Полуденное солнце раздаривало свой божественный свет всему селению, золотя дерево старых изб и играя яркими бликами на свежеобструганном гробу. Тьер жмурил глаза, но упрямо пытался рассмотреть что же такое происходит впереди, там где рослые земляки несли на плечах покойную. Никто еще не удостаивался такой чести - быть провожаемой всеми, но вредная знахарка много лет верой и правдой помогала недужным и заслужила свой почет после смерти, хоть Тьер всегда обходил ее стороной. Слишком четко отпечаталось в памяти то, что ныне называется не иначе как ведьмовство и карается Инквизицией.
"Чуть склоненная черноволосая голова и пальцы, перебирающие четки из темных камней, в чьем нутре то и дело вспыхивают яркие до боли в глазах красноватые искры. Тьеру больно, у него спирает дыхание - внутри жжет, как в костре - по дури сунутые в пламя пальцы. Женщина некрасива, он слышал, как мать шептала отводящий сглаз наговор, но та так гордо прошла вперед и присела на пол перед его постелью, что Тьер не мог отвести от нее глаз. На ухоженных руках горожанки красовались незаживающие язвы и подсыхающие коросты, но уверенные жесты над ним, словно разглаживающие невидимую ткань, отводили взгляд от уродства, заставляя завороженно смотреть на запретные чудеса...
Он выздоровел через пару дней, а ведьма назвалась знахаркой и поселилась в прилесье, где мирно и прожила отведенное ей время".
Вчера деда спросил его, чем он отплатил ведьме, и никогда еще Тьеру не было так мучительно стыдно чем, стоя перед укоряющим взором седого старика. Благодарность за жизнь - самая важная, а Тьер как маленький бегал от даровавшей ему второе рождение, и вот теперь у него последняя возможность не оказаться после смерти в Оковах долга. Он стоял за спинами селян и не отрываясь смотрел на разметавшиеся по ложу косы с тонкой ниткой проседи на черных волосах, на изуродованное незаживающими язвами лицо и обнаженные в сарафане руки. Толпа зашевелилась, сминая ряды, и он оказался аккурат у гроба.
Безмолвно коснулся холодной руки, прощаясь и посмертно благодаря. Вдруг внимание Тьера привлекло движение под подолом сарафана - словно крыса забралась и блуждает там, не умея выбраться. "Хорошо же они ее проводили!", - поднялось в груди возмущение, как источник движения показался наружу. Плотный, золотистый шар, с округлыми ободками сияющего золота плыл прямиком к нему. Тьер попятился, но невиданное чудо тут же развернулось. В панике он огляделся - все вели себя как прежде, лишь сзади ворчливо проскрипели "не толкаться". Никто ничего не замечал. А солнечная сфера между тем подплыла совсем близко, оказавшись прямо напротив глаз мальчика. Раскрыла лепестками-жгутами свои кольца и устремилась вперед - в человеческое тело. Брызнул золотистый свет, тонкие нити вошли в плоть, связывая ее и подчиняя себе. Но Тьер уже ничего не чувствовал - сознание уносил волшебный поток.
Холодная тряпица на лбу привносила в жизнь немного счастья. Тьер зажмурился и открыл глаза, окончательно сбрасывая с себя негу сна. Старый, родной дом. Знакомая паутина в углу, деревянные игрушки-поделки, смастеренные дедом, плетенки лука на закопченной стене около печи. В груди чуть покалывало. Тьер распахнул рубаху и охнул - на сердце в половину ладони красовался золотой цветок подсолнечника. Страх распахнул свои объятия, сердце гулко забилось, эхом отдаваясь в ушах.
"Что ж это твориться-то? Неужели запоздалое проклятье ведьмы нашло свою жертву?" Вопросы роились в голове, но пока было ясно лишь одно - что бы это ни было, умервщлять его оно сию секунду не собирается.
Тьер натянул обратно рубаху и поднялся на ноги. Уж кто мог знать, что с ним случилось - так только деда.
Деда он нашел как и всегда на мостках у речки-Расплескайки. Тот сидел, сгорбившись в три погибели, и весело насвитывал прилипчивый мотивчик. Ножик в руках так и сверкал, отделяя дерево от задумки. Длинный хвост и половина тела заправистой красотки намекали, что старик опять занялся греховным промыслом.
- Деда! - Тьер уселся рядом, взбаламутив босыми ступнями прозрачную водицу под мостками. - Отец же просил тебя не делать больше ведьмовских тварей.
Старик покосился на мальца и продолжил стругать дерево, выделывая роскошные кудри речной красавицы.
- Деда... - тихо начал Тьер, не зная, как подступиться. - Ты же разбираешься в ведунстве?
Названный скосил серый глаз, внимательно оглядел внука, но промолчал.
- У меня на груди, там где сердце, цветок расцвел.
Лезвие ножа выгнулось, грозясь сломаться, но выправилось, тут же отсекая лишний материал.
- Цветы на сердце увидеть только избранным дано, - пробурчал деда. - Живи как жил да молись почаще, авось минует тебя участь ведьмаков.
- А что, я стал ведьмаком? - жалобно протянул Тьер.
- Дураком ты стал! - гаркнул деда так, что мальчик подпрыгнул.- А ну пшел отсюдова!
- Спасибо! - Тьер вскочил и ринулся обратно в деревню, на ходу стараясь позабыть и золотистый шар, и неведомый рисунок на груди...
***
"Семнадцать годков, - ворчал окончательно облысевший деда, - пора бы уже о "узелках" подумать".
Тьер легкомысленно тряс льняными кудрями и отнекивался тем, что рано ему еще повязывать свою ленту на избранницу, хотя в мыслях давно уже была соседская девчонка. Участница былых проказ, рыжеволосая Ларья, стреляла глазками на посиделках у костра, проходя, норовила махнуть подолом так, чтобы он прошелся по ноге Тьера. И сам юноша чувствовал, что его влечет к ней, но ленту отдавать не спешил - словно ждал чего-то и дождался.
- Ларья, ты чего? Кто обидел, я ему покажу небо в звездах! - Тьер подбежал к заплаканной девушке, прислонившеся к стволу многолетнего тополя.
- Не волнуйся, - прошелестела девушка, утирая узорчатым передником непрошенные слезы. - Никто меня не обижал... - Только молвила и тут же разрыдалась, уткнувшись уже не в жесткую кору дерева, а в плечо Тьера. А тому только и оставалось гладить ее по непослушным кудрям цвета зорьки и шептать утешающие глупости. Но и так было ясно, что это - всего лишь уместные слова, потому что упрямицы и умницы от пустяков навзрыд не плачут.
Тем же вечером селение обошла новость, каких давно не было - отец-то Ларьин сосватал ее за какого-то дальнего родича и тот уже на рассвете повезет свою нареченную к себе. Люд качал головами - где это видано, чтобы девке даже ленту не дали отдать, а сразу ведут "узлы вязать", осуждали, но не вмешивались. А Тьер в бессилии сжимал кулаки, норовящие начистить рожу того, кто так просто забирал его подругу. Но кто он был? Все лишь семнадцатилетний парнишка, эгоистично желающий Ларье лучшей доли - слишком четко он заполнил ее заплаканные глаза, ведь даже от великого счастья так не плачут.
Решения старших не обсуждались, и Тьер это знал, но кто мешает ему сделать так, чтобы женишок сам отказался от нареченной?
Вечером он постучался в ставни ее дома так, как стучал раньше, когда звал бойкую девчонку ночью попугать мальков, решивших "на храбрость" переночевать в прилесной избушке-сторожке. Через какое-то время скрипнула дверь, пропуская в сумерки тонкую фигурку в накинутой на плечи шали.
Из деревни они выходили молча, а когда последние огоньки погасли позади, Тьер схватил ее за руку и поволок вглубь леса, к старому, поваленному грозой стволу дуба. Его тайному месту, его личному "дому".
Ларья не сопротивлялась, лишь иной раз покрепче сжимала ладонь парня, оступившись в темноте.
Ночной лес тихо стрекотал, шуршал, резко хрустел и выл, но для Тьера это были привычные звуки, и страшно не было.
- Я отдам тебе свою ленту, и мы сегодня завяжем первый узелок, - решительно сказал Тьер, когда они подошли к заросшему мхом полому стволу. Ларья испуганно на него посмотрела и внезапно рассмеялась. Горько-горько, с трудом сдерживаемыми рыданиями, прорывающимися через дьяволький смех.
- Так значит, покуда была свободна, ленту свою и не думал отдавать! А к чему теперь такие речи ведешь? Знаешь же, не дурачок, что воли родителей я не ослушаюсь. Не хочу навлечь на своих неродившихся детей кровный оговор. - У нее дрожали губы, которые она чуть прикусывала, чтобы не разреветься.
- Все я знаю! - с досадой воскликнул Тьер. - Ты и не будешь соглашаться.
Ларья замерла и резко выдернула ладонь из его ладони.
- Вот как, я что, тебе простая "обнимашка" без плетения судеб соглашаться на такое?! - Непролитые слезы высыхали изнутри, подогретые пламенем ярости.
- Ты моя милая подруга! - в ответ закричал Тьер. - И я меньше всего хочу видеть твое горе. Пусть не я, пусть другой, но только по твоей воле, только с лентами в волосах!
Ларья молчала. Согласиться на такое - омыть позором свою родню, отказаться - завтра же будут новые места, новые люди и незнакомый человек, именовавшийся ее мужем.
- Я... согласна. - Девушка прикрыла глаза и одним плавным движением приникла к спасителю. - Моя лента мой зарок.
- Я буду любить тебя, как люди любят небо и звезды на нем в безлунную ночь, - серьезно ответил Тьер.
У его груди трепетно билось чужое сердце. Его руки обнимали неслыханное богатство. Завтра он прилюдно потребует свою нареченную, и не будет человека, посмевшего отказать в праве обладания.