На шероховатой, покрытой потрескавшейся голубоватой краской поверхности дверей не было колотушки или колокольчика. На ней не было даже дверных ручек, словно в Дом невозможно было попасть извне, а посетителей здание само впускало или выпускало. Казалось, Дом, долго раздумывая, выбирал себе гостей. Найти Его специально не представлялось возможным, близ Его стен можно было кружить до бесконечности, пока случайно, устав и остановившись, не увидишь, что перед тобой невзрачное зданьице с маленькими убогими окошками и затёртой до неприличного состояния вывеской. Двустворчатая старомодная дверь Дома разительно превосходила высотой любую дверь в городе. Она была выше даже дверей собора и дома градоправителя, но была при этом столь узкой, что пройти сквозь неё мог лишь один человек, если он при этом не был излишне тучным, потому что кривые обломанные зигзаги давно погибшего под гнётом времени деревянного ажура могли легко порвать куртку и штаны честного посетителя. Искорёженные украшения эти крючьями и когтями торчали из двери, нависали с торца и щетинились ставнями окон, пугая и приводя в трепет тех немногих, что умудрились выйти к Дому. Шершавый камень тяжёлого фундамента врастал в землю корнями-осыпями, белоснежные некогда стены от дыма и старости покрылись косыми серо-бурыми кляксами, вызывающими отвращение и презрение. А крышу Дома так плотно увивал плющ, сплетённый с омелой и виноградником, что невозможно было понять, чем крыли это строение его древние создатели. Загадкой оставалось и само появление плюща, так как корней его не было видно ни с одного из углов, а потому создавалось впечатление, будто толстые бурые плети струятся прямо из самого щербатого дымохода. Унылый невзрачный памятник своему давно утерянному величию...
На некогда красивой поверхности дверей не было колокольчика. Достаточно было коснуться их тёплой рукой, как по дереву пробежали волны дрожи и стены угрожающе загудели.
На пороге стоял маленький худощавый мальчик лет семи в потрёпанной вылинявшей куртке и настолько протёртых и дряхлых башмаках, что назвать их обувью не повернулся бы язык даже у нищего. Впрочем, ребёнок вовсе не был грязен или неряшлив, напротив, такие чистые чулки и рубашка встречались редко у городской детворы, да и круглое личико со свежей ссадиной на кончике носа не носило следов луж и скромного завтрака. Из-под вязанной рябоватой шапки задорно выглядывали чёрные кудряшки.
- Ты - Богдан? - раздался спокойный ироничный голос хозяина из темноты Дома.
- Да, - смело задрал подбородок мальчонка, но коленки предательски задрожали под взглядом сурового господина.
- Не правда, - улыбнулся хозяин, заметив поразительную храбрость своего юного посетителя, и осторожно провёл бледными холодными пальцами по лбу перепуганного ребёнка. - Ты Адам. Что за странные предрассудки. Тоже думаешь, что я вытяну твою душу, если узнаю истинное имя? Дитя.... Неужели вы считаете, что я не знаю о каждом из вас такой мелочи? Хочешь, я раскрою тебе одну тайну?
Мальчик мелко закивал, не в силах оторвать зачарованного взгляда от обладателя странного пугающего голоса. Хмыкнув, мужчина склонился к оттопыренному уху его:
- Я присутствую на каждом крещении, и ваши имена звучат для меня...
- Вы, что за алтарём прячетесь? - с ужасом пролепетал Адам, бледнея на глазах.
Мужчина расхохотался. От его раскатистого смеха задрожали стены и двери заплясали в благоговейном трепете. Мальчик совсем сошёл с лица, но мужественно не расплакался.
- Кто я, по-твоему? - лукаво поинтересовался хозяин, перестав смеяться, и слышались в его вопросе укор и удивление.
- Н-некромансер проклятый, - запинаясь, пропищал перепуганный ребёнок. - Все так говорят. Вы мёртвых оживляете, души неволите, демонов изгоняете и призываете, гадания богомерзкие проводите и всякими непотребностями м-м-маетесь...
С последним словом маленький посетитель совсем сник, готовый вот-вот выпустить дух от охватившего страха и на собственном опыте подтвердить домыслы горожан о вызывании душ безвременно усопших коварным колдуном, чем безусловно умножил бы и без того тёмную славу загадочного хозяина Дома. Адам впал в отчаянье, всем сердцем хотел он сейчас броситься прочь, спрятаться под стол и оказаться подальше этих корявых дверей, но не мог. Не было ему дороги назад.
Мужчина немного помолчал, и его молчание было страшнее даже худшей брани и проклятий, а после пожал плечами и чему-то ухмыльнулся.
- Так зачем же ты явился ко мне, Адам?
- Отец мне приказал. Сказал, я должен к вам на службу...
- Ты такой послушный мальчик?- хозяин склонил на бок голову и изучающее осмотрел испуганное чудо. - Ты ведь боишься меня, и Дома моего не желаешь себе над головой, и помощников моих себе в друзья. Я могу отпустить тебя, только взамен, как и оговорено было ранее, придёт ко мне Богдан. Ведь твой отец обещал мне первенца своего, на смертном одре лёжа. А ты, изволь, даже не вторым будешь и не третьим. Шестой сын, ведь так? Богдану сейчас семнадцатый год. И когда только успел он столько детей на свет пустить? Ах да, плодитесь и размножайтесь.... Так что, хочешь ли ты действительно переступить этот порог и ко мне в ученики даться, Адам?
- Да, господин, - мальчик искренне кивнул, сжал кулачки и собрал всю мужественность, чтоб не расплакаться, - я хочу помочь отцу, спасти его от клятвы ужасной и вытащить душу его из власти Вашей!
- Душу из власти, - хозяин хмыкнул, будто душа незадачливого родителя давно пылилась на его полке между душами, начальника городской заставы и соседского молочника. - Ну, проходи.
Адам выдохнул, украдкой перекрестился, стукнув пяткой трижды по порогу, что, по заверенью соседской старухи, было наиболее действенным способом уберечь себя, в покои к ведьмам идя. Правду, он не знал, работает ли чудодейственный способ против некромансеров, а потому постучал шесть раз для большего эффекта обеими ногами поочерёдно.
Хозяин терпеливо дождался завершения чечётки и затворил двери. Даже не затворил, а погладил широким взмахом ладони, едва ли касаясь мохнатого нутра их и краешком бледного неживого мизинца. Створки надорвано застонали и, изогнувшись волною, рванулись в объятья друг другу, проглатывая своей пастью последние крохи белого света.
И не было ничего вокруг, лишь эхо сбивчивого дыхания носилось в слепой пустоте...
- Не стоит входить в мой Дом, покрывая голову. Верхнюю одежду так же оставь возле дверей, - темнота разорвалась под голосом хозяина и снова испуганно заполонила пространство.
- Да, господин, - Адам смиренно кивнул и поспешил избавиться от неугодной почему-то куртки, - только где дверь?
- Ты смотришь, но не видишь, - мягко заметил мужчина, посмеиваясь над незадачливым ребёнком, слепо крутящим курчавой головой. - Постарайся увидеть в темноте Тьму.
- Да как же тут что увидишь без света?!? - мальчик смутился и, растеряв всё своё торжественное бесстрашие, совсем по-детски обиделся. - Темно, как в подвале! Что старайся, что ни старайся - даже носа не разглядишь!
- Ну, тогда, пусть будет свет...
От щелчка пальцев сотня лёгких серебристых искр вспорхнула на ладонь хозяина и задорно завертелась над ней сияющей стайкой испуганных светлячков-звёзд. Мужчина слегка подул, и скромные светляки взлетели к потолку, обратившись яркой россыпью едва заметных фонариков.
Зал был огромен. Неприлично огромен и пугающе пуст. Адам не мог даже представить такой огромной комнаты, и уж подавно недоумевал, как она могла уместиться в столь маленьком и неказистом с виду Доме. Сияние новых звёздочек, косыми росчерками изрисовывало тёмный пол изысканной вязью. Сколько хватало глаз, тянулась аллея неровных, словно старые древесные стволы, колонн, утопая в столь же безмерном густом сумраке. Казалось, протяни в сторону руку - и пальцы увязнут в сером месиве. Меж колонн носился ветер, разбиваясь пугающим посвистом о дрожащие фонарики. Мальчик испуганно прижался к стене, оказавшейся неприятно тёплой и шероховатой.
- Давай сюда куртку, - тяжело выдохнул хозяин, пытаясь перенять у мальчика одежду, но юный гость был настолько удивлён и напуган, что сжимал свои пожитки, пока костяшки пальцев не побелели.
Мужчина сдержанно улыбнулся, снял тяжёлую чёрную мантию с глубоким капюшоном и повесил её на крюк. Вид хозяина Дома заставил Адама содрогнуться. В этом освещении мужчина казался просто ужасным. Глубокие шрамы от оспы покрывали бледные впалые щёки на ещё довольно молодом, но уже посеревшем лице. Усталые тени чёрными дугами лежали вокруг бесцветных глаз, делая взгляд мрачным и жестоким. Поседевшие тонкие волосы, что при свете звёздочек казались клоком тумана, растёкшимся по голове, не держались в причёске, приставшей благочестивым горожанам, а висели вдоль длинной тонкой шеи. Она отталкивающе и нелепо торчала из ворота простой тёмной рубахи. Но всё же, больше всего Адама пугали руки хозяина, тонкие гибкие и словно безжизненные. Сейчас он ими отряхивал запачкавшийся край мантии, а казалось, что творит ужасную ворожбу.
- Но разве это не должны делать слуги, господин? - опомнившись, спросил мальчик, не без опаски подавая свою одежду. - Неужели в таком огромном доме нет слуг?
- Конечно, я здесь не один. Есть те, что служат мне, когда я сам не успеваю справиться с чем-либо, и облегчают часть моих забот. Но это не делает меня праздным, а их обязанными. В этом Доме уважают и ценят помощь, преданность и честь. Те, что соглашаются служить мне, имеют чувство собственного достоинства и меры. А это пятно, право, не повод, чтобы отвлекать моих добрых помощников от их личных занятий.
Говорил это хозяин искренне и мягко, без навязчивого морализаторства или гордости за собственное милосердие к подчинённым. Он просто говорил, как просто рассказывают случаи из жизни или обмениваются впечатлениями о погоде. Он говорил, и ему хотелось верить. Только Адам был хорошо воспитанным мальчиком и точно знал, что входит в обязанности прислуги и как она должна себя вести, а поэтому отнёсся к порядкам Дома весьма настороженно.
- Поскольку, ты не желаешь спросить меня, я сам скажу своё имя. Для вас оно будет понятнее звучать, как Витольд. Пойдём, Адам, - мужчина взял своими холодными пальцами мальчика за руку и повёл вдоль бесконечного коридора навстречу зыбкой пелене мрака.
Путь казался нескончаемым. Слабо трепетали фонарики звёзд, вырывая в неравной схватке с темнотой зыбкую высвеченную дорожку и кривоватые стволы колонн, что уходили своими макушками куда-то под потолок, растворяясь бесследно в подобии нефов. Из глубин зала доносились шепотки. Кто-то ползал совсем рядом, вертелся неподалёку и цепко следил за ними из своего укрытия, готовый в любой момент броситься. Повсюду Адаму мерещились бледные тени похищенных душ, слышались их неразборчивые голоса. Витольд просто шёл впереди, позволив воображению маленького спутника рваться на свободу и творить самостоятельно.
- А почему здесь лужи? - расхрабрился спросить мальчик, который раз зачерпнув ботинком холодной воды.
- Потому что шёл дождь, - милостиво пояснил хозяин, слегка улыбнувшись.
- Как в доме может идти дождь?! Или у вас крыша протекает?
- В любом месте дождь когда-нибудь да должен идти. Даже в этом Доме. Или ты считаешь, что только безоблачные небеса хороши? Нет плохой погоды, есть недостаточно хорошее настроение. Постарайся просто обойти лужу, коль так не хочешь намочить ноги, а не рискуй соваться напрямик.
Адам ничего не ответил. Дом, в котором хозяин работает вместо слуг, не зажигаются свечи и время от времени идёт дождь, совсем ему не понравился. Мальчик даже перестал дико коситься на проступающие из темноты лица.
- Тебе совсем не интересно, куда мы идём?
- Не знаю, - честно признался Адам. - Я немного боюсь и поэтому стараюсь не думать про это. Домой я не вернусь, мне всё равно, что случится дальше.
- А дальше, - хозяин задорно улыбнулся, - я выполню своё обещание. Я научу тебя творить чудеса.
- Любые? - лицо мальчика засветилось неподдельным восторгом, он даже не скрывал своей радости, ведь мало кто мог похвастаться таким.
- Любые...
- Я смогу зажигать огонь прикосновеньем? И пророчествовать, и останавливать взглядом реки, и излечивать любые хвори, и воскрешать мёртвых, и...
- Да, Адам, - Витольд присел, и сумрак вокруг него, расступившись, явил небольшой круглый стол и два кресла, одно большое и явно старинное для хозяина, второе - простое, но значительно более удобное для гостя. - Я полагаю, что ты с таким жарким сердцем вполне сможешь всё это, если будешь усерден. Однако есть небольшое препятствие, которое тебе придётся преодолеть.
- Договор? - немного испуганно пролепетал догадливый ребёнок. - Я боюсь крови, господин Витольд. И, наверное, мой отец был бы недоволен, если бы я подписал с некромансером договор кровью. Он считает, что это не достойно. Ведь так подписываются только черти, продавая душу. Это было бы немного неудобно для меня. Но, если Вы настаиваете, то, пожалуйста, проколите мне палец сами, я, наверное, не смогу...
- Ах, вот о чём ты подумал! - засмеялся хозяин Дома так задорно и звонко, будто мальчик действительно сказал нечто удивительно глупое и смешное. - Нет, дитя, я не требую договоров на крови. Ты и так в моей власти и поручительства от тебя мне не нужны. Ты просто ещё не готов получить знания. Тебе не хватает одного очень важного основания в твоей душе, что будет помогать тебе творить чудеса. Оно не даст тебе дополнительных сил и не поможет открывать новые пласты познания, напротив, оно воздержит тебя и будет всячески препятствовать. Но ты не станешь никем, пока не научишься жить с этим. Я покажу тебе кое-что.
Прямо из темноты потолка спустилось что-то большое и плоское превосходящее в размерах человеческий рост. Его закрывало тяжёлое зелёное полотнище, напоминавшее клок содранной травы, заправленной в темно-оранжевую сетку. Полотно призывно размахивало тяжёлыми краями, но надёжно скрывало таинственный предмет. Мальчик, немного потоптавшись возле стола, сел в пустующее кресло и скромно сложил руки на коленях.
- Тебе не любопытно?
- Если Вы захотите показать мне что-то, Вы покажете, когда пожелаете сами, а если не захотите, то я ничего и не смогу разглядеть.
- Ты прав, Адам. Возможно, твоё обучение для меня будет интересным, - мужчина поудобнее развалился в кресле и даже забросил одну ногу на подлокотник, что было совсем недопустимо и заставило Адама поёжиться.
Витольд изучающее смотрел на собеседника, ловя каждое его движение. Отталкивающее лицо мужчины не выражало ничего, кроме лёгкой улыбки, но сам он едва ли не сочился ехидством:
- Среди вас существует одно суеверие, милое и даже забавное для меня. Вы боитесь зеркал, панически боитесь. Пытаетесь скрывать это, отшучиваться и доказывать своё неверие, но при этом продолжаете отчаянно бояться, даже если не признаёте это. Ваши предки запрещали эту милую безделицу держать в домах. Да разве вас остановят благоразумные предупреждения старшего поколения? Вы принимаете эту отражающую поверхность за дверь в иной мир, мир, где обитают демоны, ваши души или наоборот бездушные двойники вас. Одним словом, за отличное пространство, злостно позволяющее себе копировать ваше собственное. Оно настолько закостенело в пороке подражательства, что смеет скрадывать ваши эмоции, показывать их ярко и вычурненно. Не скрывать и не увиливать, а прямо в глаза показывать то, что стоит пред ним. Ужасно, не так ли? И, разумеется, такой ужасный и непростительный поступок может исходить только от дьявола! Ведь ни один приличный человек, не станет так насылать хулу на себя самого и ближних своих. Словно не делает этого ежесекундно.... С дьяволом всё становится гораздо проще. А всё дьявольское для вас полно силы, ведь не может признать человек такой силы в подобном себе. Сила должна быть дана откуда-то. И, поскольку на Бога пенять решится не каждый, то приплетаете чертовщину. Как это не хорошо для добропорядочных верующих!
Витольд выразительно закатил глаза и благонравно сложил руки на груди, знаменуя собой образец предельного смирения и кротости. От горькой обиды, сжавшей горло, мальчик едва не заплакал. И лишь неимоверная выдержка и природная послушность остерегли его от неразумного замечания в адрес такого недостойного поведения.
- Да только вам мало было скрыть свои страхи под выдумкой, вы отчаянно усердствовали в пороке, плодя демонов, разнося собственную заразу в оба мира. Что вы сделали, во что вы умудрились превратить свою же игрушку?! Только представить себе: беременная не может глянуться в зеркало, потому что дьявол вселиться в её не рождённого ребёнка; девушки могут погибнуть во время гадания, если сквозь зеркало разглядят чёрта; отражение может похитить молодость и душу любителя излишне любоваться собой; незанавешенные зеркала похищают удачу из дома и отражают божьи благодати; при покойнике не открывают зеркал, чтоб дьявол не вселился в труп и тому подобные байки. Бред, порождение забитого сознания! И в это верят, с этим живут. И повсюду дьявол, чёрт, бес. Словно ему больше заняться нечем, как только подкарауливать в зазеркалье жалких людей. Вам что, вам удобно на него пенять. Вы даже не понимаете, что основные бесы здесь не гости Оттуда, а вы сами! Люди с пустой головой и переполненным самомнением просто не могут иначе. Как же им, бедным, вдруг взять и признать, что в них может проснуться обычный разум, что распознаёт в отёкшем лице пьяницу и сластолюбца, замечает жадность и жестокость, схватывает уродство! Вы же сами, пялясь в зеркала, не осознаёте, как глубоко видите себя. Думаете, чёрт уродует ваши лица в отраженьях, делает глаза маслеными и едкими, кривит губы? Это же вы сами, сами такие и есть. И это не дьявол подкрадывается к вам сзади, чтоб огреть, как вы говорите, пыльным мешком по голове, а ваш собственный разум, встрепенувшись, вдруг распознаёт в привычных контурах истину. Да только зачем людям такое озарение? Зачем им видеть себя на самом деле, без прикрас, таких как есть. Им нужна просто картинка, бездушная и, по возможности, притягательная, чтоб не выводила наружу того, что было компактно спрятано в глубинах души от своих и чужих глаз. Порой вы так усердствуете в укрывании себя, что даже не отдаёте себе отчёт, кто вы на самом деле. А зеркало это может, ему это под силу. Вот и мерещатся вам то ожившее отражение, то дьявольские гримасы. Люди просто трусы, они боятся увидеть себя. Создают табу и суеверия, а сами боятся истины. Боятся, что эта истина окажется сильнее их скрытых. Представь, что человек из зеркала более реален, чем ты сам. Сможешь, позволить ему занять своё место?
- Никто моё место занимать не будет, - не удержался от вскрика Адам, испуганный речью хозяина Дома и его бесновато сияющими холодом глазами. - Я это я, мне душа дана!
- Да? - ехидная улыбка на лице мужчины выглядела ужасно и от этого ещё более обидно. - Тогда, может, поклянёшься, что ты всегда одинаков, что от боли лицо твоё не меняется, что радость не заставляет тебя улыбаться, а грусть плакать. Любой человек во страсти меняется до неузнаваемости, при том неузнаваем он, как правило, собой же. Ты уже примерно представляешь, каков ты есть и какова твоя Душа, да только давай, загляни в зеркало. Оттуда на тебя посмотрит другой, оценивающе посмотрит, беспардонно. Посмотрит и увидит тебя. Ведь Душе тоже иногда нужно взглянуть на себя со стороны. И представь, что остаётся в тот момент в теле, пока душа с боку взирает на творение своих страстей. А может оно всегда было там, или, напротив, приходит Оттуда. И кто из вас будет реален в данный момент?
- Я настоящий, - чуть не заплакал ребёнок.
- А сможешь ты в этом убедить меня? Или, скажем, своих братьев. Одной фразы не достаточно: никто не воспротивит тебе говорить. Ты должен доказать это себе самому, не голословным утверждением и не досужими рассуждениями. Ты должен рискнуть "увидеть" себя. Встать лицом к лицу с самим собой и сделать себя той точкой крепления к жизни, что делает тебя сильнее любых демонов. А главное, демонов своих, что никуда не уйдут и вечно будут терзать тебя. Ты должен "увидеть" их и научиться повелевать ими. Лишь тогда ты сможешь повелевать любыми демонами.
Мальчик испуганно вжался в спинку своего ненадёжного укрытия. Ему уж не казалось такой занимательной и прекрасной затеей становиться учеником некромансера. Всё словно пыталось оттолкнуть его и растерзать. Темнота подползла к самым башмакам и преданно лизнула своим удушливым языком ножку кресла. Колонны-стволы предательски потонули в ней. Звёзды медленно срывались с потолка и с пронзительным шипением гасли в лужах. Хозяин вроде улыбался, но его улыбка не делала лицо добрым или злым, она была никакой и потому никому не предназначалась. И лишь загадочный предмет под покрывалом как прежде висел, призывно развевая своими уже не кажущимися красивыми зёлёными крыльями.
- Там зеркало, ведь так? - дрожащим голосом спросил Адам, он уже начал догадываться, что с ним намеревается сотворить ужасный человек и ощутил небывалый ранее ужас, словно двойник, наполненный демонами, уже поджидал его за причудливой материей и рвался наружу, заставляя её содрогаться.
- Не просто зеркало, - учтиво поправил его Витольд. - Это зеркало Бытия, или для вас, людей, зеркало Истины. Оно не причинит тебе вреда, пока я не прикажу или ты сам этого не захочешь.
Мужчина не стал разговаривать дальше, он спешно, пожалуй, слишком спешно поднялся с кресла и позвал на ладонь одну звёздочку. Посадив её на столешницу, хозяин ушёл, оставив с полумраке испуганного Адама наедине с таинственным зеркалом. Лишившись хозяина, покрывало перестало дрожать, а фонарики звезд дружно погасли. Только последняя, что сияла над столом, осталась с маленьким гостем. Её лучи высвечивали на полу большой тюфяк и одеяло. Мальчик ещё долго сидел, не сводя глаз с дрожащих лучиков и горько плача в тоске по родителям и дому. Когда усталость превозмогла грусть, а безвыходность сменила испуг, Адам осторожно поднялся и на цыпочках побрёл к своему месту, боясь спугнуть последнюю звезду.
- Я только раз взгляну, - пообещал себе он, резко разворачиваясь к зеркалу и приподнимая покрывало.
В стекле не было ничего. Точнее в нём отражался прекрасный зал, тёмный, но от того ещё более торжественный. Посреди зала росли тонкостволые изящные деревца, на чьих ветвях дремали птицы. Там же стоял стол и кресла, поодаль приютился тюфяк. А, между тем, за рамой ничего не было. Не было Адама.
- Но... - удивился мальчик.
- Ты пока не заслужил отражения в Бытии, - отовсюду раздался голос хозяина Дома.
День второй
Открывая глаза миру, мы посылаем ему благодарность первым мановением ресниц и получаем толику его безграничной благодати со скольжением радостных лучей по коже. Мы каждое пробуждение даём жизни маленькую клятву сделать что-либо удивительно выдающееся и послушно приносим к ночи себя в жертву сну. Но жизнь блага и наши жертвы, как правило, не принимает.
Сегодня же Адаму на мгновенье почудилось, что благая жизнь отвернулась от него, забросив прямиком под землю, где он и будет томиться до скончания времён. Мальчик проснулся в прохладном пустынном зале, окутанном темнотой и сыростью недавнего дождя, от щекочущего прикосновения лапок-лучиков его персональной звезды. Малютка заскучала в одиночестве и попыталась разбудить человека. Сон сходил медленно, нежно удерживал в своих объятьях, манил спокойствием и безмятежностью, да только тьма Дома не давала забыться в ленивой истоме. Адам поднялся и, отряхнув рубашку, аккуратно заправил после себя постель, тут же поглощённую темнотой.
- Успел отдохнуть, Адам? - учтиво поинтересовался хозяин Дома.
- Как Вы здесь оказались? - вскрикнул мальчик, испуганный неожиданным появлением Витольда за столом, но быстро взял себя в руки и очень вежливо ответил: - Да, господин, спасибо.
- Как я здесь оказался? - мужчина с достоинством сдерживал смех. - Хороший вопрос. Я бы даже сказал извечный. Это Мой Дом, а посему я присутствую здесь везде. Ты просто не удосуживал себя поисками.
Ребёнок невольно поёжился: взгляд седовласого казался ему излишне цепким и дотошным. Он словно выворачивал собеседника наизнанку и с неким обидным снисхождением изучал содержимое. Адам в присутствии хозяина ощущал себя грязным и недостойным, словно именно он был некромансером на суде главы церкви. Это чувство вызывало в малыше неподдельное желание броситься наутёк.
- Когда я смогу начать обучение? - дрожащим от волнения голосом спросил Адам.
- Ты его уже начал: ты видел зеркало Истины. Этого не достаточно ли для урока, человек?
- Но я же там ничего не увидел, - оробел ученик. - Вы, господин, сказали, что я ещё не достоин отражения, а что можно ещё рассматривать в зеркале, как не себя самого?
- В зеркале Бытия, кроме тебя, весь мир в его истине. Ужель он не столь прекрасен, чтобы отвлечь человека от самолюбования? Однако есть в твоих словах доля смысла: вы никогда не сможете смотреться в Бытие не ради того, чтоб насладиться созерцанием собственного в нём места. Для вас важен свой собственный клочок великой материи, с которого вы будите созерцать остальное, по сути лишь заглядывая себе за спину настолько, насколько вам позволяет ширина плеч, - ухмыльнувшись собственным мыслям, Витольд устало откинулся на спинку своего давешнего кресла. - Поистине одна нитка, не способна оценить всего изящества узора, зацикливаясь на собственных узелках и истончениях. Оставим это. Ты что-нибудь ещё увидел там, помимо отсутствия себя?
- Я не знал, на что смотреть, никто не сказал, что я там должен увидеть...
- У тебя же есть свои глаза. Они, безусловно, слабы. Только это твои глаза, а значит, тебе не нужен ещё кто-либо, чтоб видеть Истину. Или ты полагал, что для этого необходим некий наставник, который поставит тебя как нужно; расскажет, в какой угол лучше смотреть; пояснит всё увиденное и ещё зеркало сзади подержит, чтобы отражение не сбилось? Вы люди так привыкли ко всему готовому! Беспомощнее песчинки без своих грозных поводырей, привыкших объяснять слепым от рождения, чем синий цвет отличен от красного. Запомни, Адам, Истина, на то и Истина, чтоб не поддаваться приблизительному пересказу. Многие люди её ищут, мало, кто находит, и почти никто не понимает, что именно он нашёл. Зато, если ты встал перед ней, то уж наверняка сможешь рассмотреть её самостоятельно.... Не устаю поражаться людям: даже самые чистые, кроткие и добрые из них способны на чудесные поступки. Тебя оставили наедине с зеркалом Истины, а ты спокойно лёг спать!
- Господин Витольд, я пришёл не за Истиной, - попытался оправдаться растерявшийся мальчик. - Я её не искал, поэтому и не стал вглядываться.
- Адам, неужели ты не понял? - хозяин Дома слегка прищурился и мягкая улыбка слегка растянула его губы. - Истину не нужно искать, достаточно уметь смотреть. Ведь зеркало моё чудесно лишь тем, что отражает абсолютно всё в отличие от человеческого ума и сердца. Пожалуй, ты ещё не готов отдать себе отчёт в столь очевидном.
Мужчина замолчал, прикрыв свои пугающие чистотой глаза. Его безжизненные руки лежали на подлокотниках умиротворённо и расслабленно, хоть спина и оставалась напряжённой и удивительно прямой. Поза весьма непривычная и странная. Адам просто не знал, что ему делать и что ожидать при таком поведении ужасного человека. Ребёнок смущённо мялся возле предназначавшегося ему кресла, не решаясь сесть. Ему казалось, что от него ждут именно этого, но не решался после слов хозяина даже лишнего шага сделать. Витольд резко распахнул глаза и по-новому посмотрел на мальчика:
- Ты не желаешь, просить меня открыть перед тобой зеркало и помочь тебе увидеть в нём Истину. Ты не способен довериться мне.
Адам вдруг побелел, сравнявшись с волосами хозяина в цвете. Пока длилось странное молчание, он как раз думал о том, что некромансер хочет его запугать и подучить какой-нибудь ужасной лжи, потому что постоянно говорит отвратительные вещи и хулит своими словами честных людей. Хозяину, конечно же, нужно обмануть его, Адама, заверить в правдивости увиденного и услышанного, чтобы тот забыл наставления родителей и мудрых священников. Всем же известно, что только они могут правильно ответить на любой вопрос и всё растолковать!
- Тебе придётся верить мне. Я не стану заставлять тебя и подожду, пока ты сам это поймёшь. Сейчас же не утруждай себя таким тяжёлым выбором, ты не сможешь его правильно сделать.
Медленно поднявшись, Витольд подошёл к зеркалу, и покровы при его приближении затрепетали с невиданной силой, словно ураган сдирал их безумными ветрами да грозовыми раскатами. Почудилось на миг Адаму, что он даже увидел блистающие молнии в глубинах необъятного зала. Лишь стоило хозяину Дома прижаться лбом к трепещущей раме, и покровы сникли и мутной вагой вязко сползли на пол, застыв у ног мужчины студенистой лужей горячей грязи.
- Подойди, Адам, - Витольд протянул мальчику руку.
На негнущихся ногах послушный ребёнок приблизился к грозному учителю и солевым столбом застыл перед предательски пустым зеркалом. Он был столь напуган и взволнован, что не успел даже глянуть, как же отражается сам хозяин в коварном стекле. Словно специально, Витольд стоял сбоку, и ни пяди его тела не могла отразиться или не отразиться на ровной блестящей глади. Да Адама сейчас и не столько это занимало. Все его мысли растерянно метались в голове, охваченные томительным предвкушением чего-то ужасного.
- Не бойся, дитя, я дам тебе, как говорил ранее, то, что необходимо для настоящих чудес. Душа твоя в смятении, но не стоит так сильно тревожить её. Просто смотри перед собой...
Меж тем испуганная звёздочка, искрясь, спряталась под кресло, погрузив зал в такой густой сумрак, что лёгкое сиянье зеркала казалось сотней свечей, а силуэт хозяина приводил в священный ужас чего-то запредельного. Темнота услужливо налетела со всех сторон и сжала ноги несчастного мальчика, скользя холодом своей непроницаемости.
- ... смотри внимательно, ибо я отделю твердь твою от влаги.
И озарил свет нетварный мрачную фигуру мужчины, пресытив её сиянием северной звезды, покрыв обжигающим холодом необъятного таинства, словно и не было в мире ничего боле: лишь он и свет его, его власть. Не было слов в его заклятии, не было пасов в его танце. Витольд просто смотрел на Адама, и вид его один был сильнее ужаснейшего из чародейств. Дитя человеческое невольно сжалось от бессильного страха в миг охватившего всё естество его. Волна ледяной дрожи, мучительно медленно поднимавшаяся от окоченевших щиколоток к курчавой макушке, сменилась дьявольским жаром, рвущимся сквозь тело, мечущимся под кожей, продирающим горло в немом крике отчаянья. Судороги душащим корневищем вцепились в измученное тело и страстным объятьем выжали последние крохи. Бесплотный дух удивлённо воззрился на скорчившуюся плоть у ног хозяина Дома. От гибкой руки Витольда, приветственно протянутой навстречу, бесплотное зыбкое марево сперва надрывно отшатнулось, но, распознав, преданно прильнуло к бесцветной коже. Длинные пальцы неспешно проскользили вдоль духа, с повелительной лаской успокаивая и заставляя трепетать от прикосновений. Витольд сделал резкий рывок, схватил марево за загривок и силой швырнул об стекло. Испуганно ударившись о зеркальную гладь, дух отскочил и с разгону врезался в укутанное болью тело.
Адам вздохнул неуверенно, осторожно, вспоминая постепенно как необходимо дышать. Было легко и просторно на сердце, но щемящее чувство досады и непривычной нерешительности не покидало его, вводило в смущение. Мальчик тяжело поднялся на четвереньки - тьма вперемешку с водой и грязью стекала с него, не оставляя следа на одежде и коже. Встать на ноги было значительно тяжелее. Мешало затаившееся аспидом воспоминание об удушающем взгляде хозяина Дома и смутное чувство, что за ним внимательно следит что-то неизведанное, а посему пугающее. Не сразу удалось ему подняться, распрямить спину и осторожно приоткрыть глаза.
- Что произошло? - тяжело и плаксиво спросил Адам, рассматривая свои трясущиеся от пережитого страха пальцы.
- Ты умер, - холодно и жёстко ответил некромансер; слова его казались сухими и царапающими, поэтому и произносил их мужчина с таким чувством, словно они ранили его. - Я сделал это раньше, чем хотел. Но, раз ты сам решил учиться у меня, полагаю, не стоило ждать годы, прежде чем в твоей жизни исполниться задуманное. Нельзя же владеть силой, не владея вместилищем её. А осознать и почувствовать в себе это вместилище можно, лишь пошатнув его. Чтобы ощутить душу, вам нужно заставить её трепетать и биться, ещё лучше мучиться. Так вы можете находить в ней потаённые уголки и складки. Ты даже представить не можешь, какие истерзанные души у стариков. Они ужасны. Но не беспокойся, твоя душа осталась почти прежней. Я всего лишь выделил в ней То, что ты должен был сам увидеть со временем. Люди вообще редко замечают в себе Это, они просто не могут и не хотят обнаружить в себе всю бездну и посмотреть себе в глаза. Хочешь, я могу рассказать, как Это обнаруживается обычно?
Мальчик никак не мог прийти в себя. Боль не мучила его, даже не напоминала отдалённым нытьём мышц или изнеможением. Только всё вокруг было не так: темнота впереди, словно прокисшее молоко, сбивалась хлопьями; звёздочка расплылась большеглазым мотыльком; шепотки со всех сторон звенели комариным гулом. Голос хозяина больно ранил своим безразличием. Адаму хотелось кричать и выть, звать на помощь и бессильно плакать от ужаса. Он просто вдруг ощутил, что что-то в нём изменилось, пошло не так и само уже изменение было ему противно. Гнев, ярость и отчаянье, вот что владело сейчас его маленькой душой, а не смысл слов хозяина Дома.
- Тебе всё равно, - Витольд слегка улыбнулся. - Замечательный и очень удобный ребёнок в человеческом смысле. Думать одно, чувствовать другое, говорить третье, и всегда делать, как скажут.... Тогда я скажу тебе слушать, Адам. Ваша душа изначально не имеет границ, она полна и по-своему совершенна. В ней есть всё, только начни искать, только обратись. И есть в ней одна очень важная часть. Эта часть подобна цветку, что растёт и распускается постепенно, она может давать плоды, может привлекать, может радовать взор, а может и зачахнуть без внимания и должного ухода. Так же как цветок она хрупка и также сильна. Люди просто всегда были плохими садовниками парка своей души и замечали этот цветок изредка, ненароком натыкаясь и лишь потом задумываясь, что же с ним делать. Но самое чарующее и загадочное в этом цветке - его аромат. Сначала, пока ты юн и не слишком отдалился от своего сада, ты его не различаешь, он кажется тебе частью тебя или окружающих. Он не слышен тебе, и точно так же никак не влияет на тебя. Ты живёшь в нём и без него одновременно. Но что-то происходит (одним дано ощутить это медленно, другим резко), только человека получает порыв ветра, холодный, злой, приводящий в чувства. И вот мир раскрывается заново во всём своём многообразии. Тогда ты начинаешь распознавать ароматы и вычленять их. О, это поистине ужасно для людей. Они раздражают, выбивают из колеи, отвлекают и мешают. Тогда люди поступают двояко: либо отрекаются от аромата этого цветка, подставляя лицо ветрам и притупляя свои чувства, либо стараются найти его. Идя за запахом, ты рано или поздно натыкаешься на его источник. Ощущение сродни разочарованию.... Однако именно это разочарование делает чувства острее, а душу мягче. Вот и получается такой вселенский парадокс, что волшебный аромат слышат лишь те, кто достаточно чувствителен и не требует дополнительной мягкости, а стяжательствующие её остаются непробиваемы. Как думаешь, это просчёт или расчёт? - мужчина вальяжно опёрся о раму зеркала, выстукивая кончиками пальцев какой-то странный мотив. - Что же касается тебя, Адам, то я просто постарался исключить вариант с потерей чувствительности заранее. Для жаждущего творить чудеса такое пренебрежение собственной душой непростительно! Вот я и постарался сделать так, чтоб Это всегда было перед твоими глазами. Можешь взглянуть.
Широкий жест хозяина Дома не внушил Адаму должного доверия. Мальчик не хотел больше подходить к ужасному предмету: не то, что он верил, будто действительно умер и воскрес (не позволительно такое человеку!), да только не мог отделаться от щемящего ощущения, что именно зеркало вытягивало его душу недавно. А если оно так тянуло, то уж точно сейчас с другой его стороны сидит кто-то, чтоб довершить начатое при первом же приближении Адама. Невольно вспоминались вчерашние рассуждения некромансера о людях и демонах. Ребёнок поджал губы, призывая к себе всю смелость, он решительно развернулся к зеркалу.
- Это же я! - вскричал Адам, увидев в раме собственное растрёпанное и нахохленное отражение.
- А ты что ожидал увидеть? - насмешливо приподнял бровь мужчина. - Монстра? Так ведь для такого отражения в зеркале Истины ты ещё слишком юн и чист. Конечно, это ты. Ведь в Бытии никто не станет подменять тебя ни родители, ни священнослужители, ни судьи. Ты здесь сам по себе и только ты несёшь ответственность за то, как будешь отражён.
- Господин Витольд, Вы мучили меня для того, чтобы я просто отразился в этом зеркале!?! - обида и злость мешались со слезами и душили перепуганного мальчика. - Ради моего отражения?
- Думаешь, это просто отражение, дитя? Просто картинка, появляющаяся на поверхности после того как на неё попадает свет? Ужель люди считают, что в темноте они перестают отражаться, лишь оттого, что не могут разглядеть зеркала!? Это в высшей степени забавно! Действительно, это же так просто объяснить: лучи света отражаются, дают блики, которые мы потом видим и принимаем за целостную картинку. А никто из людей, наблюдавших за водой, не заметил, что честь света растворяется в ней? Коль свет способен проникнуть в толщи вод, то что ему может помешать раствориться, скажем, в зеркале или начищенной до блеска миске и дверной ручке. И растворяется не просто свет, растворяется Твой свет, твой и ни чей другой. Отражаясь, ты живёшь в зеркале, сливаешься с ним и заполняешь его пустоты. Человек живёт не только в своём теле, он живёт в каждом предмете своём, в каждой, вещи, что способна уловить его сияние. Таким образом, у вас одновременно не одна, а тысяча жизней, бесконечность одушевлённого.
- Прошу прощения, господин, - Адам воспользовался паузой в рассказе учителя, - вы ведь сами говорили, что это всё суеверия. Святые отцы говорят нам не верить в языческие предрассудки. То, что я вижу перед собой - просто моё отражение.
- Почему ты так решил?
- Но... - ребёнок растерялся и отодвинулся от зеркала. - Оно... двигается, когда двигаюсь я. Оно всё повторяет за мной.... Оно же моя копия!
- Здорово, - непонятно чему умилился хозяин Дома. - Вы, люди, умудряетесь сомневаться во всём, начиная с Бога и заканчивая существованием мира, а верите на слово, когда речь заходит о такой ерунде! Никогда не задумывался, что ты можешь выглядеть совсем не так, как в зеркале? Ты же не видел себя со стороны и, на самом деле, просто веришь окружающим, что подтверждают твоё сходство с отражением. Что если это вовсе не ты?
Адам вплотную подошёл к стеклу, на миг забыв о страхах и опасностях коварного предмета. Мальчику ужасно хотелось попробовать его на прочность или просто дотронуться до поверхности, чтоб удостовериться в реальности преграды и лживости слов некромансера. Витольд не останавливал его, впрочем, и не давая разрешения касаться зеркала.
- Это я, - неуверенно подытожил свои мытарства возле стекла Адам. - Я помню, что у меня тёмные волосы, помню, какую рубашку надевал утром. Это могу быть только я. Отражение ведь всё повторяет за мной, глядите, - мальчик показал зеркалу смешную рожу и получил такую же в ответ. - Поэтому это я.
Витольд смешливо призадумался, приложив ко лбу пальцы и старательно изобразив мыслительные потуги. Только его белёсые глаза оставались весёлыми, даже с таким выражением лица. Мальчик сперва обрадовался, что поставил учителя в тупик, после же заметил, что над ним издеваются, и приуныл. Мотылёк выбрался из своего укрытия и осторожно вскарабкался на столешницу, мелко перебирая лапками-лучами.
- А если я сделаю так? - хозяин лукаво подмигнул и щёлкнул ногтем по поверхности зеркала.
Как по воде, расплылись зыбкие круги по стеклу, заставляя трепетать и корчиться хрупкие отражения. Птица на одном из зеркальных деревьев испуганно задрала голову и поспешила перелететь подальше от таинственного чародейства. Мальчику тоже захотелось укрыться за одной из колонн, только на это уже не оставалось времени: рябь достигла его зеркального двойника и заволокла его паутинкой изменений. Было страшно и противно наблюдать за этим, казалось, что дрожит и искажается сам Адам.
- Ничего не изменилось, - мальчик был настолько удивлён, что забыл даже обратиться к хозяину Дома.
Вдруг ребёнок в отражении поднял руку и приветственно помахал оригиналу со смущённой улыбкой.
- Что это?
- Недавно кто-то утверждал, что это ты, - ехидно заметил некромансер. - Не знаешь, кто бы это мог быть?
- Но как? - не унимался перепуганный Адам. - Кто это такой? Что произошло? Как такое возможно?
Двойник сначала неуверенно пытался скопировать движения ребёнка, мечущегося перед зеркалом, но, отчаявшись, приблизился к раме и наблюдал за мальчиком такими отчаянно грустными глазами, что Витольд не выдержал и хлопнул в ладоши. Тьма разорвалась над головой Адама глубокой воронкой и разродилась ведром студеной колодезной воды. В мгновение ока промокший до нитки ребёнок затих.
- Значит так, чтобы у нас снова не случилось непонимания в отношении свободного времени, - говорил мужчина холодно и раздражённо, недавнее поведение ученика порядком раздосадовало его, - я дам тебе задание. Когда выполнишь его, сможешь найти меня, и мы продолжим занятия.
- Да, господин, - смиренно пропищал Адам, не смея лишний раз даже шелохнуться: вода привела его в чувство, и теперь мальчик сгорал от стыда за свою несдержанность.
- Ты должен будешь договориться с Ним, чтоб, как и прежде, действовать единым целым. Пока это не будет достигнуто, ты не сможешь показаться на люди. Хотя среди людей, конечно, это может и не столь распространено, однако в моём Доме человек и его отражение в Истине должны быть едины для взгляда.
- Как мне сделать это, господин? Ведь это отражение не повторяет за мной, как остальные...
- Люди умудрились изобрести только три способа (хотя я изначально предполагал только один) для общения с Ним. Ты можешь подчинить Его себе и заставить двигаться, как ты этого пожелаешь. Можешь попытаться договориться с Ним и согласовывать действия, а можешь подчиниться сам и повторять за Ним, что тоже не лишено здравого смысла. Я бы тебе настоятельно советовал второй путь, только ты, скорее всего, этому совету не последуешь.
Витольд отступил назад и растворился в вязкой темноте бесконечной залы. Убедившись, что хозяина нет, мальчик украдкой утёр мокрым рукавом нос и обиженно начал отжимать промокшую одежду. Ему даже не хотелось плакать, хоть обида за такой неприличествующий и резкий поступок и была сильна. Сегодняшнее поведение учителя лишний раз подтвердило мнение благонравных горожан и самого Адама о крайней непорядочности обитателя странного Дома.
Подбоченясь и расправив плечи, ребёнок собрался с мыслями готовый приступать к сложному заданию. Ему очень хотелось справиться с этим как можно быстрее и доказать некромансеру свои способности.
- Эй ты...
Мальчик за рамой показал язык и отвернулся.
День третий
Прохладный ветер озорной зверушкой рыскал меж колонн, норовя обдать свежим дыханьем своим, подёргать за рукав рубахи иль взъерошить волосы. Задорный малыш вовсю рвался набедокурить, но сдерживаемый порядками Дома, позволял себе лишь беззлобные шалости. Сейчас он норовил выбить из-под корявой лейки струю чистейшей воды и забрызгать ею хозяина. Мужчина закрывал глаза на подобные проказы и продолжал напевать про себя ненавязчивый мотив. Не было парящих в воздухе инструментов и мелодия не лилась со всех сторон, как то описывали слухи. Не к чему были внешние источники, когда музыка лилась изнутри. Со стороны казалось, что этим неслышным мотивом пропитаны стены, колонны и сама вода, что лилась сейчас на дивные растения, тянущие свои стебли прямо из пола.
Адам осторожно вышел из своего укрытия и, несмело откашлявшись, с поклоном поприветствовал хозяина Дома.
- Здравствуй, Адам, - улыбнулся в ответ Витольд и снова вернулся к своему занятию, так не подходившему к образу сурового некромансера. - Я полагал, что ты зайдёшь ко мне, когда помиришься с Ним. Пока, насколько мне известно, дела у тебя не слишком продвинулись.
- Я искал Вас, господин, именно по этому поводу.
- И как же ты меня нашёл, если Он не помогал тебе?
- Ну, - ребёнок замялся и густой румянец спешно разлился по его щекам, переползая на уши, - я искал... ходил, много икал. Я вообще-то не так уж сильно и старался, но мне очень нужно было Вас найти. Вы говорили, что в этом Доме Вы везде, а, когда понадобилось найти конкретнее, нигде и ничего. Я целую вечность здесь бродил и, лишь когда подумал всё бросить и вернуться к Вашему заданию, заметил свет. Вот так как-то получилось...
- Адам, ты просто замечательнейшая непосредственность, - хмыкнул мужчина, - или посредственность, это уж как посмотреть. Почему ты блуждал в темноте, в то время как мог просто позвать меня или испросить совета у моих помощников? Никто из них не отказал бы тебе в помощи, я ручаюсь. А, ежели ты не сумел разглядеть их, то всегда мог положиться на ту звезду, что я дал тебе. Звёзды неизменно стремятся указать путь к своему создателю, нужно поверить в них и просто следовать. Не многие до тебя так поступали, но никто не пожалел об этом. Или ты думал, что предлагаемые ими пути заведомо ложны, и предпочитал искать свой собственный?
Мальчик смущённо кивнул спине учителя, тот продолжал полив растений и не удосуживал себя полагающимися для беседы церемониями.
- Да, этот страх неискореним и по-своему полезен для людей, - продолжал свои рассуждения хозяин Дома. - Он часто предостерегает от многих ошибок. Но в данной ситуации, поверь, он излишен. Здесь нет неправильного пути, есть пути, не ведущие к цели. Раз ты ступил на один из них и смог осознать свою оплошность, ты всегда можешь вернуться назад. Ведь, блуждая наобум, ты лишаешь себя даже этого: права вернуться. Тем более, что так или иначе, буду в курсе происходящего и справедливо оценю твоё стремление, осудив того, кто сбил с пути, а не того, кто по незнанию сбился. И всё же лучше использовать звезду, ведь твоя звезда тебя никогда не обманет.
Мотылёк-звёздочка, порхавший над головой мальчика, встрепенулся и, подлетел к Витольду. Мужчина ласково погладил воздух над ним кончиками пальцев и подкинул малыша обратно к его человеческому компаньону. Адаму было немного обидно такое предательство светящегося дружка, ведь мальчик успел за это время к нему привязаться и даже считал своим единомышленником, а тут такое угодничество.
Хозяин дома отставил в сторону ржавую бесформенную конструкцию, вытёр руки о край рубашки, и принялся за подрезку. У его не было ножа или тяжёлых серповидных ножниц, как у слуг из богатых домов, где у входа стояли причудливо изогнутые кусты. Витольду достаточно было щёлкнуть указательным и средним пальцами, чтоб мягкая и нежная макушка с самыми изящными беззащитными листочками отлетела и с потрескиванием приземлилась на пол горсткой пепла. Эти ошмётки недавней жизни тут же жадно всасывались полом, словно под корнями сидело какое-то мерзкое создание и попросту слизывало их длинным языком. Не было пощады ни молодому побегу, ни нежнейшему бутону, ни безвинной почке.
- Почему Вы делаете это? - поинтересовался ребёнок, не решаясь перейти к наболевшему вопросу (ему было очень неловко, и он пытался скрыть это за праздным любопытством).
- Потому что растениям необходима влага, - уклончиво ответил мужчина, его ироничная улыбка давала понять Адаму, что хозяину известны обстоятельства появления здесь ребёнка, но мужчина готов поддержать разговор. - Знаешь ли, в этом мире нет ничего настолько самодостаточного, чтоб оно могло обходиться полностью без другого элемента жизни. Пусть самого непримечательного, самого незатейливого. Притом чем сложнее и совершеннее жаждущий, тем важнее для него качество мелких составляющих. Даже Бог нуждается в молитвах. Это вроде ваша пословица?
- Я знаю, что цветам нужна вода, господин, это ни для кого не секрет. Мне было интересно, почему этим занимаетесь именно Вы. Хороший садовник управился бы с этим делом быстрее и лучше. Ваши слуги не работают по пустякам, так же и это не пустяк.
- Ты прав, Адам. Уход за живым существом не пустяк. Всё, что имеет каплю жизни в себе, основательно вплетено в полотно Бытия и гарантирует его красоту и целостность. И ты также прав, что другой, владеющий садовничьим искусством, наверняка, потратил бы на эти несложные действия значительно меньше времени и придал бы растениям более приятную форму. Так ведь это уже был бы не я. Вот посмотри на эту лейку. Как ты её находишь?
Адам призадумался. Он долго пытался подобрать слова, чтоб как можно более вежливо отметить, что кособокое приспособление меньше всего ему напоминало лейку, а каких либо приятных чувств не вызывало вовсе. Только мальчик был очень воспитанным и не хотел расстраивать хозяина Дома такими замечаниями.
- Я сам её сделал, - с нескрываемым удовольствием пояснил Витольд, ученик с полёгкой выдохнул, что вовремя промолчал. - Конечно, я мог бы приобрести что-либо из ваших запасов, нанять мастера или сотворить менее привычным способом. Только зачем мне это? Пусть она плоха и некрасива, однако она помнит мои руки, и я знаю, кто ответственен за её недостатки. Никто не становится виртуозом на пустом месте, как бы талантлив ни был, нельзя с первого раза получить верх мастерства. Умения оттачиваются лишь в кропотливой работе при полной самоотдаче и постоянном совершенствовании. Поэтому и результаты наши, на разных ступенях обучения так различны. А коль кто-либо претендует на незаслуженное совершенство, то либо врёт, либо своими же руками губит ту несказанную красоту, что могла бы развиться при должном усердии из его способностей. Этот цветок, ведь правду, кажется прекрасным. И прекрасен он в первую очередь тем, что возрос из простейшего, постепенно расцветая и наполняясь жизнью. Если бы он появился просто так, то был бы мёртвым ворохом лент.
Некромансер отогнул большой лист и осторожно поманил к себе мальчика. Адам со смесью благоговения и трепета заглянул в темноту, где средь тугих плетей приютился нежнейший цветок. Душу малыша охватила радость. "Как он прекрасен!" - подумал ребёнок, но тут Витольд щёлкнул пальцами. Воплощение изящества пало к корням.
- За что? - взмолился Адам.
- Он здесь мешал, - со всей непосредственностью парировал мужчина. - А если, что-либо находится не на своём месте, оно должно быть убрано. Здесь не имеет значения, насколько оно хорошо или ценно. Понятия прекрасного и милого здесь не применимы, как не применимо напускное милосердие. Одна деталь не на своём месте, как бы славна она ни была, может погубить всю слаженность тончайшего равновесия.... Пожалуй, тебе стоит объяснить это по-другому. Среди этих растений есть те, что лелеются мною с самого ростка. Их форма и рост предзаданы, они совершенны и полностью соответствуют своей миссии, они требуют тщательнейшего ухода и не потерпят отклонения от созданной хрустальной гармонии их. Другие же растут, как им заблагорассудится, не сдерживаемые ничем и ничему не обязанные. Они не требуют чёткого режима и бережного ухода взамен на свою свободу ветвиться и плодоносить. Но не стоит и пытаться придать им правильную форму и изящный силуэт, они уже никогда не станут следовать твоей идее, и поэтому не достигнут правильности, зато у них всегда есть место для таких вот диких цветов. И впредь запомни, Адам: если хочешь, чтоб что-либо под твоим началом, достигло поставленной тобой цели или соответствовало твоему канону, ты должен все свои силы отдавать на то, чтоб строго и безукоснительно следить за каждой точкой его развития, поддерживать высокие требования, помогать и направлять. Одна ошибка, один пропущенный день из-за более срочных дел, жалости к симпатичному отклонению или просто лени невозобновимо прервут процесс, и идеала ты уже не добьёшься. Единожды вышедший из-под контроля объект уже не вернёшь на тропу совершенства, он может лишь копировать её, но не следовать ей до конца. Воля и идеал - понятия несовместимые. Вольное растение не будет прекрасным, оно может быть неплохим, тебе оно может даже нравиться и казаться забавным, вот только тебе оно больше до конца принадлежать не будет. Поэтому, если даёшь чему-то волю, не жди от него правильности и благодарности: оно уже дико и разрушительно. Единственное удовольствие, приносимое таким цветком, попытка угадывать, что же из него, в конце концов, получится. Это вроде наблюдения за сорняком, выросшим до пояса: и вырвать нужно, и как-то привык к нему. Но взращиванием мы с тобой займёмся позже. Ты ведь не за этим меня искал, Адам?
Витольд взял ученика за руку и пошёл вглубь оранжереи. Вновь мальчик ощутил непонятный страх и трепет, словно они сами собой наползали в душу с легчайшим прикосновением холодных пальцев хозяина Дома. Всё снова казалось ему страшным и чарующе необыкновенным, вновь тени рассыпались в загадочной пляске меж очертаний загадочных растений. Неприкаянные создания, невидимые глазу, любопытно выплывали в полумрак, чтобы явить свой расплывчатый силуэт восторженному ребёнку. Изощрённые в своём многообразии кустарники и деревца в опасной близости прижимались к тропе, притягивая с собой клочья темноты и благоговейно растворяясь в ней. Мрака стало словно больше, только он боле не пугал своей бесконечной пустотой. Теперь над Адамом висела его звёздочка и смягчала, прогоняла потаённые страхи. Ребёнок мог полной грудью вдыхать неземные ароматы и наслаждаться собственными ощущениями. Лёгкая поступь хозяина Дома, не была слишком спешной, но и не давала задержаться на одном месте. Мужчина словно летел над разнотравьем.
Тяжёлые ветки голубых елей не пожелали почтительно расступиться перед Витольдом, как делали затейливые деревца и округлые шапки кустарников. Некромансеру пришлось отпустить руку малыша, чтоб приподнять колючий полог. За ним приютилась небольшая полянка, дикая и неухоженная. Адам несмело прошёл туда, по колено завязнув в тугом переплетенье трав и молодых лоз. Одна такая уже добралась до простенькой скамейки и своенравно оцепила её в страстных объятьях, почти укрыв от человеческих глаз.
- Н-да, - протянул Витольд, брезгливо сбрасывая с растрескавшегося сидения особо нахальную плеть, - не все мои творения совершенны...
- Что это за место, господин? - спросил Адам, пытаясь пробраться к скамейке.
- Место отдыха. Обычно я очень дотошно слежу за своим садом, это отнимает много сил. Здесь же я позволит себе не работать и пустить всё на самотёк, вот и получилось место отдыха, точнее, место после отдыха.
Мальчику наконец-то удалось пробиться из зарослей на дорожку, протоптанную хозяином Дома, что значительно ускорило продвижение. Садясь возле мужчины, Адам боялся лишь того, что скамейка не выдержит двойного веса и всё-таки развалится, так она натужно и жалобно скрипела. Витольд ободряюще улыбнулся ему и даже оторвал застарелый буроватый лист с доски:
- Ну, спрашивай, дитя.
- Мне очень неловко, господин, что пришлось к Вам обращаться, - краснея, пробормотал мальчик, стараясь не смотреть на соседа. - Я очень старался выполнить Ваше задание, изо всех сил пытался. Но у меня ничего не получается. Дайте мне другое задание, пожалуйста, это мне не под силу. Не могу я с этим договориться, никак не могу. Я по-хорошему просил, и умолял, и на колени становился, и извинялся, а тот укоризненно только смотрит и не сочувствует совсем. Когда я ему объясняю по-человечески, что нужно делать, оно не слушается, даже близко не воспринимает мои слова. А я всё правильно говорил, как нужно, как нас учили говорить, чтоб всё понятно было, чтоб всё объяснено, что за чем делать и почему. Даже мой брат перед отцом так не оправдывался после драки, как я старался перед этим! Я ему объясняю, зачем нужно сделать то, а зачем это, а оно не обращает внимания. Как ещё с ним управляться тогда!?! Оно же меня совсем не боится! Я на него кричу, а этому хоть бы что. Я же и говорил грозно, и пугал разным...
- Ага, - насмешливо кивнул некромансер, - и с кулаками на зеркало бросался...
Адам залился такой густой краской, что казалось, мазани по носу - на пальцах останутся разводы. Даже уши светились мигающими огоньками.
- А оно мне не поверило, когда я сказал, что в лоб ему дам, - неловко попытался оправдаться мальчик и тут же стушевался ещё больше.
- И ты посчитал это основанием, чтоб портить чужую вещь?
- Простите, простите, пожалуйста, господин Витольд! Я же не думал, что оно такое нахальное окажется! Да и зеркало совсем не разбилось, даже трещины не дало... вот...
Едва не подавившись собственным всхлипом, ребёнок затих, яростно сражаясь с подкатывающимся к горлу слезам. Он надеялся, что, если трещин на стекле не осталось, никто и не узнает, что произошло, а сейчас ему было очень стыдно и неудобно.
- Давай вернёмся к нашему разговору, - начал мужчина, позволив ученику вдоволь намучиться со все бурей чувств. - Ты не смог найти общий язык с Ним.
- Угу, - пристыжено шмыгнул носом мальчонка.
- Так ведь Он это ты. Часть тебя независимая, но неотделимая. Ты не можешь договориться с самим собой, как ты сможешь договариваться с чужими внутри тебя? Он не просто ты, Он больше тебя свободнее и зависит от себя самого. Поэтому на Него нельзя повлиять человеческими способами. В порядке исключения, я помогу тебе разобраться в некоторых вопросах, но остальное, ты обязан будешь сделать сам. Согласен, Адам?
- Да, спасибо. Только было бы лучше, если бы Вы сами укротили его. Вам подвластно и не такое.
- Постой, - прервал его Витольд. - Ты, человек, вновь неправильно расценил мои слова. Начнём с малого. Как зовут Его?
- То есть?
- Какое имя ты ему дал? Гависэн, Констинс? Это будет очень важно в дальнейшем.
- Никакого имени я не давал этому! - заупрямился Адам, ощущая, что с появлением имени своевольное отражение, совсем потеряет свой статус бездушной непонятной штуки и попытается сравняться с ним. - Вы же не просили меня этому имена придумывать.
Молчание получилось слишком гнетущим, может из-за непривычной для сада тишины, может из-за любопытной звёздочки, заползшей в траву и едва мерцавшей оттуда, может из-за холодного выражения лица хозяина Дома, словно сковывающего правильные черты восковой маской смерти и отрезающей его носителя от окружающего мира. Адам почувствовал себя поварёнком, сидящим рядом с закипающей кастрюлей. Однако, каковыми ни были бы эмоции Витольда, они остались загадкой для мальчика.
- Ты ведь как-то к Нему обращался, когда пытался просить, приказывать и убеждать, - спокойно и сдержанно продолжил мужчина, лишь в его взгляде прибавилось льда. - Я не просил проводить над Ним имя наречение, но ты же определил Его для себя, в твоей голове есть уже образ и название для Него.
- Ну-у-у, - ребёнок пытался юлить, но скоро решил, что это бесполезно. - Злыдня.... Так мама соседского кота называет, жутко противного и гадкого. Он постоянно норовит в котле пошерудить, безобразия разные устраивает...
- Не хорошее же ты имя дал, Адам. Не плохое, но тяжёлое. Ведь, как назовёшь ты его, так у вас отношения и сложатся. И я надеюсь, что, коль из вас двоих злыдней окажется он, ты сможешь удержать его в узде, - хозяин поманил к себе звёздочку и заставил её вновь усесться над плечом малыша. - Понимаешь, твоя душа может видеть больше тебя, она очень многое способна знать заранее и ещё больше предугадывать и ежели она решила, что он для тебя будет злыдней, то так тому и быть. Он не станет с тобой угодничать, не пойдёт на примирение и будет самым строгим и нещадным твоим судьёй. Тебе будет очень не просто договориться с ним, чтоб бок о бок противостоять твоим демонам. Однако есть ещё надежда, что это прозвище закрепиться за ним не навечно. И в чём же у вас со Злыдней не совпали мнения?
- Не знаю, - честно признался Адам. - Он не хотел мне подчиняться и всё тут. Вы же сказали, чтоб мы совпадали, а он не хотел двигаться также как я. Представляете?
- Одним словом, ты пытался заставить его повторять за тобой простейшие движения, вместо того, чтобы узнать его собственное желание. Принуждал следовать твоей воле, не поинтересовавшись его, - Витольд не говорил жестче и даже не хмурился, но ученику почему-то совсем не понравилось, как он постукивает безымянным пальцем по скамейке. - Ты хоть дал ему голос, чудо?
- А зачем? Если он, молча, меня слушаться не желает, то, если ещё и голос обретёт, мне от него совсем житья не станет. Он же по всем вопросам будет давать советы, встревать. А вдруг ещё и в ответ ругаться вздумает? Я же тогда совсем с ним справиться не смогу! Он меня перед всеми опозорит.
- Вне Дома моего глас его будет слышен лишь тебе. Никому боле не будет известно мнение его и зов его. Оно для тебя предназначено и тебе служить должно. Чем же ты меня слушал, Адам? Я ведь говорил об этом уже, да, видимо, люди слышат иначе. Думаешь, коль заглушишь своего Злыдня, он исчезнет? Он будет продолжать говорить с тобой, только другими способами, болезненнее, тише, ловчее, только ты не сможешь его не прочувствовать. Не поймёшь, скорее всего, но почувствуешь. Если не давать ему выговариваться, он постепенно одичает, нарушится и действительно начнёт творить странности, мешая тебе. Да только это полбеды, Адам. Имей в виду, что даже немым для тебя он по-прежнему будет говорить со мной. Только он сохранит такую возможность и в тяжёлые минуты, лишь через него ты можешь испросить моей помощи и поддержки. Или ты считаешь её настолько ничтожной для тебя? Так самонадеян, что полагаешь, закончив обучение, отречься от учителя иль даже потягаться с ним в силе? ... Оставим этот вопрос. Не хочешь слышать его голоса, не надо. Это только твоя воля. Сейчас ты отправишься обратно и попытаешься (не ведаю, каким способом, хоть языком жестов!) познакомиться со Злыдней поближе, разузнать его мнение о прошлых событиях твоей жизни, общих знакомых. А после я попрошу своих помощников проследить, чтоб ты сам разобрался в нём. Ступай.
Витольд устало прикрыл глаза одной рукой, а другой сделал лёгкий непонятный жест, вмиг исчезнув в тёмной гнетущей пустоте, безжизненного зала. Мальчик недоумённо помотал головой. Перед ним находились всё тот же стол, пара стульев, тюфяк и ненавистное отражение с ехидной ухмылкой, от которого оказалось невозможным убежать даже в компании некромансера.
День четвёртый
Сияние от звезды вычерчивало на полу ровный золотистый овал, заполненный мягким, как патока, светом. Внутри его было тепло и уютно, и даже пугающие тени таинственного зала не могли протянуть в него странные отростки-руки. Натренировавшись, мотылёк уже мог переливаться на радость дружка всеми цветами радуги и даже совмещать их, вырисовывая забавнейшие узоры на простом чёрном полу. Адам, правду, порядком пресытился этой игрой и почти не обращал внимания на старания звёздочки. Он отрешённо смотрел в полоток, стараясь заглянуть как можно дальше и обнаружить ту самую недоступную макушку. Помощник не отрывал его от столь важного созерцания, искренне полагая, что мальчик сам вернётся к обучению. Да только вид нового наставника Адама отнюдь не воодушевлял. Коренастый, нескладный с буйной нечёсаной шевелюрой и странным подобием бороды, он не отличался ни привлекательностью черт лица, ни выразительностью глаз. Весь какой-то темный и неухоженный, он кутался в кособокую накидку, посеревшую от изношенности, поверх рябой овчинной жилетки и поджимал грязные босые ноги. Один вид которых говорил любому здравомыслящему человеку о совсем невысоком статусе их обладателя. В добавок ко всему мужчина сидел прямо на столе. Он не казался нищим с паперти только потому, что сохранил полный состав зубов, крупных и не слишком красивых. Остальное же мало чем отличало его от бродяги, и мальчику было очень обидно, что хозяин Дома приставил к нему самого завалящего слугу.
- Хорошо, Адам, - терпение мужчины оказалось не ангельским, как, впрочем, и голос, грудной, низкий и гулкий, как раскаты грома, - я повторю для тебя ещё раз. Слушай внимательно и постарайся запомнить то, что я тебе скажу, а после передать это на примере своего Злыдня, хотя мастер и желал, чтоб ты делал это полностью самостоятельно. Любое отражение в бытии под своим изображением несёт целый ряд определяющих пластов. Одни из них весьма устойчивы, другие подвержены постепенному варьированию, есть ещё не завершённые, что настраиваются в процессе жизни. Я кратко назову основные из них: общечеловеческий идеал и реальные нравы конкретного общества, семейный уклад и ценности, личные представления о совершенстве, твой собственный опыт; религиозные предпочтения, усвоенные тобой, и, пожалуй, тебе хватит для начала. В каждом совете Злыдня, в каждом его слове ты должен уметь определить количество этих составляющих и степень их влияния, чтоб на первых этапах адаптации к нему не давать своему разуму расслабляться. Осознавая, что движет им в определённых ситуациях и всю полезность его советов, ты сможешь научиться полностью доверять ему в будущем. Правду, на мой взгляд, людям лучше не копаться в своих основаниях, а слепо следовать им, хоть пользы больше будет. А то вы со своим Разумом умудряетесь виртуозно выцарапать деталь из любого механизма, а потом сидите над ней и не понимаете, что делать с этот сломавшейся штучкой. Само собой, не всегда ваше отражение ведёт вас правильно, всякие казусы случаются (вспомни составляющие пласты), только тут уж мастеру виднее, как с такими разбираться. Если же вы начинаете излишне включать Разум, то часто начинаете попросту забывать непосредственное назначение изучаемого предмета. Но, раз тебе дана воля, ты имеешь право знать об отражении больше и решать сами - мужчина странно хихикнул после этого слова, - как поступать. Так что давай, Адам, включай голову и расскажи мне, какие из требований твоего Злыдня чем продиктованы.
Мальчик недовольно повернул к слуге голову. Ему отчаянно не хотелось говорить на такие непонятные темы, тем более с этим странным человеком. Да и слушал он его вполуха, потому что все мысли малыша были забиты представлениями предстоящих чудес и благодеяний. Он уже представлял себя великим кудесником, странствующим по свету и творящим величайшие чудеса с честью и добродетелью. А горе-наставник прервал его ровно в том месте, где Адам мужественно усмиряет целое стадо диких медведей, нападающих на короля.
Заметив растерянный взгляд мальчика, слуга тяжело вздохнул и невоспитанно почесал своей огромной рукой лопатки, звук был такой, словно он сдирал с рыбы чешую или пересыпал камни. Адам невольно поморщился.
- Тебе должно быть легче, - сказал мужчина, - когда я немного поясню каждый из пластов. С чего бы начать? Пожалуй, с религиозного: люди почему-то чаще ассоциируют советника именно с ним. В каждой религии, всегда есть какой-то идеал поведения и целый ряд предписаний, как этого идеала достигнуть. В целом, это было бы эффективно, если бы вы действительно стремились к нему. Но, как правило, этот идеал описывается такими возвышенными словами и чистыми красками, что он перестаёт в большинстве случаев быть притягательным для простых сограждан, становится слишком неземным. Признаться, что этот идеал не ваш вам страшно, и вы привыкаете следовать ему через силу. Таким образом, у отражения получается внешневнутренний пласт, который не играет в обыденной жизни большого значения, но время от времени даёт о себе знать и весьма активно. Немаловажным пластом является привнесённый уровень притязаний, я бы сказал, макро-требования. Они происходят непосредственно от людей и ими задаются, навязываются тебе. Они чем-то схожи с религиозными, только, в отличие от первых, более приземлены и социально ориентированы. Каждое конкретное общество создаёт свой идеал человека и активно его навязывает. Если хочешь нормально жить в нем, ты должен следовать ему или, по крайней мере, делать вид, что к этому стремишься. Внешний напор настолько велик, что человек подчас не успевает осознать, когда общественный идеал проникает в него и начинает казаться его собственным. Говоря об общественной составляющей необходимо указать на наличие, здесь дифференциации. Потому что люди дают тебе два образца, один почти осмысленный и специально подготовленный, другой интуитивный, получаемый тобой самостоятельно на основании понимания реальных процессов в обществе, бытующих нравов и отношений. Важно их различать и использовать строго по ситуации. Если общественные привнесения я назвал макро требованиями, то семейные будут мезо. Они близки к общественным, но несут большую специфику и имеют значительно более мощное влияние на тебя. То, как ведут тебя твои родители, о чём они говорят, как относятся к тому или другому, насколько любят друг друга, в конце концов, всё это формирует тебя и задаёт жизненные ориентиры. Здесь опять-таки не забывай про два способа подачи идеала: то, чему они сами тебя научают, и то, чему ты научаешься сам. Чем ты младше, тем именно мезо-требования сильнее довлеют над тобой. И, наконец, мы подошли к самому главному и приятному пласту, единственному, что принадлежит собственно тебе. Этот пласт представляет твои собственные идеалы, суждения о добре и зле и тому подобное. Не путай его, пожалуйста, с осознаваемыми тобой нормами: они сформированы под внешними факторами. Я же имею ввиду идеал, порождаемый твоей душой, понять его ты не в силах, потому что он для тебя интуитивен, неосознан и чарующ. Это внутренний свет, твоя звезда в душе, след создателя. И.... Ах да, не сбрасывай со счетов личный опыт. Не стану тебе долго рассуждать о нём просто приведу пример. Ты подбирал битые груши на чужом дворе, не много брал одну-две и то изредка. Ты не чувствовал себя виноватым, потому что хозяин от этого не страдал. Но в один прекрасный день тебя словили за этим делом. Ты ощущаешь вину и раскаянье, но не за то, что брал бес спросу, а за то, что попался. Надеюсь, пример понятен?
- Так, так, так, - раздался невдалеке звонкий чистый голос. - Вестник снова кого-то мучает своими нескончаемыми наставлениями?
- А ты как всегда просто проходил мимо!? - улыбнулся в ту сторону слуга.
- Не устаю поражаться твоей прозорливости!
Из темноты грациозно вынырнул красивый юноша в белоснежной накрахмаленной рубашке и штанах самого модного покроя. Он был красив лицом, светел, аккуратно зачёсан и очень обаятелен. Плечи его покрывала такая же, как и у слуги, накидка, только чистая. Она струилась почти до пола и прекрасно подчёркивала стать и изящество молодого человека. Юноша держал в руке потрёпанную сумку с ворохом каких-то бумаг.
- Здравствуй, Вест, чем занимаешься, пока ученики по миру шастают? - улыбнулся вновь прибывший. - Здравствуй, Адам.
- Здравствуйте, - слегка ошарашено поприветствовал его мальчик.
- И тебе привет, Светлан, - мужчина поправил сползающую накидку. - Вот, мастер попросил помочь этому мальчику разобраться с советником. Да как-то не так получается. Может, ты посоветуешь что-нибудь, ты ведь с людьми неплохо ладишь.
- Знаешь в чём твоя проблема, друг? - юноша с облегчением запихнул подальше сумку и присел рядом с неухоженным слугой. - Ты просто ужас какой мудрый, рассудительный и милосердный. Проще нужно быть. Твоим способом хорошо смерти зубы заговаривать, проповеди читать, души утешать. Но всегда нужно учитывать ситуацию. Перед нами сейчас не пророк, не блаженный и даже не прорицатель. Это ребёнок и, что не маловажно, человеческий. Им не стоит открывать правду прямо в лицо, людям всегда приятнее представлять, что они сами до этого додумались.
- Да, он меня даже не слушает.
- Х-м, - Светлан призадумался, - знаешь, я на его месте бы тоже не слушал.
Если сначала Адаму было не очень приятно, что слуги в его присутствии так обсуждают его, и мальчик почти что чувствовал обиду за то, что на него не обращают внимания, то после замечания молодого человека проникся к светловолосому искренней симпатией.
- Эх, где наша не пропадала, - хлопнул соседа по плечу юноша. - Помочь тебе что ли?
- А это не будет выглядеть как попытка перехватить работу? - задорно сощурился в ответ Вестник. - Я, знаешь ли, сегодня не настроен на грандиозную битву за судьбу этого мальчика.
- Обижаешь, - едва сдерживал хохот светловолосый, сохраняя напускную серьёзность, очевидно, оба имели в виду что-то известное только в этом Доме и отчего-то очень забавное, - я же первым делом похищу его душу! Ой, Вест, если бы ты знал, сколько на мне работы висит из-за этой сортировки, не думал бы, что я захочу её приумножить. Инициатива, друг, наказуема. Всего-то один раз вызвался помочь с тем вором, как мастер начал ко мне всех неугодных посетителей направлять.
- Хорошо ещё, что не мастеру приходится во всём разбираться.
- Я сам понимаю, что, попроси я освобождения от подобных мытарств, он бы что-нибудь придумал или на себя всё взвалил. Поэтому и жалуюсь только тебе. Ладно, дела подождут, - юноша вальяжно потянулся. - Вернемся к нашему мальчику.
Светлан легко соскочил со стола и, потрепав Адама по волосам, задорно подмигнул ему. Кресло напротив мальчика сегодня пустовало и юноша не церемонясь свалился в него. Толи светловолосый был значительно меньше, чем казался со стороны, толи кресло за это время успело подрасти, только в сравнении со слугой оно казалось настоящим огромным троном.
- Эй, Свет, - хохотнул Вестник, - ты случайно ничего не путаешь?
- Так будет удобнее, - отмахнулся юноша. - В присутствии человека любой может занять пустующее место мастера, если не будет возражений. Ты ведь не против, Адам?
- Нет, конечно, - вежливо ответил мальчик. - Присаживайся, если тебе так будет лучше. Господина Витольда сейчас нет, и он ничего не узнает, если мы ему не расскажем.
Светловолосый многозначительно кивнул второму слуге, мол "я же тебе говорил". Отражение в зеркале было чем-то недовольно, но Адам не стал обращать на него внимания. Юноша хитро улыбнулся, и мальчику на миг показалось, что он сделал что-то не слишком хорошее.
- Во-первых, подобная обстановка совсем не располагает к образовательному процессу. Вест, мастер же не приказывал переходить на режим экономии энергии. Развели тут тёмное средневековье.... Мастер мой, - очень громко крикнул Светлан так, что у Адама заложило уши, - освети путь незрячему, дай нам светильник!
- Не кричи, Свет, - раздался в ответ голос хозяина Дома, - распугаешь всех.
Ярчайшая вспышка ослепила ребёнка. Она едва не прожгла глаза невыносимым светом, но уже спустя минуту мальчик смог смутно различить, как она, сжавшись в неровный ком, вспорхнула к потолку и растворилась в нём. И зал озарился, и тьма пристыжено расползлась, и был день. Отовсюду лились лучи солнечного света, даря стройным опорам лёгкие тени. Сами же колонны гордо взмывали ввысь, теряясь своими макушками в яркой синеве неба. И было счастье светла, но зал по-прежнему оставался пуст и бескраен, сходясь к горизонту беспросветным частоколом.
- Благодарю, - чуть тише крикнул юноша пространству.
"Какое же замечательное чудо устроил Светлан, - подумал Адам. - Оно куда лучше моей звезды. Та только и умеет, что мигать слегка и с некромансером любезничать. Да она и не нужна мне теперь вовсе".
- Нет, Адам, - нахмурился Вестник. - Не прогоняй звёздочку. Как же люди лихи на расправу! Потеряв нужду в чём-либо, вы даже не задумываетесь о благодарности и ответственности перед своими помощниками. Вы либо выбрасываете ненужную вещь, оскорбляя её забвением, либо прячете на чёрный день в приступе неукротимой жадности, не собираясь даже спросить у неё самой, чего она желает. Нужно сначала воздать хвалу помогающему тебе в душе своей, после выразить благодарность ему, далее...
- Вест, прости, что снова перебиваю, только ты слегка отошёл от темы. Отчитать ребёнка за недостойное обращение с подарками мастера мы всегда успеем. У него вся жизнь ещё впереди, сам успеет осознать свои ошибки. Это будет для него полезнее.
Злыдень был с Светланом совсем не согласен. Мальчик из зеркала мотал головой и хмурился, настаивая на немедленном наказании для своего прообраза. Адам украдкой показал ему кулак, желая перенести нравоучения неприятного слуги на неопределённый срок. Это выглядело весьма забавно со стороны.
- Во-вторых, я хотел задать тебе несколько вопросов, о твоём Злыдне, - продолжал молодой человек, - чтоб узнать, как ты к нему относишься. Только, вижу, необходимость в этом отпала сама собой. Да уж, придётся слегка изменить планы.... Ну что ж, будем применять к каждому индивидуальный подход. Адам, подойди, пожалуйста, к Злыдне. Это не будет для тебя слишком неприятно?
- Хорошо, - смиренно кивнул мальчик и подошёл к ненавистному зеркалу, в котором, заломив руки, его уже поджидал коварный двойник, - я постараюсь.
- Ответь на один мой вопрос. Каким должен быть самый хороший мальчик?
- Самый-самый? - Адам не сразу смог собраться с разбежавшимися мыслями, его ещё ни разу не спрашивали о чём-то серьёзном, а только пытались воспитывать. - Ну-у-у, он добрый, честный, послушный, бесстрашный, кроткий, справедливый. Он вообще много чего должен быть. На него не нужно ругаться, он никогда не пререкается с родителями и всё делает лучше всех. И... я не знаю, он должен быть очень хорошим.
- Так вот, - Светлан откинулся в кресле и забросил одну ногу на другую. - Всё, что ты только что перечислил, и ещё чуть-чуть перед тобой.
Зеркало дрогнуло, когда ошарашенный мальчик не удержался на ногах и, как стоял, бухнулся на пол. Отражение поморщилось и весьма забавно задёргало руками по стеклу, пытаясь поднять на ноги ошарашенного ребёнка.
- Вот так-то лучше, мальчик. Не пугайся и не робей. Перед тобой идеал, тот самый, что ни на есть, хороший мальчик. И ты можешь брать с него пример, если захочешь. Только прежде чем делать это, тебе стоит серьёзно подумать, какие черт в нём тебе нравятся и почему. Так мы вместе сможем создать его структуру и определить на что больше этот идеал ориентирован на себя или мнение других. Ты согласен?
Адам был сражён на повал этим открытием и ещё долго не мог вымолвить ни слова, пока слуги вслух перечисляли возможные достоинства Злыдня. Мальчику понадобилось несколько минут, чтоб прийти в себя и подняться на ноги, потому что сидеть на полу, когда над тобой нависает твоё отражение, было очень неудобно и непривычно. Двойник что-то попытался промычать, только ученик его уже совсем не слушал.
- ... он не только будет примером должного поведения, ему будет позволено задавать эти нормы поведения и контролировать их исполнение, высоко оценивая тебя или порицая, - ненавязчиво пояснял юноша.
- Почему он? - всё, что смог выдавить из себя мальчик.
- А почему бы нет? - улыбнулся в ответ Светлан.
- Почему не я? Я - настоящий, это я должен быть самым-самым, меня должны так называть, а не мою жалкую копию, которая-то и говорить толком не умеет! Он тут появился совсем недавно, а его уже хвалят по-всякому. Что он такого сделал? Он только в зеркале сидит, а вы так говорите, будто он подвиг какой совершил!
- Как у тебя язык повернулся говорить такое, человек! - не выдержал Вестник и порывисто соскочил со стола и направился к мальчику с самыми праведными намереньями. - Ты настолько глуп, что не можешь принять совершенство части собственной души, только потому, что сейчас не живёшь ею, а существуешь за счёт других оснований! Это уже недопустимо для тебя так высказываться о советнике. Все твои суждения могут ограничиваться лишь понятиями здесь и сейчас, он же при тренировке может заглядывать в прошлое и будущее, вести тебя и сохранять. Всё что требуется от тебя же, мальчишка, просто пояснить нам, как он такой из тебя получился. Если он вдруг испортиться, чтоб мы знали с помощью чего его лучше чинить. Ты же из себя вообразил неизвестно что и...
- Тише, Вест, - перехватил друга за край мантии Светлан и силой усадил обратно, - тише. Не пугай малыша. Ты ещё успеешь с ним наговориться при других обстоятельствах. Не гоже вестнику срываться на брань. Адам, не принимай близко к сердцу замечания моего друга, он слишком ответственно подходит к своим обязанностям. Надеюсь, ты не слишком обиделся на него.
Ребёнок недоумённо глядел на своих сегодняшних наставников, пряча за спину руки. После фраз юноши, он не знал, извиняться перед слугами или нет. Теперь он вообще не знал, что ему нужно делать. Злыдень постучал пальцем по стеклу, пытаясь привлечь внимание Адама. Мальчик порывисто повернулся, чтоб попытаться приструнить совсем обнаглевшего после похвалы двойника, как вдруг заметил пустоту за спиной отражения. Слуг просто не было в зеркале!
- Ты очень сметливый мальчик, Адам, - обратился к ученику молодой человек, - и должен понимать, что наши идеалы никогда не совпадают с реальностью. Они просто не могут с ней совпасть. Самым-самым всегда будет твой Злыдень, потому что его нет. Как только ты достигнешь его уровня совершенства, он тут же изменится. Это не должно тебя смущать. Пожалуйста, попытайся представить...
Вдруг лицо Светлана резко изменилось.
- Чуть не забыл! Меня же потенциальный клиент вызывал! - улыбчивый юноша подскочил и стукнул себя по лбу с забавным звоном. - Всё, я вынужден вас покинуть. Простите, дела не ждут так долго как хотелось бы. Ну, я полетел.
На прощанье юноша со всей серьёзностью пожал Адаму руку и не удержался от того, чтоб снова не потрепать по кучеряшкам. Вестнику он просто помахал рукой и, подхватив документы, побежал вглубь зала. Сумка, а точнее её содержимое, разлетевшееся по полу, заставило юношу резко притормозить в нескольких шагах.
- Вернёмся к нашему занятию, - снова взял привычный менторский тон хмурый слуга. - Нам нужно выяснить, откуда в Злыдне взялась определённая черта или представление, и обозначить факторы, наиболее повлиявшие на их формирование. Поскольку я не Светлан и играть с тобой в людские игры на обман не собираюсь, а в твоих способностях самостоятельного рассмотрения всего многообразия норм твоего советника очень сильно сомневаюсь, я буду называть тебе конкретную черту, а ты, подумав или постаравшись подумать, расскажешь мне, что её обусловило. Начнём с чего-нибудь более крупного и лёгкого, не требующего изящного самоанализа, чтобы ты легче понял, что я от тебя требую. Ты сам уже называл доброту. Начинай.