в то время как остальные остаются тем же, чем были".
М. Павич ("Внутренняя сторона ветра").
"Люди движутся".
У. Найссер ("Познание и реальность").
Ола точно помнила, что когда-то давно всё было совсем по-другому. Какие-то слабые отголоски прошлого иногда просыпались в её памяти и проскальзывали мимо, теряясь во времени, и снова становились прошлым. А настоящее постоянно караулило рядом. Оно пряталось в закатах и восходах, непременно сменявших друг друга; в росе, стекавшей по шершавым листьям; сугробах, одеялом укрывавших корни зимой, в новых молодых побегах, вновь и вновь пробивающихся по весне, и в неистощимой тоске, которая никогда не оставляла её. Почему Ола стоит здесь совершенно одна? Почему рядом нет никого, на кого можно было бы опереться? кто мог бы приласкать? Может, за то, что когда-то сама отвергла его...
Раньше стан её был тонок и гибок, а сама Ола - молода. Теперь никто не согнёт столетнего древесного ствола, нет рук, способных охватить его и обнять. Раньше ладони её были покрыты мозолями от тяжёлой рукояти меча, а теперь на ветвях огромные выросты. Это новые боевые шрамы - люди обдирали кору и лечили собственные мозоли. Раньше тело было согреваемо настоящими холщёвыми одеждами, теперь девушки обрывали с неё листья, стыдливо изображая Еву. Раньше ветер трепал её золотистые волосы, когда Ола неслась на коне через поле битвы, прекрасная, но несущая смерть. Теперь он ломает жестокими порывами её ветви, срывая осенью листья. Раньше вокруг были братья-воины, они любили и оберегали. Теперь же рядом - ни единой души, похожей на неё. Все другие, все люди. Раньше Ола могла уходить, когда хотела и куда гнали меняющиеся и бушующие чувства, теперь она навсегда прикована к одному месту, а чувства... Чувство только одно - тоска...
Раньше Ола сама приходила к мужчинам: выбирала любого и он был у её ног. Теперь она годами ожидала хоть капельки пыльцы какого-нибудь далёкого великана, который соблаговолил бы тряхнуть веткой, чтобы потом маленькие частички жизни носились над миром по воле ветра. Однажды это всё-таки случилось. Что-то было в том дне, в том дожде, который облизывая её мелкие цветочки, оставил на них частицу чужой любви. Как же Ола была счастлива! Ола старалась как можно выше выкинуть оплодотворённое соцветие к солнцу, чтобы оно согрелось и ожило.
И оно ожило. Потом, прислушиваясь к своим ощущениям, Ола представляла, каким мог быть отец её плода, где он рос, какие люди были вокруг него, какую музыку он мог слышать. Ола давно не слышала музыки, которую когда-то любила. Раньше у неё был прекрасный сильный голос, звонкий, но протяжный, теперь - безмолвный шелест листвы.
Только что-то было не так. Пришла очень скоро осень, и не осталось листвы, которой можно было прикрыть запотевшую инеем ветвь. Однажды утром, когда стукнули уже вторые заморозки, Ола поняла, что ребёнка больше нет. Мечты рассеялись и стало всё равно, был ли тот инжир за морем, за горами или просто за лесом, слышал ли когда-нибудь музыку, был ли прежде человеком... А что такое человек? Все ли люди видят Тода перед смертью? Все ли становятся деревьями? Или только Ола за то, что когда-то сама отвергла человека, которого любила, которым была любима.
В тот вечер разыгралась удивительная гроза. Ветер рвал и метал. У-у-у! Как Ола ненавидела теперь ветер, это похотливое чудовище! Потом ливанул дождь. И вдруг, из-за стены воды вышла маленькая девочка, которая совсем устала и дрожала от холода, может быть, от страха. Ола попыталась вспомнить, что такое страх, что значит "бояться", но, как поняла, не часто испытывала это и в человеческом облике. Девочка посмотрела на верхушку дерева и что-то пробормотала себе под нос, а потом забралась в небольшую ямку между корней и уснула. А Ола, затаив дыхание, прислушивалась к стуку сердца, который эхом отзывался в её древесине. Как давно у неё не билось сердце! Раньше...
Но Ола не успела вспомнить, что было раньше, потому что молния ударила со всей силы прямо в её ствол. Боль пронзила всё тело. Сознание померкло и вернулась память, вся сразу и целиком, особенно смерть, особенно странные люди, вершившие суд. Какая-то гильдия, некто Тод... Что это? Предсмертный бред? Если да, то перед какой смертью: человеческой, из памяти, или настоящей, древесной. Ола почувствовала жгучую боль, жар по всему стволу. Верхние ветки загорелись, но вскоре их затушил дождь. Девочка спала, как ни в чём ни бывало и по стволу разносились звонкие удары сердца.
Лес был завален ветвями, когда первые лучи почти полуденного солнца упали на хвою. От земли шёл приятный пар, сладкий, зовущий в какие-то дали. Сквозь пар прорезались разрозненные плоскости света, деля мир на сотни параллелограммов. Всё вокруг звучало: капли, забытые здесь ливнем, падали удивительно громко, птицы, проснувшись, завели привычные переклички, а крылья бабочек шуршали, как листья старого инжира, под которым проснулась Оля. Девочка огляделась. Она была в какой-то ямке, укрытой корнями огромного дерева. Тут было холодно, но сухо. Трава с интересом заглядывала внутрь и светилась зеленью, пытаясь задержать свет, настойчиво намеревавшийся разбудить Олю.
Выбравшись, было легко и просто определить местоположение. "Ну конечно же! Я помню это дерево! Я бывала здесь сотню раз! Значит, вовсе я не заблудилась. Просто стемнело рано, из-за грозы". Девочка даже не кинула взгляда на обгоревшие ветви и широкую трещину в коре, а побрела прочь. На землю за её спиной упала капля молока из обломанного побега. Ола не хотела отпускать её, живую, движущуюся и свободную. Настоящий живой человек! Настоящее дитя! Жизнь, умеющая петь! Если бы только молоко Олы могло заменить человеческое! Да! Эта девчушка никогда не возьмёт в руки меча, но жена из неё выйдет... "Куда же ты!" - простонала в душе Ола и всей волей человеческой памяти ринулась за Олей. Больно ударило внизу, будто бы в голени что-то хрустнуло и сломалось. Но у Олы уже давно не было голеней. Весь ствол рухнул на землю, лишь слегка задев плечо девочки красивым пятипалым листом. Девочка обернулась, испугалась и заплакала, убежала в лес.
Ола жила ещё долго. Инжиры живут вечно, если, конечно, не вспомнят, что они тоже люди. Древесина гнила очень медленно. Похоже это было на лёгкий зуд, а потом онемение, этакий древесный паралич. Сердцевина выживала упорно. В последние дни жизни Оле показалось, что она слышит лёгкие и медленные удары сердца. Но это была лишь её настоящая древесная смерть...