1

- Читай, сынок, побольше. Чтение - лучший способ убежать в другой мир из этого дерьма. Не наркотик, не игрушки и не интернет, а именно чтение, слышишь? - когда тебе плохо, и никого нет рядом, и никто не может помочь - оно разовьет в тебе способность создавать параллельные миры и всякие там альтернативные вселенные. Ты всегда сможешь спрятаться в мире, населенном добрыми существами и грозными защитниками. Ведь все, что возьмешь из хороших книг, что будет тогда в тебе - это и есть ты.

Вера говорила просто так, из благодушия. Сын Дима и так был чтец невозможный. Он читал везде, даже в туалете. Жил Дима на шкафу. Старый такой трехстворчатый советский шкаф. Дима положил наверх матрац, подушки и частенько зависал там с книгой. Конечно, только когда уроки были сделаны (там же, на шкафу), школьная форма приготовлена на завтра, мусор вынесен и ботинки вычищены. Иногда он гулял с младшей сестрой. Тогда Вера могла спокойно заняться домашними делами, чтобы пораньше лечь спать. Она была "жаворонком".

Мужа у Веры не было, а ухажеры не держались, потому что ей необходим был муж и отец для ее детей, а не пустые развлечения. Но кому это нужно? Держался только один, да и тот приходил нечасто. Зато приносил в дом радость, играл с детьми и помогал деньгами. Соседка называла его "Наш спонсор".

Он был старше ее. Ему было больше сорока, а ей всего лишь двадцать восемь. Он был профессором математики в престижном вузе. Холостым и бездетным. Перспективным. А она - всего лишь разведенка с двумя детьми на руках. Уборщица.

Фамилия его была Завьялов. Вера знала его давно, со времен замужества, да так и называла его - Завьялов. Он дружил с ее бывшим. Он дружил со всеми на свете, приходил, помогал деньгами, если было нужно. Сидел с чужими детьми. Излучал доброту. Все знали, что он живет в одной квартире с мамой, поэтому как жених он почти никогда никем не рассматривался. Были дамские попытки его увлечь, переманить от мамы, но это был Завьялов: внешне из него хоть веревки вей, но попробуй сдвинуть с места - надорвешься.

Выглядел Завьялов лет на десять моложе своих лет: такой вечный мальчик. Длинная шея, покатые плечи, узкая грудная клетка и тонкий торс опирались на довольно широкий таз с длинными болтающимися ногами, которые при ходьбе делали выкрутасы, чтобы не сталкиваться коленями. При английской покатости плечи его к тому же были одно выше другого. Голова с прилизанными волосами увеличивалась кверху, поэтому лоб был широк и превосходил по размерам все лицо с длинным, немного хищным носом и маленьким неприятным ртом. Слабый подбородок, плавно переходящий в шею, украшала подстриженная бородка. Впрочем, улыбка ему шла. Она растягивала ему рот и делала глаза ласковыми. В остальное время в глазах Завьялова была поволока, жесткость и даже мертвость.

Все же глаза у Завьялова были особенными. Когда-то Верина ростовская бабушка сообщила ей: у кого разрез глаз выше к вискам - плохой человек, а у кого опускается, тот хороший. Такие вот наблюдения за восемьдесят лет. Если верить бабушке, Завьялов относился к категории "хороших". Веки Завьялова опускались к внешней стороне, и короткие бровки опускались, а ресницы от этого торчали вперед. Он этими своими глазами мог делать с людьми, что хотел. Наверное, он мог бы управлять миром, если б захотел, но пользовался ими только для своего преподавания. В остальное время синий притягательный свет его очей выключался, как лампочка.

Когда Вера развелась, Завьялов не оставил ее, как не оставлял никого из своих знакомых, и продолжал помогать ей деньгами. Через пару лет Вера даже стала спать с ним, но как-то вяло. Как будто из благодарности. Она доподлинно узнала, что у него никого нет, но не потому, что хотела его завоевать и женить на себе. Просто она никогда не связывалась с женатиками. Завьялов же тушил всякий азарт, рождающий собственнические претензии на свою особу. На его лице было написано, что он всецело принадлежит маме. Он просто принял ее предложение. Обычно он аккуратно раздевался, вешал носки на перекладину стула, складывал тапочки и просил Веру отворачиваться или выключать свет. Видимо, иначе он не мог расслабиться. Хотя в остальное время Завьялов был без тормозов и много шутил, придумывая ей прозвища. Ей это нравилось. Особенно, когда он называл ее - Реликт. Она не помнила, или не утруждала себя помнить, что это значит, но догадывалась, что это прозвище должно ей льстить.

Вера жила тяжело. Она вставала в пять утра, надевала спортивный костюм и бежала убирать, чтобы вернуться к моменту отправления в школу десятилетнего Димы. С малышкой приходилось сидеть дома. Садики девочка не переносила из-за аллергий, а бабушки у них не было. По вечерам Вера убирала в другом месте, дети сидели дома одни и, Бог знает, чем занимались.

По ночам Вера часто плакала и хотела замуж. Для того, чтобы выехать из темной и сырой квартиры на первом этаже, с окнами, выходящими во двор-колодец, а в новом месте завести цветы на подоконнике, клетку с канарейкой и отоспаться. И не думать, чем набить холодильник. И не считать несчастные копейки. А главное - отоспаться. Без будильника. Вера делала прически, водила детей на праздники, на прогулки, иногда даже покупала обновы, чаще в секондхенде, ловила взгляды мужчин на улице, но твердо знала: никому с двумя детьми она не нужна.

Как-то раз Вере позвонил Завьялов и попросил ее срочно приехать, потому что заболела мама. Вера почему-то обрадовалась: хоть какое-то приключение. Она уложила Манюньку спать после обеда и поехала. Адрес она помнила: были когда-то с бывшим мужем в гостях.

Завьялов жил в красивом доме на Суворовском проспекте. Дом из Вериной мечты. Она взбежала по широким пологим пролетам лестницы, игнорируя старинный лифт с дверцами, и позвонила в дверь. Завьялов открыл и впустил ее, пряча заплаканное лицо и улыбаясь пустыми губами. Он был обрит! То есть, только вокруг рта. Вера так привыкла к бородке, что остолбенела и еле выговорила:

- Что с мамой?

Мама в больнице. Похоже, надолго. Возможно, даже умрет.

И он со своей кривой сутулой спиной ушел вглубь большой квартиры с четырехметровыми потолками.

Вера пошла следом за ним и плюхнулась в кресло.

- Ну, давай чайку попьем, срочно, а то мне к Манюньке возвращаться надо. Поговорим? Что ты хотел?

Завьялов покорно принес поднос с чаем, поставил его на резной антикварный столик и заискивающе посмотрел на Веру. Его мутные глаза просили поддержки в безмерном горе. Она погладила его по голове, и он наклонил ее, как собака. Она чувствовала жалость и отвращение. "Как ему не идет лысое лицо!" - думала она. Вера перебирала редкие теплые волосы, гладила выдающийся позвоночник Завьялова и думала о его квартире, как бы она расставила мебель и какие бы поклеила обои. А он ей жаловался. Этот гений от математики.

- Может быть, мне придется дома за ней ухаживать. Ты мне поможешь, Вера?

- А вот ты женись на мне, тогда помогу, - неожиданно пошутила Вера и покраснела от своей дерзости.

Завьялов вскинул глаза и посмотрел на нее строго, но внимательно. Поволока в глазах на время сменилась ясной задумчивостью, даже лысый подбородок не так бросался в глаза. "Зря он побрился, - подумала Вера в который раз, - в его возрасте все грехи наружу". А вслух сказала:

- Да ладно, не пугайся. Помогу, конечно. Ты сколько мне помогал! А зачем ты побрился?

- Сам не знаю. Наверное, от горя.

И он положил голову на руки, на стол, повернувшись к ней сутулой узкой спиной.

2

В воскресенье Вера, как всегда, отправилась с детьми в парк. Первые заморозки создавали в воздухе особую гулкость, как будто где-то поворачивался гигантский часовой механизм, стрелка завершала летний путь и упиралась в осень - бдымм-с! Теперь начинается новое, свежее, невымученное, легкое, без шаблонов. В деревьях - желтые пряди листьев, как седина, похожи на диковинные соцветия. Дети бегают по свежепостриженным горкам. И зачем их стричь? Осень же.

Обычно в парке Вера встречалась со своей единственной подругой Маргаритой. Они брали с собой еду и подолгу оставались на прогулке, пока младшие дети - у той и другой было по двое - не начинали клевать носами. Обе садились на скамью напротив пруда с утками и обсуждали прошедшую неделю. Маргарита была замужем, но ее муж сильно выпивал, так что интересы подруг почти совпадали.

Они увлеченно болтали, когда вдруг Вера потеряла равновесие и упала. Сначала она вскочила, чтобы отбить летящий в их сторону мяч, но ее закрутило, в верху головы забегали колючки, будто лопалось бесчисленное количество маленьких пузырьков. Валясь на скамейку, она успела сказать: "Ой, Марго, держи меня..." и свалилась в обморок.

Когда она очнулась, вокруг стояли люди и совали ей валидол. Вера позволила кому-то положить себе таблетку под язык, сказала "спасибо" и огляделась.

- Нет-нет, скорую не нужно, - кому-то говорила Маргарита, она сидела рядом и обнимала Веру, а испуганные детишки прятались за нее. Вера улыбнулась и слабым голосом пошутила с ними. Марго круглыми ехидными глазами уставилась на нее и пропела:

- Вот так Верка, вот так мужененавистница!.. Все нормально, дети, идите играть, - строго сказала она и подтолкнула Манюньку под попу.

Дети убежали.

- Ты сдурела, что ли? От кого это ты? От своего профессора? Предохраняться не умеешь?

- О чем ты? С ним сроду никто не предохранялся. У него никогда даже детей не было. Говорил, в детстве болел, лекарствами перекормили.

Маргарита смотрела на нее, как на динозавра в зоопарке.

- Что ж ты собираешься теперь делать, кума?

- Да ужас. Сама в шоке. Там же его мамаша. А она ни за что не даст ему жениться на такой, как я. Ей подавай девицу. Конечно, у него от студенток отбою нет, он же неотразим возле доски. Но никогда не складывалось. Все-таки умный человек, он с ними давно не связывается.

- Говоришь, никто не беременел? А как же ты залетела?

- Ну вот, а я тебе о чем.

Марго почесала стриженый затылок.

- Ну круто, что я могу сказать. На мамашином месте я бы пищала от радости, что на старости лет внука увижу. Бабка умрет от счастья!

- Положим, умрет, но не от счастья. У нее мелкоклеточный рак легких.

- О! Тем более. И вы сможете спокойно пожениться.

Вера мучительно передернулась и с мольбой посмотрела на небо.

- Марго, дорогая, ты не знаешь Завьялова. Или знаешь? Он хорош только в поверхностном общении. Но жить с ним - сплошная мука.

- И - что? Смотри шире: обеспечение детей, хорошая квартира, сможешь не работать, дети под присмотром, мужчина под боком. Ну, потерпишь немного из-за всего этого! Все равно за наши грехи принцев не дождешься.

Вера склонилась и понуро ковыряла палочкой в песке.

- Ну и упрямая же ты. Вера, съезди, поговори с мамашей, - уговаривала Маргарита, - сделай это ради детей. Плюнь на гордость. Поговори хотя бы с ним для начала.

- Поговорить-то я поговорю. Но если откажет, рожать не буду. Так что, подруга, готовсь. Где у тебя там знакомый гинеколог? На 90 процентов знаю, что будет аборт. А одна с тремя детьми не останусь. Это будет гроб, и без всякой музыки.

- И ты его совсем не любишь?

- Не люблю, Марго. Слышишь? В этом все дело. Если б любила, мир бы перевернула для него, честное слово.

- И не нравится совсем?

- Нравится. Жалко мне его. В душе он хороший. Но холостяк в 40 лет с мамой - врагу не пожелаешь. Марго, он чавкает за столом! Зануда, никогда не дарит цветов, не умеет ухаживать. В нем абсолютно нет никакой романтики! Он все время занят никчемными, бессмысленными проектами, особенно политическими. Когда он говорит с тобой, ты будто на лекции. Или в парламенте. Великодум! Такой чужой, словно спит, и все это ему снится. Достучаться до него почти нереально. Это как когда во сне бежишь и не можешь догнать...

Вера нахмурила брови, вытянула губы в трубочку и продолжала:

- Напрочь не умеет выражать свои чувства. Я как-то попросила, чтоб он искусственно хотя бы произвел на свет эти слова: "дорогая", "любимая", так у него язык не повернулся. И к тому же он бывает раздражителен! И ревнив! Один раз даже ударил, когда узнал, что я переспала с Вовкой Калашниковым, а какое ему дело. Он как паук. А я муха.

- Ревнует - значит любит, - угрюмо констатировала Марго.

- Да я и половины его недостатков тебе не открыла. Выйти за него! Я же не святая мученица.

- Что, хуже будет, чем за алкашом?

Вера опустила кончики рта, выражая сомнение. За алкашом она ни разу не была.

3

Вера позвонила Завьялову и сказала, что нужно поговорить. Он смог приехать только утром в четверг.

Ее мутило с утра, и она сосала кусочки сахара, когда бегала на работу убирать, чтобы, как ей думалось, напитать кору головного мозга и избежать обморока на улице. Ей нравилось быть беременной, но только в том случае, когда можно спокойно расслабиться и готовиться к родам. Мысль об аборте приводила ее в ужас. Только бы он согласился жениться на ней. Ради ребенка, ради того, чтобы еще раз испытать это счастье - быть беременной и рожать - она даже готова выйти за него. Марго права: ко всему можно привыкнуть.

Завьялов вошел, аккуратно снял пальто и повесил на вешалку. Потом повернулся и поцеловал Веру в щеку.

- Как мама? - спросила она.

- Извини, что не приехал сразу. Много работы. После лекций приходится ехать в больницу и сидеть там. С мамой ничего хорошего. И прогнозы плохие.

- Сочувствую тебе, - от души сказала Вера.

Завьялов снял обувь и одел тапочки. Ботинки он аккуратно поставил на обувную полочку. Он был в костюме, но Вера увидела, что ворот рубашки под кадыком уже несвежий. "Хорошо, что у него носки никогда не воняют, а то бы меня точно стошнило", - подумала она.

Вера предложила его накормить, он не отказался. Она быстро сделала яичницу с колбасой и порезала салат с помидорами. Пока он ел, она усадила Манюню рисовать, а на полочку рядом положила коробку с Диминым конструктором, зная, что малышка, когда надоест, полезет за старой игрушкой брата. Надо было выиграть время.

Завьялов задумчиво пил чай с печеньем. Потом он спросил:

- Ты, кажется, о чем-то хотела поговорить?

"Слава Богу, помнит. А я уж думала, придется самой начинать", - подумала Вера, а вслух сказала:

- Завьялов, я беременна от тебя.

Он перестал жевать и медленно положил печенье на блюдце. Он смотрел в стол. Вера вдруг поняла, что боится его. Она боялась, что он сейчас поднимет свои прекрасные глаза и...

-Это невозможно, - сказал он.

Он по-прежнему смотрел в стол.

- Что значит - невозможно, у меня, кроме тебя, уже полгода никого не было. Я беременна именно от тебя. И мне надо знать, делать аборт или нет.

Завьялов поднял глаза. Они были ледяными!

- Нет, аборт нельзя делать, - сказал он, - это грех.

- Грех, не грех, а я не могу одна воспитывать троих детей. У меня здоровья не хватит. Это ж бомжи какие-нибудь вырастут. Да и глупость это - рожать без мужа. Откуда я знала, что ты окажешься таким плодовитым. Получается, что ты меня обманул.

Вера уже чувствовала раздражение.

- Я не уверен, что ребенок - мой.

"Начинается", - Вера все больше выходила из себя. Особенно ее раздражали его паузы, когда ждешь, что он скажет что-то путное, а вылетает дребедень.

Завьялов обхватил голову руками. Его унылый нос почти касался стола.

- А если твой? Ты готов им пожертвовать?

- Мне надо посоветоваться с мамой, - сказал Завьялов свою заветную фразу.

Вера ходила из угла в угол. Он закрылся, это ясно. Ушел в глухую защиту. У нее не хватит никаких дипломатических сил это сломать.

- Хорошо, - сказала она, - посоветуйся. Не знаю, что твоя мама в таком состоянии тебе присоветует, но учти: я не буду ждать у моря погоды. В твоем распоряжении всего пара недель.

Он молчал, только поглядывал на нее страдающими глазами, от которых у нее сердце разрывалось.

- Завьялов, лапочка, тебе сорок лет. Неизвестно, будут ли у тебя еще дети. Может быть, это подарок судьбы. Поверь мне! Ведь я никогда тебя не обманывала. Ты сам говорил, что у нас удивительные, честные отношения. Думаешь, я так хочу за тебя замуж, что решила обмануть? Ведь сам ты - не подарок. С тобой тяжело. Если бы не беременность, я бы никогда не отважилась выйти за тебя. Впрочем, ты мне и не предлагал.

Она помолчала, давая ему шанс сделать предложение. Он, конечно же, его не использовал.

- Ну хорошо, - вздохнула она кротко, - иди домой и думай. Кто знает, вдруг и твою бедную головушку посетит светлая мысль.

Вера пошла в прихожую и стала там выжидательно. Завьялов вылез из-за стола и пошел за ней с несколько обескураженным видом. Казалось, он был оскорблен. Одевшись, он все же обнял ее и скупо улыбнулся, а потом сказал привычное:

- Верунчик, все будет хорошо.

4

У Веры было отличное настроение. Она сходила на прием к гинекологу, к знакомой Маргариты, пожилой женщине-врачу. После осмотра та просто расхохоталась.

- Впервые в сорок лет он кого-то огулял, говорите? Да, бывает и такое. Знаете, есть такой тип мужчин, которые долго созревают, становятся плодовитыми обычно после сорока. Так что у вашего жизнь только начинается!

- Да не мой он, - вздохнула Вера.

- Ну, это ерунда, милочка. Возьмите его. Он же не женат? У вас просто хитрости не хватает. Не будьте так прямолинейны. Используйте дипломатию. Ведь вы уже потеряли одни отношения, не так ли?

- У нее муж в тюрьму попал, - вставила Маргарита, которая присутствовала в качестве сводницы и буфера.

- Ну что ж, - отвлеченно сказала докторша. - Ребеночек развивается. Аборт, что ли, хотите делать?

Женщина сняла перчатки и жестом предложила Вере одеваться.

- Как бы вам не нажить врага на всю оставшуюся жизнь, - сказала она. - Кто знает, будут ли у него еще отношения. Судя по вашему рассказу, он не падок на женщин, а если вы сделаете аборт, вообще перестанет им доверять. Я вам советую: проявите терпение, не делайте аборт. Может быть, вам сейчас и трудно в это поверить, но со временем и он, и его мама на руках будут носить вас.

- Мне действительно трудно в это поверить, - сказала Вера. - Я ему дала две недели на "подумать". Если через две недели он не появится, подожду еще три дня до назначенного срока и пойду на аборт. Я не могу рисковать, понимаете? Я не девочка бездетная, мне просто не хватит сил.

- Жаль-жаль-жаль, - скороговоркой произнесла врач, - у меня чувство на хорошее. Могло бы статься, неплохая семья получилась бы.

- Вот и я о том же, - буркнула Маргарита.

- Да? - живо отреагировала докторша. - Вы тоже так думаете? Прислушайтесь к мнению подруги, Вера. Она вас давно знает и, полагаю, правильно оценивает ваши отношения с этим достойным мужчиной. Ведь вы говорите, он профессор?

- Да, в этом он хорош.

- Постепенно и в другом станет хорош. Он немолод, ему непросто будет привыкнуть к роли главы такой большой семьи. Поймите, ему труднее сейчас, чем вам. Наверняка у него голова идет кругом.

- К тому же у него мама умирает, - поддакнула Маргарита.

- А, тем более. Мой совет: возьмите себя в руки. Переждите, оставьте ребенка, Верочка. Думаю, все будет хорошо.

"Он тоже так сказал", - подумала Вера и сердце ее екнуло.

5

В прошлом у Веры уже был аборт. Когда она родила первенца Димку, она залетела снова через полгода, и очень была рада тому, что у нее будет два мальчика, и они будут играть, и им будет весело вместе. Но муж был категорически против и настоял на аборте. Она плакала, но подчинилась. Зря подчинилась, считала она.

Вера мечтала о втором ребенке. Манюньку она смогла родить уже после того, как мужа-юриста посадили за какие-то финансовые махинации, связанные с дачей взяток. На суде ей стало плохо, все сочли это вполне естественным: жена переживает за мужа, падает в обморок. После приговора Вера спала три дня и три ночи, потом все же поднялась, отвезла Димку маме, вернулась и легла в больницу "на сохранение". Она решила рожать и родила Манюньку.

Теперь она снова носила во чреве. Вера старалась не думать о плохом, а особенно - об аборте. Эта беременность была легкой, почти без утренних неприятностей. Она постоянно хотела селедки. "Вот рыбный какой!" - удивлялась она, думая о младенце как о мальчике. С Димой ее тянуло на пельмени, с Манюнькой - на сладости, а тут - селедка.

Вера ходила блаженная, умиротворенная. Она была почти уверена, что у нее складывается новая семья. Она родит - и будь, что будет. Ее нестерпимо тянуло позвонить Завьялову, поболтать, расспросить про маму, потормошить его, чтоб улыбнулся, расслабился, а то и полежать рядышком, отдаться, успокоить. Но сама наложила запреты, сама ждала звонка и сама наказала себя и его. Ему теперь невыносимо трудно: сидит в больнице с больной, никто не помогает, а тут еще надо делать такой немыслимый выбор. Появится ли?

Прошло две недели после того воскресенья, когда Вере впервые стало плохо, и он появился.

Вера и Маргарита, как всегда, встретились в парке и гуляли с детьми. Завьялов подошел к их скамейке буднично, с замотанным шарфом безвольным подбородком, все такой же бритый, с грустными глазами и извиняющейся улыбкой. На вид он был страшно одинок. Пальто было застегнуто на все пуговицы, а на руках уже были надеты теплые шерстяные перчатки. Он тихо поздоровался. Дети радостно набросились на него, а он доставал из карманов разноцветные пластиковые мячики и раздавал им.

- Э-э-э, играть с шариками только на площадке, к пруду не ходить, в уток не кидать! - скороговоркой приказала Вера, с интересом разглядывая элегантного Завьялова. Приятно, когда тебе принадлежит такой красивый мужчина. Почти принадлежит.

Дети убежали.

- Ну, теперь, после того, что ты сказала, мой Васька точно пойдет к пруду, как пить дать, - с хитрецой буркнула Маргарита и подмигнула Вере, - надо пойти проследить.

Она оставила их наедине и ушла.

Завьялов кисло взглянул на Веру и сел рядом, засунув руки в карманы. "Боже мой, да когда же я перестану мечтать, - подумала она, и радость ее катастрофически улетучивалась, как воздух из шлюзовой камеры космического корабля, - когда перестану ждать теплых слов, объятий, ласкающих мужских глаз?! Он же тушит меня, как в костер пописать. Нет-нет, надо вспомнить, что ему сейчас очень нелегко", - спохватилась она и заставила уйти плохие мысли.

Она смотрела прямо перед собой и молчала. Молчал и он.

- Маме очень плохо, - наконец, сказал он, - химия, конечно, не помогает. Они ее только мучают.

Вера молчала.

Он заерзал:

- Неужели тебе неинтересно? Ты что, такая бесчувственная?

- Почему. Я очень тебе сочувствую. Я просто хочу знать, не забыл ли ты о нашем ребенке.

- Как ты можешь, Вера! Ты бы видела ее!

Она молчала. Он покосился на нее. Потом еще раз - подольше.

- Реликт, а ты посвежела, - попробовал он примазаться, - такая красивая стала со своими веснушками.

Вера нервно скрутила свои длинные каштановые волосы и засунула их под шапку. Завьялов отвернулся. Он не вынимал руки из карманов, выставив плечи вперед. Слабая улыбка его погасла.

- Так ты хочешь аборт? - не выдержала она. - Осталось три дня.

В ней закипали слезы. Никогда никто не хочет от нее детей. Разве она плохая мать?

- Я не знаю, - сказал Завьялов, - мама не одобрила, даже рассердилась. Говорит, что я не потяну семью с чужими детьми.

- А сам-то как думаешь?

- Не знаю.

- А кто знает?

Он молчал и сутулился.

- Я не буду рожать третьего ребенка без мужа, - глухо, механически повторила Вера, - и мне надоело тебя упрашивать.

- Да ты и не упрашивала... погоди... я хотел сказать, что не унижалась... то есть...

Это было невыносимо. Она вскочила, расплакалась и убежала к подруге.

Завьялов сидел и рассматривал свои перчатки. Маргарита обняла Веру и вдруг стала понукать:

- Иди, иди к нему! Иди обратно! Возьми себя в руки! Или я сейчас пойду и все ему скажу.

- Если пойдешь, ты мне не подруга, - заявила Вера.

6

В итоге Вера сделала аборт. Она много плакала, переживала, даже заболела. Ей было безумно жаль этого ребенка, к которому она уже успела привыкнуть. Но надо было жить. С Завьяловым было покончено.

На Новый год Вере предстояла поездка к родителям, куда она каждый год ездила с детьми.

За две недели до поездки ей позвонил какой-то молодой человек. Он назвался знакомым Вериной школьной подруги и признался, что он ее кум.

- Помните, вы с Наташей крестили ее дочку, а крестного не было, и вы взяли в заочные крестные меня. Я с Шаповаловыми давно знаком. А вот с кумой - нет. Хочу представиться: я - Саша.

- Приятно! А вы зайдите, - и Вера дала Саше адрес.

Александр оказался приятным брюнетом высокого роста, почти ровесником Веры. Он был не то что бы красив, а обаятелен, но не избалован женским вниманием, потому что сразу бросались в глаза его жесткие моральные принципы.

Вере он сразу понравился. Они посидели и повспоминали общих знакомых. Вера призналась, что скоро едет на родину, к родителям. Саша сказал, что к Новому году и он предполагает покончить с делами и ехать, и любезно предложил купить билеты на поезд. Договорились взять целое купе на всех. На прощанье Вера предложила встретить вместе Рождество 25 декабря, хоть оно и не наше, а католическое. В ответ Саша предложил ей вместе встретить наше Рождество 7 января у его родителей там, в Воронеже. Вера поразилась его простоте и открытости. "Вот что значит - жесткие принципы, - восхитилась она, - они способствуют свободе общения без ущерба для собственной нравственности". Она заметила, что в его присутствии даже думает как-то по-другому.

25 декабря он принес билеты, но денег за них от Веры не стал брать категорически.

- Позвольте мне немного помочь вам, кума. Я достаточно много зарабатываю, а тратить мне не на кого, - сказал он.

Он принес вино, закуску и цветы. Вера не успевала поражаться: какие, оказывается, бывают джентльмены!

Они попраздновали. Пока ему не пришлось спохватываться и бежать на последнее метро. Сначала они ели и сердечно рассказывали друг другу о своей жизни. Правда, рассказывала больше она. Он помалкивал. В его молчании чувствовалась доброта и простодушие. Вера видела, что нравится ему. Она развеселилась и то и дело вскакивала, хлопая Сашу по плечу или даже приобнимая его сзади за плечи, когда подносила очередное блюдо. Она была очень хорошенькая. Блестящее фиолетовое платье оттеняло рыжину каштановых волос и обтягивало стройную фигуру. Она ему даже спела "Соловья" Алябьева, довольно сносно, а потом расплакалась о своей треклятой жизни.

- Ой, что ж я так назюзюкалась! - сокрушалась она.

Саша смотрел на нее сочувственно, без тени осуждения, и сам чуть не плакал. Веру вдруг до боли в сердце пронзила мысль, что он слишком хорош для нее. "Ничего не выйдет", - подумала она и забыла.

Звонили Шаповаловы и спрашивали: "Ну, как он тебе? Мы уж тебя так рекламировали, так рекламировали! Верка, ты достойна лучшей жизни! Он тебе понравился? Не теряйся, бери быка за рога..." и в том же духе.

Через несколько дней надо было отправляться. Александр заехал за ними на такси, помог с вещами. Вера уже предвкушала романтическую поездку в поезде со сказочным мужчиной. Это безумно волновало ее. В своей соблазнительности она не сомневалась, а он, со своей стороны, давал ей авансы. Впрочем, только пожал руку, когда она садилась в такси, но это только начало! Главное должно произойти в дороге, под романтическое постукивание колес.

На вокзале они уже садились в поезд, как вдруг к вагону подошел Завьялов. Вера обомлела. Как он узнал?..

Завьялов сердечно потряс руку Александру и представился другом Веры. Он был заросший и неопрятный. Неопрятный для своего обычного с иголочки состояния, а так - ничего.

- Как мама? - ехидно спросила Вера и услышала:

- Мама умерла.

Ей стало стыдно. Но она вспомнила потерю ребенка и пересилила себя.

- А ты что тут делаешь?

- Еду с вами. Мне тоже в Воронеж надо, а билетов нет, - обратился он к Саше, - Верочка как старая знакомая любезно согласилась провезти меня в своем купе.

Вера промолчала, испытующе глядя на него. Почему он врал?

- Как так? - дружелюбно спросил Александр.

- Не впервой. Я учился в Воронеже. А родители жили в Питере, так что студентом мне нередко удавалось проехаться зайцем с друзьями. Или - они, мы по-очереди. Брали купе, а один лишний незаметно пробирался в рундук и лежал там, пока не пройдут с проверкой...

- Лишний? - угрожающе переспросила Вера.

Завьялов улыбнулся одной из лучезарных своих улыбок и уверенно прошел с ними в купе, держа детей за руки. Там он повернулся и сказал:

- Как сложите вещи - походите с детьми по платформе, вроде как с провожающими, а я уж тут и спрячусь. Ехать ночью, так что ничего страшного. Если поймают, оплачу штраф. Деньги у меня есть.

Вера и Саша сделали все, как он просил. Вера была обескуражена. Это было какое-то безумие. Взрослый серьезный человек и...

Они ехали как на иголках. Прошла проверяющая, они поужинали и уложили детей спать, а Завьялов все лежал в рундуке.

- Спит, что ли? - удивленно прошептал Саша.

Вера тихонько постучала по рундуку, как по крышке гроба. Полка пошевелилась, и Саша поднял ее.

7

Завьялов вылез совсем красный. Нервное лицо его меняло выражения, а опухшие глаза горячечно блестели. Он попросил влажных салфеток и протер лицо, руки и шею. Александр стал его кормить и поить чаем.

"С ума, что ли, он сошел?" - думала Вера про Завьялова. Вид у него был такой жалкий, что сердце заходилось. Хорошо, что она не рассказала про него Саше. Лишь бы сам Завьялов не проговорился и не испортил обедню. У нее с Сашей, пожалуй, что-то может получиться.

Они сидели в полутьме и тихо разговаривали. Завьялов возбужденно рассказывал о чем-то неестественно высоким голосом, пытался смеяться, старался произвести на Сашу хорошее впечатление. Ему, конечно, удалось. "Это ж его работа, - думала Вера, - перед ним просто студент". Нет, не просто. Он явно что-то задумал.

Колеса поезда постукивали умиротворяюще. Завьялов неожиданно достал из кармана куртки небольшую плоскую бутылку коньяка.

- Как ты? - спросил он у Саши, который смотрел на него почти с любовью.

- Вообще-то я не пью, только по праздникам.

- Я тоже. Нам, профессорам, особо не разгуляться. А за знакомство, а? Верочка, достань-ка разовые стаканчики, - сказал он ласково и властно.

- Да, нам, профессорам... - протянул он снова, после того, как разлил коньяк по стаканчикам понемножку и выпил свою долю. - Знаешь, нам, профессорам, до того цейтнотно, что просто не до женщин, ей-богу. Нас только студенты любят. Санек, ты понимаешь меня?

- Понимаю, друг, - сказал Саша, - нам, буровикам, извини, Вера, с женщинами тоже не очень-то везет. Две недели на вахте, а то и месяц: какая девица это выдержит? У меня жена была: приеду, накуплю мебели, ковров, уеду. Приезжаю обратно - все вынесла. Не будешь же требовать назад.

- Да... У меня была такая, что сделала аборт, пока я был в отключке, за больной мамашей ухаживал. А я хотел этого ребенка, только не вполне отчетливо это понимал. Мне просто не хватило времени.

Завьялов посмотрел на нее и снова разлил. Вера вспыхнула.

- Да хватит вам, - сказала она наигранно. - Ладно. Раз вы так, полезу-ка я спать.

Выпила и уползла на верхнюю полку.

- Не, мои и не собирались беременеть, - через некоторое время зашептал Александр, - умные больно. Сейчас деву для семьи найти, в сущности, нереально. Не понимаю, как это другим везет. А я очень хочу семью. Правду говорят, что бодливой корове Бог рогов не дает.

- Рога - это плохо, - прошептал размякший Завьялов и вдруг заплакал чуть не в голос.

- Ты что, тише, тише! - зашикал на него Александр, пересаживаясь к нему, обнимая его одной рукой, а другой пытаясь налить ему в стакан газировки. - Попей водички! Дружище! Что с тобой? Ты прям как родной, парень.

- Молодец ты, Санек. Пусть тебе повезет. Верка хорошая. Ты не представляешь, какая хорошая. Надо, чтоб ты был ее достоин. И дети у нее первый класс, это точно. Родит тебе еще. Ты не сомневайся.

У Веры защемило в горле, какая-то струна там готова была порваться.

- Она мне очень нравится, - прогундосил Александр. - А ты, друг, к кому едешь, к бабе?

- Какой там. Пошли они. Я - к однокашникам. Кому еще верить.

Они долго еще зюзюкали о том, какие бабы дуры, а потом заснули: один на постели, другой головой на столе, сидя на той же постели.

Вера не спала. Она смотрела в потолок и лихорадочно думала: проболтался он или нет. Прямо, вроде, они о ней не говорили, но косвенно...

Через пару часов Вера встала и буднула сидящего Завьялова. Он поднял на нее потусторонние глаза и улыбнулся.

- А, любимая, - сквозь сон проговорил он.

- Тише, тише, - шепнула она в ужасе. Вот тебе раз, именно когда не надо, сказал это слово. А сколько она ждала его! - Давай, перебирайся наверх, да растянись как следует.

Завьялов послушно полез на верхнюю полку, а Вера прилегла рядом с Манюнькой. Потом он позвал ее. Она поднялась и подставила ему ухо, чтобы он говорил потише. Поезд мягко постукивал и болтался. Завьялов повернул ее подбородок к себе и поцеловал. От него пахло перегаром, но она не противилась. Руки у него тоже были красивые, как и глаза.

8

В Придаче они вышли без всяких эксцессов. Только Манюня громко сказала: "Завьялив, ты откуда взялься? Вчеля тебя не быля". Но обошлось, никто не обратил внимания. Завьялов долго тряс руку Саши. Он всегда умел располагать к себе людей. Вера опять рассматривала его руки - прозрачные, с продолговатыми, хорошо оформленными ногтями, привыкшие к убедительному изящному жесту; потом подняла глаза и увидела, что он смотрит на нее пронзительно-прощальным взглядом. Потом он повернулся, помахал рукой и уехал на маршрутке.

Саша помог им добраться до дома. Прощаясь, он поздравил с наступающим и сказал, что в первые дни Нового года позвонит.

Праздники прошли вяло. Родители старались для внуков: устроили елку, которую вместе с детьми украшали, дарили им подарки, водили на представления. Вера сказалась больной. Она и вправду была бледной после пережитого аборта, лежала с книгой и отдыхала от детей.

Пятого числа позвонил Саша. Он официально позвал Веру в гости. Он жил со своими родителями, и это явно были смотрины. Вера решила не шокировать их сразу всем своим табором. Достаточно было взять с собой только Манюньку-очаровашку для поддержки своего шарма. Что она и сделала.

6-го января в большой квартире собралось много народа. Какие-то родственники, друзья, своя православная тусовка. Отмечали Сочельник и Рождество. Саша встретил Веру в шикарном костюме. Она не ожидала этого, была одета довольно скромно: девушка на смотринах, ха-ха. Зато Манюнька блистала в пышном розовом платье.

Малышку сразу закрутили-завертели, чему она, кокетка от рождения, была очень рада. За столом было все как всегда, только расслабиться было нельзя. Все на нее посматривали. Вера односложно отвечала на расспросы родителей. Ей претила вся эта официальщина. "Что я здесь делаю?" - думалось ей. Она поглядывала на Сашу, словно искала у него помощи, но он только подливал ей вино и ободрительно трогал за локоть.

Вскоре Вера освоилась. Когда все взялись за караоке, и пошла возня с песнями и хохотом, она смогла отличиться, пропев две-три песни весьма удачно. Потом она поиграла им на пианино, ощущая себя наемным тапером. Ее по-прежнему не оставляло тяжелое чувство, что ее оценивают, что Саша не помогает ей адаптироваться, а оставляет на волю Божью и смотрит, что из этого выйдет. Она не могла прижаться к нему и спрятаться. Огни рампы были направлены на нее, неудачницу, разведенку с двумя непонятными детьми, от которых неизвестно, чего ждать. А он там - молодой, красивый, холостой, 29 лет - стоит на возведенной родителями вершине, как изваяние, кумир, как идол.

- Так у вас двое детей? - послышался ей голос его матери.

- У меня двое прекрасных детей, - четко и громко сказала она сквозь шум, и многие обернулись.

Вера подошла к Саше и попросилась домой. Пора ребенку спать. Он засуетился, сказал, что отвезет на собственной машине, здесь недалеко. "Интересно, почему тогда я сюда добиралась на автобусе?" - подумала Вера.

В машине малышка заснула. Вера смотрела на Сашу как в угаре. "Ведь он меня еще ни разу не поцеловал. Надо же. А я уже возомнила невесть что. Вот дура!" Саша взял Манюньку на руки и осторожно отнес по лестнице на третий этаж. От мороза носы у них покраснели. Он передал девочку Вере и попрощался. Сказал, что забежит до отъезда. "Не забежит", - подумалось ей.

Но он забежал. Вместе с Наташкой Шаповаловой. По школьной привычке Наташка позвала ее прямо с улицы: "Ве-ер-ка-а!" В школе они так всегда звали друг дружку на выход, чтоб не подниматься, не нарываться на родителей, а то, может, просто спросить задание или еще что - зачем подниматься. Вера кричала: "Ната-а-ха-а!", а Наташка иногда: "Вера-ася!" или"Вера-анда-а!" Она любила выдумывать.

Вера высунулась в форточку и показала рукой: "Спущусь, ждите". Быстро оделась и сбежала с лестницы. Они пошли гулять. Весь вечер Саша галантно ухаживал за подружками, а от Веры прятал глаза. Они сходили на берег водохранилища и покатались с горки, как дураки, на картонках. Потом пили чай с ромом в хорошей забегаловке и весело болтали. После всего Вера с Сашей проводили Наташку до дома. Подружка так сильно хотела поженить их и дружить семьями, что уже чуть ли не о свадьбе договаривалась. Не хотелось ее огорчать. Вера почему-то знала, что Саше есть, что сказать ей после того конфуза, не тот он человек, чтобы просто уйти, без объяснений. Но ей было все равно. В конце концов, он все же кум, хоть и заочный, а она - кума. На кумовьях не женятся.

Наташка поморгала глазами то одному, то другому, погрозила Саше пальцем, обняла Веру и ушла. Очевидно, они о чем-то договаривались по поводу нее.

Вера отряхивала падающий снег. Становилось теплее.

- Тебе не холодно? - спросил он. - Может, зайдем куда-нибудь?

- Да нет, говори здесь. Я выдержу.

Вера запахнула воротник и подняла лицо навстречу падающим снежинкам.

Он молчал. "Какие же они все беспомощные", - подумала она.

- Наверное, ты хотел сделать мне предложение, - лукаво подсказала она, - но мама не разрешила.

Он смутился. Может быть, даже покраснел: в темноте не было видно. Они медленно шли по вечернему Воронежу в направлении ее дома.

- Ты не совсем права, - начал он, - позволь мне объяснить.

- Валяй, - дежурно ответила она.

- Дай собраться... Ты такая красивая. И содержательная. Вера, ты мне очень нравишься. Так нравишься, что я бы не посмотрел на родителей, ни на кого; я бы сделал тебе предложение, свое жилье у меня есть...

- О! - иронично воскликнула Вера и заглянула ему в глаза. - Спасибо на добром слове.

- Да. Но не могу. И не из-за смотрин этих дурацких, пропади они пропадом. Прости, что тебе пришлось пройти через это. Это я виноват. Прости.

Он остановился, и ей пришлось повернуться к нему лицом.

Александр стоял как потерянный. В его лице читалось странное недоумение и даже вдохновение. Дистанция между ними была такова, что казалось - он стоит на сцене, строгий, в черном пальто, принц Гамлет.

- Но я хочу спросить, - вдруг воскликнул он: - как ты можешь игнорировать такого хорошего человека?! Он же любит тебя! Я вообще такого раньше никогда не встречал. Это было видно невооруженным глазом! Сергей Николаевич - человек, каких мало, и он любит тебя!

Вера не сразу сообразила, что Саша говорил о Завьялове. Она поразилась:

- С чего ты это взял, Саша?

- Вера, да любой на моем месте догадался бы. В нем был такой надрыв! Он так смотрел на тебя! Сначала я думал, что это просто дружеский взгляд, отеческий. Но когда вы расставались, просто плакать хотелось от вашего вида. Ведь ты тоже любишь его. Я это понял. Итак, кто из нас обманщик?...

Он приблизился, взял Веру за руку и продолжал:

- Пойми, землячка, никто не будет тебя любить так, как он. Это же чудо. И как бы ты мне ни нравилась, я не могу стоять между вами, вот и все. Я все эти дни раздумывал. Чуть голову не сломал. Я это понял! Расценивай мои слова как хочешь. Видно, мы с тобой действительно не пара. Родители были правы. Они чувствуют. Их мнение для меня - ничто, но они подтвердили мои сомнения своими.

- Так вот ты почему такой. А я думала, что ты презираешь мою бедность и положение, что, знаешь ли, обидно.

Саша опустил руки и сказал:

- Глупости.... Меньше всего мне хотелось бы обидеть именно тебя. Я привязался к тебе. Ты мне нравишься, и не думай, что я не иду на жертву сейчас. Иду и еще как.

Вера во все глаза смотрела на Сашу, как будто впервые видела его, и трясла головой, отгоняя плохие мысли, а кулачки поднесла ко рту. Она ненавидела Завьялова. Он опять все испортил! Но теперь ничего не поделаешь. Потом она сказала:

- И ты мне очень нравишься. Какой ты хороший, Саша. Знаешь, ты слишком хорош. Я тебя ничуточки не стою.

Вера потянулась и нежно поцеловала его в губы, слегка только коснувшись. Он качнулся по направлению к ней и хотел обнять, но опустил руки и голову.

- Ладно, Сашенька. А теперь иди и будь счастлив. Хотя сомневаюсь, что мы оба - ты и я - когда-нибудь будем счастливы. Эта кормушка - не для нас.

Она повернулась и ушла в дом, добавив:

- Пока, рыцарь. Думаю, больше не увидимся.

9

Вера работала в театре, играла красотку. Однажды после репетиции она немного задержалась, и молодой режиссер стал приставать к ней. Он набросился на нее, аки лев, прижал к шкафчикам и принялся тискать маленькими руками и целовать мокрым ртом. Вера захохотала и сказала:

Как можно быть таким максималистически наивным!..

И проснулась.

Что за дурацкая фраза, подумала она. "Максималистически".

Она вздохнула. Прошла зима, прошел март, апрель заканчивался, а Завьялов так и не позвонил. Она скучала по нему. Что это было: чувство вины? Жалость? Тогда в поезде он поразил ее, вольно или невольно, показал всю страшную глубину своей души, ее трагизм. Вот что с ним может происходить, когда его не загоняют в угол, когда ему приходится действовать, чтобы не потерять любимого человека. А что она его любимая, она теперь не сомневалась. Жаль, что сама она его не любит. А то бы давно уже побежала к нему.

"Максималистически". Наивная дура. В своей химерической принципиальности готова погубить любовь? Неужели нельзя просто подарить этому человеку счастье? За один тот глупый поступок в поезде он достоин жизни. Ведь он тогда выглядел полным идиотом: он - уважаемый профессор, которого почитают в определенных кругах, которого любит начальство, считается с ним, которого обожают студенты - валялся в грязном рундуке, обманывал проводницу, заискивал перед молодым работягой и весь вечер развлекал их, как клоун. Самое главное - делал это без всякого расчета, бессмысленно, ни на что не надеясь, не стараясь произвести впечатление. Как юродивый. Правду говорят, что непритворное юродство побеждает все. А может быть, он делал это, потому что понял, что теряет ее. Люди с первой группой крови обожают преодолевать препятствия. Как лягушки: видят объект, только когда он движется.

Как бы то ни было, после Пасхи Вера решила ему позвонить.

Завьялов ответил самым бесцветным и скучным голосом:

- Что ты хотела?

- Завьялов, надо встретиться.

Он помолчал. Его вечная непробиваемость начала было ее раздражать, но она вспомнила поезд. "Он не такой", - сказала она себе.

- Хорошо, - сказал он, наконец, - завтра, возле метро Чернышевская в 14 тебя устроит?

"Он помнит, что Манюня в это время спит. Или просто у него "окно"?"

- Я приду.

Вера тщательно готовилась. Ей хотелось ему понравиться, несмотря на то, что она знала: придет она в одежде "сэкондхенд" или с подиума - для него это не имеет никакого значения. Она всегда была для него красавицей и знала это.

Она приехала раньше. Не стала ждать в вестибюле метро, а вышла на улицу и прислонилась к оградке напротив входа. Из метро валил задумчивый питерский народ. Вокруг Веры стояли люди и звонили по мобильникам. Голуби мотались под ногами, уворачиваясь от назойливых ботинок, норовивших растоптать вкусные крошки. В весенних лужах отражалось солнце и резало глаза. Жара! Некоторые смельчаки поснимали куртки и уже шокировали всех футболками. Но балтийский ветерок коварен! Вера ни за что не рискнула бы раздеться. Какой-то жирдяй рядом с ней ел шаверму, от которой сильно пахло мясом и специями. Она сглотнула и тут увидела своего тощего Завьялова.

Он выходил из дверей с книжкой в руках. В затуманенных глазах была мечта из книжки. Он степенно засунул книгу в рюкзак и закинул его на плечо, оглядываясь и ища глазами Веру.

Русые волосы его отросли и требовали стрижки. Они блестели и поднимались на ветру, как перья. Темная бородка тоже отросла. Он был в ветровке, синей, как его глаза. Он был простой и ужасно, ужасно родной.

Увидев ее, Завьялов просиял. Она подошла к нему и, не дожидаясь печально-вежливых банальностей, обняла за шею. Он схватился за нее. Так они и стояли. Вера не могла надышаться им. От него пахло свежестью. Ей хотелось съесть воротник его рубашки, до того запах был приятный, но это были не духи. "Запах хорошего человека", - подумала она. Ей не хотелось с ним разговаривать, решать проблемы, воевать, ругаться, мириться и прочее; почему нельзя просто дышать им, дышать без конца?..

Он отстранил ее и посмотрел в глаза. На этот раз взгляд его был вполне осмысленным, ясным и живым. Это обнадеживало: они могли поговорить.

- Привет, - сказала Вера.

- Привет. Хорошо выглядишь.

- Я у тебя всегда хорошо выгляжу.

- Ну да. Как ты? Я слыхал, еще не замужем?

- Не издевайся, Завьялов. Кому я нужна, кроме тебя.

- Ну тогда переезжай ко мне.

- Вот так, без разговоров?

- Да. Зачем они. Переедете, потом поженимся, и дело с концом.

- Ну да, чего там.

Вера повернулась и хотела уходить, но он взял ее за руку повыше локтя.

- Опять ты бежишь.

- Я думала, ты что-нибудь скажешь.

- Но это ты позвонила. Ладно, поехали ко мне, у меня нет лекции. Я вчера купил торт и шампанское. Выпьем, тогда что-нибудь скажу тебе, Верунчик, честное слово.

- Врешь насчет лекции? Ну ладно, поехали. Только быстро. Манюня спит.

"Хватит выпендриваться, - думала Вера, залезая в троллейбус, - ведь я же уже решила". Она решила, когда увидела его, выходящего из метро: синеглазого, безумно желанного - она выйдет за него замуж. Решение пришло внезапно, накатило и смыло пять тревожных лет их знакомства, годы сомнений, отвращения, чувства, что живешь не по-настоящему; оно появилось из неоткуда, от вдруг прихлынувших сил Вселенной, насытивших ее невообразимым чувством.

В прихожей они поцеловались. Потом стали быстро раздеваться, и все закончилось в постели. В его постели. Мамы рядом не было. И носки его не висели на нижней перекладине стула, а рубашка - на верхней; туфли не стояли рядком, а все валялось на полу вместе с ее платьем. Он гладил ее удовлетворенное, успокоившееся тело.

- Вера, - сказал он, - ты выйдешь за меня?

Она молчала. Она столько этого ждала, что теперь не знала, что говорить. Слова не имели значения. Это стало понятно, когда они были произнесены. Наступила эра молчания.

- С тобой невозможно жить. Ты вредный. Мне самой пришлось тебе звонить, - простонала Вера.

- Я исправлюсь.

Они взяли шампанское и торт и поехали к ней.

10

Через месяц они поженились, повенчались и переехали к Завьялову, в большую и удобную квартиру. Вера принялась ее обживать. В одной из огромных четырех комнат она устроила детскую, развела цветы на подоконниках и купила клетку с поющим кенаром.

Теперь Вера не работала. Ее работой стало встречать и провожать мужа и сына. По выходным они гуляли в Таврическом саду, ездили за город. Иногда Вера ходила к мужу на лекции в университет, любовалась им. Они любили друг друга. Но Веру неотступно преследовала мысль, что все слишком хорошо, что так не бывает. Что все должно скоро закончиться.

Она стала донимать мужа подозрениями, мол, он что-то от нее скрывает. Он отшучивался. Говорил, что перед женитьбой сильно загуливал с другими женщинами, что отчасти оказалось правдой: Вера выяснила, что одна женщина была. Но было еще что-то.

Начать с того, что ей никак не удавалось его откормить. Просто стыдно было перед другими преподавателями, с которыми он работал. Ей казалось, что все ее осуждают за то, что она либо плохо готовит, либо просто морит его голодом. Вера готовила деликатесы, но муж все худел и худел. Она пыталась отправить его к врачу, но он отказывался. Говорил, что вполне сносно себя чувствует.

Наконец он признался, что серьезно болен. Он сел напротив Веры и сказал, что перед смертью мамы обследовался и обнаружил рак. Так что мамаша и в могилу его за собой тащит.

- Веруня, прости. Не хотел беспокоить тебя раньше времени. Я и жениться не хотел, чтобы не обременять собой, но подумал, что лучше, если все имущество тебе достанется, чем уйдет неизвестно кому. Во всяком случае, других родственников своих я не знаю. Понимаешь теперь?...

Она понимала теперь все.

- Сколько тебе осталось?

- Полгода, Вера. Недавно делал УЗИ: метастазы уже везде.

Вера села и схватилась за голову.

- Зря ты, Завьялов. Зря мучил себя один. Как я жалею, что все это время не была рядом! Думаешь, мне нужна эта квартира? Да пропади она пропадом! Любимый, мне нужен ты! Да если б ты еще тогда, когда узнал об этом, раскрылся, взял меня в соучастники, в подельники! Как бы хорошо было от этого всем! Даже твоей маме. Я бы за ней успела поухаживать. А если бы ребеночек еще был цел!..

При последних словах Завьялов неожиданно посуровел, и глаза его снова заледенели.

- Я... не знал, как ты отнесешься. Я не хотел, чтобы меня жалели. Считал тебя неспособной к принятию решений. Особенно после того, как ты сделала аборт. Впрочем, это твое решение было принято с поразительной уверенностью. Ты просто монстр какой-то!

Завьялов зло усмехнулся. Вера оскорбилась и удивленно посмотрела на него. Он продолжал:

- Ты спасовала. Прервала жизнь последнему отпрыску нашего рода. Убила единственного моего ребенка. И на мне теперь все кончается. Поняла? Или ты идиотка?

Вера заплакала.

- Зачем же ты, по-настоящему, женился?

- Провокационный вопрос? Я же сказал.

- Ну да, хотел осчастливить бедное семейство. А еще?.. Раз пошла такая пьянка. Ведь ты ненавидишь меня.

- Еще?.. Думал выторговать у Бога помилование. Но это не помогло, как видишь!

- И теперь ты в депрессии, - миролюбиво сказала она.

- В депрессии... Что? - он удивился, ожидая гром и молнию.

- Пять стадий: отрицание, гнев, торг... Торг не помог. Значит, остается депрессия и смирение. Если всему этому можно верить... Жаль, что я оказалась неудачным торговым посредником между тобой и Богом. Знаешь, и депрессию твою не хочется усугублять, но придется, потому что ты забыл, а я напомню, кто на самом деле виноват в смерти нашего сына.

- Это был сын? - Завьялов немного оживился, но снова потух.

- Твой сын, - сказала Вера, подошла и неожиданно обняла его, - не хочу больше с тобой ссориться. Люблю тебя.

Завьялов часто заморгал. Слезы потекли по его лицу. На нем было такое отчаяние!

- Ты плачь, плачь, не стыдись меня, - гладила она его по плечу, спине, волосам, - а я уже свое выплакала. Знаешь, мы в своей гордыне оба его убили. Я читала, что два убийцы долго не могут жить вместе. Но я думала, что мы, наверное, в будущем разведемся. Оказывается, вон оно как вышло...

- Я спасу наш брак, - сквозь слезы ухмыльнулся Завьялов, - недолго осталось. Но ребенка убила ты.

- Мы оба.

- Нет, ты. Ты - женщина.

На его лице появилось капризное выражение, какое бывает у детей, привыкших спорить. Что ж, мамин сынок, подумала Вера. Сколько ему приходилось противостоять матери!..

Веру душила обида. И бессилие. Хотелось этого упрямца как следует стукнуть. Погладить-погладить, да как стукнуть! Чтоб мало не показалось. Она вспомнила рассказы о раковых больных, что они все ужасные вампиры, невозможные в общении, а он-то еще ничего ей достался.

- Ладно. Я... Будем считать, что я. Если тебе так легче, - вздохнула она и ушла на кухню.

11

Прогнозы Завьялова оказались слишком хорошими. Уже летом он слег и больше не вставал. Пищу он мог принимать исключительно жидкую, а потом и вовсе только пил воду. Он похудел до сорока килограммов, но зато обрел, наконец, мир с самим собой.

Вера не могла на него нарадоваться. Он оставил всякое недовольство, был нетребователен и без конца говорил ей, какая она хорошая, как он любит ее, и какой был дурак раньше. Детей Вера отправила к родителям, занималась только им. Она перевернула кучу литературы, изобретала разную жидкую еду, чтобы только накормить его, даже молилась и ходила в церковь. "Сереженька" не сходил у нее с языка.

Приходили друзья и знакомые, приводили врачей и травников. Те качали головами. Взялся только один, старый афганец, который посмотрел томограмму и признал состояние приемлемым для лечения. Он принес вытяжку из мухомора и дал рекомендации: принимать, начиная с одной капли в ложке молока; прибавлять каждый день по одной, и так до тридцати. Появилась надежда. Впереди по крайней мере еще месяц! Вера просто летала и светилась от счастья.

Завьялов выдержал только шестнадцать дней.

За день до смерти он почувствовал себя лучше, даже немного поел.

Вера обрабатывала пролежни, образовавшиеся на острых выпирающих костях. Ягодицы почти исчезли, и она с горечью, подкатившей в горлу и защипавшей в голове, вспомнила, как читала об умирающих от голода в концлагерях: отсутствие ягодиц означало, что человек - не жилец. Вера закусила губы. Пролежень на кобчике продавился насквозь, до кости, и что сделаешь, когда кожа просто лопается!

Сергей устал, но смотрел на Веру невыразимым взглядом, исполненным любви. Она чувствовала, как слезы подкатывали. Потом он набрался сил и тихо заговорил:

- Когда ты уходила, смотрел тут "Неоконченную пьесу для механического пианино" и плакал в конце. Она права.

- Кто? - Вера легонько прилегла ему на грудь, чтобы не раздавить.

- Эта жена его... Калягина... Она сказала, что самое главное, это любовь, и только она - вечна.

- Любимый.

- Верочка... - снова позвал он.

- Что, Сереженька?

- Прости меня за все. Я ребенка нашего убил. Я был... такой сволочью.

- Вот те раз. Не ты, а я.

- Не бери на себя. Ответственность всегда на мужчине. Я это понял. Может быть, я и умираю потому, что убил его.

Он смотрел не отрываясь. "Прости и ты меня", - пробормотала она тонким задавленным голосом.

- Родная, люблю тебя. Всегда буду любить. Мы с мальчиком будем тебя ждать там. Ты придешь - мы тебя встретим.

Она подняла голову.

- Но ты же не собираешься умирать?

- Знаешь, Реликт, ночью уже смерть приходила ко мне. Она похожа на врача, мужчину: в белом халате, с чемоданчиком. Я думал, что это ты вызвала врача, смотрю, а ты спишь... Он сказал, что ЭТО произойдет завтра.

- Галлюцинация, Сережа. Ты так хорошо себя чувствуешь!

Он устало молчал.

До самой ночи Завьялов признавался ей в любви, сколько хватало сил. А утром замолчал. Говорить больше не мог.

. Вера вызвала скорую. Приехали двое мужчин в синей униформе и измерили давление.

- У вас есть аппарат? Попробуйте своим, - сказали.

Вера попробовала. Давления не было!

Мужчины с профессионально-непроницаемыми лицами пошли к выходу. В прихожей Вера понизила голос и спросила: "Что, все?" Они кивнули устало и уехали на лифте.

Но он еще жил. Дожидался священника. Обручальное кольцо свалилось с утончившегося пальца и врезалось ему в тело. Он лежал на кольце, пока Вера не обнаружила его. И пролежни его не беспокоили. Он только смотрел на нее, как будто не мог оторваться. Она держала его за руку.

Спросила:

- Сдаешь колечко?

Он чуть заметно кивнул.

- А то, может, и крестами поменяемся, по-братски?

Он кивнул более энергично, но все равно еле заметно.

Вера так и сделала: сняла с него крест и одела на себя, а на него одела свой, деревянный. Потом снова уцепилась за его руку, как утопающий за соломинку. Рука чуть заметно шевельнулась. Жизнь почти ушла из нее.

Пришел священник и провел обряд соборования и причащения. Потом принялся читать на исход души. После Причастия раб Божий Сергей отвернулся, пытаясь сохранить в себе Дары, но вскоре снова лег на спину и отдал Богу душу, уставившись в потолок чистыми, как небо, детскими глазами.

Похоронила его Вера на Киновеевском кладбище.