Прототип бога
Пролог
Молния сорвалась со стержня накопительной установки. Шипя, ушла в базальтовые недра горы. Камень всхлипнул, лопнул с пронзительным треском, и тотчас эхом рявкнул громовой удар. Взвыл ветер - тоскливо и надрывно, как старуха на сыновних похоронах.
В шести сотнях шагов оттуда, на утесе, как на сторожевой башне, стоял Пыльный Царь. Стоял, облаченный в пурпур и злато, и смотрел на синие ослепительные дуги.
Спешно догорал скупой осенний закат, и долина под ногами Царя рдела тысячами струй пара. Дымка плыла над бесплодной землей, гонимая ленивым ветром. Очертания скал и валунов за ее завесой дрожали и изгибались. Миг - и пышное одеяние тоже оплыло, тая, потекло вниз. Не прошло и получаса, как оно облетело с плеч, осыпалось к ступням невесомым прахом. Теперь наготу Пыльного Царя скрывали широкие штаны, подвязанные тростниковой веревкой, и потертая длиннополая рубаха с цветисто расшитым воротом, поверх нее - начищенный медный нагрудник. Еще мгновение - и нити в узоре потускнели, а медь чуть подернулась бирюзовой пленкой патины.
Ни тени не промелькнуло на прекрасном снежно-белом лице, но Пыльный Царь остался недоволен. Долго. Тоже долго... У него уже было многое, но ему все равно не хватало. Слишком долго, слишком медленно... Ожидание снова затягивалось, а ведь в прошлый раз почти получилось. Он мог бы ждать вечно, но упускать годы было нельзя. Время не утрачивает свою ценность, даже когда его становится в избытке. Конечно, только в том случае, если знать, как его потратить.
А он теперь отлично знал емкость времени.
Далеко-далеко оттуда, за великим океаном, седоволосый, весь сморщенный человек схватился за голову и безвольно привалился спиной к бетонной стене коридора. Только что ему окончательно стало ясно: община протянет, в самом лучшем случае, еще четверть века. Даже если втрое уменьшить потребление.
- Нам кранты, - тихо сказал старик.
Он сел на пол, спрятав лицо в ладонях и чувствуя, как скребется холод в душе. Будущее стало таким безысходным, каким не казалось уже много сотен лет.
Спустя несколько месяцев в подземелье раздались первые выстрелы, а дикие племена узнали, что молились они вовсе не тем богам.
I. Кожаный Капюшон
- Да где ж его носит, раздери его надвое! Сколько ж можно ждать! Места тут, драть его поленом, совсем не для прогулок! Гори он синим пламенем, этот мозголюб, чтоб он в нужнике утоп! - битый час разорялся Фойтрен, главарь небольшой банды, промышлявшей в северных отрогах Кардалирского хребта. На его красном от злости, всегда обветренном носу выступили крупные капли пота, пересохшие губы кривились, выплевывая ругательства. Фойтрен был в ярости. Никто и никогда не заставлял его так долго ждать, да еще и посреди какого-то непонятного леса, о котором много чего в народе говорят. И почти все, что рассказывают, лучше на ночь не вспоминать. А то не ровен час, бессонница замучает.
Восемь плечистых парней, которые пришли сюда с ним, тоже не особенно радовались такой заминке. Страх и крепкая досада смешивались на их суровых лицах. С другой стороны, какие уж там лица - рожи просто, если называть все своими именами.
- Окстись, Фойтрен! - раздался позади них холодный, чуть насмешливый голос. Бандиты вздрогнули и дружно обернулись. - Так ли надлежит мелкому разбойнику, да еще и чужому подпевале, говорить о господине? Или ты забыл, кто ты, а кто я?
Кожаный Капюшон подошел, как всегда, неожиданно и совершенно беззвучно. Чем занимался этот человек в свободное от встреч с ними время, ни Фойтрен, ни кто-либо из его подручных не знал. Так, довольно похабно, они его прозвали по вполне очевидной причине - из-за вечного капюшона, скроенного из толстой блестящей кожи, который полностью скрывал его лоб и глаза. Настоящего его имени, разумеется, бандиты тоже никогда не слышали.
- Но-но... Не слишком-то зарывайся, э! - уже не столь громко возмутился Фойтрен. - Мы тут почти с полудня топчемся. Пора не летняя, между прочим! Все принесли, как договаривались. Хватит кочевряжиться, забирай, что заказывал, и гони оплату!
- Как договаривались, значит? - недоуменно развел руками Кожаный Капюшон, невзрачный тощий человечек, одетый по-дорожному. - Что-то я не вижу тут оглушенных тел. Где вы их спрятали и зачем?
- Да мы тут подумали... - поскреб затылок главарь. - Тебе ж только головы нужны, я знаю...
- И откуда же ты это знаешь? - Резко вздернулся в ответ подбородок Кожаного Капюшона. Чересчур резко, как будет решено впоследствии.
- Ну, это... Да парни мои говорили, что видели кое-что... - Фойтрен понял, что сболтнул лишнего. Вообще, совсем не стоило показывать такому типу, что они хоть немного в курсе его гаденьких привычек. Странный он, этот Кожаный Капюшон, ничего с ним не ясно. Бывает, ввернет какое-нибудь словцо, и приходится только рот раскрыть, потому как даже по пьяни такого не придумаешь. Вроде, знакомо звучит, а что значит... Правда, поправляется всегда сразу же, может, он иноземец просто? Да и платит ну очень пристойно, ради такого можно почти на все глаза закрыть. Кое-кто за такой достаток целой артелью полгода по старым развалинам сияние ловит, а вот он, Фойтрен, получает их за один поход сюда.
- И что же там было? - не отставал тощий человечек.
- Мы ж не следили, мы так, наткнулись один раз... - вяло попытался оправдаться за своего вожака один из разбойников. - Ну, трупы нашли, которые ты изуродовал, и там голов не было. Как-то уже мертвеца тебе принесли, ты вроде принял. Мы и решили...
- А вам вовсе не нужно ничего решать! Кто вам решать дозволил, кто? Решать, мать вашу через колено! Я вас не решать нанимал! Решать они вздумали, умники! - неожиданно разразился безудержно гневной отповедью Кожаный Капюшон, который мгновениями ранее дослушал до конца объяснение парня. Дослушал совершенно невозмутимо. Вот это тоже всегда раздражало Фойтрена - никогда не угадаешь, что в следующий миг у Капюшона случится с настроением. Бесноватый он какой-то. Хотя плевать, лишь бы платить не забывал.
- Ну ладно, ладно, зря мы так! - главарь понурился, пытаясь замереть с повинным видом, и миролюбиво улыбнулся. - Но товар-то все же посмотри! Не просто ж так тащили.
Не стоило им лезть со своими решениями, ох, как не стоило! Плевать, что уж теперь...
- Посмотрю, а как же... Что у вас там, давайте, - уже успокоился тощий. - Ну?
- Вот, держи, - Фойтрен подал ему объемистый мешок из грубой ткани, весьма недвусмысленно выпачканный снизу. Из-за бурых пятен и разводов стало не так просто ответить, какого цвета он был когда-то. Хотя, скорее всего, грязно-серого.
- Что же мы тут видим? - деловито копаясь в содержимом мешка, протянул Кожаный Капюшон, и голосе его звучало явное разочарование. - Вот что это такое, а?
Он наигранным жестом извлек за волосы на свет огромную голову, когда-то принадлежавшую горному риглакору. Голова эта была отделена от туловища с заметным трудом, что отчетливо распознавалось по неровным зарубкам на торчавших остатках позвоночника. На серокожем лице навсегда застыла предсмертная мука, крупный рот с мощными коричневатыми зубами свела агония, заплывший бельмом третий глаз на лбу выпучился от последней судороги. Риглакор, судя по размеру головы и широкому лицу с чуть заметной черной щетиной, был убит почти в самом расцвете сил, так что казалось очень сомнительным, что смертельный удар ему нанесла именно шайка разбойников. Скорее всего, нашли упавшим со скалы или покалеченным ночными хищниками, а потом добили. Либо даже добивать не пришлось.
Голова была в отвратительном состоянии. Даже слепой бы понял, что в этом мешке она пролежала не меньше полутора лун, и догадался бы, конечно, по ядреному, удушающему запаху разложения, исходившему от гниющих тканей. Кожа на лице побурела, вздулась и даже лопнула на скулах, а от множества трупных пятен походила больше на шкуру какой-то змеи, чем на кожу риглакора. Волосы начали клочками вылезать из скальпа. Кроме всего прочего, на правой щеке виднелись две небольшие дыры, подозрительно напоминающие ходы трупных личинок. Да уж, на редкость неприглядное зрелище.
- И что мне сейчас с этим делать? - брезгливо скривился Кожаный Капюшон. - Начать хотя бы с того, что мне и тела тоже нужны, вы совсем напрасно... решили, вашу мать! Впрочем, ладно, это еще куда ни шло! Но гнилье-то такое мне на кой ляд теперь? Это ж тухлятина конченая! Вы каким местом думали, когда сюда это семь недель несли? Я вас спрашиваю!
Бандиты виновато молчали. Фойтрен немного поразмыслил и, не поднимая глаз, первым подал голос:
- Ну так ты знаешь, опять же, до чего ж это муторно - тащить к тебе всех живьем! Тем более, что с ящером бы все равно ничего не вышло - в первую же ночь сдох от раны, скотина. Ну ящера-то, хорошо, можно привести! А как переть сюда живого риглакора? Как ты себе такое представляешь? Его даже мертвого не так просто доволочь, тяжеленный!
Фойтрен шмыгнул носом и, решив, что этого достаточно для выражения грусти и раскаяния, попробовал завести разговор о наболевшем:
- Риглакоры же вообще далеко отсюда живут, да и опасны жутко, каждый раз идем, как в последний! А ящера только по случаю купить удалось, прямо с казни! И то - избитого и с пропоротым легким! В другой раз ехать-то придется чуть ли не к болотам, очень уж далеко! Вот бы накинуть золотишка, а? За труды все, авансом?
- Меня все это не интересует! - сорвался на визг Кожаный Капюшон, но быстро справился с собой. - Я плачу за н'дизарда по двойному тарифу, за риглакора - по четверному. То есть... Вдвое и вчетверо плачу! Думаешь, это просто так? Нет, это с учетом всех ваших затрат и трудностей! А за эту, я извиняюсь, падаль я платить вам не буду вообще. Забирайте ее себе, над камином повесите.
- С чего бы... - попытался спорить Фойтрен, но вовремя вспомнил, что Кожаный Капюшон в своих решениях непоколебим. Пришлось шумно и напоказ высморкаться, принять обратно подгнившую голову и, от души размахнувшись, могучим пинком обитого медью сапога отправить ее в близлежащие кусты - только брызги в стороны полетели. Попутно - мысленно попрощаться с солидной частью ожидаемой награды. Ну и пускай, остаток тоже не так мал.
- Дальше... - Кожаный Капюшон снова запустил руку в мешок и вынул продолговатую голову н'дизарда. Тлением она почти не отдавала, но отрублена была очень неаккуратно: основание головы, срезанное косо, осталось где-то в другом месте, а с ним - и значительный кусок мозга. Длинная, вытянутая вперед челюсть оказалась приоткрыта, она скалилась в страдальческой ухмылке, обнажая ряд желтых тонких зубов, покрытых коркой запекшейся крови. Глаза закатились, как в припадке, виднелись лишь нижние края щелевидных зрачков. Ящер словно смеялся над своими незадачливыми убийцами, хотя смеяться живые н'дизарды вообще-то не умеют.
- Так получилось, дернулся он, топор криво пошел, - объяснил один из разбойников. Фойтрен метнул в него уничтожающий взгляд, от которого тот, судя по виду, пожелал проглотить свой язык.
- Так-так, действительно, напрочь отсутствует... э, неважно. Вы бы хоть во льду догадались нести, идиоты, - вздохнул заказчик. - Лед бы положили, было бы гораздо лучше...
- Так морозов-то не было еще, - удивился кто-то.
- Ну, значит, учтите впредь! - раздраженно бросил Кожаный Капюшон.
Он взял голову покойного н'дизарда обеими руками за жевательные мышцы, положив большие пальцы на глазницы, и сильно сдавил ее. Лицо тощего человека на миг утратило всякое выражение, замерев в неживой сосредоточенности, как маска. Впрочем, он тотчас же, как ни в чем не бывало, продолжил:
- Эту возьму. По сниженной в полтора раза цене. Возражения не принимаются, плата справедливая. Дальше...
Фойтрену оставалось лишь скрипнуть зубами. Следующей из глубин мешка появилась совсем свежая голова молодой женщины. Ухватив за светло-русые волосы, Кожаный Капюшон принялся внимательно ее рассматривать, изучая со всех сторон. Нескольким бандитам стало не по себе, хоть видели они уже всякое. Но так пристально и безразлично ощупывать взглядом искаженные смертью черты, впалые щеки, на которых ржавыми хрупкими каплями запеклась уходящая жизнь, бледный провал рта с бескровными полными губами, отвисшей челюстью и обломками выбитых передних зубов, разбитый и свернутый на сторону нос, остекленевшие серые глаза, слепо глядящие на мир с безмолвным тоскливым укором, длинные пушистые ресницы и тонкие изогнутые ниточки бровей... Так смог бы далеко не каждый душегуб, будь он хоть трижды висельником.
- Красивая была... - равнодушно, без сожаления произнес Кожаный Капюшон, все так же вертя в руках голову женщины. - Интересно. Что там за проломы зияют вместо зубов, почему мочки ушей оборваны? Волосы русые... Север же? Оттенок... Совсем рядом. Из какого селения? За что была осуждена, и каким был приговор? Почему зубов нет - это ее так насиловали, что ли?
- Ну... Это... - пробормотал Фойтрен, явно озадаченный. - За воровство... И ведьмовство, порчу на мужиков насылала, двоих детей сглазила... Приговор - повешенье, конечно.
- С каких пор тут, на севере, за колдовство вешают? - вкрадчиво проговорил Кожаный Капюшон, немигающими глазами уставившись, будто бы, на всех разбойников одновременно. По спине Фойтрена пробежал озноб: он никак не мог взять в толк, в чем провинился и какая этому дерганому паршивцу разница, чья голова у него в руках. И еще - как можно так цепко держать взглядом девять человек сразу. Что ж он придрался-то! Откуда уж какому-то залетному хмырю знать, что там с ведьмами делают, если даже бывалый бандит об этом никогда не слышал?
- Ну так... Э-э... Всегда так было, - нашелся главарь.
- Да что ты? А почему я всегда думал, что на севере ведьм топят, а? И кто же ей зубы-то выбил, а? Передние-то? - Слова взмывали, как камни из пращи, и падали свинцовыми окатышами, хотя тон Кожаного Капюшона почти не изменился.
- Так люди ж кидались в нее всяким, селяне-то... - гнул свою линию Фойтрен, уже уяснивший, что сознаваться совсем не нужно. - Вот и вышло.
- Вот и вышло... - в точности голосом Фойтрена повторил Кожаный Капюшон, и главарь в изумлении вытаращил на него глаза. - Все было не так. Вы поймали где-то поблизости на лесной тропе девушку, которая, вероятно, возвращалась с отдаленного выселка в родную деревню. Навещала родственников, или еще что-то в таком роде. Вы сразу решили отдать ее мне, но перед этим неплохо и довольно долго поразвлеклись - совместили, так сказать, полезное с приятным. Сужу по состоянию ран на ушах и повреждениям десен. Опять же, губа надорвана, и подбородок желчью измазан. Думаю, найти труп этой несчастной для меня труда не составит, вы бросили его где-то там же, в кустах у тропинки. Так?
- Да нет же! - горячо запротестовал Фойтрен, и другие разбойники согласно загудели. - Мы выкупили ведьму и убили ее сами, на помосте посреди деревни. Точно, ее топить собирались, вспомнил сейчас. Да, и правда, это недалеко отсюда. Спроси хоть у кого, у кого хочешь, из моих ребят или из тамошних жителей. Я название только не помню, да и дорогу туда, но вместе найдем...
- Это неправда, - безучастно ответил Кожаный Капюшон. - Только что я убедился. Ты помнишь, каковы были условия нашего договора?
- Само собой, - быстро отозвался Фойтрен, усиленно скрывая злость и выказывая подобострастие. - Мы приносим тебе тела и другое, о чем ты попросишь, ты неплохо платишь нам золотом или тем, чем мы скажем - серебром, например, или глостилитом, если нам так удобнее. Вот и все, договор очень простой.
- Не настолько простой, - уточнил Кожаный Капюшон. - Было еще одно условие. Вы приводите или приносите людей, приговоренных вашими соплеменниками к смертной казни - неважно, за что. Как вы их получаете в свое распоряжение - меня не касается. Дальше с ними разбираюсь уже я сам. Риглакоры и н'дизарды - это, так и быть, разговор отдельный. Но мы не говорили о том, что вы будете сами убивать заключенных, и уж тем более - что будете хватать кого попало, лишь бы нажиться. Первое я принять еще могу, второе - нет. Говорили мы еще и о том, что в случае, если ваши услуги меня не устроят, я отказываю вам в любом общении и больше с вами дела никогда не имею. Так?
- Ну, так, - хмуро подтвердил главарь.
- Вот и все, собственно. Наше сотрудничество завершено, - Кожаный Капюшон опустил обратно в мешок голову женщины. Клацнули друг о друга остатки зубов в ее челюстях. - Я расторгаю договор, остальные головы, если они есть, даже смотреть не буду. Можете оставить их у себя.
- А наша плата? - прошипел сквозь зубы Фойтрен. Кто-то из разбойников выцедил длинный плевок.
- Какая плата? - удивился тщедушный человек. - Вы остаетесь при своем, я - при своем. Вашего не беру, за что платить? Жалко, что пропадет товар, но есть кое-что поважнее. Зря я вообще связался с людьми вашей... профессии, ошибка будет исправлена. Разговор окончен.
Он повернулся на каблуках и мерным шагом направился в чащу. Фойтрен постоял в недоумении, грязно выругался и рванулся вслед за ним.
- Ты что, совсем страх потерял, гадов потрох? Какое там еще "окончен", ты! Золото наше гони, дохлятина ты хилая! - взревел он, хватая Капюшона за плечо и рывком поворачивая лицом к себе.
- Что-то оказалось непонятным? Оставь меня в покое, отправляйся со своей бандой гулять куда-нибудь подальше отсюда, - выцветшим голосом посоветовал тот, выскользнув из крепкой, как клещи, руки и слегка отпихивая разбойника в сторону. Такого Фойтрен уже не смог вынести. В его глазах сверкнула звериная ненависть, и он закатил тощему человечку такую оплеуху, что Капюшон отлетел на добрых три шага и грохнулся на прикрытую опавшими листьями лесную землю. Этого главарю показалось мало, и он, подбежав к распростертому телу, принялся охаживать его ногами под ребра, вкладывая в удары тяжелых сапог все свое бешенство.
- Успокоился? - по-прежнему уткнувшись носом в прелую листву, поинтересовался Кожаный Капюшон. Он воспользовался небольшой передышкой, когда Фойтрен, запыхавшись, решил перевести дух. Этим, разумеется, он привел главаря в еще большее неистовство.
- Ах ты ж мразь, на голову хворая! Да мы сейчас у тебя свою оплату просто отберем, скотская твоя харя! Угощайся, бледная сволочь! - сипел на выдохе бандит, с оттяжкой молотя ногами скрюченное тело.
- У меня ее нет с собой, - лежа пожал плечами Кожаный Капюшон и тихонько всхлипнул. - Как и всегда. Не видно, что ли?
- Да ладно? Тогда мы ее из тебя попросту выбьем! Принесешь с песнями и плясками, и еще умолять будешь, чтобы побыстрее на свидание с прабабкой отправили! - Фойтрен перекосился в ухмылке. - Ну-ка, навались, ребята! Ты, Ухо, на стреме постой - вдруг с ним дружки какие-нибудь...
Разбойники принялись за работу всей гурьбой. Месить лежащего ничком человека - дело нехитрое, но главарь невольно загордился, глядя, как слаженно у них это выходит. Эх, раззудись, плечо! Так этой паскуде чванливой, так! Надо бы по почкам еще задвинуть. Хватит помыкать Фойтреном и его людьми, теперь он сам будет заводить условия. А условия простые: хочешь жить - тащи золотишко. Все, что у тебя есть. Потом проверим, не утаил ли чего.
- Отлично, все, что нужно, я испытал. С меня довольно, - раздался чуть поодаль знакомый голос. И голос этот принадлежал Фойтрену!
Разбойники ошеломленно вперились в возникшую справа тощую фигурку. Больше всех, конечно, был поражен сам главарь. Он перевел взгляд на свои пыльные сапоги, рядом с которыми больше никто не лежал. Когда этот дохляк успел встать, и почему не заметили-то?
- Вы ведь не уйдете? - устало спросил Кожаный Капюшон краденым голосом.
- Уйдем, уйдем... Теперь точно уйдем... - поспешил его заверить законный обладатель. Повернулся, махнул рукой, давая знак остальным, и тут же выбросил в Капюшона тонкое хорошо смазанное трупным ядом лезвие, припасенное специально для таких случаев. Лезвие легко скользнуло в воздухе, блеснуло в пробившемся сквозь редеющие кроны солнечном луче, коснулось впалой груди человечка и куда-то исчезло.
- Все понятно, - диковинным, совсем безжизненным тоном произнес Кожаный Капюшон, не давая бандитам опомниться. - Да, люди точно ничего не потеряют от вашей смерти. Ума не хватает даже на то, чтобы спокойно уйти, если ситуация непонятным образом складывается не в вашу пользу. Как привыкли костоломами быть и переть на рожон, такими и остались навсегда. Это я объясняю сейчас, чтобы посмотреть, как мои слова окажутся осмыслены. Не может же человек не осознавать простейших вещей.
Кожаный Капюшон стоял неестественно прямо, как будто враз утратив все эмоции. Напряжение сошло с его лица, заострившиеся было черты разгладились, словно выполнив необходимую работу. Кто-то из бандитов швырнул в него топор. Разбойничий инструмент беззвучно отскочил от тела, как от стального доспеха.
- Думаю, среди вашего народа вы заслужили уже не один смертный приговор, ведь так? - заключил тщедушный человечек, вновь цепляясь страшным взглядом сразу за всех девятерых. Дождался какого-то одному ему понятного ответа, чеканным движением вскинул подбородок, и его капюшон распался на множество лоскутов. Никто не успел заметить, что произошло дальше.
Фойтрен и его подручные умерли за девятнадцать секунд по внутреннему времени комплекса. Большую часть этого промежутка заняла короткая агония.
II. Сонная явь
После полудня птицы все же снялись с привычных мест и огромной галдящей стаей унеслись к горизонту. Судя по всему - с тем, чтобы больше никогда не возвращаться. Надо же, как много их оказалось в окрестных лесах... А ведь Антаглоуф еще удивлялся, как им удается так глушить весь поселок своими криками.
Он поморщился, еще раз подошел к мутному окну и взглянул на частокол, отделявший жилье от опустевшей лесной опушки. Птицы... Улетели, ну да и пусть там императору кланяются, что ли. Туда им и дорога, поганым. Тем более, что в последние три недели можно было с ума сойти от их утреннего гвалта. Изо дня в день, почти три недели подряд! Каждая, даже самая захудалая птичка, от крапчатого свистульника до лысоухой совы, видимо, считала своим долгом оповестить весь мир о том, что она пережила очередную ночь. Теперь Антаглоуф даже, кажется, начал понимать это их стремление. Хотя ненавидеть пернатых крикунов меньше не стал.
Под сапогом пронзительно скрипнула половица. Надо бы заняться домом, да все никак не выходит. Родители их умерли давно, больше десяти лет назад, почти сразу друг за другом - сначала отец, потом мать. Антаглоуф с тех пор больше, чем по полугоду, проводил в походах, его младшая сестра боялась ночевать одна и часто гостила у подруг. Поэтому дом подолгу пустовал и порядком обветшал. Хотя разве до этого сейчас...
Он сплюнул прямо на плохо отскобленный дощатый пол и вышел на улицу. Дрянные птицы стали последней каплей. Ладно бы перелетные, хоть пока и не сезон - так нет, вообще все! На остальное можно было закрыть глаза, даже на сны, но такое... Тут уж впору самому ноги уносить. И совсем нет желания выяснять, от чего именно.
Антаглоуф вспомнил про сны и еще раз поморщился. Никогда их не запоминал, даже в детстве, за что сейчас-то такая радость? Скоро всерьез придется подумать над тем, чтобы завязывать с этой дурной привычкой - спать. Даже древесные настойки уже не помогают. Надоело похмелье, так недолго и с печенью проститься. Без того уж здоровьем теперь не сильно похвастаешься. Да что там, ему и тридцати нет, а на висках кое-где проблескивает серебро...
Почему же так жутко от них, от этих снов? Вроде бы, ничего настолько уж особенного, если здраво рассудить. Никаких выпущенных кишок, в которых копошатся мухи, никаких брачных ночей с гнилыми невестами и никаких женщин, пожирающих своих младенцев. Никто никого не пытает, не режет и не убивает. В чем же дело?
Хотя... Ничего особенного? Антаглоуфа передернуло всем телом, когда из памяти снова будто бы всплыл минувший сон. Он еще раз с удивительной живостью увидел, услышал и почувствовал, как течет низ безглазой маски, как обозначается щербатая щель рта, оттуда плещет чем-то бурым и маслянистым, а затем выползают пальцы. Один, другой, третий, изо рта начинают лезть руки... И шепот, тихий, на грани слышимости, но неумолчный, всепоглощающий, отнимающий волю и заменяющий ее слепым ужасом: "Помоги-и-и..." К Темному Князю такие сны!
Пришлось снова считать шаги, чтобы отвлечься. Окаянный сон никак не желал забываться. Антаглоуф, известный среди своих товарищей по ремеслу как Отражатель, неторопливо плелся к кабаку и думал, что же со всем этим делать. Как обычно, ничего толкового в голову не приходило.
Кличку свою Антаглоуф получил за видимую тягу лазать по крайне сомнительным местам, а также за кургузый меховой плащ с нашитыми поверх него свинцовыми пластинами, который он носил постоянно, даже когда не собирался в поход. Таких, как он, скупщики из срединных частей империи называли ходоками. Почти вся сколь-нибудь сытая жизнь многих северных деревень строилась именно на удачных вылазках подобных людей. Еще бы: почва скудна, в лесу съедобное растет вовсе не в таком обилии, как в других землях, хищных тварей очень много, скота не напасешься. Одно богатство - ветхие руины, да и те почти всегда так сильно отравлены старыми проклятиями, что живут ходоки едва ли не втрое меньше, чем нормальные люди. Зато стоит найти что-то хорошее - моток медной проволоки, который надо волочь вдвоем, потому что он толщиной в руку, ржавое железо на перековку или, если сильно повезет, несколько фляг из глостилита - и можно ни в чем себе не отказывать чуть ли не год, у скупщиков есть все, что может понадобиться в северном селении. И куда тут денешься, если полностью зависишь от того, удалось ли отыскать в сияющем пепле очередную пиалу? Хоть сотню раз за ночь с криком просыпаться будешь - все равно не уехать никуда с голой задницей, даже в соседний поселок. Кому там нужен еще один нищий? Своих хватает, даже краюху хлеба никто не подаст. А уж о том, чтобы перебраться поближе к срединным землям, без огромных накоплений не стоит и мечтать. Сам попросту не доберешься, за дорогу с караваном возьмут по-настоящему бешеные деньги. Тут можно даже не брать в расчет, что на новом месте вообще-то надо еще обжиться. Если уж в Аласконе даже самый завалящий арбалет может купить далеко не каждый, а Аласкон не намного-то и севернее! Впрочем, нет, там совсем уж край земли.
Солнце, неспешно спускавшееся к горизонту, скользнуло косыми рыжими лучами по пластинам на боковине плаща, взъерошенным волосам цвета лежалой золы и рано начавшему стареть лицу Антаглоуфа. Ходок сжал зубы. Он-то ладно, проживет и со снами, но сестра? Ей вообще делать нечего в этой вонючей дыре, со всех сторон овеянной тысячами проклятий! Молодая красивая девушка, ей еще жить и жить... Недолго она, с ее-то худобой, обмороками и малокровием, протянет на севере, где далеко не каждый крепыш успевает разменять третий десяток. А тут еще это все! Вот что ни говори, а ведь и правда что-то очень недоброе сейчас творится. Птицы просто так всей толпой невесть куда не отваливают.
Нет, никуда и впрямь не денешься. Вот бы все-таки найти что-нибудь такое, чтобы хватило не только на переселение вглубь империи, но и на хорошее приданое! И выдать ее замуж! По возрасту - в самый раз, четырнадцатая... нет, пятнадцатая осень скоро минует. Только обязательно в срединных землях, нечего ей с ходоками или охотниками путаться.
Одолеваемый раздумьями, Антаглоуф толкнулся в дверь "Пятиногой змеи", снова сплюнул и решил, что в следующий раз лучше будет и в самом деле считать шаги. Все равно от этих пустых задумок нет никакого проку, а о нечаянной удаче мечтает каждый ходок. И почему-то почти все находят не сказочные богатства, а свою последнюю долю сияния. О везении здесь не слышали очень давно.
- О, Антаглоуф, дорогой друг! Какая неожиданность! - Застал его еще на пороге знакомый оклик, прозвучавший до приторности благодушно. - Присаживайся! Выпьешь?
- Глирфинд, прохвост ты наш, ты ж отлично знаешь, что я тут почти всегда по вечерам бываю. Какая, к демонам, неожиданность? - сухо отозвался Антаглоуф, подходя к столу и протягивая руку для приветствия. Повесил плащ на кованый крюк, вбитый в закопченную бревенчатую стену, пододвинул тяжелый табурет, опустился на него и в поисках хозяина обвел глазами тесную комнатушку, почему-то именуемую залом. Зал этот был почти пуст - кроме них, лишь двое охотников из соседней деревни сидели в дальнем углу.
- Не упрел еще в своей хламиде? - немедленно выразил участие Глирфинд, чаще упоминаемый в поселке как Старый Хват. Выразил не столько вопросом, сколько сочувственным изгибом долговязого поджарого тела. - Как ты ее таскаешь-то вообще, она же, должно быть, тяжеленная?
- Привык, - буркнул Отражатель и махнул трактирщику, который таки соизволил выйти из кладовой. - Лишним вряд ли будет. Хотя, конечно, не в кабаке, это да. А ты что, пришел плащ мой обсудить? Бросай свои ужимки. Чего тебе от меня понадобилось? Что-то очень уж ты нынче приветлив. Так, хозяин, принеси-ка мне пива, большую кружку, и еще жаркого с пряным корнем вдобавок. Корня тоже побольше. Запиши на меня, денег с собой не взял. И смотри, не разбавляй, знаю я!
- Да ну тебя, лишь бы настроение человеку испортить... - надулся Старый Хват. - Что, не рад мне, да? А я не такой, как ты, я людям радуюсь, особенно старым друзьям. Раз в год увиделись, а ты со своими этими сразу... домыслами...
- Кончай, это совсем не весело, - раздраженно поморщился Антаглоуф, кивком поблагодарив трактирщика за принесенный ужин. - Домыслами! Что ж я тебя тут не видел-то ни разу? Ты просто так даже на обочину не плюнешь. Три раза вот подумаешь, не поднимется ли пыль, а если поднимется, то куда полетит. Может, на сапоги, а сапоги новые. Чего хотел?
- Ну... - промямлил Глирфинд, убирая с лица оскорбленное выражение и подкручивая длинный седой ус. - Дельце есть одно, да. Хорошее. В убытке не останешься, точно говорю. Да.
- Так бы и говорил, чего сопли-то тянуть? То, видите ли, домыслы, то про хламиду... Что за работа, далеко? Проклятия есть? - осведомился Антаглоуф, сосредоточенно жуя жилистый кусок жаркого. Взгляд ходока привычно остановился на противоположной от входа стене. Там над дымным очагом, прибитое гвоздями к стене, причудливо вилось длинное высохшее тело той, в чью честь и был в свое время назван трактир.
- Конечно, есть, как без них, - удивился Глирфинд. - Если б не было - нанял бы кого попроще. Да и путь неблизкий. В общем, там, где Гнилозубая Стена...
- Рядом с Гнилозубой Стеной не работаю, - быстро перебил его Антаглоуф. - Ты слыхал, наверное... Змеиных птиц там развелось, терпеть не могу этих гадов. В самом лучшем случае, весь в дерьме измажешься, потом за полгода не отмыться. И проклятия там кое-где очень сильные.
- Да ты дослушай сначала! - дернул его за рукав Глирфинд и быстро оглянулся. - Не рядом совсем! Просто по ней найти проще всего. На северо-запад, поднимаешься по руслу сухого ручья... Ну, в общем, потом расскажу, что и как. Главное - мне один олух проболтался, мол, кое-что увидел там. Сам туда собирается, чтобы все толком рассмотреть, через четыре луны. Ну, а я не пальцем деланный, я столько ждать не буду.
- И что же он там видел? - уставился на собеседника Антаглоуф, оторвавшись от еды.
- Гремучее железо. Ржавое, правда. И...
- Не интересуюсь, - разочарованно отрезал ходок. - Еще и ржавое! Спасибо, сам тащи. Рванет по дороге - так даже лохмотьев не найдут. Олух твой - не такой уж и олух, раз туда сдуру не полез.
- Зато денег на похороны не надо тратить, выгода сплошная, - хохотнул наниматель. - Железо там - сплошь в глостилитовые ящики упаковано. Эти ящики любой скупщик с руками оторвет...
- Да я и сам знаю, - неприязненно покосился на него Антаглоуф. - Из них чего только ни делают, я даже ножи и картины видел. Толку-то, если все железо еще вынуть надо. Разница только в том, что жахнет посильнее.
- Если железо прямо там паковали - значит, должны быть и пустые ящики, - возразил Глирфинд. - Даже доставать ничего не надо.
- Так-то оно так, - вздохнул Антаглоуф. - Только вот откуда нам знать, где его паковали? Может, и не там совсем. Там оно просто хранилось. Мало ли?
- Неужели ты откажешься от того, чтобы взять и проверить? - хитро прищурился Глирфинд. - Ты-то - и откажешься вдруг? Да ни в жизнь. Ты ж ничего не теряешь! Вдруг там, кроме гремучего, еще и обычное старое железо есть, на переплавку? Кузнецам сдашь по четверной цене - плохо, что ли? Или сталь, отличная, которая не ржавеет! Да и вообще, там всякое может быть...
- В том-то и дело, что всякое, - сощурился в ответ Антаглоуф. - Например, все проклятиями сплошь залито, влез - и через три дня впору кинжалом сердце нащупывать, лишь бы заживо не сгнить. Или гадость какая завелась, вроде тех же змеиных птиц. А то и похуже.
- В общем, я предлагаю все решить очень просто. Я говорю тебе, как найти это место, плачу небольшой задаток, ты идешь и проверяешь. Там уж поступай, как считаешь нужным. Если что-то принесешь - две трети добычи тебе, треть - мне. Связи у меня есть, если обманешь - я об этом непременно узнаю, а вслед за мной - и вся округа. С тобой дела никто из наших иметь не будет, а скупщики из срединных земель с одиночками больше не связываются. Так что...
- Да брось ты, Глирфинд, когда я кого-то из вас обманывал? - пробормотал Антаглоуф. - Вас обманешь, торгашей... Куда, язви его червяк, хозяин снова подевался? Надо бы еще пива.
- Чего вина не взял сразу? Вроде, неплохое завезли. Красное, конечно.
- Да ну, дорого. Это уж после похода, сейчас-то какой смысл, - резонно ответил Отражатель. - А почему, кстати, скупщики больше ничего не берут у одиночек? Не слышал об этом.
- Правильно они делают, - горделиво распрямился Старый Хват. - Сколько раз уж были случаи, когда из-за какой-нибудь железяки - ну, само собой, основательно проклятой - половина каравана где-то в лесу и оставалась, один за другим. Поздно спохватывались. Да и животине вьючной вредит, просто погонщики мрут быстрее. А мы люди испытанные, надежные, у нас все чисто, все проверяем - на листьях, на мелком зверье... Конечно, к нам доверие есть.
- Да, доверие - это, ясное дело, здорово, - согласился Антаглоуф, допивая остатки из кружки.
- Жаль, что скупщики теперь у нас нескоро появятся, - погрустнел заказчик, снова сгорбился так, что острые лопатки выставились назад. - Наслушались разной ерунды, мол, нечисто у нас теперь чего-то тут. Ну, что звери средь бела дня на дорогу выходят, птицы свои яйца клюют, куда-то уходит скот и все такое... Хотя вот вши и правда у всех почти пропали, это да. Так это ж хорошо!
- Что, и впрямь пропали? - без особой радости полюбопытствовал ходок.
- Ну да, даже у Кривого Ключника с его космами они сами собой повывелись. Представляешь? Нет, ну это и в самом деле как-то удивительно, конечно, но какой же это повод не ездить-то к нам! Что, лучше вшей хватать, что ли? - продолжил жаловаться Глирфинд.
- Да не во вшах же дело, - отмахнулся Антаглоуф.
- Ну, хоть убей, не понимаю я этих скупщиков! - совсем скис наниматель. - Одна беда с ними. От расстройства, слушай, даже сны всякие дурацкие в последнее время снятся.
- Сны?.. Что же за сны? - чуть было не подскочил на месте успевший заскучать от надоевших за эти недели разговоров ходок, но вовремя вернул лицу прежнее выражение. Ни к чему окружающим знать, насколько его сейчас волнуют всякие сны.
- Сны-то? - Глирфинд все же заметил, что взгляд собеседника изменился, но не придал этому значения. Мало ли, кто чем интересуется. - Ну... странные очень. И яркие, прямо весь день перед глазами потом. Вчера вот, например, приснилось, что стою я перед огромным троном, красивым таким... Светится он весь, аж глазам больно. Стоит, главное, посреди какого-то глухого пустыря... И чуть ли не под облака уходит. А на нем сидит кто-то, и не понять, то ли молодой, то ли старый...
- Это как так? - недоверчиво вклинился в рассказ Антаглоуф.
- Вот так, обычно. Сон же. Так вот, сидит он, значит. Одежда вся течет и клубится, ну, как туман, - продолжил Глирфинд. - Лицом похож сразу на всех, с кем я пил когда-нибудь. Сзади него облачка такие, как их на иконах пишут. И тишина кругом, тихо-тихо... И, хоть и тишина, а я откуда-то знаю: очень он у меня мою амбарную книгу просит. Ах ты, думаю, паршивец, тебе она зачем? Ну, и проснулся.
- И правда, странно, - Отражатель повел плечами. Эх, ему бы такие сны, а не те, которые приходят! - А он не ответил, зачем?
- Вот еще, буду я спрашивать. Чтобы я все свои расчетные записи кому попало показывал, ага! Говорю же, явно с расстройства приснилось, из-за скупщиков-то. Вот они как раз те еще хитрецы, книгу мою посмотреть бы точно не отказались, - усмехнулся Глирфинд. - Шутки шутками, а я серьезно думаю, не нанял ли кто знахарку какую, чтобы во снах чужие секреты выведывать. Так что я теперь и во сне расчеты никому не покажу, обойдутся все эти молодые-старые.
- Очень кому-то твои секреты сдались, - криво улыбнулся Антаглоуф. - Тоже мне, воротила поселковый. Слышал я, как твои дела сейчас идут. Нужен ты, конечно...
- Нужен, не нужен, а дела-то у нас в гору повалят, - заулыбался нимало не задетый заказчик. - Глоуф, дружище! Мы ж себе, наконец, какое-никакое состояньице сколотим! Мы же...
- Во-первых, никакой не "Глоуф", а Антаглоуф, - резко оборвал его ходок, поднимаясь и снимая плащ с крюка. - Терпеть не могу, когда меня называют "сиянием", пусть и на старом языке. От сияния, знаешь ли, люди дохнут и уроды рождаются. Во-вторых, я тебе ничего не обещал. Бывай.
"Да ну к демонам этого Хвата с его мутными делишками! Как будто я не знаю, что он и гремучим железом тоже приторговывал когда-то. Завязывать надо со всем этим, - подумал Антаглоуф, выходя из трактира. - Или хотя бы не ходить совсем уж непонятно куда, да еще и в такую даль. Лазить, как все у нас, по давно разведанным местам, находить какую-нибудь глостилитовую бутыль раз в полгода... Жить вполне можно. Все-таки давно уже не юнец, хватит..."
III. Новый заказ
"И зачем же я согласился-то! Как угораздило! Дурень, ох, какой дурень! - думал Антаглоуф на очередном привале, при помощи просмоленной дратвы, крепкого словца, кусочков дубленой шкуры и костяной иглы починяя разодранные в клочья сапоги. - Что я там забыл-то? Такая даль! А дорога-то какая - то овраг, то ручей, то чащоба! Не мог не потащиться, сквалыга малоумный... А все Хват этот со своими олухами! Чтоб им дворцовые вельможи всю ночь снились!"
Закатное солнце разлило свою кровь по редким тяжелым тучам, от горизонта до горизонта, и равнодушно умирало, оставляя человека наедине с его бедами. Ходок в сердцах хлопнул ладонью по колену и взвыл от боли, потому что игла все еще была зажата между пальцами. Пятую неделю он никак не уставал ежеминутно костерить свою жадность и недальновидность, заодно разбирая на все лады весьма бурную и настолько же непристойную семейную жизнь всех родственников Глирфинда. Начиная с его деда и заканчивая каким-нибудь троюродным деверем. Погодка-то как порадовала еще! Сплошняком дожди вперемешку с гнусными хлопьями липкого снега! Только нынче к вечеру чуть распогодилось, завтра, похоже, снова морось зарядит. Да уж, только в такую-то пору и тащиться неведомо куда, где еще непонятно, что его поджидает! Гнилозубая стена, на северо-запад, по руслу сухого ручья... Сухой он там сейчас, как же, жди! Наверняка давно очень даже мокрый!
Хорошо одно - осталось меньше недели пути. Если постараться, то дойти можно дней эдак за пять, хоть дни и становятся все короче. А там уж... Эх, да что там уж.
Ну, конечно, Антаглоуф все-таки попытается разобрать пару ящиков так, что гремучее железо лишний раз ворошить не придется. Срезать стенки, остального не касаться - пусть лежит себе, как лежало... Он постарается, он очень постарается. Другое дело, что там все будет не столько от старания зависеть, сколько от удачи пресловутой. Гремучее железо - штука такая. Его можно две луны на повозке по разбитой дороге трясти, собирая колесами каждый ухаб и каждую яму, и ничего с ним не случится, доедет в лучшем виде. Хотя так посмотришь - ржавое же все, вроде как, аж пыль сыпется. А иной раз ветерок подует - и железяка под ногами ахнет так, что окрестные деревья повалятся, а на других требуха гирляндами повиснет. И вроде даже пятнышек рыжих не было на скругленном блестящем боку... Бывало ведь не раз такое.
Отражатель туго затянул дратву, намотал внушительный узел и обрезал нитку. Ладно, может, там и правда пустые ящики есть, трогать железо не придется. Или сразу будет видно, что трогать нельзя - тогда никаких попыток, никакого азарта и никакого сожаления, развернуться - и обратно, домой. Все-таки, как ни крути, сестре он больше поможет живой, чем умерший, да еще и во все стороны разбросанный.
Да и вообще, спокойнее надо, в последнее время совсем с ним что-то не то... Так и с ума сойти недолго. Вот, например, с какого же такого перепоя здешние места все больше знакомыми с каждым пройденным часом кажутся? Антаглоуф этим путем только один раз ходил, да и то - настолько далеко не забирался! Постоянно теперь такое чувство, что стоит подольше присмотреться к какому-нибудь дереву или вот к тому утесу, заросшему мхом, и вспомнишь что-то важное. Ну, смотришь и смотришь, а ничего все равно не вспоминается. Да к бесам, глупости какие... Еще внимание обращать.
Это все из-за снов, точно. Они тоже с каждой ночью все острее... От последнего чуть не вывернуло прямо спросонья. Может, в том причина, что на деревьях ночевать приходится. Хотя Антаглоуф вроде никогда и не боялся высоты.
А может статься, это все из-за молчунов серых? Ну, которых на юге риглакорами зовут. Вроде бы, молчуны что-то такое умеют... Охотник один - как, бишь, его звали? - рассказывал, что ему говорил приятель, мол, чьего-то деда молчун-шаман все водил мимо их ущелья, не давал туда пройти. А однажды они какую-то страшненькую девицу к себе выманили, средь бела дня. Известно уж, зачем. Может, теперь всю деревню извести решили, а сами рядом поселятся?
Так, все-таки правый сапог совсем ни на что уже не годен. Придется, видимо, как-нибудь дойти в нем - пришить побольше шкуры, может быть, деревяшку какую вставить, - а потом уж только выбрасывать и заказывать новый. Отличное дельце, ничего не скажешь. Прибыль пока где-то очень смутно маячит, а расходов... И ведь он даже до места пока не добрался.
Однако ж, сам виноват, под ноги смотреть нужно в перерывах между снами. А то сапогом в следующий раз не отделаешься. Повезло еще, что слизень вялый был, сытый, до ступни добраться не успел. А ведь крупный попался - размером почти с ладонь. Конечно, могло быть и лучше - к тому времени, как ходок заметил на обуви бесформенный белесый комок с черным ядром внутри, тот уже успел превратить носок сапога в густой желтоватый гной. Но пускай хоть так, чем потом хромать две луны - и это если еще удастся слизня тотчас же содрать. А там ведь другие на подмогу ползли... Ну и дрянь.
Слизни-безголовики явно были дикими - слишком набухли и потемнели от переваренной пищи, их ленивый хозяин давно бы таких сожрал. Вот еще не хватало... Разумеется, вполне возможно, что хозяин сам стал чьей-то закуской, или просто срок его пришел, только Антаглоуф, увы, убедить себя в этом не мог, как ни старался. Скорее всего, слизни от него навсегда ушли и научились плодиться сами. От поселка, конечно, далеко, но рассадник в окрестностях - та еще радость. Надо рассказать охотникам, пусть десятой дорогой обходят.
Антаглоуф перестал мучить покалеченный безголовиком сапог, пристрастно осмотрел его, результатом починки остался недоволен, но все же сунул ногу в голенище и натянул обувь, ставшую тесной от сырости. Ну ладно, совсем скоро стемнеет. Пора бы на дерево лезть, рубить настил и привязывать спальник. Вот та хвойница, пожалуй, подойдет - высокая и раскидистая. Съестное поднять с собой, а остальное можно и под деревом оставить. Воровать некому, тут по ночам не станет разгуливать даже полоумный.
Эта ночь стала особенно кошмарной и бесконечной. Во снах, глубоких, как бездна, явственно был кто-то еще, кроме самого ходока. Кто-то тяжело ворочался там, копаясь в отбросах воспоминаний и вытаскивая оттуда самое грязное, страшное, стыдное, злое. Кто-то говорил со спящим, беспощадно подбирая слова, но слов не было слышно. Кто-то молился гнусавыми голосами, и молитва звучала, как песня пьяной шлюхи из придорожной таверны. Кто-то протяжно, визгливо стонал - рядом или в голове. Тревога выросла в груди, как гриб-паразит, лопнула и затопила болью и темными водами. Обрушилась всей тяжестью на беззащитное сердце...
Отражатель проснулся незадолго до рассвета. Проснулся мгновенно, сон потух, как свеча на сквозняке. Вынырнув из сна, широко распахнул глаза и часто-часто задышал, захлебываясь и кашляя. Нужно было идти - сейчас, немедленно! Неважно, куда - уходить, уходить!
Он не помнил, как сполз по кривому стволу, обдирая руки о шершавую кору, и когда успел захватить припасы и заплечный мешок. Как сломя голову бросился куда-то, не разбирая дороги. Пришел в себя ходок только посреди просторной, ровной, как доска, поляны. Подлесок словно отступал от ее краев, и даже сухой травы почти не было видно - лишь пара кустов по окоему. Еще не успев удивиться, Антаглоуф уже отпрыгнул в их сторону, стремясь как можно скорее покинуть лесную проплешину. Некогда думать, что здесь не так и почему земля голая - и без того ясно, что место гиблое. А сияние тут или, может, мерзость какая селится - пусть другие дураки разбирают. Почему ж занесло-то именно сюда, других полян в лесу мало, что ли...
Ходок резко встрепенулся и попятился от плеши, обдирая спину об кусты. Сразу всколыхнулся внутри тот тошнотворный ужас, от которого Антаглоуф и пытался убежать. Вот оно что, ага... Полян-то много, а снилась эта. И, видимо, не первую ночь. Точно, точно - вот такое дерево ни с каким не спутаешь, его почти узлом завязало. Рядом расщепленный натрое пень, над ним раскинул ветви колючий сросток кинжальника. Раскинул, как жрец на церемонии. Торчит шип, свисает гибкая плеть дикого вьюна-скипидарника - как нож и кадило в руках.
Вот оно как выходит-то. Никуда не ушел. Позвала его поляна, и приволокло. Явился сам, сам явился!..
Под ногу подвернулся узловатый корень, Антаглоуф потерял равновесие и с размаху сунулся лицом в рыхлый хвойный перегной. Конечно, как же иначе...
- Ничего не бойся, - раздался вдруг откуда-то из-под земли тихий, изумительно нежный женский голос. И это было, пожалуй, едва ли не страшнее, чем вопли своры черных людоедов. - Слушай, запоминай и ничего не бойся...
- Не бойся?! - дурным голосом заорал Отражатель, обращаясь к чуткой пустоте. - Не бойся, да? Значит, не бойся?! И правда, чего бояться-то! Выходи, где ты там?! Не бойся, не бойся! Ничего не бойся!
Рядом тихо щелкнуло, прошелестело, и в плечо ходока вонзилось что-то крохотное, горячее и острое. Как муха впилась.
Антаглоуф глухо выругался и схватился за укушенную часть, опасливо развел пальцы - вроде так и есть, крошечный красный бугорок. Отвел от него взгляд - и обомлел: в рассветном сумраке по лысой поляне кружили десятки призрачных теней. Безмолвно переплетались в причудливом танце, разбегались, холодными пятнами размывались в слитном движении и снова сходились.
- Кто мы - тебя это волновать не должно, - продолжил неведомый голос, доносившийся, казалось, отовсюду. Тени бесконечной вереницей завертелись рядом, то появляясь, то почти исчезая на недоверчивом утреннем солнце, которое едва успело пробиться к земле. - Ты нужен нам, ты пришел сюда не просто так. Ты исполняешь заказы, приносишь вещи. Считай, что теперь мы - тоже твои заказчики. Об оплате не беспокойся. Мы спросим тебя о согласии. Если ты согласишься, то сейчас будешь волен заниматься тем, что замышлял. Но к вечеру четвертого дня, чуть раньше или чуть позже, тебя найдет наш воин. Не бойся его. Встреть это время вдали от поселений - туда он заходить не может. Если с тобой будут другие люди, воин убьет их и, возможно, тебя, так что будь осторожен. Следуй с ним сюда. Здесь мы расскажем, что делать дальше. Согласен?
В этот момент все тени разом куда-то исчезли. Антаглоуф все так же полулежал на краю плеши, и в его голове бесполезно крутилась одна дурацкая мысль: вроде бы, ему задали вопрос, но не разговаривать же с пустой поляной?
Словно отозвавшись на его замешательство, небывалые фантомы вновь заскользили между деревьев рядом с ходоком. Сейчас они лишь чуть-чуть не терялись в светлеющей полумгле утра. Как там принято с духами-то разговаривать? Эх, знал бы, что так выйдет - хоть к знахарке бы сходил, спросил. Обидятся еще, кто их знает. Как обратиться-то хотя бы?
- Э-э... Уважаемые, а если откажусь? - Отражатель попробовал в меру вежливо прояснить обстановку. Не соглашаться же с налету.
- Тогда ты просто забудешь все, что видел здесь и слышал, - проникновенно и ласково зашептал тот же девичий голос, как будто истаивая вместе с тенями. - Может быть, не только это. Впрочем, из твоей памяти пропадет, самое большее, полгода - не такой уж и великий срок, не так ли? Заставлять силой мы не станем. Но ты очень, очень, очень нужен нам. Соглашайся...
"Ох ты как, а! Полгода! Нет, спасибо, за полгода много чего случилось, забывать - совсем не след. Как раз вот Землекоп еще с прошлого похода мою долю задолжал, да и сосед занимал, пусть немного совсем, но все-таки... - пришла к Антаглоуфу до крайности стяжательская мысль. - Забуду, так эти шельмецы никогда не напомнят сами..."
- Мы щедро тебя наградим, если дашь тот ответ, который мы ждем... - зашелестела незримая собеседница. - Ты больше никогда ни в чем не будешь нуждаться... Сможешь жить так, как хочется, а не как приходится. Ты так нам нужен... Если бы ты только знал.
"А, да демоны с ней и все Подземелье, что я теряю? Соглашусь - и здравствуйте, срединные земли. Если, конечно, не обманут призраки. Доверять им, конечно, не могу, но ведь и я им ничем не обязан! Если почую, что нечисто что-то в заказе - кину их, да и все дела! Хотя нет, не так-то просто. Воин вот придет какой-то - помогать будет, наверное... И следить, чтобы я не сбежал. Да о чем я думаю вообще? Что происходит? Сон, дурной сон, снова сон..." - лихорадочно размышлял Отражатель. Потом вспомнил, как надрывно кашляет теперь сестра, уже полгода с ней приступы случаются. И исход встречи стал очевидным. Тем более, чего не сделаешь во сне?
- Да и катись оно все! Нужен, значит. Согласен, чего уж! Уговорили! Давайте без обмана только. Не забудьте, что обещали.
- Об этом не беспокойся. Жди нашего воина. Береги себя. До встречи, отзывчивый человек... - любовно выговаривал голос, слабея с каждым словом. - До встречи...
Беспорядочно замерцали тени, зашлись белой рябью. Словно в восторге, метнулись друг к другу, как бы желая обняться, и замерли в степенном поклоне.
Антаглоуф моргнул, и наваждение сгинуло, как не было его. Посмотрел на плечо, куда впилось неведомое насекомое - кожа еще чесалась, но бугорок тоже исчез. Как будто и не было ничего... А может, и в самом деле не было? Вот и поляна вроде снова стала незнакомой, а куст кинжальника тихо качается на ветру, напоминая большую метелку. С этими кошмарами гадостными чего только ни привидится... Может, и духи поляны просто приснились в ночном бреду?
Отражатель от души, с заворотом, ущипнул себя за руку и скривился: да, вполне даже ощутимо. Почти до синяка, надо же. Выходит, сейчас сон точно уж закончился. Так были духи или нет?.. Как-то же он оказался на этой проплешине.
Да и ладно, к чему разбирать, что было, а чего не было? Все равно не поймешь, как ни старайся. В поселке вот сосед начал ночами блуждать, да что там сосед... Неделю назад сестра очень напугала. Антаглоуф вышел по нужде во двор, а она там стоит и, раскрыв рот, на луну смотрит. Волосы по плечам распущены, стоит в одной рубашке. Рот черный в темноте, а глаза белые-белые... Пригляделся - а они у нее совсем не на луну, а обратно в глазницы уставились! Да так, что даже краешка цветного не видно! Подбежал, дернул за руку - очнулась, непонимающе замигала... Наверно, и он так же на рассвете прогуляться пошел...
Ну, хватит, что уж. Привиделись ли призраки, или наяву беседовали с ним - по сути, не столь уж важно. Раз уж согласился - задание выполнит, а если тот воин не придет - значит, и не было ничего. Не сложно совсем.
На всякий случай Отражатель попытался заговорить с поляной, обругал самыми распоследними словами кинжальник вместе с его хвойным кадилом и хотел спеть похабную песенку, но передумал, потому что в ней как раз упоминались какие-то духи. Ответа, конечно, не получил. Пробормотав что-то вроде "Ну ладно, как хотите, все равно я согласен", он двинулся на поиски своего - их с сестрой - глостилита.
Окончательно приняв решение и невольно взбодрившись, Антаглоуф зашагал прочь от голой поляны. Напряженно вгляделся в прикрытое ветвями небо, попытался по восходящему светилу определить, куда же ему теперь идти. Повернулся так, чтобы солнце светило в самый уголок правого глаза, слегка повернул голову в противоположную сторону. По всему выходило, что занесло Антаглоуфа не слишком уж далеко - ну, сколько он за утро успел бы пройти? Значит, если сейчас ходок направится вот туда, на северо-запад, то рано или поздно Гнилозубую стену он обязательно увидит, мимо точно не пройдет. А там уж ясно будет, что за ручей и куда по нему.
Антаглоуф продирался через чащу еще полдня, и, наконец, к вечеру деревья сменились редкими зарослями корявого кустарника. Почти тогда же вдалеке, почти там, где кромка леса царапала пухлые тучи, увидел ту самую стену. Казалось, что за остаток дня он вполне успеет добраться чуть ли не к самому ее подножью, но расстояние было обманчивым. Идти туда предстояло не одни сутки.
Название этого места родилось просто и понятно: ну, что еще можно сказать о неровном частоколе из огромных мертвых домов, которые тесно прилепились друг к другу, заметные издали? Часть невозможных строений сильно источили ветра, часть покосилась, часть надломилась, некоторые вообще наполовину рухнули и застыли угловатыми клыками... Торчат на горизонте щербатым оскалом, привечают стаю мерзких тварей, насмехаются над одиноким путником... Да чтоб пропасть ей, стене этой.
Антаглоуф невольно сплюнул, плотнее закутался в тяжелый плащ и направился дальше, огибая открытую равнину по подлеску. Нечего туда высовываться. До гнездовий змеиных птиц, конечно, пока далеко, но у Отражателя совсем не возникло желания проверять, где начинаются их охотничьи угодья. Целее останешься.
Начинало темнеть, и ходок снова полез на дерево. На этот раз пришлось делать еще один настил сверху, над собой. Мало ли, кто тут ночью с воздуха охотится. Кто в чужом дохлом городе еще живет.
В эту и следующие две ночи спал Антаглоуф удивительно безмятежно и крепко, как редко бывало и в детстве. И это ему сейчас тоже совсем не нравилось - нельзя настолько расслабляться в походе, тем более - когда ты один. Тем более - в темноте. Ох, нельзя...
Теперь Гнилозубая стена была уже совсем рядом, нависала серыми боками почти над самой головой, давила на душу каменным тленом и глухим молчанием. Змеиные птицы, увы, не галдят и не щебечут, они только тяжело урчат, а змейки шипят в их раздутых шеях... Приходилось беспрестанно останавливаться и ощупывать небо тревожным взглядом: не спускается ли сизокрылая пакость с ядовитым гадом в зобе? Очень мешали треклятые низкие облака, затянувшие солнце, как густая грязная жижа. В них и вся стая спрятаться может, не заметишь... Где же этот ручей-то поганый?
Отражатель принялся на ходу озираться кругом, пытаясь поглядывать и на небо. Ведь должен был свернуть, стена уж вот - рукой подать... Неужели прямо к ней подходить придется?
В животе застыл невольный холодок, и тут же обнаружилось то русло, якобы пересохшее. Как и следовало ожидать, сейчас затяжные дожди все-таки наполнили его мутным потоком, и идти придется по берегу - благо, трава уж вся пожухла, не придется в ней ногами заплетаться...
Облегченно вздохнув, Антаглоуф зашагал вдоль ручья, время от времени перепрыгивая с берега на берег и все больше отдаляясь от злосчастной стены, но не забывая смотреть в ее сторону. Наконец-то дорога ходока пошла под уклон, и снова начался подлесок. Потом показались и деревья. Все, теперь уж вряд ли достанут. Приятного аппетита, птички...
- Здравствуй, дружочек, - сразу же донесся чей-то высокий голос. - Вот ты и попался. Заждались.
И прежде, чем Антаглоуф успел обернуться, слева сильно ударило в висок. В глазах плеснуло черно-зеленым, земля куда-то пропала, а потом вдруг возникла прямо перед ходоком. Нос хлюпнул соленой хворью, снова ударило по голове, земля закружилась, как будто он хорошо перебрал, и накатило забытье.
IV. Цена промаха
Антаглоуф очнулся от боли в скрученных за спиной руках и глухо простонал. Голова тоже болела, но куда меньше - или так казалось потому, что руки попросту заливало студеной тяжестью. Глаза оказались плотно укрыты какой-то пропахшей гарью тряпицей - наверное, мешок надели. Судя по тому, как занемели кисти и как саднила изрезанная кожа, связали его тонкой проволокой из старых руин. Значит, не совсем простые разбойники напали.
Примотан к какому-то пню или дереву, сидя. Плащ почему-то не сняли, да и не обыскали толком, похоже. Любопытно, почему. Жалко, не поможет это ничем, со стянутыми до помертвения руками-то.
Нет, это ж надо так подставиться! С полсотни серьезных походов на счету, едва ли не лучший ходок в поселке! По руинам с малолетства лазать начал! И шел, разинув рот! Птиц он высматривал! Конечно, куда больше-то смотреть! Еще, надо сказать, повезло, что грабителей встретил, а не зверя какого-нибудь - тот бы сразу сожрал, а с людьми хотя бы поговорить еще можно. Вдруг получится чего. Ну, ошиблись они, не того ждали. Не убили же сразу - значит, нужно им что-то.
- А-а, очухался, сердешный? - послышался тот же высокий голос. Что за голос вообще такой странный? - Долго же ты спал. Опять ждать заставляешь. Нехорошо.
- Проволоку размотайте, а... - прохрипел Отражатель. - Зачем так-то... Без рук же останусь.
- Ну уж нет, дружочек. Мы, значит, размотаем, а тебя потом поминай как звали. Знаем мы вас, ходоков... - натянуто рассмеялся незнакомец. - Потерпи уж пока. У нас разговор не очень долгий будет.
- Э-э... Ребята, да вы чего, у меня с собой ничего нет, кроме мешка с пожитками походными... - торопливо забормотал Антаглоуф. - Здоровьем своим клянусь, нет ничего, сами проверьте... Чтоб всей родне моей сиять, если вру... Отпустите, а? Парни, чего вы?
- Парни?.. - снова хохотнул собеседник, но на этот раз, кажется, искренне развеселился. - Вы слышали, друзья мои? Парни... Да уж, парни!
К его гортанному заливистому смеху присоединился невнятный низкий гогот и чье-то тоненькое хихиканье. Ходок, не желая усугублять свое незавидное положение, терпеливо ждал, пока бандитам надоест потешаться. Непонятно, конечно, что это их так порадовало, ну да и гори оно в Пекле - зачем вникать, не до того сейчас. Обещают, стало быть, короткий разговор...
- Да уж конечно, жди, дорогуша, - отсмеявшись вдоволь, продолжил неизвестный - главарь, по всей видимости. - Еще чего. Не для того мы тут околачивались. Посиди-ка еще чуточку, поговорим.
Отражатель зажмурился, потом снова открыл глаза. Нет, все равно ничего не видно, слишком частые и грубые волокна... Да и воняет очень. Эдак он и задохнется тут скоро.
- Слушайте, я это... Дышать не могу. Мешок хоть снимите, куда я денусь...
- А и правда, что ж тут мешок? Все равно наш дружочек вряд ли кому-то про нас проболтается, так ведь, Тланга? - спросил главарь у кого-то. В ответ раздалось какое-то неразборчивое бульканье. Видимо, оно выражало согласие, потому как мешок мигом развязали и стянули с головы. Антаглоуф со всхлипом втянул в себя свежий, пахнущий сырым песком воздух и закашлялся.
- Попить тебе, да, бедняжка? - участливо склонилось над ним чье-то лицо, расплывшееся в туманное пятно. Ходок поморгал, привыкая к неяркому свету, - оказывается, вечер уже почти успел угаснуть - и кивнул:
- Да... Не помешало бы...
- А вот не будет пока водички! Вот она, но пока не заслужил! - стройный невысокий разбойник, которому и принадлежал тот высокий голос, махнул рукой в направлении лесного ключа. Прохладная даже на вид влага вытекала из расщелины между двумя валунами и узкой проворной струей бежала, видимо, к ручью, у которого Антаглоуф и зазевался так опрометчиво. В горле враз пересохло еще сильнее.
Вот как, и ключ загодя нашли, когда место для засады выбирали. Похоже, и в самом деле давно они тут, и основательно к делу подошли. Неужели все именно для него готовилось? Да ну, быть того не может. К тому же, кто знал, что он пойдет...
Что он пойдет вдоль этого ручья! Мысль пронзила лопатки цепким морозом и замерла где-то в кончиках обескровленных пальцев за спиной. Да и что им еще делать в засаде у Гнилозубой стены? Боясь поверить самому себе, ходок осторожно спросил:
- Вы тут, часом, не из-за глостилита? Или гремучего железа, наверно? Если что, я могу показать...
- Да ты нам только рожу свою подбитую можешь показать... - опять развеселился главарь с высоким голосом. - Все мы знаем и про глостилит здешний, и про остальное.
- Ясно. Передайте Глирфинду, что он очень редкостный ублюдок... - стараясь сохранять хладнокровие, устало вздохнул Антаглоуф. - Ну вот зачем так, а?
- Глирфинду? Это Старый Хват который? - совсем уж откровенно покатился со смеху разбойник. Ему вторили еще двое, которых Антаглоуф видеть не мог, потому что они стояли за его спиной. Выходит, трое их всего, не ослышался в первый раз. Хотя какая разница... Если бы даже связан не был, с троими бы не справился.
- Не, твой Хват сам болван такой же, как и ты, братец... - утирая лицо платком, пояснил главарь после небольшой передышки. - Ох, позабавил... Хвату, дескать, привет! Чтоб ты знал - никакого склада тут не бывало, а тот дурачок, который якобы Хвату проболтался - это я и есть. Лицо просто грязью измазал немного, вроде как щетина.
И только тогда Антаглоуф понял, что не может точно сказать, мужчина перед ним или женщина. Стройная фигура с явной талией и маленькой, но вполне приметной грудью, длинные темные волосы, огромные синие глаза на миловидном округлом лице... И - заметный пушок над верхней губой, густая бородка под нижней... Больше никакой растительности, и бакенбард тоже нет. Главарь был, без сомнения, красив, но противоестественной, отвратительной красотой. Даже его звучный высокий голос невольно резал слух, как уже заметил Антаглоуф. Как же это, что с человеком стало?
Разбойник (разбойница?), очевидно, заметил смятение ходока и вновь усмехнулся, теперь уже довольно.
- Удивился, да? Наша семья всегда была довольно... необычной, дружочек мой, - белозубо улыбаясь, начал он. - Бабку вот из деревни с позором выгнали, потому что она еще девкой забрюхатеть умудрилась. Ни разу с мужиком не спала - и вдруг такое, ага. Потом родила трех девочек. Выросли, похожи на нее стали, как... три капли воды. Ну, и моя мать одной из них была, само собой. А я - вот. Могу детей делать, а могу и сама родить, наверное... По крайней мере, все при мне. Показать?
- Э... Нет, я верю... - поспешил ответить Антаглоуф.
Главарь, тем не менее, с видимым удовольствием распоясался, оголил бедра и нагнулся. Отражатель не знал, что здесь уместно будет сказать, поэтому пробурчал что-то невнятное. Разбойника, похоже, его слова не впечатлили, потому что он подошел к пленнику и отвесил ему наотмашь увесистую пощечину. По губе ходока побежала тонкая струйка крови, он прижал подбородок к груди и языком осторожно проверил зубы. Пока вроде не шатаются, но если беседа и дальше пойдет в том же духе... Хорошо хоть, те двое пока не вступают.
- Что, не нравлюсь? А тебя не спрашивал никто! Сиди и помалкивай! У нас к тебе совсем другой разговор, - прошипел главарь и жестом подозвал кого-то из тех, кто стоял за деревом, к которому привязали пленника.
Антаглоуф, совершенно озадаченный, опять раскрыл рот. К нему вышел самый настоящий чернокожий! Наверное, из людоедских племен! Что он делает здесь, так далеко от кочевых стоянок, да еще и в компании белого разбойника, который родом уж точно не из дикарей?
Походка у черного оказалась неровной, прыгающей, сам он был на голову выше мужчины-женщины, но казался чересчур тощим даже по сравнению с главарем. Жилистый, как будто из ржавых жгутов сплетен... И черный-черный, точно не полукровка. А волосы-то какие - как курчавая шапка, право слово!
Подойдя к главарю, черный вынул из-за широкого пояса несколько тонких пластинок из коры и взялся раскладывать их на вытоптанной земле перед Антаглоуфом. Закончив, он стал тыкать в одну из них толстым коротким пальцем, что-то мыча. Слов не знает, что ли? А смеялся вместе с остальными... Ну, может, просто так, мол, как и все. Надо ж как, палец у него со стороны ладони розовый почти...
- Чего он хочет-то? - растерянно спросил ходок. - Ну, кора какая-то...
- Смотри, что там начерчено, дубина! - вконец разозлился главарь. - В кого тупорылый-то такой? Риглакоры в роду были, что ли?
"Значит, "риглакоры", а не "молчуны". Не местный, стало быть, - сделал вывод Антаглоуф и попытался пошевелить пальцами, почти не чувствуя их. - Сегодня - здесь, завтра - там... Совсем плохо. Плевал он на всех ходоков, вместе взятых... Убьет и даже не поморщится".
- Смотри! - не дожидаясь, когда Отражатель проявит должное внимание к кусочкам коры, мужчина-женщина рванул его за волосы, наклонив к рисунку. Скрученные руки ходока едва не вывернулись из плеч, а проволока еще сильнее впилась в кожу. В глазах помутилось от боли, но Антаглоуф покладисто уставился в собранный рисунок. Ну и что же это? Линии какие-то и закорючки... Извиваются и складываются в кривую дырявую сетку. А вот деревья нарисованы. Где-то он подобное видел... А, правильно, охотники показывали, они так звериные тропы отмечали. План называется, или, по-другому, карта...
- Я в картах не разбираюсь, - честно сказал Антаглоуф, ожидая очередного рывка. - Объясните так.
- А придется научиться, дорогуша, - с показным благодушием нараспев произнес главарь и отвесил ходоку затрещину. - Заказом меньше, заказом больше...
- Ха! Вот уж как, и вы туда же! Еще один заказ, значит? - не выдержал Антаглоуф. - Ишь, нанимателей-то развелось...
- Помолчи-ка, - досадливо изогнул яркие губы разбойник. - На нас поработаешь немножко, раз уж склада никакого нет. Не просто же так сюда волочился, правда? По карте этой придется искать кое-что. Хотя само место тебе должно быть знакомо - это Колодезь-Светлячок.
- Колодезь-Светлячок? - Отражатель вздрогнул и мотнул головой. - И насколько... далеко от него находится то, что вам нужно?
- О, дружочек, ты подумай - стали б мы тогда Хвату голову дурить, - вздохнул главарь. - Аккурат в Колодезь надо бы слазить. Но, вот гляди, не туда, где сама шахта, а вот сюда. Еще один вход есть, видишь?
- Да что за шутки у вас, - сдвинул брови Антаглоуф и поерзал, пытаясь хоть чуть-чуть расслабить металлические путы на запястьях. - Вы ведь знаете, почему его Светлячком прозвали? Там сияние не скрывается даже! Кто видел, тот и трех дней не протянул!
- И что? - пискляво проговорили за его спиной. Ходок опять вздрогнул - забыл, что там кто-то стоит. Голосок девчачий, но тоже странный, да еще и слова смазываются. Кто ж такой?
- То есть как? - Ходок попытался повернуть голову к новой собеседнице. - Я ж сгнию изнутри!
- С того нам какое? - совсем непонятно выразилась та. - Умри тебе, да. Что для мы?
"Наверное, имеет в виду, что им плевать, помру я или как, - догадался Антаглоуф. - И правда, им-то что..."
- Ну, положим, принесу я оттуда то, что скажете. А дальше-то как вы с ним? - попытался урезонить разбойников Отражатель. - Оно ж сиять будет так же, как сам Колодезь!
- Это уж тебя, мой милый, должно меньше всего волновать, - улыбнулся уголком рта мужчина-женщина. - Скажем так - различать, что и как сияет, мы умеем. В остальном - разберемся.
- Во стально - раз-берем-ся, - коряво повторили за спиной и захихикали.
- Вы ведь и сами долго не проживете... Даже если до самого Светлячка меня провожать не будете. Вокруг него проклято все так, что вам точно хватит.
- А кто сказал, что мы тебя вообще провожать будем? - деланно удивился главарь. Черный рядом с ним опять замычал и начал собирать пластинки обратно. - Нам и тут неплохо. Карта тебе для чего?
- Ну, отлично, если так... - Отражатель недоуменно уткнулся взглядом в свои колени. - Карта, да... Поможет.
- А, так ты, никак, он нас надумал ноги сделать, да? - прищурился главарь и улыбнулся. - Ну-ну. Твою сестру не Кейрини ли зовут, случаем?
Антаглоуф рывком подался вперед, так, что проволока до костей врезалась в кисти и надломилась. Этого почти не почувствовал - осталась лишь горькая ненависть, от которой сводило мышцы и едва не крошились зубы. Сестру-то за что?!
- Не троньте ее, гниды! Она-то здесь при чем! Не смейте, мрази! - прошипел Отражатель, задыхаясь и со свистом выталкивая слова.
- Что смеешь говорить как?! - негодующе произнес над ухом писклявый голосок, а ходок наконец увидел ту третью, кто пришел сюда с мужчиной-женщиной. И Антаглоуф безучастно, будто со стороны, отметил, что уроженкой здешних краев эту низкорослую упитанную девицу тоже не назовешь. Глаза у нее чересчур узкие, со складками век в уголках, а волосы - прямые и жесткие. Черный разинул рот и издал громкий горловой звук. Столь же отстраненно Антаглоуф понял, что язык у дикаря отрезан до середины - видимо, изгнанник. Ярость мгновенно схлынула, оставив после себя только кислую желчь на губах и обреченную злобу в пустой груди.
- Тихо! Говорить буду я все-таки, друзья мои, - повысил тон главарь. - Не обижайтесь на нашего бедолагу - он же из-за сестры переживает, родные люди-то. Вы бы и сами так бесились, окажись вдруг на его месте...
Девица нарочито потупилась, ковырнула землю носком сапога и отошла в сторону, вильнув увесистым задом и слегка оттолкнув им дикаря.
- Так что, дорогуша, я тебя понимаю и даже немного жалею. - Главарь потрепал Антаглоуфа по щеке. - Тяжело на смерть идти, это да. Но в Колодезь ты полезешь и сам вернешься к нам, будем тебя поджидать в условленном месте. С Кейрини. Вас отпустим. Успеешь с ней перед смертью попрощаться, уведешь. Не все ведь равно, когда умирать - сейчас одному или потом, чтобы она тебя за руку держала?
- Нельзя держать, - безотчетно заметил ходок. - Умирающий от сияния сам сиять будет.
- Ну, все равно - сестру-то спасешь. Иначе быть ей нашей... наложницей, а потом черному племени продадим, они таких, по-моему, любят. По дороге сгнить не успеешь - до места, где будем ждать, доберешься. Там и простимся, не тревожься. Усек, братишка?
- А где она сейчас? - только и смог спросить Антаглоуф.
- О, она в безопасности... Сравнительно. - Разбойник-разбойница натянул улыбку на лицо, но серые глаза его словно подернулись льдом. - Ждет тебя. И, поверь, ей сейчас не очень хорошо.
Главарь вытянул руку, поднес ее к лицу ходока. На раскрытой ладони лежала длинная пепельная прядь. Антаглоуф бы не спутал ее оттенок ни с чем другим - у него самого волосы были чуть темнее. Один кончик пряди был в подсохшей крови - не отрезали, а вырвали.
- Ублюдки... Скоты... - прохрипел Отражатель. Смутная надежда, что бандит просто хочет его одурачить, испарилась, как утренняя дымка. - Чтоб вам самим прогнить кишками... Чтоб сотню лет вас живьем черви жрали...
- Э, да ты слова-то выбирай все-таки, - сморщился главарь и выдал Антаглоуфу еще одну зуботычину. - Смелости набрался? Это хорошо, в Светлячке она тебе пригодится. Мы, знаешь, другого ходока выбрать не могли - только хороший нужен. Гордись, дружочек.
Ходок напряг изрезанные руки и почувствовал, что проволока чуть поддалась. Точно, надломилась же, когда про сестру сказал этот выродок гнилых развалин! Без сомнения, чтобы вязать кого-то, проволока лучше всего подходит - запросто ножом не перережешь и о кору не перетрешь. Но и обратная сторона есть - металл переломить можно, особенно, если его много раз уже гнули. Надо бы раскачать надлом, как бы незаметнее-то сделать...
Едва попробовав пошевелить кистями, он не смог сдержать стон: раны нестерпимо саднили, железо впивалось все глубже, кое-где скребло по сухожилиям и надкостнице... Но расшатать нужно - иначе смерть. И ему, и сестре - отпустят их, как же...
- Голова болит, не дойду туда, - Антаглоуф попытался оправдать стон, а заодно и потянуть время. - Не бей больше.
Нож, предплечьем ходок нащупал нож! Неужели впрямь не забрали? Самоуверенные или туповатые?
- Ладно, братишка, - вновь широко ощерился мужчина-женщина. - Не буду. Эй, подруга, иди-ка сюда! Промой нашему страдальцу раны и примочки наложи. Все равно ему помирать, конечно, но кровью-то пусть попозже истечет.
- Да, моя госпожа, - пропела чужестранка, томно прогнув поясницу и выкатив вперед полную грудь. Пока она потягивалась, Антаглоуф еще раз двинул руками, пытаясь повернуть их так, чтобы предполагаемый надлом оказался именно там, где натянулось сильнее всего. Что-то хрупнуло - то ли железо, то ли кость, левую ладонь прострелило дергающим зудом, и Отражатель почувствовал, как расходится проволока. Кисти почти сразу будто закололо тысячами иголок - кровь возвращалась в изуродованные пальцы. Ничего, заживет, главное - не подать виду и вытащить нож... Гулко застучало в висках - пора.
|