Ты верь, неси с собою в сердце веру
О человеке, покорителе миров.
Лишь он один во всем узреет меру
И обуздает непокорный нрав богов,
Навеки скинет вечное ярмо оков...
Когда обжигающее солнце уступает место леденящей тело и душу мертвой луне, когда ночной холод отступает, что бы полуденный зной вновь царствовал над выжженной землей, тогда приходят они - сумерки. Время, когда все замирает, когда тьма еще не успела вступить в свои права, а свет уже покинул небесный трон, время между жарой и холодом, время между жизнью и смертью...
Пустынный ветер гнал по земле комки засохшей травы перемешенной с мусором и пылью, поднимал в воздух и, через мгновение, с чудовищной силой бросал на землю пожелтевшие от времени газетные листы. Он, словно стая демонов, завывал в тесных переулках между полуразрушенными строениями, гулял по обвалившимся этажам некогда крепких жилых домов и административных зданий, ныне превратившихся в поросшие сизым мхом груды никому не нужных бетонных обломков. Сумерки постепенно сгущались, окутывая один из многих, таких похожих друг на друга небольших городков пустоши, возникших на руинах старой, давно забытой цивилизации.
Сквозь туман пыли поднятой ветром высоко в темном небе начинали проглядывать одинокие звезды. Эти звезды, они вечно светились в небесах и со своих недостижимых высот небрежно взирали на Землю. Они видели, как из расплавленной бурлящей массы космической материи во вселенной появлялась новая маленькая планета. Видели, как в пустых бескрайних океанах этой планеты впервые зарождалась жизнь. Видели, как первые земноводные из морских глубин вышли на сушу и неуверенно передвигались в чуждой им среде. Видели, как по бескрайним просторам огромных континентов покрытых пышной зеленью разгуливали величественные динозавры. Видели, как первые млекопитающие неуверенно завоевывали свою жизненную нишу, противостоя гигантским ящерам. Видели, как обезьяна впервые поднялась на задние лапы и сделала первые неуверенные шаги. Видели, как по Земле, медленно, но уверенно продвигались огромные массы ледников. Видели, как человек вознесся на вершину пирамиды эволюции, как он достиг дна океана, как устремился в космические просторы, увлекаемый их безмятежным сиянием. Они видели, как мир погрузился в хаос, как сотни ракет взмывали в небеса и опускались на землю, как в одно мгновение вся планета превратилась в один огромный адский костер. А потом они не видели ничего, непроницаемые толщи дыма, тонны пыли и гари закрыли небосвод, пришла ядерная зима. Но неустанно текло время, и сейчас звезды опять смотрели на расстелившиеся перед ними проклятые земли, в которые превратилась некогда прекрасная зеленая планета...
Странник шел, слегка пригнувшись, держась поближе к стенам зданий, прячась в их тени. Он передвигался бесшумно и практически незаметно, словно не шел по земле, а парил над нею, лишь крадущаяся за ним по пятам тень на остывающем песке выдавала его присутствие. Он прошел вдоль стены двухэтажного здания, и быстро обойдя освещенную часть улицы, скрылся в тени осевшего на один бок дома, стоявшего на другой стороне улицы. Рядом с домом стояло массивное сооружение, бывшее некогда то ли большим складом, то ли хозяйственным амбаром. Все так же, прячась в тени здания, он дошел до небольшого окутанного мраком переулка разделяющего большое здание и осунувшийся дом. На мгновение фонарь, излучавший призрачный желтоватый свет на высоком столбе с другой стороны улицы, осветил его темный силуэт, но в следующую секунду он мгновенно растаял во тьме переулка.
Где-то неподалеку послышалась ругань грубых мужских голосов и чей-то заглушенный стон. Никто из жителей города не собирался высовываться из своих домов, никто не хотел совать свой нос в чужие дела, ведь все добропорядочные горожане бросали дела и спешили к домашнему очагу, как только верхний край солнечного диска касался горизонта. Ночь - время зла, время порока, время насилия, убийств и грабежа. И в то время как одни, хорошо поужинав, кутались в свои теплые одеяла, пожелав своим родным доброй ночи, другие лежали в холодных оврагах с перерезанным горлом и проколотым сердцам. Они пустым взглядом заплывших очей смотрели в темные небеса, где на далеких звездах нашли покой их несчастные души. Таков наш мир, такова пустошь. Когда умирающий постучит в двери твоего дома, ты не откроишь их потому что, открыв, сразу же получишь пулю в лоб, или, приняв незнакомца, позже ощутишь, как холодная сталь воткнутого им ножа пронизывает твой позвоночник. Таков наш мир. И не стоит кричать, что убийцы и бандиты сделали жизнь невозможной, потому что это не правда, так мы пытаемся очистить себя, пытаемся предстать пред собой и другими самой невинностью, справедливыми и милосердными. Но это с нашего молчаливого бездействия грабители, убийцы и преступники всех мастей чувствуют себя вольготно в любой части пустоши. И пока мы не сможем изменить себя, не измениться наша жизнь, не измениться наш мир...
Где-то неподалеку по-прежнему слышалась перебранка мужских голосов и тихие, тонущие в порывах ветра стоны. Но ни одно окно, ни одна дверь так и не открылась, никто не вышел посмотреть, не нужна ли кому помощь.
В самом конце улицы, упершись фасадом в пыльную дорогу, стоял почти разрушенный двухэтажный дом. Крыша отсутствовала как таковая, жалкие остатки шиферных листов и прогнившие стропила не могли защитить даже от дождя. Хотя дождь очень редко приходит в этот забытый богом и дьяволом городок, но с каждым своим приходом он все больше и больше уничтожал эти древние постройки, унося своими бурными потоками разрушенные части домов в далекие, но такие немногочисленные озера пустоши. На верхнем этаже стекол не было ни в одном окне, левая часть стены была проломлена и обрушена практически до самого фундамента, лишь снизу она была немного отремонтирована неуклюже приколоченными широкими досками.
Около прогнившего крыльца дома полукругом стояли три человека. В центре, лицом к дому, стоял высокий широкоплечий мужчина. Седые локоны его длинных волос переливались серебром от подающих на них редких лучей луны, пробивающихся сквозь пыльную завесу, поднятую неистовым ветром. Он был одет в длинный плащ из плотного материала, широкополую ковбойскую шляпу, широкие, чересчур свободные для его размера штаны из кожи брамина и высокие сапоги из шкуры золотого ящера. Ветер постоянно раскидывал длинные полы его шерстяного плаща и был готов в любую секунду сорвать с седой головы шляпу и, словно пушинку, унести ее к далеким звездам. В своих руках пожилой человек крепко сжимал, опустив ствол к земле, штурмовую винтовку довоенного образца.
Слева от старика стоял одетый в такую же одежду высокий, но невероятно худой молодой человек, вот только вместо ковбойской шляпы у него на голове было нечто напоминавшее котелок, какие носили достопочтенные граждане маленьких провинциальных городков за сотни лет до последней войны. Быть может, именно возрастом этого головного убора и можно было объяснить его несуразный внешний вид. Обломанные и загнутые узкие поля, несколько порезов, большая дырка на макушке, и, ко всему этому, сплющен он был так, словно его сжали гидравлическим прессом. Свет луны выхватывал из мрака взгляд холодных бледно голубых глаз юноши и большой орлиный нос. Он стоял, широко расставив ноги, положив обе руки на пояс, и ослепительно белые зубы выдавали хищный оскал, застывший на его молодом отталкивающем лице.
С правой стороны, немного отдалившись от своих компаньонов, засунув руки в карманы короткой кожаной куртки, стоял коренастый мужчина средних лет. Его гладко выбритая голова поблескивала от света луны и тусклого электрического фонаря, горевшего на высоком столбе намертво прикрепленном стальными скобами к крыльцу дома.
У самых ног троицы лежали два связанных человека, лишь тяжелое дыхание и редкие тихие стоны выдавали в них признаки жизни. Молодой, бросив кроткий взгляд на седого, сделал один шаг и, размахнувшись, со всей силы ударил одного из лежащих своим тяжелым сапогом в живот. В ответ раздался лишь хрип и бульканье крови льющейся из горла лежащего полумертвого старика да нечленораздельное мычание.
Молодой нагнулся над вторым связанным человеком и, схватив за длинные прямые волосы, приподнял его голову над землей. Это была молодая женщина лет двадцати пяти - тридцати с красивым, но испачканным песком, покрытым синяками и ссадинами лицом. Старик попытался что-то крикнуть, но его голос заглушил налетевший с невероятной мощью резкий порыв ветра. Вся троица своими беспощадными холодными глазами впилась в беспомощного старца, они не могли поверить, что из этого комка сломанных костей и перебитых суставов может исходить что-нибудь кроме мучительного стона. Седой наклонился над умирающим стариком и негромко бросил ему пару слов. Старик лишь рассмеялся в ответ, но его смех скорее был похож на шипение пара, чем на человеческий голос. Потом он замолчал и, вновь потеряв сознание, рухнул изувеченным лицом на горячий песок.
Молодой со всей силы ударил женщину головой о землю, потом встал на колени и, расстегнув ширинку своих брюк, начал стаскивать с нее юбку. Седой, словно безмолвный, отрешенный от этого мира каменный истукан стоял, гордо выпятив свою грудь, не шелохнувшись ни на секунду. Крепыш осматривался, медленно поворачивая голову из одной стороны в другую, словно что-то предчувствовал, чего-то боялся. Он постоянно оборачивался, всматриваясь в непроглядную тьму переулка, находившегося на другой стороне улицы, но каждый раз облегченно вздыхал, повернувшись лицом к своим компаньонам.
И вот он повернулся снова, чтобы еще раз всмотреться в темный переулок, но, когда его взгляд встретился с тьмой переулка, все тело судорожно встряхнулось, и он слегка отшатнулся назад. Седой увидел, что происходит с компаньоном и, правильно расценив сложившуюся ситуацию, мгновенно развернулся, на ходу подняв ствол винтовки и удобней обхватив ее. Вслед за ним развернулся и третий с все еще расстегнутыми штанами. Он судорожно пытался выхватить пистолет из кобуры, висевшей под мышкой, но, из-за неопытности и волнения своего хозяина, пистолет был словно клеем приклеен к ней. Казалось, что молодой вот-вот порвет ремешки, удерживающие кобуру но, спустя еще парочку неудачных попыток, рука с зажатым в ней Пустынным Орлом взметнулась вверх, чуть не заставив сделать своего хозяина акробатический этюд. Он все-таки удержался на ногах и дрожащими руками крепко сжал рукоятку пистолета.
В нескольких метрах от дома на фоне темного переулка стоял человек в черной кожаной куртке с оторванным рукавом. Странник стоял, выпрямившись во весь рост, скрестив руки на груди. Ни луна, светившаяся в темном небе, покрытом мириадами звезд, не тускло горевший над домом фонарь не могли выхватить из темноты его лицо. Он просто стоял, стоял молча, не шевелясь. Он замер, словно каменный памятник внезапно появившийся из тьмы переулка. Но компаньоны знали, а точнее чувствовали, что из этого, окутанного тьмой лица на них осуждающие смотрят, пронизывающие взглядом, глаза человека, не жалкого червя, которые жили в этом городишке, а глаза чужака, пришедшего неизвестно откуда и неизвестно когда.
Молодой по-прежнему нервно сжимал пистолет, крепыш, отойдя от первого испуга, принесенного внезапным появлением незнакомца, держал в руке Ингрем, который он успел быстро достать из кармана своей куртки. Странник стоял не шелохнувшись. Напряжение с каждой секундой возрастало. Седой провел рукой по цевью винтовки, перехватившись ближе к стволу, молодой положил палец на спусковой крючок, слегка придавив его. Странник все равно стоял неподвижно. Крепыш поднял свой Ингрем, и навел его на голову незнакомца. Время замерло, что-то тихо простонал скорчившийся от боли старик, едва слышно захрипела женщина, но ни кто не шелохнулся. Сейчас оружейные стволы запоют песню войны, сейчас огненные вспышки выстрелов озарят ночной город, сейчас звуки выстрелов заставят горожан крепче закутаться в свои одеяла...
Но этого не произошло, странник медленно развернулся и, не разомкнув руки, сложенные на груди, пошел в сторону чернеющей пропасти переулка. Молодой опустил пистолет, мыслями седого вновь овладели деньги старика, и лишь крепыш, прищурив один глаз, настороженно всматривался в спину уходящей фигуре. Он прицелился, указательный палец все сильнее надавливал на спусковой крючок. Еще немного и град пуль разорвет эту странную черную куртку и его хозяина в мелкие клочки...
Седой резко повернулся к крепушу и что-то прошептал тому на ухо. Тот не сказав ни слова в ответ, навел свой Ингрем на молодого. Молодой, нагнувшись над женщиной, растерянными глазами смотрел на своих бывших "друзей". Он выпрямился, все еще держа в руке пистолет. Расстегнутые штаны сползли на колени. Губы седого скривились в иронической улыбке, и он кивнул головой крепышу, молчаливо отдавая приказ на ликвидацию бывшего "кореша". Седой не видел, как за его спиной на фоне мрачных контуров потрепанных домов резко развернулся человек в кожанке с одним рукавом, выкидывая на ходу вперед правую руку. Не видел, как в этой руке стремительно появился пистолет, вылетевший из широкого рукава. Он не видел страха, застывший в глазах малыша, не видел гримасу злобы на лице другого компаньона.
Два пистолетных выстрела слились в один, на мгновение, прервав гегемонию печальной песни ветра, завывающего в городских переулках. Пуля, попавшая молодому в голову, откинуло его бездыханное тело на несколько метров. На месте головы были лишь жалкие обрывки плоти. Кровь и кусочки мозга забрызгали все на несколько метров вокруг. Лицо седого оросилось горячими каплям огненно-алой человеческой крови, довольная ухмылка заиграла на его озлобленном лицо. Он положил руку на плечо крепыша, как бы благодаря его за проделанную работу. Но он не почувствовал той твердости, к которой привык за многие годы прожитые бок о бок со своим другом. Крепыш упал на колени и, спустя мгновение, его тело, подчиняясь закону притяжения, рухнуло на теплый песок. В левом боку зияло громадное отверстие, в котором смешалось все, рваные края куртки, пробитый бронежилет и, словно пропущенные через мясорубку, перемешанные внутренности. Кровь мощным напором полилась на сухой песок, мгновенно впитываясь в него. Седой развернулся, он даже не пытался вскинуть винтовку, он знал, что не успеет.
Холодной бездной приближающейся смерти не него смотрело дуло хищного пятимиллиметрового пистолета, наведенного ему в грудь. Но выстрела не прозвучало, и седой знал почему. Седой знал, что человек в черном хочет посмотреть ему в глаза, прежде чем нажать на спусковой крючок. И он поднял свои глаза, глаза затравленного зверя, волка, попавшего в капкан. Старый разбойник пристально всматривался лицо, закрытое тенью, пытаясь встретиться своими глазами с глазами своего палача, но видел лишь непроницаемую тьму. С небольшим промежутком прозвучало два глухих выстрела, быстрые пули со смещенным центром тяжести разорвали грудь седого. Он опустился на колени и, спустя секунду, рухнул на спину. Широкополая шляпа слетела с головы на землю, и ветер теперь беспрепятственно трепал кудри сбитых седых волос. Он лежал в большой луже собственной теплой крови, глядя холодными мертвыми глазами в темное небо, на котором искрились величественные звезды, посланники других миров. Его грешная душа покинула его бренное тело и устремилась к этим далеким и завораживающим звездам. Все вокруг замерло, лишь подхваченная ветром шляпа улетала прочь от своего бывшего хозяина.
Странник еще несколько секунд простоял, выставив вперед пистолет, из ствола которого исходил легкий дымок, а затем опустил руку и пистолет спрятался на свое место, в широкий рукав куртки. Он переступил через труп седого, из разорванных внутренностей которого исходил бьющий в нос и вызывающий тошноту запах. На обрывках плаща мертвеца тускло отблескивала в лучах желтого фонаря серебряная звезда шерифа. Странник ударил ногой, так, что звезда оторвалась от плаща и, пролетев несколько метров, ударилась в стену дома, после чего упала на песок. Подойдя к неподвижно лежащей на земле женщине, уткнувшейся лицом в песок, он присел на корточки и, достал из высокого ботинка армейский нож. Осторожными движениями он перевернул женщину на спину и разрезал веревки, оплетавшие запястья. Потом он положил нож на землю и, встав на одно колено, поднес свою руку к тонкой шее женщины, пытаясь нащупать пульс. Сонная артерия медленно, но уверенно вздрагивала, неустанно перегоняя кровь к мозгу. Просунув левую руку под колени, а правую под спину, он поднял женщину и прислонил спиной к высоким ступенькам крыльца.
Затем он поднял с земли нож и наклонился над стариком. Все тело было покрыто глубокими ссадинам, из открытого рта тонкой струйкой текла черная, словно нефть кровь. Глаза старика были закрыты, грудь едва поднималась, при каждом его вздохе из легких шел хрип булькающей крови. Незнакомец разрезал веревки на руках старца и, сорвав с него рубашку, прислонил руку к покрытой ссадинами и ранам груди.
- Он умрет? - за спиной неожиданно раздался испуганный женский голос.
- Да, - не оборачиваясь, жестко ответил странник.
Последний глухой хрип вышел из горла старика, он закончил безудержную гонку со временем называемую жизнь, сегодня смерть, от которой он убегал долгие годы, все-таки настигла его. Странник положил ладонь на лоб старика и, проведя ее по лицу, навечно закрыл его заплывшие веки. Заткнув нож обратно в ботинок, он повернулся к смотревшей все это время ему в спину испуганной женщине.
- Кто они? - все тем же беспристрастным тоном спросил он.
- Я... они... - она вновь потеряла сознание, так и не успев ответить.
Странник разочарованно выдохнул и, взяв потерявшую сознание женщину на руки, поднялся на высокое покосившееся от времени крыльцо. Ветхая дверь не выдержала сильного удара ногой и вместе с верхней петлей и оторванными кусками рамы открылась внутрь, повиснув на уцелевшей нижней петле. Странник вошел в широкий коридор, обставленный ветхой, позеленевшей от старости мебелью. Обе двери на противоположной стороне коридора были открыты, сквозь одну из них он увидел старый диван. Подойдя к дивану, он опустил на него женщину, а сам стал оглядывать комнату в поисках стула. Старые тумбочки и шкафчики с обшарпанной краской, невысокий журнальный столик, стоявший в центре комнаты и большой, упирающийся в потолок двухстворчатый шкаф составляли всю небогатую обстановку комнаты. Взгляд странника остановился на невысокой тумбочке стоявшей недалеко от дивана. Смахнув предметы, лежавшие на ней, он пододвинул тумбочку к дивану и присел на нее. Расстегнув куртку, странник достал из-за пазухи небольшую пластиковую коробочку. Открыв ее, он взял пластиковую ампулу и, открыв крышечку, поднес к носу женщины. Она резко отдернула голову, приходя в сознание от резкого запаха содержащейся в ампуле прозрачной жидкости.
- Успокойся, ты в безопасности, - сказал он открывшей глаза женщине, вставляя ампулу в одну из многочисленных ячеек коробочки.
- Где я? - спросила она, глядя на него помутневшими от боли глазами.
- В своем доме, - словно робот ответил странник, доставая из аптечки полиэтиленовую ампулу с иглою на конце. - Это обезболивающее, сейчас я сделаю укол.
Он разорвал рукав ее свитера и, положив тонкую белую руку себе на колени, вонзил иглу в вену, идущую чуть ниже локтя.
- Кто ты? - спросила она.
- Не важно. Не шевелись, лекарство подействует через несколько минут, - он отпустил ее руку.
- Что с моим отцом, - волнение в глазах женщины нарастало.
- Он мертв.
- Мертв? - ее глаза потускнели, на них появились крупные слезы, стекающие по щекам на старую, залатанную в нескольких местах подушку.
Она закрыла глаза и попыталась пошевелиться, но малейшее движение вызывало сильную боль, ураганом разносившуюся по всему телу.
- Я же сказал, не шевелись. Обезболивающее еще не подействовало.
Положил аптечку на диван, он широко расставил руки и положил их на колени. Резко налетевший порыв ветра отзывался пронзительным свистом в окнах с разбитыми стеклами. Странник напряг мышцы ноги, превращая их в пружины, готовые распрямиться в любую секунду. Он упер правую ногу в диван и левую слегка отодвинул от тумбочки, на которой сидел. За окнами, на улице раздался хруст треснувшей сухой ветки. Мышечные пружины ног распрямились, и человек, словно пантера, прыгнул к центру комнате. В прыжке странник широко расставил ладони и из широкого рукава, словно молния вылетел пистолет. Он поймал его и крепко сжал рукоятку, положив указательный палец на спусковой крючок. Упав на пол в нескольких метрах от дивана, странник несколько раз перекатился по земле, пока не уперся в ножки невысокого, но крепкого дубового стола. Правой рукой он толкнул верхний край стола, и тот с грохотом упал на пол. Раздались звуки бьющегося стекла и вслед за ними автоматная очередь. Пули, чавкая, впивались в толстую крышку стола, выбивая из нее град щепок и осколков.
Все так же лежа на полу, прикрываемый перевернутым столом, он уперся одной ногой в выступающую над другими половую доску. Он сильно оттолкнулся и наполовину высунулся из-за правого края импровизированного укрытия. Глухие выстрелы пистолета смешались с судорожным потрескиванием Ингрема. Автоматные выстрелы прекратились лишь, когда тяжелое тело отлетело от окна и рухнуло на песок.
Неясная тень промелькнула в настежь открытой входной двери. Странник привстал и развернулся. Звонко просвистев, кусок свинца попал в его левую руку, порвав рукав плаща и незащищенную плоть. Он оперся на раненую руку и перепрыгнул через крышку стола, оказавшись на другой стороне укрытия, в тот момент, когда вторая пуля там, где только что находилась его голова. Странник засунул левую руку под куртку, что-то нащупывая на поясе. Когда он достал руку, в ней была граната. Нажав на кнопку запала и бросив гранату в дверной проем, он закрыл глаза правой рукой. Ослепительная вспышка озарила коридор, словно в нем зажглось маленькое солнце. Странник убрал руку от глаз и, разворачиваясь, резко встал из-за своего импровизированного укрытия наводя пистолет на дверной проем. Там, около самой двери сидел на корточках его противник, судорожно протиравший ладонями глаза, рядом лежал пистолет с глушителем. Странник прицелился и нажал на спусковой крючок. Раздался глухой выстрел, и в тоже мгновение, громко чавкнув, голова противника разлетелась на мелкие куски, словно спелый арбуз. Брызги крови и кусочки мозгов разлетелись по всему коридору, стена позади трупа окрасилась в красный цвет.
Странник нагнулся, поднял с пола свой пистолет и выпрямился во весь рост, с его левой руки тонкой струйкой капала кровь. Он подошел к женщине лежащей на диване. Она лежала, закрыв уши и глаза руками.
Он дернул правой ладонью, и пистолет мгновенно утонул в рукаве кожанки.
- Не бойся, - сказал странник, положив руку на плечо женщины.
Взяв с дивана аптечку, он спрятал ее за пазуху. Затем достал из кармана небольшую баночку с белыми продолговатыми капсулами и высыпал несколько из них на тумбочку.
- Не вставай пару дней, пусть раны заживут. Если проголодаешься, проглоти одну из этих капсул, - сказал он и повернулся к двери.
- У меня есть деньги, вы можете их забрать, - тихо сказала женщина, смотря ему в спину.
Странник на секунду остановился, но сделал вид, что не расслышал, так и не обернувшись, он зашагал к выходу.
- Ведь ты - один из них, ты... скиталец? - громко спросила женщина, но ответа так и не последовало.
Странник уже не слышал этих слов. Закутанный в свою черную куртку он вновь скользил в тени полуразрушенных домов, уверенно продвигаясь на север городка. Тусклый свет луны, лениво проглядывающей сквозь закрывающую ее серую дымку редких облаков, как бы ненароком выхватывал очертания фигуры быстро, но бесшумно движущейся вдоль высоких стен. Одинокие фонари освещали спящий городок, прекративший свое существование до первых лучей, первой зари яркого солнца пустыни.
Город спал, и его не интересовали прозвучавшие недавно выстрелы, не интересовали трупы, словно большие камни, валяющиеся у старого дома, его не интересовало ничего. Лишь когда он проснется, когда в нем закипит жизнь, лишь тогда горожане найдут тела и без всяких церемоний сожгут их на большом костре, и ветер унесет пепел мертвых в пустошь. Горожане не будут задавать себе и другим лишних вопросов, они словно палач в охваченной чумой средневековом городе, молча сделают свое дело. И никому из них не будет дела до неизвестного странника. Он знал это, но все равно прятался в темных переулках и огибал освещенные желтыми фонарями улицы. Он уходил на север, вновь предоставив этому городку самому править своей судьбой, самому решать, кому жить, а кому умирать.
Холодный пустынный ветер на мгновение раскидал в окружающей темноте развевающиеся полы черной куртки с одним рукавом. Странник остановился и, застегнув молнию куртки, растаял во тьме...