Аннотация: Энки разрушает оковы рока. Энки способен преодолеть судьбу, уничтожить предопределенность. А значит, и победить смерть.
Дар Властителя судеб
Мой отец, царь Неба и Земли,
В Небе и на Земле все подобающее
Для меня вывел.
Мой старший брат, царь всех стран,
МЕ собрал, МЕ в руку мою вложил.
Из гимна
"Энки и устройство мира"
Энкиду проснулся от того, что на него смотрели звезды -- глаза ночи. Они размывались и наплывали, отдалялись и становились четче. Похолодало. Но голова пылала -- не от жары, а от болезни. Энкиду провел рукой по лбу, и ладонь осталась мокрой.
Звезды, раскрыв разноцветные глаза, смеялись с неба.
-- Энки дал тебе сердце провидения, показал верный и неверный путь. Отчего же ты нарушил закон?
-- Теперь Ану накажет тебя и ты умрешь...
-- Пусть лучше я умру, чем Гильгамеш, энзи Урука!
-- Тише, Энкиду. Не говори так, -- голос женщины, низкий и нежный, зазвучал рядом. -- Ты бредишь, Энкиду. Мы вместе вымолим тебя у Неба, мы сделаем так, чтобы болезнь ушла.
-- Инанна-Арамму? -- Он ощутил на своей груди ее руку. Прохладная щека коснулась его щеки.
-- Инанна -- светоч любви и стрелы войны, а я -- дочь ее, -- ответила жрица. -- Я произнесу двенадцать заклинаний и умолю мою милостивую госпожу поднять тебя с ложа болезни.
Теперь он видел лицо Арамму. Четко очерченные полные губы, агатово-черные глаза, вьющиеся волосы, падающие на плечи...
-- Любовь моя, сердце мое. Чем бы ты не прогневил богов, я не позволю тебе уйти. Двенадцать дней я буду молиться Инанне, воскурять благовония и проводить ритуалы, а ты, сердце мое, вспоминай то, что дорого и привязывает к жизни.
Энкиду прижал женщину к себе, провел по открытым плечам ослабевшей рукой.
-- Где Гильгамеш?
Внезапно ему показалось, что они оба одни, бесконечно одиноки. В опустевшем, безлюдном городе, а не на крыше царского дворца.
-- Он в храме Ану. -- Жрица Инанны высвободилась из его объятий. -- Сегодня он проведет первый из шесть великих ритуалов Ану -- выкуп души твоей у Эрешкигаль.
Энкиду потянулся к ней, но Инанна-Арамму отстранила его руку и отступила.
-- Не сейчас, сердце мое. -- Она указала на светильники, что стояли в круге, на раскрашенные статуи и чаши с благовониями. -- Я приду спать рядом с тобой, позже.
Энкиду откинулся на подушки, глядя в звездное небо. Где-то вдалеке, у реки перекликались птицы. Взгляды звезд стали пленительней и мягче. Женщина запела, и дым благовоний потек над крышей. Песня подхватывала Энкиду, понесла на своих крыльях, красивая, пронизанная уверенностью, дарящая надежду.
Энкиду закрыл глаза и начал вспоминать. Первым пришло воспоминание из дальнего прошлого, из скрытого сумраком раннего детства.
Гром барабанов, перемежающийся со звоном колокольчиков -- как капли дождя, как начинающаяся гроза, дальний, мерный, вещающий о приходе богов и принесенной ими защите. Мужчина и женщина -- рядом. Полузабытое ощущение -- оба выше, старше, сильнее Энкиду. Его отец и мать.
-- Это сохранит его, Аруру, -- слышится голос отца.
Медальон на серебряной цепочке опускается на шею -- диск, величиной в детскую ладонь, концентрические круги, опираются друг на друга, восходят к вершине.
-- Сила Энки, -- говорит женщина. -- Энки -- властелин судеб, владыка ме. Он ли не позаботится о сыне своем, он ли не сбережет его?
Тяжелые ладони отца легли на плечи, сухие и горячие.
-- Мой Бог да даст защиту и покров моему сыну. Энки, сын Ану, господина этого мира, покровитель. Тот, что владеет водами, лечит больного, восстанавливает чистоту оскверненного, проводит мимо злой судьбы и восстанавливает порядок вещей. Энки, что дарует и открывает силу волшебства. Энки, что обнажает в людях их истинные ме, отбросив все скверны. Ты -- покровитель сына моего. Пусть он послужит тебе, как назначено!
Энкиду смутно помнил коридор, по которому вели его. И воинов, что стояли у входа с копьями в руках, выстроившись в две шеренги. Там был еще мальчик, Эриду, выше Энкиду на голову.
-- Моя сестра, Нинсун -- тетка тебе, Эриду, -- торопливо объясняла старшему сыну Аруру. -- Найдите ее, она -- верховная жрица в храме Инанны. Пусть храм дочери Ану станет Вам приютом, до времени.
Где-то трубит боевой рог. Сверху летят стрелы, и отец, пригнувшись, накрывает сыновей щитом.
-- Иди, Эриду! Прямо сейчас, -- мать подталкивает их обоих, тащит за собой.
И рог отца, трубит мощно и яростно, призывая воинов на бой.
Энкиду открыл глаза. Светало. Песня Арамму смолкла, и он услышал шаги, почти почувствовал, что пришел Гильгамеш. Сел рядом, у ложа, заглянул в глаза, взял Энкиду за руки. И стало хорошо, светло и спокойно. Но что-то ускользало, неощутимое. Вот только что?
Темно-карие глаза согревали солнечным огнем, дарованным властителем неба энзи Урука и лугалю Шумера -- победителю всех демонов в долине двух великих рек. Ни у кого из мужчин и женщин огражденного города не видел Энкиду, друг царя, таких красивых глаз.
-- Первый ритуал прошел удачно. -- Гильгамеш отбросил за плечи темно-каштановые волосы. На царской тиаре, сжимающей их, вспыхнул отблеск восходящего солнца. -- Завтра мы проведем гадание и определим цену выкупа.
Он казался полным сил и уверенности. И Энкиду желал в душе своей следовать за его победой. Вот только...
-- Мы проведем ритуал очищения города, как только тебе станет лучше, -- продолжил энзи. -- Мы раскроем камень, выведем демоницу на свет, и окропим ее кровью весь город, и храм, где демоны совершили злодеяние.
Энкиду приподнялся на ложе, держась за предплечье Гильгамеша. Арамму спала, распластавшись внутри круга угасающих светильников. Усталость свалила ее.
-- Нужен ли ритуал? -- Энкиду смотрел на спящую женщину, и губы и голос говорили не то, что желали выразить мысли.
Гильгамеш посмотрел на него, высоко подняв брови. Лишь немое недоумение отражалось на его лице.
-- Быть может, можно иначе?
-- О чем ты, Энкиду? Иначе -- как?! Я спросил совета у всех жрецов, и никто не нашел ритуала, чье действие лучше.
Энкиду прижался к плечу Гильгамеша. Он ненавидел себя за слабость, но она подступила снова. Слабость, туман в глазах, сухость в горле...
-- Я не знаю, сердце мое. -- И опять словно не разум звучал, не то, что складывалось из мыслей, а что-то еще, идущее изнутри. -- Всевидящий глаз Энки видит другой путь, но, может быть, мне не ухватить его. Я ... хочу пить.
-- Подожди. Я сейчас вернусь. -- Гильгамеш ушел и вернулся с лекарем, державшим в руках чашу с целебным отваром.
Днем Гильгамеш снова покинул дворец, а Энкиду перенесли внутрь. Арамму проснулась и тоже ушла -- в храм, за благовониями, курениями для нового ритуала.
Энкиду остался один. Свет падал на него через отверстие в потолке. По четырем углам комнаты горели масляные светильники, а за изголовьем стоял алтарь со статуями богов. Слуги принесли еды и целебных отваров, но он не мог есть. Да и пил отчасти лишь потому, что горькие отвары могли хоть немного утолить жажду. Энкиду лежал, глядя в синее безоблачное небо. И вспоминал, как впервые пришел в Урук.
Нельзя и помыслить, что человек может вырасти среди зверей и обитать в степи. Но случилось именно так. Смутными были воспоминания о тех днях, когда Энкиду остался в степи один. Последнее, что виделось ему о том времени, был падающий Эриду, пораженный копьем. И о том, как он, Энкиду, бежит по степи, задыхаясь от страха, катится вниз с обрыва, в реку, жаркую и мутную. Течение несет его, он захлебывается водой и пытается бороться с высокой речной волной, а потом открывает глаза на другом берегу.
Энкиду вырос в степи, среди зверей, а потом пришла Арамму. Явилась в белых одеждах и украшениях из серебра и лазурита. Поступь ее казалась танцем трав, движением струящейся воды, и прежде не знал Энкиду, что кто-нибудь может быть столь прекрасен. Арамму раскрыла свои одежды и явила красоту обнаженного тела, подарила ему радость первой любви. Арамму жила с ним несколько дней у реки, как жены живут с мужьями, заново учила его говорить и носить одежды. А после привела в поселение у реки, и две луны они жили там. Энкиду нравилось среди людей, хотя поначалу они пугали его. Оживленность и шум поселения совсем не походили на тишину степи.
Энкиду думал, что теперь будет жить так же, как люди вокруг, вместе с Арамму, но та, кого он считал женою, оказалось, не знает покоя. Арамму звала его дальше, в город высоких стен, Урук огражденный. Арамму рассказывала о богах и чудесах Урука, и о правители его, Гильгамеше -- великом герое, слуге владыки небес Ану. Арамму сказала, что человек этот ждет Энкиду, желает видеть его и говорить с ним, и тогда Энкиду согласился пойти в Урук.
Но не думал Энкиду, что впервые увидит великого героя и служителя Ану, пришедшим бесчестить чужую невесту. Арамму услышала жалобу отца невесты и рассказала Энкиду весть о злодеянии, задуманном Гильгамешем.
-- Разве такие дела -- дела героя?! -- возмутился Энкиду. -- За то ли чтят человека, что совершает он бесчинства?! Пойду и остановлю его.
-- Не было до тебя человека, что решался преступить дорогу Гильгамешу в бесчинствах его, -- спокойно ответила Арамму. -- Гильгамеш -- храбрый воин. Он победил Аггу, властителя Киша, построил стену вокруг Урука, защитил город от врага. Но слава побед и людская хвала затмевает глаза даже тому, кто служит Владыке Небес.
Арамму проводила Энкиду ко входу в дом будущей невесты. Арамму обещала собравшимся на свадьбу, что не свершится недоброе на сей раз, и сказала, что привела с собой защитника. Люди отвечали приветственными криками, но так много оказалось их, и так громко кричали они со всех сторон, что Энкиду не сумел сразу разобрать всех слов. И приблизился к дому высокий человек в украшениях и одеждах из беленого льна. Он шел в сопровождении воинов, двигаясь стремительно и резко, подобно молодому гепарду. Золотая тиара с рубинами и сердоликами венчала его голову, смотрел он властно и надменно.
Увидев Энкиду у дверей дома, он протянул руку вперед, чтобы отстранить его. Гнев вспыхнул в его глазах.
-- Кто ты такой, что стоишь здесь, на пути энзи?! Или не видишь, кто перед тобой?!
-- Я вырос в степи, -- ответил тогда Энкиду. -- Инанна-Арамму, жена моя, привела меня в этот город, чтобы я увидел правителя. Она говорила, что красив ты и смел, и славны твои деяния. Но только достоин ли называться вождем тот, кто бесчестит свой народ?
Взгляды их схлестнулись, огонь против огня. И энзи Урука рассмеялся.
-- Так ты -- тот самый дикарь, из степи за Евратом, что мешал охоте, рушил ловушки и рвал силки? Какая она тебе жена?! Арамму принадлежит Богине, и Инанна решает, кому быть с ней днем, ночью или на рассвете. Уйди с моей дороги. Я -- властитель Урука, защитник его и наместник Владыки Небес на земле. Честь для любой невесты стать моей, хоть и на одну ночь. Тот ли, кто еще недавно был зверем, будет указывать мне?
Но Энкиду остался на пороге и не ушел с пути царя.
Тогда гнев схлестнулся с решимостью, словно небо с землею. Правитель схватился с пришельцем из степи. А жители Урука смотрели, и стража царя стояла в стороне.
Так боролись они, и поняли все, что впервые нашелся человек, равный Гильгамешу по силе, ибо ни один из них не мог одолеть другого.
Тогда все было совсем не так, как теперь. Тогда были они врагами и противниками, а теперь уже давно друг для друга -- друзья и названные братья.
Энкиду вновь проснулся посреди ночи. В ушах стоял звон, под веками -- столь тяжелыми, что не поднять, -- плыли разноцветные круги. Слышались голоса тех, кого он любил больше всего. Тех, кто дороже дневного света.
-- Что показало гадание? -- спросила Арамму. Голос ее звучал сипло и напряженно, вибрировал усталостью.
Долго не было ответа. Энкиду ощутил движение рядом с собой. Должно быть, Арамму подошла к Гильгамешу и обняла его за плечи. Она часто делала так, когда властителю Урука требовалась помощь и поддержка. Подходила близко, обнимала и приникала всем телом.
-- Гадание показало ... смерть... -- Сквозь тяжесть полусна Энкиду почувствовал, как сильные пальцы сжали его запястье. -- Но я ... не отпущу его!
Жрица оперлась на ложе. Тело ее дрожало столь сильно, что дрожь передалась и Энкиду. Арамму хотела плакать. Но она всегда умела сдерживать слезы.
-- Небесный огонь сжег его, потому что он слишком много взял у Неба. Этот огонь мог сжечь вас обоих. Прошлой ночью я ... молилась за Энкиду на крыше дворца и ... слышала, что он пожелал умереть вместо тебя. Я ... надеялась, что Ану не услышит его молитвы. -- губы Арамму коснулись щеки Энкиду. -- Огонь Неба... и сейчас бежит под его кожей, горят в нем душа и плоть.
Воздух зазвенел и разразился ударом. Что-то загремело и покатилось по комнате. Арамму вздрогнула и замерла.
-- Я не отпущу его, слышишь! -- закричал Гильгамеш.
Крик накатил волной, сбивая дыхание, и отхлынул, позволив Энкиду на миг распахнуть глаза. Гильгамеш стоял посреди комнаты. Из перевернутой кадильницы вывалились на пол дымящиеся угли. Арамму сжалась под его криком и снова выпрямилась, словно гибкий тростник, под только что прокатившимся вихрем из степи.
-- У нас есть еще путь. Тебе он ведом. Сколько ритуалов выкупа проведено?
-- Четыре, -- ответил Гильгамеш.
-- Значит, осталось еще два.
"Небесный огонь... -- всколыхнулось в мыслях Энкиду. -- Цена освобождения нашей земли от власти демонов, пьющих кровь... Моя жизнь -- за жизни многих..."
Туман вновь начал застилать глаза, и Энкиду застонал. Он хотел, чтобы Гильгамеш обнял его до того, как снова придет небытие.
Небесный огонь... Пылающая белизна упала с неба, раскаленная, пронеслась по камню и песку, по степи, опаляя, превращая песок в стекло. Мощь Неба, низвергнутая на демонов людьми. Город за рекой горел.
А жители его стояли по другую сторону канала, взирали с ужасом.
Но страх мешался с благодарностью, ведь вместе с городом горели демоны. Небо, раскрывающее сердце свое навстречу земле, внимало их стонам.
Огонь истончился вдруг, стал прозрачным словно мираж над жаркой землей. И истаял.
И тогда из-за домов показалась женщина рыжего демона из Ниппура.
Запечатанная....
Ей нечего было делать здесь, но все же она шла навстречу Энкиду, браслеты звенели на ее ногах и руках. Облаченная в одеяние жрицы Инанны, она пела приветственную песнь. В руках несла кувшин, и на землю из него лилось вино, красное, словно кровь.
-- Что ты делаешь здесь? -- спросил Энкиду.
Гильгамеш протянул руку за стрелой в колчане. Эта женщина-демон слаба, и смерть ей принесет и одна стрела с серебряным наконечником.
-- Этот город не проклят, -- сказала она, глядя Энкиду в глаза. -- Вот то, чего ты не видишь.
-- Но Киш не был проклят. На Урук пало проклятие, потому что прерван был обряд священного брака, -- возразил Гильгамеш. Говорил он спокойно, хотя рука его уже натягивала тетиву.
-- Не Киш, -- девушка улыбнулась. Казалось, не замечает она стрелы, готовой взмыть в воздух. -- Твой город.
Она вдруг швырнула кувшин на землю. Он разлетелся на разноцветные черепки, и вино вылилось, темное и густое.
-- Энки дал тебе сердце провидения. Ты знал, что можно, и чего нельзя, -- проговорила она, печально и тихо. -- Отчего же ты нарушил закон?
Что-то тяжелое лежало на груди Энкиду, мешая дышать. Но тяжесть эта давала покой и знакомое тепло -- синеву открытого неба и золото солнца. Еще не открыв глаза, Энкиду уловил запах благовоний. Ими пахли волосы его названного брата, его господина и возлюбленного.
Энкиду открыл глаза. Гильгамеш, владыка и верховный жрец Урука, спал, сидя у ложа больного. Правая рука его покоилась на груди Энкиду.
-- Сердце мое, проснись, -- хотел сказать Энкиду, но губы выпустили на свободу лишь дрожащий шепот. В висках звенело.
Гильгамеш вздрогнул и пошевелился. Чутко обернулся на шелест шепота.
-- Тебе лучше сейчас? -- Верховный жрец приподнялся и чуть отстранился. Круги усталости залегли под его глазами. Всмотрелся в лицо Энкиду: -- Твои глаза сияют словно звезды. И, кажется, разум твой стал ясен. Остался всего один ритуал, скоро боги подземного мира отпустят твою душу на свободу. И ты вернешься к нам, ко мне и Арамму. -- Гильгамеш нашел ладони Энкиду и сжал в своих руках. -- Тогда мы проведем очищение и снимем проклятие с Урука.
Энкиду смотрел на энзи, и в груди звенели боль и свет. Белый огонь неба все сильнее и жарче горел в крови. Это он сиял в глазах, создавал иллюзию жизни.
-- Сердце мое, пообещай мне... Пообещай мне, что не свершишь не имеющего смысла... Откроешь людям правду... Только поверь мне...
-- О чем ты, Энкиду? -- Гильгамеш не сводил с него взгляда. Он устало снял тиару и волосы волнами упали на плечи.
-- Энки дал мне видение во сне. -- Энкиду сглотнул. В горле пересохло, словно он много дней шел по пустыне. -- Нужно ли очищение Уруку? Может быть...
Гильгамеш смотрел на Энкиду, и в зрачках его отражались языки пламени светильников.
-- Ты еще слаб, сердце мое. -- Гильгамеш положил пальцы на губы Энкиду, прервал его речь. -- Я вижу, что слова даются тебе с трудом. Скажешь мне обо всем завтра, когда к тебе вернутся силы.
-- Я хочу пить, -- попросил Энкиду. -- Принеси мне воды.
Напоив Энкиду водой и целебными отварами трав, Гильгамеш снова ушел в храм. А Энкиду не спал до утра, вспоминая свою жизнь -- так, как велела Арамму. Четкость образов, силу слов, наслаждения и боль от прикосновений. Все яркое и сильное, словно небо, открытое и очистившееся после дождя, словно свежий ветер с моря, привечающий усталых путников в Эреду.
Энки разрушает оковы рока. Энки способен преодолеть судьбу, уничтожить предопределенность. А значит, и победить смерть. Тому же должен следовать и слуга его.
Только с рассветом Энкиду сомкнул глаза. Во сне он видел город Ларсу и смерть великого, древнего демона Хувавы. Он видел, как вместе с Гильгамешем они пришли к большому дому, который построили демону жители города. Они пришли туда так же, как входили во все города, страдающие от власти демонов -- с луками в руках, кинжалами за поясом. С колчанами, полными серебряных стрел. И навстречу им вышел великан Хувава, и двое демонов, слуг его.
Хувава был облачен в дорогие темно-синие одежды и свиреп видом. Черные волосы его. косматые, словно грива льва, падали ниже пояса. Он не носил украшений, кроме браслетов из лазурита и золота. Младшие же демоны -- гибкая девушка и юноша с короткими светлыми волосами -- не знали недостатка ни в дорогой одежде, ни в украшениях. Своей силой -- стрелами из живого огня, летящими далеко, превращающими непокорных людей в живые факелы -- наводили те трое ужас на всю округу. И другим могуществом обладали они -- способностью заставить человеческое сердце трепетать от беспричинного страха.
Хувава вышел к Гильгамешу и другу его, уже зная, о том, кто убивает демонов в городах Шумера. Хувава пытался говорить и предлагал выкуп за себя и за детей своих. Но Гильгамеш не принял выкупа, а приказал Энкиду поднять лук. Они выпустили стрелы, чтобы поразить демонов в сердце, а затем снести им головы. Младших тогда сразило серебро. Разъяренный Хувава заревел от боли и выпустил свои огненные стрелы, но рассыпался огонь о незримый защитный покров, дарованный Гильгамешу и Энкиду Властителем Судеб. А потом они призвали белый огонь. И огонь пришел с неба, и унес с собою Хуваву, оставив от него только серый пепел. А пепел развеял степной ветер.
Но в тот миг понял Энкиду, что не одни они на опустевшей окраине Ларсы. А из тени домов, из самой глубокой ее черноты, смотрела на них ночь без имени. Ночь, исполненная солнцем, сияющим жарко даже в глубинах подземного мира. Крылья солнца ночного принесли того, кто создал закон. Закон, который нарушили царь Урука и названный его брат.
Другой сон пришел на рассвете. Вновь -- растворенное во сне воспоминание. Энкиду и Гильгамеш стояли в том сне на вершине храма, в преддверии нарождающегося рассвета. Бились под ветром огни светильников, расставленным по четырем сторонам защитного круга, четырем сторонам света. Дым курящихся трав вился вокруг, поднимался к небесам.
-- Ану, первый из Богов, царь Неба и Земли, дал мне эту силу. Энки, старший сын его -- дал такую же тебе. И этом мы тоже равны, равны как братья. Смотри на меня, и повторяй так же. И тогда данное нам усилится.
Гильгамеш поднял руки к небу. И Энкиду повторил за ним. И они говорили одинаковые слова -- обращенные к тому, кто создал небес и мир под ними. А затем в каменную чашу, стоявшую между ними в центре колдовского круга, сошел Белый Огонь Небес -- великая мощь Ану.
Энкиду разбудили солнечные лучи, ало-золотые, падавшие через отверстие в крыше. Значит, он спал совсем мало. Огонь, бегущий в крови, поднялся вверх, захлестнул голову, и теперь сочился в сердце. Осталось совсем немного...
-- Гильгамеш, Арамму, -- позвал Энкиду.
Но они не услышали его, хотя он слышал их горячий спор.
-- Мы сделали все, что могли, Гильгамеш, но гадание снова показало смерть. Энки подарил его тебе. Может быть, он хочет забрать его себе снова, -- проговорила Арамму. -- Нельзя противиться воле богов -- так навлечешь на себя их гнев.
Энкиду со всей ясностью ощущал ее боль -- боль грядущей утраты, которую она держала внутри себя. Женщина осталась внутри нее, снаружи была только жрица.
-- Я верховный жрец города, Арамму. -- В голосе Гильгамеша пылал гнев. -- Ты должна подчиняться мне, и я приказываю тебе продолжать лечить его!
-- Хорошо, Гильгамеш. -- Рыдания бились внутри нее, но ни одно из них не проникло наружу. И, когда она дала согласие, Энкиду ощутил, что жрица отступила, уступив место женщине.
Он слышал ее вздох и понимал, что сейчас она вздохнула свободно.
-- Сердце мое, -- позвал Энкиду.
Слова прозвучали в наступившей тишине. Гильгамеш и Арамму обернулись и торопливо подошли к его ложу. Душу Энкиду пронизала печаль, подобная звону колокольчиков в храме Иннаны. И, словно лучи восходящего над горизонтом солнца, в его душу влился покой.
Энкиду взял за руки Гильгамеша и Арамму, и на это ушли последние силы.
-- Сердце мое, -- прошептал он, с каждым мигом теряя власть над собственным голосом. -- Я не сказал тогда... Очищение не нужно городу, который не...
"Не проклят", -- хотел сказать он, но так и не успел, потому что огонь хлынул в сердце, и вместо покоя тело захлестнула предсмертная агония.
Боль ослепила его, но Энкиду чувствовал сквозь нее, как бросился к нему Гильгамеш. И слышал, как тот звал его. Звал вернуться обратно.
Сознание метнулось навстречу -- последним порывом. Но провалился в темноту, и тогда боль отступила, и он увидел во тьме чью-то тень.
Кто-то шел впереди, высокий и черный. И перед ним мерцал свет.
Свет означал день. Тьма -- владение смерти и Эрешкигаль. И Энкиду бросился за идущим, потому что в свете дня его ждал Гильгамеш. Энкиду почти догнал идущего впереди, когда тот обернулся. Черные крылья поднимались из-за его спины, облачен он был в одежду из черных перьев, и на правой ладони его трепетало алое пламя.
-- Слуга Эрешкигаль пришел за твоей душой, -- промолвил демон, и звучание его слов очаровывало. -- Я возьму ее себе, и дам тебе одежду из перьев. И ты станешь подобен мне, потому что сумел увидеть истину. Идем.
Он протянул Энкиду левую руку, открытой ладонью вверх, и ладонь его сияла золотом.
-- Как я могу пойти с тобой, если служу Гильгамешу?
-- Разве он сумел удержать тебя? -- едва заметно улыбнулся демон. -- Я дам тебе крылья, и ты поднимешься к самому солнцу.
Огонь трепетал на руке демона, ладони светились золотом. И на ладонях открылись глаза, всевидящие очи. Энкиду смотрел на него, и тоска разрывала душу. И одна тоска влекла вперед, к крыльям птицы и солнцу в высоте неба. А другая -- чужая боль, звала вниз, в мир людей. Хотя память о том растворялась, словно дым из курильниц на крыше храма. Оставался лишь голос зовущего извне, его страдания и устремления его сердца.
-- Я должен вернуться к нему, -- сказал Энкиду. -- Потому что мое солнце осталось с ним.
Демон долго молчал, и улыбка не сходила с его губ.
Потом он протянул руку вперед и принял в нее ладонь Энкиду: