Папины первые рассказы о его родне и самых ранних воспоминаниях
Глава 1. О моей родне
Родители моей матери из-под Нижнего Новгорода. Из крепостных крестьян. Помещики договорились между собой и их сосватали. Ей было 5-6 лет, ему было побольше, но тоже мальчишка. Когда их сосватали, у них была привилегия. Он мог по воскресеньям играть в бабки, городки. А она имела право играть в куклы. Когда они подросли, то он ей не нравился. Она не хотела выходить замуж за него, но не имела право отказаться. И их поженили.
У нее было образование первого или второго класса церковно-приходской школы. А он был грамотнее. Когда он подрос, то стал работать у нижегородского купца коммивояжером. Полномочным представителем купца. Представлял того купца в Тюмени. Его товары. Имел право договариваться о сделках. Закрепляя сделки выпивкой.
В начале девятисотых годов мой дедушка с женой переехал в Тюмень на постоянное место жительства, так как здесь он работал. Купечество было высшим сословием. И он с ними общался. А также и с интеллигенцией: с врачами, учителями. Из крепостных к общению с высшим обществом. После 1861 года у них была вольная.
Они имели много детей -- человек двенадцать. Мать моя была самая младшая. Ее назвали Антонина. Отчество Михайловна. Фамилия у них была Поповы. Материн отец после революции спился окончательно. Болел белой горячкой. Ушел из дома, потерялся. Год где-то болтался. Потом вернулся в семью. Но он был очень набожный. И дал обет Богу, что больше пить не будет. А не пить он не мог. Но пить не имел право, чтоб обет, данный Богу, не нарушить. Он тяжело болел. Вытерпел и стал трезвым (без всяких кодирований). А ведь пил он до трех литров в сутки. Конечно, никакого имущества у них не было. Умер он неизвестно когда.
А бабка дожила до глубокой старости -- до 99 лет. А ее мать (моя прабабка) до 101 года дожила. Крепостной была.
Когда моя мать разошлась с отцом в 1935-1936 году, то она переехала к своей матери в частный дом на Ямской. Мне было около трех лет, и я эту бабку помню. У дома в огороде была высокая огуречная гряда из навоза. И я вокруг гряды бегал, а она ловила меня. Не видела ничего и только по звуку. Она слепая. Так она ориентировалась, но никак не могла поймать меня. Мне весело и в то же время стыдно, что пользовался ее недостатком. Было мне тогда примерно от трех до пяти лет. Да, так как я постарше брата на два с половиной года. А когда ему было около года, и он мог ходить, то я увел его от дома за несколько кварталов. Уже стемнело и там, где сейчас вечный огонь, мы увидели пожарную часть. Там светло, весело -- пожарные играли на гармошке. И я туда его и привел. А мать нас разыскивала, спрашивала о нас по дороге. Ей рассказали, где нас видели, и она нашла меня с братом в пожарной части. Меня отругала, что я так ушел.
Помню, в ограду мальчишка принес самодельный паровоз. Я был заворожен, какие там втулочки, колесики, дышло, труба. Я удивлялся, как все было совершенно и красиво сделано. Мне очень понравился этот паровозик. И тот мальчик, который его сделал, был для меня как чародей.
Глава 2. Мать и отец
Моя мать родилась в Тюмени в 1909 году. Она любила вышивать на машинке. Но у нее начали болеть глаза, и врачи запретили ей вышивать. Она пошла на железную дорогу работать кассиром в багажную кассу. Там надо было смотреть документы, но это не так напряженно. Врачи разрешили.
Мой отец Константин Васильевич родился в окрестностях Тюмени году в 1909-1910. А его отец был винокуром что ли, был связан с производством водки. И тоже до революции что-то у них случилось -- он себе другую жену завел. Первая супруга была Телегина, а вторая Зайцева. А отцу досталась фамилия от первой жены -- от Телегиной.
Во время революции он убежал из дома и стал беспризорником. Потом попал в детдом. Там был не слишком грамотный писарь. И фамилию Телегин записал как Тельнин. А тот обрадовался: это еще даже лучше, что его отец не найдет и не заберет обратно.
После детдома он устроился работать помощником машиниста на пароход. Там он сунул руку по дурости в паровую машину и указательный палец на правой руке ему оборвало. В армию его по этой причине не стали брать: нечем жать на спусковой крючок.
Когда он познакомился с моей матерью, она отказала ему в женитьбе, потому что не служил в армии. Сказала: "Вот если послужишь, тогда поженимся". Тогда он обратился в военкомат, чтобы его взяли связистом. Отец какие-то курсы окончил, и его взяли в армию связистом. Носил буденовку, шинель. После армии родители поженились. Отец стал работать в тюменском радиоузле радистом. После -- по звукозаписи.
Когда я родился, мы жили в самом радиоузле: у отца там была своя комнатка. А через два с половиной года родился Владимир. И я помню, как мать несла его. Мы шли по лестнице на второй этаж: там была длинная наружная веранда, потом направо коридор и вновь по лестнице вниз на первый этаж. И там, как спустишься, справа находился ящик с чем-то разноцветным вроде стружки. Я бросился туда и хотел схватить. А мать меня остановила: тебе нельзя, это для братика. Я тогда ужасно обиделся: он ведь маленький, как кукла, ничего не понимает, а это для него. А мне так нравится: такое яркое, и мне вдруг нельзя. А он ведь новорожденный. А затем родители развелись. Он взял другую жену -- Зинку. Они познакомились, когда он был в роддоме. Вот тогда мы и уехали к бабушке на Ямскую.
Почему меня назвали Павлом? Старшего брата матери звали Павел. Он погиб в Первую мировую войну. Был хорошим, умным -- все положительные качества. Поэтому в честь его и назвали меня. А отец мой Константин не пил и не курил, хоть дед и занимался винокурием. И меня воспитывали так, чтобы не пил и не курил. Потому что и по женской и по мужской линии деды мои связали жизнь с водкой. Я, когда вырос, и не пил, и не курил. И в армии тоже.
Году в 1937 мы начали строить дом на краю Тюмени. Закладывали улицу "односторонку". Первый дом на пустом месте. Наняли рабочих, построили дом на средства от продажи дома бабки, когда та умерла. Когда мы переехали туда, там стояла русская печь. Мы спали на полу. Пол там был низко сделан, да и дом в неудачном месте построили, поэтому, когда пришла весна, вода выступала выше пола. Пришлось делать водоотводные канавы, чтобы отвести ручей.
Летом на русской печи у самого потолка была лежанка. И ограждение из кирпичей сделано. А между ограждением и потолком просвет. Я высовывал голову в этот просвет вместе с руками и глядел вниз на кровать, которая стояла у печи внизу. Как-то раз ограждение не выдержало, и я вместе с ним полетел вниз на кровать. Когда я упал, меня всего и руки особенно исколотило кирпичами. Мать схватила меня на руки, носила по комнате, а я орал диким голосом. Как я перепугался, как меня переколотило тогда -- ужас!
Глава 3. Зарождение поселка Калинина
Когда построили дом, на следующий год рядом еще несколько выстроили на нашей стороне. С противоположной находилось колхозное поле. Там трактором пахали. Меня однажды тракторист посадил себе на колени, и мы поехали с ним пахать поле. За плугом летали кучи ворон и грачей и ловили выскакивающих из-под плуга мышей. Тракторист дал мне порулить, а я не смог повернуть руль ни на право, ни налево -- тогда мне было примерно четыре или пять. Трактор был колесный, назывался "Универсал". Через год там, где пахали, начали строить дома. Появилась вторая сторона улицы. Ее назвали улица Декабристов. До войны за нами успели построить еще несколько улиц. Поселок этот сперва назывался Андреевский, а потом им. Калинина. Это район города.
Записано рукописно с 22 по 24 апреля 2008 года Тельниным Вячеславом Павловичем. Набор закончен 7 мая 2008 года. 1 октября 2016 года убраны грамматические ошибки, указанные текстовым процессором синим подчеркиванием.
Записи папиных слов на диктофон
Записи вел его старший сын Вячеслав и его высказывания выделяются курсивом и обрамляются кавычками: "курсив".
Часть первая
Глава 4. О чем хотел рассказать папа
Как я появился в Тюмени, как я народился в Тюмени, про своих родителей, про отца, про мать. Отец родом из Сибири, из Тюмени -- где-то здесь родился. А мать со своей стороны приехала из Европы сюда, в Тюмень (из Нижнего Новгорода). Но они приехали с семьей сюда на постоянное место жительства в качестве... как это сказать... ну, приехали сюда...
Глава 5. Мать
"Про маму что-нибудь знаешь?"...
Про маму...
"В каком году она родилась?"
Мама родилась в 900...в девятом ли в десятом ли.
"Твоя мать".
Да. Моя мать родилась в девятом ли в десятом ли...
"Тысяча!"
В тысяча, да. В тысяча -- там... девятьсот девятом -- девятьсот десятом году.
"А отец в каком году родился?"
Тоже где-то в девятьсот девятом ли -- девятьсот десятом ли. Где-то примерно близко.
"То есть ровня".
Глава 6. Отец
Он родился в Тюмени -- около Тюмени где-то. Мать родилась в самой Тюмени. Вот. Это вот я знаю. Я в 33-м году родился, 1933-м. А к этому времени отец мой уже получил какое-то образование. Он познакомился с матерью. Познакомился с матерью за это время. Как и где они познакомились -- этого я не знаю. Я знаю, что он познакомился с матерью до моего рождения, понятное дело.
Глава 7.Двойняшка
У меня был брат. Он родился после меня. В то время, когда это произошло, медицина была еще недостаточно развита или в тот момент не получилось это -- не предвидели, что будет еще брат. Когда я родился, меня приняли, а брата не приняли. Он рождался после меня -- сразу же после меня, и его не приняли. По какой причине -- или то, что не предвидели, что он родится, или по какой другой причине, но при рождении его не приняли, и он упал и ударился головой об пол или обо что-то другое -- об таз может быть. Я не знаю, обо что он ударился. Я не знаю. Он ударился, получил травму -- родовую травму, от которой он уже не смог оправиться. Он кричал, кричал где-то около суток, и в конце концов помер. И считается, и мы считаем, что я в 33-м родился, и он в 33-м родился... На следующий день, с утра, он помер уже. Во сколько? С утра на следующий день он помер. Я, значит, остался живым, а он помер.
Глава 8. Моя семья
И я тоже был больной. Тоже. Я с трудом выздоровел. Не то что бы здоровый такой ребенок был, а дохлый. И тоже плохо себя чувствовал. И, короче говоря, я сам то кое-как выжил. Тот год был тоже тяжелый, год -- 33-й год. И люди с трудом выживали. Был голодный год, тяжелый. Но я выжил. Как я выжил -- я этого не помню. Мне говорили -- мать говорила об этом или тетя Поля, сестра матери (тетя Поля была самая старшая в семье, а моя мать -- самая младшая).
"А сколько детей было в семье?"
А в семье было около 14 человек.
"Это считая отца и мать или одних детей?"
Этого я даже не знаю. Но я знаю, что очень много было их. Тут еще и Леонид был. Он тут с нами жил. Его метрики ли, данные какие-то у нас еще есть. И можно их найти. Леонид. И этот Леонид тоже был какой-то не совсем, ну не совсем вроде бы нормальный. Он тоже как бы: "Это, мол, мой сахар, и я должен его съесть!" Вот такое дело. А тогда голодный год был, тогда вообще ничего не было, а каким-то образом этот сахар в качестве, ну, какого-то бонуса или чего ли, был... ему давали. Он сам съедал этот сахар. И, в конце концов, он тоже болел чем-то и помер. И как, и что вот, я знаю, что он...
"Леонид, да?"
Да, Леонид. Его звали Леонид.
"Несколько лет он прожил, да?"
Нет. Но Леонид-то был уже взрослый. Он помер. Он был старше моей матери. Мать самая младшая была в семье. Она выжила, я выжил. А вот Илья (с которым я рожался вместе) помер. На следующий день. Я в 33-м году 19 января родился -- в Крещение, а он тоже родился 19 января, а помер (как я понял сейчас) 20 января, на следующий день. Значит он, считается, прожил один день, а я до сих пор вот жив. До сих пор еще живу. Почему я так долго живу...
"И сколько тебе лет сейчас?"
А мне сейчас уже восемьдесят три полных года!
"Вчера исполнилось".
Вчера исполнилось восемьдесят три года. Уже полностью восемьдесят три года мне. Сейчас. И я до сих пор еще живу. Не знаю, по крайней мере, я не совсем нормально живу...
Глава 9. Родственные отношения в семье
"Ладно, посмотри сюда,вотещена эту картинку. Что ты можешь сказать о ком-нибудь из них?"
Ну, вот отец мой родился тоже где-то или в самой Тюмени, или около Тюмени. Где-то вроде бы рядом с Тюменью. Но тогда Тюмень был городишком, мелким таким городишком. Тобольск был знаковым, большим городом по тем меркам. А Тюмень вообще была маленькой. А мы -- мои родители по женской линии -- жили в самой Тюмени как представительство моего отца по мужской линии, но не от того отца, который мой отец, а дед, дед мой по женской линии.
"Он отец матери твоей. По женской линии -- дед".
Да, отец моей матери. Это отец моей матери и, как в то время считалось, он как бы основа моей семье, основы что ли. Тогда по мужской линии все считались. Что по мужской линии, и по женской линии. Он тогда выпивал все время, пил, капитально пил, запивался, и уже недееспособным был. А тут уже на первую строчку, что ли моя мать и тетя Поля и бабушка ли, как там по женской линии, выходили тут уже. А дед мой по женской линии что ли, дед, он уже был недееспособный. Он тоже запивался. И он уже уходил из дома, терялся, находился... И так он и пропал. Я до сих пор вот не знаю, как это дело получилось. Я знаю, что дед, мой личный дед, отец матери. Это он потерялся, он запивался... он, его семья... он Попов был. И моя мать по-родственному была Попова, а отец -- Тельнин.
Глава 10. Происхождение фамилии "Тельнин"
Он был тоже не Тельнин. Он был не то Зайцев, не то Телегин. В общем, мать объясняла так: что он был Телегин или Зайцев. Вот так вот. У отца (у Тельнина) была фамилия или Телегин, или Зайцев. Вот одно из двух. Какая была фамилия -- я не знаю. Фактически я не знаю. Но или Телегин, или Зайцев. А затем, когда он сбежал из дома во время революции... или не во время революции, а после революции...
"Дед или отец?"
Отец. Отец мой убежал из дома. И он попал в детдом. Тогда черт тебя знает, что это было. Он попал в детдом тоже где-то в Тюмени. Уже в Тюмени. И его отец разыскивал -- дед по мужской линии. И он его уже, когда разыскал (или не разыскал ли)... Короче говоря, когда он его разыскивал, я даже не знаю, какая у него фамилия была: не то Зайцев, не то Телегин. И писарь, который в детдоме записывал, он не мог его правильно записать -- написал: "Тельнин". Так что фамилия Тельнин -- это придуманная, искусственная. И мой отец обрадовался, что его назвали Тельниным. И он так себя и стал считать, что он не Зайцев, не Телегин, а Тельнин. Что он с отцом своим ничем не связан, и не знает ничего. И он вроде того, что сам по себе, и что он Тельнин. И вот он уже в качестве Тельнина уже там, где-то как-то жил.
Глава 11. Жизнь первого Тельнина
Позже уже мой старший сын нашел в интернете такую информацию о нем:
ТЕЛЬНИН Константин Васильевич
(15.03.1909, г. Тюмень -- 1968, там же), один из первых радиотехников Тюмени.
Окончил школу 1-й ступени в г. Талица и Тюменское фабрично-заводское училище водного транспорта по судомеханической специальности. Работал судомехаником, служил в армии, где впервые познакомился с кино- и радиотехникой. В 1934-м -- радиомонтажником в Центральной военно-индустриальной лаборатории в г. Нижний Новгород. По возвращении в Тюмень работал линейным монтером городского радиоузла. В 1935 году стажировался в учебном комбинате связи г. Свердловск, затем -- технический руководитель, главный инженер Тюменского радиоузла. С 1945-го -- заместитель директора радиотрансляционной сети. Имел персональное звание инспектора связи 1-го ранга (с 1949 года). Впервые в Тюмени построил и продемонстрировал в работе приемную телевизионную установку 30-строчного механического телевидения (1935 год). Награжден медалями (1945, 1954).
Глава 12. Как моя мать вышла за первого Тельнина
Когда он работал судомехаником, он сунул руку, куда не надо, и ему оборвало указательный палец на правой руке. Когда он познакомился с моей матерью, то его в армию не брали, потому что у него не было правого указательного пальца. И моя мать поставила ему условие: "Что, вот если ты будешь нормальный человек, вот если тебя в армию возьмут, значит, мы поженимся" А для того, чтобы взяли в армию, он, значит, каким-то обманным путем или не обманным ли каким-то. Он вроде как радиотехником стал. И он, значит...ну, а раз радиотехник, то ему не обязательно указательный палец иметь. Он стал радиотехником. Тогда его приняли в армию и дали ему армейскую одежду и этот шлём (буденовку) и все-все атрибуты. Вот уже после этого она вышла за него замуж. Как это оформлялось тогда, я не знаю. Я знаю, что это где-то было в 32-м году, потому что я в январе уже 33-го родился. Значит, где-то в 32-м году они уже познакомились.
Глава 13. Первая мысль в жизни
А в 34-м году -- на следующий год -- он уже стал радиомонтажником в Центральной военно-индустриальной лаборатории в г. Нижний Новгород. Это на следующий год он уже там. В Нижнем Новгороде. Потому что родители моей матери приехали оттуда. А мать моя уже в Тюмени родилась. Так что они очевидно уже семьи-то были знакомы. Потому что и семья матери из Нижнего Новгорода.
"Но он там только работал".
Но я помню его еще (напрямую я его не помню). Я только помню ограду, где мы жили, и помню вход к себе в дом: сперва поднимались по лестнице (в ограде). По лестнице (по наклонной лестнице). По такой по деревянной наклонной лестнице. Где-то... ну, не в дом заходили, а заходили на какую-то площадку или на настил ли какой-то вдоль стены. По нему шли, затем направо поворачивали, входил внутрь. И там уже -- внутри -- по лестнице спускались на первый этаж. Там вроде того (я это помню): мать шла (тогда родила Владимира, сына), и она с ним вниз спускалась, и я с ней вместе спускался. Я своим ходом шел. Мне тогда было где-то полтора года. Полтора года. Или что-то около этого. В общем, когда мы спускались вниз: она с Владимиром шла (я считаю, что она с Владимиром). Я даже не знаю, кого она несла-- или Владимира, или кого там. И тут ящик стоял с правой стороны, ящик. И в нем какие-то стружки. Я так воспринимал: что это какие-то красивые стружки. Я сразу к этому ящику бросился туда: "Ой! Какие стружки!" Ну, вроде того, что какие красивые! Мне надо стружки, а мать: "Нет, не трогай! Это не твои стружки. Это для братика". Братику. А братик у нее такой, он, знаешь, на руках несла она. Я тогда возмутился: "Зачем братику такие красивые стружки? А он ничего не понимает, ни звука сказать не может, а ему такие стружки! А мне они так нравятся, я их так ценю! И вдруг мне не дают эти стружки". Вот этот момент я помню. Я возмутился тогда, что мне такие стружки не дали. Такие красивые. А что это за стружки были, и что это на самом деле было, я не знал и до сих пор не знаю. Мне вот в голове такая первая мысль -- в жизни, что вот именно вот эти вот стружки, яркие такие, еще мать, я шел с ней -- с матерью, шел вниз. Больше я ничего не помню.
Глава 14. Первое место жительства
Я помню, что мы жили где-то ниже первого этажа где-то в полуподвальном этаже. Где-то были окна, окна были ну, как-то... знаешь, вот бывают иногда окна в подвале...
"Почти у потолка".
Они где-то сверху -- выглядывать надо наверх. Я знаю, где-то мы жили. Где точно -- я даже не знаю.
"Вы в радиоузле жили".
Мы жили в радиоузле, где-то там внутри. Это радиоузел там с кинотеатром "Темпом".
"Это рядом с филармонией, кинотеатр "Темп" переделали в продуктовый магазин".
Да. А раньше был кинотеатр "Темп". Вот. И там вот это место я помню. Это на Республике. На Республике и Дзержинского угол где-то. Вот там вот. И где-то в том районе была первая наша квартира. Я ее по старой памяти не забыл: то, как вот я заходил.
Глава 15. Развод
А после мы оттуда из этой... когда мать разошлась с отцом. Он видно был не очень-то такой, потому что и сестра была у меня. А сестра старше моего Владимира. Понимаешь, как получилось? И у него была другая жена. А ту жену я уже не знаю. Я знал, что есть какая-то еще супруга у моего отца. Есть дочь у него -- Валентина. Когда у Владимира родилась дочь, он ее назвал Валентиной. Валентина Тельнина. А ему отказали. Мы, мол, ее не будем так регистрировать. Потому что Валентина Тельнина уже есть. А он: "А мало ли, что там есть. У меня родилась дочь, я ее называю Валентина. Я знать ничего не хочу!" Он был очень агрессивно настроен к отцу. За то, что отец жил не с нами, а отдельно. И он был очень агрессивно настроен. "Я, мол, ничего знать не хочу! Я знаю, что у меня есть дочь, и дочь Валентина". Ее так и зарегистрировали -- Валентина Тельнина. Значит, она была Тельнина старше его -- это была дочь моего отца. А я был, значит, Павел Тельнин. Я самый старший был -- 33-го года. А она где-то 34-го. А брат... я 33-го года рождения.
"Владимир младше тебя на два года".
На полтора года! Потому что он конкретно знает день, когда он родился, все это и имеется в виду вот...
"По новой скажи, по новой".
19-го. Тельнин Павел Константинович. 19 января 33-го года.
"1933-го".
Тельнин Илья Константинович. Он, который двойняшка, он после меня рожался. Он тоже с 19 января 33-го года, потому что он сразу за мной родился. При рождении ударился, мать так объясняла, ударился вследствие рождения или еще почему-либо. Он на следующий день помер. 20-го. Родился 19 января, а помер 20 января. Он, считается, прожил одни сутки. У него возраст одни сутки, вот. Значит, я родился, и Илья родился. Илья, значит, на следующий день помер 20-го числа. 19-го родился, а 20-го помер на следующий день. Он прожил всего сутки. А другой Илья родился уже в 991-м, в 1991-м году. И тоже Илья. А почему его Ильей назвали, почему Дима его назвал Ильей, я даже не знаю. Сын моего сына Дмитрия тоже Илья. Он мой внук. Тут вот у нас накладка такая получилась. Вот у Владимира (20-го 1935-го года он родился). Я 33-го, а он 35-го родился.
"А сестра, значит, 34-го родилась, где-то посерединке. Ты рассказывал, что она старше Владимира и младше тебя".
Да, сначала родился я, потом сестра, потом Владимир, а потом уже наши родители разошлись. Сперва мать не знала, а после уже узнала, что у него там какие-то еще есть. Ну, кроме той жены, у него наверно еще кто-то там был, потому что он тогда же ведь везде ездил. И в Талице где-то были, в Свердловске были, и еще где-то были. Где-то что-то делал. И вот она, значит, где-то он ее "народил", прижил, не знаю, как там что получилось. Вот Владимир родился, значит, 20-го в 35-м году.
"Месяц! Ты месяц пропустил!"
7-й месяц.
"20-го июля 1935-го года. А справа у тебя там 20.01.1992 -- это что? Год смерти его?"
Да, это год его смерти. Владимир в 1992 году помер. Он помер, когда уже тут квартиру имел. В своей квартире помер. Он болел. Туберкулез легких у него был. Я, значит, к нему приходил. Он еще жил, жив был, и он мне там кое-что от машины отдал. У меня тогда не жигули, а может запорожец был, а у него уже москвич был. Он мне что-то давал от москвича. У него гараж был где-то, где теща жила. Там вот он был. А сам он жил в полученной квартире, и отдельно там вот. Вот Владимир. Он умер в 92-м, а моя мать, она была (Попова) Тельнина. Девичья фамилия Попова. Тельнина Антонина Михайловна. Она родилась 14.03.1909. В марте -- 14 марта. Дата рождения. А дата смерти 15.12.1984. А отец, значит, родился 15.03.1909. Один день разницы по возрасту у них! Значит мать старше на сутки. А отец умер в 1968-м в Тюмени.
На чем мы остановились?
"Да вроде бы на твоих родителях. Они еще..."
...не разошлись. Или уже на развод... В общем, дело такое что, получилось нехорошо. Я когда уже более-менее такой стал -- мобильный ли, подвижный ли как, уже можно сказать... В общем, полтора, два, три года... два-три года в этот момент, наверно, когда мне было, а брат был несколько месяцев или даже год что ли, отношения у родителей совсем испортились, и моя мать предложила отцу: "Иди, мол, и живи, как хочешь. Я ухожу от тебя". Ну а раньше ведь как было, женщина с ребенком или с двумя просто уходила и все. В свою семью или куда-то. Расходятся. Или детей делят между собой или еще как там.
Глава 16. Жизнь у родни
Ну, а получилось так, что она, значит, пошла к своим родителям. В свою семью. К тете Поле. Это старшая сестра. Она была основа семьи у нас и на 19 лет старше моей матери. Она ей в дочери годилась. Ну и вот, когда они стали расходиться и тетя Поля с моей матерью -- старшая сестра с младшей сестрой, -- они вместе жили и меня с братом к себе приняли туда. Ну, вместе стали жить. А жили они недалеко где-то от отца. Там лог такой был. И через лог там, через низ...
"Там ещемост деревянный был через Туру".
Да, деревянный мост через Туру на правую сторону, а тут такая низина и вниз, и вверху проход такой был. И вот они стали по ту сторону этого перехода-моста жить. И в старой части города у них было жилье, и они туда перешли. И мы с матерью туда перешли. К тете Поле. У нее жили уже. А ее родители -- вот я не помню -- как это дед (дед в то время еще был жив) уже или совсем запился и ничего не помнил, никак не работал, нигде ничего. Я его не помню, его, деда по женской линии.
Короче говоря, он уже после революции, тут уже такое положение было, что моя мать сама где-то должна была работать. И вот она пошла где-то работать. Или швеей, или... где-то кем-то она работала. Кем она, где трудилась, я даже не знаю. У нее машинка была: она шила, вышивала. Вышивала хорошо. Она где-то подрабатывала -- брала себе работу. Что-то делала, что-то вышивала. А как и что, чем она жила, как они жили? Я тогда маленький был, я помню только, что, когда мы стали продавать дом (полдома) -- у нас был и полдома, или дом ли, я не знаю -- те покупатели, которые покупали у нас, тоже старые были. И я помню, что вот я из своей комнаты выходил и так глядел на их койку и ждал, когда там потечет. А это видно обоссался дед-то или бабка. В общем, они кто-то из них ссал, и текло. И вот этот момент я старался уловить, поймать. А мать моя тоже следила, значит, и она хватала меня и туда, чтобы я не смотрел, не видел все это дело, как они... Но вот этот момент-то я помню, как они, значит, меня гоняли, не давали, чтобы я смотрел.
Глава 17. Прогулка по Тюмени
Ну, а мне тогда было сколько? Года... года три, наверно, или четыре. Брат уже ходить мог (Владимир).
"И вы с ним пошли гулять по Тюмени?"
Тогда я взял его за руку и повел. И пошли по улицам. А пошли-то вечером. Куда, мы не знали. Я видел так это: идешь, знаешь, дорога такая. Я примерно так это представлял, куда надо идти. Шел вниз, а там, когда вниз опустишься, вверх идешь: там пожарная часть была наверху. Где вот музей сейчас (старый музей). Туда вверх, когда поднимаешься, там наверху казармы были пожарные или что там. И вот они там, и там весело, свет горит. А уже было темно. И вот мы, значит, туда шли кверху, поднимались. А там сверху свет горел, пожарные те что-то играли на гармошке. Ну, они же на дежурстве. Ну, а что они дежурить будут? Вот они так и дежурили. И сидели там пожарные, значит, играли, музыка у них звучала, свет горел, и мы туда поднимались. А с боков это там все уже: народ еще ходил так помаленьку. Шли туда вверх, поднимались. Поднялись вверх к ним и сели, разговорились. Ну кто? Двое мальчишек маленьких шли, никому дела нет до них, люди сами по себе. И тут, значит, за нами прибежала мать. Она, значит, встревожилась: куда-то дети ушли. Уже стемнело, темно, ничего не видно и детей нет. И вот она бежала, значит, спрашивала: вы видели или нет там. Такие-то: один большой, другой маленький совсем, он его за руку ведет и вроде того, что идут куда-то. И, значит, нас догнали. Догнали, значит, и: "Вы куда пошли?" Да то, другое. Ну, тут уже знаешь, такой разговор пошел, что я, конечно, во всем виноват, понятное дело, что ребенка увел, сам ушел, и ребенка увел черт знает куда. Ну, там несколько кварталов надо было пройти, да. Подняться наверх. Я вот сейчас-то уже представлял то место, примерно, где мы жили. А тогда-то я мало понимал. Я помню, что она схватила нас, потащила туда домой. И нас, в общем, к себе домой туда утащила, как следует.
Глава 18. Продажа старого и постройка нового дома
А уже квартиру-то мы продавали. Продавали и собирались в поселок Калинина. Ну, тогда поселка не было, а просто места, где люди могли строиться. Пустырь был, голое место. И выделили отдельные места. И нам выделили место. Как новостройки, что ли: строить себе должны. Это дом, квартира. Раньше ведь строили таким образом: надо строить -- вот строй себе дом, городи там, делай, как хочешь, что хочешь, а не так, чтобы там квартиры какие-то выделяли, получали. Ну, может быть, кому-то и выделяли, но в то время было так, что сами строили, сами себе. Ну и мы тоже сами стали строить. Вот, они, значит, себе построили домик --ну дом какой-то, крышу сделали. В общем, что за лето сделали, осенью уже скашивали -- там траву скашивали, затем эти всякие -- собирали картошку и все прочее оформляли.
И мы на свежем месте, где вот раскопано было -- картошка, на картофельном поле дом-то и постоял у нас. Построенный там был. На картофельном поле. И рядом ходили трактора. Я помню, вот шел, значит, (колесники трактора -- не гусеничные, а колесники) колесный трактор, за собой тащил плуг. Там два-три лемеха, ну, сколько-то лемехов. Они, значит, землю вырывали и выкапывали картошку, а люди собирали ее. А мы, ну мне четыре года, а Владимиру два года примерно (примерно -- так возраст такой был осенью). И я помню, что вот машины эти -- плуг шел, выкапывал, а за ним летели вороны да там всякие птицы какие-то большие. И они, значит, плугом выковыривали землю, разрушали гнезда, в которых мыши летом жили. И они бежали, а эти летели, видели, что бегут, ловили их и там пожирали. А -тракторист-то, значит, мужик большой который: "Иди мальчик, садись". Мне: "Садись со мной, и поехали". Посадил меня, значит, к себе в кабину, а она открытая такая -- все это и, значит, руль. "На вот руль. Крути руль -- все такое". Я взял его: ух, ты -- и так и сяк -- не мог никак -- крепкий такой. А мужик ехал и запросто, значит, поворачивал. Какой, думаю, мужик сильный! Как это он руль этот крутит, и трактор этот самый поворачивает и все такое! Вот этот я момент запомнил: что он такой сильный и что он так это может.
А родители тут где-то около дома, и мы там какое-то время проехали -- круг или два ли там, сколько он там ездил. Они же не то, что бог его знает, куда они кругами как-то ездят, тоже что-то там делают. И когда ехал-- все это смотрел по бокам: как это сзади летали эти вороны, как они ловили этих -- это интересно же, страшно интересно! Что ты! Тебя вот ребенка такого запусти, и ты бы поехал. В общем, мы какое-то время проехали, я знаю, что затем меня выпустили около дома тут, и я пошел домой. А спать - ночевать-то мы, видно, на место сюда в город приходили, а днем туда переходили. Вот это я помню, как строили. Затем, когда этот дом построили, ну как построили? Так построили, что можно ночевать там. Печку уже затопили, спать можно. Уснешь там, и все такое. Ну, было еще так это. Можно было: там кровати поставили, мы спали. Зимовали.
Как мы там зимовали первый год -- я не помню. Я знаю, что мы там как-то зимовали, уже полностью освоились. Был дядя Ваня -- это муж тети Поли, поляк по национальности. Вот он что-то такое говорил: что-то сладкое -- значит "лехмусье". "Лехмусье". Вот это я помню. "Лехмусье" -- сладкое что-то значит такое. Ну, а так он чисто по-русски говорил и все. А в армию его не брали, потому что он был, как бы не русский, иностранный гражданин. И не военнообязанный.
А мать оттуда уволилась, где кем-то она работала и на железную дорогу поступила. В багажную кассу. А первое-то время, когда вот мы жили, была "односторонка" улица. Вот наши дома только -- крайние дома, -- а мы были на северной стороне улицы. Была одна канава такая, а тут все открыто поле было, и эти самые почтальоны, которые носят почту, они по нашей стороне шли. После на той стороне стали строить дома. Анатолий, еще часть людей стали выстраивать дома. На той стороне улицы. На южной стороне улицы. Если вот так вот смотреть на нее, мы на северной стороне. Но она, освещенная солнцем, она как южная. А здесь, значит, середина была такая. Была. И вот под весну-то за зиму уже там начали строить дома. Начали строить. И уже как бы улица стала принимать свое такое, историческое что ли или какое положенное ей место. Что по обе стороны улицы дома, по ту сторону отдельные строения были уже. И Анатолий уже построил домишко маленький, а у нас уже были дома более-менее достроенные. Такие -- первый год. Вот когда весна пошла первый год, начало топить нас, потому что стоки там, все перегорожено так было, захламлено. И стоков таких не было организовано, канав не было по ту сторону, и воде деться некуда, и она начала разливаться. Улицу заливала. Заливала улицу, нас заливала. Я помню, мы как-то проснулись рано утром, руку так на сторону -- раз, раз и там вода. Через пол вода к нам поступала. В дом прямо вода заливала нас. И мы, значит, лежали. В воде лежали. Вода выступала и к нам. И мы, значит, так рукой могли в лужу прямо заляпаться вот таким образом.
Затем они там как-то организовали, все это заделали: как-то воду стали отводить, куда-то ручьи там всякие проводить, прокапывать, чтобы вода не заливала нас, и обеспечить нас, чтобы мы там внутри могли жить. И сделали таким образом, чтобы откопали, что все, вода куда-то мимо стала. Стоки сделали не только мы, но и соседи все сделали. Но мы жили не там, где ты помнишь, а мы жили где-то напротив Анатолия. Анатолий напротив нас на другой стороне жил. Мы сперва там жили. А затем, значит, уже там вода всегда заливала, дорогу всю переливала -- весной там ни пройти, ни проехать -- ничего не было возможно. На лошади только можно было проехать. И то, когда уже вода стечет.
Ну вот, "односторонка" была, а после "двухсторонка". Полностью нормальная улица стала. Нормальная улица -- и мы там жили. Декабристов. Декабристов "штрассе". А там поселок Калинина, еще там такие улицы -- уже другие были. Все эти организовались улицы. Это еще до войны было дело. Еще войны не было. А потом уже, когда началась-то она, мы уже там основательно жили.
Глава 19. Заселение нового дома
И уже... этих помнили, там уже я в школу пошел. В школу ходили на ту сторону железной дороги. Потому что там, где мы поселились, школы не было. Ни школ, ни зданий, ни садиков не было, ничего там не было. А садики были только по ту сторону железной дороги. И вот у нас первый детский сад -- это один был дом высокий, угловой дом, в котором детский сад был. На втором этаже детский сад был. И вот, я ходил туда.
А Владимир был еще маленький, он еще дома сидел с тетей Полей, с дядей Ваней. А дядя Ваня работал, как бы... он тоже на железной дороге работал. Но кем он работал там -- или грузчиком, или кем там. В общем, он тоже там работал. Но ни кассиром никаким, а... просто, я даже не знаю кем. Он болел, туберкулез легких у него был. Побаливал. Так себя неважно чувствовал дядя Ваня. Дядя Ваня, затем там была тетя Вера, Вера Ивановна Слепова и ее муж. Они приехали туда. Приехали и к нам в дом поселились. Тетя Вера, значит, она одну комнату занимала. Мы, значит, другую комнату. Как-то разделили квартиру пополам. В общем, жили так, что, тетя Вера жила (у нее родилась дочка), и ее муж. Он в армии был. Служил там. После армии, когда кончилась война, он работал этим... скотом занимался который.
Глава 20.Первая зимовка в новом доме
В общем, когда вот трактор останавливался, меня выпускали. Я, значит, к родителям бежал, а тут которые строили дом строители, потому что строили дом-то не мы лично, а какие-то строители. Они бревна складывали, а мы только тут смотрели, как они, что делали. Мы приезжали, меня привозили, Владимира привозили (по-моему), но они только не столько пользы, просто сколько мешались. Но факт тот, что мы приезжали туда, и я это дело помню, что вот мы там приезжали, что нас возили на тракторе, и что вот этих мышей выкапывал трактор, а они бежали, и вороны там всякие ловили их. И затем, уже когда дом сделали, мы в этом доме в первую же зиму ночевали -- зимовали там. Зимовали.
"Односторонка" улица была -- "односторонка". А зимой уже там приезжали строители на ту сторону. Это Анатольевы родители и затем там еще кто-то был. А вот снегом замело -- мы на краю, когда были в поле (второй стороны еще не было) -- вот нас с поля-то снегом и замело. И нашу ограду замело, и дом, вровень с крышей, и все это так не то, что вровень с крышей, а наклонно замело, и ниже дома туда так, что можно было там копать. Прямо прокапывать. Вот где окна -- здесь можно было копать. И ниже туда дальше. Ходы можно было делать. Но мы конечно этого еще не делали: у нас и народу не было, да и возможности не было, чтобы такие раскопки делать. Но вообще-то уже было так это занесено, что можно было это выкапывать. А на санках мы с крыши катались. Прямо с крыши, с крыши, и где окна, через это дело проскакивали, и дальше катились. Там твердый снег, твердый такой был. Когда ветром укатывало его, он твердым становился, не проваливался.
И, как мы -- дядя Ваня... дядя Ваня и еще там кто, короче говоря, мы воду возили. Где-то выкопали место, что санки выкатить можно было. Грузили бочку и туда -- к железной дороге ехали. Там водокачка была. Водокачка. Водопровод такой. И вот там мы набирали. А мне и не под силу было ведро поднять. И взрослые только ведром накачивали в бочку воды и везли все. И, значит, дядя Ваня и остальные взрослые везли. И к нам везли. А там, значит, несколько кварталов надо было, квартала три. От водокачки до нашего дома. Довезти и поворачивать направо на Декабристов. И здесь вот мы и жили. А у нас там примерно пятый дом был. Примерно, так это.
А напротив нас Анатолий: они уже там домишко себе какой-то поставили маленький -- видно и уже там могли жить. И вот весной, когда весна наступила, первая весна, когда мы там жили...
Глава 21. Анатолий и Ериферий
Ну, мы еще сразу же познакомились зимой с Анатолием и узнали, что у него сестра есть. А мать его, не то отец умер (его родной отец), не то как-то люди разошлись, в общем, я помню, что я у Анатолия уже узнал в первый же год, что у него был отчим. Отец его был не родным отцом, а был отчимом. Я сперва этого не понимал, а потом уже понял, что это у него не родной отец, а отчим. А как так получилось, что родной отец то ли он помер, то ли его нет, в общем, нет. Короче говоря, отец был у него отчимом.
Я был старше Анатолия почти на год. Он был старше Владимира, но младше меня. А на сколько младше меня -- там на несколько месяцев может быть. Ну, короче говоря, возраст у нас был примерно одинаковый. Примерно одинаковый.
У Анатолия был брат. Емеля. Ериферий. Ериферий -- Емеля. Они жили где-то около Тюмени. Туда вот, на юг, на юг от Тюмени. Где-то там они жили. И он был старше нас всех. И он был такой здоровый, крепкий. И вот если мы начинали бороться, он один нас всех побарывал. Он может и не брат ему был, но какой-то родственник. Емеля его звали. Ериферий. Так вот он назывался. Емеля, просто Емеля, и все. Ну, он такой здоровый был, крепкий, сильный. А под конец, когда уже мы со взрослыми знакомились, и были у них (на аэросанях приезжали к ним), он оказался такой мужичок, хилый. И меньше нас. И запивался тоже. Пил и все такое. И был слабее нас. И мы-то крепче его были, а он слабее нас. Анатолий привозил к нему одежду, потому что у него было много детей, у Ериферия того. И у них была одна пара валенок. И они гулять выходили по очереди. Кому нужно было валенки, они могли выйти. У них полдома обогревалась, а полдома была холодная. И вот они, значит, когда собирались, одевались и на одного кого-то все одежды надевали, и он мог выходить на улицу гулять. А потом, когда уже другому надо, он отдавал одежду, а сам сидел дома, а другой выходил. Сколько их там было я не помню, но там их много было. И вот так вот и жили. Но это все была родня Анатолия. А мы уже тогда были взрослыми, ну, относительно взрослыми и, конечно уже вот сани строили из его материала, потому что он с аэропорта мог доставать.
Глава 22. Соседи Анатолия
Ну вот, когда мы начали уже жить, уже вторая сторона улицы застроилась. Та, южная сторона застроилась. Ну, почти. И Анатолий там жил, и там другие люди были. Я уже сейчас вот плохо помню их. Знаю, что рядом с Анатолием домишко маленький. Они начали строиться, не могли построиться, а только осталась та женщина, и у нее было двое детей. Один старший, который катал колесо. Ну, это вот каталка: раньше люди, дети так вот катят колесо на канавке. Это от паровоза было кольцо такое упругое и у него, значит, стык был такой. И вот, когда он катит его, он проскакивает этот стык. И вот там люди наловчились: они катили, колесо крутилось, и он катил его, и оно проскакивало. И вот это дело: он, значит, катал, а у него отца-то не было, никого не было, и жить к его матери приходил там какой-то знакомый или сожитель-- так можно назвать. Они там ночевали. Затем он утром выходил, и мы видели, как он там ссал около дома, обратно заходил. Затем видели, как вот этот вот мальчишка-то с колесом бегал, а затем... затем они заболели -- у них трахома -- такая болезнь есть. Это болезнь глаз. Глаза слезятся и что-то болит. И нам с ними мать не разрешала знаться, чтобы мы с ними не играли, не общались, не говорили. С соседями, которые заболели трахомой. Анатолия дом был правее, а этот левее. Когда смотришь из окна, их дом вот этот. Анатолия правее был дом, а этот левее. И вот они, дети у нее -- девчонка-- я ее не знал. Я знал, что какая-то девчонка маленькая была. Ее в больницу видно взяли. А этот, мальчишка-то -- я тоже не знал -- как его фамилия, как его зовут -- он еще бегал. Он по улице бежал, колесо катил это и, это кричал: "УУУУУУУУУУУУУУУ". Так, как гудел все равно, как паровоз. Имитировал паровоз сам. Вот это я помню. А еще левее -- это уже...
Глава 23. Слеповы. Родные и приемные
Вот значит, когда улица организовалась полностью, и у нас дом заселялся, к нам, значит, приехала тетя Вера. Это приемная дочь тети Поли (материной сестры). И мы, конечно, их приняли. Они остановились у нас.
"Они родственники тети Поли были или знакомые?"
По отцу, вернее, по мужу. Муж ее (этой тети Поли) Касаговский. Поляк он. По национальности поляк. Тетя Поля вышла за него замуж, и у нее были дети -- Тамара и Вера. Две дочери. Тамара померла от туберкулеза, а Вера совершенно здоровая была. Выжила. И ее отец был мужем тети Поли. Он работал на железной дороге. В багажной кассе. Кем он там работал: или носильщиком, или... не знаю. Короче говоря, кем-то там он работал. Что-то делал. Он жил тоже вместе с нами, а после, после войны... или во время ли войны -- как-то это в голове не сохранилось в памяти. Короче говоря, он помер, а его дочь Вера осталась жива. А где она жила, вот этот момент я тоже не помню.
Я знаю, что она, вот когда я себя уже ощущал, приехала с мужем. Петр Константинович Слепов. Слепов. До войны я его не знал. Он, значит, был врач. А Вера Ивановна была его жена. Где они там познакомились, как они познакомились, я не знаю. Петр Константинович уже приехал к нам. Во время пребывания в армии он работал ветеринаром (ветеринар -- это врач по животным). Ветеринаром. Он работал ветеринаром. Работал где-то на севере. В северных республиках, севернее Санкт-Петербурга. И где он там познакомился, я не знаю. Но Слепова Вера Ивановна, которая была приемной дочерью тети Поли, моей тетки, по-родственному, она, значит, приехала с мужем -- Слепова. И у них уже тогда был Вадик. Он по возрасту был примерно на полгода младше меня. На полгода или что-то около этого, но он был младше, я был старше. Затем у них появилась дочка. Когда она появилась... или как они приехали, она появилась, или уже до приезда она появилась, они уже с готовой дочкой приехали? Короче говоря, она была маленькая. Я помню момент, что вот я лежал в кровати -- большая такая кровать двух спальная, для взрослых. Я лежал в кровати, мне лет так пять -- семь где-то, пять-шесть. Я уже кое-что понимал, я уже различал взрослых, но различал там уже по родственной связи, что Слеповы -- это родственники наши, и что вот они к нам приехали временно, осваиваются здесь, а затем они где-то себе жилье заведут и где-то там будут жить, а покамест они у нас. Вот так вот.
Вот эта Слепова к нам как бы переехала с этим, и они одну комнату заняли, а мы в другой комнате жили. Четырехкомнатный дом, крестообразный такой, и вот две большие комнаты, которые жилые мы заняли и две как бы кухни. И я вот помню, что я лежал в кухне в их половине, и мне уже было лет так 5, наверно, а может даже и 6-й был. Я уже понимал, что вот они приезжают, что они временно сюда приезжают, что они после где-то себе дом заведут. И у них была, значит, бабушка -- мать Петра Константиновича. Ей тогда было 94 года. Это я знал, что ей 94, что она уже старая. Из Саратовской губернии откуда-то они -- родственники. Что сам Петр Константинович Слепов, где он познакомился с этой -- я не знаю -- с Верой Ивановной Слеповой. Знаю, что они приехали к нам, и вот эта бабушка, бабушка Слепова -- мать Петра Слепова, а Вадик -- это его сын. Этой старухе было 94 года. Она была такая живая, низенькая, маленькая, но такая подвижная, живая, нормальная женщина. Мне тогда было лет шесть. Седьмой был примерно. И вот она, значит, когда у них (Слеповых) дочка родилась, Вадик уже был, а Борис, Борис, по-моему, уже был (младший брат Вадика). А сама бабушка вот эта -- Слепова -- приехали они из Саратовской области. У них свой говор такой был. По говору тогда можно было установить: из какого района, откуда он приехал жить -- и она все время говорила слово "чай": "чай ты знаешь", "чай надо что-то там", "чай еще что-то там". Ну, короче говоря, такой слово-паразит "чай". "Чай знамо" -- значит "все это известно". И вот она, значит, когда у них маленькая дочка появилась, я, значит, в их кухне (наша койка была, наша еще временно) я там лежал, помню, ко мне ее положили туда. Голенькую такую, маленькую. Я уже понимал, что это девочка, а я мальчик. И вот ее сюда положили. Временно, на несколько часов там или на час--на какое-то время. Ну, что-то они там делали.
И вот эта старуха-то -- она все этот "чай" говорила и прибаутки разные. До сих пор я помню прибаутку: "У милашки деньги есть, я не знаю -- как подлезть. Я подлезу, украду, никому я не скажу. А милашка будет плакать, а я буду с ней калякать". Калякать -- значит разговаривать. Вот это я помню. Ей было 94 года, а она такая была шустрая, маленькая. И еще помню, что, то ли эта бабка, то ли какая-то другая бабка: она, значит, так это бежала, и после задней левой ногой так подрыгивала. В общем, такие полу-шутки. Вот такое живое вот общение. Вот это я помню. То ли это она, то ли это другая какая-то, но этот момент я помню вот, что она бежала, и так вот ногой подрыгивала. И они жили у нас первое время там, недолго жили. Какое-то время пожили, а затем они где-то сняли себе квартиру, комнату и уже мы там кого-то другого пустили, того, кто нам платил, помогал, потому что тогда же трудности были. И мы не могли себе позволить, чтобы у нас пропадала жилплощадь или еще там как-то. Ну, а он -- вот этот Петр Константинович-то, врач -- ветеринар, он где-то обустраивался не в городе, а...
Он, значит, где-то по тобольскому тракту -- в ту сторону -- там обслуживал деревни какие-то. А я уже -- это уже более старший возраст -- работал на заводе, и у меня был велосипед, и он просил, чтобы я ему дал велосипед, чтобы он мог туда своим ходом ездить, самостоятельно. Ну, вот этот момент я помню, но это уже...
"Куда ездить?"
На обслуживание тех хозяйств, где он работал, обслуживал... Ну, а в то время, я знаю, что, когда они у нас жили первое время, у нас, значит, была собака -- Джек. Черный, лохматый такой пес. Джек, его звали. И он его не любил -- Слепова вот этого. Они как-то... У нас было подозрение, что он его отравил. Этого пса. Потому, что пес у нас стал чихать, чихать, чихать, чихать... И так чихал, чихал, пока не помер. Он и мать, и у нас такое было подозрение, что он его отравил, а доказать никто ничего не мог. Как вот он его отравил? Что-то дал ему, и вот он таким образом помер -- сам. Самостоятельно -- чихал, чихал, чихал и помер. Вот такое дело. Ну, а Джек у нас жил он под крыльцом. Тут будка была у нас сделана. Он забегал в будку и там, в будке (она с краю тут), на цепи -- он цепной был у нас. Джек.
Глава 24. Никеша
Ну и мы, когда росли, то уже у меня был Владимир брат, потому что у матери никого не было. Ей говорили: "Что ты, мол, что одна живешь. Бери себе мужа какого-нибудь -- все-таки легче будет". Желающие были. Был какой-то Никеша. Я помню, что мать говорила: "Ты Павлику там или Владимиру купи то-то, то-то и будешь с нами жить, у нас жить. Будешь помогать вроде нам в семье и все такое". Он что-то купил. Был Никеша этот, жил с нами какое-то время, а затем она с ним разругалась что-то. Ну, что-то там по-житейски -- не знаю. Он все позабирал у нас -- все, что покупал -- все забрал и ушел от нас. И вот на этом кончилась эпопея.
Глава 25. Вадик
Вот сын Вадик заболел. Ну, это я не связываю со своей болезнью -- это совсем разные вещи. Но, тем не менее, Вадик после болезни -- какая-то такая болезнь была -- он не мог полностью адаптироваться. Не мог полностью: при каких-то условиях он мог бы нормальным быть, а тут какие-то последствия необратимые у него появились. А они тогда жили отдельно. Жили где-то... Вот тут я не могу... Мы встретились: он с ним, значит, своих детей называл каким-то словом. Да, каким-то словом называл. И вот мы тут разговаривали обо всем этом, а они -- со Слеповым Петром Константиновичем, с его женой, с его детьми, семьями, с Вадиком, с Маей, -- и вот разговаривали, а в этот момент эти дети-то там в кухне находились отдельно без присмотра. Мы с ними не разговаривали -- они взяли таблетку чернильную (раньше чернила разводили) таблетку разводили, и авторучкой писали. Или не авторучкой, а простой -- перьевой ручкой писали. Ну, уже появились авторучки, можно было набрать в авторучку. Короче говоря, вот он взял эту таблетку в рот и размусолил. И у него такой рот стал весь вокруг...
"Это у Вадика?"
Не у Вадика, а у его сына.
"У сына Вадика?"
У сына Вадика. Да.
"Так он уже -- Вадик -- взрослый былужечто ли?"
Этот уже взрослый был он.
"Ну как взрослый?"
Да, он уже...
"Взрослый, и сын был у него".
И сын был.
"И вот его сын взял эту таблетку в рот".
Таблетку в рот, размусолил ее, и он его назвал вот этим -- не то "обормоты", или еще как-то. И тут мы, значит, уже пошли домой в поселок Калинина, а они здесь еще жили. Ну вот, это вот воспоминание такое.
А как вот у них эта болезнь-то появилась, и что за болезнь? Почему оно какое-то необратимое такое, что вот он...
"Кто он? Петр Константинович?"
Нет, Вадик. Вадик. Почему... А, как это уже бабка-то. Она уже жила где-то отдельно с Петром Константиновичем. Она уже когда умерла, я этот момент не помню. Я знаю, что они своей семьей жили. А он, значит, потерял здоровье, заболел -- вот этот Вадик. Вадик заболел, потерял здоровье, и его жена покинула -- Майя (Майя -- это жена его). Она его покинула и ушла с другим, и детей с собой забрала. А он уже, он скучал и по ней, и по детям. И он отдельно жил, и я знал, где он жил и ни разу туда к нему не пришел. И он с нами не общался, и мыс ним не общались.
Глава 26. Борис и Владимир
А Борис -- это был младший брат Вадика. Борис жил в поселке Калинина -- ему там оставили дом, а родители уехали. И Вадик тоже жил где-то там, но он жил ближе к этому... в другом районе был. А Борис Слепов -- там, где мы жили -- на задах. И где Владимир остался. У него дом остался на Декабристов. А Владимир не на Декабристов, а где-то... он собственно на Декабристов остался, а Слепов-то Борис жил где-то там, в том районе, недалеко, и они дружили между собой. И Борис, и мой Владимир -- брат.