Аннотация: Лучше всех знает, что такое добро тот, кто испытал зло.
He knows best what good is that has enolured evil.*(англ.)
Pli bona Ciuj koni kio estas bono, tiu, kiu ekkoni malbono.*(эсп.)
________________________________________
*Лучше всех знает, что такое добро тот, кто испытал зло.
Зло клубилось вокруг меня. Теперь то, что я многие десятилетия гордо отвергал, нравилось мне всё сильней и сильней. Я даже почти любил его. Но что бы обладать им, нужно сжечь эмоции, оставив разум и потому, его сгустки то и дело выпускали ко мне красные острые искры. Они жгли меня, пронзали словно иглы, ощущая во мне прежнее пристанище Света. Но во мне больше не осталось ничего, что называлось ранее святым, что так нежно и трепетно оберегается Верхним Миром. Свет сам отрёкся от меня. Он покинул меня, когда я хоть немного отступился от их пути. И, когда словно перегоревшая лампочка, гаснет Свет, приходит Тьма. Великое и вездесущее Зло, которое не нужно оберегать, оно обладает собственной силой и способно защитить себя само, или найти защитников.
Оно долго не хотело принимать меня. Первое время я был пламенем свечи, взятым из костра, я всё так же оставался частицей Света с отрезанными крыльями, и, чтобы стать частью великого Мрака я должен был сгореть и стать углём... Чёрным и очерняющим всё вокруг: руки, лица, мысли, мечты, поступки... Меня не приняли, когда я пришёл первый раз с кровавыми обрубками позади спины, меня не приняли во второй раз, когда я пришёл с затянувшимися ранами, меня не приняли в третий раз, когда я пришёл со злобой, меня не приняли в четвёртый раз, когда я принёс кровавую жертву, меня не приняли в пятый раз, когда я пришёл с отчаяньем. Я отрёкся от всего, я остыл и вконец окаменел. Я стал обжигающе холодным, словно ледники гор, я стал твёрже алмазов, я стал расчётливей науки, я верил только себе, тогда же исчезли шрамы на моей спине - последние отметины присутствия во мне Света... И именно тогда ко мне пришла Тьма сама, она приняла меня...
Не принимая меня она, ждала, когда я стану таким, каким она хочет и лишь тогда даровала мне Зло. Настолько много, что я и не ожидал. Оно окружает меня таким плотным кольцом, что никто и не может разглядеть моей сущности, я могу создать себе любую личину, спрятаться за любую маску... И теперь мне кажется, что я теряюсь в нём. Я слишком часто стал слышать чужие мысли, я, словно губка впитываю злые умыслы и деяния, я расту за счёт увеличения массы Зла, но одновременно сокращаю свою сущность. Я, как и многие другие - слуга Тьмы. У Света же я был частицей, крупицей огромного потока Света. Но меня не радует и не огорчает ни один, ни другой факт. Я пуст для чувств и эмоций, для них я каменная стена, что не пропускает ни в себя, ни через себя ничто живое или мёртвое. Я стена, которая лишь изредка, словно мхом, обрастает воспоминаниями. Я стараюсь не думать о прошлом. Сквозь него пробивается слишком яркий свет, бичующий тьму и я физически ощущаю боль Зла. Я сам стал Злом и моё имя отныне Зорн.
***Я живу среди людей, я живу для людей, для их погружения во Тьму. То, чем я занимаюсь кто-то бы назвал просто небольшими пакостями или низчайшей подлостью. Но это не так. Кто-то бы назвал злом ураганы, наводнения и простые бедствия, забирающие жизни людей, злом, но в этом нет ни единой капли истинного Зла. По сути, это Свет. Эти события рождают сочувствие, понимание, всеобщие благородные порывы на помощь пострадавшим. Это соединяет людей. Это Свет. Тьма, роет туннели, по которым она просачивается, медленно или быстро, но точно и с упорством. Тьма действует незаметно, в том ее сила и мастерство - это злые помыслы, низкие мечты, зависть, ревность и даже безответная любовь с разбитыми сердцами и раскрошившимися душами. По сути дела, мелочи - это и есть самое главное в существовании. Эти мелочи, и только они, рождают настоящую Тьму, которой уже никто не в силах противостоять - воровство, убийство, бесцельное истребление, жестокость. Я словно садовник Тьмы, я бросаю в толпу семя Зла, я взращиваю и ухаживаю за ростками, я приношу собранные плоды ей в жертву. Она требует новых. И я готов ей их предоставить. Я живу, разбивая сердца, оскверняя помыслы и зачерняя души, я даю некоторым всё, чтобы другим не досталось ничего. Я живу ради мести Свету, который не простил мне ошибки, я живу ради службы Тьме, которая прощает всё, кроме связи со Светом.
Стражи Света, сосланные с Верхов в человеческий, Средний, мир долго в нём не живут. Они либо опускаются на самый Низ, либо погибают. И последний вариант случается гораздо чаще первого - Тьма теперь брезгует вбирать в себя "падаль". А в Среднем мире, изнеженным телам и идеализированным умам бывших Стражей, а ныне простых смертных, не прижиться, их затопчет толпа, их примнёт упавший с ветки лист. В последнее время Изгнанных стало слишком много в Среднем мире. Я часто вижу в толпе сгорбленные спины с запекшимися ранами там, где у Стражей должны быть крылья. Нет реликвии для них священней, чем их крылья. Тьма не даёт своим слугам крыльев, только цепкие когти, рвущие любой металл, любую материю, даже такую нематериальную как душу. Я вижу их слишком много. Изгнанники ходят по крышам домов, пытаясь вернуться наверх, но оступаясь падают. Ещё в полёте они пытаются расправить несуществующие крылья, но изливающийся с неба Свет смотрит на них равнодушным потоком. Они истекают в ваннах кровью, пытаясь выпустить металлом из вен позор, который, на самом деле покрывает их снаружи, не пропуская внутренний свет... Видя их я вспоминаю свое падение Сверху. Тогда я чувствую жалость и Злу, так милостиво согласившемуся принять меня, это не нравится, оно причиняет мне боль. Но, скорее это боль вызванная Светом, который порой пытается прорваться через мой панцирь отрешённости и равнодушия.
Недавно я видел очень занятного Изгнанника. Они все по-своему занятны, но этот почему-то сразу привлёк моё внимание. Он стоял ко мне спиной. С его лопаток плетьми свисали мышцы и налипшие на них остатками белых, а ныне кровавых, перьев, бывшими когда-то огромными упругими крыльями. Это были именно не рубцы, оставляемые и прижигаемые ритуальным мечом, а клочья крыльев, их безобразные остатки, придававшие маленькой измученной фигурке Изгнанника ещё более жалостливый вид. Значит ему не отрезали крылья, перед этим зачитав его провинность с произносимыми в конце искренними извинениями. Крылья просто оторвали. Без суда и извинений. Внезапно я даже представил его, испуганно вжавшего голову в плечи, и сильную огромную руку, окутанную сиянием. Она протянулась к его крыльям и схватила за большие маховые перья. Сильный рывок, беспомощный крик. Ритуал совершён, капли почерневшей крови стекают с остатков крыльев. Я не дал пробраться к себе жалости, оттолкнув ее простым равнодушным любопытством. Почему? Почему с ним так? Отчаянно твердил я, расталкивая на бегу толпу, наступая кому-то на ноги, пытаясь догнать исчезающую из поля зрения сгорбленную спину Изгнанника. Я настиг его быстрее, чем ожидал и, когда я загородил ему дорогу, он в начале не заметил меня, подняв на меня глаза только тогда, когда уткнулся мне головой в грудь. В растерянном молчании я разглядывал его лицо. Это был еще совсем мальчишка, по меркам Среднего мира. Русая чёлка падала на лоб, не скрывая изогнутых в страдании бровей, серые глаза, как и у всех детей казались большими. Он смотрел на меня непонимающе отрешённым взглядом, не сделав ни одной попытки задать мне вопрос, потребовать объяснений.
"Пошли со мной", - сказал я, протягивая ему руку и он, смотря мне в глаза уже с щенячьей верностью, подал мне свою холёную мягкую ладошку. Судя по его безропотности, жизнь в Среднем мире не успела еще наставить ему ловушек и загнать в угол. Глупый ребёнок, он неотступно следовал за мной даже не зная, куда я его веду. Впрочем я и сам не знал что я с ним буду делать. Самое сложное на службе у Тьмы было обманывать саму наивность. Я никогда этого не делал и не хотел делать этого сейчас. Мысли, выбившись из прежнего, закованного в камень русла, плескались по всему сознанию, будоража не только воспоминания, но и чувства, которые были сейчас так слабы, но Зло уже чувствовало их. Я ощущал мучительно долгие и болезненные сокращения в груди. Тьма не любит, когда ее предают или на что-то меняют, даже на самый короткий миг. Мне казалось, что у меня в ладони разъедающий плоть огонь, а не рука Изгнанника. Он был Изгнанник, но только снаружи, под коркой был всё тот же лучистый, жгучий свет.
"Прекрати!" - крикнул я на него и резко отдёрнул свою руку. Мальчишка стоял в недоумении. Я не считал себя обязанным что-то ему объяснять и потому просто зашагал прочь. Но то ли он не чувствовал во мне Зла, то ли, не столь решительны были мои шаги, он побежал за мной то и дело коротко всхлипывая. Он бежал за мной ничего не говоря, даже не прося меня остановиться, Наверно я, не заметив, как обычно принял одну из личин. Я остановился. Шаги за спиной стихли и кто-то нерешительно взял меня за руку.
"Пойдём?" - сказал Изгнанник больше утвердительно, чем вопросительно.
Я наклонился, оперевшись ладонями о свои колени, чтобы моё лицо оказалось на уровне его лица. Теперь мне казалось, что ему не меньше двадцати. Возраст - самая неопределённая единица для света, он зависел только от чистоты помыслов Стража.
"Ты меня не боишься? - спросил я, и он отрицательно мотнул головой. - Разве ты не чувствуешь, что во мне, кому я служу?
"Мне некуда идти, ты единственный, кто взял меня с собой, кому я оказался нужен. Я чувствую в тебе Зло, но и во мне не будет больше Света, он отказался от меня, но я бы хотел..." - он замолчал, глядя мне в глаза.
"... вернуться", - закончил я. Когда-то эта фраза была и моей.
"Если ты знаешь, чей я слуга, то ты можешь предположить, что я с тобой сделаю", - хмыкнул я, но больше для того, чтобы обмануть Зло в себе, чтобы оно не распознало истину и не причинило мне новой боли.
Изгнанник взглянул на меня глазами, в которых читался плохо скрываемый испуг.
"Можно я просто буду рядом?" - спросил он, как-то опасливо от меня отстраняясь.
"Глупый мальчишка! - наверно мои губы искривились в язвительной усмешке, потому как он нервно моргнул, словно ожидал от меня какого-то удара. - Подумай о себе, стань простым смертным, раз ты уж спустился к ним..."
Мне хотелось тогда сказать что-то ещё, но в груди мучительно больно закололо - наверно Тьма почувствовала во мне движение того, что раньше было недвижимее самогО сковывающего ужаса, а теперь выпустило цепкие отростки. Я чувствовал, как за мою монолитную душу пытались уцепиться чувства, но с каждой новой их попыткой я всё яростней сдергивал их. И тогда они затихли. Наверно они ненадолго отступили, потому как боль в груди прекратилась, уступая место холодному спокойствию. Я шагал от изгнанника прочь настолько быстро, что он не смог бы меня догнать. Хотя, возможно он и не пытался - холод успокоивший меня, в тот момент излучался каждой клеткой моего тела, замораживая всё, что было вокруг, даже толпа, бешено снующая теперь еле двигалась, словно в киселе воздуха...
***Я вернулся домой только глубокой ночью. Я долго плутал дворами прежде чем смог отыскать свой дом, такого со мной раньше не бывало. Я ворвался в квартиру не открывая двери, просто пройдя через нее и, не снимая обуви рухнул на диван. Проклятый мальчишка! Он смог что-то разбудить во мне. То, что казалось мне, давно мертво... Но всё равно странно, отчего ему оторвали крылья... Плохо, что я не спросил этого у него самого. Теперь, чтобы удовлетворить своё любопытство придётся приносить жертву. В человеческом мире аналогично - за всё нужно платить или расплачиваться, иначе, оставшись в долгу, Судьба расплатится с тобой. Но у меня нет желания жертвовать собой и потому я внесу более несущественную для меня плату. Я нехотя поднялся с дивана и, недолго поразмыслив, где в такой час можно достать человеческую кровь, вышел на лестничную площадку. Там был полумрак - единственная целая лампочка на весь подъезд, светила этажом ниже. Я не знал соседей, с прошлой квартиры мне пришлось съехать - почти весь подъезд словно подкосила странная череда смертей... Да, признаю, я слишком много их использовал в качестве жертв, слишком много, это стало бросаться в глаза. Если я сейчас лишусь одного из соседей, никто не заметит такой незначительной потери.
Я постучал в дверь напротив. Мне долго не открывали и я постучал громче. За дверью раздавались шаги - кто-то шлёпал босыми ногами по линолеуму, скорее всего это была женщина. Темное стёклышко глазка осветилось и вновь померкло - меня разглядывали.
"Кто это?" - спросил женский сонный голос. На слух я мог сказать, что ей около сорока лет и, по плохо скрываемому волнению, скорее всего она живёт одна. И, чтобы получить больше информации, я коснулся раскрытой ладонью двери, которой, с обратной стороны касалась и моя соседка. В тот же момент я испытал уже привычное чувство, когда я мысленно оказываюсь там, где я не нахожусь. Я всё так же стоял на площадке, но и одновременно был в чужой квартире, в освещённом ночником коридоре. К двери нерешительно приникла немолодая женщина, растрёпанная, в старом выцветшем халате. Приятно познакомиться с новыми соседями. Наверно мне было бы жаль так быстро проститься, только встретившись... Теперь я знал о ней много. Я смог прочитать по ее лицу большую часть ее жизни и характера. Вчера она виделась со своим сыном. Он огорчил ее. Он требует, чтобы она оставила его в покое, а она всего лишь хочет, чтобы он был счастлив... Так бывает всегда. Желая добра, люди причиняют зло или заставляют причинить себе зло. Всё, что я увидел длилось мгновение, но мне хватило и его, чтобы узнать, какую личину принять на этот раз.
"Это я", - сказал я не своим, юношеским, ломающимся голосом. За дверью послышалось возбуждённое движение - замки отпирались, щеколды отодвигались, цепочки снимались - ведь пришёл ее сын. Дверь открылась на пороге была именно та женщина, что я видел мгновение назад.
"Здравствуй, мама." - Сказал я, перешагивая через порог.
"Пришёл, пришёл!" - торопливо шептала женщина, снимая с меня куртку.
"Я пришёл за тобой" - ее руки сильнее сжали мой рукав, теперь это был голос не ее сына. Это был чужой голос, чужое лицо, чужой человек... Я закрыл за собой дверь, неторопливо повернулся к застывшей в недоумении женщине. Я заглянул в ее глаза, я наклонился так близко, что увидел в ее глазах отражение своих, абсолютно чёрных глаз. Она молчала, скованная в начале страхом, а потом и отсутствием всяческих мыслей в ее голове... Тело женщины обмякло и стало медленно оседать на пол. Я не стал ее поддерживать, по сути мне нужна была только ее кровь, а не оболочка. Я присел рядом с лежащим на полу телом и достал из-под рубашки, свисающую с цепочки, заточенную остроконечную пластину. Одним взмахом вскрыл сонную артерию и, обмакнув в льющуюся кровь палец, начертал с четырёх сторон от тела несколько рун. Кровь всё лилась из шеи. Она смыла одну из рун и пришлось начертить ее снова. Когда всё было готово и кровь лилась уже не таким сильным потоком, я поднялся на ноги. Напротив меня висело большое зеркало. Невольно я задержал на нем взгляд. Я видел себя и не узнавал - сутулая фигура, перепачканная чужой кровью, нависала над недвижимым побелевшим телом. Чёрные волосы, а ведь когда -то они были русыми, прядями падали на лицо, закрывая глаза. Но сейчас меньше всего хотел смотреть в свои глаза - питаться собственным злом, всё равно, что за ужином съесть свою же руку. Я бы, наверно, долго ещё сравнивал себя настоящего и себя из прошлого, но мысль, что кровь может высохнуть и руны придётся чертить снова, вернула меня к действительности.
Вспомнить несколько нужных слов на древнелатинском, не составило для меня труда. Обычно на память действуют чувства, эмоции. Страх, боль, жалость, радость, растерянность, ужас. Мне они отныне были не ведомы, мои знания были разложены в идеальном порядке в моей голове и только иногда воспоминания не хотели занимать своего предназначенного места в самом дальнем ящике.
Как только слова сорвались с моих губ вокруг меня воцарилась полнейшая тишина - не было слышно ничего - гудения машин, урчания холодильника на кухне, хода маленького синего будильника в коридоре. Я знал, что последует дальше. И это произошло. Беспросветная тьма окружила меня со всех сторон, в чёрной бездне я различал только белое тело принесённой жертвы, запёкшуюся на ней кровь и поблёскивающую в моей руке заточенную пластину, которую я уже успел вытереть. Теперь оставалось недолго ждать, оно скоро появится, то, которое знает все Чёрные дела и мысли, произошедшие с самого начала, самого появления Света и Тьмы. Мне оставалось лишь представить себе то, о чём я хочу узнать. Мгновенно перед моим мысленным взглядом появилась ссутуленная спина Изгнанника с оторванными крыльями. Картинка на миг погрузилась во мрак, и потом вновь возникла, но уже многим изменившись. Теперь я видел того же Изгнанника, но пока еще Светлого Стража с огромными белыми крыльями. Они были широко расправлены и объяты ровным свечением, что всегда окружает Стражей. Мальчишка жался к стене, пряча что-то за полным размахом крыльев. Сверху к нему ежесекундно спускались другие Стражи и, пока их не стало ровно двенадцать остальные были недвижимы и лишь глядели на него с нескрываемым гневом в глазах.
"Ты защитил Зло, - сказал один из стражей, когда все наконец собрались. - Отдай нам то, что ты прячешь, то, что ты защищаешь и мы не причиним тебе боли".
"Это не Зло. Он не знает что такое зло, он ничего еще не знает, - голос Изгнанника дрожал, предчувствуя неизбежность своей участи. - Оставьте его мне..."
Страж резко прервал его:
"Нет места чувствам, когда речь идёт о долге!"
Изгнанник вскинул на него озлобленные глаза, чем-то похожие в тот момент и на мои.
"Только Зло не знает чувств и не признает ничего!" - крикнул он с яростью.
"Да, в этом они соприкасаются, но лишь для того, чтобы показать свою различность - Зло не знает долга, ведая лишь о предательстве, - голос Стража вновь звучал холодно и бесстрастно. - Сейчас не имеет значения родство и братство..."
Крылья изгнанника, кого-то заслонявшие, дрогнули и опустились. Из-за его спины на Стражей испуганно взирал мальчишка, удивительно похожий на самого Изгнанника, только пожалуй его напряжённая фигура не излучала свет, как это происходило с его защитником.
Несколько стражей шагнули навстречу мальчишке, явно не намереваясь с ним церемониться и проводить долгие проповеди на тему Добра и Зла.
"Не отдавай меня, "- испуганно шептал Мальчишка прячась за спиной Изгнанника, на что тот только опустил голову, взирая на всё из под нависшей чёлки.
"Пожалуйста! Я ничего не сделал!" - это была очевидная ложь, но жалостливость с которой это было произнесено, возымело на Изгнанника огромную силу. Когда Стражники были всего в паре шагов от них, он, резко развернулся к ним спиной и сомкнул на мальчишке крылья, словно облачая его в надёжный сияющий кокон. Стражи в замешательстве остановились.
"Декунг, отдай его нам", - с непоколебимой твёрдостью велел один из них.
Изгнанник только мотнул головой и закрыл глаза, словно пытаясь восстановить внутреннее равновесие - губы его дрожали.
Страж что-то произнёс на забытом теперь мною языке и все они суровые и излучающие яркий свет собрались вокруг Декунга в плотное кольцо. Они закрыли глаза и сияние, исходящее от них усилилось, притянулось к крыльям Изгнанника. Стражи запели на забытом языке и их голоса, набирая силу устремлялись в одну точку - отчего тело окружённого изредка подрагивало, чуть вздымались маленькие перья на его сомкнутых крыльях, за которыми был скрыт мальчишка. Внезапно, голоса их, в едином порыве слились на самой высокой ноте, Стражи смолкли, но их голоса всё нарастали, образовывая луч света над крыльями Изгнанника. Секунда, и этот свет обрушился, проникнув внутрь пернатого кокона. В начале ничего не происходило, но лишь для того, чтобы потом, внезапно перья его дрогнули и разлетелись, разрывая крылья на части, из под перьев, там где находился спрятанный мальчишка, на пол просыпалась горсть пепла... Либо боль, достигла чувств Декунга, либо жалость при потере того мальчишки пронзила Изгнанника сильнее всяческой боли, но он только теперь отрывисто вскрикнул, оглушив меня...
Темнота рассеивалась, где-то далеко гудели машины, а по комнатам эхом отразился чей-то крик. Взглянув в зеркало и увидев своё безумное лицо и немые пальцы, впившиеся в тело жертвы,понял, что кричал именно я.
В груди что-то болезненно дрогнуло. Одна неправильная мысль и во мне могла бы пробудиться жалость, которая отозвалась бы новой волной боли, к которой сейчас я был не готов...
***
Лишь когда оказался в своей квартире я смог расставить все Воспоминания на свои места. Только спустя некоторое время я понял, что Декунг - это тот самый, уже знакомый мне Изгнанник, а скрываемый им мальчишка, его брат. И если это не так, тогда почему слово "братство" произвело на него такую силу? Я был прав. Иначе быть не могло. Я не сомневался. Стражи, были Пророческой Дюжиной, которая видела, значительное Зло, совершаемое в будущем и должно было его предотвращать. Интересно, какое же Зло мог совершить брат Изгнанного стража, если им так заинтересовалась Дюжина?
Ночью я не спал, но не из-за увиденного, а потому, что я никогда не сплю в это время. Только когда в окна пролился рассвет я смог сомкнуть глаза и погрузиться в тяжёлое забытьё без сновидений.
Когда я проснулся, солнце бросало свои последние лучи на невзрачные обои моей комнаты - близилась ночь. Для меня вечная ночь. Не имея никаких причин оставаться в квартире я оделся (хотя я и не раздевался, даже не снимал обуви), и спустился к подъезду. Сегодня не было обязательных заданий и я условно считал себя свободным от всяческих дел.
Я бродил по городу. Я никак не мог успокоиться. Нет, внешне я сохранял вечное равнодушие, лицо приняло обычную каменную маску, глаза глядели с привычной ненавистью и злобой, но внутри что-то бушевало, еле сдерживаемое стенками тела. Я боролся с чем-то или с кем-то внутри себя, я пытался раздавить это, как жука, как поступал со всеми, мне не нужными мыслями, как давил людей, противившихся мне, но сейчас, не мог же я уничтожить самого себя... Я больше не мог управлять собой, что-то, что вопреки всему жило во мне и не хотело отступать несло меня куда-то вперед. Тогда мне казалось, что я гость в своем теле - я дышал, я мыслил, я шёл, почти мчался, но картинки проплывали мимо меня, словно я сидел в поезде несшим меня в даль. Мной управляла огромная сила и я не мог понять что это, умерший Свет или вечно живая Тьма.
Я бежал вперед, огибая серые массы многоэтажек, порой не разбирая дороги, я прорывался через кусты - тонкие молодые ветви хлестали меня по лицу, листья сковывали движения. Так мой путь продолжался около получаса. Я был зол, гнев накипал во мне с каждой минутой, я устал, но не от утомительного путешествия, а от его бесцельности. Вероятно, силы, движущие мной знали цель этой гонки, однако, когда я наконец, смог остановиться и перевести дух, я понял, что здесь и будет окончен мой путь. Я был в ярости, когда огляделся и увидел, куда меня привело то неизвестное, так стихийно захватившее меня (тогда я побоялся даже про себя произнести это слово) чувство. Моему злобному блуждающему взгляду открылась небольшая площадка, окружённая цветником, распространяющим тягостный сладкий запах, который тогда я смог сравнить с трупным смрадом, но в центре же всей этой растительности, отчётливо проступали в темноте жёлтые стены невысокого здания. Чувства, хоть ненадолго закравшиеся в сознание, разлагают его полностью, они губительны, какими бы они ни были, лишь полное освобождение от них может обещать покой разуму. И в тот момент, когда я узнал здание, всё мое существо захлебнулось беспомощной злобой: я бежал, безрассудно поддавшись, доверившись чему-то, словно глупый мальчишка и вот она, награда за моё подчинение, я ненавидящий всё и вся стою около маленькой, неприлично чистой часовни. Тогда, наверно, я минут пять просто стоял, не в силах пошевелиться и молча разглядывал изваяние того, что я ненавидел на столько, на сколько мне разрешалось. Вначале мне хотелось разнести ее, чтобы тьма поглотила ее всю без остатка вместе с этими ровными светлыми стенами, вместе с крестом, венчающим купол, уходящий в темноту ночи... Но это было лишь первое желание, боль, толкнувшая меня с силой в грудь заставила одуматься. Во мне проснулось Зло, я не знаю, что тогда его усыпило, но теперь оно бодрствовало и холодом прижгло те ростки чувств, что так хаотично вспыхнули во мне. И я вспомнил, я вновь знал, что Тьма хитра, и лишь Свет может кипеть чувствами: негодовать, сострадать, осуждать, любить. Зло действует молча и потому надёжно. Страшнее всего угасшая, охладевшая ярость, которой мы не даём сгореть костром, а мерно поддерживаем ее огонь в себе. Лишь она может потом спалить всё вокруг, разломать, искалечить, мир, отомстить ему за всё, что он совершил, что он не совершил, чего не дал совершить тебе и чего не захотел простить...
Тьма и разум не изменили мне и я, было, собрался уходить, обдумывая эту хитрость Света, который предал меня и никак не хотел оставить в покое, наказывая всякий раз за один и тот же поступок, но... Проходя мимо широких ступеней часовни я заметил исхудалую, согнутую фигурку, прислонённую к желтеющей стене. Я поднялся наверх, испытав лёгкий толчок в грудь на нижних ступенях, и, наклонившись над сидящим неподвижно человеком, смог узнать в нём Изгнанника. Худое лицо Декунга теперь казалось еще более осунувшимся и вся его фигура, жалобно скорчившаяся на ступенях, выражала какую-то внутреннюю борьбу и даже страдание. Он спал, но его лицо не было безмятежно, то и дело по нему пробегала волна, болезненно искажавшая эти юные правильные черты. Я присел рядом, пристально глядя на него ипытался узнать, что ему снится, какие еще воспоминания скрываются в этой детской голове. Рядом с ним, спящим, во мне начинало что-то бодрствовать, воспоминания, ободряемые исходящим от него тонким запахом Верхнего мира, который не успел ещё выветриться здесь, они с завидной частотой атаковали мой разум, заставляли Зло болезненно шевелиться в моей груди. И я подчинился минутной слабости. Я подчинился им, я сказал себе, что парочка прошлых мыслей, их новая переоценка, стоит минутной боли, которая не позволит им разойтись в полную силу. Я разрешил себе вспомнить жизнь Наверху, я вспомнил себя, то, как свет проливался, когда я делал взмах руками, как упругий воздух бил в расправленные крылья, когда я охранял Чистый Свет... Я хотел быть Стражем, мне нравилось быть Стражем, я не был лучшим, но мне хватало своей частицы счастья, я был рад всему, что мне доверяли я преклонялся перед Светом... За то я и поплатился. Я упивался своим счастьем, я слишком любил полёты, я слишком любил Свет, во мне слишком сильной была ненависть к Тьме... И однажды мне стало казаться, что у меня всё это могут отнять. С тех пор я был готов убивать ради Света. И я это сделал. Он не простил мне шага по направлению к пропасти, он не отвел меня от нее, он лишь подтолкнул меня, отобрав крылья... Боль заставила вернуться меня в настоящее, Зло осознало, что я оставил его на некоторое время. Изгнанник всё так же спал, жалобно согнувшись и сжав маленькие руки в кулаки. Тревожные сны оставили его. Лицо просветлело или это сияние рассвета бросало на него свои тёплые лучи? Тогда я не стал задаваться вопросами, столь незначительными. Я должен был вернуться домой, проведя столько времени со светом, всегда нужно вернуться в тень, чтобы избежать... Я не знал от чего я ухожу, и почему бы мне не дождаться, пока он проснётся, но я, бесшумно поднявшись, спустился со ступеней и отправился прочь, в своё тёмное логово - скоро будет слишком светло.
И вновь тёмный подъезд, разбитые лампочки, обитая деревом дверь моей квартиры. Я взглянул на лево - где еще вчера жила моя соседка, дверь была опечатана, на площадке множество следов. Однако к моей двери ни один след не ведёт. Что ж, я правильно выбрал жертву - все подозрения падут на ее сына. Осуждение невинного - обычный пункт в работе Тьмы.
***В квартире как обычно полутьма, в воздухе витает сырой, давящий запах, какой обычно бывает в склепах. Я присел на край дивана. Розоватым ручьём пролился утренний свет сквозь задёрнутые шторы, позолотил давно не крашенный пол, но, вопреки всем законам природы, так и не смог добраться до меня. Я стал слишком много думать. Тьма не ценит бездумных роботов, но и вольнодумцы у нее не в чести. Впрочем у нее нет чести. Я подошёл к окну и резко отдёрнул шторы. Не вечно же мне прятаться, врага нужно встречать, внушить ему, что он друг, что ты друг... Красное зарево словно упало во мрак прохладной комнаты, хлынуло на пол, прокатилось волной, залило углы, сбежало ручьями по стенам и только одно место оставалось всё так же тёмным. Мои руки и тело по прежнему словно находились в тени, в вечной ночи. Солнце даже не слепило глаза - их закрывали чёрные пряди упавших на лоб волос. Я вновь опустился на диван. Как ни странно сон не шёл и я просто неподвижно лежал, сложив руки на груди и обозревая мрачным взглядом потолок. Перед глазами то и дело возникала крошечная согнутая фигурка Декунга. Напряжённо сжатые кулаки и безмятежное лицо. Правильность черт и оборванные лохмотья крыльев. Интересно, сколько дней назад он в последний раз ощутил полёт? Я невольно привстал на диване, словно сейчас из-за моей спины должны были расправиться крылья. И почему сейчас я лежу в сырой, мрачной комнате вместо того, чтобы разрезать мгновенно срастающуюся синеву неба. Вместо того, чтобы ощущать, как крылья, словно паруса, наполняет ветер, как он колышет лёгкие перья, а глаза слепит, заставляя прикрывать их, золотистое солнце. Я ощутил неожиданный укол в грудь. Что-то, словно раскалённый железный прут, всё глубже прожигало меня. Они всё-таки снова проснулись! Но я слишком поздно это понял. Зло трепало, жгло, душило чувства, что смогли ожить, но они так глубоко пустили в меня корни, что боль, предназначавшаяся врагу, выкручивала и давила меня. В глазах начинало темнеть. Если я не помогу, оторвать сейчас чувства от себя, то ничто мне не поможет. Перед мысленным взглядом на секунду появилось не по-детски сосредоточенное лицо Изгнанника. Новая вспышка боли снова помутила рассудок и зрение. Я впился пальцами в свою грудь, словно пытаясь вытащить то, с чем боролась сейчас Тьма. Новая боль. Но не такая как изнутри. Ногти пробороздили кожу и на тёмной рубашке выступили ещё более тёмные капли крови. Это словно меня успокоило. Боль внутренняя превратилась в тупую, которая теперь дала мне спокойно сделать вдох, а внешняя, выпуская тёмные липкие пятна на ткань, стала саданящей. Зло восторжествовало. Не известно, на долго ли, но внутри, в голове вновь воцарялся прохладный покой, такой же, как и в моей комнате. Осторожно, стараясь всеми своими мыслями не столкнуться с ликом Изгнанника и огромными белыми крыльями, я закрыл глаза. Вспомнилось последнее жертвоприношение, тёмное пятно, белая кожа чужого тела... Постепенно боль отступала. Нужно быть осторожнее.
***Перед закрытыми глазами было всё так же темно, однако это был не просто чёрный цвет, это была Тьма. Я находился в ней, окружаемый и обследуемый со всех сторон. Зло то и дело выпускало ко мне потоки мрака, словно трогая и ощупывая. Наконец, Тьма, словно убедившись во мне, приняла более отчетливые очертания и передо мной возникла фигура. Это и была Тьма. Она могла бы принять какой угодно вид, но я, проживший так много времени в мире чётких образов и определённых форм, видел в ней подобие человека. Я почтительно наклонил голову, однако не опуская глаз, и глядя на фигуру исподлобья. Тьма подала мне еле заметный приветственный жест, что лишь означало наличие для меня задания. "Смотри", - услышал я голос и тут же моему взгляду предстал экран, словно поглотивший и окруживший меня. Теперь я находился на открытой со всех сторон каменной площадке. Несколько шагов и она уходила резко вниз, представляя собой гору с отрезанной вершиной. Внизу, у подножья, зелёными волнами колыхалась высокая трава. Я обернулся и увидел за своей спиной окружённого светом человека - стража. Так вот как, мне, значит должно поучаствовать в мифической войне Добра и Зла. Страж всё так же стоял на вершине, не замечая меня, подняв голову и направив свой взгляд на небо. За его спиной чуть поднимались, в такт дыханью, крылья; нежно белые перья у основания легко покачивал ветер. Я пожирал глазами его крылья, впитывал каждое его перо. Мне предстояло сразиться с этим стражем и, чтобы его найти я должен был запомнить его крылья, у каждого стража - они разные. Лица? Они лживы, они меняются в зависимости от мыслей, от поступков, крылья же, всегда останутся теми же, какими были при появлении стража. Но мельком я всё таки бросил взгляд на его лицо. Обычные тонкие прямые черты, хранящие свет; глаза, в которых как обычно горит самопожертвование и наивная детская святость; лёгкий укор и смирение в изящных изгибах бровей, спокойная полуулыбка, светлые, ниспадающие волнами до плеч волосы. "Ты понял, что должен сделать", - с неразличимой интонацией изрекает голос, принадлежащий Тьме. "Он умрёт", - подтвердил я. Постепенно светлый образ стража и раскинувшийся вокруг пейзаж стали погружаться во мрак, то и дело на ровно синем небе проступали серые, всё утемняющиеся пятна. Изображение закрыла тьма и я вновь оказался в своем спокойном, не тревожимым сновидениями забытье.
***Я открыл глаза, когда бледный свет фонарей опустился в мою комнату. Блики света фар от проезжающих машин медленно проползали по потолку. Я тут же вспомнил вчерашнее происшествие и с некоторой опаской поднялся с дивана. Я провёл рукой по рубашке - кровь засохла и ткань стала грубой. Пришлось переодеться, поскольку человек с одеждой в крови вызывает мало доверия. Сегодня же, доверие мне было нужно как никогда.
Несколько минут, и я уже шел, по неравномерно освещённой улице, уверенными шагами, ударами отзывавшимися в голове и всём теле. Теперь я знал, куда направляюсь. Теперь я целенаправленно искал те же самые тропы и кусты, что миновал прошлой ночью. Теперь я хотел видеть Изгнанника.
***Знакомый цветочный запах сообщил мне, что я нахожусь совсем недалеко от цели. Передо мной были уже знакомые светлые стены, словно светящиеся в сгустившихся сумерках. В груди что-то шевельнулось. Что-то похожее на чувство ненависти, но оно было быстро срезано и растоптано. Я вскинул голову, скользнул по кресту, высветившемуся в небе несколькими золотистыми линиями и двинулся к ступеням. Ступив на первую, и преодолев сопротивление пристанища Света, я продолжил свой подъем. На площадке около колонн, сидел, прислонившись к стене и обняв худые израненные коленки, Изгнанник. Когда моя тень скользнула к его ногам он медленно поднял голову. Его пересохшие потрескавшиеся губы растянулись в детской глуповатой улыбке.
"Свет не оставил меня, - сказал он восторженным шёпотом. - Я очень хотел снова тебя увидеть - и ты здесь."
"Глупец, свет тебя давно забыл," - буркнул я, поднимаясь всё выше, наступая на собственную тень и раскатывая её всё дальше, словно ковровую дорожку.
"Он наверно скоро меня простит и примет обратно", - неуверенно прошептал Декунг, глядя на меня снизу вверх широко открытыми блестящими глазами .
"Свет Никого, Никогда не принимает обратно," - ответил я, словно отрезая ножом каждое слово.
Изгнанник всхлипнул, но не стал мне ничего говорить - он и сам должен был знать, что Свет не прощает, а Добро не столько благодетельно, сколь праведно.
"Да прими тебя Тьма", - пожелал я, оперевшись плечом о стену около которой сидел Декунг, однако всё так же над ним возвышаясь.
При этих словах он вскинул на меня испуганный взгляд, но потом вновь отвёл его в сторону. Некоторое время мы провели в молчании. Декунг, словно не веря в телесность моей фигуры то и дело хотел до меня дотронуться, проводя худыми бескровными пальцами около моей руки. Но постоянно его что-то останавливало, либо Всемогущая Тьма, которая теперь беспокойно во мне двигалась, , ощущая какие-то изменения, либо застенчивость и железные рамки приличий, в которые постоянно впечатывал Свет частицы себя самого. Я молча наблюдал за ним. Я не мешал ему смотреть на меня. Я ждал, когда он ко мне привыкнет. Тонкие пальцы Изгнанника коснулись моей руки. Они были тёплыми не смотря на прохладную ночь. Теплее, чем моя рука. Он легко провёл кончиками пальцев по тыльной стороне моей ладони, оставляя после себя недолго разливающееся сияние, которое, было так слабо, что его видел только я. Пальцы Изгнанника скользнули по моим выпирающим венам, словно заставляя растапливаться лёд крови и приказывая ей бежать быстрее. Что-то вновь просыпалось внутри меня. Воспоминания. Вечные. Которые я никак не могу убить. Наверно каждому отверженному стражу они даются в наказание. На память о вине, которую никогда не будет шанса искупить. Пальцы Изгнанника скользили по лабиринтам вен, вызывая в моём плавившемся мозгу всё новые и новые картинки. Старые-старые воспоминания. Отпечатки зарубцевавшихся на каждой клетке кожи ощущений. Тёплые, но решительные и твёрдые, словно нагревшийся камень, руки наставника, сжимающего в охапке мои крылья и раскалённый меч, вгрызающийся в лёгкость перьев... Боль в груди. Тьма предупреждает. Но меня уже не остановить. Не мне самому, ни кому-либо ещё. Я продолжаю вспоминать. Холодные гладкие ладони Тьмы, касающиеся меня. Легко затрагивающие и оставляющие при каждом прикосновении Тьму вне меня и холодную глыбу покоя внутри меня. Боль в груди. Тьма предупредила. Теперь она будет только бичевать. Рвать и кромсать мои воспоминания и чувства. Оставляя от них лохмотья, которые вопреки всему срастаются вновь и вновь, продлевая наказание. Я закусил губу. Боль извне, как и в прошлый раз, привела меня в чувство. Я ощутил железный привкус крови. Боль, с каждой каплей сочившейся по подбородку крови, отступала. Могло показаться, что она выходила из меня тонкой красной струёй, но на самом деле она только зарывалась всё глубже, но оставалась недвижима, потому я ее совсем не ощущал. Обессиленный я тяжело опустился на ступени около Декунга. Утерев рукавом кровь с лица, я взглянул на Изгнанника.
"У тебя боль в глазах", - сказал он, легко прикасаясь пальцами к моей ладони.
"Глупости!" - буркнул я, не заметив его движения.
Его ладонь легла в мою ладонь. По моей руке словно прокатила волна. Она проносилась всё выше и выше. Когда я догадался, что было ее целью, стало уже поздно. Я попытался вырвать свою руку из руки Изгнанника, но она лежала в ней так плотно и тот держал ее так крепко, что, казалось, словно это две части одной огромной головоломки, головоломки двух разных сил - Новообретённой Тьмы и Отверженного Света. Волна обжигающего тепла неумолимо катилась вверх... И та и другая силы неполноценны. Лежат не на своих полках. Обрели искажённые воплощения. Тепло, немногим потухший, но всё еще ощутимый Свет руки Декунга, волна, шквалом обрушилась на моё не ограждённое сердце. На секунду оно сжалось, остановилось, словно спряталось в дальнем углу грудной клетки, обречённое, чувствующее что-то. И, обрушившись с неизвестной мне высоты, забилось испуганно. Оно трепыхалось бессильное что-либо сделать, пойманное, в руках Изгнанника. Мне казалось, что тонкие его пальцы теперь ощупывают самое сердце, хотя на самом деле он всё так же держал мою руку. Тёплые подушечки легко дотрагивались до разных его участков, словно защипывая струны, подкручивая колки и пытаясь найти нужное звучание. Совсем неожиданно его пальцы стали на удивление сильными. Он цепкой хваткой держал моё сердце, плавными движениями вертел его в своих руках, медленно рассматривая и изучая. Внезапно он остановился. Изгнанник что-то обнаружил в нём и, словно не веря своим чувствам, всё крепче сжимал сердце в своих руках. Казалось, его пальцы, прожигая плоть, погружались внутрь меня. Он что-то увидел. Он хотел это достать. Светлый огонь, по жестокости сродни Тёмному пламени, въедался в сердце, обугливая что-то хрупкое и нематериальное внутри.
"Прекрати..." - выдохнул я, уже не имея возможности двигаться и даже дышать.
Огонь всё так же пожирал меня. На секунду мне даже показалось я увидел его розовато-золотистые языки, но мгновенно всё погрузилось в прохладную, успокаивающую тьму.
***Я открыл глаза, когда солнце опустило на меня свои первые лучи. Я спал ночью. Моя голова лежала на коленях Изгнанника. В ореоле восходящего света я разглядел его лицо склонившееся надо мной. Я опасливо приподнялся, ожидая либо новой боли, либо еще одной огненной волны. Но ни того ни другого не последовало и я небрежным движением поднялся на ноги. Изгнанник, всё так же сидя, подогнув под себя ноги, наблюдал за мной снизу, неотрывно пробегая по мне взглядом широко открытых серых глаз. Он молчал.
"Что ты со мной сделал?" - спросил я, добавив в голос как можно больше угрозы.
Декунг испуганно моргнул, словно вновь превратившись в простого мальчишку с ободранными коленками и лёгкими, словно перья на крыльях, русыми волосами. Он испуганно вжал голову в плечи, будто ожидая от меня удара.
"Я хотел, чтобы тебе стало легче", - сдавленно произнёс он.
"Разве ты не знаешь, что Тьме легче во Мраке. Тьму лечат тьмой."
"Но тебе ведь стало лучше", - неуверенно прошептал он.
Я бросил на него недоверчивый взгляд. Неужели он так наивен. Если это так, то зря Свет выбросил его на задворки. Из него получился бы чистейшей воды идеалист. Все известные мне Великие Стражи - идеалисты. Правда не лишённые твёрдости характера. Он излучают сияние, как и все Стражи, однако их свет немного другой, свет, который бывает, когда раскаляют сталь. Немного колкий красноватый свет.
"Не смей больше ко мне притрагиваться", - велел я.
"Ладно", - на лице Изгнанника появилось такое выражение, словно его еще раз отлучили от Света, о чём я ему и сказал. Декунг, только вздрогнул, будто от оплеухи, но промолчал, и плотнее прижав к себе колени, пытаясь согреться, продолжал сидеть на каменных ступенях.
"Я думаю, ты мне не откажешь в небольшой услуге".
Глаза Изгнанника блеснули надеждой - он кому-то нужен.
"Я должен найти ближайший источник Непорочного Света. Иначе говоря, не отлучённого Стража".
"Я помогу тебе, " - радостно согласился Декунг, даже не спросив, для чего мне нужен Свет. Либо этот мальчишка действительно так наивен, либо он уже на пути к Тьме и его не заботит, что станется с тем Стражем, когда я его найду.
***Жизнь, она на то и жизнь, что кроме романтики и философии в ней уживаются, протискиваются огромные пробелы будней. И, теперь, я был вынужден подыскать жильё для Декунга. Он, определенно, не мог находиться в моей квартире. Это место не для него. Такой огромный сгусток Тьмы, пристанище Мрака могло бы еще более притупить его угасающие Светлые способности, которые и без того в будущем всё меньше должны проявляться, обращая его в обыкновенного смертного. Это должно быть место, ограждённое от серых будней и, одновременно, напосредственно спорикасающееся с ними, или хранящее их недавние остатки. И такое место нашлось. Когда-то, около года назад, я, прося Тьму принять меня, убил старика, одиноко жившего в полуразвалившемся доме на два окна, в самой гуще леса, около поросшего крапивой и папоротником ручья. Там я решил и обосноваться на время.
В тот же день, я, стараясь не прикасаться к Изгнаннику, и одновременно напрвляя, куда надо идти, пробирался через нехоженные заросли высокой травы к тому самому дому. Через полчаса ходьбы мне наконец открылась небольшая поляна с убогой, гнилостного цвета лачугой, которая, из-за отсутствия ухода понемногу начинала разваливаться. Я поднялся по полуразвалившимся, мягким от сырости и гнили ступеням на крыльцо и вошёл в приоткрытую дверь обширной застеклённой веранды. Изгнанник в нерешительности обозревал стены, потолок и пол под своими ногами, так и не входя, опираясь кончиками пальцев на облупившися дверной косяк, со скрученными лохмотьями когда-то голубой краски. Я не выдержал этого и втолкнул Декунга внутрь. Веранда вполне могла бы послужить ему спальней - здесь много окон, хоть и пыльных, много воздуха и света, в углу стоит буржуйка. Я же был готов довольствоваться, как обычно, малым, мне хватит и хозяйской гостинной, изрядно отсыревшей, но привычно мне тёмной и прохладной. Велев Декунгу найти себе место для сна и приготовить постель, я, тем временем, собрал около дома сухих веток, разжёг в буржуйке огонь. Когда пламя занялось и стало горячим воздухом обдавать моё лицо я счёл нужным отойти на некоторое расстояние и поддержание огня поручил Изгнаннику. Сам же я устроился на обитом клеёнкой стуле, с отходящими от ножек и спинки лаковыми полосами, исподлобья, незаметно наблюдая за мальчишкой. Один раз он повернулся в мою сторону, но так и не разгледев за нависшиим тёмными волосами, открыты мои глаза или нет, вероятно счёл, что я сплю. Деревья постепенно погружались во мрак, наступал вечер. Самое время пробуждаться. Изгнанник подкладывал немного отсыревшие дрова в печь, протягивал худые, порозовевшие руки к раскалившейся дверной печке, за которой потрескивал и отплёвывался искрами огонь. Затем Декунг поднялся, прошёлся лёгкой поступью по веранде, заглянул в пыльный буфет, нашёл чайник, выбежал с ним, и вернулся через некоторое время, неся его уже изрядно потяжелевшим, и роняя с железного днища капли воды. Понемногу мне начало казаться, что я действительно стал погружаться в сон. Не в обычное забытьё, лишь востанавливающее физические силы, а тёплую, размягчающую дрёму. Перед глазами стали возникать знакомые картинки и образы. Белые крылья, лёгкие перья, светлые лица, суровые, прведные взгляды... Небо, с обрывками белых облаков, тёмная, почти чёрная земля... Кто-то слегка прикоснулся к моей руке. Я сделал невольное движение и схватил за руку Декунга, который протягивал мне кружку с горячимм отваром. Кипяток мгновенно пролился мне на руки и колени. Лёгкий парок струился от промокшей ткани. Изгнанник стоял неподвижно, переводя испуганный взгляд со своей сдавленной в крепких тисках, руки на моё лицо. Я не ощущал боли. Я легко мог приказать себе ничего не ощущать, словно обрасти непробиваемой оболочкой бесчувственности, но для этого мне бы потребовался толстый слой Зла, я должен был тогда твердить и держать в сердце лишь имя Тьмы.
"Зачем ты подкрадывался ко мне?" - спросил я, всё так же, железной хваткой удерживая его побелевшую руку. А ведь совсем недавно эти руки сжимали меня. Я принадлежал им целиком и полностью. Эти хрупкие пальцы, словно каменные, впивались в меня, проходя насквозь.
"Я не подкрадывался!- вот она, детская невинность. - Приготовил тебе горячий чай"...
"Я не пью горячего", - отрезал я.
"Я не знал", - он беспомощно шевелил затёкшими бескровными пальцами.
"Впредь помни это, если хочешь быть подле меня", - сказал я, отпустив его руку.
Прижав к своей груди несколько секунд назад сдавливаемую руку, Изгнанник всё так же с недоумением глядел на меня. Не обращая более на него никакого внимания я неспешно поднялся, исподлобья всё же наблюдая за ним, и удалился в скромные апартаменты старика. Как только я открыл дверь соединяющую веранду и само жилое помещение, в лицо мне словно плеснули сырым затхлым воздухом. И когда я только стал так прислушиваться к ощущениям. В комнате разливался сумрак - запылённе окна не пропускали вечернего света. Тускло проступали отсвечивающие контуры тумбочки и комода. Когда моё зрение адаптировалось ко мраку, значительно быстрее, чем у людей или стражей, я смог довольно ясно разглядеть вздувшиеся, местами провисшие зеленоватые обои, огромный комод, втиснутый между стеной и окном, вразброс пристроенные полки с запылёнными раскисшими массами, некогда бывшими книгами и кровать с прижатой к ней тумбочкой. Я подошёл к кровати, ощущая под ногами мягкий, напоминающий болотный мох, ворс ковра, и взглянул на покрывало. Там, около подушек простиралось обширное багровое пятно. Оно было поблекшим от времени, но при прикосновении на пальцах оставался чуть заметный красноватый след. Не желая окончательно испортить одежду, я прикрыл пятно покрывалом и, не раздеваясь и не снимая обуви, лёг на кровать. Спина ощутила приятную, после нагретой веранды, прохладу. На секунду это ощущение мне что-то напомнило, что-то знакомое и необратимо потерянное для меня. Ощущение полёта. Если бы не сырость, тот час же сделавшая рубашку похожей на ощупь на чешую ящерицы, то оно бы продлилось и дольше. Но нужно ли мне это. Несколько мгновений ложных ощущений обернулось бы мне новой волной боли. Я лежал с открытыми глазами, разглядывая деревянные панели потолка со вбитыми в них проржавевшими гвоздями. За стеной слышались шаги и шорохи. Изгнанник ходил взад и вперёд по веранде, видимо, что-то обдумывая. Я мог бы посмотреть его мысли. Мысли стражей увидеть невозможно, но Декунг с каждым дням становился похожим на обыкновенного мальчишку из Среднего мира, с одним тольлко отличием - всё не угасающей детской наивностью и чистотой.
Шаги не смолкали, но лишь изредко замедлялись, словно Изгнанник пытался на что-то решиться, но сомневался в правильности своих идей. Прислушавшись еще несколько мгновений к шагам, я, не влезя в его сознание, действительно убедился в присутствии некоторых сомнений в душе Декунга. Еле заметный, колышущийся тёплый свет, тонкой полосой лежал у моей двери - в печи догорали дрова. Скорее всего ночью на веранде будет прохладно, хоть и не так сыро, как в этой комнате. Через некоторое время шаги прекратилисть, я услышал, как Изгнанник прилёг на раскладную кушетку и накрылся одеялом. Я всё так же равнодушно взирал на отсыревший потолок. Сон не шел ко мне . Ни обыденное тяжёлое забытьё Тьмы, ни лёгкая дрёма со странными яркими сновидениями Света. Возможно Зло не давало мне забыться и пополнить свои силы для того, чтобы я всё рассчитал, построил чёткую, с острыми углами и резкими изгибами схему действий. Но впервые я не собирался действовать подобным образаом. Я не желал использовать стандартных схем. Хотя мои дальнейшие действия вполне можно было подогнать под общепринятую среди слуг Тьмы: "используй ближнего своего для достижения своей цели. используй, а затем выбрось".
На веранде послышалось какое-то движение. Декунг поднялся с кушетки. Его нерешительные шаги то ускоряясь, то нерешительно замедляясь приближались к двери, соединяющей веранду и сам дом. У двери он остановился, тихо приоткрыл ее. В комнату ворвался немного остывший, но сухой воздух с веранды. Несколько секунд Изгнанник стоял в дверях, прислушиваясь к моему дыханию, и пытаясь разглядеть моё лицо в плотно окутывающем его мраке. Я лежал не шелохнувшись, ровно вдыхая и выдыхая воздух. Убедившись, что я сплю, Декунг наощупь подошёл к моей кровати. Некоторое время он приглядывался ко мне, так и не в силах определить открыты мои глаза или нет. Затем, откинув последние сомнения он осторожно присел на край кровати, почти не продавив ее. Бросив на меня, скорее для порядка, последний взгялд, , он улёгся рядом со мной, однако не касаясь меня. Я ощущал теплоту его тела даже на расстоянии, чувствовал тонкий сладковатый запах Верхнего мира, исходящий от него. Не в силах бороться с желанием наполнить лёгкие ароматным воздухом, я глубоко вздохнул. Тьма ощутив даже эти мимолётные остатки Света, словно вздыбилась, с трудом пропуская какой бы то ни было воздух. Лёгкие на мгновение сдавило и вдох получился прерывисто-судорожным. Декунг поврнул своё лицо ко мне. Краем глаза я мог видеть его широко раскрытые глаза, вглядывающиеся в меня, ощущал его ровное дыхание.
"Со мной тебе не будут сниться дурные сны", - сказал он, легко положив свою тонкую руку мне на грудь.
Первые несколько мгновений ничего не происходило, но потом, я ощутил сполна вес этого груза. Неожиданно его рука стала такой тяжёлой, словно была не из тонких костей, обтянутых мышцами и почти прозрачной кожей, а отлита из первосортного свинца. Мои рёбра прогибались под его маленькой узкой ладошкой. Потом, не в силах противиться оставшейся в ней силе, они стали мягкими, как кисель и уже не препятствовали, проникновению ее внутрь. Его рука всё так же лежала на моей тяжело вздымвшейся груди, но я ясно ощущал подушечки его пальцев, зарывшиеся по одну фалангу в мои кости. Рука вновь стала проводником, но на этот раз уже незапланированным. Канатом, по которому сочились, поблёскивая, в мой мозг воспоминания Изгнанника. Но теперь я ничего не мог сделать. Точнее не должен. Декунг знал, что так должно было случиться, но позволил мне разглядывать всю его поднаготную. Я не мог пренебрегать его доверием. Оно было мне слишком нужно. Для поиска того самого Стража.
Через клубившуюся в мозгу Тьму, прорезался свет. Словно нехотя, разъедая мрак, перед моим мысленным взором возникла картинка. Воспоминание Изгнанника.
Боль легко толкнула в грудь.
Теперь я видел всё с высоты роста Декунга. Я - это он. Я стою перед большим овальным зеркалом в обычной узкой прихожей типовой квартиры. За моей спиной, словно два перистых облака, что-то колышется. Крылья.
Боль прижигает чувства, но мне уже не помочь, не выставить заслон против чужих светлых воспоминаний.
Я даже ощущаю их вес. Небольшие перья легко касаются моей щеки, когда я оглядываюсь назад. Чувство восторга, наполняющее до краёв и вырывающееся из груди частым сдавленным дыханием. Ещё бы, ведь у меня, точнее у него, выросли крылья всего два часа назад. Я становлюсь в профиль, крылья чуть качнулись от движения.
Так и есть, огромные белоснежные крылья растут прямо из моих лопаток. Длинные маховые перья спускаются ниже колен.
Боль даже и не думает отступать. Кажется, что ещё немного и она разорвёт мою оболочку. Боль словно ножом вспарывает застарелые, откуда-то возникшие, рубцы на спине.
Я смотрю в зеркало на своё лицо. На его лицо. Я счастлив. Он счастлив. Серые глаза удивлённо и одновременно восторженно широко распахнуты, сквозь бледную кожу проступил румянец, губы сложились в недоумевающей улыбке. Словно я и не понимаю за что мне дано столько счастья. Ну нет, я обманываюсь. Из пресловутой вежливой застенчивости я всё не верю в реальность этого события, словно случайно, а то и без повода касаюсь своих крыльев. Я знаю, что впереди меня ждет ещё что-то. Более торжественное, более великолепное и красивейшее, что я когда-либо видел. Полёт.
Боль вырвалась наружу с тихим стоном, не разбудившим Изгнанника.
Я, до неприятного скрежета, стиснул зубы. Я больше не желал смотреть его воспоминания. Я не выдержу столь реалистичного ощущения. Это вытолкнет воспоминания на поверхность и Тьма, посылающая удары на угад, теперь отчаянной хваткой вопьётся в мою сущность. Я потеряю рассудок от боли. Я не знал, бывали ли на практике Зла такие смерти, но сейчас, близкий к помешательству, я в этом даже не сомневался.
Но картинки неумолимо продолжали всплывать. Я, в облике Декунга, сижу на окне. Первые розоватые лучи солнца слегка подсвечивают перья, давая им драгоценное сияние, которое через некоторое время станет естественным. Будет исходить от всего тела Стража. Я нерешительно встал ногами на подоконник. Боязливо, по-человечески глянул вниз. Слишком высоко, чтобы остаться в живых. Если, конечно, у тебя нет крыльев. А у меня... Я, словно сомневаясь в реальности крыльев, оглянулся за спину. Сзади, на лопатках, то готовясь раскрыться, то нерешительно складываясь и приникая перьями к спине, покачивались крылья. Теперь я - Декунг, стоял на карнизе, выпрямившись в полный рост и вцепившись похолодевшими пальцами в не менее холодную кладку. Хотелось закрыть глаза. Но одновременно хотелось и видеть всё, что произойдёт, не пропуская ни одного момента, надёжно всё консервируя в памяти. Я шумно вдохнул воздух и, одновременно с выдохом подался вперед, раскинув руки и тем самым лишая себя всяческой опоры. Ноги мгновенно соскользнули с карниза и, как только в грудь мне ударился порыв воздуха какя-то сила вскинула меня вверх, словно натягивая нить через которую ко мне, снизу пыталось добраться земное притяжение. Крылья за спиной совершали упругие взмахи, которые управлялись лишь волей и чувствами.
Боль в груди замерла и резко взметнулась к позвоночнику, словно там углядев своего заклятого врага. Мгновение спустя она уже атаковала, рвала на части во имя Тьмы, те места на спине, где ранее были крылья. Холодный разум Мрака постепенно покидал меня, уступая место человеческой панике, боли и отчаянию. Теряя последние силы Тьмы, я с трудом выпустил из пальца коготь, сверкнувший в кромешном мраке своим собственным холодным стальным отблеском. Наугад царапнув пространство я ощутил боль на шее. Внешнюю боль. Тьма обожает боль. Пусть даже боль своих слуг. Физические страдания для нее любимое лакомство, давно уже переставшее быть деликатесом. Кинувшись поглощать ее она даже может забыть о той добыче, что так рьяно терзала изнутри. Покинувшее меня спокойствие и хладнокровие постепенно занимали свои чётко отведённые места.
Воспоминания продолжали сливаться в мою память. Проплывающие внизу квадраты многоэтажек, зелёные шарики крон деревьев, мельтешащие точки машин и людей. Теперь всё это воспринималось мною легче. Отложившийся на дне этих воспоминаний свет, просачивался с кровью наружу через рану на шее. Тьма всё еще пыталась бороться с назойливо текущим в меня Светом, его остатками, но теперь уже плохо могла разглядеть его в цетных картинках, вспыхивающих в подвластном ей разуме.
Этой ночью я, то и дело вскрывая запёкшуюся рану, просмотрел множество воспоминаний. Наставника Декунга - сильного Стража с полуприкрытыми глазами. Первое задание. Маленькие просчёты. Наивные детские вопросы о Добре и Зле. Маленькие победы. Огромную уверенность в правоте Света. Лёгкую грусть и сочувствие, когда он видел слуг Тьмы. Я должен был продержаться только до восхода. Все Стражи просыпаются с самым первым лучём, с появлением малейшей, первой искры света. Эта привычка по началу сохраняется и у Изгнанных.
Невесомая полоска света легла на лоб Декунга. Веки его дрогнули. Он становится обычным. Рассвет начался три секунды назад, а он проснулся только сейчас. Изгнанник сонно пошевелился и открыл глаза. Посмотрел на меня и невольно вздрогнул. Я не спал. Тёмные слуги редко видят рассвет - это время их сна. Но я не спал. По его мнению я проснулся раньше него. Из-за этого он решил, что во мне остался Свет. Глупый Мальчишка. Я не спал всю ночь.
"Мне стало холодно ночью", - Декунг отодвинулся от меня и в подтверждение своим словам поёжился.
"На веранде было бы теплее". - я облегчённо пошевелился, когда он убрал с моей груди руку, хотя она уже не проводила ко мне его воспоминания.
"Мне стало страшно. Там было так темно".
Мальчишка. Тебя окружала просто темнота, а ты зобрался в самое логово Мрака.
"Я тебе говорил, чтобы ты ко мне не прикасался." - напомнил я, садясь на кровати спиной к нему.
Но даже отвернувшись я ощутил, как он напрягся, решаясь говорить правду или молчать. Он выбрал нечто среднее:
"Я хотел, чтобы тебе снились хорошие сны"...
"Что Стражу хорошо, то Слуге смерть" - ответил я фразой Среднего мира, переделанной под Верхний и Нижний миры.
"Тебе было больно?" - спросил Изгнанник.
Наверно он не полностью прошёл курс Стража, когда ему оторвали крылья. Не знать основ отличий Тьмы и Света. Не знать слабых мест обеих сторон. Объяснять ему это сейчас уже было поздно. Скоро он станет простым мальчишкой Среднего мира. Обыкновенным человеком, который повзрослеет состарится и умрёт, может быть даже испытав все Средние человеческие радости.
"Так же как и тебе, когда оторвали крылья." - ответил я.
Изгнанник опустил голову на грудь, сделав непроизвольно движение лопатками, где ранее были крылья.
Только теперь я ощутил странную боль. В том месте, где ранее были крылья. Повернув истинное зрение на 360 градусов я увидел на своей спине два рубца. Странное дело, у слуг Тьмы не бывает шрамов от крыльев. У меня их не было. Скорее всего Свет чужих воспоминаний вышел не до конца и частично осел там, где роились самые яркие воспоминания тела Декунга. Изгнанник оглянулся. Он также заметил эти изменения.
Наивный. Он действительно не до конца освоил физиологические основы Стражей Света и Слуг Тьмы. Недоученный Изгнанный страж.
"У Слуг Тьмы, даже если они ранее были Изгнанниками, никогда не вырастут крылья или даже их уродливое подобие, какое бывает у Стражей, оступившихся на пути к Свету." - отрезал я.
Мальчишка мне не поверил. Он захотел сам проверить, ощутить кончиками светящихся пальцев уродливо сросшуюся кожу на моей спине. Декунг протянул руку.
"Не трогай!" - мой голос почти сорвался на визг, когда я увидел его попытку истинным зрением.
Рука Декунга дрогнула и прекратила своё движение ко мне. Во мне только что чуть не проснулись чувства. Слепое детское отчаяние.
"Ещё одна попытка и твой Жизненный путь никогда больше даже не пресечётся с моим", - предупредил я. Я действительно мог это сделать. Так, чтобы наши пути были рядом, как две колеи одной машины жизни, но так никогда и не пересеклись. Иначе бы это означало, что Изгнанник никогда бы не встретил меня, будь он даже в полуметре от меня. Пока же наши жизни катились в одном клубке под один откос. Что было для меня обыденно и столь же необходимо, как полёты Светлым, для него казалось пугающе и отталкивающе.
"Никогда, без твоего разрешения." - для такого решения он был достаточно осведомлён.
Он надеялся на это разрешение. Он хотел дарить мне Тепло и Свет. Желание присущее всем Стражам.
Ночь выдалась не самой спокойной, но даже пустоты, образованные недостатком сна и пищи смогла восполнить Тьма. Она, словно кофеин, будоражила разум, просочилась в уставшее тело жестким каркасом, оставив верность и чёткость движений крепких мышц, переварилась желудочным соком, пополнаяя каждую клетку Мраком. С Декунгом дело обстояло иначе. Так же, как меня сейчас Тьма, его должен был питать Свет, но он, отлучённый, теперь имел только те средства поддержания сил, что были доступны коренным обитателям Среднего мира - человеческий сон и человеческая пища. Времени было не так много чтобы исполнить весь ритуал поедания пищи полностью. Через некоторое время мы вышли из дома и направились обратно в город. Поиски Стража определенно стоило начинать оттуда. В ближайшем придорожном магазине я взял Декунгу еды. Мы присели на лавке около одного из подъездов. Изгнанник жадно, давясь и подставляя ладонь под сыплющиеся крошки, поедал хлеб, то и дело с поглядывая на меня с щенячьей преданностью.
Я огляделся истинным зрением. На земле и в воздухе я видел светлые, тянувшиеся шлейфом нити, оставленные проходящими здесь ранее Стражами. В каждой светящейся полосе, немного приглядевшись я видел отпечатки их перьев. Долго вглядываться истинным зрением,когда глаза не скрывали ни веки, ни ресницы было невозможно. Свет, по природе противоположный моему нынешнему Тёмному служению, высушивал сетчатку, лишал глаза влаги. Однако следы Мрака я видел и без помощи истинного зрения. Это составляло часть моего разумного я, которое сейчас содержала в порядке Тьма. Декунг, до конца еще не прошедший транформацию, не лишившийся светлых способностей до конца, мог так же легко видеть Свет, как я сечас мрак.
Декунг ссыпал оставшиеся крошки себе в рот.
"Я покажу тебе того, кого ты должен найти", - сказал я, глядя в его глаза.
Изгнанник попытался отвести глаза, но между нами уже образовалась упругая нить, которая тянулась из моих глаз к его. Я приблизил своё лицо к его лицу, почти касаясь носом его носа. В серой радужной оболочке Декунга отразились мои абсолютно чёрные глаза без бликов. Секунду еще он сопротивлялся, пытаясь разорвать связь. Чтож, теперь он испытывал не меньше неудобства, чем я, когда сосредоточителем проводимой энергии был он сам. Декунг замер, покорно впитывая скользящие в его сознание картинки воспоминаний. Когда последнее изображение, слепок перьев нужного мне Стража, проник в разум Изгнанника, я резко оборвал связь. Он не должен увидеть лишнего. Моих личных воспоминаний. Того, что причиняет мне боль, такую же, как и руки Изгнанника, передающие Свет.
Декунг облегчённо зажмурился и долго не открывал глаза.
"Он там", - наконец сказал он, резко распахнув их, и махнув рукой куда-то в сторону центра города.
"Есть хочешь?" - спросил я, словно был виноват перед ним и должен был загладить какую-то невидимую вину.
Он отрицательно мотнул головой.
Я поднялся со скамейки и направился в ту сторону, куда указал Изгнанник. Он преданно семенил за мной. Я не слышал его шагов, но даже не сомневался, что он идёт за мной. Очень скоро я понял, что вновь не чувствую следа и пропустил Изгнанника вперёд.
"Ищейка" исправно справлялся с возложенными на него обязанностями. Я то и дело осматривался вокруг истинным зрением и видел, что он идёт точно по светлой тающей полосе, оставленной, несомненно, тем самым Стражем.
Я двигался точно к цели, следуя за Декунгом. Старательно огибая серые углы многоэтажек, преходя по всем правилам дорогу, улыбаясь лживой улыбкой напряжённым лицам встречных людей. Изгнанник двигался только вперёд, запрокинув голову, приоткрыв рот и, словно стараясь как можно больше впитать, втянуть, вдохнуть того воздуха, в котором двигался Страж. Для Декунга это исчезало с каждой минутой, становилось на толику слабее. Сравнивая этот и прошедший час он не заметил бы того, что с ним произошло, но, определенно ясно чуствовал, что из него что-то утекает, растворяется в пространстве. То, что было когда-то слишком личным, теперь становится общим, становится Светлым Потоком, через ленты которого сотни раз в день проходят люди. И не замечают его. Не замечают вдыхаемого ими Света, не видят, как Светлая пыльца оседает на их ресницах, делая мир живее, не понимают, отчего вдруг появилась улыбка на их пересохших губах, но чувствуют, ясно и остро, что стало лучше. Что стало Чище. Жители среднего мира... Я язвительно усмехнулся. Интересно, а где мой Свет? Кто попадал в его лёгкое кружение, кто ощутил его внутри себя, кто ощутил его его вкус на губах, кому он упал на ресницы. Свет, который с каждым часом пребывания здесь сочился из меня сильнее, чем кровь из отрезанных крыльев, чем слёзы отчаянья из глаз. Я тоже поднял лицо к небу, подставив его под струи протекающего Света. Что, струишься? Всё так же, как и миллионы лет до меня? Искрящиеся ленты старательно огибали меня, утекая мимо. Я небрежно улыбнулся.
Теперь ты ничго у меня не вытянешь. Невозможно поверх чёрной краски мазать белой. Всё равно не будет той чистоты. Той непорочности и святой веры. Свет, ты меня слышишь! Тьма никогда не покинет меня. Она надёжно закупорена во мне. Она никогда не просочится. Свет - это лёгкий дурманящий газ, с золотистым оттенком, который легко развеется по ветру, стоит только приоткрыть сосуд в котором он находится. А Тьма... Болезненно-сладкое ощущение одобряюще шевельнулось внутри. Тьма - нечто густое и вязкое. Растекается медленно, оставляя после себя тёмные следы. Она никогда не покинет меня. Я всегда смогу ухватиться за нее, если вдруг она пожелает меня оставить. Я смогу втянуть обратно ее отростки, если они начнут утекать. Я улыбнулся в прозрачную лёгкую синеву, рассекаемую золотыми дымчатыми потоками, той наглой улыбкой от которой все Стражи грозно сдвигали брови. Так улыбаться умеет только Тьма. Да... она умеет. Свет не знает, но она всё умеет. Любить, радоваться, мечтать, верить. И не важно, что любовь у нее развратная, радость от горя ближнего, мечты только низменные, а вера лишь в своё могущество. Какие мелочи! Это только Свет трясётся над каждым пятнышком появившимся на крыльях своих Стражей. Тьме всё равно - хоть ты купайся в Свте, хоть весь покрасься в белый... Тьма-то знает - один раз впустив в себя Зло, можно только сверху быть читым и красивым, внутри будет по прежнему всё та же непроглядная Тьма. Я довольно прикрыл глаза. Внутри меня царил сковывающий воспоминания холод.
***Спустя час я был у цели. Последние несколько минут пути я отказался от помощи Декунга. Теперь я и сам ясно ощущал хаотично снующие вокруг частицы Света, явно кому-то принадлежащие.
Истинным зрением я увидел, что Страж находится в каких-то ста метрах от меня, в сквере напротив. Я решительно двинулся вперед. Декунг, либо уставший, либо только сейчас осознавший, что я намерен сделать со Стражем, уныло плёлся за мной.
Я заметил его обычным зрением. Под тенью деревьев, в одиночестве, на лавке сидел средних лет человек, коротко остриженый, с лёгким детским румянцем на рельефном лице. Он явно не ожидал моего появления и поднял на меня удивлённый взгляд только тогда, когда я встал прямо перед ним. Я смотрел на него в упор истинным зрением. Теперь он выглядел немного иначе. Лицо по прежнему оставалось скуластым, лоб высоким, а черты немного неправильными, но теперь всю фигуру Стража окутывало лёгкое свечение. А за спиной, уперевшись большими маховыми перьями в землю, были сложены крылья. В точности те же крылья. Я ощутил необоснованное торжество, когда каждое его перо совпало с отпечатком перьев нужного мне Стража, заложенных в моей памяти. Я глядел на него уже выжидая, а он всё не хотел взглянуть на меня истинным зрением и так же не отводил изумлённого взгляда. Определенно он должен был ощущать во мне Тьму, но наверно был ослаблен и не хотел тратить силы на установление моей личности. Чтож, как обычно Тьма поступает благородно, предоставив мне лёгкую добычу. Я выпустил когти, которых Страж всё не замечал глядя обычным зрением. Надо было продумать, как с ним покончить. Сейчас слишклм большой выбор. Я на секунду задумался. Я услышал за спиной быстрые шаги, переходящие в бег. Даже не оборачиваясь я знал, что это Декунг. Он остановился в нерешительности перед Стражем, недоверчиво разглядывая его и, собрав, оставшиеся силы, взглянул истинным зрением. Его глаза торопливо пробежали по лицу Стража, так и не зацепившись не за одну черту и остановились на его крыльях. Признаюсь, крылья были роскошными. Огромные, белые, таких даже не было у моего наставника. Лицо Декунга жалобно искривилось в какой-то виноватой улыбке. Он беззвучно шевелил пересохшими губами, его руки, словно сами собой тянулись к роскошным крыльям Стража. К чужим крыльям. Он не смел к ним прикоснуться.
"Можно", - Страж кивнул и одобрительно улыбнулся Декунгу. Они всегда чувствуют и жалеют своих, своих бывших Стражей.
Декунг недоверчиво коснулся руками лёгких перьев и, словно сейчас осознав, что ему разрешили, кинулся на шею Стражу, судорожно сжав в руках чужие крылья. Изгнанник стискивал Стража в обьятиях, недоверчиво прикасаясь к его крыльям, проводя по упругим перьям, ещё недавно находившимся в Верхнем мире.
Страж ласково усмехнулся. У меня что-то мучительно больно, жалостливо свернулось внутри. Так умеют улыбаться только Стражи. Так, что Тьму передёргивает.
"Бедный малыш, - с грустной улыбкой глядя на меня сказал еще ничего не подозревающий Страж. - Надеюсь вы о нем позаботитесь?"
Я кивнул, подумав про себя: "Ещё как!".
Теперь я не мог убить. Мне не нужны две жертвы. Я представил как я одним взмахом кисти распарываю когтем Стражу горло. Представил, как Декунг всё еще сжимет мёртвые исчезающие крылья в своих обьятиях. Представил его крик, а может быть просто столь же помертвевшее лицо, руки, захватывающие теперь пустоту...
Я тряхнул головой, прогоняя эти образы. Теперь уже Декунг сидел рядом со Стражем, лишь изредка, боязливо трогая его крылья. Сейчас... Я могу, мне ничто не мешает. Только одна жертва. Но два мертвенно бледных лица... Сейчас... Когти то выходили из кончиков пальцев, то вновь парятались обратно. Чего мне это стоит? Ничего! Всего-то - чьи-то слёзы, чьё-то разочарование... Сколько этого было под моими ногами, через сколькие слезы я шел вброд, сколькие мечты хрустели у меня осколками под ногами?.. Много... Но только не сейчас. Это не честно. Как я объясню Тьме? Попрошу не баловать лёгкими победами. Они меня испортят. Требую достойного противника. Я выполню приказ Тьмы лишь тогда, когда Страж восстановит все свои силы. Этот вариант словно меня успокоил. Он устроил и Тьму. По крайней мере она не возразила. Две пары глаз - Изгнанника и Стража смотрели на меня с ожиданием. И я ответил им улыбкой. Так умеют улыбаться только люди, когда им хорошо. Так, когда всем от этого становится спокойно...
***Оказалось, что Страж настолько ослаблен, что видит во мне лишь Изгнанника Верхнего мира. Я не стал его разуверять. Страж терпеливо возился с мальчишкой, пока я сидел рядом с ним и ждал, когда восторг Декунга немного поутихнет. Я наблюдал за тем, как Изгнанник смотрит большими, полными восхищения глазами, на Стража, слегка притрагивается к его колышущимся на ветру перьям, пытается вдохнуть, ощутить каждой клеткой его тонкое свечение.
"Как здесь?" - спросил усталым голосом Страж, имея в виду Средний мир.
"Средне, - ответил я, не отрывая взгляда от Изгнанника. - Даже Свет и Тьма здесь бледны и часто одно можно принять за другое."
Страж удивлённо повёл бровью.
"Здесь Добро по расчёту, а Зло от души,- теперь я перевёл взгляд на него. Затравленный мрачный взгляд. - Здесь мешают Чёрное с Белым и получают ровно серый цвет, которым красят всё что ни попадя - стены, руки, лица, мысли, поступки..."
"Так кто же вы такие, люди?" - Страж задержал на мне заинтересованный взгляд, со смесью жалости и осуждения.
Придётся сыграть Изгнанника, ставшего человеком. Вспомнить, каким был я, перед тем, как затянулись и исчезли рубцы на моей спине.
"Основа, - я пожал плечами почти так же как люди, когда говорят обо всем известной аксиоме. - Скелет всего жизненного устройства. Корпус, на который опирается Свет или Тьма..."
"Нет, - Страж жестом заставил меня замолчать. - А что думают сами люди о себе?"
Я задумался. Неужели вообще эта серая масса имеет способность мыслить. Неужели эти монохромные живые ручьи, текущие ежедневно по улицам устроены сложнее меня. Сложнее Чистого Света, сложнее Отборной Тьмы. В одной костяной коробке, называющейся головой, стиснуты и Добро и Зло. Заперты два непримиримых противника. И как только эти коробки не взрываются, пленяя заклятых врагов. Они тщательно перемешаны. Так, что даже Свет и Тьма сами не могут разобраться кто из них кто... Кто бы знал - Добро и Зло создал человек. Он был всесилен, но создал себе двух могущественных правителей. Он создал себе друга и врага. Его способности выше Добра и Зла. Он сам Тьма и Свет, сплетённая в тугой комок. Кто бы знал, что он сильнее Зла, что он сильнее Добра. Что он твёрже камней и мягче воздуха. Стражи Света и Слуги Тьмы идеальные копии двух противоположных атомов в субстанции человеческого существа. Идеальные и потому убогие в своей совершенности.
Кто они такие, люди?
Страж ждал ответа, глядя широко открытыми глазами на солнце. На Свет улыбающийся ему и Тьму, плюющую на него.
"Люди, проживают свои скучные серые жизни, умирают не менее скучными серыим смертями, лишь слегка затрагивающими Прозрачный Свет и Густую Тьму, - я глядел на Стража, как на низшее существо, хотя на себя я тогда взглянул бы абсолютно так же. - И так и не успевают плюнуть на заботливо простирающиеся к ним руки Света и алчно загребающие когтистые лапы Тьмы."
Страж не удивился моим словам. Он, по прежнему закинув голову, смотрел наверх, на просветы синего клочковатого неба между листьями деревьев. Он молчал. Затих и Изгнанник, теперь просто свернувшийся под боком у Стража, и сжимающий в кулачке кончик пера из его крыльев.
"Золотая середина, - промолвил Страж, задумчиво. Его угловатое лицо по прежнему было обращено к небу, глаза широко открыты. - Самый неровный идеал, скроенный из двух крайностей из идеалов двух противоположных сил, - По его губам скользнула лёгкая улыбка. - И Тьма и Свет прислуживают ему, преклоняют колени, опускают головы и глаза. Люди слепы. Слишком ярко для них Сияет Свет, слишком Непроглядна Тьма. Не видит человек, что он повелитель, что мы его слуги. Он падает к нашим ногам, но никак не хочет заметить, что под его ступнями уже расстилаются и Тьма и Свет."
Страж повернул своё лицо ко мне. На губах играла всепонимающая улыбка, которую мне тогда захотелось сорвать с его лица и растоптать.
"Бесконечная борьба?" - спросил я и мой голос прозвучал с отчуждённой разочарованностью и наивностью.
Страж кивнул. Отчего-то он знал, что малейшая попытка заговорить и я задушу слова, сомкнув руки на его горле.
"Война не ради победы, а ради..." - я прервался на полуслове. Я не знал, ради чего Свет читает проповеди, а Тьма хлещет его безжалостно по щекам, я не знал, ради чего Тьма таится в тёмных углах, а Свет кидает в него лучами, выжигая подслеповатые чёрные глаза Слуг Мрака...
"Ради существования, - закончил Страж. - Для жизни людей. Чтобы каждый из них, просыпаясь утром, чувтвовал в себе серую массу не головного мозга, а смесь неосязаемых субстанций - Добра и Зла".
"Так вот зачем Свет кидает своим Стражам крылья, а потом превращает их в груду мышц и окровавленных перьев, - я невольно стиснул кулаки и ногти глубоко впились мне в кожу. - Так вот для чего Тьма дарит своим Слугам когти, а потом вскрывает своих верных этими же орудиями..."
Это не было прозрение. Это была обида, оглашённая вслух. Это было то, почему я ненавидел Свет и злобно, но почтительно глядел в Тьму. Я выбрал из двух зол то, что было яростнее.
"Да". - совсем тихо, улыбаясь согласился Страж и снова обратил лицо вверх.
Я замолчал, словно от оплеухи. Давясь обидой на все правила и системы, глотая неоправданную застарелую ярость, проклиная Свет Тьмой и поливая Тьму Светом. Я желал, чтобы они перегрызли друг другу глотки в порыве, нежели так систематично и размеренно подкладывая друг другу жертвоприношения. Наверно именно тогда моё лицо было больше всего похоже на человеческое - сжатые от обиды губы, яростно сдвинутые брови, всё моё существо было полно злобы, которую нельзя ни на кого направить - все были правы, все были святы и опорочены. Я разрывался от сомнений, от невозможности другого хода моей жизни, казалось даже плечам стало тяжелее - они явно ощущали груз судьбы. От которой не уйти и не отгородиться, которую не сломать и не выбросить. И что бы ты ни делал - она всё знает наперед, она всё рассчитала, она угадала. Да, она даёт выбор. Она говорит, выбирай одно из двух "нет", великодушно предлагает, бери одно из двух "да". Что бы ты ни выбрал, она подтасует колоду карт как угодно. И если она возжелала, чтобы ты был вольтом, никогда не стать королём, даже если тебя уже начали короновать.
Я выпустил коготь и не заметно сделал надрез на своей руке. Приди ко мне, Тьма! Кровь сочилась медленной тёмной струйкой. Приди ко мне, Зло. С тобой судьба не так давит, с тобой кажется, что ее и вовсе можно сбросить с плеч. Пусть это обманно. Обмани меня, Тьма. Мертвенный холод разливался по венам, неспешно достигая разума, и заковывая его в покой. Через пару мгновений я и вовсе успокоился. Меня не заботила судьба, меня не волновала Вечная борьба, меня не тревожила безысходность. Я просто сидел рядом со Стражем, которого скоро должен был убить. Был рядом со Светом, который нужно погасить. Глядел на жалобно согнувшуюся под его крылом фигурку мальчишки. Не мог на них не смотреть.
Я поднялся со скамейки. Декунг вопросительно взглянул на меня. Я протянул ему руку. Изгнанник смтрел удивлённо, невольно отпустив мягкое крыло Стража. Он не мог отказаться, он схватился за мою руку. Я бросил прощальный взгляд на Стража, уводя даже не оглядывающегося Изгнанника.
"Увидимся." - Страж чуть наклонил голову, скорее не прощаясь, а говоря утвердительно.
***В скором времени я и Декунг вновь оказались в лесном доме у ручья. Веранда окончательно остыла, однако здесь уже было не так сыро как вчера и вновь нагреть ее до температуры необходимой для Изгнанника, постепенно становящегося обычным мальчишкой, не составило труда.
Когда огонь разгорелся и буржуйка окуталась словно осязаемым теплом, я не смог устоять и пододвинулся поближе к печке. Я хотел тепла. Я остыл и весь отсырел, как и этот заброшенный дом. Покоившийся в благодатном холоде, упиваясь Тьмой, я забыл, что значит свет, что значит тепло. Я не хотел знать, что это значит, я не желал этого чувствовать. Я не желал ничего чувствовать. Слишком много боли доставляют чувства, слишком ярко сияет Свет, слишком плавит сердце тепло.
Я сидел у огня, не решаясь протянуть к нему мертвенно холодные руки. А Изгнанник, казалось, даже не заметил моего столь близкого присутствия. С независимым видом протягивал к теплу маленькие порозовевшие ладошки, сонно щурил глаза от накатывающих горячих волн. Он радовался теплу, он позволял ему проникнуть в себя с той же лёгкостью, с которой я насыщался холодной Тьмой. Солнце давно опустилось и теперь только оранжевый свет из буржуйки освещал мрачную веранду. Он чуть золотил русые волосы на голове Декунга, превращал отдельные волоски в искры словно испускаемые им самим. Свет одевал его тонкие руки в светящиеся перчатки, укутывал хрупкое тельце своими невесомыми тёплыми одеялами.
Я придвинулся ближе к печке. На секунду взглянул на разомлевшее от тепла лицо Декунга с полуприкрытыми глазами и чуть подрагивающими ресницами. Я протянул к огню руки. Робко и нерешительно, словно с трудом управляя собственным телом. Скрюченные холодом пальцы выглядели темными ветками на фоне света. Они по-прежнему оставались в тени, но я отчётливо чувствовал тепло, легшее мне в раскрытые ладони, мягкое и почти объёмное. Словно я что-то держал в руках. Ценное и невесомое, то, что не хотелось выпускать. Хотелось прижаться к нему впалой щекой, чтобы и на ней почувствовать это тепло.
"А знаешь, у меня больше не болят крылья." - сказал Декунг, даже не оборачиваясь ко мне, так же как и Страж независимо глядя на огонь, чуть откинув голову.
Я вздрогнул от неожиданности и почему-то спрятал руки за спину, которые мгновенно ощутили покалывающий холод темноты.
Он всё также называл эти обрывки, что у него за спиной, крыльями. Несчастный мальчишка.
Только теперь я ощутил боль, которая вспыхнула сильнее, но я не сомневался, что она появилась давно. Пришлось вспороть зарубцевавшуюся рану на руке, чтобы боль Тьмы не тревожила меня.
"Я рад." - я врал. Я не мог испытывать это чувство, мне было всё равно.
Я взглянул на гордо расправленные плечи Декунга истинным зрением.
Весь его облик теперь почти не излучал сияния. Но сзади, на лопатках уже не болтались уродливые плети мышц и комья окровавленных свалявшихся перьев. Теперь там словно образовалось два белоснежных пернатых кокона. Так вырастают крылья. Внутри меня что-то затрепетало и сжалось. Взметнулось и упало. Он больше не Изгнанник. У него снова растут крылья. Он вновь готовится стать Светлым Стражем. Невольно из меня вырвался мучительный стон. У этого мальчишки новые крылья! Ему дали шанс. Которого МНЕ не дали. Типичная фраза Среднего мира "почему ему, а не мне" назойливо билась в опустевшей от других мыслей голове.
"И еще кажется, будто Свет возвращается ко мне, - Декунг грустно улыбнулся. - Неправда ли глупость?"
"Глупость." - машинально согласился я, бессмысленно взирая на растущие крылья на его спине.
Я завидовал. Слёзы ярости то и дело подступали к глазам, дыхание стало сдавленным. Всё ему, а не мне! Злобный проклятый Свет. Добрый и благородный по расчёту Свет! Его праведности хватило только на этого мальчишку!
Когти сами выросли из моих пальцев. Я гневно скребнул ими пустоту, чуть не задев Декунга. У него вырастут белые нежне крылышки! "Изгнанников никогда не прощают!" Вот, значит, как их не прощают.
Невольно я вскочил на ноги. Я больше не мог находиться рядом со Стражем. Который всё так же считался Изгнанником, но отчего же тогда, у него за спиной готовы были расправиться из коконов крылья?!
Я выскочил на улицу, не притворив дверь. Обогнул угол дома, прислонился к его холодной бревенчатой стене и, не сумев сдержать злобы, с силой ударил в мягкое отсыревшее дерево. Когти вошли по самое их основание. Боль стегнула меня невидимым хлыстом изнутри. Тьма поняла, что я взбешон и разгневан. Я чувствовал. Пусть злобу и обжигающую ярость, но чувствовал. Ещё один удар изнутри. Не до нее сейчас! Не до боли, не до Тьмы. Я небрежно скребнул по собственной шее когтем. Кровь тёплой струйкой сочилась мне за шиворот, сбегая остывающими каплями по разгорячённой спине. Почему у него растут крылья? Я вяло, словно в беспамятстве, сам того не замечая, еще и еще раз вонзал когти в поддатливое дерево. Что питает Стражей? Свет. Я нервно содрогнулся. Что рождает Свет? Добро. Благодеяния. Честь. Совесть. Святость. Невинность. Что есть у Декунга? Он оторван от Света. Опорочен. Изгнан. Запятнан. Что имею я? Остатки отчего-то исчезающей силы, острые когти, залитое кровью прошлое со светлым осадком и рассеивающуюся Тьму. Тьму, которая покидает меня. Просачивается через внезапно открывшиеся на спине рубцы. Зло, которое так напрасно бичевало воспоминания, пришедшие вместе с мальчишкой. Моя рука так и замерла занесённая, готовая обрушиться новым ударом в стену. Так вот оно как! Когти оставили несколько глубоких борозд на дереве. Тьма, что ранее так прочно обосновалась во мне бежала от какого-то мальчишки, от опороченного Стража. Она предупреждала меня. Либо Тьма, либо Изгнанник. Она до сих пор оставляет мне этот выбор. Если я оставлю его, одного в этом сыром холодном доме, он долго не проживёт и даже не просуществует. Недавно образовавшиеся коконы крыльев сгниют и пропитают этой гнилью всё тщедушное существо Декунга. Но я получу прежнюю холодную, твердейшую Тьму. Я вновь смогу заткнуть в дальний угол воспоминания, замёрзнуть и окаменеть. А он истлеет, разрушаемый Злом к которому я вернусь. Ведь и крылья у него начали расти лишь от того, что я отсрочил смерть того Стража. А что будет, если и вовсе я его не уничтожу! Тогда за спиной Декунга расправятся великолепные белоснежные крылья. Я замер. Теперь отчего-то я не мог так легко, как раньше принять верное решение - выгодное для себя. Даже представив, свернувшегося в углу тёмной пустынной веранды Декунга, я содрагался. От жалости. Вообразив, как растущие крылья отмирают, оставляя язвенные следы на его спине, как его закрытые веки мучительно подрагивают, не в силах даже приподняться, я невольно втянул когти обратно. Но я представил, как в это время я, стою где нибудь над телом жертвы вновь успокоенный и умиротворённый, словно сытый змей. Внутри шевельнулась знакомая волна покоя, которая разливаясь оставляет такую ясность и чёткость ума и сознания, о которой мечтают многие учёные Среднего мира. Не могу же я оставить это! Не взять того, что Тьма мне кладёт прямо в руки. Надо бежать. Скрыться от этого мальчишки как можно скорее. Лучше даже сейчас. Пока в лесу темно и он не сможет меня найти, даже если решится искать. Я немного успокоился. Принятое решение придало мне сил. Я выпустил когти, чтобы проделывать ими себе путь, подрезая самые густые заросли.
Я незаметно заглянул за угол дома. Полоска света из приоткрытой двери расширилась и осветила почти неразличимую дорожку к дому. На крыльце показался Декунг. Он выглядел обеспокоенным. Мальчишка огляделся по сторонам, зябко поёжился и спустился по ступенькам вниз.
"Зорн", - он робко позвал меня.
Я не двигался с места. Не шёл к нему и не бежал от него.
"Зорн!" - чуть громче крикнул он, переминаясь с ноги на ногу.
Ночная тишина, сопровождаемая лёгким стрекотанием кузнечиков и клубившимися в полоске света облачками насекомых.
"Зорн!" - его голос стал тише, однако в нем добавились нотки жалостливости и слезливости. Совсем как голос простого мальчишки из Среднего мира, у которого отняли любимую собаку.
Теперь, казалось, он всё понял. Он стоял в луче света исходящего из открытой веранды совсем неподвижно, даже не пытаясь искать меня. Он боялся покинуть свой свет, боялся вступить в родной мне мрак, наполненный ночными шорохами и звуками, слишком грозными для него, Светлого. Его голова безвольно сникла, спина сгорбилась, словно придавленная каким-то грузом.
"Зорн..." - он просил. Просил, чтобы его не предавали. Чтобы не оставляли одного.
Я не шелохнулся.
"Зорн," - в последний раз произнёс он, скорее задумчиво и, спотыкаясь на развороченных шатких ступеньках, как во сне, побрёл на веранду.
На крыльце он еще раз задержался, мучительно вглядываясь в темноту, крепко сжимая губы, готовый в любой момент расплакаться. Я в мельчайших подробностях видел его . Обиженно сдвинутые брови, покрасневшие глаза, с дрожащими бликами света, взлохмаченные русые волосы. Он вошёл, оставив дверь открытой. Я представил как он забился под одеяло, укутавшись под самый подбородок, поближе к теплу, чтобы спастись от давящего изнутри холода одиночества, глядя отсутствующим взглядом в весло отплясывающий огонь.
Почему бы не доставить в последний раз, прежде чем я его оставлю навсегда, мальчишке небольшую радость. Пусть он думает, что нужен мне. До завтра. А завтра я действительно уйду.
Дав себе такое обещание я мысленно успокоился и направился к двери на веранду. Я бесшумно поднялся по ступеням, так же тихо отворил дверь, но, когда закрывал ее за собой, дверь всё-таки скрипнула. Свернувшийся на кровати Декунг недоверчиво открыл глаза и увидел меня, как ни в чём не бывало входящего в дом. Мальчишка резко вскочил на ноги и простояв секунду в оцепенении бросился мне на шею. Его худые ручонки нервно сжимали меня, до боли впиваясь в тело, тщедушная спина подрагивала. Наконец, он поднял ко мне лицо.
"Я думал, что ты меня бросил", - прошептал он, и только теперь позволил себе разрыдаться.
"Как видишь, нет", - я попутно изобразил на лице вид глубочайшего изумления, отчего Декунг расплылся в виноватой улыбке.
Его тонкие руки с новой силой сжали меня в объятьях. Он плакал беззвучно, только я ощущал, что моя рубашка совсем промокла в том месте, где он прижимался ко мне лицом.
"Хватит." - приказал я, отстраняясь от Декунга. Он повиновался в тот же миг и даже перестыл плакать.
Боль в груди стала острее и я понял, что рана, открытая мною еще недавно уже затянулась. Я ждал, когда мальчишка перестанет на меня глядеть - я не мог вскрывать свою плоть при нём. Но он молча стоял предо мной, вперившись в одну точку. Глядя в то место, где мучительно сокращалось моё сердце. Проклятый мальчишка! С каждым мгновением я наполнялся злобой и нетерпением, с кажой секундой боль становилась сильнее - я чувствовал. Декунг всё так же стоял, словно и не понимал чего я хочу, чего я требую, о чём я прошу, о чём молю, словно впитывая мою боль, насыщаясь ей, как Стражи насыщаются Светом.
Я не выдержал и, оттолкнув его слишком сильно, выбежал в другую комнату. Как только моё тело окутал привычный мрак и холод, я одним движением вспорол свою руку выше локтя. Как только показалась первая капля крови и внутренняя боль отступила я смог рассуждать спокойно. Не так как раньше. Скорее сейчас мои думы были столь же логичны и упорядоченны, как мысли наркомана из Среднего мира, только что принявшего дозу испытавшего облегчение и... судьбу. Да... Я глубоко вздохнул, прислонился к холодной сырой стене с вспузырившимися обоями. Я не смогу вечно утолять бушующую внутри меня Тьму болью извне. Мне не хватит боли. Мне не хватит крови. Я даже слышал, как тяжёлые капли ударяются о деревянный пол, складываясь в причудливый тёмный узор. Не важно. Я устало отмахнулся от собственных мыслей. От ненужных мне мыслей.
...как Стражи насыщаются Светом - вспомнил я свою последнюю мысль. Он действительно пил мою боль. Потягивал, как коктейль через соломинку. Я не заметил этого потому, что она бездонна - сколько из нее не черпай, Тьма всё равно сможет влить больше. Так как же так? Этот мальчишка, у которого растут крылья, насыщался болью, производимой Тьмой. Это нарушает законы, столь же твёрдые, какими в Среднем мире являются законы природы. Это столь же не возможно, как вскормить человеческого младенца вместо молока, водой из лужи. Он умрёт за несколько дней от того, что в ней содержится. И Декунг не должен пить боль, не должен ее переваривать. Точнее не может. Но он же это делает и его крылья час от часу становятся крепче. Значит я неправ. Если младенец всё-таки жив, то скорее всего его вскормили из лужи в которой было молоко. Но как в боли можно найти Свет? Это так же сложно, как искать в реке золотые самородки. Но возможно. От чего моя боль? От того, что я вспоминаю, от того, что я совешаю поступки неугодные Тьме. Противоречащие ей. А Тьме противоречит Свет.
Я задумался и взглянул на почти затянувшуюся рану, машинально вскрыл ее.
Этого не может быть. Не может быть во мне Света, его не может быть и рядом со мной.
Я усмехнулся. Так же холодно, как и раньше. Так же небрежно и язвительно. Так же уничижающе.
Глупец. Я кричу невозможен Свет, а сам сжимаю в руках факел. Глупец. Грустная улыбка невольно появилась на моих губах. Вся моя боль от того, что я тянусь к Свету, сам того не замечая. Я бегаю за мальчишкой, оберегаю его, как заботливая курица, а потом и вовсе не убиваю Стража. Потому что рядом мальчишка. Потому, что он вообще когда-то был со мной рядом.
Теперь-то я понял, что никуда от него не уйду. Ни завтра, ни когда-либо еще. Никогда. Я дождусь, пока из коконов на его спине расправятся белоснежне крылья. Я буду растить Свет в его душе на своих костях. Я всё так же останусь слугой Тьмы, не желающим ее покинуть, чтобы она могла терзать меня. Чтобы эту боль смог пить он. Святую боль, которая рождается из-за него и для него. Мученик. С моего лица не сходила глупая улыбка. А потом, в конце, может быть я даже увижу как он взлетит. Или он позволит мне вдохнуть воздух, рядом с его белоснежными перьями.
Дверь медленно отворилась. По полу скользнула полоска света и упала на противоположную стену. В комноту робко заглянул Декунг.
"Я сделал что-то не так?" - спросил он.
А мальчишка-то до сих пор еще ничего не понимает. Высасывает из меня силы и не замечает этого, до сих пор хочет дарить мне Свет, хочет, чтобы я был его другом. Только подумать - с пищей можно подружиться. Волк дружит с ягнёнком. Хотя обычно волком считают Тьму, а ягнёнком - Свет. В этот раз всё не так. В этот раз волк белый, а ягнёнок чёрный...
"Иди спать." - сказал я. Мне даже показалась, что я увидел, как он проглотил очередную порцию моей боли, которая грузно и недовольно продолжала во мне ворочаться.
Он покорно ушёл в глубь веранды, оставив дверь открытой, и опустился на кровать. Я по прежнему стоял, оперевшись спиной о стену. С веранды тянуло приятным теплом и таким привычным, что почти даже не различимым запахом Верхнего мира. Как в прежние времена. Я улыбнулся. Когда я жил наверху, когда я сам источал этот аромат, когда он окружал меня повсюду и я даже не замечал его присутствия. Не знал о его существовании. И заметил его потерю лишь когда приобрёл новый запах. Тяжёлый, смрадный, холодный. Тот, что принадлежал Нижнему миру. От которого не отмыться и не отчиститься, который въедается в каждую клетку вместе с Тьмой.
Я должен быть с ним рядом. С веранды не доносилось ни звука. Мальчишка спал. Я был настолько крепко теперь с ним связан, что знал это наверняка. Немного поразмыслив я всё-таки шагнул в открытую дверь. Где-то в углу, в надвигающемся мраке еле различимо тлели угли в печке. Я подбросил еще дров и устроился на стуле около буржуйки. Неподалёку, свернувшись под какой-то тряпицей вместо одеяла, на складной кровати спал Декунг. Спал, но продалжал опустошать меня, вызывая всё новые и новый волны накатывающей боли. Тьма не хочет, чтобы из неё вили верёвки. Светлые канаты, на которых ее же и вздёрнут.
Я вскрыл старую рану на руке и сделал новую на шее. Тьма, до этого жадно глодавшая моё сознание, как голодный пёс кость, значительно ослабла, но всё же была значительно сильнее, нежели тогда, несколько дней назад, во время внезапных приступов. Человек привыкает ко всему. Средний мир поглотит всё, что бы ему ни кинули. Так говорят и Верхнем и в Нижнем мире. Неужели и я становлюсь человеком. Я содрогнулся, словно от холода, словно я к нему не привык, будто и не жил в нём несколько десятков лет. Ещё немного боли и Тьма выкрутит из меня все силы. Кем я тогда останусь? Мрачным существом, которое щурится на Свет и плюёт ядом на Тьму? Мальчишка, обнаружив у себя за спиной крылья, возможно захочет меня отблагодарить и кинет мне горсть Света. Вероятно так и получаются люди. Серая, от смеси Добра и Зла, оболочка с налепленными на нее моралями и ценностями при свете дня, и с пороками и гнилью в темноте.
Жар, исходящий от печки, тонкой оболочкой покрывал моё лицо и руки, обращённые к нему, и от этого тепла словно в тысячу раз усилился холод, лёгший на меня сзади.
Вот оно как - чем ярче блеснёт Свет, тем сильнее сгустится Тьма. Неуничтожаемое равновесие. Весы, которые состоят из двух чаш и при отсутствии одной, не являются таковыми.
Комната медленно погружалась во мрак - догорал огонь. Но здесь по прежнему было тепло и то уютное состояние, что появляется от тепла и навалившейся дрёмы, не позволило мне встать и подбросить еще дров. И только постоянная, уже ничем не гасимая боль в груди не давала мне заснуть окончательно. Я то проваливался в сон, то просыпался и, не открывая глаз, уже машинально вскрывал затянувшиеся раны, чтобы снова окунуться в тяжёлое, но столь желаемое забытьё.
***Когда я очнулся окончательно из окон лился яркий дневной свет. Я прислушался. Из-за окон и двери слышался еле заметный шелест, какой бывает, когда ветер срывает с деревьев слабые осенние листья. Я приподнялся со стула. Движения давались тяжело, казалось на тело свалился лишний груз, придавливая к самой земле. Я с трудом встал на ноги и, вышел на крыльцо.
В легкие ворвался прохланый осенний ветер, всколыхнул волосы, откинув их с глаз и лба. Неловко я опустился на кривые ступени. Мальчишки не было видно, но я знал - он где-то поблизости. Деревья, склонившиеся к крыльцу, медленно и тоскливо роняли листву к моим ногам. Воздух был так неподвижен и прозрачен, что казалось выдохни неосторожно и он разобьётся на тысячи острых осколков. А я и не заметил, что настала осень. Я и не знал, что есть такое золото, за которое не надо платить кровью.
Я попытался вдохнуть этот тонкий, невесомый воздух полной грудью, но что-то мешало. В лёгких, в горле. Какой-то странный тугой, упругий комок. Я сглотнул, но он лишь стал ощущаться еще отчётливее. Колючий, острый, но одновременно рыхлый, мягкий, дающий мне воздух мелкими глотками.
Солнце разлилось повсюду. Легло странными узорами сквозь ветви, почти лишённые листьев, на руки, одежду и стены. Я хотел быть там, где его много. Где тепло, где оно причиняет мне больше боли, но и несёт одновременно счастье и надежду мальчишке.
Придерживаясь за перила, я сошёл на заросшую тропу, ведущую куда-то через частокол деревьев.
Ноги не желали отрываться от земли, но я упорно тянул их, проклиная жалкое тело. Ослабшую оболочку в которой только и осталось - на дне какой-то обрывок, не то белого, не то чёрного цвета.
Падали листья. Словно странные золотые и красные перья Стражей, смотревших на меня Сверху. Если бы я был Стражем, то решил бы, что Там битва и немедленно взметнулся бы вверх. Но у меня не было крыльев. Если бы я был Слугой, то решил бы, что там битва и взобрался мы Наверх, размашисто загребая когтями. Но у меня их уже не было. Я с досадой взглянул на свои худые длинные пальцы, напоминавшие теперь сведённые холодами ветви озябших деревьев. На подушечках пальцев, где когда-то было оружие Тьмы, открылись язвы. Неважно.
Впереди блеснула вода. Ещё несколько тяжёлых шагов и моему взгляду открылся маленький ручеек, поросший по берегам папоротником. Я подошёл ближе и увидел мальчишку. Он стоял в зеркальной воде, поколено закатав штанины. Он даже не заметил меня. Не заметил, как я подошел и опустился на пожухлые листья под растущей рядом осиной.
Он был увлечен. Он смотрел на себя в отражение на воде. Ещё бы. Я усмехнулся про себя.
За спиной у него были распахнуты нежно белые крылья. Широкие, чистые, новые, лёгкие, невесомые.
Мальчишка смотрел на них как зачарованный, не решаясь даже прикоснуться.
Ощутив моё присутствие, он поднял взгляд на меня. Мальчишка выглядел предельно счастливым. Настолько, насколько мог быть переполнен своим светлым счастьем Страж. Настолько, насколько позволялось упиваться своим счастьем Стражу.
"Ты видишь? - спросил он. В голосе недоверчивость, на губах улыбка.
Он еще не верит в НОВЫЕ крылья.
Я не хотел говорить. Я кивнул. И стало еще больнее. Я был счастлив. Настолько, насколько мог.
Мне показалось что начался дождь. Две капли упали мне на колени, тёмными пятнами расплылись по брюкам. Я поднял голову к Верху. Яркое солнце. Нет дождя. Я догадался и догадка эта вызвала у меня улыбку. Я плакал. Разве я умею? Плакать от счастья. Нет ничего глупее.