Недалеко от болотистого устья большой реки, в глубокой норе на тенистом склоне холма жил да был гоблин. Нора была глубока и прохладна - так глубока, что не верилось, что гоблин вырыл ее голыми руками. Однако нора эта была не слишком уютна - в ней было полно червей, мокриц и прочей мрази, ее земляные стены были вечно мокры, особенно после дождя. Под стать норе был и ее хозяин: маленький, черный от грязи, приземистый, но поджарый. По утрам гоблин выползал из своей норы, разминался, катаясь по лужайке, грелся на солнце и брел к болотистому устью - на промысел. Промысел его был нехитрым - он забредал по пояс в воду и бил самодельной острогой проплывающую рыбешку. Устье было большим - противоположный его берег находился аж где-то у горизонта. Большое устье, как море. Большую рыбу гоблину редко удавалось загарпунить, но на такую он почти и не замахивался. Обычно он ловил костистых бычков, колючих скорпен, выгоняемых из-под камней и прочих морских гостей; ловил также карасиков и окуньков, приплывающих из реки. Иногда ему везло, и попадался маленький крокодильчик - крокодилье мясо повкусней всякой скорпены. Берега были заболочены, неподалеку в устье вливалось несколько мелких речушек, и рыбалка с острогой была непростым делом. От каждого удара вздымались облака ила, и добыча пряталась в этих облаках, как за дымовой завесой. Если первый удар остроги не был верен, рыба обязательно уходила. Второго удара гоблину не было дано. Так он кормился: бил рыбу и тут же съедал сырьем. Если же ему надоедало махать своим гарпунишкой, он шлепал по топкому берегу в сторону моря. До моря, в общем-то, было недалеко - день-другой пешим ходом, - но гоблин не отходил далеко от норы. Обычно он доходил до тех мест, где вода солонела, более-менее очищалась от ила, и где начинали попадаться камни, обросшие моллюсками. Завидев камень недалеко от берега, гоблин плыл к нему, ныряя, отдирал от камня устриц, набивал ими рот и быстро-быстро плыл назад. Он не любил плавать за устрицами, ведь плавал он довольно плохо, и вдобавок очень боялся акул, частенько заплывавших в устье. Но устрицы были так вкусны! Вылезая на берег, гоблин усаживался на камень и довольно хрумкал добытыми устрицами, глотая их вместе с осколками створок (благо, желудок у него был просто железный). Гоблину было четырнадцать лет, и за эту короткую жизнь он не познал большего счастья, чем поедать устриц, сидя на берегу. Мясо моллюсков мягко и сладко, солнышко ласкает высыхающую кожу, морской ветерок свеж, слышен запах степных трав, доносящийся издали - красота! Свобода! Сытость! "Быть может, за той степью живет много других гоблинов, и я когда-нибудь уйду к ним!" - мечтал гоблин в такие минуты. Но он ограничивался мечтами. Ему вполне хватало и такого счастья. А если ему удавалось сшибить камнем чайку или поймать на берегу краба - лучше и быть не могло! Только иногда во время устричного пира ему становилось грустно: гоблин вспоминал своих полузабытых родителей, свое исчезнувшее племя. Воспоминания о том времени были очень смутными, но и очень приятными. Как хотелось бы отдать кудлатой мамочке самую большую устрицу, подарить отцу надгрызенную крабью клешню! И куда они все подевались? Почему он уже десять лет изо дня в день бродит по пустынному берегу - один?.. Увы, он помнил лишь о родителях, виденных им в раннем детстве, но ему невдомек было о завоеваниях, грабежах и кровопролитиях, еще недавно творившихся на этих берегах...
Гоблин мог бы вырыть себе новую нору, поближе к устрицам, но близость моря внушала ему какой-то подспудный страх. Несколько раз он видел в этих местах людей - странных долговязых существ, занимавшихся непонятными делами. Гоблин боялся людей - не меньше, чем акул. Почему боялся - сам не знал. Возможно, он смутно догадывался о том, что его племя, некогда многочисленное, исчезло по вине долговязых пришельцев.
К вечеру гоблин возвращался в свою нору, сворачивался там клубочком и засыпал. Ему часто снилась вкусная, жирная рыбка, и тогда из его рта капала слюна. Порой он видел во снах акул или людей, гоняющихся за ним. Тогда он вскакивал в ужасе, и потом долго не мог успокоиться, ворочаясь в земляной лежанке.
В одно утро гоблин взял острогу и пошел, как обычно, ловить рыбу. День обещал быть солнечным. На берегу лежал крокодил - крупный, больше гоблина. Гоблин знал, что крокодил страшен, но на деле не опасен. Правда, эта встреча начисто отбила ему охоту бродить по илистому дну. Потому гоблин сразу побрел в сторону моря, за устрицами. Шлеп, шлеп, шлеп! - месили ил босые ноги. С чавканьем ил продавливался между пальцев. "Ы, ы-ы, ы, ы-ы!" - напевал гоблин свою единственную песенку. Почесав подбородок, он обнаружил на нем несколько жестких волосин, чем-то похожих на щетинки, покрывающие ножки краба.
- Ы, ы-ы! - пропел гоблин уже громче, завидев вдали знакомые черные камни, обточенные волнами. Под ногами уже не чавкало - ил сменился мокрым песком. Что-то зашуршало по ногами. Краб! Гоблин обронил острогу и стремглав понесся за крабом. Краб бежал вдоль берега, чуть слышно шелестя своими восемью ногами. Гоблин неуклюже топал за ним, взметывая фонтаны песка. Нечесаные волосы развевались. Развевалось грязное рубище - единственная одежда гоблина. Не переставая бежать, он подобрал длинной рукой камень и метнул его в краба. Почти попал! Краб перевернулся на спину. Гоблин, торжествующе ухнув, упал на песок, намереваясь придавить краба всей массой, но в последний миг краб вскочил на ноги и продолжил бегство. Гоблин снова подобрал камень (тот же самый), и кинул вслед восьминогому беглецу. Бац! - краб снова кувыркнулся. Гоблин подскочил на четвереньках, и, не теряя ни секунды, быстро пополз к нему. Стоило ему коснуться краба рукой, как в палец вцепилась клешня.
- У! Эк... Кык! Куда! - забормотал гоблин, бросаясь вслед за крабом, который снова собрался бежать. Хвать! - поймал! Удачно поймал - за задницу, вне досягаемости клешней. - Хе-хе! Есть...
Внезапно тишину разорвал новый звук, которого гоблин никогда еще не слышал: смех. Звонкий, детский смех. Только теперь он понял, что, увлекшись погоней, встретился с человеком... Бедняга замер от страха, вжимаясь в песок. Краба он все же не выпускал. Острога была далеко - защищаться было нечем.
Гоблин лежал на гребне небольшой дюны, а внизу, у ее подножья, стоял человек. Необычный человек, мало похожий на тех здоровил, которых гоблин видел раньше. Длинные, блестящие волосы развевались по ветру. Они были черными - но чистыми! Странный человек был строен и невелик; нежное, смуглое, округлое лицо с задорными угольками глаз, глядящих на гоблина; изящные руки вертели большую ракушку. Этот человек начал подниматься на дюну, прямо к гоблину. Маленькие ножки с аккуратными пальчиками подымали легкие облачка песка. Гоблин сжался от страха, но тут увидел, что странный человечек улыбается ему. И страх исчез. Гоблин опешил.
- Кто ты... такая? - вымолвил он. Он не разговаривал ни с кем уже десять лет. Слова подбирались с трудом.
- Я - Грета! - звонко ответила девочка. "Ну конечно, это девочка! Как я сразу не понял" - понял гоблин. - Я пришла из нашего селения, пришла поискать красивые ракушки. Мы недавно сюда пришли, мы убежали от конквистадоров... Мой папа говорит, что конквистадоры украли нашу родину. Мой папа - рыбак... А я собираю ракушки...
Гоблин тупо слушал девочку. Ее язык не был языком гоблинов, в нем было немало незнакомых слов, но гоблин кое-как понимал ее речь. И девочка Грета тоже понимала гоблина.
- А кто ты такой? Ты странный человечек... У тебя такие чудные острые уши!
Гоблин с хрустом разгрыз панцирь краба своими массивными, желтыми зубами. У него вспучивались могучие челюстные мышцы: желваки ходили по щекам, скулам, вискам и даже под скальпом, чуть ли не на макушке. Гоблин откусил клешню, сунул ее в рот, слегка надавил коренными зубами, чтобы по броне пошла трещина. Хрусть! - гоблин выудил треснутую клешню изо рта, и протянул ее Грете. В знак дружбы.
- Почему ты не разговариваешь со мной? Я хочу поговорить с тобой! - тараторила девочка, с улыбкой глядя гоблину в глаза. - Спасибо! - сказала она, взяв надкушенную клешню. "Взяла, но не ест... Почему-то" - гоблин даже чуть-чуть обиделся. - А как тебя зовут?
- Меня зовут... Угуг! - глухо и негромко ответил гоблин. Подумать только: за десять лет он успел забыть свое имя! Вспомнил он его не без труда... Девочка засмеялась, услышав это забавное имя:
- Угуг! Тебя взаправду так зовут?! А ты смешной! Почему ты такой грязный? Кто ты такой? Откуда взялся?
- Я Угуг, я - гохли. А ты - люди.
- Не я - люди, а мы - люди. Откуда ты пришел?
- Оттудова! - гоблин указал на север. Подумав немного, он вдруг заявил: - А я совсем не боюсь тебя!
- Зачем тебе меня бояться? Я совсем не страшная, - удивилась Грета. - Нет, ты вправду странный. А чем ты занимаешься?
- Ловлю рыбку, крабов.
- А я пока ничем не занимаюсь. Я еще маленькая. Гуляю с подружками, собираю ракушки. Хочешь, я покажу тебе свои ракушки?
- Когда-нибудь потом. Я голодный... Я буду ловить рыбку! - отвечал Угуг, грызя краба.
- У тебя такие сильные зубы! И как ты грызешь этого краба? Ты б его сначала сварил...
Гоблин поднялся с песка и побрел к потерянной остроге.
- И вот этим ты ловишь рыбу?! - изумилась Грета. - Ну, такой штукой много не наловишь! Хочешь, покажу тебе, как надо правильно ловить?
Девочка повела недоумевающего Угуга к двум продолговатым деревянным предметам, лежащим на берегу. В сторонке на двух столбах была развешена рыбачья сеть. Но гоблин не знал, что это такое.
- Что это? - недоумевал Угуг.
- Лодки! В них плавают! Куда же папа дел крючки? - девочка отыскала на дне лодки кожаную сумочку с крючками, согнутыми из медной проволоки. Затем она достала откуда-то длинную нить, привязала ее к Угуговой остроге. Гоблин смотрел на эти манипуляции, ничего не понимая. Затем Грета прикрепила крючок к свободному концу нити и насадила на него кусочек крабьего мяса. Зашла в воду по колено.
- Забрасываешь и ждешь...
Несколько минут гоблин и девочка молча стояли на мели. Затем наживку проглотил незадачливый бычок. Грета выдернула его и сняла с крючка.
- Вот тебе и рыбка, дурачок!
Угуг схватил бычка, грохнул его башкой о камень, сунул в рот целиком и начал жевать.
- Фу... - сморщилась Грета. - Да ты ничегошеньки не умеешь! Но это ничего - сейчас я сбегаю за хворостом и огнивом, и покажу тебе, как жарить рыбу! А ты пока посиди, поуди рыбки. Уди, но не ешь! Я скоро вернусь.
Девочка убежала куда-то за дюну. "Эй-гей! Меня зовут Угуг! А я уж позабыл... А ведь люди не такие уж злые! Чего я их боялся? Может, они возьмут меня к себе?" - думал гоблин, забрасывая свою импровизированную удочку. "Надо бы надрать устриц на наживку. А вместо остроги взять гибкий прут" - изобретал он, дожидаясь свою новую подругу.
Та скоро вернулась. Но не одна. С ней шел другой человек - высокий и широкоплечий, чернобородый. Этот был точь-в-точь такой, как те бродяги, которых Угуг когда-то видел на берегу.
- Ну и где же твой новый друг из другого племени? - спросил бородач. И тут он увидел Угуга. - Ты что! Да это же... Это же...
Гоблин выбрался на берег и побрел навстречу людям, неся на плече удочку.
- Он смешной! Он хороший! Вот посмотри, папочка! - щебетала Грета. - Наверное, его племя тоже убежало, как мы... Он умеет...
Бородач нахмурился и строго взглянул на дочь. Та сразу смолкла. Затем он взглянул на гоблина, и строгий взгляд сменился ненавидящим.
- Это гоблин. Когда-то они преследовали нас, облагали данью, убивали наших людей. А этот... Он съест тебя, как только представится возможность! И его нельзя отпускать, потому что он приведет сюда других гоблинов! Иди в селение, Грета! Никогда, никогда гоблины до нас не доберутся!!
Девочка, выросшая в суровом краю, сразу поняла, в чем дело.
- Нет, папа, нет!!! - взмолилась она. Угуг, ничего не понимая, продолжал брести им навстречу. - Беги, Угуг!
Бородач гневно толкнул Грету, та упала. Гоблин пробормотал что-то невнятное и остановился. Человек взглянул под ноги - там лежал увесистый каменюга. Он подобрал камень, взвесил его на ладони... Угуг наконец сообразил, что происходит, и тоже начал искать камень под ногами. Как назло, больших камней рядом не оказалось.
Бородач быстро размахнулся и бросил камень в Угуга. Тот не успел среагировать, и камень гулко хлопнул его по лбу. Редкий человек выдержал бы такой бросок. Гоблин же пошатнулся, но удержался на ногах. Удар пробудил в нем древний, неукротимый инстинкт его племени, чувство, прежде неведомое Угугу: дикую ярость, вытеснявшую весь здравый смысл. Шатаясь, он побежал к бородатому, подымая острогу. Рука человека метнулась к поясу. Что-то блеснуло перед Угугом. Гоблин взревел и прибавил шагу. Ноги не слушались его, и его шатало из стороны в сторону, как пьяного. Со лба стекали алые капли, падая в песок. Вот он, бородатый злодей, уже совсем рядом, сейчас...
Угугу показалось, что бородач ударил его в грудь кулаком. Но от этого удара хлынула кровь, резкая боль пронзила тело гоблина. Он не удержался, осев наземь. Что-то снова сверкнуло на солнце. Еще один удар! Лязгнув зубами, Угуг скорчился на песке, дернув ногами. Острога куда-то пропала, и гоблин, на миг вернув самообладание, схватил рукой ненавистную ногу человека и с силой сдавил. Эх, не будь этой чертовой сверкающей штуковины, Угуг бы голыми руками задавил мерзкого человека! Бородач вскрикнул от боли, падая рядом с Угугом, но тут же ударил снова...
Нескладное тело гоблина дернулось и замерло. Алая кровь впитывалась в песок. Массивные зубы несколько секунд мелко-мелко дребезжали - сами собой. Перед глазами бедного Угуга поплыла багровая пелена. Плеск волн, крики чаек - все стихало. Зубы перестали дребезжать, и рот наполнился чем-то соленым. Грубая короткопалая рука в последний раз шевельнулась, загребая в кулак мокрый, теплый песок.
- Папочка, папочка, как же так?!. Заче-е-ем?! - заплакала Грета, где-то неизмеримо далеко.