Четыре утра. Шляпа. Бензоколонка. Чуйский тракт. Горы.
Туман. Его так много, что кажется, он даже в машине. Туман заслоняет собой круглую Луну, висящую низко над вершинами. Иногда она выходит из под серого одеяла и тогда видно горы, деревья и кустарник по берегам Катуни вдоль которой тянется трасса. Пейзаж, кажется, написан на сером шелке серой тушью, и только Луна, как брошенная на шелк новая монета.
В прогалинах тумана и разрывах зарослей видна тускло блестящая, по-осеннему спокойная вода реки, и там где эти разрывы большие, отражение Луны несется со скоростью машины, не отставая и не пытаясь обогнать меня. Мы наверно играем с ним.
Я подъехал к дому проводника минут на сорок раньше времени. Не желая будить спящий дом с темными окнами, оставил двигатель включенным, разложил кресло и вышел с сигаретой на покрытую изморозью траву возле машины. Большая Луна рядом. Можно протянуть руку и коснуться ее. Возле дома проводника скала. Она тяжело стоит надо мной, отсекая огромный кусок, светлеющего неба сплошь исколотого звездами. Какая-то большая звезда висела на самом краешке скалы, и пока я курил, упала за камни.
Вздремнуть получилось не больше получаса. Будильник телефона дал знать, что пора. Мне налили чай, дали на оранжевом блюдце устоявшийся мед и горячие, со сковороды, пирожки с картошкой. Ем обжигаясь.
После завтрака садимся с проводником в машину и едем в Чемал, за лицензиями на косулю. В том кабинете, где должен сидеть человек выдающий лицензии, никого нет и спросить когда будет, не у кого. Едем в Администрацию, там должна, 'по идее', проходить планерка с участием нужного человека, которого зовут Эльнар. Он охотовед, у него неплохая иномарка, его трудно поймать, а сдвинуть с должности, в которой он себя неплохо чувствует, вообще не представляется возможным по причине близкой родственности кому-то Там... Проводник сетует, что если бы даже он отучился на охотоведа, все равно не смог бы получить соответствующую работу. Хлебная должность.
Наконец находим Эльнара. Почти пробегая мимо нас по коридору, он говорит, что скоро будет на месте, у себя. Едем обратно. Поздно. У Эльнара уже полный кабинет народу и мы курим на улице. Наконец, Эльнар зовет моего проводника. Виталий скрывается за дверью, которая остается неплотно прикрытой. Говорят на языке предков, но я не знаю алтайского. Виталий высовывается из дверей и зовет меня. Кабинет с двумя мешающими друг другу столами и тремя стульями возле полутора метров свободной стенки. Четвертый стул, стоит посреди комнаты и на него садится Виталий, я, у стенки. Люди в кабинете, человек шесть, говорят, постоянно переходя с русского на алтайский и обратно. Я не прислушиваюсь, мне нужны лицензии. Тем временем, выясняется, что лицензий было пять штук, и они уже ушли по начальству. Прискорбно. Даю Эльнару свою визитку, и всем своим видом показываю, что на меня в случае чего, можно положиться. Впечатления на Эльнара, необходимого мне, визитка не производит. Тогда перестаю обращать внимание на количество народа в комнате и уже недвусмысленно даю понять охотоведу, что, когда у него возникнет необходимость строиться, моя фирма будет ему очень кстати. Азиатский тип лица Эльнара, не позволяет разглядеть отклик на мое предложение, но то, что он снова взял в руки визитку, до этого отложенную в сторону, и внимательно осмотрел ее с обеих сторон, внушило слабую надежду. Лицензию на пушнину (других нет, а с паршивой овцы... ), выписывают сначала Виталию, потом мне. С Виталия спрашивают деньги за выписанную лицензию, говорю, что оплачу я. Начинаются шутки про спонсорскую помощь Виталию, и прозрачные намеки на отсутствие бензина в служебной машине. Я делаю понимающий вид и, взяв быка за рога, сообщаю Эльнару, что мне необходима еще одна лицензия, но, ни человека, для которого она нужна, ни его документов здесь нет. Говорю, что я готов позвонить, и по телефону узнать у Сергея (Сибирский Волк) все необходимое для выписки лицензии. Номер охот. билета, прописку и все что потребуется. В воздухе начинает пахнуть неизбежностью спонсорской помощи. Весь мой вид, показывает, как я буду, счастлив, незамедлительно стать спонсором господ охотоведов. На бензин?...Пожалуйста. И, я выкладываю три цены на каждую лицензию. Никто, даже из вежливости не пытается меня отговорить. Зато! Телефонный звонок Сергею, и через 1,5 минуты у меня в руках третья зеленая бумажка. Откланиваемся со словами благодарности не знающей границ. Теперь, мы с охотоведом добрые друзья. И, слава Богу. Мало ли, в тайге на тропке пересечемся, глядишь, не обратит внимания на выросшие у 'пушного' зверя, рога. Ну мало ли, с кем не случается. У зверей тоже, не все гладко в личной жизни...
17.10.2005г. АТ.
Главка 2 (маленькая)
Завтра едем на охоту.
Сергей (Сибирский Волк), почти без приключений добрался до Бийска. Встретились на въезде в город, заскочили в охотничью лавку и взяли недостающее снаряжение. Ботинки Сергею. Выбирали недолго. Забрали с витрины один левый, и пошли глянуть на патроны. Тем временем девочка, охранявшая до этого прилавок, отважно нырнула в темноту подсобки, в поисках пары, потерявшись там навсегда. Сергей, по достоинству оценил аппетиты хозяина лавки, увидев ценники на патронах, и у него сразу пропал интерес к дальнейшим покупкам. Сгинувшая в подсобке девочка, наконец, подала признаки жизни и второй ботинок. Примерив, на всякий случай, правый, Сергей, дает ей на жизнь денег, и мы выходим на улицу. Пока курили, Сергей достал из машины мой подарок, большую копченую рыбину, завернутую в газеты. Пахнет, как положено, пахнуть такой рыбе, душевно и правильно. Чуть-чуть правда, газетой, но это добавляет шарма. Жаль, не пью пива, но рыбку, тем более Такую (!), ем. Еще как!
Мы выдвигаемся на выход из города. Договорились ехать не быстро, что бы у Волка была возможность разглядеть пейзажи по дороге. Вечер. Начало седьмого. Темнеет быстро. Включаем свет, и, не больше девяноста на спидометре. Предгорья. В воздухе или пыль или туман, непонятно. Горы уже видно, смутно и тонко на фоне неба. Красное Солнце плотно застряло в зарослях ивняка на берегу Катуни и из-за марева освещает только само себя. Начинаются повороты, а Серый за этот день дал почти тысячу, ему непривычно по горной дороге и мы сбрасываем скорость до шестидесяти. Почти доехали до места. Останавливаемся, и я показываю Сергею Луну, выкатившуюся слева из-за вершины горы. Она немного не круглая, пошла на убыль, но яркая. Смотрю на Волка, он в восторге. Спрашиваю, бывал ли он в горах. Да, где-то на юге, но там...Обещаю, что будет еще не то!... Подъезжаем к дому проводника. Нас уже заждались. Баня готова. Ужин горячий, на плите. Серега загоняет в ворота свою машину. Садимся ужинать. Мне еще обратно сегодня пылить, а время полдесятого, и я откланиваюсь. Еду, обгоняя редкие машины. Туман, откуда-то вдруг взялся непонятно, но его клочья заставляют иногда сбрасывать скорость, почти до полной остановки. То крадусь, то еду вполне быстро. Наконец туман становится ровным и густым. Гаишники, перед самым городом, показывают мне радар с неприличной цифрой, но я не в настроении, а перспектива стать спонсором ГИБДД не манит вовсе. Отпускают восвояси после того, как доказываю несостоятельность их радара. Им лень спорить. Стоянка возле дома. Завтра на охоту. Спать.
20.10.2005г. АТ.
...Алтай. Осень. Дождь. Невидимый, частый. Его даже не слышно. Просто нескончаемый шорох. Под ногами желтые листья на жухлой траве. Пропитанная водой земля, сочащийся влагой мох на мокрых камнях, и шелест дождя. Сухо только под кедром, его длинные иглы не пускают воду вниз, и под этим деревом можно сидеть, пережидая дождь, без боязни промокнуть. Не слышно птиц. Они прячут свои голоса от дождя, в камнях скал, и кронах, еще не полностью раздетых ветром деревьев. С дождем никто не спорит, один только ветер пытается возразить, слабо трогая, друг о дружку, голые ветки кустов и деревьев. Дождь. Осень. Воздух тот же, что бесконечно далеко от нас, вдыхали воины Чингиз-Хана, терпкий прелой травой, сырой, быстрый. Слабый отзвук дыма далекого костра, рождает в душе покой и желание быть ближе к огню. Конь идет, поскрипывая сбруей, в такт шагам. В мокрой гриве репейник и желтые хвоинки. Дорога и дождь. Путь тянется длинно, повторяя все волны изгибов, подъемов и поворотов тропы. Камни изломанных временем скал, порой так близко, что сдавливают тропу к самому краю, и заставляют смотреть вниз, где за серым дождем скрывается глубина ущелий. Дождь. Он не дает разглядеть даль, прячет горы вокруг в тонкие линии наброска карандашом, не дает взгляду насладиться деталями и увидеть снег на самых далеких вершинах. Лишь иногда, он вдруг стихает немного и открывает глубину пространства, в котором тонешь всем существом своим. В такие секунды понимаешь, что летишь. Нет коня, тропы, тебя самого. Растворяешься в запахе травы и дождя, и, летишь. Внутри тебя все звенит от полета, сердце останавливается, чтобы не мешать тебе, и ты летишь. В дождь. В даль, которую невозможно просмотреть до дна. Летишь, переставая быть собой, становясь частью дождя, ветра и дыма костра, который тебя ждет... Мокрая лапа пихты бьет по щеке. Ты, снова на тропе. Конь дышит гулко. Он устал. Идти еще далеко. Дождь. Осень. Алтай...
25.10.2005г АТ
Охота на Алтае. Вечер первый.
...Мы отъехали из Аюлы вечером на уазике, погрузив снаряжение и сделав контрольные звонки по телефону тем, кто их ждал. Древняя боевая машина охоты издает различные звуки, которые озадачат любого автомеханика своим изобилием и витиеватостью. Отъезжаем от села пару километров, останавливаемся у ключа и пьем воду, которая месяцами не портится из-за громадного количества серебра в ней. Поскольку первый вечер запланирован без охоты, участникам мероприятия требуется не только вода, а еще и некоторое количество народного средства, для улучшенного и адекватного восприятия окрестностей освещаемых ранней Луной. В качестве народного средства выступает барнаульская водка с перцем 'ВОРСИН'. Как на грех, машина не полностью оборудована и публика, обрезав горлышко пластиковой бутылки, получает возможность причаститься из импровизированного стакана. Стакан, правда, без дна, крышку в темноте не нашли, и приходиться поддерживать ладонью отверстие, быстро выпивая налитое. Серега пьет порцию и проливает немного. Толик не может себе такое позволить и поэтому пьет прямо из горла 'ворсина'. Водила и его напарник тоже не хотят проливать. У Виталия 'завязь'. Я просто, вообще не пью. Садимся в авто и едем. Курим и перемещаемся в салоне , как Бог пошлет, на каждом камне попадающем под колеса Уаза. Ехать недалеко, километров двенадцать, но есть по дороге одно место... Доезжаем до этого места. Подъем сразу после спуска к реке. Довольно крутой. Хорошо пропитанная водой земля на подъеме, густо замешана с галькой. Пассажир рядом с водилой, двумя руками держит 'раздатку', она каждые две секунды 'выскакивает', машину дергает как в параличе, но она, что удивительно, поднимается.
Приехавшие прощаются с водилой, и он уходит в ночь на своем драндулете, издающем загадочные звуки, пугающие тайгу. Желающие, берут свечку и отбывают в баньку стоящую рядом с ручьем. Здесь нет электричества, только аккумулятор для магнитофона и лампочки в избушке. В избушке, кроме магнитофона есть печка и двухъярусные полати, что важнее музыки. Пока Виталя, его работник Сергей (в миру Иваныч) и я, готовим трапезу, появляются избитые веником Серега и Толик. Ужинаем, начиная с 'ворсина'. У меня, как обычно, чай. Сало и любимая ягода охотников, чеснок, крупный, зубастый. Опять чай, уже с пряниками, и тепло теперь не только от печки. Разговор. Длинный, как вечер и половина ночи. Тут и про охоту, про тайгу, снова про охоту, опять про горы, чуть-чуть про женщин (не к ночи будь помянуты), и снова тайга, люди, охота...
День второй.
Утром следующего дня трезвонит будильник моего телефона. Спросонок долго ищу его в кармане бушлата, лежащего у меня вместо подушки, наконец, давлю кнопку, которая должна называться 'заткнись!', и телефон успокаивается. Ненадолго. У него что-то заклинило внутри и будильник через минуту начинает свою песню заново. Терпеливо ищу ту самую кнопку, давлю. Стихает. Тут же начинает орать будильник. Все проснулись и с любопытством ждут, что я буду делать. Давлю кнопку еще несколько раз. Кажется, заткнулся. Лежу. Народ по очереди выскакивает на улицу по утренней нужде, и умыться в ручье. Наконец, я тоже нахожу в себе силы встать и идти к ручью. Вода, только что лед не плавает. Настраиваюсь и...ма-ма! Лицо как будто кипятком ошпарили! Вроде, как и не спал вовсе! Спасибо, мать...природа! С пробуждением Саша!
Иваныч топит печь и варит чай. Завтракаем. Водки, ни-ни! Охота! Только сало и любимая ягода! Чай. Виталя с Иванычем уходят седлать коней, мы с Серегой и Толиком снаряжаемся. Не все вещи, взятые с собой, пригодятся, а потому выбираем только необходимое и укладываем в арчимаки. Кони готовы. Развешиваем арчимаки, садимся в седла. Пошел!
Дружок идет с нами и метров через сто уже показывает белку на пихте. Толик при ружье, но белку не видит в густых ветвях, как впрочем, и остальные. Виталик отбирает оружие у Толика и палит в крону, чтоб спугнуть зверька. Спугнуть у него получилось, лошади шарахаются, видно, тоже не проснулись толком, но белка перепрыгивает на соседний ствол и теперь ее видно. Ружье у Виталика забираю я, и палю в белку. Ее перекидывает кувырком, но она остается на дереве. Стреляю второй раз. Готова. Падает. Пока белка падает, задевая ветки, Виталя с криком 'Дружок, нельзя!' летит на перерез псу, который имеет свои виды на эту белку. Виталий по праву сильного отбирает добычу, и сует ее в свой арчимак. Едем дальше.
Подъем вдоль ручья длинный и по местным меркам пологий. Доходим без приключений до перевала через седловину горы, и начинается спуск вниз. Конь, приседая, почти скребет задом по камням на тропе, в то время как передние ноги делают шаги не шире лошадиного копыта. Такое чувство, что конь приплясывает под тобой и придуривается, а не идет. Но это неправильное чувство. Это понимаешь сразу, как только пытаешься представить себя идущим по этой тропе, где каждый камень под ногой, шевелится, как живой. У тебя всего две ноги, на всякий случай еще две руки и хватит ли этих конечностей для прогулки по такой тропке, это большой вопрос... В такие моменты начинаешь уважать коня, и относиться к нему как к напарнику, и другу. Спускаемся вниз, к небольшой речке и четыре всадника едут вдоль нее вниз по течению. Слева от нас гора, с которой мы только что спускались. Ничего особенного, снизу она выглядит вполне безобидно и даже красиво. Солнце, утреннее и яркое, смешивает траву и камни на склоне, в один желто-серый цвет. Только клыки скальных выходов, отсвечивают породой, белесой патиной и цветами лишайника. Впереди Виталий, за ним Серега, я, и Толик. Подняв в очередной раз глаза в сторону горы, вижу, по склону вверх медленно уходит чей-то зад украшенный белым кругом вокруг хвоста. Марал! Пс! Пс! Пс! Пытаюсь позвать Серого с нарезным и Виталика с карабином. Они в пяти метрах впереди, но не слышат из-за шума реки. Мне почему-то кажется, что я не достану из гладкого. Зад тихонько поднимается и вот вот скроется за скальник и березы. Меня кое-как услышали. А толку? Зад, с круглым пятном вокруг хвоста, такая классная мишень, уже не виден. Маячу Серому, тычу стволом, но пятно скрылось за серыми ветками. Вот, черт! После драки... Когда рассмотрели толком ситуацию, выяснилось, что это был козел. Только у него зад с белым пятном, у марала задница желтая. Ну, может он и козел, а болван-то, я! Приятно, аж не могу! Спутал козла с маралом по неопытности, и расстояние из-за разницы в размерах животных оценил не правильно. Был верный выстрел! Семьдесят - восемьдесят метров, не больше! Это притом, что на стоянке палил на сто пятьдесят (по дальномеру) в чайник, из мурки, пулей и не мимо. Верный выстрел! Однако я все-таки Чайник! С большой буквы. Надо было палить, дураку! Чего уперся в возможности нарезного? Стрелял бы сам, дубина!
Чувства расстроены, едем дальше. Рассказываю себе разными словами, какой я охотник и почти не смотрю вокруг. Зря конечно. Есть на что смотреть. Серега не пришел в себя, ему еще диковато, он почти в шоке оттого, что с ним происходит. Я его понимаю. Помню, как сам в первый раз в горах по тайге на коне ехал...
Добираемся до охотничьего домика в Кандабу, что в вольном переводе с Алтайского значит 'Кровавое место', а точнее, 'много дичи, крови, охоты'. Пока расседлываются и путаются кони, мы выкладываем вещи из арчимаков и топим печку, что бы сварить чай.
После чая жизнь налаживается. По дороге к нам присоединился еще один проводник, Алексей. Алтаец. Работал по конным маршрутам с туристами, горы знает хорошо, не пьет родимую вовсе, по причине, 'закодировался на хрен!'. Сергей выходит пристрелять своего 'Вепря'. На столбик загона для скота повесил бумагу (вот только не пойму никак, где он взял чистый лист бумаги в этой дикомани), и пуляет, каждый раз бегая к листку проверить попадание. Виталий смотрит на листок в бинокль, остальные стоят здесь же. Высит влево. Щелчки. Вроде нормально. Я сам завелся и сходил за муркой. Меряем расстояние дальномером, и, по чайнику. С третьего патрона прямое попадание. Душевно! В организме возникает удовольствие и держится не проходя. Кайф!
Снова по коням. Едем 'гартапить'. То бишь 'в загон'. Один из проводников уходит влево по гриве, другой вправо, нас троих рассаживают по логу. Ждем-с! Козлы, а другого слова не находится для этих тварей, игнорируют нас. Леха видел двух, которые поднялись, было, и пропали мимо номеров. Козлы! Народ фотографируется и обсуждает нестандартную ориентацию пропавших косуль.
На верху гривы, где мы стоим, ветер заметно качает деревья и шумит травой. Воздух невесомый настолько, что его не хочется портить сигаретой. Солнце горячее если бы не ветер. Где-то далеко, у края неба, вершины, украшенные иглами снега, которые как будто втыкаются в небо, смешиваясь с ним цветом. Облака, тончайшие и редкие мазки на голубом небе. Внизу жеманится изгибом Катунь, нефритовая лента. Такое украшение порадует нежную шею любой красавицы. Птицы не для охоты, мелкие, поют и летают чуть не над головой. Внизу, между грив, на северном склоне, уже лежит снег, от него тянет свежестью осеннего камня. В тени горы, цвета глухие, почти серые. Только не до конца облетевшие березы на склонах, выделяются рыжими пятнами. Ветер, иногда долетающий снизу, доносит аромат прелой травы и желтых листьев, плывущих в ручье между скал внизу. Вдох, и хочется остановиться, не дышать, а только слышать птиц и видеть небо. Рядом конь. Он стоит привязанный к стволику молодой лиственницы. Просто стоит и смотрит. Ему тепло от Солнца...
День второй. (прод.)
Гартапим дальше, в другом логу. Результат тот же, правда Алексей со своей гривы стреляет пару раз, но мажет. Гулять надоело. Обдышались воздухом по самое не хочу. Устали и хочется есть. Наохотились. Спускаемся вниз, в домик. Вечер. Солнце быстро теряется за вершинами, как будто проваливается куда-то в камни. Тени начинают ползти наверх по склонам, по пути заглатывая рельеф скал. Темнеет. Кони расседланы, спутаны. Только Серегиного Ветерка ставят на 'прикол', длинная веревка к передней ноге и железный штырь в землю поглубже.
На тропе возле дома, появляется Эдик на коне. Алтаец. С лайкой. Без ружья, потому что его обычно прячут до подъезда к домику если оно... не того, в общем...Мало ли, кто в теремочке сидит... Вяжет коня к изгороди и заходит в избушку. Аккурат к ужину поспел.
Огонь в печи, с громкими щелчками, рвет розовые, кедровые дрова. Те, что наколоты загодя, лежат аккуратной поленницей рядом с кирпичным боком печки и сохнут, подтекая смолой. Приятная суета перед ужином, которого все уже заждались. Наверное, ужин от слова уже... На стол летит все, что находится в арчимаках съестного. Главное, сало, есть! Чугунная сковорода звякает об печку, рядом с закипающим чайником. Не дав ей толком накалиться, Толик вываливает в посудину из консервных банок армейский деликатес, перловку с мясом, и следом тушенку. Один к одному, чтобы перловке не было скучно. Серый с Толиком вдруг вспоминают, что еще есть, и что их тут всего двое, то есть, им будет хорошо! Достают 'хорошо', с любовью завернутое в ватники, чтоб не дай Бог, не разбилось, со дна арчимака и делят кружки, которых мало. Ну? Вздрогнули. Ложка за ложкой ныряют в сковородку. Перловке и, правда, не скучно! Летит шелуха от чеснока. Горка сала тает на разделочной дощечке. Уф! Чай! Пряники! Еще есть семечки, но это уже лежа на топчанах, вперемешку с сигаретой. Разговор. Правильный, долгий, интересный...
На улице большая Луна светит, как роскошный торшер. Светло. Из окна, рядом со мной, торчит, упираясь в пол, столб света смешанного с дымом сигарет. Его можно потрогать, но мне лень. Печь, щелкает о чем-то своем... Тепло. Я слушаю, как мужики, словно им только что развязали рты, наперебой рассказывают случаи с охот. Говорят в основном Леха и Виталя. Иногда Эдик вступает в разговор и добавляет что-то свое. Сквозь сон что-то пытается вставить Серега. Толик храпит в углу. Потом, позже, Леха переходит на приколы с туристками. У него этих случаев, завал! Через пару часов, я пытаюсь заснуть, но будит столб дыма. Закурили насмерть! Прошу Леху не частить и выхожу на двор, открыв дверь для проветривания. На улице, после протопленной печки, зябко. Делаю то, ради чего поперся на холод. Смотрю на звезды. Мамочка моя! Небо как расстрелянное бекасинкой и, чуть, картечью. Луна, немного корявая, но еще большая и яркая, ярче, чем через затянутое дымом окно. В избе спят только Серый и Толик, потому что им хорошо. Леха не иссякает. Наконец, Эдик просит завязывать, время до фига! На охоту завтра рано! Леха, кажется, умолкает не скоро, потому что я засыпаю и уже не слышу...
27.10.2005г АТ
С добрым утром! Эдик уехал. Один, без собаки. Он привязал скулящую лайку к жердине ограды. Что бы не мешала на охоте. Странно, а зачем он ее с собой вообще припер? Потом только, до меня дошло, на Эдике мощные линзы очков, он просто боялся по незрячести, убить своего пса. Если позже, он из девятого Лося, промахнул марала метров на восемьдесят, то, скорее всего, догадался я правильно.
Наши, уже встали. А я, кажется, немного проспал. Чувствую, что простуда, с которой я приехал сюда, стала слишком заметной. Горло. Кашель какой-то, тяжелый. Навыворот. Кое-как встаю. Иду умываться, к висящей вверх отрезанным дном на стенке сеней, пластиковой бутылке. Той самой, из которой 'запивал' родимую, Михалыч в свой приезд сюда. Немного легче. Тут выясняется, что Ветерок, вырвав прикол из земли, вместе с веревкой, ушел к своим кобылам. Сие означает, что среди всадников появился пешеход. Интересно. Пока завтракаем, сообща придумывается, чего делать дальше и как нам жить без одного коня, для которого кобылье подхвостье, оказалось важнее охоты. Мало того, он еще и горя хапнет, пытаясь протащить через тайгу веревку, длиной метров двадцать, с железным штырем на конце. Дубина! В каждой развилке можно застрять, а волки есть, и хотят есть! Вроде жеребец, но баран бараном! Виталя берет своего коня, седлает, и, на поиски этого донжуана безголового. Что с нами, бабы-женщины, все-таки делают! Никакого житья! Нет бы, пастись тихонько на веревочке, травку оставшуюся с лета кушать, ни тебе заботушки, ни тебе напрягов. Нет! Надо на кобылу залезть! Через двенадцать верст тайги! Основной инстинкт. Пошутила мать-природа над мужиками! Ой, пошутила!
Едем втроем на трех оставшихся конях. Толик остался в избушке. Ходим до обеда. Без стрельбы. Залазим с Сергеем на скалу, с которой видно Чемал и звоним по делам, оставшимся дома. Антенны где-то в прямой видимости и связь хорошая. Вот она, цивилизация. Дожили. А козлов, нет. За все надо платить. Не только деньгами.
Возвращаемся в домик, обедаем и стреляем по чайнику. Вздремываем. Теперь едут те же и Толик. Вместо меня. Я ложусь. Болит голова. Эдик появился и уехал. Без собаки. Топлю печку и кипячу чайник. Навожу порядок на столе. Иногда выхожу во двор и смотрю на горы вокруг. Даю брошенной собаке кусок хлеба, она виляет хвостом, хотя не столько хочет, есть, сколько рада, что не одна. Прилетают сойки. Кричат чего-то. Шумит ручей. Негромко, с шелестом высохшей травы по его берегам. Вечер быстро набрасывает тень на все вокруг. Солнце, давно сбежало с неба. Потянуло холодом. Пахнет сырым камнем и снегом, который уже несколько дней лежит, не тая на окрестных вершинах. Еще, пахнет дымом из трубы. Я захожу в избушку, открываю дверцу печи, и смотрю, как огонь играет с деревом. Подкладываю пару поленьев, вижу, как огонь, сначала нехотя трогает холодные куски дерева, потом, привыкая к ним постепенно, начинает обнимать их все крепче и крепче. От этих объятий поленья сначала чернеют и, вдруг, начинают светиться изнутри, питая собой огонь. Его становится больше, он уже не умещается кирпичных стенах топки. В пламени появляется синие всполохи. Огонь рвется наружу через дымоход, оставленный ему печником, он постанывает от напряжения, как будто жалуется на неволю. Закрываю дверцу, оставляя огонь и дерево. Один на один. Кипит чайник. Тепло.
28.10.2005г. АТ
Заканчиваю отчет.
Перечитал написанное. Немного удивился. Многое, для меня самого, оказалось открытием в этом походе. Коротком. Как откровение.
Я увидел огонь. Ветер. Дождь. Слушал тайгу. Все, как обычно, но все в первый раз. У меня никогда не было этого года в моей жизни. Не было этой тайги, этих гор, и этот снег на вершинах я видел в первый и последний раз в своей жизни. Снег еще будет, но это будет другой снег. Та вода в ручье, что поила моего коня, теперь далеко, и я уже не смогу к ней прикоснуться, как бы мне самому не хотелось, утолить жажду и напоить своего коня. Огонь, который грел мои руки, уже остыл. Остался пепел. Серый, как дно забытого Солнцем ущелья. Ветер, поивший меня ароматом осени, сырым, прелым и желтым, уплыл по воде ручьев.
Ушло все. Осталась память. Она потом, позже, начнет дарить высоту скал и голоса птиц. Расскажет, что было и чего не было. Немного приврет. Я прощаю ей эту слабость заранее и говорю спасибо. За то, что она вернет мне мой ветер, воду моего ручья и мое небо над горами, у которого нет дна...