Рафка Ганечкин, мстительно крикнув в дверную щель: вы, папочка, не жид... вы жмот и поджидок! - торопливо ссыпается с лестницы. Грохочет входная дверь подъезда. Бесноватый, рыжий Рафка, позор семейного клана Ганечкиных, то и дело проклинает отпущенную генами еврейскую каплю крови, сообщающую, впрочем, его кипучей натуре известную долю авантюризма.
Рафке около двадцати. Он с юношеской непринуждённостью одет в мятые, обрезанные (sic!) джинсы и ковбойку цвета испуганной семги. Визгливый голос его до странности напоминает ржавое сопрано старой Цили, Рафкиной бабушки по отцовской линии.
Циля отзывается о Рафке кратко, но выразительно: согрешили во чреве!
Отец, Семён Рафаилович (нетрудно догадаться, что Рафку назвали в честь покойного деда) - и впрямь, ни то, ни сё. Мягок, покладист и неказист.
Гневаясь, супруга Сёмы, Броня Исидоровна, именует его неудавшимся педерастом.
Бронечка, робко отзывается Сёма: солнце да не зайдёт во гневе вашем!
Библейская цитата кажется приклеенной к его благообразному личику.
Русские, ляхи, евреи, хохлы, чуваши и мордвины столь прочно обсели многонаселённую родню Ганечкиных, что Сёма привык оперировать той национальностью, которая в данный момент представлялась ему наиболее удобной.
Презрев ухабы скромной карьеры счетовода, Семён Рафаилович недавно открыл в себе бьющий серной струёй талант порнографа-многостаночника, специалиста по испражнениям человеческой психики.
Пожав плечами в ответ на Рафкин взрыв негодования: дескать, можешь орать всё что угодно, денег всё равно не получишь! - Сёма возвращается к длинному желтоватому листу бумаги и с наслаждением пишет на нём большими кривоватыми буквами: "Жанна ощутила в руках неимоверной величины член Генриха и не поверила своим глазам".
Один из желтейших, как моча поросёнка, бульварных журнальчиков с нетерпением ждёт от Сёмы исполнения очередного заказа.
На сей раз это нетленный опус о том, как карлица-фетишистка Жанна безуспешно пыталась соблазнить изумительного красавца Генриха, пассивного зоофила...
Генрих имеет обыкновение мучить животных до тех пор, пока они от ужаса не принимаются его насиловать.
Образ Жанны навеян недавним сообщением Брони Исидоровны.
Младшая дочь Ганечкиных, девятиклассница Риммочка, оказывается, вовсю уже мастурбирует полированной ручкой от зонтика!..
Бурлящая соком Римма, которую папа упорно именует половозрелой Рахилью, тем временем лениво жуёт огромный кусок дыни, исполненный, как и она сама, сладким ядом. Нарезанные ломти полосатой красавицы-дыни разложены на огромном фарфоровом блюде. В раскрытую балконную дверь, спасаясь от жары и увлекшись ароматом, влетает целая эскадрилья ос и облепляет сахарные дольки.
Пожав плечами, Риммочка - практичная от безделья, как все мечтательные натуры - достаёт с антресоли старенький отечественный пылесос. Включив дребезжащий моторчик, отчего изумлённые осы сразу перестают жужжать, Риммочка проводит раструбом над столом, и полтора десятка крайне рассерженных насекомых попадают в плотные объятья запылённого матерчатого мешочка...
.
Надежда и опора семейства Ганечкиных, жена Сёмы Броня Исидоровна, второй месяц ищет спасения от ножных мозолей. Знакомые указали Броне адрес некой пани Ядвиги, мастерицы лечить пассами любую немочь, освоенную человечеством - от скарлатины до геморроя. В телефонной беседе пани Ядвига мгновенно соглашается принять новую пациентку, привосокупив, что недавно увидела во сне весть о её приходе.
Жаркий огненный петушок слетел на голову пани Ядвиги и указал бородкой на шпоры, которые ему до смерти обрыдли... Что поделаешь?
Случаются и более удивительные вещи, чем вещие сны...
Пациентка и целительница сговариваются на визит в половину седьмого.
- При общем стаже ваших мозолей, мадам, семьсот рублей за сеанс - это практически даром! - кричит напоследок пани Ядвига и бросает трубку.
Семьсот репьёв тебе в глотку, мрачно отвечает про себя Броня Исидоровна.
Пыхтя и переваливаясь, как перекормленная утка, она отправляется с Пересыпи на Привоз - за новостями и продуктами. Ганечкины обожают пышный семейный ужин.
.
Приветствовать сидящих за трапезой домочадцев можно по-разному.
Вот как это делает старая Циля, семейный философ школы циников:
- Х-хэ! Исключительно высралась - без гемороев! В прямой кишке куда больше толку, чем в ваших кривых мозгах... Ага-га, уважаемый проктолог Рувим! Шли бы вы со своими советами прямиком на панель!
Помимо хорошего стула, Циля ценит бурные скандалы с детьми и свежее фруктовое желе. Жизнь Цили - неиссякаемый фонтан красноречия, которое ближним отнюдь не по нраву.
На что ей абсолютно плевать.
Усадив гостью в высокое кожаное кресло, пани Ядвига зажигает в центре стола большую чёрную свечу в диковинном подсвечнике и заявляет без обиняков:
- Все болезни случаются от неудовольствия! Люди сами враги своему здоровью...
- А неудовольствие - вся наша жизнь! Таки не морочьте мне голову, а займитесь уже мозолями! - желчно подхватывает Броня. - Я вам по пальцам перечислю, когда от жизни получается удовольствие. Если Сёма проест меньше, чем заработал. И три раза в месяц от пары супружеских пустяков... Имею вопрос: или вы начнёте уже тратить мои деньги?
Ядвига вскидывается над столом со свечой.
Отправив костлявыми кистями несколько мощных пассов, она вдруг взрывается нутряным басом:
- Ом-молон, ом-мани... Ом-масан, ом-мурон...
У Брони сильно чешется левый глаз, но она, напуганная поворотом событий, не смеет и шевельнуться. Внезапно её охватывает какая-то вяжущая слабость, подобная любовной истоме. В ногах у Брони явственно начинает покалывать.
Ступни будто пронизывает слабенькими электрическими импульсами.
Броня в страхе скидывает туфли и обнаруживает, что все её мозоли наконец-то исчезли! Она вскакивает и бросается к Ядвиге, в порыве восторга хватая её в объятья.
Свеча падает и скатывается к здоровенной тюлевой гардине - и гардина торжествующе вспыхивает...
...Двое измученных, перемазанных сажей женщин устало бредут к дому Ганечкиных.
- Я всё покрою! - бормочет потрясённая Броня. - Пока что вы будете спать в комнате Риммы... Я дам вам кров и приют!
Пани Ядвига механически кивает и сбивается с шага.
Тем временем у дверей Ганечкиных дребезжит звонок.
Сёма с досадой отрывается от своей бегущей строки и недоумённо чешет переносицу.
У всех своих есть ключи... А в гости к Ганечкиным ходят только вовремя! На пасху.
Отворив дверь, Сёма в изумлении отступает.
В прихожую проникает некая очень странная пара.
Вначале появляется смуглая толстушка, держащаяся скованно и вместе с тем развязно.
Заметно, что ей крепко не по себе.
На гостье надета лёгкая холщовая хламида, перехваченная в неуверенной талии цветастой косынкой. Ещё страннее смотрится её спутник.
Он одет в глухой чёрный сюртук.
На рыжей прилизанной макушке с трудом удерживается круглая чёрная шапочка-кипа.
- Х-хэ... Шма, Хецраель! - грохочет старая Циля, и Сёма с дочерью вздрагивают: они узнают в этом странном поцыке скандалиста Рафку!
- Шалом шабат, Рафка... - неуверенно говорит Сёма.
Рафка аккуратно выводит на середину гостиной грудастенькую спутницу, переступающую кривоватыми толстыми ножками, и торжественно возглашает:
- Воистину шалом! Знакомьтесь: моя будущая супруга, Лизавета! Осенью выезжаем с её родителями на землю предков, в обетованный Израиль. А оттуда - в обетованную Канаду! Аминь. То есть, привет! Хау... я всё сказал!
- Броня меня точно убьёт... - потрясённо шепчет Семён Рафаилович.
- Рафка, ты в Канаде чем будешь зарабатывать? Обрезанием? - с невинным видом вопрошает юная Римма.
Рафка украдкой показывает сестричке свой костлявый кулак, весь в веснушках.
В этот момент входная дверь снова распахивается, и Броня Исидоровна, втащив в квартиру почти бесчувственную пани Ядвигу, устало роняет:
- Сёма, ты меня, наверно, убьёшь... Я подожгла салон этой мадам и вылечилась от мозолей! Нам, в общем-то, негде спать... Но я в итоге всё возмещу!
- Х-хэ! - грохочет старая Циля, и присутствующие снова вздрагивают. - Теперь что, в городе так лечат? Приглашают зайти и что-нибудь сжечь?
- Ах, оставьте ваши дешёвые юморески... - вздыхает Броня. - Пани Ядвига будет жить и практиковать у нас... Какое-то время. Затем уже что-нибудь придумается.
Сёма приосанивается, но супруга уничтожающим взглядом гасит его спонтанный мужской порыв. Войдя в Риммину комнату, Броня Исидоровна стаскивает с антресоли уже известный нам пылесос с похвальной целью освежить гостевой диванчик.
Однако всасывать пыль ветеран отказывается!
Броня отсоединяет от пылесоса пылеприёмник, и рой рассерженных ос заполняет уютную Риммину спаленку. Из трёх женских глоток раздается визг, от которого пали бы стены не только злосчастного Иерихона, но и всего царства Хананеев...
Семён Рафаилович самоотверженно приходит на выручку, роняя мебель, распахивая дверцы шкафов, а также форточки и окна.
Рафка презрительно суживает глаза на всю эту суету и удаляется под ручку с будущей супругой. Через минуту Сёма получает два укуса в шею и один под глазом, отчего его физиономия принимает вызывающий вид.
Так, наверно, мог бы выглядеть капитан Сильвер, получивший чёрную метку накануне встречи с пиратами.
- Размещайтесь... И будьте, как дома! - рокочет Циля, смекнув, что с появлением пани Ядвиги она обрела бесплатного консультанта по всем проблемам желудочно-кишечного тракта. - Рафик нас скоро оставит, вот и комнатка освободится...
Броня недоумённо поворачивается к Сёме, но он только отрешённо машет рукой: потом, потом.
В дверь снова звонят.
Какой странный день, думает Сёма, устремляясь навстречу новому гостю.
На сей раз на пороге возникает незнакомый, собранный весельчак:
- Кто у нас будет Ганечкин, Семён Рафаилович?
- Зачем буду... Я и есть! - несмотря на браваду, Сёма встревоженно замирает.
- Повестка вам, в народный суд. Приглашаетесь по делу о пропаганде разврата!
Сёма выпрямляется. Глаза его странно блестят.
Женщины оторопело замирают, не зная, чему больше дивиться.
Знакомым словам или незнакомому Сёме...
- Дети мои! Новый год мы встретим с Рафой в Иерусалиме! Теперь в этом доме будет свой узник совести!! - голос Сёмы приобретает трубную окраску.
Незнакомец оторопело раскрывает рот, но тут же спохватывается:
- Пошутил я... Курьеры мы, из редакции. Распишитесь в ведомости: я вам аванс...
Его обрывает лёгкий стук. Упав в обморок, Семён Рафаилович разбивает в падении китайскую вазу из приданого старой Цили... Надвигается гроза.
На ней мы и опустим занавес.