Зимой, собираясь вечером в булочную во время сильного мороза, оделся потеплее - натянул полушубок из овчины, шапку-ушанку. Проходя у входа в казино "Ванда" мимо шикарного джипа, из которого вышла нарядно одетая пара - молодая женщина в вечернем платье в сопровождении высокого крепкого мужика, я неожиданно громко чихнул. Дама взвизгнула:
--
Ой, дед, - штоб ты сдох! - напугал до смерти!
--
А тебе, старушка, я желаю здоровья! - ответил я на хамство слегка выпившей молодухи.
--
Вовик! Дай ему в морду! Меня ещё никто так не оскорблял! - взвилась дама.
Молодой крепыш набычился, двинулся ко мне, сжав кулаки. Я не успел ничего сказать, как вдруг парень съёжился, резко повернулся к своей подруге и до меня донёсся его сдавленный шёпот:
--
Это муж Марии Григорьевны! - Они быстро, как школьники, юркнули в дверь казино, которую перед ними услужливо открыл солидный швейцар.
Отработав сорок лет в море, из них тридцать лет в должности капитана-директора на больших рыболовных траулерах, я уже привык, что о моей жене говорят: "Это жена капитана ..." Но в этом случае впервые получилось наоборот - наверное, бывшие выпускники 25-й школы, у которых моя жена была классным руководителем. С ними я, находясь в порту, часто ездил на море, в лес, даже с ночёвками на базах отдыха "Сосновый бор", "Лесное", "Заостровье", водил их в порт на корабли. Они и запомнили меня как мужа их классной руководительницы Марии Григорьевны.
Что бы ни говорили об учителях, как бы ни старались посмешнее изображать их в кинофильмах (как роль учительницы - так обязательно Лия Ахеджакова в дурацких нарядах), но в душе даже взрослого человека ничем не вытравить уважение к хорошим учителям.
Вечером 31 декабря мне понадобилось срочно съездить в Центральный гастроном на площадь Победы, так как все остальные магазины уже были закрыты. С покупками пошёл к трамваю. До Нового Года оставалось часа полтора, все трамваи были переполнены. Подошёл трамвай. С трудом, но все ожидавшие вошли. Мне едва удалось втиснуться в переднюю дверь "четвёрки". Водитель, после многократных уговоров, сумела закрыть двери трамвая. Все удовлетворённо притихли, но трамвай ещё не тронулся, ожидая зелёного светофора. В это время через стекло я увидел, что к передней двери подошла очень полная дама в нарядной меховой шляпе, в одной руке большая коробка с тортом, в другой - несколько пакетов с покупками:
- Будьте добры, откройте, пожалуйста! - громко раздался в тишине её вежливый голос.
- Щас! Тебя только тут и ждали! - рявкнула водитель трамвая, почему-то в микрофон.
На время празднования Дня Рыбака в Калининградском морском рыбном порту всегда объявляют день открытых дверей. Толпы народа с детьми идут в порт, на корабли. Особенно много приезжих, гостей города, которые раньше моря и близко не видели. Но и многие моряки ведут своих детей, внуков, чтобы показать им хоть немного ту тяжёлую романтику, в которую они в юности окунулись с головой и много лет не могут из неё выбраться в нормальную земную жизнь.
Однажды в такой праздник мне пришлось стоять на своём корабле в порту. С утра вахта подняла флаги расцвечивания, боцман заранее навёл идеальный порядок на всех палубах, в каютах. Матросы аккуратно заправили свои койки, убрали с переборок нескромные яркие картинки из заграничных журналов. Я заранее попросил шеф-повара пожарить тридцать килограммов окуня, оставленного для праздника после рейса в Северную Атлантику. К началу праздника в кают-компании был накрыт стол, где каждый из гостей после осмотра корабля с бака до кормы и от киля до клотика, мог попробовать на вкус морской деликатес. Гости постарше, скромно попробовав по маленькому кусочку, восхищались, благодарили нашего кока Нину Михайловну. Подростки, как правило, садились за стол и "заправлялись" основательно, а некоторые даже просили разрешения взять с собой кусочек вкуснятины - для младшего брата или для друга. По кораблю им разрешали ходить везде - по каютам, на капитанский мостик, в штурманскую рубку, в радиорубку, в машинное отделение. Многие подростки пытались залезать даже на мачты, чтобы с высоты посмотреть на порт и на город. Многие просили показать им трюм, румпельное отделение, шахту гидроакустических приборов, в которой ноги можно поставить непосредственно на днище и от воды вас будет отделять только 20-30 миллиметров стального корпуса. Единственным неудобством на кораблях в порту является то, что все санузлы закрыты на ключ и опечатаны - это строго контролируется инспекторами портнадзора.
После праздника, уезжая из порта на четвёртом автобусе, обратил внимание на моряка с моего корабля, который на судне водил своего пятилетнего сынишку. Этот непоседа вертелся и шумел в автобусе больше всех, норовил с ногами забраться на сидение. Отец пытался уговорить его сидеть тихо, не пачкать сидение обувью. Исчерпав все аргументы, он решил применить самый веский:
--
Вот приедем домой - всё расскажу бабушке! Будет порка!
--
А я расскажу бабушке, что ты заставил меня писать в умывальник на корабле и сам... - с угрюмым, обиженным видом начал малыш...
Отец быстро зажал рукой рот пацану, утащил трепыхающегося наследника в самый конец автобуса и выскочил на ближайшей остановке под хохот друзей, которые ехали с ним.
Перед выходом из порта Кальяо в район промысла в южную часть Тихого океана, ко мне на траулер пришёл начальник экспедиции со своим помощником, только что прилетевший из Калининграда через Москву с опозданием почти на неделю. Оформив все документы и получив разрешение портовых властей, мы подняли якорь и полным ходом пошли на юг. Переход ожидался спокойный, погода хорошая и вечером я пригласил Виктора Владимировича ко мне в каюту на чашку чая. Он подробно рассказал мне о причине задержки.
В Москве, как обычно перед вылетом в дальний район промысла, начальник экспедициидолжен был зайти в министерство рыбного хозяйства на беседу к одному из замов министра. Там пришлось задержаться - они с помощником еле успели в Шереметьево на самолёт. Лето, жара, оба в форменных кителях, вспотевшие, забежав в салон самолёта, обратили внимание, что много свободных мест. Наметив себе три свободных кресла, устремились к ним, чтобы сидеть свободно вдвоём, положив на среднее кресло свои портфели с документами. Но, опередив их на эти места сели двое негров. За ними через ряд были свободны ещё три кресла, которые они и заняли. Сразу сняли кители, положили их на среднее кресло на портфели, сняли с ног ботинки и тут же уснули. Стюардесса пыталась разбудить их, чтобы пристегнули ремни, но они проснулись только от толчка, когда самолёт ударился колёсами о бетон полосы в аэропорту Люксембурга, где делали промежуточную посадку. Началось торможение, но самолёт вдруг резко развернулся в сторону, сошёл с бетона, клюнул носом. Раздался жуткий треск, грохот. Двое негров, аккуратно пристёгнутые ремнями, вместе с креслами пропали в рваной дыре, образовавшейся в полу.
Нас обоих со страшной силой швырнуло вперёд - через все ряды кресел, через головы пассажиров долетели до бронированной двери в кабину пилотов. От удара чуть не потеряли сознание. Грохот, мощные удары по корпусу самолёта, треск рвущегося металла, крики людей. В иллюминатор увидели, что крыло самолёта ударило по водонапорной башне - как в замедленной киносъёмке башня упала, оторванное крыло пропало из поля зрения. Мимо иллюминатора замелькали стволы сосен. Самолёт, ломая деревья корпусом, громыхая, как телега по булыжной мостовой, наконец, остановился.
Из-под груды вещей, разного хлама послышались стоны, крики раненых и просто перепуганных людей. Дверь в кабину пилотов заклинило - оттуда слышны были громкие стуки чем-то тяжёлым. Старший стюард - молодой мужик с внешностью цивилизованной гориллы пытался открыть дверь наружного выхода, растрёпанная стюардесса пыталась изображать улыбку и уговаривать пассажиров, что ничего страшного не случилось и надо приготовиться покинуть салон самолёта через аварийный выход по надувным трапам. Наконец стюард-горилла с нашей помощью сумел открыть дверь наружу и выбросить надувной трап. Тут мы вспомнили о наших форменных кителях, ботинках и документах, которые остались в портфелях на среднем сидении. Но стюард, не обращая внимания на наши вопли, хватая нас за шиворот, как мелких щенков, вышвыривал одного за другим по надувному жёлобу с угрожающим рычанием:
--
Идиоты! Убегайте скорее и как можно дальше! Самолёт может взорваться!
Поднявшись на ноги на мокрой траве, мы действительно увидели, что из корпуса самолёта внизу выбиваются небольшие языки пламени. Самолёт остановился на самом краю какого-то оврага, кабина пилотов нависла над склоном, поросшим мелким кустарником. Из открытой двери по надувному жёлобу вылетали всё новые пассажиры, похожие больше на тюки ветоши, которые неустанно швырял гориллоподобный стюард. Тут нам стало действительно страшно. Забыв о наших вещах и документах, босиком мы рванули изо всех сил через редкие кустарники, мимо поломанных деревьев навстречу бегущим к нам от аэровокзала людям и завывающим пожарным машинам. Отбежав на приличное расстояние, я оглянулся и увидел цепочку людей, бегущих от горящего изуродованного самолёта. Видно было, как из кабины через выбитые стёкла вылезали пилоты и падали в овраг. Подбежавшие спасатели спрашивали каждого из нас, нужна ли нам помощь и указывали, в каком направлении следует бежать дальше. Подбегая к двери в аэровокзал, мы услышали сзади громкий взрыв и обернувшись, увидели огромный огненный шар на месте нашего самолёта - пропали наши документы и вещи...
У входа в аэровокзал меня окликнул на русском языке мужик в форме "Аэрофлота":
--
Прикройтесь чем-нибудь. Некрасиво входить в здание с голым брюхом.
Тут я впервые оглядел себя: босиком, вся одежда изорвана и торчит испачканный живот. Но меня словно прорвало:
--
Вы бы, сволочи, самолёты неисправные не выпускали на линию, а не замечания нам делали за внешний вид! У меня все документы и одежда, обувь остались там, а ты меня ещё в чём-то упрекаешь! - и таким отборным матом покрыл, каким раньше никогда в жизни не ругался.
Три дня нас продержали в госпитале, хотя мы оба чувствовали себя вполне нормально. Приходил посол СССР в Люксембурге, выслушал каждого из нас, поговорил минут двадцать, пообещал помощь. От него мы узнали, что в самолёте наших было всего четыре человека. Должны были лететь семьдесят спортсменов, но они опоздали и места остались свободными. Погибло шестнадцать человек - не успели выскочить из самолёта до взрыва. Да ещё повредил позвоночник командир самолёта, который выпрыгнул через выбитое окно кабины и неудачно упал спиной на какой-то пенёк. Кроме нас летели две русские женщины - научные работники на какой то симпозиум в Канаду. Они тоже не пострадали, если не считать того, что, пробегая между креслами к выходу, они обе упали и по ним пробежали ногами несколько человек.
Перед выпиской из госпиталя нам привезли по хорошей осенней куртке с капюшонами, так как была дождливая прохладная погода, из посольства привезли временные удостоверения личности и отправили самолётом в Москву. В "Шереметьево-2" нас встретили работники нашего министерства, поселили в гостиницу. За два дня сделали нам новые документы, выдали денег для приобретения одежды, обуви и снова отправили самолётом в Лиму. Домой в Калининград не отпустили даже на пару дней.
Хорошо, что мы не успели сесть на те места, которые вырвало вместе с шасси, когда самолёт сошёл с бетонки на мягкий грунт. Два негра, опередившие нас, - им не повезло.