примешались туда вместе с тем, о чем не шла речь в наидревнейшем сказании. Однако ныне поделюсь я с вами правдивой слезной повестью, которую услышал я много прежде, нежели ступил на Олорэ Маллэ, - а случилось то до падения Гондолина.
В те дни мой народ обитал в долине Хисиломэ, и ту землю люди именовали на своих языках Арьядором. Жилища же их стояли далеко от берегов Асгона, возле отрогов Железных Гор, вблизи от великих лесов, где росли мрачные дерева. Отец мой рассказывал мне, что многие из старших народа нашего, путешествуя в дальние края, видели своими глазами злых змеев Мэлько, а иные пали пред ними, и из-за ненависти нашего народа к этим тварям и из-за злого валы с уст их не сходила история Турамбара и Фоалокэ, которых, однако, по обычаю гномов, люди называли Турумарт и Фуитлуг.
Ибо знайте, что до Битвы Плача и поражения нолдоли жил владыка людей по имени Урин, и, вняв призывам гномов, он и его народ отправились вместе с илькоринди воевать против Мэлько, оставив жен своих и детей в лесах. И среди них была Мавуин, супруга Урина, с сыном, ибо он еще не достиг возраста, когда идут на войну. Имя отрока было Турин, и так звучит оно на всех языках, Мавуин же эльдар зовут Мавойнэ.
В отличие от большинства людских родов, Урин и приверженцы его не бежали с поля боя: многие из них бились не на жизнь, а на смерть, и пали, а Урина взяли в плен. Все нолдоли, что сражались там, были либо убиты или схвачены, либо бежали в беспорядке прочь, кроме только Турондо (Тургона), что вместе со своим народом прорубил себе путь из сечи, - но не о них это сказание. Поскольку сей огромный отряд спасся, победа Мэлько не была полной, и жадно алкал он дознаться, куда бежали враги; но того не достиг он, ибо соглядатаи его ничего не разведали, а в то время никакими пытками
(стр.71)
невозможно было заставить пленных нолдоли пойти на предательство и открыть все Мэлько.
Посему, ведая, что эльфы Кора невысоко ставят людей и относятся к ним с малой опаской или подозрением из-за слепоты их и неумелости, Мэлько восхотел принудить Урина пойти к нему на службу, дабы тот, став соглядатаем, отправился на поиски Турондо. Однако ни угроза пытки, ни обещания богатой награды не заставили Урина поддаться, ибо он молвил:
- Нет! Делай, что хочешь, но меня ты никогда не приневолишь творить свое злое дело, о Мэлько, ты, враг богов и людей.
- Верно, - ответствовал Мэлько в гневе, - уж более не попрошу я тебя о том и даже не стану принуждать, однако на дела мои, что мало придутся тебе по душе, будешь ты взирать, сидя здесь, и не сможешь двинуть ни рукой, ни ногой, дабы помешать им.
Такую пытку измыслил Мэлько на горе Урину Стойкому, и, поместив его на высокое место в скалах, встал рядом и проклял Урина и род его ужасными проклятьями валар, обрекая их на горькую участь и скорбную кончину; однако дал Урину видение, дабы тот мог узреть злоключения жены своей и детей, бессильный помочь, ибо волшебство удерживало его на сей вершине.
- Знай же, - рек Мэлько, - что над историей Турина, сына твоего, и люди, и эльфы станут проливать слезы, где бы ни собрались они, дабы рассказывать предания.
Но Урин ответствовал:
- Однако его никто не станет жалеть за то, что трусом был отец его.
После битвы Мавуин в слезах отправилась в землю Хитлум, или Дор Ломин, где все люди должны были жить отныне по слову Мэлько, кроме лишь немногих дикарей, что бродили вне ее пределов. Там родилась у нее Ниэнори, но муж ее Урин изнывал в рабстве у Мэлько, а Турин был еще ребенком, и не знала в своей беде Мавуин, как вскормить их с сестрой, ибо все люди Урина пали в той великой сече, а чужаки, что жили рядом, не ведали о сане владычицы Мавуин, земля же та была темна и малогостеприимна.
Последующая небольшая часть текста была вычеркнута и заменена вставкой, помещенной на отдельном листке. Далее следует отвергнутый абзац:
В то время слухи [написано сверху: рассказы] о деяниях Бэрэна Эрмабвэда разошлись в Дор Ломине, и оттого, не видя иного выхода, в сердце своем порешила Мавуин отправить Турина ко двору Тинтоглина (1), попросив короля воспитать сироту в память о Бэрэне и преподать ему мудрости фэй и эльдар; ибо Эгнор (2), отец Бэрэна Однорукого, приходился родней Мавуин.
(Стр. 72)
Далее следует абзац-замена:
Абзац, исправленный так, чтобы лучше согласовываться с историей о Тинувиэль и с последующей историей о Науглафринге:
Сказание, однако, гласит, что Урин был другом эльфов и тем отличался от многих в народе своем. Великую приязнь питал он к Эгнору, эльфу зеленолесья, гному-охотнику, и знал Бэрэна Эрмабвэда, сына Эгнора, и однажды оказал ему услугу в отношении Дамрода, сына его; о деяниях же Бэрэна Одной Руки в чертогах Тинвэлинта (3) еще помнили в Дор Ломине. Оттого, не видя иного выхода, в сердце своем порешила Мавуин отправить чадо свое Турина ко двору Тинвэлинта, прося короля воспитать сироту в память об Урине и Бэрэне, сыне Эгнора (4).
Весьма горьким было их расставание, и долгое [?время] Турин плакал и не желал покидать мать, и то первая из многих скорбей, что пали на его долю. Но наконец, поддавшись на уговоры матери, Турин уступил и стал, страдая, собираться в путь. С ним отправились двое стариков, в прежние времена - вассалы отца его, Урина, и, когда все было готово и сказаны слова прощания, они двинулись к темным горам; скромное жилище Мавуин сокрылось за деревьями, и Турин, ослепленный слезами, не видел ее больше. Тогда, покуда могла она слышать его, Турин воскликнул:
- О Мавуин, матушка моя, скоро я вернусь к тебе! - но не ведал он, что рок Мэлько лег меж ними.
Долог и весьма тяжек оказался неверный путь чрез темные горы Хитлума в великие леса Запредельной Земли, где жил в те дни Тинвэлинт, сокрытый король; и Турин, сын Урина (5), первый из людей ступил на ту дорогу, и мало кому с тех пор случалось идти по ней. Грозила Турину и его провожатым опасность: волки и бродячие орки в это время заходили даже в такую даль от Ангбанда, поскольку мощь Мэлько возросла и распространилась на королевства Севера. Подвластные злым чарам, часто сбиваясь с пути, блуждали странники бесплодно многие дни, но наконец добрались они до леса и благодарили за то валар - однако, может статься, так судил им Мэлько, опутав шаги их, ибо в будущие времена жалел Турин, что не погиб он ребенком в тех темных лесах.
Как бы то ни было, вот так они попали в чертоги
(стр. 73)
Тинвэлинта: безвозвратно заблудившись в чащобах за горами и не имея припасов, погибли бы путники, но нашел их лесной следопыт, охотник потаенных эльфов по имени Бэлэг, ибо был он в своем народе велик статью и могуч сложением. И Бэлэг повел их извилистыми тропами чрез множество темных и пустынных лесистых земель к берегам тенистого потока, что струится у дверей пещерных чертогов Тинвэлинта. Явившись пред королем, хорошо были они приняты в память о Урине Стойком, а когда услышал король о дружбе меж Урином и Бэрэном Одноруким (6) и о просьбе владычицы Мавуин, сердце его смягчилось и выполнил он ее желание: не только не отправил он Турина прочь, но молвил:
- О сын Урина, станешь ты жить в приятстве при лесном моем дворе даже не как вассал, но как второе мое дитя, и познаешь ты всю мудрость Гвэдэлинг и мою.
Чрез некоторое время, когда путники отдохнули, он отослал младшего из провожатых Турина обратно к Мавуин, ибо таково было желание этого человека - умереть, служа жене Урина. Однако дал ему король эльфов в провожатые и снабдил в дорогу волшебством и всем потребным, что можно измыслить. Сверх того, такие слова нес сей посланец от Тинвэлинта к Мавуин: "Знай, о владычица Мавуин, супруга Урина Стойкого, что не из страха и не из любви к Мэлько, но от мудрости сердца моего и от промысления валар не пошел я с народом моим на Битву Бессчетных Слез, и ныне обиталище мое содеялось убежищем и приютом для всех, кто, боясь зла, сыщет тайные пути, что ведут под защиту моих чертогов. Может статься, не осталось иного оплота против надменного Железного Валы, ибо хотя и говорят, что не убит Тургон, кто ведает, правда ли это, и сколь долго будет он бежать опасности? Отныне стану я пестовать сына твоего Турина как родное мое дитя, пока не войдет он в возраст, когда сможет помочь тебе - тогда он, буде пожелает, отыдет прочь". Также звал он владычицу Мавуин, если в силах она выдержать путешествие, придти в его чертоги и поселиться там в мире; но, услышав это, Мавуин все же осталась: потому, что дитя ее Ниэнори была еще младенцем, и потому, что предпочла она влачиться в бедности среди людей, нежели из милости жить в роскоши - даже у лесных эльфов. Также может быть, что не хотела Мавуин покидать жилище, где поселил ее Урин, прежде чем уйти на великую войну, - лелея слабую надежду на его возвращение, ибо ни один из тех, кто принес скорбные вести с поля боя, не мог сказать наверняка, что Урин мертв, говоря лишь, что никто не знает, где он - но, по чести говоря, немного
(стр. 74)
было этих вестников, едва ли не безумных от горя, и уже нечувствительно минули годы с того прискорбнейшего дня, когда нанесен был последний удар. Поистине, в грядущие дни мечтала Мавуин взглянуть на Турина и, может быть, потом, когда выросла Ниэнори, отбросила бы она свою гордыню и отправилась за горы, если бы не сделались они непроходимыми из-за могущества и необоримого колдовства Мэлько, что заключил всех людей в Хитлуме и убивал всякого, кто осмеливался выйти за стены гор той земли.
Так поселился Турин в чертогах Тинвэлинта; и с ним позволили остаться престарелому Гумлину, что пришел вместе с Турином из Хитлума и не имел духа и силы для обратного пути. Много радости видел Турин, обитая там, но скорбь от разлуки с Мавуин так никогда его не покинула; велика стала сила тела его, и доблестные деяния снискали ему хвалу везде, где властвовал Тинвэлинт, однако рос Турин молчаливым отроком, часто одолевала его мрачность, и нелегко было ему завоевать любовь, а удача не жаловала его: лишь малого из того, что горячо желал, достигал он, и много из того, что делал он, кончалось неудачей. Ничто, однако, не печалило его столь сильно, как то, что прекратилось сообщение меж ним и Мавуин, когда, как было сказано, невозможно стало пересечь горы, а пути закрылись. Семь лет исполнилось Турину, когда пришел он к лесным эльфам, и семь лет прожил он там, покуда приходили к нему время от времени весточки от матери, посему знал он, что сестра его Ниэнори выросла стройной девой, весьма пригожей, что в Хитлуме все обернулось к лучшему и мать его живет в покое; но затем перестал он получать вести из дому.
Дабы утишить скорбь и неистовство своего сердца, которое вечно помнило о том, что Урин и воины его потерпели поражение, сражаясь против Мэлько, Турин вместе с самыми воинственными из народа Тинвэлинта все время отправлялся в дальние походы, и, еще не достигнув зрелости, убивал он и получал раны в стычках с орками, что неустанно рыскали на рубежах и грозили эльфам. Поистине, если бы не отвага Турина, великий ущерб претерпел бы этот народ: много лет защищал Турин эльфов от гнева Мэлько, а после весьма сильно тревожили их и в конце концов обратили бы в рабство, если бы не случились великие и ужасные события, из-за которых Мэлько забыл про лесных эльфов.
При дворе Тинвэлинта жил эльф по имени Оргов, как и большинство подданных этого короля - илькорин, хотя текла в нем и кровь гномов. По матери приходился он близкой родней самому королю, а будучи добрым охотником и отважным эльфом, снискал его уважение,
(стр. 75)
однако по причине королевской милости был Оргов невоздержан на язык и высокомерен; ничто не любил он столь сильно, как прекрасные одеяния, драгоценные камни, золотые и серебряные украшения, и всегда наряжался в самое лучшее. А поскольку Турин постоянно жил в лесах и терпел лишения в далеких и пустынных местах, одежда его и волосы пришли в небрежение, и Оргов всегда насмехался над ним, когда эти двое сидели за королевским столом; но Турин никогда и словом не отвечал на эти неразумные подначивания, да и вообще не обращал он внимания на сказанное ему, и глаза его из-под косматых бровей часто смотрели, чудилось, в великую даль - и казалось, что он видит происходящее вдали и внемлет лесным шорохам, недоступным иному слуху.
Однажды сидел Турин за королевской трапезой, и в тот день исполнилось ровно двенадцать лет с той поры, как взирал он сквозь слезы на Мавуин, что плакала, стоя у дверей, а он шел между дерев прочь, покуда стволы их не сокрыли мать от его взора. И был он мрачен, коротко отвечая тем, кто сидел подле него, в особенности - Оргову.
Но сей глупец не оставлял его в покое, смеясь над грубой его одеждой и спутанными волосами, ибо Турин явился как раз после долгого пребывания в лесах, и под конец Оргов изящным жестом достал свой золотой гребень и протянул его Турину; сильно хмельной, молвил он юноше, когда тот не удостоил его вниманием:
- Что ж, раз не знаешь ты, зачем нужен гребень, поспеши обратно к своей матери, ибо она, может статься, научит тебя - разве что и впрямь женщины Хитлума так же неприглядны, как их сыновья, и столь же нечесаны.
Тут свирепая ярость, рожденная сердечной болью и этими словами о владычице Мавуин, внезапно вспыхнула в груди Турина, и он схватил тяжелый золотой кубок, что стоял подле, и, забыв о своей силе, со всей мочи швырнул его в зубы Оргову, молвив:
- Заткни немедля свой рот, глупец, и не пустословь боле!
Но лицо Оргова было разбито, он тяжко повалился назад, грянувшись головой о каменный пол и опрокинув на себя стол вместе со всей утварью, и боле не говорил он и не пустословил, ибо был мертв.
Тогда все поднялись в молчании, а Турин, глядя в ужасе на тело Оргова и на вино, обрызгавшее его руку, повернулся и ушел в ночь; иные из родичей Оргова наполовину вытащили оружие из ножен, но никто не нанес удара, ибо король не подал знака, но неотрывно смотрел на тело Оргова, и великое изумление застыло на лице его. Турин же омыл свои руки в потоке за дверьми и заплакал там, молвив:
(стр. 76)
- Не проклятие ли на мне, ведь все, что я делаю - дурно, и так все повернулось, что приходится мне бежать из дома моего приемного отца изгоем, пролившим кровь, и не видеть вновь лиц тех, кого люблю.
И в сердце своем не осмелился Турин возвратиться в Хитлум, чтобы не опечалить горько мать собственным позором или чтобы случаем не навлечь на родных гнева эльфов; посему он ушел прочь, и когда стали искать его, то нигде не могли найти.
Но искали Турина не со злом - хотя он о том не ведал - потому что Тинвэлинт, несмотря на свою печаль, простил Турину это недоброе дело, и в том большинство подданных были заодно с королем - ибо долгое время Турин держался мирно и отвечал учтивостью на недомыслие Оргова, хотя нередко бывал уязвлен его злыми словами, ведь сей эльф, будучи весьма завистлив, имел обыкновение отпускать колкости на его счет; и оттого ближние родичи Оргова принуждены были, страшась Тинвэлинта и приняв многие дары, согласиться с приговором.
Но несчастный Турин, мысля, что все против него и что сердце короля содеялось сердцем врага, ушел в самые дальние пределы лесного королевства. Там охотился он ради пропитания, будучи добрым лучником, хотя и не мог Турин тягаться в том с эльфами, ибо скорее во владении мечом он превосходил их. Собралось к нему несколько отчаянных голов, и среди них был Бэлэг-охотник, что когда-то спас в лесах Гумлина и Турина. Пережили эти двое, эльф Бэлэг и человек Турин, множество приключений - о коих ныне не рассказывают и коих не помнят, но о которых прежде много где пели. Со зверьем и гоблинами воевали они, а иногда странствовали в дальние края, неведомые эльфам. Молва о скрытных охотниках пограничья распространилась среди орков и эльфов, так что Тинвэлинт, верно, вскоре узнал бы о том, где искать Турина, если бы однажды весь отряд Турина не вступил в неравный бой с орками, которых было в три раза больше. Убили всех, кроме Турина и Бэлэга, что бежал раненый, а Турина схватили и связали, поскольку повелел Мэлько, дабы Турина привели к нему живым; ибо ведайте, что, обитая в чертогах Линвэ (7), над коими фэй Гвэдэлинг, королева, соткала покров волшебства, тайны и столь сильных чар, что приходят лишь из Валинора - откуда и вправду в некие давние времена королева принесла это умение, - Турин был сокрыт от взора Мэлько, и тот убоялся, как бы Турин не избег уготованной ему судьбы. Посему Мэлько вознамерился худо обойтись с Турином на глазах у Урина; но Урин воззвал к Валар Запада, ибо многое ведал о них
(стр. 77)
от эльдар Кора - гномов, с коими встречался, - и слова его дошли, никому неведомо как, до Манвэ Сулимо на высоты Таниквэтиль, Горы Мира. Однако в тяжкую беду попал Турин: немало горьких лиг тащили пленника безжалостные орки, что продвигались медленно, ибо шли они вдоль темных холмов к тем местам, где холмы эти становятся угрюмыми горами, вершины которых окутаны саваном черных испарений. Там зовутся они Ангородин, сиречь Железные Горы, ибо под корнями самых их северных твердынь лежит Ангбанд, Железные Преисподни, самое ужасное из всех обиталищ - и туда ныне направлялись орки, обремененные награбленным добром и совершенными злодеяниями.
Знайте же, что в те дни в Хитлуме и Запредельных Землях все еще жили на свободе дикие эльфы и нолдоли, что бежали с той давней битвы; и иные скитались, измученные, от места к месту, а другие обитали в тайных укрывищах - в пещерах или в лесных оплотах, однако Мэлько без устали разыскивал их и из всех своих рабов обращался с ними безжалостней всего, если брал в плен. Орки, драконы и злые фэй преследовали их, и жизнь их была полна горестей и забот, вот почему те, кто так и не нашел ни королевства Тинвэлинта, ни тайной твердыни короля града камня*, погибли или попали в рабство.
Встречались там и нолдоли, что под злыми чарами Мэлько бродили словно в страшном сне, творя дурное по его велению, ибо лежало на них заклятие бездонного ужаса, и чувствовали они, как жжет их издалека взор Мэлько. Но часто эти злополучные эльфы, рабы и свободные, слышали глас Улмо в потоках или у берега моря, где воды Сириона вливались в волны; ибо лишь Улмо из всех валар все еще думал о них с любовью, и замыслил он, как даже с малой их помощью положить конец злу Мэлько. Тогда, памятуя о блаженстве Валинора, иногда отбрасывали эльфы свой страх, творя добрые дела и способствуя людям и эльфам бороться против Железного Владыки.
Случилось так, что сердце Бэлэга, охотника из эльфов, подвигло его разыскать Турина, как только затянулись его собственные раны. То не заняло много дней, ибо Бэлэг владел искусством исцеления, и он с наивозможной быстротой отправился за орками - однако ему понадобилось все его следопытское умение, чтобы идти за ними, ибо шайка гоблинов Мэлько ходит бесшумно и ловко прячется. Вскоре очутился он за пределами известных ему земель, но ради любви к Турину поспешил Бэлэг дальше, и выказал тем самым мужество более великое, нежели у большинства
* Гондолин.
(стр. 78)
лесного народа, и, поистине, нет сейчас никого, кто мог бы постичь силу страха и муки, коими наполнил Мэлько сердца людей и эльфов в те безотрадные дни. Случилось так, что Бэлэг заблудился, застигнутый ночью в темном и опасном краю, где столь тесно росли исполинские сосны, что никто не мог найти там пути кроме гоблинов, чьи глаза проницали самый глубокий мрак, - но даже из них многие долго блуждали в тех местах; нолдоли называли их Таурфуин, Чаща Ночи. Сочтя, что безнадежно заплутал, Бэлэг лег, привалившись спиной к огромному дереву и внимая ветру, который шумел в высоких вершинах леса во многих фатомах над ним; стонущее дыхание ночи и скрип ветвей полны были скорби и предвестия беды, и сердце его преисполнилось усталости.
Внезапно Бэлэг заметил вдалеке, меж деревами, огонек, ровный и слабый, как от очень яркого светляка, но решив, что в таком месте неоткуда взяться светлякам, Бэлэг крадучись направился туда. Тех нолдоли, что трудились в земле и в прежнее время, в Валиноре, были искусны в работе с металлами и самоцветами, Мэлько ценил превыше всех своих рабов и не позволял им уходить далеко, а потому Бэлэг не знал, что у этих эльфов имелись маленькие светильни причудливого вида, из серебра и хрусталя, внутри которых горело негаснущее бледно-голубое пламя. Секрет этот знали среди эльфов лишь создатели самоцветов, не открыв его даже Мэлько, хотя много драгоценных камней и волшебных светочей были принуждены они сотворить для него.
С помощью этих светильников нолдоли странствовали по ночам и редко сбивались с пути, если прежде хоть раз ступали по нему. Так что, приблизившись, Бэлэг увидел одного из этих горных гномов, который спал, растянувшись на хвое под огромной сосной, а возле его головы мерцала голубая лампадка. Когда Бэлэг разбудил его, эльф вскочил в великом испуге и тоске, и Бэлэг узнал, что тот - беглец из рудников Мэлько по имени Флиндинг бо-Дуилин из древнего дома гномов. Вступив в беседу, Флиндинг весьма обрадовался разговору со свободным нолдо и немало поведал о своем побеге из самой дальней крепости рудников Мэлько; напоследок молвил он:
- Когда я мнил себя уже почти на воле, ночью я неожиданно для себя забрел на самую орочью стоянку. Они спали; при них было много добычи и тяжелых вьюков, и, думается, я разглядел много захваченных эльфов, а один из пленников лежал возле ствола, к которому его привязали весьма крепко, стонал и поносил Мэлько, взывая к именам Урина и Мавуин; и хотя тогда, чувствуя себя из-за долгого плена
(стр. 79)
малодушным, я бежал без оглядки, теперь я немало дивлюсь, ибо кто из рабов Ангбанда не знает об Урине Стойком, что единственный из людей бросает вызов Мэлько, прикованный на пытку к пику мук?
Тогда Бэлэг порывисто вскочил на ноги, воскликнув:
- Это Турин, приемный сын Тинвэлинта, тот, кого я ищу, родной сын Урина - но отведи меня к этой стоянке, о сын Дуилина, и вскоре он будет свободен!
Однако Флиндинг сильно устрашился, молвив:
- Говори тише, друг мой Бэлэг, ибо у орков кошачий слух, и хотя дневной переход лежит меж мной и той стоянкой - кто может быть уверен, что за ним не следят?
Однако же, выслушав рассказанную Бэлэгом историю Турина, Флиндинг, несмотря на свою боязнь, согласился отвести Бэлэга к стоянке, и задолго до того, как взошло в тот день солнце и слабые лучи его проникли в сей темный лес, эльфы тронулись в путь, ведомые пляшущим светом колеблющегося фонарика Флиндинга. Так получилось, что их с орками дороги пересеклись: орки двинулись дальше, но не в том направлении, которому долго следовали прежде, ибо ныне, боясь, что пленник сбежит, орки отправились туда, где, как знали они, деревья росли реже и где много лиг тянулась торная тропа. Посему вечером, еще не достигнув места, которое искал Флиндинг, эльфы услышали далеко в лесу крики и грубое пение, что мало-помалу приближались; едва эльфы спрятались, как рядом с ними прошел весь орочий отряд: иные из предводителей ехали верхом на небольших лошадях, к одной из которых Турина привязали за запястья, так что он должен был идти, или его безжалостно волокли. Тогда, после того как сумрак опустился на лес, Бэлэг и Флиндинг с опаской двинулись вслед за орками. Потом шайка остановилась на ночь, и эльфы таились вблизи, покуда не стихли все звуки, кроме стонов пленников. Тогда Флиндинг прикрыл свой светильник шкурой, и они подползли ближе, и вот, гоблины спали, ибо не было у них обыкновения поддерживать огонь или выставлять стражу на ночь: как на охрану полагались они на нескольких свирепых волков, что всегда сопровождали их шайки, как собаки - людей, но не спали во время ночлегов, и глаза их красными точками горели среди дерев. Флиндинг весьма устрашился, но Бэлэг велел ему следовать за ним, и эльфы прокрались там, где волки были дальше всего друг от друга. Как будто сопутствовала им удача валар: Турин лежал неподалеку, отдельно от остальных, и Бэлэг незаметно подобрался к нему и разрезал бы его узы, если бы не увидел, что нож его потерялся, пока он крался, а меч Бэлэга остался за пределами стойбища. Оттого, не осмелившись снова ползти туда и обратно,
(стр. 80)
попытались Бэлэг и Флиндинг, сильные телом мужи, унести до крайности измученного и крепко спящего Турина со стоянки. Попытка увенчалась успехом, и всегда считалось то великим деянием, и немногим удавалось подобное - миновать гоблинских волков-стражей и ограбить лагерь.
В чаще, не очень далеко от становища, они положили Турина, ибо не могли нести его дальше, поскольку был он человек и статью превосходил их (8); Бэлэг же достал свой меч, дабы сразу разрубить им узы. Рассек он сначала путы на запястьях и трудился над веревкой, связавшей лодыжки, но когда, промахнувшись в темноте, он глубоко ранил Турина в ногу, тот в страхе очнулся. Увидев во мраке склоненную над ним фигуру с мечом в руке и ощутив жгучую боль в ноге, Турин помыслил, что один из орков явился, дабы мучить или убить его - так часто они поступали, резали его ножами или кололи копьями; но теперь Турин, чувствуя, что руки его свободны, вскочил и внезапно из всей своей силы бросился на Бэлэга, который рухнул, и, еле живой, онемев, лежал на земле; а Турин тут же схватил меч и поразил им Бэлэга в горло прежде, чем Флиндинг понял, что приключилось. Тогда Турин отскочил назад и, выкрикивая проклятия гоблинам, велел им приблизиться, дабы убить его или отведать его меча, ибо помстилось Турину, будто он среди становища, и не думал он о побеге, а только о том, чтобы дорого продать свою жизнь. Напал бы он и на Флиндинга, но тот, отскочив назад, уронил свой светильник, так что покров его соскользнул и свет его засиял, и воскликнул Флиндинг на языке гномов, дабы Турин удержал свою руку и не убивал друзей - тогда Турин, услышав его речь, остановился, и, пока стоял, в сиянии светильника узрел он белое лицо Бэлэга, что лежал подле его ног с пронзенным горлом, и Турин застыл, словно окаменев. И таким взором глядел он на лицо Бэлэга, что Флиндинг долгое время не осмеливался прервать молчание. Поистине, не было у него охоты говорить, ибо ясно видел он при свете, какая судьба постигла Бэлэга, и горько стало у него на сердце. Наконец, однако, Флиндингу показалось, что орки встревожились - а так оно и случилось, ибо услышали они крики Турина; посему молвил эльф Турину:
- Орки идут за нами, бежим, - но Турин не отвечал, и Флиндинг встряхнул его, веля опамятоваться, а не то они погибнут, и Турин поступил, как сказано, но двигался словно во сне. И, склонившись, приподнял он Бэлэга и поцеловал его в губы.
Тогда Флиндинг насколько мог быстро повел Турина из тех мест, Турин же брел вслед за ним, и наконец до поры оторвались они от пре-
(стр. 81)
следователей и перевели дух. Так у Флиндинга появилось время поведать Турину все, что он знал, а также рассказать о своей встрече с Бэлэгом, и Турин дал волю потокам слез и плакал горько, ибо Бэлэг был его товарищем во многих делах; так постигла Турина третья из бед, и до конца своей жизни не избавился он от следа сей скорби; долго бродил он с Флиндингом, мало заботясь от том, куда идет, и, если бы не сей гном, вскоре бы снова попал он в плен или заблудился, ибо думал лишь о застывшем лице Бэлэга-охотника, что лежал в темной чащобе, убитый его рукой, покуда разрезал Бэлэг узы его, Турина, рабства.
Тогда волосы Турина тронула седина, несмотря на его невеликие годы. Долгое время, однако, Турин и нолдо странствовали вместе: благодаря волшебству светильника шли они ночью, таясь днем. И сокрылись они в холмах, и орки не сыскали их.
В горах над потоком, что струился, дабы напитать реку Сирион, были пещеры, и перед порогом их росла трава, а входы хитроумно скрывали деревья и волшебство, которое доселе хранили те эльфы, что жили там. Поистине, к тому времени место сие превратилось в укрепленное обиталище, и многие беглецы присоединялись к жившему там народу, и в пещерах снова возродились к жизни древние искусства и ремесла нолдоли, хотя в виде грубом и простом.
Там тайно ковали и изготовляли доброе оружие, даже создавали сверх того дивные творения, женщины снова пряли и ткали, а временами скрытно добывалось по соседству золото, посему глубоко в тех пещерах можно было при огне потаенных светильников узреть прекрасные сосуды и услышать, как поются негромко старые песни. Но обитатели пещер всегда бежали пред орками и никогда не вступали в бой - разве что принуждало их к тому невезение или могли они поймать орков в ловушку, чтобы все враги погибли и никто не ушел живым; так поступали эльфы для того, дабы сведения об их жилище не достигли Мэлько и тот не заподозрил, что в этих краях обретается много народу.
Об этом месте, однако, ведал нолдо Флиндинг, спутник Турина; по правде говоря, он жил здесь много прежде, пока орки не схватили его и он не попал в рабство. Туда Флиндинг ныне и направился, уверившись, что погоня отстала, однако шли они все же окольным путем, так что немало минуло времени, прежде чем достигли они тех краев; соглядатаи же и стражи родотлим (ибо так назывался сей народ) предупредили об их
(стр. 82)
приближении, и все, кто был за пределами своих жилищ, уходили с их пути. Затем родотлим затворили двери в надежде, что чужаки не найдут их пещер, ибо, страшась, не доверяли они незнакомцам, какого бы те ни были народа, - таковы были недобрые уроки сего грозного времени.
Когда же Флиндинг и Турин приблизились к самым устьям пещер, родотлим, видя, что эти двое знают дорогу к ним, сделали вылазку и, захватив их в плен, увлекли в свои каменные чертоги и привели к своему вождю, Ородрэту. В то время свободные нолдоли весьма опасались своих родичей, что отведали рабства, ибо, принужденные страхом, пытками и чарами, вершили те измену; так отмщены были злодеяния гномов в Копас Алквалунтэн (9): гном обратился против гнома, и прокляли нолдоли день, когда впервые вняли они обману Мэлько, и горько раскаивались в том, что покинули благословенное королевство Валинора.
Тем не менее, Ородрэт, выслушав историю Флиндинга и сочтя ее правдивой, рад был видеть Флиндинга среди своего народа, хотя муки неволи столь сильно изменили этого гнома, что немногие узнавали его; ради Флиндинга Ородрэт преклонил слух к рассказу Турина, и тот поведал о своих тяготах, назвав Урина своим родителем - а гномы еще не забыли этого имени. Тогда смягчилось сердце Ородрэта, и он предложил им жить с родотлим и хранить верность их вождю. Так поселился Турин вместе с Флиндингом бо-Дуилином у народа пещер и изрядно потрудился ему на пользу: убил много бродячих орков и свершил немало отважных деяний, защищая родотлим. В благодарность научили они Турина ранее неведомому, ибо глубоко в их неистовых сердцах горела память о Валиноре и мудрость их была превыше мудрости тех эльдар, что никогда не видели благословенных ликов богов.
Среди этого народа жила весьма прекрасная дева, звавшаяся Файливрин, отцом же ее был Галвэг; сей гном возлюбил Турина и немало помогал ему, и Турин часто сопровождал его в опасных походах и благих деяниях. О том немало рассказал Галвэг, сидя у своего очага, Турин же нередко трапезовал с ними, и тронул он сердце Файливрин. Немало дивилась дева мрачному и печальному виду Турина, размышляя над тем, какая кручина теснит его грудь: ибо ходил Турин нерадостный, удрученный смертью Бэлэга и своей в том виной, не дозволяя сердцу смягчиться, хотя и радовался Турин прелести Файливрин; но полагал он себя отщепенцем, над которым тяготеет злой рок.
(Стр.83)
Оттого Файливрин грустила и плакала втайне, сделавшись столь бледна, что все дивились белизне и нежности ее лица и яркому блеску глаз.
Наступило время, когда банды орков и злые твари Мэлько стали рыскать вблизи жилищ родотлим, и несмотря на добрые чары, что струились в реке под пещерами, мнилось, что недолго обиталищу сего народа оставаться тайным. Говорят, однако, что все то время, пока Турин жил в пещерах, его деяния среди родотлим были сокрыты от взора Мэлько и что это не Мэлько изводил родотлим - из-за Турина или почему-то еще, - но что умножение сих тварей и возросшие их могущество и свирепство принудили их двинуться в столь дальние края. Тем не менее, слепота и злосчастие, сотканные Мэлько прежде, не оставили Турина, как можно убедиться.
С каждым днем все более темнели челом вожди родотлим, и приходили к ним сны (10), повелевая восстать и отправиться быстро и тайно на поиски Тургона, если сие возможно, ибо от него могло еще придти спасение гномам. Ввечеру слышались в реке шепоты, и те среди родотлим, кто умел внимать сим голосам, на советах народа говорили о дурных предвестиях. Многими подвигами заслужил себе Турин место на тех советах и пренебрегал он чужими страхами, веруя в свою силу, ибо вседневно алкал он войны с тварями Мэлько, и корил он мужей сего народа, говоря:
- Внемлите! Есть у вас оружие мастерства превосходного, что по большей части не запятнано кровью врагов ваших. Вспомните о Битве Бесчисленных Слез и не забывайте о тех из вашего народа, что пали там, и мыслите не о бегстве, но о сопротивлении и битве.
Несмотря на мудрость наимудрейших, сии резкие слова смущали собравшихся, препятствуя уходу родотлим, и немало было отважных сердец, что узрели в этих речах надежду, печалясь при мысли покинуть места, где уже начали они устраивать себе мирное и благолепное жилище; Турин же просил Ородрэта о мече - он не носил меча после убийства Бэлэга и довольствовался тяжелой палицей. По слову Ородрэта сковали для него великий меч, и благодаря волшебству сотворили его на диво черным, лишь края лезвия ярко сияли, будучи остры, как может быть остра только сталь гномов. Был он тяжел, заключен в черные ножны и висел на траурно-черном поясе, и Турин назвал его Гуртолфин - Жезл Смерти; часто сей клинок прыгал к нему в руку по собственному желанию, и говорят, что временами изрекал меч Турину темные слова. С ним ныне ходил Турин в холмы и
(стр. 84)
убивал им без устали, так что Черный Меч родотлим вселял в орков страх, и надолго все злое бежало от пещер гномов. Отсюда имя, которое дали Турину гномы, прозвав его на своем наречии Мормагли или Мормакиль, ибо оба этих имени значат "черный меч".
Однако вместе с доблестью Турина росла и любовь, которую питала к нему Файливрин, и когда люди роптали против Турина в его отсутствие, она заступалась за него и неизменно стремилась сослужить ему службу. Турин же всегда обходился с Файливрин учтиво и любезно, говоря, что обрел в землях гномов милую сестрицу. Меж тем, из-за деяний Турина отвергли родотлим свой старый обычай, и об их обиталище знали теперь все и повсюду, да и Мэлько не остался в неведении; однако многие нолдоли стеклись к родотлим, умножив их силу, и Турин среди них был в великой чести. Настали дни великого счастья, и некоторое время люди, как и встарь, жили не прячась и могли без опаски уходить далеко от своих домов, а многие тщеславились спасением нолдоли, покуда Мэлько втайне копил великие орды. Их Мэлько нежданно выпустил на нолдоли, застав тех врасплох, и нолдоли, в страшной спешке собрав своих воителей, вышли против него. Но что же? Армия орков обрушилась на нолдоли, и волки, и орки верхом на волках; и был вместе с ними великий змей в чешуе полированной бронзы, что дышал смешанными огнем и дымом, имя же его было Глорунд (11). Все мужи родотлим либо погибли, либо попали в плен в той сече, ибо врагов было без числа: так произошло самое жестокое побоище со времени недоброй битвы Нинин-Удатриол*. Ородрэта тяжело ранили, и Турин вынес его из боя, когда еще сражение не кончилось, и с помощью Флиндинга, чьи раны были не столь серьезны (12), он принес Ородрэта в пещеры.
Там умер Ородрэт, упрекая Турина за то, что тот когда-то стоял против его мудрых советов, и сердце Турина страдало из-за гибели сего народа, вина за которую пала на него (13). Тогда, оставив покойного владыку Ородрэта, пошел Турин в жилище Галвэга к Файливрин, что горько рыдала, извещенная о смерти отца. Турин попытался утешить ее, и из-за сердечной боли, скорби по отцу и гибели ее народа упала она на грудь Турину и обняла его. Столь сильна была
* Внизу страницы рукописи написано:
"Ниэрильтасинва битва бессчетных слез
Глорунд Лаурундо или Ундолаурэ"
Позднее Глорунд и Лаурундо были исправлены на Глорунт и Лаурунто.
(стр. 85)
скорбь Турина, что в тот час помыслил он, будто любит Файливрин всем сердцем; но кроме одних их с Флиндингом оставалось лишь несколько престарелых служителей и умирающих, а орки, ограбив мертвых на поле боя, приблизились к ним.
Посему встал Турин перед дверьми с Гуртолфином в руке, а Флиндинг подле него; и орки напали на то место и разграбили его начисто, таща прочь всех, кто там таился, и все их добро, будь оно, спрятанное, великой или малой ценности. Но Турин не допускал их ко входу в жилище Галвэга, и немало орков полегло вкруг Турина, покуда отряд их лучников, стоя в отдалении, не выпустил в него тучу стрел. Ходил Турин в кольчуге, какие воители-гномы всегда любили и до сих пор носят, но она отвела не все злые жала, и был он уже тяжко ранен, когда Флиндинг пал, внезапно пораженный стрелой в глаз; и вскоре Турин тоже нашел бы свою смерть - и тогда судьба его была бы счастливее - если бы великий дракон, что явился на разграбление, не велел оркам оставить стрельбу; силой же своего дыхания оттеснил он Турина от дверей и магией своего взора связал его по рукам и ногам.
Сии драконы и змеи - пагубнейшие создания из сотворенных Мэлько, и самые неуклюжие, однако они же самые могущественные, за исключением одних только балрогов. Наделены они великим коварством и мудростью, посему издавна говорится среди людей, что кто бы ни попробовал сердце дракона, станет он понимать все языки богов и людей, птиц и зверей, а слух его уловит шепот валар и Мэлько, прежде неслышимый. Редкий герой совершал когда-либо деяние столь отважное, как убийство дракона, и никто даже из этих храбрецов не остался в живых, отведав драконьей крови, ибо она сходна с огненным ядом, что убивает всех, кроме лишь наделенных божественной силой. Как бы то ни было, эти подлые твари подобно своему владыке любят ложь и жаждут золота и драгоценностей, пылая великой алчностью, хотя нет им от того ни пользы, ни удовольствия.
Посему локэ (ибо так эльдар называют змеев Мэлько) дозволил оркам убить, кого они хотели, и собрать остальных в огромную скорбную толпу, состоявшую из жен, дев и малых детей, но всех великих сокровищ, что орки принесли из каменных чертогов и сложили сверкать на солнце перед входом, он домогался сам и воспретил оркам даже прикасаться к ним, и те не осмелились противиться дракону, да и не смогли бы, пожелай они того.
В том плачевном собрании стояла в ужасе Файливрин, простирая руки
(стр. 86)
к Турину, но его связали чары дракона, ибо во взгляде сей твари было подлое колдовство, как и у многих других его рода, и дракон словно обратил мышцы Турина в камень, удерживая своим взором взор Турина, так что воля его умерла, и не мог он шевельнуться по собственному желанию, хотя видел и слышал.
Тогда Глорунд своими издевками едва не довел Турина до безумия, говоря, что, дескать, бросил Турин свой меч и нет в нем мужества нанести удар, дабы защитить своих друзей - ныне клинок Турина лежал у стоп его, куда выскользнул из ослабевшей длани. Велика была мука сердца Турина, и орки насмехались над ним, а из пленников иные жестоко упрекали его. Даже когда орки погнали прочь толпу невольников и сердце Турина разбилось при виде этого зрелища, он все же не двинулся; и бледное лицо Файливрин исчезло вдали, и доносился до него ее плач: "О Турин Мормакиль, где твое сердце; о мой возлюбленный, для чего ты меня оставил?". Столь возросло страдание Турина, что даже чары змея не устояли пред ним: с громким криком схватил он меч, лежавший у его ног, и поразил бы им дракона, но змей дохнул на него смрадом и жаром, и Турин лишился чувств, мысля, что настала смерть.
Через долгое время - сколь именно долгое, сказание умалчивает - Турин пришел в себя: он лежал, глядя на солнце, а голова его покоилась на груде золота, оставленного грабителями. Тогда молвил дракон, что был совсем рядом:
- Не дивишься ли ты, для чего удержал я смерть от тебя, о Турин Мормакиль, коего прежде именовали храбрым?
Тогда вспомнил Турин все свои беды и все то зло, что пало на его голову, и рек:
- Не глумись надо мной, смрадный змей, ибо ты ведаешь, что желаю я умереть; и лишь оттого, мнится мне, ты не убил меня.
Дракон же, ответствуя ему, молвил:
- Знай же, о Турин, сын Урина, что злая судьба сплетена тебе и не сможешь ты освободиться от ее тенет, куда бы ни пошел. Да, поистине, не убил бы я тебя, ибо так спасся бы ты от прежестоких горестей и мучительной участи.
Тогда внезапно вскочил Турин на ноги и, избегая гибельного взора твари, воскликнул, воздев свой меч:
- Нет, никто с этого часа не станет звать меня Турином, если буду я жив. Се, нарекусь я новым именем - Турамбар!
Означает это имя "Победитель Рока", а на языке гномов звучит оно как Турумарт. С этими словами второй раз бросился он на дракона, мысля на самом деле принудить дракона убить его и так победить свою судьбу гибелью, но дракон, смеясь, молвил:
(стр. 87)
- Глупец ты! Захоти я, убил бы тебя уже давно, и могу совершить сие здесь и сейчас, а если не будет на то моей воли, не сможешь ты сражаться со мной бодрствующим, ибо мой взгляд вновь опутает тебя чарами, дабы застыл ты как каменный. Нет, убирайся прочь, о Турамбар, Победитель Рока! Буде пожелаешь преодолеть свой рок, то прежде должен ты его встретить.
Но Турамбар, исполнясь стыда и гнева, может статься, убил бы себя - столь велико было его помрачение, - хотя тогда не мог бы он надеяться, что когда-либо его дух покинет темный сумрак Мандоса или ступит на отрадные тропы Валинора; (14) но в горести своей воспомнил он о бледном лице Файливрин и склонил голову, ибо запало ему в сердце пойти обратно через все чащи по печальным следам сей девы даже в самые Ангаманди и в Железные Холмы. Верно, нашел бы Турамбар в этом безнадежном предприятии смерть легкую и быструю, а хотя бы и тяжкую, или, может статься, он спас бы Файливрин и изведал счастие, но не так было ему суждено оправдать новоизбранное имя, и дракон, читая его мысли, не дозволил ему столь легко избегнуть злого течения судьбы.
- Внемли мне, о сын Урина, - молвил он, - в сердце своем всегда был ты трусом, лживо тщеславясь пред всеми. Ты, верно, мыслишь, то храброе деяние - следовать за девой чуждого народа, мало заботясь о своих родичах, что претерпевают ныне ужасное? Ведай же: Мавуин, что любит тебя, долго в нетерпении ожидала твоего возвращения, зная, что уже некоторое время назад ты достиг зрелости. Но тщетно уповает она на твою помощь, не ведая, что сын ее - изгой, запятнанный кровью товарищей, осквернивший трапезу своего владыки. Дурно обращаются с ней люди, и помни, что те области Хитлума наводнили орки, посему живет она, страшась опасностей, и с ней - дочерь ее Ниэнори, сестра твоя.
Тогда возгорелись в Турамбаре скорбь и стыд, ибо ложь змея колола правдой, а из-за чар его взора Турамбар поверил всему сказанному. Посему прежнее желание снова узреть мать свою Мавуин и взглянуть на Ниэнори, которую он не видел с детства (15), вновь вспыхнуло в нем, и с сердцем, что разрывалось от скорби при вспоминании о судьбе Файливрин, обратил Турамбар свои стопы к горам, взыскуя Дор Ломин, и меч его лег в ножны. Правдиво сказано: "Ни за что не покидай своих друзей - и не верь тем, кто советует тебе так поступить", ибо из-за того, что бросил он Файливрин в беде - о чем ведал он сам, - пало величайшее зло на него самого и всех, кого он любил; и поистине, сердце его смутилось и колебалось, и ушел он из тех мест, чувствуя крайний стыд и усталость. Дракон же, втайне злорадствуя, возлег, свернувшись, на кладе, весть же о великом сокровище золотых сосудов
(стр. 88)
и необработанного золота, что покоилось у пещер над потоком, распространилась далеко вокруг; однако почивал подле клада великий змей и лелеял злые думы, размышляя, как насадить ему коварную ложь, дабы дала она побеги, произросла и принесла плоды - и струи дыма подымались из его ноздрей, покуда он спал.
Чрез долгое время, с великим трудом придя в Хисиломэ, нашел Турамбар место, где было жилище его матери, то самое, откуда его отправили ребенком, но что это? - дом стоит без крыши, а пашня вокруг заросла. Сердце его дрогнуло, но от живших неподалеку он узнал, что несколько лет тому назад, с наступлением лучших дней, владычица Мавуин перебралась в крупное и зажиточное поселение неподалеку, ибо та часть Хисиломэ была плодородна, и тамошние обитатели пахали землю, а многие имели отары овец и стада скотины, хотя по большей части в те мрачные дни после великой битвы люди, боясь селиться в обжитых местах, скитались по лесам, кормясь охотой или рыбной ловлей - таковы были племена, обитавшие у вод Асгона, откуда после явился Туор, сын Пэлэга.
Турамбар же, услышав такие слова, удивился и спросил людей, забредают ли в эти края орки или иной жестокий народ Мэлько, но собеседники качали головами, говоря, что никогда сии твари не заходят вглубь земли Хисиломэ (16).
- Если нужны тебе орки, - сказали ему, - ступай в горы, что окружают наш край, и там не придется тебе их долго искать. Едва ли может даже самый осторожный добраться сюда или уйти прочь, ибо стража их неусыпна и кишат они у каменных врат этой земли, чтобы Дети Людей жили в Земле Теней как в загоне; однако говорят, что есть на то воля Мэлько - дабы не тревожили они нас здесь. Но все же кажется нам, что ты явился издалека, и тому мы дивимся, ибо много минуло времени с той поры, как мог кто-то прийти этим путем из иных земель.
От того был Турамбар в недоумении, заподозрив обман в речах дракона, но, исполнившись надежды, отправился в то поселение и, когда вышел он к усадьбам, без труда узнал дорогу к дому своей матери. Немало озадачили людей его расспросы, и не без причины, те же, к кому обращался Турамбар, взирали на него с великим трепетом и изумлением и не хотели говорить с ним, ибо одет он был как странник по диким лесам, волосы его отросли, а на лице, измученном и осунувшемся от неутолимой скорби, свирепо горели из-под темных бровей темные глаза. Носил он ожерелье из чистого
(стр. 89)
золота и могучий меч на поясе, и немало дивился на него народ; а ежели кто осмеливался спросить его, он назывался Турамбаром, сыном усталого леса*, и то казалось людям еще страннее.
Пришел он к обиталищу Мавуин и вот, был это славный дом, но никто не жил в нем, сады заросли высокой травой, в коровнике не было скотины, а в конюшне - лошадей, и на пустынных пастбищах царила тишина. Лишь ласточки шумели и суетились под стропилами скатов крыши, как будто близилась осень, и Турамбар сел у резной двери и заплакал. Шедший мимо прохожий, направлявшийся в другое место, заметил его, ибо усадьба стояла возле дороги, и, приблизившись, спросил о причине печали. И Турамбар ответствовал, что горько сыну, много лет разлученному с родным домом, покинуть все, что дорого ему, и, бросив вызов опасностям наводненных орками гор, найти по возвращении опустелое жилье своих родичей.
- Нет, тут какая-то хитрость Мэлько, - отвечал прохожий, - ибо и вправду жила здесь владычица Мавуин, жена Урина, но вот уже два года, как она уехала неожиданно и втайне, и люди говорят, что она ищет своего пропавшего сына и что с ней ее дочь Ниэнори, но так ли это - мне неведомо. Однако, как и многим другим вокруг, ведомо мне иное, что я зову постыдным, ибо знай, что надзор над всем своим добром и землей Мавуин поручила Бродде, человеку, которому доверяла: он - владычествует над здешними местами с согласия людей и женат на родственнице Мавуин. Но вот давно нет ее, и он смешал хоть и малые стада ее и отары со своими, большими, и клеймит ее скотину своим тавром, однако дому и усадьбе Мавуин дал он впасть в разорение, и люди мнят в том зло, но ничего не делают, ибо власть Бродды весьма возросла.
Тогда Турамбар попросил показать ему тропу к жилью Бродды, и прохожий выполнил его пожелание, посему Турамбар, широко шагая, явился туда как раз к наступлению ночи, когда люди в доме сели за стол. Немало народу собралось там той ночью при свете факелов, но владычицы Айрин не было, ибо на пирах у Бродды пили слишком много, пели неистовые песни и часто затевали прямо в зале ссоры, а она такого не любила. Постучал Турамбар в ворота, сердце же его омрачилось и исполнилось великого гнева, ибо ожесточили его слова прохожего, сказанные у дверей его матери.
* Примечание в рукописи относительно этого имени гласит: "Турумарт го-Драутодаурос [изменено на бо-Драутодаврос] или Турамбар Руситаурион".
(Стр. 90)
Когда открыли ему на стук, и Турамбар вошел в зал, Бродда пригласил гостя сесть и велел поставить перед ним вина и еды, но Турамбар не пожелал ни пить, ни есть, так что косо люди посмотрели на угрюмость пришлеца и спросили, кто он таков. Тогда Турамбар, выступив на середину зала перед помостом, где сидел Бродда, произнес:
- Знайте же: я Турамбар, сын леса, - и люди смеялись над этими словами, глаза же Турамбара сверкнули гневом.
Тогда молвил Бродда в сомнении:
- Чего желаешь ты от меня, о сын дикого леса?
На это Турамбар ответил:
- Владыка Бродда, я пришел воздать тебе должное за управление чужим добром, - и молчание воцарилось там.
Однако Бродда рассмеялся, снова повторив:
- Но кто же ты?
Вслед за тем Турамбар вспрыгнул на помост и, прежде чем мог Бродда предвидеть, что случится, обнажил меч Гуртолфин и, схватив Бродду за волосы, отрубил ему голову чуть ли не напрочь, громко воскликнув:
- Так умирает богатей, что присовокупил вдовью малую толику к своему изобилию! Ведайте, не все мужи гибнут в диких лесах, и не я ли сын Урина, что, вернувшись к своим родичам, обретает лишь обобранное пустое жилье?!
Тогда поднялся в зале великий шум, и, поистине, хоть и не в себе был Турамбар, с избытком обремененный горестями, все же совершил он деяние жестокое и беззаконное. Тем не менее, иные не пожелали обнажить оружие, говоря, что вором был Бродда и умер как вор, но немало народу напали с мечами на Турамбара, и нелегко ему пришлось: он убил одного человека, и то был Орлин. Тогда в великом страхе вошла в залу Айрин долговолосая, и по ее слову мужчины перестали биться; но с великим ужасом узрела она, что совершилось, и Турамбар отвернулся прочь и не мог взглянуть на нее, ибо гнев его остыл, и охватили его тоска и усталость.
Но женщина, выслушав рассказ, молвила:
- Нет, не обо мне горюй, о сын Урина, а о себе самом: ибо господин мой был суровый владыка, властелин жестокий и неправедный, и люди могут немало сказать в твою защиту, но погляди: ты поразил Бродду за трапезой, будучи его гостем, и Орлина убил ты, родича своей матери; и какой же вынесу тебе приговор?
При этих словах иные смолчали, но многие вскричали "смерть", однако Айрин сказала, что это не совсем в согласии с законами тех мест:
- Ибо хотя Бродда убит неправедно, - молвила она, - но справедлив гнев убийцы, и Орлина также поразил он, защищаясь, хотя и было то в пиршественном зале. Но ныне, мыслю я, должно этому человеку спешно уйти прочь от нас и никогда не возвращаться в наши края, а в противном случае любой может убить его; теми же землями и добром, что принадлежали Урину, станет владеть род Бродды, если только
(стр. 91)
не вернутся из скитаний Мавуин и Ниэнори, но даже тогда не сможет Турин, сын Урина, унаследовать ни доли, ни части этого имущества.
Все, кроме Турамбара, сочли приговор справедливым и дивились беспристрастности Айрин, чей владыка лежал убитый, и не догадывались люди о том, сколь ужасна была ее жизнь с этим человеком; но Турамбар швырнул свой меч на пол и велел им умертвить его, но не пожелали люди того из-за слов Айрин, которую любили, Айрин же не допустила убийства из любви к Мавуин, надеясь, что обретут эти двое, мать и сын, друг друга в счастии, а приговор свой вынесла она, дабы утолить гнев людей и спасти Турина от смерти.
- Нет, - молвила она, - три дня даю я тебе, чтобы покинул ты эту землю, а посему ступай!
И Турамбар поднял свой меч и вытер его, сказав:
- Если б я был чист от его крови, - и вышел в ночь. В неразумии сердца своего полагал он, что навеки отрешен от Мавуин, своей матери, и мыслил, что никогда боле кто-либо из тех, кого он любил, не захочет и взглянуть на него. Жаждал он известий о матери своей и сестре и никого не мог расспросить, но побрел обратно за горы, зная только, что они, верно, все еще ищут его в лесах Запредельных Земель, и более ничего не ведал он о них долгое время.
О последующих скитаниях Турамбара ничего не рассказывают, разве то, что после многих странствий скорбь его притупилась, а сердце охладело - покуда, наконец, в краях весьма дальних, во многих переходах за рекой родотлим он не наткнулся на лесных охотников, людей. Иные из них были таны Урина или их сыны, что скитались без цели после Битвы Слез, и Турамбар вошел в их число и начал жизнь сызнова настолько хорошо, как только мог. Жилища тех людей находились в более приветливом лесном крае, в землях не столь далеко от Сириона, от травянистых холмов среднего течения сей реки. Сии стойкие люди не склонились пред Мэлько, и Турамбар был среди них в чести.
Ныне надлежит рассказать, что с Мавуин все обстояло совсем не так, как Фоалокэ поведал Турину, ибо доля ее изменилась к лучшему и жила она в мире, почитаемая людьми тех краев. Тем не менее, с ходом лет, не получая вестей о Турине, все сильнее кручинилась она по сыну, хотя Ниэнори выросла весьма пригожей и стройной девой. Когда Турин бежал из чертогов Тинвэлинта, ей было уже двенадцать (17) лет, и стала она высока и прекрасна.
Не говорится в сказании, сколько дней Турамбар прожил с
(стр. 92)
родотлим, но немало их было, и за это время Ниэнори ступила на порог зрелости, и часто вели они с матерью речи о сгинувшем Турине. В чертогах Тинвэлинта также жила память о Турине, ведь там все еще обитал Гумлин, ныне ветхий годами, что опекал Турина-отрока во время первого его путешествия в Запредельные Земли. Сделался Гумлин сед, и годы тяготили его, но горячо желал он снова увидеть народ людей и владычицу Мавуин, свою госпожу. О ту пору Гумлин узнал, что великое множество орочьих отрядов и иных свирепых тварей Мэлько покинули горы, которые весьма долго были непроходимы для людей и эльфов. Теперь на время все горы и тропы, что вели через них, очистились от зла Мэлько, ибо лелеял он тогда великий и ужасный замысел, а именно - разорение родотлим и, сверх того, многих иных поселений гномов, обнаруженных его соглядатаями (18), однако народ в тех краях на время вздохнул свободнее, хотя если бы ведали они обо всем, то, верно, не радовались бы.
Тогда престарелый Гумлин пал на колени пред Тинвэлинтом, моля, дабы тот позволил ему возвернуться домой и увидеться с госпожой, пока смерть не забрала его в чертоги Мандоса - если только владычица его не отправилась туда прежде. Тогда король (19) сказал "да" и дал Гумлину в дорогу двух провожатых, ибо тот, по причине преклонного возраста, нуждался в помощи; и эти трое, Гумлин и два лесных эльфа, совершили весьма тяжкое путешествие, ибо зима близилась к концу, а Гумлин ни за что не пожелал ждать весны.
Когда достигли путники тех мест Хисиломэ, где встарь обитала Мавуин и недалеко от которых она жила в то время, повалил сильный снег - как бывает часто в тех краях, хотя уже стояли дни ранней весны. Под снегопадом заблудился Гумлин, а его провожатые в поисках помощи случайно наткнулись на дом Мавуин, и, попросив ее о подмоге, обрели оную. Сопровождаемые слугами Мавуин, нашли они Гумлина, принесли в дом и, обогрев, вернули к жизни; придя же, наконец, в себя, тот узнал Мавуин и весьма обрадовался.
Когда же он несколько оправился, то поведал свою историю Мавуин, и когда повествовал Гумлин о юности и наидоблестнейших деяниях Турина, она ликовала, но велики были ее скорбь и уныние при вести об уходе его от Линвэ (20) и о том, как это совершилось. И покинув Гумлина, горько плакала она. Поистине, уже давно, с того времени, когда Турин, как знала Мавуин, достиг зрелости - буде он жив, - дивилась мать,
(стр. 93)
что не возвращается к ней сын, и часто сердце Мавуин наполнял ужас при мысли, что на обратном пути погиб Турин в горах; но горькой оказалась правда, и долгое время Мавуин была безутешна, и Ниэнори не могла успокоить ее.
По причине ненастной погоды провожатые, что привели Гумлина из королевства Тинвэлинта, остались жить в гостях у Мавуин до весны, с приходом которой умер Гумлин.
Тогда восстала Мавуин и, пойдя к нескольким вождям тех мест, просила их о помощи, поведав им о судьбе Турина со слов Гумлина. Но иные смеялись, сказав, что обманул ее лепет умирающего, а большинство молвили, что она обезумела от тоски и что лишь глупец мог посоветовать ей искать за горами человека, пропавшего уже много лет назад.
- И не дадим мы тебе, - добавляли они, - ни людей, ни коней для этих поисков, хотя и любим мы тебя, о Мавуин, жена Урина.
Тогда Мавуин покинула их в слезах, но не винила их, ибо мало надеялась она на свою мольбу и знала, что мудрость была в их словах. Однако, не в силах успокоиться, пришла она к эльфам-провожатым, что уже хлопотали, собираясь в путь под солнцем; и молвила она им "Отведите меня к вашему владыке". Эльфы хотели ее отговорить, сказав, что дорога их не та, чтобы женщине ходить по ней, однако Мавуин их не послушала, а вместо того попросила она свою подругу, которую звали Айрин Файглиндра* (длиннокосая) и которая была замужем за Броддой, владыкой того края, богатым и могущественным, чтобы он взял под свое покровительство Ниэнори и все добро Мавуин. На то согласился Бродда даже без усиленных просьб Айрин, и, узнав об этом, Мавуин собралась прощаться с дочерью; но в том она не преуспела, ибо встала Ниэнори пред матерью и молвила:
- Либо ты никуда не пойдешь, о Мавуин, матушка моя, либо мы отправимся вместе, - и ничто не могло поколебать ее. Тогда, наконец, и мать, и дочь изготовились для этого тяжелого странствия, и провожатые немало роптали на это. Однако случилось так, что за жестокой зимой последовала весьма теплая весна, и, несмотря на дурные предчувствия провожатых, все четверо перебрались через горы и совершили долгое свое путешествие, не претерпев иных зол, кроме голода и жажды.
Явившись тогда пред Тинвэлинтом, Мавуин поверглась ниц и плакала, моля о прощении для Турина, о сострадании к ней и Ниэнори и о помощи: но Тинвэлинт велел Мавуин подняться и сесть подле
* На полях написано Фириланда.
(стр. 94)
Гвэдэлинг, королевы его, молвив:
- Много лет тому назад простил я Турина, сына твоего, да, сразу после того, как он покинул эти чертоги, и предприняли мы долгие и утомительные поиски. И не мой приговор прогнал его прочь из этого королевства, но раскаяние и горечь увели твоего сына в глушь, где, думается мне, настигли его злые твари, а буде он еще жив, то пребывает, опасаюсь, в рабстве у орков.
Тогда снова заплакала Мавуин, заклиная короля помочь ей, ибо молвила она:
- Истинно, стану я странствовать, покуда не сотрутся стопы мои, если посчастливится мне в конце путешествия узреть лицо Турина, сына Урина, возлюбленного моего.
Но король ответил, что не ведает, где может сыскать она своего сына кроме как в Ангаманди, а туда не пошлет он никого из своих вассалов, хотя сердце его и исполнилось сострадания к горестям родных Урина. И впрямь говорил Тинвэлинт то, что почитал верным, и не хотел он увеличить скорбь Мавуин, но лишь только желал удержать ее от безрассудных и гибельных поисков, однако Мавуин, выслушав короля, не сказала более ни слова и, покинув Тинвэлинта, отправилась в леса, не дозволив никому остаться с ней, и одна Ниэнори сопровождала мать, куда бы та ни шла.
Народ Тинвэлинта взирал на обеих женщин с жалостью и сочувствием, тайно храня их и без ведома их оберегая ото всякого зла: так эти бродящие по лесам женщины привычны стали и милы многим эльфам, но горестное то было зрелище, и народ клял Мэлько и дела его, когда видел их. Так случилось, что через много лун Мавуин наткнулась на отряд бродячих гномов и, вступив в беседу с ними, услышала рассказ о родотлим и о житье Турина среди них - то, что знали сами эти гномы. Поведали они и о том, как воинства Мэлько и дракон Глорунд захватили обиталище родотлим, ибо сии деяния были еще новостью и молва о них распространилась далеко вокруг. Имени Турина гномы не знали, именуя его Мормакиль, неистовый человек, что бежал от лица Тинвэлинта и спасся затем из рук орков.
Тогда сердце Мавуин исполнилось надежды, и она задала им множество вопросов, но нолдоли отвечали, что не слышали, будто кто-то остался в живых после разграбления, кроме тех, кого угнали в Ангаманди, и тогда снова угасла надежда Мавуин. Но она, тем не менее, вернулась в чертоги короля и, поведав свой рассказ, попросила у него помощи против Фоалокэ. Подумала Мавуин: а вдруг Турин все еще томится в рабстве у дракона и у них получится как-то его освободить? Или же доблести людей короля достанет убить змея в отмщение за его злодейства,
(стр. 95)
а перед смертью он, быть может, скажет верные слова о судьбе Турина, если вправду нет его в пещерах родотлим. О великом кладе, что хранил дракон, Мавуин заботилась мало, но много рассказала о нем Тинвэлинту - со слов нолдоли. Скудны были богатства, коими владел народ Тинвэлинта, однако любили лесные эльфы дивные и прекрасные вещи, злато, сребро и самоцветы, как любят их все эльдар, но нолдоли - более прочих; да и король мыслил сходно, богатства же его были невелики, если не считать чудного Сильмариля, за который много королей отдали бы все свои полные до краев сокровищницы, если бы могли получить его.
Посему ответствовал Тинвэлинт:
- Ныне обретешь ты помощь, о Мавуин самая стойкая, и, прямо скажу тебе, не в надежде освободить Турина предоставлю я ее, ибо не вижу я в этой повести надежды, но, скорее, ее гибель. Но правда то, что нуждаюсь я в сокровище и жажду его, и, может статься, обрету его в этом предприятии: но половину добычи получишь ты, о Мавуин, в память об Урине и Турине или передашь его в опеку Ниэнори, своей дочери.
Тогда молвила Мавуин:
- Нет, дай мне только хижину дровосека и моего сына.
Тинвэлинт же ответил:
- Сего не могу я, ибо я лишь король диких эльфов, а не вала западных островов.
Тогда Тинвэлинт собрал отряд своих лучших воителей и охотников и открыл им свою волю, и оказалось, что имя Фоалокэ уже было им ведомо и немало нашлось тех, кто мог провести отряд в земли дракона, но имя это пугало самых отважных, а места, где жил змей, были обителью неизъяснимого ужаса. Бывшее поселение родотлим находилось не особенно далеко от королевства Тинвэлинта, хотя и не очень близко, однако король молвил Мавуин:
- Ныне оставайтесь вы с Ниэнори у меня, а мои воины отправятся на дракона, и обо всем, что сделают и узнают они в тех краях, они верно передадут нам.
И люди его сказали:
- Да, мы исполним волю твою, о Государь, - но страх стоял в их глазах.
Мавуин, видя это, молвила:
- Да, о Государь, пусть Ниэнори, дочерь моя, и впрямь останется у ног Королевы Гвэдэлинг, но я не забочусь, жить мне или умереть, и отправлюсь взглянуть на дракона и найти моего сына, - и Тинвэлинт рассмеялся, но Гвэдэлинг и Ниэнори, опасаясь, что Мавуин не шутит, горячо отговаривали ее. Она же была как адамант, боясь, что ее последняя надежда выручить Турина погибнет из-за страха воинов Тинвэлинта, и ничто не могло поколебать ее:
- От любви, ведаю я, - отвечала она, - идет все сказанное вами, но
(стр. 96)
дайте мне лучше коня, чтобы ехать, и, если пожелаете, острый нож - дабы умереть, если понадобится, и позвольте мне отправиться.
Слова эти повергли в изумление слышавших их эльфов, ибо поистине жены и дочери людей в те дни были отважны, и весьма долго длилась их юность, но казалось это эльфам безумием.
Еще большим безумием показалось им, когда Ниэнори, видя упорство своей матери, произнесла пред ними всеми:
- Тогда я тоже поеду; куда отправляется мать моя Мавуин, туда я, Ниэнори, дочь Урина, доберусь с еще меньшим трудом.
Но Гвэдэлинг сказала королю, дабы он не дозволил этого, ибо королева была фэй и, верно, смутно провидела, что может произойти.
Тогда прекратила Мавуин спорить и отправилась бы, покинув короля, в леса, если бы Ниэнори не уловила ее за одеяние и не остановила, и все принялись молить Мавуин, пока, наконец, не было решено, что король пошлет против Фоалокэ сильный отряд, с которым Ниэнори и Мавуин доедут до мест, где живет змей. Там надлежит им сыскать возвышенность, откуда они смогут смотреть на происходящее незамеченными и не подвергаясь опасности, пока воители будут подкрадываться к змею, чтобы убить его. Об этой возвышенности рассказал лесной житель, что часто наблюдал оттуда за обиталищем дракона. Наконец, изготовился отряд драконоубийц, и сели они на добрых коней, быстрых и крепконогих, хотя и немного их было у народа лесов. Нашлись кони и для Ниэнори и Мавуин, что ехали во главе отряда, и все немало дивились их посадке, ибо народ Урина и те люди, среди которых выросла Ниэнори, немало ездили верхом, и меж них и отрок, и юница садились на лошадь еще в нежных летах.
После многодневного путешествия всадники достигли мест, где прежде был дивный край: там бежала по каменистому руслу быстрая река, и один ее берег, высокий и крутой, порос деревьями, по другому, что был ровнее, тянулись более плодородные пологие возвышенности, а за высоким краем обрыва сразу начинались холмы. Взглянув туда, путники увидели, что на большое расстояние вокруг древних пещер родотлим местность стала бесплодной и подверглась порче, а деревья втоптаны в землю или сломаны. Черная степь протянулась к холмам, и на земле виднелись огромные следы, которые оставлял, пресмыкаясь, этот отвратительный змей.