Чуть слышно звякнул колокольчик у входа, и настенный экран показал псоглавца, переминающегося с лапы на лапу перед дверью. Цветастая кепка службы доставки то и дело сползала с острых собачьих ушей, придавая посыльному залихватский и вместе с тем глуповатый вид.
В длинных обезьяньих руках посыльный крепко держал весьма увесистую на первый взгляд коробку, сплошь заклеенную пестрыми марками и обильно покрытую разноцветными штемпелями.
- Лис! - взревел Тадам, едва взглянув на экран. - Лис! Это она! Ее доставили! Скорее, Лис!
Он бросился отпирать замок, слыша, как по дому перестуком острых копытец раскатывается частая дробь шагов спешащей на его зов жены. Его руки дрожали от волнения, и замок все не поддавался. Вибриссы дрожали в нетерпении, бакенбарды топорщились, круглые уши прижимались к лобастой голове, а утробный рык рвался из горла, разбиваясь о так и норовящие оскалиться клыки. Тадам чувствовал, как хлещет по ногам хвост - несомненный признак сильнейшего возбуждения, охватившего все его существо. Черно-рыжая шерсть на руках поднялась дыбом, спутав рисунок полос.
Прежде, чем он сумел открыть дверь, Лис оказалась рядом. Он почувствовал жар ее учащенного дыхания на своей шее, а мгновение спустя его уха коснулся горячий и влажный язычок супруги.
Лис волновалась ничуть не меньше его самого.
Долгие месяцы ожидания подошли к концу.
Посыльный радостно оскалился им навстречу слюнявой пастью, приветственно вывалив язык и радостно помахивая хвостом.
- Чета Гойцовых? - приветливо спросил он. Получив утвердительный ответ, посыльный торжественно вручил Тадаму коробку. Она и впрямь оказалась тяжелой.
- Распишитесь, сударыня. - Из перекинутой через плечо сумки появился планшет со световым пером, и Лис дрожащей рукой вывела закорючку их фамилии в нужной графе.
Глаза ее блестели от едва сдерживаемых слез радости.
- Поздравляю вас с пополнением, - учтиво откозырял курьер, и Тадам смог лишь благодарно кивнуть ему в ответ. Дар речи на время оставил его, в горле пересохло, и он мог лишь глупо улыбаться, чувствуя, как черты лица посыльного подозрительно расплываются перед его взглядом.
Курьер улыбнулся напоследок, пустив длинную нитку слюны с вислых черных губ, вскочил на служебный скутер и укатил прочь, поднимая в воздух золотые вороха опавшей листвы.
И только тогда Тадам понял, что тоже плачет от счастья.
***
Коробка была полна противоперегрузочной пластипены. Ее спиральные завитки прыснули во все стороны, стоило вскрыть предохранительные печати, и в гостиной начался почти настоящий снегопад. Не дожидаясь его окончания, Тадам и Лис нетерпеливо склонились над коробкой.
Там, в уютном гнездышке из пены лежал округлый серебристый контейнер.
- Какой маленький... - прошептала Лис над ухом у Тадама.
- Так и должно быть, - прошептал он в ответ.
Он никак не мог решиться прикоснуться к нему. Такое чудо...
Контейнер вздрогнул и шевельнулся на своем ложе. Тогда Тадам протянул руку и почувствовал открытой ладонью исходящее от шара тепло.
Жена обняла его сзади и тихо рассмеялась, уткнувшись в его широкую спину.
- Наш... - услышал он.
- Да, - отозвался он и взял контейнер в руки. Взял осторожно, словно хрупкую драгоценность.
Это и была самая большая драгоценность на свете.
Тадам стоял посреди гостиной в вихре кружащихся хлопьев ненастоящего снега, держа на руках упруго пульсирующий горячий шар. Лис накрыла его руки своими. Глаза ее сияли.
Тадам чувствовал, что счастлив.
***
Этой ночью они не занимались любовью. Просто лежали на супружеском ложе, заворожено глядя на пришедшее по почте чудо, которое жемчужно сияло в лучах заглянувшей в окно луны, покоясь на шелке простыней между ними.
По поверхности шара ритмично пробегали волны ряби, и если прислушаться, можно было различить частые негромкие удары: тук-тук-тук-тук...
В тишине ночи в их доме билось новое крошечное сердце.
Затаив дыхание, супруги вслушивались в его стук.
***
Утро разбудило Тадама, коснувшись его щеки теплыми щупальцами лучей. Открыв глаза, он встретился взглядом с женой. Лис, нагая, склонялась над серебряным шаром, опираясь на локти и колени. Одна из пар ее сосцов касалась гладкой поверхности шара, скрываясь в ней без четкой границы между живой плотью и полупроницаемой мембраной скорлупы яйца. Шар издавал негромкие сосущие звуки. Глаза Лис возбужденно горели, розовый язычок то и дело облизывал пересохшие губы, а остававшиеся свободными пары сосцов потемнели и напряглись.
Нежно и осторожно Тадам взял ее сзади, держась за ветви рогов и подстраивая свои движения под первобытную дикость ритма кормления. Рыча и оставляя в страсти следы когтей на изогнувшейся в экстазе спине жены и ее покатых боках, он чувствовал себя неизмеримо более животным, чем когда-либо ранее за всю свою жизнь, и знал наверняка, что его любимая чувствует то же, что и он сам. В конце их вздохи, стоны и возгласы слились в единую мелодию, подчиненную тактам удовольствия сосущего груди малыша, и они насытились друг другом одновременно - все трое.
Потом они долго лежали, обнимая друг друга, и каждый из них согревал теплом своего тела сонно урчащий плод их взаимной любви.
Начиналась новая жизнь.
***
В суете первых месяцев отцовства Тадам едва не пропустил день, когда треснула разбитая ударом изнутри скорлупа.
Неделя за неделей пролетали так быстро, что он не успевал замечать течение мимолетных дней. Работы прибавилось - хотя состав семьи увеличился формально лишь на треть, ее потребности возросли вдвое. Лис была всецело поглощена ребенком. Она не оставляла его одного ни на минуту и не сводила глаз с прочной оболочки яйца, словно силясь рассмотреть за ее матовой поверхностью родные черты.
- Как ты думаешь, любимый. На кого из нас он будет похож больше? - спрашивала она мужа по десятку раз за день.
- На тебя, - отвечал Тадам, видя, как лицо жены освещается счастьем после каждого такого его ответа. Он знал, что это не может быть правдой, но любил делать свою женщину счастливее. Иногда для этого было достаточно совсем немногого - как и на этот раз.
Они нечасто появлялись теперь вместе на людях - гораздо реже, чем обычно, и даже реже, чем в период беременности Лис, которая ужасно стеснялась своей погрузневшей фигуры и практически перестала покидать дом до того момента, когда пришел наконец ее срок. Лис боялась простудить малыша, и все попытки объяснить ей, что внутри сверхпрочной оболочки их дитя находится в совершеннейшей безопасности до той самой поры, пока не окрепнет достаточно для того, чтобы от нее освободиться, натыкались на категорическое "нет" с ее стороны.
- Всему свое время, - строго говорила она, и взгляд ее оленьих глаз был полон укора. В конце концов Тадам смирился. Однако ему постоянно приходилось пресекать попытки жены сломя голову, - сейчас же, немедленно! - в лучших традициях чисто женской логики кинуться за одеждами для их чада в ближайший магазин товаров для новорожденных. Доходило до ссор, основным - и единственным работающим наверняка - аргументом со стороны Тадама было то, что не стоит приобретать одежду для малыша хотя бы до той поры, пока его пол не будет точно определен.
А какой может быть пол у биокерамического яйца, скорлупа которого прочнее камня?
Супруге же, поглощенной заботой об их совместном ребенке, совершенно ни к чему знать правду об их действительном финансовом положении.
Тадам считал себя хорошим мужем, свято оберегающим свою женщину от всех опасностей жизни - включая опасность разочарования в нем самом.
Он надеялся также, что станет не менее образцовым отцом - ведь беречь покой ребенка должно оказаться гораздо более простым делом, чем утаивать часть правды от его матери. Не так ли?
А что может быть проще, чем обмануть ребенка, если уж научился обманывать его мать?
Все эти перспективы казались сейчас весьма отдаленными, и Тадам постепенно втянулся в ритм новой жизни, зарабатывая свои невеликие деньги, целуя жену по возвращении домой и выслушивая от нее очередное предположение относительно пола их драгоценного отпрыска.
Жизнь шла своим чередом, не оставляя времени на созерцание ее стремительного течения.
Однако сегодня все изменилось - вновь.
- Милый, милый! - встретил его на пороге задыхающийся крик жены. Ворвавшись в детскую комнату - с обоями в паровозиках, плюшевых медведах и мультипликационных мышатах, а как иначе? - Тадам понял что она плачет от счастья.
Лис в последнее время часто плакала, по причине и без, и по тональности и громкости ее рыданий Тадам давно научился различать уровни депрессии, в которую она погружалась под гнетом забот.
Она протянула ему навстречу сложенные лодочкой ладони, в которых покоилось яйцо.
- Видишь? Ты видишь?...
По гладкому боку яйца змеилась трещина. В следующий миг новый удар изнутри сделал ее шире.
Потом следовали еще удары. Один за одним.
***
- Что ты видишь, любовь моя? - спросила его шепотом Лис.
- Я думаю, что то же, что и ты, ангел мой, - шепотом ответил Тадам.
- По-моему, это ухо, - сказала Лис после минуты, потраченной на тщательное разглядывание того, что лежало сейчас в половинке расколотой сферы, которую она держала в руках.
- Определенно, ухо, - согласился с ней муж.
- Как ты думаешь, оно нас слышит? - спросила Лис, разглядывая содержимое яйца со всех сторон.
- Надеюсь, что да, - ответил Тадам. - Если ты - только ухо, то со стороны судьбы крайне цинично лишить тебя еще и слуха.
-Э-эй! - Лис помахала уху, а потом рассмеялась и расплакалась одновременно. - Мы любим тебя, малыш!
Глядя на нее, Тадам тоже помахал уху рукой.
- Кстати, козелок у него точно твой! - сказал он жене и улыбнулся в ответ вспыхнувшему в ее глазах счастью.
Тут ухо заплакало, и его пришлось кормить грудью, чтобы оно успокоилось.
***
- И ничего страшного в этом нет, - говорила ему Лис месяц спустя. - Нет причин впадать в панику и поддаваться тоске. У Салкиных, которые живут ниже по улице, малыш в первый год больше всего был похож на шмеля, весь такой толстый, мохнатый и в черно-желтую полоску. А Герепановы из дома напротив так и вовсе родили ногу...правую, если мне память не изменяет. И ничего ведь, вышли из положения! Пусть не сразу, пусть постепенно - но они ведь купили все, чего недоставало при рождении, и скорректировали облик детишек. На то Центры и нужны. Иначе выходило бы, что взносы им мы платим совершенно впустую!
Тадам угрюмо кивал, проклиная про себя тот день, когда легкомысленно отказался учиться на эмбриомеханика, избрав для себя более перспективную, как казалось в юности, стезю мультифункционалиста-универсала...что на деле оказалось лишь более куртуазным поименованием простого разнорабочего.
Эх! Вернуться бы на пару десятков лет назад... И доход был бы иным, и собственное умение должным образом программировать модификации развивающегося организма сейчас бы очень пригождалось. На одних только взносах бы экономили круглую сумму. Это ж не тот случай, когда сапожник без сапог... Это ведь - эмбриомеханик!
Самая ценная и востребованная специальность в эпоху торжества генной инженерии, эмбриотехники и трансплантологии....
Кто ж знал-то еще пару десятилетий назад, что все так обернется?
***
Победа над зловещим призраком реакции отторжения пересаженных органов и тканей организмом-реципиентом привела к бурному всплеску интереса к изменению человеческого тела. Движение модификаторов захватило весь мир, не оставив равнодушным никого.
Человечество менялось и видоизменялось, используя для большей приспособленности к условиям жизни, среды обитания и профессиональной деятельности весь необъятный арсенал биосферы Земли, накопленный за миллионы лет эволюции. Пересаживалось все, всем и ото всех - для достижения большей функциональности индивидуумов, и просто для красоты.
Вскоре неизмененные человеческие тела стали редким явлением среди полчищ модификантов. Женщины-кошки, люди-пауки, кентавры и минотавры, русалки, грифоны и горгульи... Шагнув из глубин безудержной человеческой фантазии в реальный мир, совсем скоро они заполонили его, перестав удивлять друг друга и удивляться чему-либо вообще. Приспосабливаясь к любому местообитанию, любой деятельности и любым нормам общественной морали простой заменой органов, частей тел и изменением внешнего вида, человечество быстро заняло все возможные экологические ниши, вытеснив из них большую часть их естественных обитателей.
Под давлением все возрастающего спроса на органы и ткани вымерла или была истреблена большая часть крупных представителей животного царства планеты. Функцию доноров взяли на себя банки органов, предлагавшие все бесконечное многообразие экосферы планеты, клонированное из бережно собранных коллекций образцов и размноженное в чанах биофабрик.
Генные инженеры предлагали широчайший выбор выведенных в лабораториях химер - оптом и в розницу, целиком и частями тел.
Само понятие моды претерпело радикальные изменения, раз в несколько месяцев полностью - в прямом смысле слова - меняя облик следующей за ней части обновленного человечества.
Исчезли понятия народов, культурных групп, землячеств и рас. Секс быстро приобрел статус межвидовых отношений, что совершенно естественно было воспринято в качестве новой нормы поведения. Охваченное исследовательским пылом и врожденной тягой к поиску разнообразия, человечество активно экспериментировало в постели. Люди-быки крыли ундин и василисков, ангелы отдавались сколопендрам, нагайны обвивали своими гибкими телами морщинистые туши слонопотамов... Это происходило везде, со всеми и ко всеобщему удовольствию.
Так продолжалось до тех пор, пока на свет не начали появляться результаты этих странных союзов.
Плоды межвидовой любви поначалу ужаснули даже самых раскрепощенных и терпимых представителей бесконечно многоликой теперь человеческой расы.
В ходе акций за чистоту человеческого генотипа, проводившихся молниеносно возникшими партиями нео-социал-дарвинистов, быстро выяснилось, что в природе человеческий генотип как явление более не существует. Падение барьеров тканевой совместимости, помноженное на многие годы успешных аллотрансплантаций, привело к взаимопроникновению геномов донорских организмов и геномов пересаженных органов и тканей. Оставаясь стабильными в границах одного отдельно взятого организма, при половом размножении получившиеся в результате кроссовера мультигены рекомбинировали настолько непредсказуемым образом, что развившиеся по заключенным в них паттернам организмы оказывались нежизнеспособными, по сути своей организмами уже и не являясь.
Для того, чтобы через пару поколений не исчезнуть с лица Земли, явно утомленной всей этой искусственно стимулированной эволюцией, человечеству пришлось спешно учиться размножаться вегетативно, клонироваться, почковаться и делиться надвое.
Тем же, кто не хотел уподобляться представителям низших классов, типов и царств, снова пришла на помощь ее величество наука.
Неотрадиционалистам, которых в итоге оказалось немало, помогали в планировании их семей Центры Рекомбинации, Родовспоможения и Модификации, в которых эмбриомеханики, тератологи, генотехники и прочие специалисты неустанно трудились - разумеется, за полагающееся им вознаграждение - над вопросами выживания рода человеческого в условиях устроенного их предшественниками эмбриогенетического хаоса.
Услуги Центров были недешевы - но ведь чего только не отдашь за счастье стать родителями, верно?
***
Слушая успокаивающий голос супруги, Тадам не слышал ее слов.
Он вспоминал, как счастливы они были в любви, как сутками не вылезали из постели, доводя друг друга до взаимного изнеможения водоворотом бесконечных ласк; как радовались беременности Лис - и как страшились неопределенности, которая ждала их впереди.
Он вспоминал, как держал ее за руку в стерильной палате Центра, когда в боли и муках она произвела на свет некий кровавый комочек, в ту же секунду спешно унесенный прочь в герметичном боксе - и как потянулись бесконечные месяцы ожидания, опустошившие их сердца и банковский счет.
Зная, что над проблемой выживания их ребенка трудится, не покладая рук, армия дипломированных специалистов, они, тем не менее, едва не потеряли надежду и доверие - к Центрам, человечеству и друг другу.
День за днем отчаяние все больше наполняло мир, и супруги все дальше отстранялись один от другого.
Все уже висело на волоске, когда в их дверь позвонил собакоголовый курьер, явив собой осовремененную версию старых, как мир, историй об аистах.... Или об ангелах-храниелях?
И все стало, как раньше - только гораздо лучше.
- Тьфу ты, - сплюнул Тадам, изрядно напугав отпрянувшую от неожиданности жену. - И правда: было бы, из-за чего расстраиваться. Деньги.... Деньги появятся. Все будет хорошо. Ведь счастье-то и впрямь не в них!
Он крепко прижал к себе Лис, и вместе они склонились над колыбелью, с любовью глядя на своего малыша.
- На Рождество из шкуры вылезу, но подарю ему глаз. Хотя бы один, - сказал Тадам, обнимая жену. - Пусть увидит нас, в конце-то концов! На Центры надейся, а сам не плошай! Ничего, ангел мой, проживем! К весне еще кое-что прикупим... К тому времени, думаю, уже видно будет, на кого похож - на мальчика или на девочку. Тогда и имя подберем...
- Пусть будет сын, - сказала Лис. - Хочу, чтобы у тебя был сын.
- У нас, - сказал Тадам и, не удержавшись, лизнул шершавым языком морду любимой, видя в темных омутах ее расширившихся воловьих глаз золотистый блик от собственных радужек, рассеченных надвое вертикальными щелями зрачков. - У нас, любимая.