Аделер М. : другие произведения.

На свободе

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Юмористический роман о жизни провинциального американского городка. По стилю и содержанию перекликается с романом "Вдали от суеты".

  

ELBOW-ROOM

A NOVEL WITHOUT A PLOT

BY

MAX ADELER

1870

AUTHOR OF "OUT OF THE HURLY-BURLY," ETC., ETC.

  
  

СОДЕРЖАНИЕ

  
   ГЛАВА I. ПРЕИМУЩЕСТВА ПРОСТОРА
   ГЛАВА II. УЖАСНОЕ ПРОИСШЕСТВИЕ С РЕБЕНКОМ МИСТЕРА ФОГГА
   ГЛАВА III. КАК УЛУЧШИТЬ НАВИГАЦИЮ. - НЕЗАДАЧЛИВЫЙ ИЗОБРЕТАТЕЛЬ
   ГЛАВА IV. ФАКТЫ, КАСАЮЩИЕСЯ ЛОШАДИ МИСТЕРА БАТТЕРВИКА
   ГЛАВА V. ЗАМЕТКИ ОТНОСИТЕЛЬНО ПРЕПОДАВАНИЯ
   ГЛАВА VI. РЕДАКТОР "ПАТРИОТА"
   ГЛАВА VII. КАК МИСТЕР БАТТЕРВИК ЗАНИМАЛСЯ САДОВОДСТВОМ
   ГЛАВА VIII. МИССИОНЕРСКАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ ОБЩЕСТВА
   ГЛАВА IX. КОРОВА СУДЬИ ТВИДДЛЕРА
   ГЛАВА X. НАША ГРАЖДАНСКАЯ СЛУЖБА
   ГЛАВА XI. ПОХОРОНЫ И СУПРУЖЕСТВО
   ГЛАВА XII. МИССИС ТУДЛС. - СЛУЧАЙ С ПОТТСАМИ
   ГЛАВА XIII. СКАЧКИ И КОЕ-ЧТО ДРУГОЕ
   ГЛАВА XIV. КОЕ-ЧТО ОТНОСИТЕЛЬНО ДИКАРЕЙ
   ГЛАВА XV. ЛЮБОВЬ, СТРАДАНИЯ И САМОУБИЙСТВО
   ГЛАВА XVI. МИСТЕР ФОГГ, СПОРТСМЕН И РАССКАЗЧИК
   ГЛАВА XVII. КАК МЫ ПРОВОДИМ ПОЛИТИЧЕСКИЕ КАМПАНИИ
   ГЛАВА XVIII. КОЕ-ЧТО О ПЕТУХАХ
   ГЛАВА XIX. ИЗМЕРИТЕЛЬ ГАЗА. - СЦЕНЫ В РЕДАКЦИИ.
   ГЛАВА XX. ВЫСОКОЕ ИСКУССТВО
   ГЛАВА XXI. НОВОЕ СЛОВО В СТОМАТОЛОГИИ. - НЕУДАЧНАЯ ДОЛЖНОСТЬ
   ГЛАВА XXII. СПРАВЕДЛИВОСТЬ И НЕСПРАВЕДЛИВОСТЬ
   ГЛАВА XXIII. БРОДЯГИ КРАСНОРЕЧИВЫЕ И НЕ ОЧЕНЬ
   ГЛАВА XXIV. СОБАКА МИСТЕРА БАТТЕРВИКА И ДРУГИЕ СОБАКИ
   ГЛАВА XXV. ПОТЕНЦИАЛЬНЫЙ ВЕЧНЫЙ РЕПОРТЕР
   ГЛАВА XXVI. ИЗОБРЕТЕНИЯ ДОКТОРА ПЕРКИНСА
   ГЛАВА XXVII. ГЕНЕРАЛ ТРАМПС, КОМАНДУЮЩИЙ МИЛИЦИЕЙ ОКРУГА
   ГЛАВА XXVIII. НЕУТОМИМЫЙ ИЗОБРЕТАТЕЛЬ МИСТЕР БРЭДЛИ
   ГЛАВА XXIX. ИСПЫТАНИЯ, ВЫПАВШИЕ НА ДОЛЮ МИСТЕРА БАТТЕРВИКА, ВЛАДЕЛЬЦА ФЕРМЫ
   ГЛАВА XXX. ТЕТУШКА МИСТЕРА БЭНДЖЕРА
   ГЛАВА XXXI. ВСЯКАЯ ВСЯЧИНА
  

ГЛАВА I. ПРЕИМУЩЕСТВА ПРОСТОРА

  
   Профессора социологии, посвященные в тайны науки о человеческой жизни, не согласны с тем, что простор - одна из величайших потребностей современного цивилизованного общества, но это может быть потому, что они еще не проникли в эти тайны достаточно глубоко, чтобы постичь эту простую истину. В местах сосредоточения, люди имеют определенные шансы на развитие некоторых способностей, но далеко не всех. Человек, живущий в большом городе, склонен оттачивать свой ум, подобно тому, как морские волны превращают грубый камень в гальку; но, возможно, этот процесс препятствует свободному развитию остального. Если его индивидуальность не будет утрачена среди толпы, вполне вероятно, что, во-первых, его подражательная способность побудит его стать таким, как все, отказавшись от своей индивидуальности, и, во-вторых, страх выделиться, являющийся следствием степени индивидуальности, убедит его избегать ее проявлений и стараться во всем походить на своих соседей.
   Дом, в котором он живет, плотно вжат в ряд точно таких же домов, а то, как он его устраивает и обставляет, в какой-то мере напоминает соседние дома. С обеих сторон дом испытывает давление; а когда его начинают обихаживать, давление резко возрастает, возникает нечто вроде конкуренции, что приводит к постоянному столкновению с другими людьми; результатом становится то, что слабейший попросту загоняется в угол. Городской человек укутан в мантию скрытности и притворства. Если у него появляется желание бродить по неведомым, окольным путям, он решительно подавляет подобное желание ради того, чтобы следовать проторенным путем. Если Смит, в дикой природе, будет вести себя естественным образом, то в обществе его всегда преследует опасение, - а что подумает о его поведении Джонс, - и ведет себя, подстраиваясь под Джонса; Джонс, со своей стороны, рассуждает точно так же в отношении Смита, и, сдерживая природные наклонности, поступает аналогично. В это же самое время Робинсон, сгорая желанием идти в направлении, противоположном выбранному окружающими, понимает, что, поставив под сомнение теорию, которой придерживаются Смит и Джонс, рискует вызвать в свой адрес очень серьезную критику, а потому, ужаснувшись и пожертвовав собственным мнением, вливается в общий поток.
   В небольших и малонаселенных общинах давление общественного мнения хоть и присутствует, но значительно менее велико. Здесь простора больше. Человек знает большинство тех, кто с той или иной степенью точности оценивает его, и имеет возможность составить довольно точную картину совокупного мнения. А если человек может это сделать, он ощущает большую степень свободы, следуя своим естественным импульсам. Если бы люди обладали большими знаниями и легко читали тайны вселенной, вряд ли они стали бы испытывать к ней такое почтение, какое испытывают сейчас. Когда они знают точное мнение о себе своих соплеменников, они начинают относиться к нему с относительным равнодушием. А потому, если житель провинциального городка захочет вдруг идти своей дорогой, он изъявляет мужество с большей готовностью, чем житель большого города. Если у него есть склонность выставлять себя дураком, которая время от времени завладевает каждым человеком, он имеет роскошную возможность потакать ей без каких-либо значительных последствий. Обычно Смит благожелательно относится к Джонсу; но если вдруг поведение Смита начинает отличаться некоторой эксцентричностью, к которой Джонс не имеет склонности, то это вызывает не осуждение, а дает сигнал Джонсу, что тот вправе дать волю своим чудачествам, нисколько не заботясь о том, улыбается ему Смит или нет.
   Поэтому в таких общинах можно найти людей, развивающихся почти без оглядки на окружающих. Тот, кто задастся такой целью, способен отыскать любопытные персонажи, странные комбинации событий, удивительный индивидуальный и семейный опыт, и неограниченные запасы юмора, даже в том случае, если он твердо убежден в том, что наша жизнь, - трагедия, а проявления юмора в ней, не более чем авторский прием жизни, которая разрешает появиться ему в реальности только для того, чтобы еще более подчеркнуть неизбывную печаль нашего существования. Чтобы изобразить события, которые просто забавны, не требуется полета писательской фантазии; но если у него есть импульс для решения данной задачи в промежутках между работой над серьезными произведениями, возможно, он выполняет тем самым свой долг перед обществом, поскольку писатели, которые описывают историю человеческой жизни, склонны выставлять напоказ то, что печально и грустно, и стараются погрузить читателя, у которого в жизни много своих неприятных моментов, в созерцание истинных или вымышленных страданий своих героев.
   Во всяком случае, попытка показать людей и их поступки в чисто юмористическом аспекте оправдана фактами человеческой жизни; и если вымысел, по большей части, трагичен, значит, это весомая причина, почему остальная часть должна быть отдана юмору. Смех более соответствует человеческой природе, чем печаль. Человек, стоящий лишь немного ниже ангелов, единственное животное, умеющее смеяться. Он - единственный, из сотворенных Бессмертным, кто смеется. Более того, смех полезен для здоровья ума и тела, потому что человек, как правило, смеется осознанно, а тот, кто смеется, как правило - добрый, чистый, жизнерадостный и счастливый человек.
   Городок, в котором живут, веселятся и печалятся персонажи этой книги, как раз обладает необходимым простором для умственного и физического развития. Было бы неверно сказать, что читатель, посетивший это место, сможет встретиться лицом к лицу со всеми персонажами, принимающими то или иное участие в событиях, но было бы неверным утверждать, что эти события - выдумка от начала до конца. Люди, хотя и менее гротескные и яркие, существуют на самом деле, а слова и дела, приписываемые им, верны в той или иной степени. Но если кто-то считает необходимым прояснить для себя этот вопрос окончательно, то он может узнать населенный пункт, в котором обитает наше сообщество, из моего описания, приводимого ниже.
   Городок расположен на склоне холма. С его поросшей зеленью вершины открывается прекрасный вид. На западе, внизу, море зелени, накатывающееся волнами, своими гребнями скрывающими крошечные жилища, стада овец и крупного рогатого скота, а в промежутке между двумя изумрудно-зелеными волнами расположен город. Далеко, далеко, за шпилями, выглядывающими над деревьями, можно видеть ряд холмов; а позади них, в слабой голубой дымке, нечеткие очертания возвышающихся гор.
   На севере - прекрасная равнина, переходящая через несколько миль в длинный низкий хребет, тянущийся до самого горизонта. На юге и востоке - узкая долина, лишь немногим большая, чем глубокий овраг, зажатая обрывистыми холмами, покрытыми лесом вдоль берега реки, которая извивается и поворачивает под острыми углами, подобно раненой змее, сияет, словно полированное серебро, в тех местах, где ее видно сквозь деревья, и играет заметную роль в ландшафте, который кажется диким и лишенным присутствия человека, как если бы был частью пустынь Орегона, а не соприкасался с огромным, суетливым городом, постоянно находящимся в движении, всего в десяти милях далее.
   Если идти с вершины холма, то по обеим сторонам от вас будут красивые усадьбы, отделенные от своих соседей лесом и садами, достаточно тихие для самого придирчивого отшельника; маленькие коттеджи, неподалеку от дороги, словно страшащиеся изоляции и желающие участвовать в жизни, символом которой служит шоссе. Еще ниже дома кажутся более дружелюбными; они объединяются группами, сохраняя при этом свою индивидуальность, пока, наконец, улица не становится обычной улицей, с магазинами и довольно оживленным движением.
   У подножия холма, на берегу медленной, спокойной реки, имеются мельницы, фабрики и плавильные печи, чьи трубы в дневное время извергают огромные столбы черного дыма, а ночью - длинные языки малинового и голубоватого пламени, отчетливо видимые на фоне темного неба. Здесь, после наступления темноты, можно видеть снующих смуглых мужчин, помешивающих расплавленное железо длинными шестами, или стоящих среди снопов искр, в то время как раскаленный металл скользит между роликов, приобретая формы, пригодные для продажи. Если, летним вечером, присесть среди шелеста деревьев и пьянящего воздуха на вершине холма, можно услышать доносящиеся из мрачной темноты, от мельниц, и фабрик, и железной дороги, и доменных печей - резкие звуки, сопровождающие плавку, вопли паровозов и рев проезжающих поездов, - но все они настолько смягчены расстоянием, что кажутся почти музыкой, - и воспринимаются почти так же легко и приятно, как голоса природы. А ранним утром, выглянув из окна, можно увидеть перемещающийся по долине локомотив, - белая лента на зеленом холме, - окутанная паром, стелящимся возле самой земли.
   Название этого города среди холмов... Он носит очаровательное индейское имя, раскрытие которого может слишком очевидно указать на достойных людей, появляющихся далее в нашем рассказе. У нас он будет называться Милбург, а его жители будут рассказывать свои истории и играть свои роли под прикрытием этого вполне обычного имени; так что любопытный читатель столкнется с определенными трудностями, если вдруг решит узнать истинное местоположение городка и понять, насколько автору можно доверять как историку.
  

ГЛАВА II. УЖАСНОЕ ПРОИСШЕСТВИЕ С РЕБЕНКОМ МИСТЕРА ФОГГА

  
   У мистера и миссис Фогг был маленький ребенок, который вел себя очень беспокойно ночью, когда у него резались зубки. Мистер Фогг, бывший нежным отцом, уделявший уходу за ребенком много времени, частенько вставая с постели в пятнадцатый или шестнадцатый раз, путаясь в ночной сорочке, на подкашивающихся ногах, носил ребенка на руках, напевая ему колыбельную, и думал, насколько справедливо однажды сказанное Наполеоном, что "настоящее мужество проявляет себя в два часа ночи". Мистер Фогг полагал, что у него достаточно настоящего мужества, и это было вполне справедливо, поскольку он исполнял функции няньки с непередаваемым терпением и добродушием.
   Однажды ночью, однако, ребенок никак не хотел угомониться и кричал; после нескольких часов борьбы он позвал миссис Фогг и сказал, что было бы неплохо дать ему чего-нибудь болеутоляющего, чтобы избавить от сильной боли, из-за которой он, по-видимому, не мог заснуть. Аптечка стояла на бюро, но миссис Фогг должна была спуститься по лестнице в столовую, чтобы взять сахар; и в то время, когда она возилась в темноте, мистер Фогг вдруг вспомнил, - он слышал о том, что люди освобождаются от боли при помощи месмеризма. У него не было ни малейшего представления, может ли он воспользоваться этой силой; но, поразмыслив, он небрежно потер ладони ребенка пальцами и сделал несколько пассов, положив руки ему на лоб. Когда миссис Фогг поднялась по лестнице, то была удивлена и рада тому, что ребенок успокоился и спокойно заснул. Она убрала сахар, в то время как ее муж уложил ребенка в кроватку и осторожно укрыл его, после чего оба также легли спать.
   В ту ночь ребенок их не беспокоил, а утром продолжал спокойно спать. Миссис Фогг сказала, что, по ее мнению, зубы у бедного малютки прорезались, и теперь он чувствует себя значительно легче. На что мистер Фогг ответил: "Может быть, и так".
   На самом же деле, у него имелось хотя и слабое, но мрачное предположение, что что-то не так.
   После завтрака он пошел в спальню, чтобы посмотреть, не проснулся ли ребенок. Тот все еще спал; мистер Фогг наклонился и прислушался к его дыханию, три-четыре раза встряхнул его и несколько раз прочистил горло самым шумным образом. Но ребенок не проснулся; мистер Фогг, в ужасном волнении, спустился вниз и взял шляпу, собираясь идти на работу. Миссис Фогг окликнула его.
   - Не хлопай входной дверью и не разбуди ребенка!
   Мистеру Фоггу пришлось совершить над собой ужасное насилие, чтобы этого не сделать; после чего он шел по улице, мрачный, терзаясь смутным страхом, что ребенок никогда не проснется.
   "О Господи, что же нам делать, если он так и будет спать? Если он не проснется в течение полувека, и состарится, так и не узнав своих родителей, ничего не увидев вокруг и ничего не узнав?"
   Эта мысль терзала его. Он вспомнил Рипа ван Винкля; он вспомнил Семь Спящих в Эфесе; он думал о страданиях женщины, которую видел однажды в балагане, где она прожила двадцать лет, спящей, просыпаясь только изредка, на несколько минут, чтобы попросить поесть. Возможно ли, что когда они с миссис Фогг умрут, ребенка также возьмут в балаган, будут возить по стране и показывать? Эта мысль преследовала его. Он чувствовал себя несчастным. Он пробыл в офисе два или три часа, пытаясь заставить себя заниматься служебными обязанностями, но это было невозможно. Он решил вернуться домой и выяснить, проснулся ли ребенок. Когда он вошел, миссис Фогг чувствовала себя не в своей тарелке. Она сказала:
   - Тебе не кажется странным, Уилберфорс, что ребенок спит? Он еще не просыпался. Полагаю, виной всему нервное истощение, бедный малютка! Я немного волнуюсь за него.
   Мистер Фогг испытал ужас. Он поднялся и слегка подергал ребенка за ножку, так, чтобы жена не видела. Тот, тем не менее, не проснулся; он повторил свой эксперимент, с тем же успехом, после чего отправился в кабинет и пришел в отчаяние; он не знал, что ему теперь делать, то ли бежать, то ли сказать страшную правду миссис Фогг.
   Через пару часов она сама пришла к нему. Добрая женщина была сильно взволнована и испугана.
   - Милый, ребенок все еще спит, и я не могу его разбудить. Я трясла его, и звала, и сделала все, что можно, но он не просыпается. Что с ним могло случиться? Боюсь, произошло что-то ужасное.
   - Может быть, он спал слишком мало, и теперь спит про запас? - попробовал пошутить мистер Фогг.
   - Уилберфорс, тебе должно быть стыдно за свои слова! А что, если ребенок не проснется и умрет? Я считаю, это вполне возможно, и хочу, чтобы ты немедленно пригласил врача.
   Мистер Фогг не стал задерживаться, и через полчаса вернулся домой в компании доктора Гилла. Доктор внимательно осмотрел ребенка и сказал, что это очень странный случай, и, по его мнению, ребенок находится под воздействием опиума.
   - Ты давал ему что-нибудь прошлой ночью, пока я спала? - со слезами, подозрительно, спросила миссис Фогг.
   - Даю слово и клянусь честью, я этого не делал, - ответил мистер Фогг, у которого на лбу выступил холодный пот.
   - Ты уверен, что ничего ему не давал? - спросила миссис Фогг, вдруг вспомнив, что ребенок замолчал, когда она, прошлой ночью, спускалась вниз.
   - Мария, ты ведь не думаешь, что я тебя обманываю? - ответил мистер Фогг, дрожа. - Приношу самую торжественную клятву, что не давал ему ни капли какого-либо лекарства.
   - Интересный случай, - сказал доктор. - Никогда раньше мне не приходилось сталкиваться с чем-либо подобным. Думаю, я наведаюсь к доктору Брауну и проконсультируюсь с ним.
   Миссис Фогг разрыдалась; и, пока она ласкала ребенка, мистер Фогг, чувствуя себя убийцей, проследовал за доктором вниз по лестнице. Когда они оказались в коридоре, мистер Фогг отвел доктора в сторону и конфиденциально прошептал:
   - Доктор, я вам кое-что скажу, но хочу, чтобы вы дали торжественную клятву, что сохраните мои слова в секрете.
   - Хорошо. Итак?
   - Вы не скажете миссис Фогг?
   - Нет.
   - Так вот, доктор... Я... Я... Я знаю, что с ребенком.
   - Знаете! Вы знаете! В таком случае, почему вы не... Что с ним?
   - Дело в том, что я его прошлой ночью загипнотизировал.
   - Что?! Загипнотизировали? В таком случае, почему бы вам снова не прибегнуть к гипнозу?
   - Я не знаю, как это случилось; я виноват. У меня это получилось случайно, понимаете? Я проводил пальцами у него по лбу, когда он внезапно перестал плакать и уснул. Вы не можете найти профессионального гипнотизера, который бы пришел и разбудил ребенка?
   - Не думаю. Единственный известный мне гипнотизер живет в Сан-Франциско, но он не сможет добраться сюда менее, чем за неделю, даже если мы вызовем его по телеграфу.
   - Но к тому времени, - вскричал мистер Фогг, - ребенок умрет, а Мария сойдет с ума! Что же, о Господи, нам делать?
   - Давайте посоветуемся с Брауном; может быть, он что-нибудь подскажет.
   Они отправились к доктору Брауну и открыли ему секрет. Брауну показалось, что он может исправить возникшую ужасную ситуацию, и он, в сопровождении доктора Гилла и мистера Фогга, отправился в дом последнего. Когда они вошли, миссис Фогг была близка к истерике. Доктор Браун положил ребенка на кровать; хлопнул в ладони, потер ему лоб и спрыснул лицо холодной водой. Через несколько мгновений ребенок открыл глаза, затем внезапно сел и заплакал. Мистер Фогг ненавидел этот звук, но сейчас он казался ему милей любой музыки. Миссис Фогг была вне себя от радости. Она взяла ребенка на руки, прижала к груди, поцеловала и спросила:
   - Как вы думаете, что с ним случилось, доктор?
   - Ваш муж сказал, что он загипнотизировал ребенка, - ответил доктор, по неосторожности выдав тайну.
   Миссис Фогг взглянула на преступника так, будто хотела убить его; но она просто сказала: "Чудовище!" и вышла из комнаты. Мистер Фогг, провожая врачей, потупил взгляд и сказал:
   - Теперь, если ребенок захочет кричать, пусть кричит, чем бы это для него ни кончилось.
  

* * * * *

  
   Именно это преступление, как утверждалось слухами и сплетнями, привело к кризису в семейных отношениях Фоггов и побудило миссис Фогг попытаться снять тяжкое горестное бремя, возникшее по вине мужа. Всего через несколько минут мистер и миссис Фогг постучались в дверь кабинета адвоката, полковника Коффина, миссис Фогг подала заявление. Читателю следует знать, что мистер Фогг был робким, слабым человеком с плохим зрением. У него был вид вечной жертвы тирании, - человека, которого безжалостно угнетали до тех пор, пока не истребили в нем окончательно дух сопротивления. Миссис Фогг выглядела деспотом. Она начала разговор, обратившись к адвокату.
   - Полковник, я пришла сюда, чтобы пригласить вас в качестве своего адвоката, по случаю моего развода с мужем. Я решила порвать с ним, и жить отдельно от него.
   - Вот как! - отозвался полковник. - Прискорбно слышать. Но в чем дело? Он жестоко обращался с вами, избивал вас?
   - Избивал! - с презрением воскликнула миссис Фогг. - Пусть бы только попробовал!
   - Мария, позволь мне... - робко вмешался мистер Фогг.
   - Помолчи, Уилберфорс, - воскликнула миссис Фогг, прерывая его, - помолчи; я сама объясню все полковнику Коффину. Понимаете, полковник, мистер Фогг эксцентричен сверх меры. Он ведет себя так, что я определенно скоро сойду с ума. Я не могу больше этого терпеть. Нас обязательно следует развести. В течение многих лет, полковник, Уилберфорс пытался научиться играть на флейте. Он не более способен к занятиям музыкой, чем ворона, но он пытался. Он начал учиться игре на флейте в 1862 году, и все, что ему удалось, это частично выучить только одну мелодию - "Нэлли Блай". Точнее, он играет четыре ноты - "Нэлли Блай закрой..." - после чего останавливается. Он играет эти ноты в течение четырнадцати лет. Он играет их вечером на крыльце; он выдувает их на чердаке; он выходит во двор, и выдувает их там; он часто вскакивает по ночам, хватает свою флейту и играет, и играет, и играет "Нэлли Блай", пока я не закричу, чтобы избавиться от его игры.
   - Послушай, Мария, - сказал мистер Фогг, - ты знаешь, что я могу сыграть шесть нот, включая "свои глаза". Я выучил их в начале июня.
   - Очень хорошо, но это не имеет никакого значения. Не прерывай меня. Я прощала ему все, потому что любила его. Но во вторник, когда я наблюдала за ним, приоткрыв дверь в гостиной, я увидела, как он дважды подмигнул нашей горничной; я видела это совершенно отчетливо.
   - Мария, - воскликнул мистер Фогг, - это возмутительно! Ты очень хорошо знаешь, что у меня нервное подергивание глазных век.
   - Уилберфорс, помолчи! Кроме этого, полковник, мистер Фогг настолько рассеян, что мучает меня, делая мою жизнь невыносимой. Четыре раза он брал свой зонтик с собой в кровать и тыкал меня им в ребра. Я не знала, что и подумать. Он сказал, что принял зонтик за ребенка, но это настолько абсурдно, что я не могла поверить.
   - Не могла? А ты помнишь, как я два раза покормил зонтик из бутылочки с молоком? Сделал бы я это, если бы не думал, что это ребенок?
   - Хватит, Уилберфорс, достаточно. Позволь мне договорить. Так вот, полковник, а еще наш настоящий ребенок, которого он избавил от крика самым злополучным образом. Несколько дней назад он тайно загипнотизировал его и испугал меня так, что я до сих пор не могу прийти в себя. Я думала, что мое дорогое дитя никогда не проснется. А кроме того, придя в четверг, я обнаружила, что он положил малютке на животик большую семейную Библию. Тот едва дышал. Я думала, он умрет.
   - Мария, разве я не сказал тебе, что дал ее ребенку поиграть, чтобы он успокоился?
   - Мистер Фогг, не будешь ли ты столь любезен, чтобы меня не перебивать? Наши старшие дети также в опасности. Он учит их тому, чего не знает сам. На днях он сказал Джонни, что Мадагаскар - это остров в Перуанском океане у побережья Иллинойса, а морж - скаковая лошадь, используемая на Карибах. А наша старшая дочь сказала мне, будто он учил ее, что в битве при Ватерлоо Поликарп победил сарацин.
   - Не сарацин, Мария; Люси неправильно меня поняла...
   - Уилберфорс, я бы хотела, чтобы ты помолчал! Его отношение ко мне возмутительно. Он берет мой гребешок, чтобы стучать им по крану в ванной, когда ребенку хочется пить, а на прошлой неделе взял сразу два после того, как я легла спать, поместил между ними кусок сыра и к утру поймал в них двух ужасных мышей. Я была так шокирована его поведением, что решила покончить с собой и выпила лауданум, но мистер Фогг одолжил в аптеке Нотта насос и дважды так грубо выкачал меня, что я до сих пор ощущаю внутри себя пустоту.
   - Я сделал это потому, что добр к тебе, Мария.
   - Не говори о том, что ты добр ко мне, Уилберфорс, после своего такого поведения. Далее, полковник, однажды вечером на прошлой неделе, после того как я отправилась отдыхать, мистер Фогг, сидя в комнате внизу, решил проверить, можно ли, зарядив в пистолет свечу, прострелить ею доску. Он зарядил зажженную свечу в пистолет и выстрелил. Она пробила перекрытие и оставила большое жирное пятно на потолке моей комнаты, а я едва не умерла от страха.
   - Мария, я же говорил тебе, - я забыл, что свеча не должна гореть. Я зажег ее совершенно машинально.
   - Подожди в другой комнате, Уилберфорс, или придержи язык. Итак, полковник, я хочу развестись. Жить с ним для меня невыносимо. Жизнь моих детей в опасности. Я так больше не могу. Вы можете нас развести?
   Полковник Коффин сказал, что подумает, и даст ей ответ через неделю. Он решил, что ей тоже следует подумать. Миссис Фогг велела Уилберфорсу надеть шляпу; и, после того, как он это сделал, он смиренно последовал за ней домой. Соседи решили, что на некоторое время супруги заключили перемирие.
  

ГЛАВА III. КАК УЛУЧШИТЬ НАВИГАЦИЮ. - НЕЗАДАЧЛИВЫЙ ИЗОБРЕТАТЕЛЬ

  
   Через городок проходит не только железная дорога, но и канал, с довольно интенсивным движением. В последнее время изыскиваются возможности улучшения навигации, и компания предложила вознаграждение за лучшее предложение по данному вопросу. Был избран комитет для рассмотрения и представления докладов по существу различных предлагаемых проектов. А пока идет обсуждение, один владелец судна, капитан Биннс, поставил собственный эксперимент.
   У него имелась пара особенно упрямых мулов, на случай необходимости, если придется вытаскивать судно, и ему пришло в голову изобрести какой-нибудь научный метод побуждения упомянутых мулов двигаться, когда они склонны упрямится. Оба мула были флегматиками; и если уж решали остановиться, ничто не могло сдвинуть их с места, даже кнут мальчика-погонщика. Таким образом, капитан Биннс купил в качестве буксирного каната три оцинкованных провода; надев на шеи мулам железные ошейники, он прикрепил провод к ним, а с другой стороны подсоединил мощную гальваническую батарею, создав тем замкнутую цепь; батарею он поместил в каюте судна.
   В первый раз, когда мулы остановились и заартачились, капитан включил ток. Передний мул несколько удивился, после чего оглянулся на мальчика-погонщика с печальной улыбкой, которая, казалось, говорила: "Сонни, хотел бы я знать, как ты это сделал?" Но мулы продолжали стоять. Капитан увеличил ток, и мул немного потянулся, снова пристально посмотрев на мальчика, сидевшего, сжимая кнут. Капитан послал еще один разряд, после чего мул, убежденный, что за таинственное воздействие ответственен мальчик-погонщик, добрался до него, ухватил зубами за куртку, встряхнул и передал второму мулу, осторожно пнувшему погонщика так, что тот улетел в реку.
   Мулы полагали, что на этом их неприятности закончились, но капитан Биннс увеличил силу тока до максимальной. Животные запаниковали. Они стали брыкаться; затем повернулись и бросились по буксирной тропе. Провода натянулись; судно дернулось с такой силой, что корма налетела на ограждение канала и в нем образовалась дыра; но прежде чем капитан успел отключить свою батарею, мулы бросились к будке сборщика платы за прохождение канала, обогнули ее, направляясь к берегу, причем провода снесли будку, сборщика, трех детей и еще одного человека. К тому времени, когда провода были перерезаны, а пострадавшие спасены, мулы утонули, а вода вовсю хлестала в образовавшийся пролом. Ликвидация повреждения обошлась капитану Биннсу в триста долларов; а когда он расплатился, то пришел к выводу, что следует дождаться доклада комиссии, прежде чем приступать к новым экспериментам.
   Отчет комиссии по улучшению навигации был представлен эксплуатирующей компании следующим летом. Это был длинный и чрезвычайно интересный документ, и мы приводим из него наиболее любопытные фрагменты.
  

"ОТЧЕТ

   Что касается способа, предложенного Генри Бушельсоном, предлагающего управлять судами с помощью своего патентованного пропеллера, то следует отметить, что паровая машина, вращающая пропеллер, утопит судно, но даже если и нет, лопасти пропеллера, имеющие длину больше, чем глубина канала, будут выхватывать из дна около пятисот кубических футов грязи при каждом обороте. Поскольку пропеллер Бушельсона может успешно применяться для дноуглубительных работ, но в качестве движущей силы - нет, его следует отклонить; по этой причине следует также отказаться от его предложения разделить буксирную тропу на участки, каковые продать под фермы.
   Идея Уильяма Брэдли заключается в том, чтобы проделать в днище судна дыры, через которые проходят ноги мула так, чтобы он мог ходить по дну, в то время как тело его остается в безопасности и сухим внутри. Эта идея является плодом изобретательного разума; и если бы вода не просачивалась сквозь отверстия, ее можно было бы считать ценной, при этом, с другой стороны, кому-то пришлось бы выводить новый вид мула с длиною ног около семи футов. Разум мистера Брэдли еще не подсказал ему, как именно справиться с этой задачей, и если он не сможет научить обычного мула ходить на ходулях, мы опасаемся, что препятствие на пути успешного воплощения его идеи в жизнь может оказаться непреодолимым.
   Мистер Петерман Боствик утверждает, что прекрасные результаты могут быть достигнуты в том случае, если канал сделать наклонным, так что, когда в нем окажется судно, оно будет скользить по нему, увлекаемое силой гравитации. Нам это кажется замечательным приспособлением желаний человека к одному из важнейших законов Природы, и мы были склонны дать мистеру Боствику первую премию, однако, мы обнаружили, что вода в канале также соскользнет вниз по склону, и чтобы поддерживать ее уровень, потребовалось бы около пятнадцати рек размером с Миссисипи. Мистер Боствик не указал, где нам взять эти реки. Тем не менее, он добавляет, что если наклон канала окажется нецелесообразным, в таком случае наклонными следует сделать сами суда, что приведет к тому же результату. В этом предложении есть нечто настолько глубокое и удивительное, что нашему комитету нужно больше времени, чтобы рассмотреть его и принять окончательное решение.
   Мистер У.П. Роббинс предлагает выкачать воду из канала, уложить на дно рельсы, поставить суда на колеса и передвигать их с помощью локомотива. Наш комитет был поражен этим предложением, но, по размышлении, пришел к выводу, что оно слишком революционно. Если начать осуществлять навигацию по каналам таким образом, то, возможно, нам скоро придется иметь дело с железнодорожными компаниями, которые будут пускать поезда по воде с помощью парусов, а конки - по воздуху, приспособив к ним воздушные шары. Такие вещи способны потрясти основы общества, вызвать анархию и хаос. Канал без воды - это безнравственный, сеющий смуту канал; это одинаково неприлично и отвратительно для всех людей, настроенных консервативно, даже если, согласно мистеру Роббинсу, пустить суда плавать в цистернах, а цистерны поставить на рельсы.
   Наш комитет много времени посвятил рассмотрению предложения мистера Томпсона МакГлю. Он предлагает облачить мулов в водолазные костюмы и пускать их ходить по дну канала, подавая воздух насосами. Поскольку нам не доводилось видеть мула, облаченного в скафандр, мы не можем с уверенностью предсказать, каково будет его поведение в данных обстоятельствах. Но недостатки этого предложения огромны. Поскольку мул будет начисто лишен возможности видеть окружающий его пейзаж, мы опасаемся, что поместить его под воду окажется нелегко. Даже оказавшись на дне, он может испытывать постоянный соблазн щипать сомов за усы, и это будет отвлекать его от работы. Кто-то должен будет нырять, когда буксирный канат зацепится ему за ногу; а если вода окажется грязной, он может потерять направление, или потащить судно куда не надо, или постоянно стремиться выбраться на берег.
   Из других предложений, наш комитет должен отметить планы Э.Р. Мейки относительно управления судном с помощью паруса, наполняемого паром из котла, расположенного непосредственно на судне; Джеймса Томпсона, предлагающему экипажу во главе с капитаном встать позади судна и толкать его; Уильяма Блэйка, относительно использования специально обученных осетров; а также Мартина Стотсбери, о размещении на корме пушки, так, что производимые из нее выстрелы будут отдачей двигать судно вперед, - все это прекрасные свидетельства того, на что способен человеческий разум, но они не столько полезны, сколько удивительны".
   Премия пока не вручена. Компания, эксплуатирующая канал, полагает, что для получения необходимого результата, ее размер следует значительно увеличить.
  

* * * * *

  
   Между каналами и колбасами нет ничего общего, но упоминание имени мистера Уильяма Брэдли в вышеупомянутом докладе напоминает о другом докладе, в котором он также фигурировал. Брэдли - изобретатель, у которого очень плодовитый ум, однако, он редко производит то, что действительно нужно. Одним из изобретений мистера Брэдли во время войны была так называемая "Патентованная искусственная армейская колбаса". Его идея заключалась в том, чтобы упростить движение войск, отказавшись от эшелонов, и снабдить солдат калорийной пищей в концентрированном виде. Колбаса была изготовлена в строгом соответствии с научными принципами. Она содержала горох и говядину, соль и перец, крахмал и гуммиарабик, и была помещена в герметичную оболочку, воздух из которой удалялся специальной машиной. Брэдли утверждал, что его колбаса будет храниться в любом климате. Вы могли на экваторе оставить ее на жарком солнце, и она останется такой же вкусной и свежей, как была; Брэдли утверждал, что в кубическом дюйме колбасы содержится больше мяса и жира, чем в целиком зажаренной индейке, и другие подобные глупости.
   Изготовив большое количество колбасы, Брэдли поместил ее храниться на чердак; после чего, положив образец в карман, отправился в Вашингтон, к военному министру, чтобы заключить договор о поставках в армию.
   Он вошел в кабинет секретаря, вытащил колбасу и, направив ее на него, собрался было объяснить, что это такое, но секретарь внезапно нырнул под стол. Это странное движение поразило Брэдли, и он обошел стол, по-прежнему держа колбасу перед собой. Воспользовавшись этим, секретарь выбрался, метнулся к двери, распахнул ее и исчез, вместо него появились несколько вооруженных служащих. Они навели пистолеты на Брэдли и велели ему бросить оружие, иначе они будут стрелять. Он положил колбасу на стол и спросил, в чем дело, после чего вошедший секретарь объяснил, что принял образец за револьвер. Когда Брэдли рассказал о цели своего прихода, секретарь сказал, что ничего не может сделать без одобрения Конгресса, рекомендовал посетителю отправиться на Капитолий и показать свою колбасу там.
   К началу следующей сессии Брэдли основательно подготовился и положил колбасу на стол каждого члена Конгресса. Когда все собрались, мнения относительно того, что лежало перед ними, разделились. Некоторые были склонны рассматривать это как некую адскую машину, подложенную современным Гаем Фоксом, в то время как другие склонялись к мнению, что это новый вид бананов, выведенный Сельскохозяйственным департаментом. Спустя некоторое время появился Брэдли и объяснил, что провел зиму, стараясь осчастливить любимую страну своей колбасой. В самом конце сессии, всеми правдами и неправдами, был разработан законопроект, предписывающий департаменту обороны создать комиссию по исследованию колбасы Брэдли и доложить результаты военному секретарю.
   После создания комиссии, ее члены прибыли на ферму Брэдли, чтобы изучить его изобретение. На подходе к дому комиссия ощутила ужасный запах, а когда вошла внутрь, он стал невыносимым. Миссис Брэдли решила, что, должно быть, за стиральной доской сдохло какое-то животное. Но когда комиссия вошла в мансарду, источник запаха стал очевиден. Около полутонны патентованной искусственной колбасы разлагалось на полу. Комиссия, дружно зажав пальцами носы, удалилась в гостиницу, и председатель сразу же сел за написание отчета. Он выглядел примерно так.
   "После тщательного изучения патентованной искусственной армейской колбасы Брэдли, мы обнаружили, что она в высшей степени пригодна для использования с вполне определенной целью. Если, во время военных действий, использовать ее в качестве снарядов, мы бы с легкостью могли заставить любой гарнизон сдаться, обстреливая осажденный город колбасой из пушек, но варварство, каковым является принудительный контакт противника с колбасой Брэдли, настолько ужасно, что мы рекомендуем подобное ее использование только в крайних случаях. Запахи, источаемые горшками с нечистотами, используемые во время войны китайцами, по сравнению с запахом колбасы Брэдли, можно считать дивным нежным ароматом. Также ее можно использовать для унавоживания мало плодородных земель, а в очень холодном климате, где она никоим образом не сможет разморозиться, она может послужить стропилами для жилищ.
   Но ее применение в качестве пищевого продукта встречает ряд возражений. Метод смешивания Брэдли настолько несовершенен, что одна колбаса оказывается у него набита горохом, другая - гуммиарабиком, третья - перцем, четвертая - говядиной. Колбаса с говядиной наверняка отправит на тот свет любого, кто съест хотя бы маленький кусочек, если только не будет храниться в холодильнике с момента своего изготовления, а колбаса с гуммиарабиком не настолько питательна, чтобы питающаяся ею армия была способна провести хоть какую кампанию. Поэтому мы склонны рекомендовать отклонить данное изобретение, а друзьям Брэдли - поместить его в соответствующее учреждение, где состояние его рассудка может находиться под постоянным наблюдением".
   Когда Брэдли услышал этот отзыв, он был возмущен; заявив, что республика отплатила ему черной неблагодарностью, он послал образцы колбасы Бисмарку, чтобы выяснить, не купит ли тот ее для снабжения немецкой армии. Через три месяца в него стрелял неизвестный преступник, причем преобладает убеждение, что это был специально подосланный Бисмарком убийца - с единственной целью уничтожить изобретателя патентованной армейской колбасы. С той поры Брэдли отказался от этого проекта, и теперь занимается усовершенствованием стиральной машины и находится на стадии, когда, во время первого испытания, машина разорвала на мелкие кусочки четыре рубашки и столько же наволочек.
  

ГЛАВА IV. ФАКТЫ, КАСАЮЩИЕСЯ ЛОШАДИ МИСТЕРА БАТТЕРВИКА

  
   Мистер Баттервик не очень хорошо разбирается в лошадях, но недавно он подумал, что ему было бы неплохо обзавестись хорошей лошадью, поэтому он направился на ферму в поселке Тулпехокен, и, по какой-то причине, не ведомой даже ему самому, приобрел самое строптивое и норовистое животное, когда-либо появлявшееся на свет. Его лягнули еще до того, как у него появился шанс подумать о своем поступке, и он привел лошадь домой, испытывая легкое чувство тревоги. Через день-другой покупка стала притчей во языцех, и жители смеялись над Баттервиком самым беспощадным образом. Однако он был склонен относиться к этому философски и представлять все в неожиданном, весьма любопытном, свете. Когда я заговорил с ним о том, что некоторые говорят о его лошади, он ответил.
   - О, я знаю, они говорят, что у меня не все дома; но одной из причин, по которой я ее купил, было громкое дыхание. Это знак того, что у нее хорошие легкие. Если вы прислушаетесь к обычной лошади, вы можете не услышать, как она дышит; ее легкие слабые, и она не раздувает их, подобно мехам. Но моя лошадь - наполняет и опустошает легкие, и люди могут слышать, как она наслаждается свежим воздухом. Я скажу вам по секрету, только прошу никому не выдавать его: если вы хотите купить лошадь, отойдите на четверть мили и прислушайтесь, слышно ли ее дыхание. Если да, немедленно покупайте; такая лошадь - на вес золота. Но это строго между нами, как вы понимаете!
   Кстати, вы знаете, что этот старый идиот, Поттс, попытался пошутить надо мной, будто у моей лошади ноги подкашиваются, словно у пьяной, как будто это не одна из причин, заставивших меня купить эту лошадь, даже если бы за нее спросили пятьсот долларов! Вы еще молоды, у вас мало опыта, и я скажу вам, почему мне нравятся такие ноги: они дают лошади большую уверенность. Понимаете? Если нога лошади выпрямлена, то, когда на опирается на нее, у нее больше вероятность ее сломать, но когда нога согнута в колене, а верхняя кость приближается у нижней, давление распределяется равномернее, и лошадь выигрывает в силе. Это известный принцип, и вам он должен быть хорошо известен по строительству домов; так почему он должен быть плох для лошади? Подкашиваются колени! По моему мнению, милостивый государь, лошадь, у которой не подкашиваются колени, это вовсе не лошадь; она годится разве на то, чтобы быть сданной на мыло и клей. Это так же верно, как то, что меня зовут Баттервик.
   Что же касается хвоста, о котором так много говорят! Кому, разрази меня гром, нужен длинный хвост? Я прекрасно знаю, что он должен быть коротким и редким. Римляне и египтяне делали из своих лошадей бобтейлов, и знаете, почему? Может быть, вы не знакомы с античной историей? Потому что эти древние римляне знали, - лошадь с пятнадцатидюймовым хвостом требует больше пищи, чем лошадь с четырехдюймовым хвостом. Они знали, что помахивание длинным хвостом требует больше энергии, чем коротким, а энергия получается из еды, поэтому они укорачивали лошадям хвосты, чтобы те меньше ели. В те времена уровень научных знаний был куда выше, чем сегодня. Что могут наши городские идиоты знать о таких вещах? Пусть смеются. Я могу содержать хвост, экономящий мне пару бушелей овса в год. Готов поспорить с кем угодно, что миллионы и миллионы долларов, потраченные впустую, - попросту выброшенные на ветер, - в нашей стране, каждый год тратятся на питательные вещества для хвостов, отбирающих энергию у лошадей. Вы можете проверить сами. Я изучил статистику, предоставленную правительством, и она такова, что может заставить понимающего человека плакать при виде того, насколько расточительны американцы.
   А когда вы говорите о ребрах, так ясно выступающих по бокам, то тем самым доказываете, что у вас весьма своеобразный вкус. Какая стена более красивая: плоская, или с колоннами и пилястрами? Когда вы покупаете лошадь, ни один человек, любящий искусство, не захочет видеть ее гладкой от шеи до крупа. То, что ему нужно, - это волнистая поверхность, - бугры и впадины, а это как раз соответствует тому, что есть у моей. Большинство лошадей одинаковы. Вы от них устаете. Но если у нее выдаются ребра, то вы имеете лошадь, радующую глаз и дающую эстетическое наслаждение. Кроме того, вы всегда уверены, что у нее полный комплект ребер, и что тот, кто вам ее продал, не утаил от вас ни единой косточки. Ваша лошадь в полном порядке, вы это знаете, а потому по ночам спите спокойно. Таково мое мнение; меня это нисколько не заботит, и, могу сказать, что сюда приезжал некто из Джорджии, чтобы купить эту лошадь только потому, что он слышал - у нее выступают ребра. Я его опередил, и он отправился домой в худшем настроении, чем это можно себе вообразить.
   А насчет того, что у нее сап, гельминтоз, пошатывание и слабые плечи, могу сказать, что подобные недуги поражают только породистых лошадей, и решил много лет, будучи еще ребенком, что если когда-нибудь кто-нибудь захочет подарить мне лошадь, и она не будет пошатываться, я не приму такого подарка. Профессор Оуэн не считает сап болезнью, он полагает это достоинством лошади, и хочет, чтобы английское правительство приняло специальное постановление, согласно которому сап прививался бы каждой лошади на острове. Можете сами написать ему и спросить, так ли это.
   Итак, Баттервик поставил лошадь в конюшню, нанял ирландца ухаживать за ней, и успокоился. Однако прежде чем он успел получить удовольствие от своей покупки, его вызвали в Сент-Луис, уладить некоторые деловые вопросы, и он задержался там на шесть недель. Во время его отсутствия миссис Баттервик возложила на себя бремя заботы о лошади; а поскольку она знала об этом ровно столько же, сколько о процессах в сидерической системе, результатом стала бесконечная череда катастроф, бессознательно порожденных лошадью мистера Баттервика. После того, как тот вернулся, поцеловал жену и рассказал о своей поездке, состоялся следующий разговор. Начала его миссис Баттервик.
   - Ты хорошо знаешь нашу лошадь, милый?
   - Да, дорогая; как она?
   - Не то, чтобы очень; она обошлась в кругленькую сумму, пока тебя не было.
   - Вот как?
   - Да; помимо корма и зарплаты Патрика как конюха, у меня на руках неоплаченные счета на сумму в две тысячи долларов.
   - Две тысячи! Эмма, ты меня удивляешь! Что это значит?
   - Я расскажу тебе все, любимый. Сразу после того, как ты уехал, лошадь простудилась и стала постоянно кашлять. Ее кашель был слышен на много миль. Соседи жаловались, а мистер Поттс оказался настолько сумасшедшим, что четыре раза стрелял в нее. Патрик сказал, что это коклюш.
   - Коклюш, дорогая! Но это невозможно! Лошади не болеют коклюшем.
   - Так сказал Патрик. Когда дети кашляли, я давала им болеутоляющее, а потому подумала, что это средство подойдет и для лошади. Я смешала его с сахаром в ведре и дала ей.
   - Целое ведро болеутоляющего, дорогая! Этого достаточно, чтобы ее убить.
   - Патрик сказал, что лошадиная доза для лошади является обычной; она не убила ее: она ее усыпила. Ты будешь удивлен, дорогой, узнав, что лошадь спала в течение четырех недель. Я даже испугалась, но Патрик сказал мне, что это нормально для хорошей лошади. Он сказал, что Декстер часто спал шесть месяцев подряд, и что однажды, когда Голдсмит Мейд крепко спала, они выставили ее на скачки в этом состоянии, и она пробежала милю за 2:15; кажется, он добавил, - не просыпаясь.
   - Это сказал Патрик?
   - Да; это было в конце второй недели, но, поскольку лошадь не просыпалась, Патрик заявил, что ее столь долгий сон не может быть вызван болеутоляющим средством, пришел ко мне и попросил никому ничего не говорить, но у него возникли подозрения, что ее загипнотизировал мистер Фогг.
   - Я никогда не слышал, чтобы лошадь можно было загипнотизировать, дорогая.
   - Я тоже, но Патрик сказал, что для первоклассных лошадей это обычное дело. Когда она продолжила спать, дорогой, я испугалась, а Патрик посоветовался с ветеринаром, пришедшим с гальванической батареей, про которую он сказал, что она разбудит лошадь. Он прикрепил провода к ее ногам и включил ток; это ее и в самом деле разбудило. Она вскочила, ударом копыт выбила четыре доски из стойла, а затем перепрыгнула во двор мистера Поттса, где разогнала выводок молодых свиней, лягнула двух коров так, что они померли, и снесла восемь яблонь. Патрик сказал, что она пыталась проглотить ребенка миссис Поттс, но я не уверена, чтобы она это делала. Скорее всего, Патрик преувеличил. Но, повторяю, я не уверена. Ведь это кажется не очень возможным, чтобы лошадь и вправду пыталась съесть ребенка?
   - Человек, который мне ее продал, ничего не говорил о том, что она любит есть детей.
   - Это все, что она успела сделать. Кстати сказать, еще один эффект, то ли от болеутоляющего, то ли от электричества, заключается в том, что масть ее изменилась, и она теперь выглядит более чем странно. И, похоже, это повлияло на ее аппетит. Кажется, она всегда голодна. Она съела весь свой корм, а заодно сбрую. Однажды ночью она убежала из стойла, и отгрызла дверные ручки на дверях позади дома.
   - Дверные ручки, Эльза? Она отгрызла дверные ручки?
   - Да; а также молитвенник Луизы. Она оставила его лежать на ступеньке крыльца. Патрик сказал, что знает одного человека в Ирландии, чья лошадь может умереть с голоду, если не съест Библию. Если у него нет Библии, он дает ей Новый Завет; но пока она не получит что-нибудь из Святого Писания, она отказывается есть что-либо другое.
   - Я бы хотел взглянуть на эту лошадь, дорогая.
   - Так вот, когда мы привели лошадь обратно, он сказал, что бедному животному нужна подкожная инъекция морфия, чтобы успокоить ее нервы. Доктор сказал Патрику взять шприц. Но Патрик заявил, что может сделать это без всякого шприца. Он взял морфий, и стал делать дырку в шкуре лошади с помощью бурава.
   - Бурава, Эмма?
   - Обычного бурава. Но, кажется, лошади это было неприятно, и она лягнула Патрика, сломав перегородку стойла, а ему - три ребра. После чего я заставила ветеринара выполнить все, как надо, и лошадь после этого стала вести себя нормально, за исключением того, - по словам Патрика, - что она приобрела необычайную склонность стоять на голове.
   - Это - первая лошадь, испытывающая такое необычное желание, любовь моя.
   - Патрик сказал, что нет. Он рассказал мне о человеке, у которого он служил в Ошкоше, имевшем несколько мулов, стоявших на головах, когда они не работали. Он сказал, что в Ошкоше так делали все мулы. Поэтому Патрик привязал к хвосту нашей лошади тяжелый камень, чтобы он служил балансом и удерживал ее в нормальном положении. Это прекрасно сработало, пока я не отправилась на лошади, в воскресенье, в церковь; и, когда вокруг нее собралась толпа, поглазеть, она взмахнула хвостом и размозжила шестерым мальчикам головы камнем.
   - Размозжила головы, дорогая?
   - Ну, я сама не видела, но Патрик сказал мне, когда я вышла из церкви, - их нельзя было отличить от мертвых. Еще он сказал, что вспомнил, - у того человека из Ошкоша мулы вставали на ноги, когда слышали музыку. Это их успокаивало, сказал он. Поэтому Патрик попросил своего друга, чтобы тот пришел, встал у стойла и успокоил нашу лошадь, играя на аккордеоне.
   - Это сделало ее спокойнее?
   - Поначалу казалось, что да; но однажды Патрик предпринял попытку излечить лошадь от пошатывания; но он, должно быть, сделал надрезы не в том месте, потому что бедное животное упало на аккордеониста и умерло, едва не убив музыканта.
   - Значит, лошадь мертва? Где счет?
   - Вот он.
  
   СЧЕТ
   Плата ветеринару $125 50
   Обезболивающее средство 80 00
   Гальваническая батарея 10 00
   Ремонт стойла 12 25
   Коровы, свиньи, яблони и ребенок Поттсов 251 00
   Ремонт дверных ручек и пр. 175 00
   Молитвенник Луизы 25
   Бурав и инъектор 15 00
   Лечение ребер Патрика 145 00
   Плата аккордеонисту 21 00
   Лечение аккордеониста 184 00
   Похороны шестерых мальчиков 995 00
   - - - - -
   $2,014 00
  
   - Это все, любовь моя?
   - Да.
   Мистер Баттервик взял счет и вышел на задний двор, чтобы подумать. Впоследствии он сказал мне, что пришел к выводу об отказе оплачивать неоплаченную часть счета, и попытаться приобрести лучшую лошадь. Он сообщил, что слышал, будто у мистера Кейзера, фермера в Нижнем Мэрионе, имеется лошадь, которую он хочет продать, и попросил меня отправиться с ним туда, чтобы на нее взглянуть. Я согласился.
   Когда мы туда прибыли, мистер Кейзер пригласил нас в гостиную, и, пока мы там сидели, мы слышали его голос в прилегающей столовой; он отдавал распоряжения относительно ужина. Кейзер не стал рекламировать свою лошадь, но был очень общителен, и, после нескольких общих фраз, сказал:
   - Джентльмены, в 1847 году я владел лошадью, равной которой не было во всех Штатах. Она и в самом деле была самой необычной, какую мне только доводилось видеть. Однажды, когда я катался на ней возле ручья...
   В этом месте миссис Кейзер открыла дверь и пронзительным голосом крикнула:
   - Кейзер, если ты хочешь получить ужин, тебе следует принести дров.
   Мистер Кейзер повернулся к нам и сказал:
   - Прошу меня извинить, джентльмены.
   Мгновение спустя мы услышали, как он колет поленья в подвале, бормоча что-то очень нелестное в адрес миссис Кейзер. Через некоторое время он вернулся в гостиную, сел на прежнее место, вытер пот со лба, сунул платок в шляпу, положил шляпу на пол и продолжал.
   - Как я уже говорил, джентльмены, однажды я катался на этой лошади вдоль ручья; это было в 47 или 48 году, точно не помню. Так вот, когда я собирался переправиться вброд...
   Миссис Кейзер (внезапно открывает дверь). Кейзер, на кухне нет ни капли воды, и до тех пор, пока ты ее не принесешь, на ужин можешь не рассчитывать!
   Кейзер (с исказившимся лицом). Хорошо, хорошо! Да, это плохо! Даже ужасно! Джентльмены, прошу извинить, я скоро вернусь. Старуха нетерпелива и ждать не любит.
   Затем мы услышали, как Кейзер скрипит колодезным воротом; выглянув в заднее окно, мы увидели, что он несет ведро с водой. По пути он налетел на собаку, и, чтобы хоть на ком-то выместить обуревавшие его чувства, пнул ее так, что она отлетела к забору. Вскоре он вернулся в гостиную, вытер лоб и начал снова.
   Кейзер. Как я уже говорил, эта лошадь была совершенно поразительной. В тот день, как я тоже уже говорил, я катался на ней возле ручья, рядом с кукурузным полем, и уже собирался переправиться вброд, когда, внезапно, она...
   Миссис Кейзер (у двери, пронзительным голосом). Ты собираешься принести ветчину из коптильни, или будешь сидеть здесь и разглагольствовать, и останешься без ужина? Если ты не принесешь ветчину, останешься без ужина. Ты меня слышишь?
   Кейзер (наливаясь краской и сжимая кулаки). Черт... Если это... Хорошо, хорошо! Сейчас принесу. Фу! Мистер Баттервик, если вы готовы подождать, я сейчас вернусь.
   Мы услышали, как Кейзер хлопнул дверью коптильни, появился с ветчиной, которую нес в одной руке, а другую сжал в кулак и грозил ей двери в кухню, за которой скрывалась миссис Кейзер. Видеть его она не могла.
   Он снова появился в гостиной, пахнущий дымом и ветчиной, сел и, закинув ногу на ногу, продолжил.
   Кейзер. Прошу простить за небольшие отлучки; старуха очень нетерпелива, и вы должны относиться к ней с юмором, если хотите жить спокойно. Итак, сэр, как я уже сказал, в тот день я совершал прогулку вдоль ручья, на углу кукурузного поля; я собирался перебраться через него вброд, когда, внезапно, моя лошадь...
   Миссис Кейзер (снова у двери). Кейзер, ленивый бродяга! Почему ты еще не подоил коров? Ты сегодня не получишь ни крошки, если не подоишь коров. Ты не получишь даже корочки хлеба, или мое имя не Эмелин Кейзер!
   Кейзер вскочил на ноги и в припадке безумной ярости швырнул стул в миссис Кейзер; та схватила кочергу и направилась к нему. Мы поспешили удалиться; а когда садились в коляску, собираясь возвращаться домой, мистер Кейзер, отводя глаза в сторону, сказал:
   - Джентльмены, я расскажу вам историю о лошади в другое время, когда старуха будет поспокойней. Всего хорошего.
   Я обязательно попрошу его написать об этом. Мне очень хочется узнать, что случилось с этой лошадью возле ручья.
   Баттервик купил лошадь у своего друга в городе, но у животного обнаружились странности столь необычного характера, что его невзлюбили. Баттервик, по этому поводу, сказал мне следующее.
   - Когда я впервые сел на нее, то с удивлением обнаружил, что у нее имеется непреодолимая тяга пятиться. Казалось, она была убеждена в том, что ее задние ноги являются передними, и что она обязательно должна видеть собственный хвост; и всякий раз, когда я понукал ее двигаться вперед, она пятилась назад, пока я не принуждал ее к тому хлыстом; но даже тогда, перемещаясь надлежащим образом, она имела вид, будто везет в коляске сумасшедшего, не отвечающего за свои поступки. Однажды, когда мы спускались по улице, это ее убеждение стало настолько сильным, что она внезапно остановилась, подала коляску назад и высадила стеклянную витрину аптеки Маки. После этого я стал запрягать ее мордой к коляске, и тогда, казалось, она чувствовала себя более удовлетворенной, однако иногда становилась слишком общительной, принимаясь хватать меня за ноги.
   Кроме того, ее необычное расположение приводило к неприятным замечаниям, когда я выезжал, а когда я останавливался и пытался привязать ее хвост, у нее обнаружилась ужасная привычка лягать любого, кто приближался к ней сзади; по всей видимости, она считала в этом случае, что ее хотят ударить.
   Она не была верховой лошадью; не то, чтобы она пыталась сбросить своего всадника, но всякий раз, когда на нее надевали седло, она испытывала какой-то зуд, и всегда старалась потереться сидевшим на ней о дерево, или забор, или угол дома, - что оказывалось поблизости, - а если ей удавалось его лягнуть, она была просто счастлива. Последний раз, когда я ездил на ней верхом, был день свадьбы мистера Джонсона. Я надел свой лучший костюм, а по дороге на празднество мне нужно было перебраться через ручей. Когда лошадь оказалась посередине, она напилась, а затем огляделась вокруг. Затем снова напилась и осмотрелась. После чего, внезапно почувствовав усталость, легла прямо в ручье. К тому времени, когда она отдохнула, я достаточно вымок, чтобы вернуться домой.
   На следующий день она заболела, и Патрик сказал, что это эпизоотия; он смешал в ведре теплый корм со скипидаром. В ту ночь у лошади случились спазмы, и она выбила копытами из стойла четыре доски. Джонс сказал, что у нее вовсе не эпизоотия, а гельминтоз, и что скипидар нужно было использовать не внутренне, а снаружи, и мы натирали ее скипидаром, а на следующее утро у нее выпали все волосы.
   Полковник Коффин сказал мне, что если я и в самом деле хочу знать, что с моей лошадью, он просветит меня на этот счет. Это был сап, и если ей не пустить кровь, она может умереть. Полковник так и сделал, после чего лошадь стала такой худой, что у нее без труда можно было пересчитать ребра.
   Тогда я пригласил ветеринара, и тот сказал, что с лошадью ничего не случилось, ей нужно отдохнуть и "поправить дыхание". В результате лошадь непрерывно кашляла в течение двух дней, словно у нее была чахотка, и между приступами кашля лягнула конюха через перегородку и перекусила пополам нашего черно-коричневого терьера.
   Я подумал, что небольшая прогулка поможет ей поправить здоровье, поэтому однажды выехал на ней, но она двигалась так, что я боялся, - она сейчас упадет и развалится на части. Когда мы достигли вершины холма Уайт Хаус, - довольно крутого, возле самой дороги, - она остановилась, несколько раз вздрогнула, пару раз кашлянула, попыталась что-то лягнуть, а затем легла и покатилась по склону вниз. Я успел выскочить из коляски, и наблюдал, как она скользит вниз, к подножию, а коляска тянется за ней. Когда я добрался до нее, лошадь была уже мертва, а фермер, живший по соседству, сказал, что виной всему - пошатывание.
   Я продал ее ему за восемь долларов, - он хотел использовать ее кости и шкуру; после чего ушел. Не думаю, что соберусь купить еще одну лошадь. Мой опыт в этом деле не кажется мне обнадеживающим.
  

ГЛАВА V. ЗАМЕТКИ ОТНОСИТЕЛЬНО ПРЕПОДАВАНИЯ

  
   Прошлым летом государственная школьная система городка была реорганизована; в результате увеличения размеров здания школы и числа учеников, было принято решение взять на работу дополнительно женщину-преподавательницу в отделение для девочек. В соответствии с этим решением, совет директоров объявил вакансию свободной, и предложил желающим обращаться к председателю, судье Твиддлеру. Спустя день или два, миссис Твиддлер поместила в газете объявление о том, что ей нужна кухарка, и в тот же день к ней пришла девушка-ирландка, надеявшаяся получить это место. Судья сидел на переднем крыльце и читал газету; когда девушка вошла в ворота, он принял ее за новую учительницу, и сказал:
   - Вы пришли насчет места?
   - Да, сэр, - ответила она.
   - О, это замечательно; вот кресло, присаживайтесь, я задам вам несколько вопросов, чтобы узнать вашу квалификацию. Расскажите мне об Африке.
   - Простите, сэр, я не понимаю, что вы имеете в виду.
   - Ничего особенного. Просто расскажите мне об Африке.
   - Афри... Афри... Африка... Я не знаю, что вы имеете в виду.
   - Очень странно, - сказал судья. - В таком случае, не скажете ли вы мне, являтся слово "земноводное" наречием или предлогом? Что такое наречие?
   - Простите, я не понимаю, о чем идет речь. Мне никогда не приходилось заниматься такими вещами на моем последнем месте работы.
   - Должно быть, это была очень странная школа, - заметил судья. - Но вы ведь можете проспрягать глагол "быть"? И рассказать о Геродоте?
   - Геродот? Что это?
   - Вы никогда не слышали о Геродоте?
   - Сколько живу - никогда. Он готовится из яиц?
   - Вы самая странная женщина, с какой мне доводилось встречаться, - пробормотал судья. - Как может возникнуть ассоциация Геродота и блюда из яиц, - совершенно непонятно. Хорошо, можете ли вы сказать, в каком полушарии расположены Китай и Япония?
   - Наверное, вы шутите. Конечно, я умею мыть фарфор, и прочую посуду, и, полагаю, этого достаточно?
   - Глупость! Какая ужасная глупость! Спутать фарфор и Китай. Что ж, попробуем еще. Укажите границы тропика Козерога и скажите, где расположена Малая Азия.
   - Да, сэр, у меня есть брат.
   - Брат? Почему - брат?
   - Вы сами только что спросили меня о шахтах, разве нет? Мой брат Тедди как раз работает на шахте.
   - И это, - сказал судья, - тот человек, которому мы хотим доверить образование нашей молодежи. Девушка, что вы вообще знаете? В какой школе вы преподавали?
   - Ни в какой, сэр. Зачем бы мне было преподавать в школе?
   - К тому же, полное отсутствие опыта, как я и предполагал, - сказал судья.
   - У миссис Фергюсон была гувернантка, которая учила детей, в то время как я готовила для нее.
   - Готовили! Разве вы не школьный учитель? Почему вы решили бросить готовить и стать школьным учителем? Что за нелепость.
   - Я пришла сюда, чтобы получить место кухарки, сэр, только и всего.
   - О Господи! Теперь я понял. Вы пришли не по поводу того, чтобы устроиться учителем в гимназию. Вы хотите увидеть миссис Твиддлер. Мария, выйди на минутку. Здесь девушка, которая хочет наняться кухаркой.
   Судья снова уткнулся в газету и вернулся к чтению редакционной статьи "Надвигающийся кризис".
   Тем не менее, они нашли хорошую учительницу, и дела в женской гимназии пошли на лад; однако, сразу же после начала осенней сессии, проблемы возникли в отделении для мальчиков.
   Мистер Барнс, учитель, прочитал в ежемесячнике "Образование" о том, что лучший способ научить мальчиков истории, - это позволить каждому мальчику в классе представить себя каким-либо историческим персонажем и вести себя так, как если бы являлся им на самом деле. Эта идея захватила Барнса, и он решил воплотить ее на практике. В то время в школе проходили Пунические войны, и мистер Барнс разделил класс на две партии: римлян и карфагенян, а некоторые дополнительно получили имена лидеров обеих сторон. Мальчики решили, что это замечательно, а Барнс заметил, что они стремятся попасть на урок истории, в ущерб всем остальным урокам.
   Когда пришло время, Барнс расположил римлян по одну сторону комнаты, а карфагенян - по другую. Устный опрос проходил чрезвычайно живо, каждая сторона с необычайным воодушевлением описывала свои дела. Через какое-то время Барнс попросил римлянина описать битву при Каннах. Тогда римляне разом швырнули свои учебники в противника. Карфагеняне соорудили из скамьи таран и зажали им римлян, которые отбивались учебниками, грифельными досками и жеваной бумагой. Барнс пришел к выводу, что битва при Каннах проиллюстрирована вполне достаточно и попытался ее остановить; но воины посчитали это невозможным, карфагеняне изготовили еще один таран и снова набросились на римлян.
   Римляне сдаваться не желали, и битва разразилась с новой силой. Один карфагенянин схватил римлянина за волосы и возил его головой по столу самым ужасным образом; римлянин, издав громкий вопль, стукнул карфагенянина по голове "Арифметикой" Гринлифса. Ганнибал зажал голову Сципиона Африканского у себя под мышкой; Сципион, стараясь вырваться, споткнулся, оба полководца упали и продолжили схватку на полу. Кай Гракх толкнул Гамилькара на преподавателя, тот, отчаянно стараясь удержаться на ногах, налетел на печку и сбил около тридцати футов печной трубы. После этого римляне сплотились, и через пять минут изгнали карфагенскую армию из класса, и Барнса вместе с ней; затем они заперли дверь и начали поедать яблоки и прочие трофеи, найденные в столах поверженных врагов.
   Покончив с трофеями, они подошли к окнам и стали выкрикивать неприятные замечания карфагенянам, стоявшим во дворе, и призывали старого Барнса снова вести их противников в бой. Но тот, вместо этого, позвал полицейского; полицейский постучал в дверь, открыл ее, и увидел, что римляне прилежно занимаются. Барнс вернулся с побежденными, направился к Сципиону Африканскому, выволок его из-за парты за ухо, после чего принялся пороть великого военного гения обычной хворостиной, пока тот не расплакался; Барнс отпустил его и проделал ту же процедуру с Каем Гракхом. Затем все привели в порядок, а на следующее утро Барнс объявил, что отныне история будет изучаться как и прежде; он также написал письмо в еженедельник "Образование", в котором высказался в том смысле, что, по его мнению, человек, предложивший новую систему изучения истории, должен быть публично расстрелян. Правда, следует отметить, что мальчики теперь интересуются историей не так сильно, как в тот памятный день.
  

* * * * *

  
   Отца мальчика, на время ставшего Сципионом Африканским, звали Смит. Он с семьей переехал жить в город всего за несколько недель до открытия школы. Сципион - очень предприимчивый и изобретательный мальчик. Сын полковника Коффина, как-то раз, стоя у забора, поделился со мной своими впечатлениями от Сципиона, которому было четырнадцать лет.
   - Мы с ним хорошо знакомы; он знает больше меня, и у него больше опыта. Билл говорит, что его отец был грабителем (Смит, между прочим, дьякон пресвитерианской церкви и очень хороший юрист) и что у него есть десять миллионов долларов в золоте, спрятанных в подвале, рядом с несколькими скелетами, - людей, которых он убил. А еще он говорит, что его отец - волшебник, и это он устраивает все землетрясения, случающиеся в мире. После землетрясения, этот старый человек возвращается домой, весь покрытый потом и такой уставший, что едва стоит на ногах. Билл говорит, что это очень тяжелая работа.
   А еще Билл сказал, что однажды к его отцу пришел человек, желавший продать молнии; отец ужасно рассердился и съел его, - съел живьем; а потом съел всех, кто мог об этом знать.
   Это все рассказал мне Билл. И теперь я об этом знаю. Он еще рассказывал мне, что когда-то у него была собака, - маленькая, - и он запускал с ее помощью воздушного змея, привязывая его к ее хвосту. Однажды, когда он так сделал, налетел сильный порыв ветра, и собака бежала по улице на передних лапах около мили, а потом змей внезапно начал подниматься, и через минуту собака оказалась на высоте пятнадцати миль, и, как мне кажется, - сказал Билл, - могла видеть Калифорнию и Египет. Во всяком случае, в конце концов, ее унесло в Бразилию, и она возвратилась домой вплавь по Атлантическому океану; потому что, когда ее осмотрели после возвращения, ее лапы оказались покусанными акулами.
   Мне бы очень хотелось, чтобы отец купил мне собаку, я бы тогда тоже отправил ее в путешествие. Но мне никогда не везло. Билл сказал, что когда они жили за городом, он однажды вышел на крышу, чтобы запустить своего змея, и присел на край дымохода; пока он сидел, его старик поставил внизу бочку с порохом, чтобы с его помощью очистить дымоход от сажи. Когда порох взорвался, Билл взлетел и угодил на шпиль баптистской церкви, порвав штаны, и его не могли снять три дня; он болтался там, подобно флюгеру, и жил тем, что поедал ворон, садившихся на него, потому что те полагали, будто он сделан из листового железа.
   Он очень изобретателен. Он как-то рассказал мне о машине для изготовления колбасы, которую изобрел его брат. Это была очень хорошая машина, с педалями; Билл сказал, что они изобрели ее осенью; свинью требовалось установить в машину, педали соединялись со струной, и когда свинья нажимала на педали, струна двигалась вверх и вниз, разрезая ее на части и помещая мясо в оболочку. Билл сказал, что его брат придумал для нее девиз: "Каждой свинье - собственную колбасную машину", и утверждал, что она прекрасно работала. Но я не знаю. Что касается меня, я не верю в такую машину. Но, так или иначе, Билл утверждает обратное.
   Еще он рассказывал мне про своего дядю из Австралии, когда-то нашедшим огромную устрицу; он забрался внутрь раковины и оставался там до тех пор, пока не съел ее. Затем он расколол раковину пополам, одну половину использовал как лодку, и плавал на ней, пока не встретил морского змея; он убил его, снял с него кожу, а когда вернулся домой, то продал ее одной пожарной компании как шланг за сорок тысяч долларов. Билл утверждал, что это правда, и он может показать мне человека, работавшего в этой самой компании. Мне бы хотелось, чтобы мой отец отпустил меня в море; я тоже хочу отыскать такого змея; но он не разрешает, и не дает возможности прославиться.
   Только вчера Билл рассказывал, что индейцы, поймав его однажды, вбили ему в живот одиннадцать железных костылей и сняли скальп, - и он не почувствовал боли. Он сказал, что спасся благодаря дочери вождя, выведшей его из вигвама и давшей лошадь. Билл сказал, что она была в него влюблена, а когда я попросил показать мне его раны, оставленные костылями, он ответил, что не может снять одежду, поскольку тут же истечет кровью. Он сказал, что даже его отец об этом не знает, поскольку он боится расстраивать старика и ничего ему не рассказал.
   Еще Билл говорит, что никто не собирается заставлять его ходить в воскресную школу. Он говорит, что у его отца есть медный кумир, которого тот держит на чердаке; Билл считает, что он - язычник, и станет ходить голым, с томагавком, луком и стрелами, как только будет тепло. Чтобы это доказать, он поведал мне, что его отец заложил под городом заряд нитроглицерина и, как только будет готов, он взорвет его, разрушит и уничтожит. Он рассказал мне это на дамбе, и взял слово, что я никому не скажу, но я думаю, нет ничего плохого в том, чтобы рассказать это вам.
   А теперь я должен идти. Я слышал, как свистит Билл. Может быть, он хочет рассказать мне что-нибудь еще.
   Мальчик Смита - ценное приобретение для молодежи городка.
  

* * * * *

  
   Барнс, учитель, весьма достойный человек, сталкивавшийся в жизни со многими неприятностями. Какова, в точности, была природа постигших его бедствий, оставивших на его лице морщины и сделавших меланхоличным, никто не знал, пока мистер Кейзер не рассказал об этом однажды вечером в продуктовой лавке. Насколько истинным является его рассказ, узнать не удалось. Но существует вероятность того, что мистер Кейзер, возможно, раздул из мухи слона.
   - Никто не знает, как она туда попала, - сказал мистер Кейзер, сжав ладонями колени и плюнув в печь. - Некоторые думают, что Барнс, должно быть, проглотил головастика, напившись из ручья, и тот стал жить внутри него, другие - что он случайно съел лягушачью икру, и она развилась внутри него. Как бы там ни было, внутри него живет лягушка, ей влажно, и она не страдает от отсутствия дождя. Раньше это несколько беспокоило Барнса, и он пробовал разные способы избавиться от нее. Врачи давали ему всякие отвратительные средства, снова и снова опустошавшие желудок; они держали его за ноги и трясли над тазиком, они давали ему проглотить крючок с насаженной на нем мухой, но лягушка оказалась вовсе не дура. Разумеется, наживку она не хватала, а когда мистера Барнса выворачивало, она цеплялась за внутренности коготками и удерживалась, пока тошнота не заканчивалась.
   Если бы лягушка сидела молча, Барнс ничего не имел бы против, но она не молчала, - вот что сказал мне он сам. Молчаливая лягушка не создает особых проблем. Но что делать, если внутри вас живет кто-то, время от времени издающий громкие нелепые звуки? К примеру, Барнс пьет с приятелями чай, и, в то время как все молчат, лягушке внезапно хочется подать голос, и в следующее мгновение она заводит: "Кв-ва-аа! Кв-ва-аа!" Люди спрашивают, имеется ли в доме аквариум, или, может быть, в подвале имеется пруд с лягушками, и Барнс при этом становится пунцовым, вскакивает и уходит домой.
   Часто, когда он сидит в церкви, в самый торжественный момент проповеди, он чувствует два-три порывистых движения под жилетом, означающих, что рептилия вот-вот заведет свое: "Кв-ва-аа! Кв-ва-аа!" Она начинает, и продолжает свой концерт до тех пор, пока дьячок не выведет двух-трех мальчиков, подозревая их в осквернении святилища. Наконец, истинный виновник оказывается найден, поскольку лягушка продолжает, ему делается замечание, что если он намеревается заниматься чревовещанием, то ему лучше заниматься этим вне стен церкви; Барнс встает, выходит из церкви и в ярости удаляется домой.
   Для обычных лягушек у нее слишком глубокий голос - нечто среднее между французским рогом и дробилкой для коры. Миссис Барнс сказала мне, что часто, когда Джон ложится спать и засыпает, лягушка полагает, что настал час музыки, и, немного "распевшись", затягивает свое ужасное: "Кв-ва-аа! Кв-ва-аа!", будит миссис Барнс и ребенка, и всех остальных в доме. И - верите ли? - если у лягушки подходящее настроение, или она чувствует себя в голосе, это может продолжаться часами. Для Барнса это сущее проклятие.
   Не знаю, это ли свело его жену в могилу, но, так или иначе, когда она умерла, Барнс собирался жениться снова, и долго ухаживал за мисс Фликерс, живущей около дороги вдоль реки, как вы знаете. Некоторое время всем казалось, что его ухаживания закончатся браком. Но однажды она рассказала моей жене, что как-то вечером, Барнс, взяв ее за руку, признался в любви, после чего громко квакнул.
   - Что это было? - испуганно спросила мисс Фликерс.
   - Не знаю, - ответил Барнс, - возможно, это из погреба.
   Разумеется, он лгал, поскольку прекрасно знал, что это было.
   - А мне показалось, что это донеслось из-под дивана, - сказала она.
   - В конце концов, может быть, это действительно просто показалось, - сказал Барнс, и лягушка тотчас принялась исполнять обычное: "Кв-ва-аа! Кв-ва-аа!"
   - По-моему, - сказала мисс Фликер, - у вас в кармане сидит лягушка, мистер Барнс, разве не так?
   После чего тот становится на колени, и выкладывает всю правду, и клянется, что сделает все возможное, дабы избавиться от лягушки, и, пока он говорит, лягушка продолжает концерт, исполняя ораторию громче, чем когда-либо прежде, поскольку в тот день Барнс выпил много холодной воды, и она от этого малость охрипла.
   Но мисс Фликерс ему отказала, сказав, что могла бы его полюбить, но не может выйти замуж за человека, внутри которого постоянно играет музыка.
   Барнс был самый отвратительный человек, которого вы только могли встретить. Однажды он был очень болен и лежал в постели, а лягушка проголодалась и решила попросить его плотно поесть, для чего выпрыгнула на одеяло. Увидев это, он тут же плотно сжал челюсти и принялся вращаться, и не прекратил до тех пор, пока не раздавил ее. С тех пор он все пьет через фильтр, и ненавидит лягушек так, как мы ненавидим, скажем, мух. Такова правдивая история Барнса; верите вы в нее или нет.
   Кейзер купил табак и отправился домой.
  

ГЛАВА VI. РЕДАКТОР "ПАТРИОТА"

  
   Редактором городской газеты "Патриот и рекламодатель" является майор Слотт; при этом он очень толковый журналист. Это признает даже его самый непримиримый противник, редактор "Ивнинг Майл", выходящей в городе, расположенном выше по течению реки. Во время последней политической кампании, "Майл" рассказала, как случилось, что майор стал журналистом. Дело в том, что вскоре после его рождения, врач рекомендовал, чтобы ребенка кормили козьим молоком. Коза принадлежала женщине-ирландке, жившей позади офиса "Еженедельных сенсаций", и кормившую ее, главным образом, этим и другими изданиями. Следствием чего, по словам "Майл", стало то, что молодой Слотт был вскормлен молоком, - продуктом переваренных газет; он развивался, но, стоило ирландке по небрежности смешать издания демократов с изданиями консерваторов, они продолжили свою борьбу даже будучи съеденными, а у ребенка, выпившего молоко, начались колики. Слотт-старший прочил мальчика в министры; но, когда тот повзрослел и начал реагировать на окружающий мир, он требовал каждую газету, которую видел, а как только научился писать, начал сам пробовать составлять редакторские статьи, называвшиеся "Необходимость реформ" и т.д. Он четыре раза убегал из школы, и его находили в газетном офисе, пока, наконец, Слотт-отец не отдал его в исправительный дом, где тот сразу же начал выпускать еженедельную газету, которую назвал "Летопись исправительного дома"; но однажды, спустившись по стене, он отправился в офис "Эры", где, сменив имя на Блотта, начал свою карьеру в этой газете статьей "Наши реформаторские институты для молодежи". Старый Слотт сдался тому, что было сочетанием судьбы и козьего молока, и разрешил ему идти избранной стезей. Майор, по утверждению "Майл", обладает настолько сильным инстинктом, что если ему случится упасть в кратер Везувия, его первой мыслью, когда он окажется на дне, будет написать кому-нибудь просьбу о предоставлении ему бесплатной аккредитации. "Но, - продолжала "Майл", - вы вряд ли поверите этой истории, если читали "Патриота". Мы подозреваем, просматривая эту газету, что няня смешивала козье молоко с непропорционально большой долей воды".
   Майор выпускает еженедельное издание, в котором публикует серии волнующих читателя заметок, выбирая, как правило, самые лучшие. Недавно ему был представлен материал, написанный неким мистером Стеком, молодым человеком с огромными амбициями, но не имеющего опыта написания литературных произведений. После долгого ожидания, так и не увидев своего материала опубликованным, мистер Стек обратился к майору напрямую, чтобы выяснить, в чем дело. Когда Стек объяснил причину своего визита, майор достал рукопись; приняв чрезвычайно серьезный вид, он сказал:
   - Мистер Стек, не думаю, что могу отнести эту историю к удачным. В некоторых отношениях она действительно замечательная, но я боюсь, что, в случае публикации, она привлечет слишком большое внимание. Люди будут возмущены. Нам следует быть осторожными. Например, вот здесь, в первой главе, вы упоминаете о смерти миссис Макгиннис, матери героя. Она умирает; ее тело предается земле на кладбище; вы описываете сцену на похоронах; вы воздвигаете ей памятник; вы сажаете жимолость на ее могилу. Читатель уверен, что миссис Макгиннис мертва. И все же, в двадцать второй главе, вы заставляете человека по имени Томпсон влюбиться в нее, а ее - выйти за него замуж; она предстает живой, как кузнечик, и вы все время пишете о мистере Томпсоне как о ее втором муже. Так не бывает. Это заденет читателей. И они будут на это жаловаться.
   - Это написал я? Дело в том, что я все время думал о мистере Макгиннесе, которого похоронил в первой главе. Должно быть, я их случайно перепутал.
   - Далее, - продолжал майор, - когда вы знакомите с героем, то пишете, что у него только одна рука, а другую он потерял в бою. В двенадцатой главе, когда он чудом бежит с лесопилки, то теряет вторую руку. И все же, в девятнадцатой главе, вы пишете: "Адольф бросился к Мэри, взял ее руки в свои, и заключил ее в объятия"; затем вы продолжаете рассказывать, как он сел за фортепьяно в мягком лунном свете и сыграл одну из сонат Бетховена "со сладким поэтическим жаром". Так, знаете ли, не бывает. Адольф не мог обнять Мэри, если одна его рука осталась на поле брани, а другую отрезали на лесопилке; он не мог прижать ее к своей груди иначе, как набросив на нее лассо зубами и подтащив ее, глотая избыток веревки. Что касается фортепьяно, вам, как и мне, прекрасно известно, что безрукий человек не способен сыграть сонату Бетховена, если только не умеет играть носом, но в этом случае ваша фраза о "сладком поэтическом жаре" звучит насмешкой. Я держу руку на пульсе читательской массы, и знаю, что она этого не выдержит.
   - Хорошо, хорошо, - ответил Стек. - Даже не знаю, как так получилось...
   - Позвольте мне обратить ваше внимание на еще один вопиющий эпизод, - прервал его майор. - В первой любовной сцене между Адольфом и... и... - позвольте взглянуть, как ее имя... Мэри... - вы говорите, что "ее влажные голубые глаза были устремлены на него, пока он рассказывал ей историю своей любви, поскольку из этой лазури бурным потоком лились слезы счастья". Так вот, сэр, примерно двадцатью страницами далее, где ее оскорбляет злодей, вы пишете, что в ее черных глазах сверкали молнии и, казалось, вот-вот поразят и сожгут негодяя на месте. Позвольте обратить ваше внимание на то, что если глаза девушки голубые, то они не могут быть черными, а если вы хотите сказать, что один глаз синий, а другой - черный, и что она нежно смотрела на Адольфа одним глазом, в то время как второй занимался неизвестно чем, то для романа это слишком; этому курьезу место разве что в цирке. Вы противоречите сами себе, утверждая, с одной стороны, что ее глаза подобны водному источнику, а с другой - уничтожающему пламени. Люди этого не поймут. Это приводит их в бешенство.
   - Мне очень жаль! - сказал Стек. - Я забыл, что прежде говорил о ее глазах, когда писал сцену со злодеем.
   - Далее, в двадцатой главе, вы утверждаете, что Магрудер был заколот длинным охотничьим ножом в руках испанца, а в следующей главе рассказываете о посмертном вскрытии, заставляете врачей искать пулю и найти ее в печени. Даже самые спокойные читатели не смогут сохранять спокойствие, читая это, они теряют контроль над собой.
   - Это несчастный случай, - сказал Стек.
   - Далее, то, как вы поступаете с Браунами, также раздражает. Сначала вы представляете миссис Браун несущей своих близнецов в церковь, чтобы их окрестили. В середине романа вы заставляете ее оплакивать свою бездетность, а в конце описываете ее с внуком на руках, после того, как мистер Браун жалуется священнику, что его единственный ребенок умер в четырехлетнем возрасте. Подумайте, какой эффект вызовет это в общественном мнении! После прочтения романа все сумасшедшие дома в стране будут переполнены.
   - С этими Браунами и в самом деле не все понятно, - задумчиво сказал Стек.
   - Хуже всего, - сказал майор, - то, что в третьей главе вы заставляете влюбленных решиться покончить жизнь самоубийством, сажаете в лодку и направляете к Ниагарскому водопаду. Двенадцатью главами дальше они у вас внезапно появляются гуляющими в сумерках по аллее, и, хотя потом она уходит в женский монастырь и постригается в монахини, потому что его убивают пираты в испанской Вест-Индии, в предпоследней главе она у вас отправляется на вечеринку к пресвитерианскому священнику и находит его готовящимся к свадьбе, как ни в чем не бывало; после этого вы раскрываете, что она вовсе не женщина, а переодетый мужчина, и, тем не менее, жените их, причем мужчина-героиня дает при этом благословение своей дочери. О, это ужасно! Ужасно! Это просто кошмар! Это самый настоящий кошмар! Вам лучше заняться каким-нибудь другим делом, мистер Стек.
   Мистер Стек забрал свой роман и унес домой, чтобы поработать над ним и исправить все ошибки. Однако, сомнительно, чтобы даже в этом случае "Патриот" его опубликовал.
  

* * * * *

  
   Майор Слотт, подобно большинству других редакторов, постоянно преследуется назойливыми людьми, но в последнее время буквально стал жертвой со стороны одного из представителей этой многочисленной когорты. Когда он сидел в кабинете "Патриота" и писал редакционную статью "Наши измельчавшие монополии", то внезапно ощутил присутствие неприятного запаха. Он прервался, два или три раза проветрил комнату и, наконец, зажег сигару, чтобы окурить помещение. Затем он услышал шаги на лестнице, а когда они приблизились, запах усилился. Майор начал опасаться, что столь плотный аромат способен сломать что-нибудь из мебели, и в это время в дверь постучали. Вошел человек с каким-то свертком под мышкой, и, когда это случилось, майор подумал, что никогда прежде в своей жизни не сталкивался с таким отвратительным запахом. Он зажал нос; когда человек увидел этот жест, он сказал:
   - Я так и думал; обычный эффект. Подержите его, пока я объясню.
   - Что это за чертовщина, приятель? - спросил майор.
   - Это, сэр, - ответил мужчина, - Карболовый дезинфицирующий дверной коврик Баркера. Я - Баркер, а это - мой коврик. Я его изобрел, и это - очень важное изобретение.
   - А почему он так отвратительно пахнет? - спросил майор, плотно сжимая ноздри.
   - Согласен, сэр, запах очень сильный, но это - запах здоровья. Он бодрит. Он приводит в порядок организм. Я скажу вам...
   - Выйдите отсюда, и заберите с собой ваше изобретение! - воскликнул майор.
   - Сначала я вам все объясню. Я для этого и пришел. Видите ли, я изучаю причины эпидемий. Некоторые ученые считают, что они распространяются молекулами воздуха, другие приписывают их распространение газам, появляющимся в канализации, третьи - что они переносятся подобно инфекциям; но я...
   - В конце концов, уберетесь вы отсюда с этой гадостью или нет? - спросил майор.
   - Но я обнаружил, что эти болезни распространяются посредством дверных ковриков. Вы понимаете? Дверных ковриков! Я вам объясню, как это происходит. Представьте человека, посетившего дом, где есть больной. Он получает болезнь на свою обувь. Кожа пористая, она насыщается. Он идет в другой дом и вытирает обувь о коврик. Теперь каждый человек, который вытрет после него свою обувь об этот коврик, унесет болезнь на ней и распространит посредством другого коврика, о который вытрет обувь. Вы меня понимаете?
   - Но почему он так ужасно пахнет?
   - Моя идея состоит в том, чтобы сделать дверной коврик, который бы дезинфицировал обувь. Я делаю это, насыщая коврик карболовой кислотой и постепенно высушивая. Я принес вам один, изготовленный таким способом. Позвольте, я его расстелю?
   - Если вы попытаетесь это сделать, я вышибу вам мозги! - вскричал майор.
   - Хорошо, не буду. Итак, единственным недостатком этого прекрасного изобретения является то, что он обладает сильным и устойчивым запахом.
   - К тому же отвратительным, - добавил майор.
   - И поскольку это оскорбительно для многих, я даю каждому покупателю "стражаноса", который нужно носить в носу, в том доме, где лежит коврик с карболкой. Этот стражнос наполнен веществом, полностью нейтрализующим запах, но у него есть один недостаток. Можете догадаться, какой?
   - Вы собираетесь уйти отсюда и дать мне возможность спокойно дышать, или намерены оставаться здесь весь день?
   - Терпение; я почти закончил. Значит, не догадываетесь? Дело в том, что нейтрализатор в сражносе очень быстро испаряется. Как же это исправить? Я вручаю каждому, кто покупает коврик и стражнос две бутылки нейтрализатора. Вот в чем секрет. Вы должны носить их в кармане на всякий непредвиденный случай. Недостаток заключается в том, что нейтрализатор крайне взрывоопасен, и если кто-то случайно сядет на бутылку, лежащую у него в кармане, то может вылететь через крышу. Но в целом моя схема безупречна.
   - Разрази вас гром! Уберетесь ли вы когда-нибудь?
   - Она совершенна, смею сказать. Если человек, купивший коврик, платит дополнительно двадцать долларов, он получает страховой полис компании Безнадежное Взаимное Страхование от Несчастных Случаев, так что на самом деле не имеет большого значения, насколько большую дыру он проделает в крыше. Как вам моя предусмотрительность?
   - Не желаю отвечать ни на какие вопросы. Мне абсолютно все равно.
   - Хорошо, в таком случае, я хочу, чтобы вы поместили в своем издании первоклассную рекламу, описывающую мое изобретение, дающую широкой общественности общее представление о его достоинствах и рекомендующую повсеместно его использовать. Вы отведете под него половину колонки, а я сделаю вам подарок, оставив один из ковриков, пару бутылок нейтрализатора и стражнос. Я дам их вам прямо сейчас.
   - Что вы имеете в виду?
   - Я имею в виду, что оставлю вам коврик и другие приложения, чтобы вы могли сами, на досуге, убедиться в их полезности.
   - Если вы посмеете это сделать, я вас убью!
   - И рекламу печатать тоже не будете?
   - Разумеется, нет. Я не стану ее печатать даже за сто тысяч долларов!
   - Хорошо, оставим это; надеюсь, первая же эпидемия не пощадит вас и лишит жизни.
   Когда мистер Баркер ушел, майор Слотт распахнул окна и, отдышавшись, вызвал к себе репортера.
   - Перкинс, следуй за этим мужчиной, послушай, что он будет говорить, а затем напиши о нем самый разгромный материал, на какой только способен.
   Перкинс в точности выполнил указание начальства, и теперь Баркер подал на "Патриот" в суд по обвинению в клевете. Коврик, пропитанный карболкой, на рынке пока не появился.
  

* * * * *

  
   Мистер Баркер оказался не более приятным гостем, чем книготорговец, в тот же день появившийся в городке. Он вошел в мой офис с портфелем под мышкой. Положив его на стол, сняв помятую шляпу и вытерев нос рваным носовым платком, не видевшим стирки долгое время и оттого почерневшим, он сказал:
   - Мистер, я провожу подписку относительно Национальной Портретной Галереи; великолепное издание, по пятьдесят центов за штуку. Содержит портреты всех великих американских героев с начала времен по сей день. Многие уже подписались, и я зашел узнать, не хотите ли вы к ним присоединиться.
   - Просто взгляните на него, - продолжал он, открывая книгу и показывая на гравюру. - Это... позвольте взглянуть... да, конечно, это Колумб. Возможно, вам доводилось слышать о нем? Издатель рассказывал мне сегодня, перед тем как я приехал сюда, что он открыл... То есть, не он сам, а Колумб... Открыл Америку. Он был здесь первым человеком. Он приплыл на корабле, рассказывал издатель, а когда тот загорелся, он оставался на палубе, поскольку так учил его отец, если я правильно все запомнил; он погиб, когда корабль взорвался. Красивая гравюра, не правда ли? Она сделана с фотографии; здесь все гравюры сделаны с фотографий только для этого издания. Он странно одет; но, говорят, в те дни одевались именно так.
   Теперь взгляните на эту. Разве она не великолепна? Уильям Пенн, один из первых поселенцев. На днях я читал о нем; когда он только-только приплыл, то заставил нескольких индейцев залезть на дерево; когда те стряхнули несколько яблок, он положил одно на голову сына, выстрелил в него из лука, и попал в него. Говорят, когда индейцы это увидели, их бросило в жар, до того замечательным стрелком он оказался. Прекрасное лицо, не правда ли? Чисто выбритое; усов он не носил, я полагаю, зато отпускал волосы. Так вот, я считаю, у каждого человека должна быть гравюра этого патриарха, чтобы все видели, как выглядели первые поселенцы и что они носили. Взгляните на его ноги. Брюки немного коротковаты, словно он собирается переходить через ручей; но такие у всех. В руке у него можно видеть бумагу. Я так полагаю, это подписной лист.
   Теперь, я покажу вам нечто еще более поразительное. Прекрасное. Это, я полагаю, э-э-э... да, это - Вашингтон. Вы, конечно, помните его. Некоторые называют его "отцом нации", Джордж Вашингтон. Полагаю, второго имени у него не было. Он жил около двухсот лет назад и был настоящим бойцом. Я слышал, как издатель кому-то рассказывал, как Вашингтон плавал через реку Делавэр в Трентоне, и, кажется, если я правильно помню, я сам читал об этом. Он ухаживал за какой-то девушкой в Джерси, и плавал по ночам, чтобы повидаться с ней, пока старик спал. Полагаю, семья девушки была на его стороне. Он похож на человека, способного это сделать, не так ли? Это видно по его глазам. Если бы на его месте оказался я, то воспользовался бы мостом, но он, вероятно, хотел показать себя перед ней; некоторые мужчины так безрассудны. Если вы подпишетесь, я попрошу издателя записать несколько историй о нем и принесу вам, чтобы вы могли лучше узнать его. Я знаю, что он сделал еще много чего, но что именно - забыл, по причине плохой памяти.
   Смотрим дальше; кто у нас следующий? Ах, Франклин! Бенджамин Франклин. Думаю, он был одним из самых оригинальных пионеров. Я точно помню, за что его чествуют, я полагаю, за... ах, да! Он запускал воздушного змея. Издатель об этом упоминал. В один прекрасный день, знаете ли, он запускал змея, как это сейчас делают многие мальчишки, и, пока змей летал, он отпускал его все дальше и дальше, пока с дерева не упало яблоко и не ударило его по голове, после чего он обнаружил гравитацию, кажется, ее называют именно так. Умно, не так ли? Если бы я вас или вы меня ударили, то мы могли бы лишиться рассудка или, по крайней мере, потерять сознание. Но все люди разные. Кто-то спокойно ест то, что для другого - яд. Взгляните на его двойной подбородок. У него не было бороды, хотя козлиная бородка очень подошла бы к такому круглому лицу. У него нет меча, так что, думаю, он не был солдатом; может быть, он был у него, когда он был мальчиком, или ополченцем, но в регулярной армии он не служил. Я думаю, для него это даже лучше, поскольку я тоже не служил.
   А вот еще! Взгляните! Смит и Покахонтас! Джон Смит. Разве эта гравюра не великолепна? Она стоит рядом с ним на коленях и протягивает вперед руки, он лежит на земле, а большой парень с дубиной хочет его добить. Женская любовь! Вот она. Модоки, я полагаю. Во всяком случае, какие-то индейцы с Запада; издатель говорил, что Шакасти, или как там его имя, собирался размозжить старине Смиту голову своей дубиной, а эта девушка, которая, кажется, любила Смита, упала на колени, заслонила его и сказала Шакасти: "Почему бы тебе не оставить Смита в покое? Мы с ним собираемся пожениться; и если ты убьешь его, я больше никогда в жизни с тобой не заговорю", или что-то подобное; она его убедила, он не стал убивать Смита, девушка и Смит отыскали миссионера, тот поженил их, и они жили долго и счастливо. Красивая история, не правда ли? Она была ему хорошей женой, я полагаю, хотя цвет ее кожи был медный. Но разве она не выглядит на этой гравюре красавицей? Смит, правда, выглядит не очень. Наверное, он думает, что его песенка спета; это и неудивительно, если на тебя нападает огромный модок с чудовищной дубиной.
   Кто у нас следующий? Ага, это Патнэм. Генерал Патнэм. Он участвовал в войне; однажды, когда при нем не было охраны, враги поймали его, привязали к спине лошади, и хлестнули ее. Этот конь, спустившись со скалы, привез его к дому, полумертвого. То есть, так мне рассказывал издатель, сам я о нем не читал. Он вышел из этой передряги в целости и сохранности, и, думаю, продал лошадь - это была бы замечательная сделка. Что меня удивляет, - как она только не сломала себе шею; хотя, если на самом деле она была мулом, то ничего удивительного в этом нет, они очень живучие. Поразительно, что пришлось испытать некоторым из этих людей, не так ли?
   Перевернем пару листов. Это генерал Джексон. Мой отец однажды пожал ему руку. Он был бойцом, я знаю. Он захватил Новый Орлеан. Разогнал Законодательное Собрание, а затем, когда против него выступил Ку-Клукс, он устроил против них брустверы, защищенные тюками хлопка, и колошматил, пока они не сдались. Говорят, когда он злился, то был ужасен. Каждый его удар повергал человека. Его первым именем было Эндрю; взгляните, его волосы стоят дыбом! А это Джон Адамс и Дэниэл Бун, два-три пирата, и еще много гравюр, за которые издатель просит сущие пустяки. Вы ведь подпишетесь?
   - Не сегодня.
   - Как! Вам не нужны гравюры Уильяма Пэнна, Вашингтона, Смита и других героев?
   - Нет.
   - Так, так! Пусть меня повесят, но я не стал бы вам все это рассказывать, если бы знал, что вы откажетесь от подписки. Если бы каждый был похож на вас, книготорговля пришла бы в упадок.
   После чего вытер нос и ушел. Возможно, с кем-то ему повезет больше, чем со мной.
  

ГЛАВА VII. КАК МИСТЕР БАТТЕРВИК ЗАНИМАЛСЯ САДОВОДСТВОМ

  
   Вскоре после переезда из города в деревню, мистер Баттервик решил обзавестись хорошим садовником, который бы, в соответствии с его пожеланиями, с акров, окружающих дом, мог бы обеспечить самый большой урожай фруктов, овощей и цветов. В качестве такого эксперта ему был рекомендован человек по имени Браун, и мистер Баттервик нанял его. Поскольку сам он не был знаком с садоводческим искусством, то позволил Брауну обращаться с вверенным ему садом так, как тот сочтет нужным, чтобы привести его в надлежащий вид, и Браун твердо обещал это сделать.
   Утром первого дня, когда мистер Баттервик сидел на крыльце, он увидел Брауна, выходящего из ворот с ружьем на плече, и мистер Баттервик подумал, что эксперт по садоводству начинает свою карьеру на новом месте, взяв отпуск.
   Однако, примерно через час, мистер Браун вернулся, волоча за хвост подстреленную собаку. Мистер Баттервик спросил, уж не застрелил ли он свою собаку случайно, целясь в кролика? Но Браун только улыбнулся, с многозначительным видом, и молча прошел через ворота.
   Затем он закопал собаку в винограднике; после чего, перезарядив ружье, вытер грязные сапоги о траву, взял оружие на плечо, и снова куда-то собрался.
   Мистер Баттервик осведомился, не отправляется ли тот в лес за белками; но Браун задумчиво потер пальцем нос, подмигнул мистеру Баттервику и скрылся. Через некоторое время он снова показался на горизонте, волоча за собой на одной из подтяжек, щенка сеттера и желтую собаку, также застреленных.
   Мистер Баттервик не мог понять происходящего, и отважился заметить, что Браун, должно быть, очень плохой стрелок, если каждым выстрелом вместо дичи попадает в собаку. Браун, однако, отнесся к этому замечанию совершенно спокойно. Он спокойно прошествовал по двору, закопал собак возле увитой виноградом беседки, зарядил ружье крупной дробью, поправил подтяжки, и вышел через передние ворота с каменным выражением лица.
   Мистер Баттервик спросил, не идет ли он на соревнования по стрельбе по мишеням на приз "короля Пруссии"; но Браун сделал вид, что не слышит, и снова исчез. В половине двенадцатого он снова вернулся, и миновал двор с тремя кошками и голубым пуделем.
   Мистер Баттервик подумал, что такое поведение очень необычно, и попросил Брауна объяснить, с какой целью тот занимается отстрелом домашних животных. Но Браун только кашлянул пару раз, многозначительно прищурил один глаз и начал рыть свежую могилу под беседкой. По окончании печального обряда, он снова зарядил ружье, с задумчивым видом вытер нос рукавом, напился воды из насоса и ушел.
   Он отсутствовал минут пятнадцать, после чего мистер Баттервик услышал два выстрела подряд. Через минуту он увидел Брауна, быстро идущего по дороге, преследуемого мистером Поттсом и собакой на трех лапах. Браун мчался вперед; распахнул ворота, бросился в дом и запер дверь. Затем прибыл мистер Поттс со своей собакой, стоявшей рядом с ним и выглядевшей так, словно очень хочет кем-то пообедать, пока мистер Поттс объяснял Баттервику, что Браун отстрелил его собаке ногу, и что он, Поттс, намеревается получить компенсацию, даже если ему придется обратиться в суд.
   Когда мистеру Баттервику удалось умиротворить Поттса и выпроводить его, он устроил Брауну допрос.
   - С тех пор, как вы наняты, Браун, вы ведете себя нелепо. Я нанял вас в качестве садовника, а не охотника. Вы чуть не застрелили собаку, принадлежащую мистеру Поттсу; полагаю, вы должны мне все объяснить.
   Браун подмигнул, прочистил горло, поднял воротник рубашки и сказал:
   - Собака Поттса должна была стать последней. Она подходила лучше прочих, чтобы быть похороненной с остальными. Кто угодно вам скажет: самый лучший способ заставить виноградные лозы расти, это собаки, похороненные под корнями. Некоторые предпочитают хоронить бабушек и других родственников. Но по мне, кошки и собаки лучше. Как только я увидел ваши виноградные лозы, я сказал себе, что им требуется несколько собак, и пришел к выводу, что в первый же день закопаю под ними все, что мне удастся найти. Я продолжу завтра, но на другой дороге.
   Но не продолжил. Тем же вечером мистер Баттервик уволил его. Он с таким увлечением отнесся к садоводству, что мистер Баттвик подумал, - жизнь может открыть перед ним прекрасные и яркие перспективы выказать себя в ином качестве.
   Впоследствии мистер Баттервик пришел к выводу, что и сам способен благоустроить свой сад, и весной получил от конгрессмена нашего округа множество семян, привезенных из Калифорнии через Департамент сельского хозяйства. Их было в избытке, поэтому он подарил семена сахарной свеклы и лука мистеру Поттсу, а репы и редиса - полковнику Коффину; оставшиеся, - репу, капусту, сельдерей и свеклу, - он посадил у себя в саду.
   Когда семена начали всходить, он подумал, что ростки выглядят странно, но ждал, пока они не подрастут, а затем, убедившись, что что-то и в самом деле не так, пригласил осмотреть их профессионального садовника.
   - Мистер Хоупс, - сказал он, - взгляните на репу и скажите мне, что вы о ней думаете.
   - Репа! - воскликнул Хоупс. - Репа! Черт меня подери, если это репа! Это ни что иное, как лаконос. У вас достаточно лаконоса на миллион лет.
   - Теперь, мистер Хоупс, взгляните на эту грядку. Вас не удивляет этот сельдерей? Федеральное правительство раздает его семена бесплатно. Замечательно, не так ли?
   - Так, так! - сказал Хоупс. - Они вам всучили это, как сельдерей, вот как? Ничего подобного. Это все тот же лаконос. Калифорнийский сорт - самый негодный лаконос, какой только можно найти.
   - Вы уверены, что не ошибаетесь, мистер Хоупс? Но вы еще не видели мою свеклу на соседней грядке. Семена этой свеклы были отправлены из Гонолулу нашим консулом. Он сообщает, что этот сорт достигает громадных размеров.
   - Сейчас посмотрим, - сказал Хоупс. - Не хочу вас огорчать, но, говоря честно, как мужчина мужчине, вы должны знать, это - не свекла. Это мексиканский лаконос. Даю вам слово, это самое разнообразное растение, какое только есть на свете. Оно останется в вашем саду навсегда. Вам никогда от него не избавиться.
   - Не хотелось бы вас слишком утруждать, мистер Хоупс, но я бы хотел, чтобы вы взглянули на капусту. С ней должно быть все в порядке. Уполномоченный по сельскому хозяйству получил семена с Борнео. Мне кажется, это вьющаяся разновидность. Ее отваривают со свининой, и она прекрасно подходит для шинкования. Взгляните на нее. Она замечательна, не правда ли?
   - Мистер Баттервик, - сказал Хоупс, - у меня для вас плохие новости, но я надеюсь, вы примете их, как подобает мужчине. Это испытания, которые посылаются нам в нашей жизни, сэр. Для нашего же блага. На самом деле, сэр, это вовсе не капуста с Борнео. Капуста! Разрази меня гром! Это гибрид калифорнийского и мексиканского лаконоса с обычным, а также с оранжевой маклюрой. Это ужасно, сэр! У вас имеется около двух акров лаконоса, но нет ни капусты, ни репы.
   - Мистер Хоупс, это ужасная новость; вы знаете, я ведь отдал избыток семян Поттсу и Коффину?
   - Знаю; я видел полковника Коффина нынче утром с ружьем; он спрашивал у прохожих, не знают ли они, где можно найти вас.
   - Найти меня! Что вы имеете в виду?
   - Видите ли, сэр, семена лука, которые вы ему дали, оказались на самом деле семенами серебристого клена, и он настолько густо разросся в его саду, что через эти заросли не может пробраться даже кошка. Там миллионы ростков и побегов, и их нужно будет удалять вручную. Это займет не меньше года.
   - Вы приводите меня в ужас, Хоупс!
   - Это еще не самое страшное. Корни настолько длинные, и так переплетены, что их невозможно удалить даже с помощью кирки. Сад Коффина уничтожен, - уничтожен полностью, сэр. Вы можете попробовать удалить эти корни с помощью пороха, но это не поможет. Эти побеги растут быстрее, чем их вырубают. Ему придется продать свою недвижимость, сэр.
   - Но уполномоченный по сельскому хозяйству сказал, что это семена лука. Почему бы Коффину, тем более с ружьем, не поискать его?
   - У мистера Поттса, сэр, заросли лаконоста и клена такие же пышные, и он так же обезумел, как и... Вам следует знать, что он тоже рыщет по городу. Боюсь, он кого-нибудь прибьет.
   Мистеру Баттервику все-таки, каким-то образом, удалось уладить проблему с Поттсом и Коффином, но он твердо решил на следующих выборах в Конгресс отдать свой голос за другого представителя.
   Мистер Баттервик был тем самым человеком, который ознакомил население нашего городка с таким гениальным и полезным изобретением как газонокосилка. Поскольку она оказалась единственной, то одновременно и очень востребованной. Все хотели занять ее на несколько дней, и мистер Баттвервик никому не отказывал, так что за изобретением выстроилась очередь. Дело дошло до того, что, ввиду соперничества, люди одалживали газонокосилку всякий раз, как только для этого представлялась возможность.
   Однажды, когда умерла жена мистера Смита, мистер Баттервик присутствовал на похоронах. Смит с ума сходил от горя. Когда останки были помещены в место последнего упокоения, он закричал так, словно сердце его разорвалось, и его друзья стали опасаться, как бы он не повредился рассудком. Вскоре он оторвал на мгновение носовой платок от своих глаз, чтобы прочистить нос, и, сделав это, обнаружил, что мистер Баттервик смотрит на него. Казалось, в голову мистеру Смиту пришла какая-то мысль. Он исторг еще пару слезинок; затем, переступив через холмик свеженасыпанной земли, которую начали бросать в могилу, схватил Баттервика за руку. Баттервик сочувственно пожал ему руку и сказал:
   - Мне очень жаль, Смит; мне действительно очень жаль! Прекрасная женщина и хорошая жена. Но утешьтесь, утешьтесь! Мы ее потеряли здесь, но там, где она сейчас, ей лучше.
   - Ах, такая женщина встречается одна на тысячу, - ответил Смит, - и, подумать только, она ушла; она покинула нас навсегда! Но это несчастье не должно заставить нас забыть о долге перед живыми. Она скончалась от трудов и страданий, но нам еще многое предстоит сделать; а потому, Баттервик, я хочу одолжить вашу газонокосилку. Если вы успеете привести ее в порядок ко вторнику, я думаю, худшее из моих мучений закончится.
   - Конечно, вы можете ее взять.
   - Благодарю вас; о, как я вам благодарен! Наши друзья - лучшая опора нам в час тяжелой утраты, - Смит выдернул свою руку из тещиной, приложил к глазам платок и присоединился к процессии плакальщиков.
   В следующее воскресенье преподобный доктор Докс произнес великолепную проповедь в нонконформистской церкви, и, когда дошел до слов "во-вторых", сделал паузу, некоторое время взирал на собравшихся, а затем сделал знак дьякону Муди, чтобы тот подошел к кафедре. Он что-то прошептал ему на ухо, и тот, похоже, был очень удивлен. Собравшиеся сгорали от любопытства, желая узнать, в чем дело. Дьякон, ставший алым, и, казалось, очень раздраженный, проследовал по проходу и, в свою очередь, что-то прошептал на ухо Баттервику. Баттервик кивнул и шепотом передал сказанное жене, ужаснувшейся услышанному. Она наклонилась и сказала это миссис Баннел, сидевшей на скамье перед ней; Баннел передала слова дальше, своим соседям, и, прежде чем преподобный провозгласил "в-третьих", вся паства знала, что он собирается позаимствовать у Баттервика газонокосилку в понедельник рано утром.
   День или два спустя, когда Баттервик пересекал ручей на поезде, поезд сошел с рельсов и вагоны упали в воду. Баттервику, однако, удалось вынырнуть, и когда он появился на поверхности, выплевывая воду и стараясь отдышаться, то столкнулся с незнакомцем, оказавшимся рядом с ним. Незнакомец извинился и сказал, что Баттервик, возможно, не узнает его в том состоянии, в котором находится; его зовут Мартин Томпсон, и, раз уж они оказались вместе, он хотел бы попросить у него газонокосилку, как только ее вернет пастор.
   Наконец, Баттервик устал от этого, и стал отказывать всем просителям. Тогда жители начали попросту воровать газонокосилку, и шесть уважаемых граждан избежали тюремного заключения только потому, что их семьи обратились за помощью к мистеру Баттервику. Он приковал ее к насосу, но насос попросту спилили, а вместо отсутствующего валка помешали кусок бревна. Наконец, Баттервик убрал ее на крышу дома, и в ту же ночь у стены было замечено четырнадцать лестниц. Поговаривали, что адвокат Рамси предпринял попытку добраться до крыши на воздушном шаре, но потерпел неудачу, свалился и сломал ногу; но это не подтвердилось сведениями ни из одного надежного источника.
   На следующей неделе в городок приехал агент по продаже газонокосилок, и ажиотаж постепенно стих. Баттервик, однако, с тех пор пользуется обычным серпом.
  

ГЛАВА VIII. МИССИОНЕРСКАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ ОБЩЕСТВА

  
   Методистская церковь городка, как обычно, выполняет хорошую, благородную работу в деле укрепления христианства и общественной морали; но она не избежала судебных процессов, случающихся время от времени с церковными активистами. Несколько лет назад, вскоре после организации конгрегации, она построила небольшой, но очень красивый молитвенный дом. С течением времени возникло недовольство местом его расположения; а поскольку поступило хорошее предложение, земля была продана, и куплен другой, лучший участок земли, в другом квартале. Под здание подложили ролики, и, как только оно было удалено с участка, его покупатель начал строить на нем жилое здание. Это была медленная и тяжелая работа - перемещать молитвенный дом по улице, и, прежде чем он подвинулся достаточно далеко, кто-то обнаружил, что купленный участок на самом деле не так хорош, а потому сделка была аннулирована. На следующий же день члены общины пошли по городу, пытаясь купить другой участок, но никто им земли не продал; еще через день надзорный орган получил предписание суда, - удалить молитвенный дом с улицы в течение двадцати четырех часов.
   Члены общины были сильно взволнованы возникшим обстоятельством, и они попросили разрешения у старого Бриндли временно поставить дом на его свободном участке, пока они не найдут и не купят другой. Но Бриндли принадлежал к другому вероисповеданию, и сказал, что с его стороны было бы неправильно помогать каким-либо образом церкви, распространяющей ложные доктрины. Тогда они перевезли дом на платную дорогу за городом, и компания-владелец назначила им плату - восемь долларов в день. Они стали толкать его обратно; но, спускаясь по холму, дом вырвался у них из рук, сломал ограду сада доктора Маки и истребил грядки с аспарагусом. Он принадлежал к епископальной церкви, а потому подал в суд за причиненный ущерб; штраф был взыскан шерифом. После уплаты штрафа, члены общины снова принялись двигать здание.
   Они хотели поставить его во дворе суда, но судья Твиддлер, являвшийся пресвитерианцем, заявил, что, тщательно изучив законы, не смог найти ни одного, который позволял бы разместить методистский дом в этом месте. В отчаянии, члены общины отвезли здание к берегу реки, установили на огромном плоту, а плот привязали к причалу, чтобы он побыл здесь, пока они не купят землю. Но когда владелец причала вручил им на третий день счет в двадцать пять долларов за аренду причала, они переместили плот в ручей, и поставили там на якорь. Той же ночью буксир, шедший по реке в темноте, налетел на плот и наполовину проник в комнату воскресной школы, а голландский бриг, также столкнувшийся с ним, вырвал своим бушпритом кафедру и три передних скамьи. Владельцы обоих судов предъявили иски о возмещении ущерба, и власти Соединенных Штатов приговорили молитвенный дом к конфискации, поскольку он представлял собой препятствие для судоходства. Однако, через несколько дней, случившийся паводок сорвало плот с якоря и унесло его вниз по реке. Дом оказался на берегу фермы Кейзера; тот согласился оставить его у себя за четыре доллара в день, пока ему не нужно будет сажать кукурузу. Поскольку затраты на удаление здания были непомерно велики, оно было продано Кейзеру как сарай, после чего, найдя, наконец, хороший участок, построили новый красивый дом из камня.
   На первом собрании в новой церкви в воскресенье присутствовал мистер Поттс; и, в соответствии со своей привычкой, поставил свою шелковую шляпу рядом со скамьей, в проход. Через несколько минут вошла миссис Джонс и, проходя по проходу, захватила своими широкими юбками шляпу мистера Поттса и увлекла ее почти до самой кафедры. Мистер Поттс, негодуя, последовал за своей шляпой; когда миссис Джонс села на скамью, он вернулся и почистил шляпу рукавом. Несколько минут спустя в церковь вошла миссис Хопкинс; и, стоило мистеру Поттсу снова положить шляпу в проход, также зацепила ее своими юбками, проволокла около двадцати футов и оставила лежать на ковре в неприглядном состоянии. В этот момент мистер Поттс пел гимн, и происшедшего не заметил. Однако, закончив и посмотрев в проход, чтобы убедиться, - шляпа в безопасности, - пришел в ярость, увидев, что она исчезла. Он снова отправился по проходу, покраснев и произнося фразы, весьма неуместные в церкви. Положив шляпу в проход, он вознамерился следить за ней, но как только на мгновение отвел взгляд, вошла миссис Смайли, и Поттсу оставалось только наблюдать, как ее юбки цепляют его шляпу и увлекают за собой. Он пустился в погоню, и, когда сделал это, шляпа, должно быть, коснулась лодыжек миссис Смайли, поскольку та подпрыгнула и закричала. Когда ее муж осведомился, в чем дело, она ответила, что к ней под платье, должно быть, забралась собака, и приподняла юбки. Там оказалась шляпа мистера Поттса, но мистеру Смайли, очень близорукому, она показалась собакой, и он тут же ударил ее, от чего шляпа взлетела в воздух и оказалась на верхушке органа. Мистер Поттс, совершенно обезумев от ярости, забыл, где находится; и, размахивая кулаком перед носом Смайли, заорал: "Я вышибу из тебя мозги, негодяй!" Затем бросил на пол свой молитвенник и бросился вон из церкви. Домой он отправился с непокрытой головой, а после обеда церковный сторож принес ему шляпу. В результате этого события, мистер Поттс изъявил желание вступить в общину квакеров, поскольку они могли читать свои молитвы со шляпой на голове, а женщин в общине гораздо меньше.
  

* * * * *

  
   Во время следующего богослужения у миссис Уистлер оказалось гораздо больше поводов остаться недовольной посещением церкви.
   Дело обстояло следующим образом: миссис Уистлер, отличавшаяся своеобразным отсутствием ума, в последнее воскресенье отправилась в церковь. Преподобный Докс начал читать из Писания рассказ о Потопе. Миссис Уистлер слушала его очень внимательно; и когда преподобный подошел к тому месту, где описывалось, сколько дней и ночей шел дождь, была настолько впечатлена услышанным, что невольно достала зонтик и раскрыла его над головой. Миссис Муди, сидевшая на скамье перед ней, часто берет с собой на проповеди свою маленькую собачку; и когда миссис Уистлер вдруг подняла и раскрыла зонт, это так повлияло на собачку госпожи Муди, что она залилась бешеным лаем.
   Разумеется, церковный сторож попытался удалить животное из церкви, но оно спряталось под пустовавшей скамьей через проход и принялось лаять оттуда теперь уже на него. Сторож потерял терпение и, вознегодовав, попытался изгнать собаку тростью, но она выскочила из своего убежища и цапнула его за ногу. Переполох в церкви, к тому времени, стал просто ужасным. Была прервана не только проповедь о Потопе; невоспитанные ученики воскресной школы, столпившиеся в проходе, начали науськивать собаку на сторожа и наслаждались происходящим чрезвычайно.
   На собаку набросился с тростью Элдер МакГинн, и, когда он ее преследовал, животное бросилось к кафедре и взбежало по ступеням с таким свирепым видом, что священник быстро вскарабкался на стул и заметил, - при этом глаза его, за стеклами очков, пылали гневом, - что если эта позорная сцена не прекратится, он будет вынужден попросить прихожан покинуть церковь. МакГинн тихонько подкрался к собаке и, после короткой борьбы, схватил ее за задние лапы. После чего понес ее по проходу; животное при этом отчаянно визжало и лаяло, а несознательные ученики воскресной школы острили, кто во что горазд.
   Миссис Уистлер обернулась, вместе с другими членами общины, чтобы посмотреть на удаляющегося старика, и, когда она этого сделала, ее зонтик, повернувшись вместе с ней, концом одного из своих ребер зацепил шляпку миссис Муди. Мгновение спустя, когда миссис Уистлер привела зонтик в надлежащее положение, шляпка была сорвана и повисла на нем. Миссис Муди уже была сильно рассержена, из-за неприятностей с ее собакой, но когда с нее сняли шляпку, она вскипела; обернувшись, белая от ярости, она принялась кричать.
   - Мерзавка, вы зацепили мою шляпку! Что вы сегодня позволяете себе вытворять в церкви, затравив бедную несчастную собачку и срывая шляпки, какие вы не можете позволить себе носить, вы, рыжая сумасшедшая! Оставьте мою шляпку в покое, или я поколочу вас вашим же зонтиком так, что вы надолго это запомните!
   Тут миссис Уистлер впервые осознала, что ее зонтик раскрыт; она закрыла его и, избегая ссоры, поспешила домой. Когда она шла по проходу, ее неприятельница выпалила ей вслед последний заряд.
   - Бегите, бегите! Вы бы лучше меньше тратили деньги на булавки и жертвовали на обращение бедных язычников, если не желаете, чтобы вам каждый раз устраивали взбучку!
   Затем она стала быстро обмахиваться веером, и, когда миссис Уистлер вышла из церкви, собрание успокоилось, и священник возобновил рассказ о Потопе. Миссис Уистлер после этого случая перешла к пресвитерианцам; ходят слухи, что миссис Муди также собирается сменить общину, поскольку Элдер МакГинн настаивает, чтобы она оставляла свою собаку дома.
  

* * * * *

  
   Доркас и миссионерское общество всегда проявляли активность, но были несколько обескуражены некоторыми непредвиденными событиями год-два назад. Дамы из общества Доркас собрали рубашки, брюки и носки, после чего упаковали их и отправили в миссию на западном побережье Африки. Человек по имени Ридли забрал упаковки и несколько месяцев пропадал в Африке. Когда он вернулся, общество Доркас, разумеется, очень хотело услышать, как было встречено их пожертвование, и однажды Ридли, собрав общество, выступил перед ним с небольшой речью. В частности, он сказал.
   - Вам следует знать, что одежду мы доставили в полном порядке и через некоторое время полностью раздали дикарям. Мы думали, что это, возможно, привлечет их к миссии, но это оказалось не так; дни шли за днями, но ни один абориген не пришел в церковь одетый, и я отправился в экспедицию, чтобы узнать причину. Кажется, в первый день раздачи, получив рубашку, один из вождей попытался ее надеть. Он не знал, как это делается, и, просунув ноги в рукава, обернул полы вокруг талии. Однако он никак не мог после этого успокоиться, и, как говорят, постоянно спрашивал на своем языке, какой идиот придумал такую одежду, которая постоянно сваливается, и отпускал по этому поводу самые ужасные языческие проклятия. Наконец, он кое-как приспособил ее, но в ту же ночь, когда она в очередной раз спала, запутался в ней ногами, сорвался в пропасть и разбился насмерть.
   Другой вождь, умудрившийся надеть рубашку правильно, вышел ночью, и его соплеменники, приняв его за призрака, принесли в жертву четырех младенцев, чтобы умилостивить злого духа.
   Теперь, хотите знать, что случилось с отправленными вами брюками? Одну пару они приспособили к своему идолу, а затем, набив остальные листьями, поставили их рядом с первыми, также в качестве идолов, и стали им поклоняться. Говорят, их мольбы стали чрезвычайно эффективны. Некоторые из женщин, разделив брючины, зашили их и стали использовать для переноски ямса; я также видел одного вождя с брючиной на голове, из которой он соорудил некоторого рода шлем.
   Думаю, однако, что самой большой популярностью пользовались носки. Их разобрали воины. Они набили их песком и использовали в качестве дубинок и бумерангов. Я узнал, - они были так довольны эффективностью носков, что совершили набег на соседнее племя, чтобы попробовать их в деле, и говорят, что убили восемьдесят женщин и детей, прежде чем вернулись домой. Они просили меня поговорить с вами, чтобы вы прислали им как можно больше носков, тогда они станут намного сильнее; я сказал, что выполню их просьбу.
   Ваше общество делает добро для язычников, и я не сомневаюсь, что если вы продолжите ваш труд, то развяжете на африканском континенте большую войну и поспособствуете развитию идолопоклонства. Для этого достаточно послать туда побольше брюк и носков. Как только вы соберете их, я тут же снова отправлюсь в Африку.
   После этого общество Доркас приняло резолюцию о том, что, возможно, было бы лучше предоставить язычникам ходить голыми, а собранную одежду раздавать бедным дома. Возможно, это действительно лучше.
  

ГЛАВА IX. КОРОВА СУДЬИ ТВИДДЛЕРА

  
   В течение нескольких месяцев, предшествовавших прошлому лету, семья судьи Твиддлера покупала молоко у мистера Билса, самого известного торговца молоком в городке. При этом, все семейство, без исключения, полагало, что мистер Билс вместо молока продает им какую-то чрезвычайно разбавленную, водянистую жидкость; и однажды, в очередной раз оплатив счет за квартал, судья решил пожаловаться. Он обнаружил мистера Билса во дворе, ремонтирующим клапан насоса; когда судья отпустил шутливое замечание о том, что качество молока оставляет желать лучшего, должно быть, именно по причине поломки насоса, мистер Билс, поднявшись с молотком в руке, заявил:
   - О, я вовсе не собираюсь отрицать, что добавляю воду в молоко. Я не против подобных шуток, но то, что хотел бы сказать, - когда люди говорят, что я делаю это из корыстных побуждений, они клевещут на мою профессию. Нет, сэр; если я добавляю воду в молоко, то делаю это исключительно по причине заботы о людях, которые его пьют. Я делаю это, потому что я - филантроп, потому что я излишне нежен и не могу видеть, как люди страдают. Предположим, у коровы разлилась желчь, или что-то еще, и от того молоко ее станет нездоровым. Но если я добавлю немного воды, все приходит в норму. Вода - единственное, что этому способствует. Или, предположим, корова съест в лесу винных ягод; неужели я позволю своим клиентам занемочь только из-за того, что у меня неисправен насос? Нет, сэр; починив его, я добавлю несколько кварт воды, нейтрализую воздействие винных ягод, и все будет в полном порядке.
   Возьмите лучшее молоко на свете, - оно не подходит для желудка человека, поскольку исходит от коровы. В нем слишком много казеина. Профессор Хаксли утверждает, что миллионы бедных невежественных мужчин и женщин убивают себя каждый год, загружая слабые желудки казеином. Он всасывается желудочным соком, - так говорит профессор, - и обволакивает мембраны, пока поры не закупорятся, и это первая вещь, как вам известно, отчего человек заболевает и умирает. Хаксли утверждает, что в Азии, где молочники не столь добросовестны, как у нас, есть целые кладбища людей, умерших от казеина, и что вскоре вся она превратится в одно огромное кладбище, если не улучшит молоко. Когда я думаю о лежащей на мне ответственности, то единственное, о чем я думаю, глядя на этот старый насос, так это: почему люди до сих пор не поставили мне статую из серебра? Говорю вам, сэр, что этот скромный насос с чугунной ручкой - единственное, что стоит между вами и преждевременной смертью.
   Кроме того, вам надлежит знать, каково на вкус только что надоенное молоко - оно безвкусное. Так вот, профессор Хаксли утверждает, что есть единственный способ придать молоку замечательный, мягкий вкус, - это разбавить его водой. Поставьте его ненадолго под насос, и оно выйдет из-под него, приобретя вкус, подобный нектару. Я не знаю, почему это так, но профессор Хаксли уверяет, что происходящие при этом химические реакции не приносят ничего другого, кроме ароматизации, - когда вы добавляете в молоко добрую старую воду с помощью насоса. Вы, наверное, знаете, что врачи рекомендуют разбавлять молоко, которое дают младенцам. Они прекрасно знают, что если бы не эта простая операция, младенцы бы чахли и умирали. Природа - лучший судья. Почему коровы пьют так много воды? Инстинкт, сэр, инстинкт. Что-то подсказывает им, что если они не станут этого делать, то казеин вызовет у них головокружение и съест их изнутри. Теперь, какая разница, добавлю воду я, или это сделает корова? Она - всего лишь бедное бессловесное животное, и часто не может пить помногу; но когда добавляю воду я, я использую всю мощь человеческого интеллекта; я руководствуюсь разумом, и могу добавить воды столько, что это будет иметь максимально возможный положительный эффект.
   Теперь, относительно мела. Я знаю, некоторые люди полагают, будто это неправильно, добавлять в молоко мел, но это всего лишь дремучее невежество. Что такое мел? Вещество, обладающее благотворным влиянием на человеческий организм и используемое в качестве лекарства. Корова не ест мела, потому что он ей не нужен. Бедное необразованное животное! Ей недоступны наши проблемы, она щиплет свою траву и растения, и наполняет молоко кислотой, разрушающей у человека мембраны и вызывающей колики. Тогда на помощь приходит наука. Профессор Хаксли говорит, что мел способствует снижению кислотности. Следовательно, размельчая мел и добавляя его в молоко, я забочусь о мембранах своих клиентов, и не требую с них за это ни цента, - на самом деле отдавая его задаром; и, тем не менее, они говорят о торговцах молоком как о пиратах и извергах рода человеческого.
   Мне все равно. Моя совесть чиста. Я прекрасно знаю, что у меня есть святая, высокая миссия, и буду исполнять ее, даже если меня сожгут на костре. Какая мне разница, во сколько обходится этот насос, если он несет спасение обществу? Какая разница для человека чести, каковым я, без сомнения, являюсь, что мел стоит шесть центов за фунт, если я знаю, что без него у общества не будет здоровых мембран? Взгляните на вещи под правильным углом, и вы поверите моему заявлению: прежде чем минует этот век, благодарное человечество воздвигнет памятник первому молочнику, использовавшему насос и добавившему мел в молоко. Справедливость восторжествует.
   Затем мистер Билс приделал к насосу присоску, подставил под него несколько банок с молоком, исправил его кислотность и направился в дом, чтобы получить плату по счету от судьи.
   Теория мистера Билса судью заинтересовала, но аргументы - не убедили. Поэтому судья решил сам купить корову и получать от нее чистое молоко, невзирая на точку зрения профессора Хаксли. Он приобрел корову у человека по имени Смит, живущего на Райзинг Сан. Ему было гарантировано свежее молоко и прекрасные надои. Вернувшись домой, судья Твиддлер спросил у своего наемного рабочего, Муни, умеет ли тот доить корову, и получил заверения, что, конечно, да. Поэтому животное было поручено заботам Муни. На следующий день, однако, Муни пришел в дом, спросил судью, и сказал:
   - Судья, человек, продавший вам корову, вас обманул. Это самый ужасный старый зверь, когда-либо стоявший на четырех ногах. Сухой, как гнилушка; в нем нет ни капли молока. Это неоспоримый факт. Я доил ее в течение трех или четырех часов, и не добыл ни капли молока. С таким же успехом я мог доить рамку для сушки белья. Мошенничество чистой воды!
   - Удивительно! - воскликнул судья.
   - Да, сэр, и она злая. Я никогда не видел такой злой коровы. Когда я пытался ее подоить, она лягалась, как дикий мустанг, ложилась и вертелась. Я бы предпочел иметь дело с тигром, чем с такой коровой.
   Выслушав это, судья направился в Ризинг Сан, чтобы повидаться со Смитом; и когда пожаловался, какого бесполезного злого зверя тот ему продал, Смит ответил, что, вне всякого сомнения, налицо какая-то ошибка. Он согласился пойти вместе с судьей и самому во всем убедиться. Когда они оказались возле сарая судьи, Муни не было видно; Смит, вышедши из фургона, подошел к корове и, к удивлению судьи, подоил ее без малейших затруднений; корова оставалась спокойной, а на ее морде время от времени появлялось такое выражение, будто она улыбается от удовольствия. Тогда судья отправился на поиски своего наемного работника и сказал ему следующее.
   - Муни, что ты имел в виду, сказав мне, будто наша корова злая и не дает молока? Ты сказал, что не смог ее подоить, в то время как мистер Смит сделал это без каких-либо затруднений, и корова все время вела себя очень спокойно.
   - Хотел бы я, чтобы это оказалось правдой, - недоверчиво заявил Муни.
   Смит присел и повторил операцию. Как только он начал, Муни воскликул:
   - О Господи! Так вот вы как доите корову!
   - Разумеется, - ответил Смит. - А как же иначе?
   - Значит, вот как вы это делаете! Теперь я понимаю, что делал неправильно. Знаете, у меня нет большого опыта в этом деле, я вырос в городе, а потому, когда я ее доил, то положил на спину и попытался использовать прищепку для белья. Век живи - век учись, не правда ли?
   Смит вернулся домой, а корова осталась, и наемный работник судьи с тех пор каждый день открывает для себя все новые тайны бытия.
   Впрочем, корова и впрямь оказалась не идеальной. Среди прочего, Смит заверил судью, что у нее превосходный аппетит. Он предупредил, что она - самая непритязательная корова в смысле пищи, какую он когда-либо встречал; она способна съесть что угодно, и всегда голодна.
   По прошествии первой недели миссис Твиддлер сделала первые выводы относительно приобретения коровы. Наемный работник целый день крутил ручку, и на закате сбил масло. Его оказалось почти полфунта. Миссис Твиддлер прикинула, насколько это экономично, - делать свое масло. Полфунта в магазине стоили тридцать центов. Заработная плата наемного работника за день составляла один доллар, следовательно, масло обходилось около трех долларов за фунт, не считая затрат на содержание коровы. Когда масло попробовали, оно оказалось таким водянистым, что его не смогли съесть и отдали работнику, смазывать тачку. Казалось непозволительной роскошью, держать корову с целью получения масла, ценой в три доллара за фунт, для смазки тачки, но трудно было понять, где еще его можно было использовать. Через пару недель содержания в сарае корова казалась такой несчастной, что судья выпустил ее во двор.
   В первую ночь, оказавшись на свободе, корова разрушила увитую виноградником беседку своими рогами, и съела до корней четыре молодых персиковых дерева и карликовую грушу. На следующий день ей дали столько сена, сколько она едва смогла съесть, и, казалось, аппетит ее был удовлетворен. Но через час или два она проглотила шесть шаров для игры в крикет, лежавших на траве, половину скатерти и пару ящиков с бельевыми веревками. В тот вечер молоко ее показалось сильно разбавленным, и судья приписал это неусвояемости скатерти.
   Ночью корова, скорее всего, бродила во сне, поскольку перелезла через забор; а когда была обнаружена, дожевывала одну из юбок с фижмами миссис Твиддлер. В тот вечер она совсем не дала молока. Судья подумал, что испытание, которому она подверглась, оказалось слишком суровым, а юбка - недостаточно питательной. Однако, было приятно утешиться тем, что, не давая молока, она обходилась дешевле в содержании, чем когда давала. На следующее утро она съела кусок водосточного желоба, а затем, сунув голову в окно, две тарелки и кувшинчик для сливок. После чего прилегла на клубничные грядки, чтобы отдохнуть. Вошедший на двор сын судьи Твиддлера, по всей видимости, чем-то ей досадил; она подцепила его своими рогами и перебросила через забор. Затем отправилась на конюшню, где съела щенка и три фута цепи.
   Судья был уверен, что бывший владелец не погрешил против истины, предупредив о ее хорошем аппетите. Она могла съесть столько, сколько слопало бы приличное стадо крупного рогатого скота и несколько отар овец. В тот день судья отправился к мяснику, чтобы уговорить его ее купить. Когда они вернулись, корова только что съела разводной гаечный ключ и отвертку, и пыталась перепрыгнуть через забор. Мясник сказал, что корова неплохая, вот только очень тощая. Он сказал также, что купит ее, если судья станет кормить ее и откормит; судья пообещал хотя бы попытаться. Он дал ей на ночь корм на четырех коров, и она съела все, как если бы это была половинная порция, а она - месяц голодала. Закончив, она потянулась к соломенной шляпе наемного работника, съела ее, а затем, отправившись в сад, слопала жимолость и бухту резинового шланга. Работник сказал, что если бы это была его корова, он бы ее убил; судья ответил, что было бы лучше отучить ее столько жрать.
   В течение ночи она опять испытала приступ сомнамбулизма и, выбравшись из сарая, съела дверной коврик с переднего крыльца, откусила чугунные украшения на воротах, проглотила шесть кирпичей, добытых ею из стены дома, и улеглась среди розовых кустов. Когда утром вышел судья, она казалась лишенной сил, тем не менее, их хватило на то, чтобы схватить газету, которую он держал в руках; сжевав ее, она три или четыре раз вздрогнула в конвульсиях, после чего издохла. Чтобы убрать тушу, судья заплатил три доллара. С тех пор он снова покупает масло и молоко и совершенно выбросил из головы мысли заняться животноводством.
  

ГЛАВА X. НАША ГРАЖДАНСКАЯ СЛУЖБА

  
   Некоторые гражданские служащие Милбурга также по-своему интересны. Система гражданской службы городка основана на принципе, что если у человека имеется очевидная неспособность исполнять какую-либо должность, его непременно следует на эту должность утвердить. В результате дела нашего маленького правительства продвигаются самым непостижимым образом, что предвещает в будущем хаос и революцию, разумеется, местного значения.
   Типичным представителем является мистер Бэунс, единственный ночной сторож городка. Одна из его обязанностей заключается в зажигании уличных фонарей. Это действие не требует особых усилий интеллекта; но в течение некоторой части лета ум мистера Бэунса, как кажется, не был способен справиться с напряжением, возникавшим при решении данной задачи. Было замечено, что каждый раз, яркой лунной ночью, мистер Бэунс зажигал все фонари, и они горели с раннего вечера до рассвета, в то время как в те ночи, когда луны не было, он вообще не зажигал их, и на улицах царила темень, густая, как смола. Наконец, жители стали жаловаться на это, и однажды один из них пришел повидать мистера Бэунса. Он сказал ему:
   - Мистер Бэунс, люди недовольны тем, что вы зажигаете фонари в лунные ночи, и не зажигаете, когда луны нет. Я бы хотел, чтобы вы лучше справлялись со своими обязанностями.
   - Мне бы это тоже показалось странным, но я ничего не могу поделать. У меня есть инструкция относительно календаря, и я обязан ей следовать.
   - В альманахе было сказано, что ночь будет безлунная?
   - Да, совершенно верно.
   - Но сияла полная луна.
   - Я знаю это так же хорошо, - ответил мистер Бэунс, - как свое собственное имя. Но как луна может сиять, в то время как календарь утверждает, что ее нет, это мне непонятно. Возможно, что-то не так с луной; скорее всего, так и есть.
   - Это вряд ли.
   - Во всяком случае, что-то врет, а мне следует придерживаться регулярности. Я следую календарю, и если луна ведет себя, как ей вздумается, а не как указано в календаре, это ее дело. Если в календаре указано, что луны не будет, я должен зажечь фонари, даже если в небе будут сиять миллионы лун. Такова инструкция, и я ее неукоснительно соблюдаю.
   - Как вы можете быть уверены, что календарь не ошибается?
   - Я знаю, что этого не может быть. Он всегда был точен.
   - Давайте взглянем на него.
   - Вот он. Смотрите. В нем сказано, что двадцатого - полнолуние. Сегодня только девятое, и уже полнолуние.
   - Это верно, и... хм... новолуние... взгляните сюда, мистер Бэунс. Знаете ли вы, за какой год этот календарь?
   - Конечно. За 1876.
   - Ничего подобного, он за 1866. Он десятилетней давности.
   - О, нет! 1866. Да, верно. Признаю. 1866! О, милостивый Моисей! Я взял с полки не тот календарь, и пользовался им в течение трех месяцев! Неудивительно, что я зажигал фонари неправильно. Теперь все объяснилось.
   Мистер Бэунс порвал календарь и достал за текущий год, в результате чего освещение улиц стало совпадать с фазами луны.
   Но в качестве ночного сторожа, мистер Бэунс проявил себя во всем великолепии. Когда он только поступил на службу, ему очень хотелось произвести впечатление на полковника Коффина, члена парламента и главу городского правления; в первую ночь своего дежурства, он разбудил полковника около половины первого яростным звонком в дверь. Тот выглянул в окно и увидел сторожа, который сказал:
   - Все в порядке. Никто не безобразничает. Я за всем слежу. Можете на меня положиться.
   Полковник подумал, что это один из самых обязательных сторожей, которых он когда-либо видел, и спокойно улегся в постель. На следующую ночь, сразу после двенадцати, снова раздался энергичный звонок; когда он приподнял раму окна, сторож доложил:
   - Ваши женщины оставляют оконные рамы открытыми, и это может привести к пожару. Но вы можете спать спокойно, пока я за всем слежу!
   - Луиза, - сказал полковник жене, возвращаясь в постель, - он великолепный сторож, но, мне кажется, слишком уж усердный.
   Несколько ночей спустя, когда в половине первого раздался звонок в дверь, полковник слегка рассердился и решил не вставать; но кто-то продолжал трезвонить, а затем принялся стучать; полковник распахнул окно и крикнул:
   - Кто там?
   Это был сторож, который сказал:
   - Вы знаете старую миссис Билс, живущую по вашей улице? Я только что разговаривал с мистером Билсом, и он сказал, что ее ревматизм ничуть не улучшился. Я подумал, что вам, вероятно, будет интересно это узнать, поэтому позвонил. Я чувствую себя на пустой улице очень одиноко.
   Полковник Коффин захлопнул окно, почувствовав непреодолимое желание прибить сторожа. На следующую ночь, однако, тот принялся стучать во входную дверь носком ботинка с такой силой, что полковник, спрыгнув с постели, высунувшись из окна, сказал:
   - Я был бы вам очень благодарен, если бы вы прекратили стучать ко мне каждую ночь! Что стряслось на этот раз?
   - Я зашел, чтобы сказать, что у Баттервика имеется два щенка сеттера, и если вы хотите, я попрошу у него одного для вас. Только и всего.
   Полковник произнес несколько энергичных фраз по поводу Баттервика и щенков, захлопнул окно и через мгновение услышал, как сторож окликнул Смита, жившего по соседству, и заметил ему:
   - Он сказал, что это будет прекрасный сезон для бананов, мистер Смит.
   Когда Коффин услышал фразы в адрес бананов и ночных сторожей, прозвучавшие в полуночи, он знал, что это аморально, но не мог не почувствовать, как сердце его наполняется любовью к Смиту. В следующий раз, когда сторож попытался вытащить полковника из постели, барабаня и звоня в дверь, он не стал вставать, пока тот пять раз не выстрелил из револьвера. После чего полковник в ярости подскочил к окну.
   - Проклятый идиот! - закричал он. - Если ты не прекратишь свои ночные визиты, я упрячу тебя за решетку.
   - Хорошо, - пробормотал сторож. - У меня важные известия, которые я хотел вам сказать, но если вы не хотите слушать, пожалуйста, я буду нем как рыба.
   - Ладно, говори! Что это за важные новости?
   - Дело в том, что сегодня я слышал - кенгуру в городском зоопарке не может наступать на заднюю лапу. Такое происходит раз в сто лет, не так ли?
   Полковник едва с ума не сошел от ярости, а сторож отправился на улицу, чтобы рассказать эту новость остальным. На следующую ночь в дом Коффина проникла банда грабителей и перевернула в нем все сверху донизу. Полковник услышал их только под утро; поспешно одевшись, он схватил револьвер и начал спускаться по лестнице. Взломщики услышали его приближение, и убежали. Полковник вышел на крыльцо и позвал соседей. Когда те пришли, полковник, в ходе беседы, отпустил несколько замечаний по поводу удивительной бесполезности ночных сторожей. В этой связи мистер Поттс сказал:
   - Я видел этого парня, Бэунса, всего час назад, двумя зданиями выше, около МакГиннисов; он рассказывал мистеру МакГиннису, что самая лучшая наживка для ловли сома - это старый сыр.
   Мистеру Бэунсу было вынесено порицание, но он, тем не менее, остался на прежней должности. Городок не может позволить себе отказаться от услуг такого оригинального человека, каким, без сомнения, он является.
   Наш шериф - еще более разумный человек, но у него также имеется способность совершать ужасные промахи. В прошлом году, в местечке Нокамиксон, служил священник по имени Джозеф Стрикер. Там же, по несчастному стечению обстоятельств, проживает боксер-профессионал, которого зовут так же, и несколько недель назад в нашем городке разнеслась весть, будто этот последний собрался участвовать в бое с боксером из Джерси. Наш шериф счел своим долгом предупредить Джозефа о возможном нарушении закона, для чего и отправился к нему. К несчастью, тот, у кого он спросил дорогу к дому боксера, неправильно понял шерифа, и отправил его в резиденцию преподобного Джозефа Стрикера, о котором шериф прежде никогда не слышал. Когда мистер Стрикер появился в комнате, шериф сказал ему:
   - Привет, Джо! Как дела?
   Мистер Стрикер был крайне поражен этим приветствием, но вежливо ответил:
   - Доброе утро.
   - Джо, - сказал шериф, усевшись и лениво перебросив ногу поверх подлокотника кресла, - я пришел сюда, чтобы предупредить тебя относительно твоего боксерского поединка с Гарри Дингусом, о котором только и говорят. Я хочу, чтобы ты понял, он не может состояться. Тебе хорошо известно, что это противозаконно, и я не собираюсь этого допустить.
   - Боксерский поединок! Боксерский поединок, сэр? Что вы имеете в виду? - удивился мистер Стрикер. - Я не собираюсь ни с кем драться, сэр. Противозаконно! Я не понимаю вас, сэр.
   - Послушай, Джо, - сказал шериф, сунув в рот немного табаку и приняв вид мудрого наставника, - со мной это не пройдет. Не стоит притворяться. Мне хорошо известно, что ты вложил в это предприятие тысячу долларов, что у вас есть договоренность, а Билл Мартин будет у вас рефери. Я знаю, что вы собрались драться на острове Пай Патч, но я этого не допущу. Я тебя арестую, можешь быть в этом уверен, если ты только попробуешь туда сунуться, попомни мои слова!
   - Но, сэр, - сказал мистер Стрикер, - здесь, должно быть, какая-то ошибка...
   - Ни малейшей; твое имя Джо Стрикер, не так ли? - спросил шериф.
   - Да, разумеется, меня зовут Джозеф Стрикер.
   - Я так и знал, - заявил шериф, сплевывая на ковер. - Как видишь, никакой ошибки нет. Никакого поединка не будет; имей в виду, я делаю тебе одолжение, поскольку, если я позволю вам встретиться, этот Гарри тебя побьет. Я знаю, он хороший боксер, и, помимо побоев, ты просто потеряешь свои деньги; так что прими мой совет и выйди из игры. А если не сделаешь этого, то горько пожалеешь.
   - Я совершенно не понимаю, о чем вы говорите, - сказал мистер Стрикер. - Ваши слова мне непонятны, а ваш тон - оскорбителен, и если у вас есть ко мне какое-то дело, я был бы благодарен вам, если бы вы изложили мне его суть.
   - Джо, - сказал шериф, глядя на него с доброй улыбкой, - ты неплохо играешь. Любой подумал бы, что ты невиновен, как ягненок. Но это не сработает, Джозеф - это не сработает, уверяю тебя. У меня есть обязанности, и я собираюсь исполнить их; даю тебе слово, что если вы с Дингусом устроите поединок, я вас арестую и упеку на десять лет. Я очень серьезно отношусь к своим обязанностям.
   - Что вы имеете в виду, сэр? - с яростью спросил мистер Стрикер.
   - О, не нужно понапрасну сотрясать воздух. Не нужно на меня орать, - сказал шериф, - или я посажу тебя сегодня же, пока не внесут залог. Давай посмотрим, сколько ты провел за решеткой в последний раз? Два года, не правда ли? Так вот, если ты попытаешься затеять поединок с Дингусом, получишь десять лет.
   - Вы определенно сошли с ума! - воскликнул мистер Стрикер.
   - Не понимаю, почему ты не хочешь покончить с этим, - сказал шериф. - У тебя есть уютный дом, в котором ты мог бы жить мирно и пользоваться уважением. Но нет, тебе обязательно нужно связаться с ничтожествами, прыгать почти голым на ринге, ради того, чтоб тебе разбили нос, чтоб твоя голова опухла, а тело от ударов превратилось в желе; и все ради чего? Ради какого-то чемпионства! Это смешно. Что хорошего тебя ожидает, если ты станешь чемпионом? Почему бы тебе не попытаться жить честной жизнью, стать порядочным человеком и не оставить профессиональный бокс?
   - Это самое необычное, что я когда-либо слышал, - сказал мистер Стрикер. - Вы, очевидно, принимаете меня за...
   - Я принимаю тебя за Джо Стрикера; и если ты не образумишься, я упеку тебя в тюрьму, - с ударением на последнем слове сказал шериф. - А теперь ты скажешь мне, кто принимает ставки, кто твой секундант, и я положу всему этому конец.
   - Вы, кажется, принимаете меня за боксера, - сказал мистер Стрикер. - Позвольте мне сообщить вам, сэр, что я священник.
   - Джо, - сказал шериф, покачивая головой, - лгать подобным образом, очень плохо для тебя; поверь мне, в самом деле, очень плохо.
   - Но я священник, сэр, - пастор церкви Гроба Господня. Взгляните! Вот, у меня письмо в кармане, адресованное мне.
   - То есть, вы хотите сказать, что вы - действительно проповедник по имени Джозеф Стрикер? - испуганно воскликнул шериф.
   - Разумеется. Поднимитесь по лестнице, я покажу вам множество моих проповедей.
   - Проклятье! - сказал шериф. - Это ужасно! Как мог я принять вас за Джо Стрикера, боксера! Не припомню, чтобы я когда-либо так... Проповедник! Каким идиотом я выглядел! Даже не могу найти слов для извинения; но если вам угодно вышвырнуть меня вон, вы вправе это сделать; я приму это наказание с терпением ангела.
   Но мистер Стрикер не стал этого делать, а поднялся к себе, чтобы закончить воскресную проповедь. Шериф много говорил об оставлении своей должности, но продолжает занимать ее до настоящего времени.
  

* * * * *

  
   Еще одним представителем нашей гражданской службы является мистер Слингсби, податной чиновник и сборщик налогов. Его главной отличительной чертой является энтузиазм. У него есть мнение, что всякий раз, когда человек получает что-то новое, это должно облагаться налогом, и он всегда оказывается рядом, готовый исполнить службу. Прошлой весной я увеличил длину одного из своих дымоходов футов на пятнадцать; и когда это было сделано, пришел Слингсби, оценил его как "улучшение недвижимости" ценою в восемьдесят долларов, подлежащее обложение налогом в два процента. Несколько дней спустя, когда я стоял у ограды, Слингсби подошел и сказал:
   - У вас прекрасная собака.
   - Да, это сеттер.
   - Сеттер? В самом деле! Налог на сеттера - два доллара. Полагаю, мне следует сразу получить их, пока я не забыл.
   Я заплатил ему, и на следующий день Слингсби появился снова. Он начал разговор замечанием:
   - Билли Джонс сказал мне в продуктовой лавке, что у вашего сеттера есть щенки.
   - Да.
   - Сколько же?
   - Четыре.
   - Действительно! Извольте видеть: налог - два доллара, четырежды два - восемь, да, восемь долларов, пожалуйста, и, если можно, поскорее, потому что у старого Болдуина появились котята, и я хочу повидать его, прежде чем он уйдет. Кстати, когда вы установили этот флюгер на конюшне?
   - Вчера.
   - Что же вы не сказали! Значит, так. Четырежды два - восемь, и четыре за флюгер, значит, всего двенадцать. Точная сумма - двенадцать долларов.
   - Что вы имеете в виду под четырехдолларовым налогом на флюгер? Никогда о таком не слышал.
   - Не слышали? Он подпадает под определение "научного прибора". Он ведь установлен там, чтобы показывать, куда дует ветер, не так ли? Следовательно, это научный прибор, а потому подлежит налогообложению.
   - Мистер Слингсби, это самое абсурдное утверждение, какое я когда-либо слышал. С таким же успехом вы могли бы обложить налогом близнецов Баттервика.
   - Баттер... уж не хотите ли вы сказать, что у Баттервика есть близнецы? Тогда, конечно, они облагаются налогом. Они входят в понятие "подушевой подати". Три доллара за штуку. Иду прямо к нему. Спасибо, что сказали.
   Затем я заплатил ему, и он ушел, отметив близнецов Баттервика в своей записной книжке.
   Через день или два мистер Слингсби навестил меня и сказал:
   - Случилось нечто, что меня чрезвычайно беспокоит. Вы знаете Хью, табачника? Так вот, он купил нового деревянного индейца, чтобы поставить перед своим магазином. У меня есть ощущение, что я должен обложить налогом эту покупку, но не знаю, в соответствии с каким пунктом. Подходит ли он под понятие "скульптуры"? Вроде, не очень похоже. Я собирался подвести его под понятие "идола", но идиоты, принявшие закон, не упомянули в нем об идолах ни словом. Представляете? У нас вся страна может впасть в язычество, и мы не будем иметь с этого ни цента налогов. Я бы подвел его под понятие "гравированное изображение", но таковое также отсутствует. Полагаю, я мог бы взять налог на пучок деревянных сигар, которые он держит в руке, как за "табак", но это оставляет вне налога остальную часть фигуры; сам он также не может платить, поскольку не обладает правом голоса. Как вы думаете, можно ли применить к нему понятие "иммигрант"? Он был сделан не здесь, и приехал сюда из места изготовления, а, следовательно, является иммигрантом. Это мое мнение. А вы что об этом думаете?
   Я посоветовал ему попробовать именно этот подход, и на следующее утро мистер Слингсби и мистер Хью сцепились на тротуаре перед индейцем, поскольку мистер Слингсби хотел конфисковать иммигранта за неоплаченный налог. Слингсби отвезли домой и уложили в постель, а дело сбора налогов временно прекращено. Но он, вне всякого сомнения, скоро поправится и вновь приступит к работе с новыми сногсшибательными идеями, пришедшими ему в голову во время болезни.
  

ГЛАВА XI. ПОХОРОНЫ И СУПРУЖЕСТВО

  
   Миссис Бэнджер похоронила четырех мужей, но ее опыт замужней жизни оказался настолько удачным, что она недавно вышла замуж за пятого, мистера Бэнджера. Четвертым мужем был МакФадден. Первого и третьего звали Смитами (Smyth), а второго, как ни странно, тоже Смит (Smith). Вскоре по возвращении из очередного свадебного путешествия, ее посетил мистер Тумбс, гробовщик, намеревавшийся исправить допущенную им ошибку. Когда миссис Бэнджер вошла в гостиную, мистер Тумбс поздоровался и сказал:
   - Ах, миссис См... Бэнджер, я имею в виду; надеюсь, у вас все хорошо? Поездка была приятной? Пока вы были в отъезде, погода стояла чудесная; немного неустойчивая, может быть, но вполне комфортная. По крайней мере, кладбище выглядит прекрасно. Я сегодня хоронил на нем. К могилам ваших мужей подбирается трава, и я заметил, что на могиле мистера Смита (Smyth) появился кустик ежевики. Наверное, он очень ее любил. Они там лежат, Смит (Smith) и Смит (Smyth), МакФадден и другой Смит (Smyth), все четверо. Ни одна женщина не могла бы сделать для них больше, чем вы, мэм; гробы из красного дерева с посеребренными ручками, такие хороши для пророков и патриархов; сам президент Соединенных Штатов не мог бы пожелать лучшего, чем катафалк с настоящими страусовыми перьями и лошадьми, черными, как чернила.
   Помню, когда мы хоронили мистера МакФаддена, я сказал Тиму Лафферти, моему помощнику, что привязанность, которую вы питали к покойному, заставила вас похоронить его так, что у меня в глазах стояли слезы; но я никогда не понимал, что такое любовь женщины, пока не увидел гроб мистера Смита (Smith), с белым сатином, и табличкой французского стекла с его именем. Это так повлияло на мои чувства, что я совсем позабыл про свою обязанность раздавать скорбящим перчатки. Мистер Смит был достоин этого; он это заслужил. Он был человек достойный, с какой стороны ни посмотри; а потому я выбрал для него лучший гроб из всех, поскольку знал, что вы бесконечно опечалены утратой такого человека.
   Конечно, это не мое дело, миссис Бэнджер, но сегодня, когда я смотрел на эти могилы, мне показалось, что я могу подправить их немного, и они будут выглядеть лучше. Думаю, МакФаддену нужно немного дерна в ногах, а надгробие Смита (Smith) несколько покосилось. Полагаю, что мне следовало бы его выпрямить, и пустить газовую трубу вокруг мистера Смита (Smyth). Пока вы думаете, миссис Бэнджер, прикиньте также, не лучше ли вам прикупить футов десять возле мистера Смита (Smith), чтобы не возникло никаких проблем, когда вы будете хоронить следующего мужа? Свободное место на кладбище заканчивается, клянусь вам, скоро будет просто невозможно раздобыть место даже для вас. Нельзя, да это было бы и неправильно, переместить их и похоронить одного над другим, чтобы освободить вам место.
   Когда человек умер и похоронен, нужно оставить его в покое и не тревожить. Во всяком случае, таково мое мнение; и если бы я был на вашем месте, то не стал бы помещать мистера Смита (Smith) на МакФаддена, а Смита - на Смита, а просто купил бы участок земли заранее.
   А как себя чувствует мистер Бэнджер? Кажется, у него отменное здоровье. Вы полагаете, он останется с вами надолго? Я тоже надеюсь на это; но в его семье болели чахоткой. Жизнь полна неожиданностей. Мы не знаем, в какое мгновение Господь призовет нас. Я человек предусмотрительный, и когда шился его свадебный костюм, пришел с рулеткой, чтобы получить некоторое представление о его размере. Вы не поверите, но у меня в магазине имеется черный гроб орехового дерева, который ему подойдет так, будто был сделан специально для него. Просто удивительно. Гроб чуть больше в длину и в ширину, чем обычно делается. Я положил его поближе, на всякий случай. Вы были со мной так обходительны, что я чувствую - мне следует стараться изо всех сил, чтобы ответить вам на такое отношение; я знаю, как ненавидят женщины беспокоиться о подобных вещах, когда горе притупляет их чувства, когда они заботятся прежде всего о том, чтобы траурное одеяние было готово к похоронам.
   Это отчасти то, почему я хотел поговорить с вами, миссис МакФа... Бэнджер, я хотел сказать. Дело в том, что у меня есть счет, который я должен оплатить сегодня утром, и мой кредитор сильно на меня давит; но я ничего не могу поделать. У меня нет ни цента. Мне пришло в голову, что, может быть, вы оплатите мне вперед похороны мистера Бэнджера, если я предложу вам выгодные условия? Пятнадцать процентов скидки вас устроит? А если он проживет шесть-семь лет, то двадцать. Заметьте, я предлагаю лучшей выделки гроб, самый прекрасный катафалк в графстве, с восьмеркой лошадей, и необходимое количество льда в случае даже самой жаркой погоды. Кроме того, я... - ну да, думаю, я могу пойти даже на это, - незамысловатый надгробный камень. Если вы захотите похоронить друга, я... Нет? Не хотите даже думать об этом? Что ж, мне очень жаль, потому что вы, вне всякого сомнения, остались бы довольны тем, как я все устроил. Думаю, я смогу одолжить деньги в другом месте на тех же условиях. Всего хорошего; но вы в любое время можете зайти, и я покажу вам гроб.
   Выходя, Тумбс столкнулся в дверях с мистером Бэнджером. Когда тот ушел, последний спросил:
   - Дорогая, кто этот странный человек?
   Миссис Бэнджер замешкалась, покраснела и ответила:
   - Этот человек... э-э-э... он, я полагаю... в некотором роде... э-э-э... гробовщик.
   Мистер Бэнджер помрачнел и с задумчивым видом поднялся по лестнице. А миссис Бэнджер, чувствуя, что ей необходимо проявить заботу о могилах, на что указал мистер Тумбс, решила позвать мистера Микса, изготавливавшего памятники из мрамора, и поговорить с ним. Мистер Микс не знал ни ее, ни истории ее жизни, и это оказалось очень некстати. Между ними произошел следующий разговор.
   Миссис Бэнджер. Мистер Микс, я хочу, чтобы на кладбище все было приведено в порядок - положены новые могильные плиты и вновь установлены ограды; я позвала вас для того, чтобы обговорить условия.
   Мистер Микс. Конечно, мадам, скажите мне, что именно вы хотите, чтобы я сделал.
   Миссис Бэнджер. Я хотела бы, чтобы на могиле Джона был установлен новый надгробный камень, - это мой муж, как вы знаете, - и чтобы на нем была сделана надпись: "Здесь лежит Джон Смит (Smyth)" и т.д. Ну, вы понимаете, о чем я; разумеется, можно сделать дополнительно какой-нибудь рисунок: сломанная ветка розы или что-нибудь в этом роде.
   Мистер Микс. Понимаю.
   Миссис Бэнджер. Далее. Можете ли вы сделать памятник из хорошего белого мрамора, с вырезанным угасшим факелом или плачущим ангелом, и именем Томаса Смита (Smith)?
   Мистер Микс. Джона Смита, вы хотели сказать.
   Миссис Бэнджер. Нет, я имела в виду Томаса.
   Мистер Микс. Но перед этим речь шла о Джоне.
   Миссис Бэнджер. Я знаю, но это был мой первый муж, а Томас был моим вторым мужем, и я хочу новые надгробия каждому из них. Кстати, мне кажется, мистер Микс, что если кто-то покупает больше одного надгробия, ему положена скидка - так что надеюсь, вы ее сделаете. Хотя, разумеется, плиты должны быть очень хорошими. Не нужно излишнего великолепия; аккуратные, со вкусом, радующие глаз. Мистер Смит (Smyth) не любил пышности. Удобство - вот к чему он всегда стремился. Теперь, как вы думаете, что красивее: имя выпуклыми буквами, расположенное в ряд вверху камня, или вырезать "Александр Ф. Смит (Smyth)" углубленными буквами, расположенными полукругом?
   Мистер Микс. Кажется, вы сказали Александр Ф.? Вы имели в виду Джона или Томаса?
   Миссис Бэнджер. Разумеется, ни того, ни другого. Алекс был моим третьим мужем. Я не собираюсь оставлять его могилу в забвении, пока привожу в порядок остальные. Я хочу сделать все возможное, мистер Микс, сразу для всех, понимаете? Сколько вы спросите за те надгробия, которые я описала, простые, но со вкусом, которые нужно установить в головах каждой могилы, каждый из которых стоит, должно полагать, около двух фунтов? Сколько вы спросите с меня за все четыре?
   Мистер Микс. Значит, за три надгробия я спрошу с вас...
   Миссис Бэнджер. За четыре надгробия, мистер Микс, а не за три.
   Мистер Микс. Почему четыре? Нет; Джон, Томас и Александр П. Это все, кого вы назвали. Только три.
   Миссис Бэнджер. Еще Адольф. Я думала, вы знали Адольфа; он был похож на Джона, только носил другое имя. Адольф был моим четвертым мужем. Он умер примерно через три года после того, как я похоронила Филиппа, и с тех пор оплакиваю его. А теперь, пожалуйста, скажите окончательную цену.
   Мистер Микс. Мадам, я не хочу брать с вас лишнего, и вот что я сделаю. Вы заказываете мне всю работу; я сделаю для вас пять надгробий, и...
   Миссис Бэнджер. Четыре надгробия, не пять.
   Мистер Микс. Мне показалось, речь шла о пяти.
   Миссис Бэнджер. Нет, только о четырех.
   Мистер Микс. Давайте посмотрим: Джон, Томас и Алекс, Адольф и Филипп.
   Миссис Бэнджер. Да, но Алек и Филипп - один человек. Второе имя Александра было Филипп, и я всегда называла его так.
   Мистер Микс. Миссис Бэнджер, я буду вам очень признателен, если вы скажете мне, сколько мужей у вас закопано на этом кладбище. Я немного сбился со счета.
   Миссис Бэнджер. Что вы имеете в виду, сэр, под словом "закопано"? Я никого не закапывала. Это позор - использовать подобные выражения.
   Мистер Микс. Всего лишь технический термин, мадам. Мы часто пользуемся им, и я не вижу, чем оно может повредить ряду ваших Смитов. Если оно не оскорбляет других, то не должно оскорблять и вас.
   Миссис Бэнджер. Ряд ваших... Что вы имеете в виду, наглый бродяга? Я не позволю вам поставить ни одного надгробия, даже если вы захотите сделать это бесплатно.
   И миссис Бэнджер направилась к выходу из магазина, а мистер Микс сказал ей вслед, когда она выходила:
   - Как только вы снова выйдете замуж, я подарю вашему мужу надгробие. Оно ему очень скоро понадобится.
   Миссис Бэнджер заказала надгробия у другого продавца, а мистера Микса считает с тех пор отвратительным грубияном.
   Впрочем, миссис Бэнджер тоже любят далеко не все. Полковник Коффин знает одну женщину, которая терпеть ее не может. Спустя короткое время после избрания полковника в законодательное собрание, эта женщина пришла в его адвокатскую контору. Закрыв за собой дверь, она села и сказала:
   - Полковник, меня зовут Муни. Я одинока, не замужем. Я пришла к вам, чтобы предложить законопроект на благо таких женщин, как я. Позвольте мне обратить ваше внимание на некоторые факты. Статистика утверждает, что женщин в мире на четверть больше, чем мужчин. В нашем государстве на каждого мужчину приходится две и одная восьмая женщины. Такое состояние дела поистине возмутительно...
   - Прошу прощения, мадам, - сказал полковник. - Но Законодательное собрание ничего не может сделать для улучшения ситуации. Оно не может регулировать законодательным образом соотношение полов.
   - Я знаю, - ответила мисс Муни. - И это не то, зачем я пришла. Я утверждаю, что подобное состояние дел является вопиющей несправедливостью. Если бы у меня была такая возможность, я бы организовала все так, что если уж женщин больше, чем мужчин, то, по крайней мере, никаких дробей быть не должно. На каждого мужчину приходится не только две женщины, но и одна восьмая, как если бы одна женщина принадлежала восьми разным мужчинам, если статистика верна. Откуда, в таком случае, мне знать, кому принадлежит одна восьмая меня? Может быть, вам? Я этого не знаю; и это ужасно.
   - Если дело только в этом, мадам, - ответил полковник, - я отказываюсь от всех притязаний на вас, не дожидаясь принятия закона.
   - Прошу прощения, - ответила мисс Муни, - но вы не улавливаете сути моего замечания. Конечно, хотя законы против двоеженства существуют, некоторые из женщин не могут выйти замуж, в то время как мужчина имеет две жены и еще одну восьмую, - это я называю многоженством. Так вот, я хотела бы предложить следующее: если половина женщин не может выйти замуж, другая половина должна получить счастливый шанс. Поскольку мужчин не хватает на всех, нужно сделать так, чтобы они были распределены честно. Но как нам это сделать? Как нам разделить их по справедливости?
   - Пусть меня повесят, если я это знаю, мадам. Законодательное собрание никогда не занималось подобными вещами.
   - Я вам подскажу. Послушайте меня. Исключите вдов. Вы меня слышите? Исключите вдов. Запретите любой вдове под страхом смертной казни снова выходить замуж. Таково мое предложение; и справедливость не восторжествует, пока оно не будет оформлено законодательно. Взгляните внимательно! Если женщина уже была замужем, то она владела не только своей долей мужского населения, но и долей другой женщины, и еще одной восьмой. Правильно ли это, чтобы, снова выйдя замуж, она присвоила себе долю еще двух женщин и одной восьмой? Правильно, я вас спрашиваю?
   - Что ж, на первый взгляд, выглядит несколько нечестно.
   - Нечестно - не то слово. Полковник Коффин, я знаю таких вдов. Я видела их своими собственными глазами. Они знают способы проникнуть в душу мужчины и завладеть его чувствами, что наполняет такую скромную женщину как я обидой и горечью. Вы знаете миссис Бэнджер? Нет? Возьмем для примера ее. Сначала она вышла замуж за мистера Смита, хотя что он нашел в ней такого, чтобы восхищаться ею, не могу себе представить. Это была ее доля. Заполучив Смита, она должна была успокоиться и дать шанс в отношении других мужчин другим женщинам - не так ли?
   - На самом деле, мадам, мне тяжело об этом судить.
   - Но нет. Спустя некоторое время Смит скончался. Умер. Она вела себя так, как будто он был единственным, что связывало ее с этим миром; и когда он умер, она также хотела умереть и присоединиться к Смиту в могиле и в раю. Но едва время траура прошло, она начала флиртовать с другим мистером Смитом, и что же случилось? Он уступил ее домогательствам и женился на ней.
   Вы думаете, она удовлетворилась тем, что ей досталась доля четырех женщин с четвертью? Вскоре этот мистер Смит также умер; она свела его в могилу. И я была поражена, когда по прошествии года услышала, что она собирается выйти замуж за следующего Смита. Я была удивлена так, как никогда в жизни. За короткий промежуток времени, она собиралась забрать третьего мужчину. Вы когда-нибудь слышали о подобной наглости? Признайтесь, слышали?
   - Думаю, что и в самом деле не могу припомнить...
   - Тогда я подумала, что эта женщина успокоится, и даст остальным хоть какой-то шанс; когда этот мистер Смит умер от холеры и был похоронен, мне даже в голову не могло прийти, что эта вдова снова выйдет замуж. Но ничуть не бывало! Она еще не успела снять траур, как начала преследовать мистера МакФаддена, и заполучила его. Теперь, взгляните на нее. Она ничуть не лучше меня, но заполучила долю восьми с половиной женщин, а я живу одна, и с каждым годом мои шансы выйти замуж становятся все более призрачными. Ни одно цивилизованное общество не должно такое терпеть. Это хуже, чем пиратство. Вы можете покинуть корабль, взорвать его, разбить о скалы, и большого вреда в этом нет, поскольку дерева много, и вы способны построить еще один. Но если одна женщина, лишившись троих мужчин, заполучает четвертого, что вы собираетесь с этим поделать? Вы ведь не можете пойти в лес, нарубить деревьев и создать из них мужчину? Не так ли?
   - По крайней мере, это общепринятое мнение.
   - Вот именно. Поэтому я и хочу, чтобы вы представили законопроект в законодательном собрании и приняли закон, который бы считал преступлением для вдовы выходить замуж повторно. Я набросала черновик закона и оставляю его вам. Он должен иметь обратную силу, и эта женщина, Бэнджер, станет преступницей с того самого момента, как умер первый мистер Смит. Я не собираюсь замуж, но я требую справедливости. Вы женаты?
   - Мадам, оставьте проект закона, я внимательно его изучу.
   - Я спрашиваю, вы женаты?
   - Я... Я... женат ли я? Да. Я женат уже десять лет.
   - В таком случае, всего хорошего, - и мисс Муни удалилась.
   - Черт побери! - воскликнул полковник, закрывая за ней дверь. - Если бы я был одиноким, полагаю, она сделала бы мне предложение.
   Скорее всего, законопроект о вдовах, разработанный мисс Муни, будет встречен весьма неодобрительно на следующей сессии законодательного собрания.
  
  

ГЛАВА XII. МИССИС ТУДЛС. - СЛУЧАЙ С ПОТТСАМИ

  
   Как-то вечером я встретил мистера Поттса на главной улице, он гулял; я присоединился к нему. Внезапно он стал конфиденциальным и задал вопрос о том, как я отношусь к собиранию разных безделушек. Услышав мое мнение по данному вопросу, мистер Поттс поведал о любви его жены к подобным вещицам. Он сказал:
   - Моя жена - самый увлеченный охотник за безделушками, о котором я когда-либо слышал. Конечно, она прекрасная женщина, любит детей, печет замечательные пироги; она не из тех легкомысленных дам, все свое время тратящих на свою внешность; она просто ангел во плоти. Но она превзошла даже миссис Тудлс в посещении аукционов. Она наполнила дом самыми невероятными безделицами и такими вещами, которые вряд ли встретишь вне стен музея природных диковинок. Она потратила на них больше денег, чем хватило бы на безбедное содержание семьи в течение многих лет.
   Вы знаете Скадмора, устроившего на днях распродажу? Она была на ней, и торговалась, как миллионерша. Она принесла домой целый ворох вещей - четыре заварных чайника без крышек или ручек; два кроватных столбика и три планки; пару масленок и четырнадцать подержанных шляпок от солнца; и тому подобный хлам. Она сказала, что ничего покупать не собиралась, она собиралась просто поднять цену, чтобы помочь миссис Скадмор, но ее подвел аукционист. Он тут же заявил, что "лот 47 продан", и ей пришлось все это взять. Еще она сказала, что могла бы использовать шляпы от солнца как нагруднички для ребенка, а чайники - для консервирования. Ей казалось, что она может сделать красивую кровать, использовав в качестве недостающих частей кресла; а также, что ей повезло с масленками, поскольку теперь осталось только приобрести корову, и тогда они смогут сами изготавливать масло. Так что, не исключено, что во время следующего похода за барахлом, она вернется домой с каким-нибудь старым быком.
   Когда в январе была распродажа у Пакстонов, она, конечно, была там, и вернулась домой после обеда с разобранными агрегатами; я спросил ее: "Эмма, во имя Неба, зачем ты купила землечерпалку и колбасный шприц?" Она ответила, что, по ее мнению, колбасный шприц подойдет для мальчиков для изготовления пушки к Четвертому июня, а кроме того, нельзя быть уверенным, что когда Чарли подрастет, то не захочет стать инженером-строителем; в таком случае он может получить контракт на углубление дна реки и возблагодарит предусмотрительность матери, заранее позаботившейся о землечерпалке, и тем самым обеспечившей его будущее всего за два доллара.
   Я продал этот хлам в среду как старое железо за пятнадцать центов и оторву Чарли голову, если он когда-нибудь попробует сделать пушку из колбасного шприца или займется дноуглубительными работами. Я не хочу, чтобы мои мальчики стали посмешищем.
   Она проявила интерес к распродаже у Робинсонов, и заявила, что отправится туда, даже если я не пойду. Она и в самом деле пошла, купила барометр-анероид, три дюжины шампуров, матерчатое дно раскладушки и четыре тома стихов Элизы Кук. Ей показалось, что эти тома - кулинарные книги, иначе она ни за что не купила бы их, а барометр очень полезен, чтобы знать, где север. Заметьте - север! Она полагает, что барометр и компас, это одно и то же. А ведь кто-то хочет, чтобы женщинам дали право голоса! Я бросил шампуры к землечерпалке, а из матерчатого дна она вырезала два куска на заплаты штанов Чарли; к счастью, это все, что она купила на этом аукционе.
   Она нисколько не заботится о полезности; у нее просто мания делать покупки. У нас в доме нет печи, и, тем не менее, на распродаже у Мерфи она покупает ржавый железный дымоход и привозит его домой вместе с четырьмя сломанными зонтами. Ей сказали, что если к зонтикам приделать ручки, ребра в некоторых местах и заново обтянуть, они прекрасно послужат в качестве подарков тетушкам на день рождения. Дымоход же можно отправить на ферму, распилить и обернуть вокруг персиковых деревьев, для отпугивания коров. Мысль о подобном использовании дымохода для защиты персиковых деревьев никогда не приходила ей в голову. Она непрактична, как ребенок.
   Когда Бэйли устроил распродажу в своем страховом офисе, она была там, и, конечно же, вернулась с покупками: говорящим попугаем и циркулярной пилой. Меня это позабавило. Она собиралась использовать пилу в качестве гонга, призывающего к обеду, но та оказалась сломана, поэтому она приспособила ее для выпечки кексов. Бэйли научил попугая ругаться, я испугался, что Чарли нахватается от него дурного, и нисколько не жалею, отравив птицу.
   В пятницу распродажу устраивает Питерс; у него имеется пирамида из старых томатных банок и прочий тому подобный хлам на заднем дворе. Моя жена не успокоится, пока не купит эти банки не менее чем по доллару за штуку, после чего доставит к нам домой с экстравагантной идеей набить их порохом и продать правительству во время следующей войны как бомбы. Если она это сделает, я подам на развод. Я покладистый человек, но ни одна женщина не может рассчитывать на то, что принесет в дом триста ржавых консервных банок и сохранит при этом претензию на мои чувства. Я уйду от нее.
   По моим ощущениям, он несколько помешался на хламе, но, следует признать, его жалоба далеко не беспочвенна.
  

* * * * *

  
   Мистер Поттс рассказал мне, что недавно вернулся домой поздно вечером, и, когда поднимался по лестнице, жена и дети уже спали. Он разделся так тихо, как только мог, а потому, почувствовав жажду, решил выпить воды. К счастью, он увидел стоящий возле умывальника стакан, очевидно, поставленный туда специально для него миссис Поттс. Он схватил его, выпил содержавшуюся в нем жидкость двумя-тремя огромными глотками, после чего заткнул рот, бросил стакан на пол, так что тот разлетелся на тысячу мелких осколков, а затем выплюнул то, что оказалось у него во рту. Он был почти уверен, что в воде находилось что-то живое, и он это живое почти проглотил. Это предположение подтвердилось, когда он увидел объект, перемещающийся по полу. Он стал преследовать его, повалив пару стульев, придавил, наконец, ногой, и удержал. Разумеется, в этот момент проснулась миссис Поттс и испугалась едва не до смерти, а ребенок закричал во всю силу своих легких. Миссис Поттс поднялась с постели, включила свет и спросила:
   - О Господи, Поттс, что происходит?
   - Мышь! - взволнованно воскликнул мистер Поттс. - Мышь в стакане. Я чуть не проглотил ее, выплюнул и придавил ногой. Возьми поскорее палку и убей ее!
   Миссис Поттс поначалу была склонна запрыгнуть на кресло и закричать, поскольку, подобно всем женщинам, боялась мышей гораздо больше, чем тигра. Но, тем не менее, исполняя распоряжение мистера Поттс, схватила метлу и была готова нанести удар, как только ее муж поднимет ногу. Он отступил назад, она нанесла удар. После чего замерла и внимательно посмотрела на объект, который не двигался. После чего, отбросив метлу, взглянув на Поттса, сказала:
   - Иди спать, старый дурак! Это не мышь.
   - Что же это?
   - Это, простофиля, резиновая соска на детскую бутылочку, которую я положила в стакан, чтобы она была мягкой. Тебе должно быть стыдно, что ты так ведешь себя в час ночи.
   Поттс лег в постель. Но после этого случая спускается пить к насосу.
  

* * * * *

   В процессе разговора, я заметил, что видел недавно нескольких мужчин, ремонтировавших крышу его дома; я спросил Поттса, в чем проблема, и он ответил.
   - Крыша моего дома изначально была покрыта гонтом; но когда она стала протекать, я снял гонт и уложил войлок и гравий. В первую же ночь по окончании работы, был очень сильный ветер, сдувавший гравий с такой силой, что разбил им все стекла в доме Баттервика по соседству. Ветер также порвал войлок и сдул его по краям, так что он лохмотьями свисал на фасад, закрывая окна. В комнатах было темно, и я не вставал до часу дня, удивляясь, как долго длится ночь.
   Тогда я покрыл крышу жестью, и остался этим доволен. Однако, каждый раз, когда шел ливень или поднимался сильный ветер, крыша шумела всю ночь, словно на ней происходила битва при Геттисберге. В конце концов, она также стала протекать, и мой приятель прислал человека, чтобы найти дыру. Он провел на крыше неделю, истратил полтонны олова, но она все равно продолжала протекать. Наконец, когда выпал снег, вода начала стекать по стене и скапливаться в пианино, ценой в восемьсот долларов, которое пришло в негодность и может быть продано любому, нуждающемуся в красном дереве. Тогда жесть сняли, а крышу покрыли шифером, но его куски сваливались вниз и один угодил по голове служанке, когда та развешивала белье. Пришедший сменить шифер человек упал с крыши, сломал ногу и четыре ребра, после чего подал меня в суд за причиненные ему увечья. Пока дело рассматривалось в суде, разыгралась снежная буря. Снег разметал шифер, и мой старший сын со своими товарищами катались на чердаке на санках и играли в снежки. Затем снег растаял, стек водой вниз, и пропитал весь дом, так что нам пришлось на пару недель перебраться в отель.
   Тогда я попробовал крышу "Патентованная огнестойкая", поскольку меня заверили, что она не только огнестойкая, но и противостоит любому ливню. Через неделю после этого загорелась конюшня Баттервика, искры летели во все стороны. Однако дома, расположенные по соседству, не пострадали, кроме моего. Моя крыша была охвачена огнем, даже прежде чем сгорела конюшня, а когда приехали пожарные, тушить ее, они разнесли вдребезги перила на передней лестнице. Гостиная в течение пятнадцати минут была полностью скрыта водой, а шеф пожарных Джонсон уничтожил наш лучший ковер.
   Сейчас я установил "Непроницаемую цементную крышу", и, похоже, она довольно удачна, за исключением того, что не является непроницаемой. Она пропускает воду в восьми местах, и всякий раз, когда начинается дождь, я должен взбираться на крышу и закрывать эти места зонтиками. Я не удивлюсь, если однажды ночью она обрушится, или что-то в этом роде. Я собираюсь выставить дом на аукцион, и переселиться в цирковой шатер.
  

* * * * *

  
   На днях у Поттсов случилась суматоха по поводу их кота. Они слышали, как животное завывает и мяукает где-то возле дома в течение двух или трех дней, но не могли его найти. Поттс вставал по ночам, ошалев от шума, и бросал из окна разные предметы, надеясь отогнать кота. Но тот не обращал на них внимания; и хотя, в конце концов, в доме не осталось ничего, кроме пианино, кот продолжал кричать, доводя Поттсов едва не до сумасшествия. Наконец, когда Поттс принялся за поиски, руководствуясь звуком, он, наконец, отыскал кота в водосточной трубе, спускавшейся вдоль северной стены дома. Он полагает, что кот, по всей видимости, гуляя по крыше темной ночью, случайно угодил в раструб.
   Поттс попытался вытряхнуть кота, стуча по трубе палкой; но чем больше он стучал, тем громче орал кот; этот двойной шум разбудил соседей и привлек внимание полиции. Тогда он взял подпорку для веревки, на которой сушится белье и, поднявшись на крышу, попытался протолкнуть животное. Но палка оказалась недостаточно длинной и до него не доставала. Все, что удалось Поттсу, это заставить кота орать еще громче. Наконец, Поттс решил снять трубу и попытаться достать кота на земле. Он снял ее, заглянул в конец и увидел в темноте горящие огнем глаза животного. Некоторое время он успокаивал кота, и понял, что тот застрял и не может двигаться. Он подумал разрезать трубу, но Баттервик сказал, что было бы жаль испортить такую прекрасную трубу ради простого кота.
   Поэтому Поттс решил применить порох. Он изготовил небольшой заряд; затолкав его палкой как можно глубже, он замазал один конец трубы глиной и поджег порох. Через пару минут произошел взрыв, глиняная пробка вылетела и угодила Баттервику в грудь, от чего тот растянулся на траве. Переведя дыхание, он встал и сказал:
   - Чтоб его разорвало, этого вашего чертова кота! Это возмутительно, что вы подвергаете опасности жизнь людей своими дьявольскими изобретениями, чтобы добыть животное, которое уже давным-давно должно было сдохнуть!
   После чего с угрюмым видом перелез через забор и отправился домой, а кот тем временем продолжал орать так, что волосы дыбом вставали.
   Поттс сказал, что допустил ошибку, не приставив торец трубы к чему-нибудь твердому. Поэтому, заложив новый заряд, он прижал торец трубы к насосу. Затем зажег спичку; наблюдатели отошли подальше. Раздался оглушительный взрыв, по двору разлетелись осколки жести, а из верхнего конца трубы вылетело что-то черное. Оно поднималось все выше и выше, пока не превратилось в едва различимое пятнышко; затем устремилось к земле, пока не шлепнулось. Это был кот, обожженный до хрустящей корочки, выглядевший так, словно побывал в кратере Везувия, но, по всей видимости, живой и активный; ударившись о землю, он издал дикий, неземной визг и бросился в лес, где продолжал выть, пока Поттс не отыскал его и не пристрелил из дробовика. Новый водосток обошелся ему в сорок долларов, но он утверждал, что ему не жаль этих денег, поскольку он наконец-то избавился от шума.
  

* * * * *

  
   Как-то, прошлой зимой, часы Поттса сломались и принялись бить. Это каждую ночь производило в доме страшное волнение. Полночь, все в доме спят, и вдруг часы неожиданно бьют пять раз. Новая служанка, проснувшись, посчитала удары и вскочила с кровати, полагая, что уже наступило утро. А так как в это время года в пять утра еще темно, она не заметила своей ошибки и, спустившись на кухню, начала готовить завтрак.
   Она шумела, в своей обычной манере, и Поттс проснулся. Осторожно открыв дверь своей комнаты, он тихонько выбрался на лестницу и прислушался. Он отчетливо слышал, как кто-то двигается по кухне и столовой, собирая фарфор. Вернувшись в комнату, он разбудил миссис Поттс и дал ей указание открыть окно и кричать, как только она услышит выстрел. После чего взял свое охотничье ружье; спустившись к двери в столовую, он услышал грабителей, поднял ружье, толкнул дверь и выстрелил. В то же мгновение миссис Поттс распахнула окно и принялась кричать, и прежде, чем Поттс успел поднять с пола лишившуюся чувств служанку, парадная дверь распахнулась, и в столовую вошли двое полицейских.
   Увидев Поттса с ружьем в руках и окровавленную девушку на полу, они вообразили, что произошло убийство, и один из них отправил Поттса в участок, а другой остался, чтобы прояснить ситуацию. В это время часы пробили шесть. Девушка, которой попало в ногу несколько дробинок, рассказала, что случилось, и полицейский ушел, чтобы отпустить Поттса домой. Он вернулся примерно в три часа ночи, поскольку часы пробили восемь. Когда ситуация для него стала ясной, он первым делом разбил прикладом ружья часы, которые немедленно принялись отбивать удары без остановки, а затем выбросил их через забор. Сейчас у него новые часы, отсчитывающие время правильно.
  

* * * * *

   Прошлой зимой Поттсы праздновали "железную свадьбу" и пригласили около сотни гостей. Разумеется, каждый из приглашенных должен был принести с собой какой-то подарок, и каждый это сделал. Когда пришли мистер и миссис Смит, они вручили Поттсу пару утюгов. Мистер и миссис Джонс преподнесли то же самое. Совпадение выглядело очень смешно. Еще большее веселье вызвал подарок Браунсов, также принесших утюги. Но когда утюги вручили мистер и миссис Робинсон, стало не до смеха.
   Совсем не забавным был подарок Томпсонов - четыре утюга, завернутые в коричневую бумагу. Лицо Поттса выглядело хмурым, когда в гостиной появились три дочери Джонсонов с утюгами. Каждый из гостей приносил утюги, и им не было видно конца и края, пока, наконец, старый мистер Карри не прибыл из Филадельфии с чугунным колокольчиком для коровы. Поттсу совершенно не был нужен этот колокольчик, и в любой другой момент он взглянул бы на такой подарок с презрением. Но сейчас он был безмерно благодарен мистеру Карри, и уже собирался обнять его, когда пришли Уолсингэмы с очередной порцией утюгов с деревянными ручками. Последовавшие за ними гости опять несли утюги, за исключением мистера Рагби, вручившего патентованную подставку для утюга. Поттс сходил с ума, и к тому времен, когда собрались все приглашенные, почти обезумел от ярости; он отправился спать, предоставив жене развлекать гостей. Утром, занявшись подсчетом, они обнаружил, что стали владельцами двухсот тринадцати утюгов, одной подставки и колокольчика. И теперь отношения между Поттсами и Смитами, Браунсами, Джонсонами, Томпсонами и прочими значительно охладели, поскольку первые убеждены, что гости сговорились и сыграли с ними дурную шутку.
   Дело, однако, заключалось в том, что в хозяйственном магазине образовалось избыточное количество утюгов, и их продавали по абсурдно низкой цене; гости Поттсов, естественно, закупили самые дешевые вещи, какие смогли найти, поскольку все люди поступают аналогичным образом в подобных случаях. Поттс решил, что праздновать "серебряную" свадьбу он не будет.
  

ГЛАВА XIII. СКАЧКИ И КОЕ-ЧТО ДРУГОЕ

  
   Прошлой осенью состоялись скачки, и Баттервик на них присутствовал. Возвращаясь домой на поезде, он встретил преподобного доктора Докса, священника, понимающего в скачках не больше, чем индеец пауни в психологии. Однако Баттервик, как обычно, считал само собой разумеющимся, что священник прекрасно знаком с этим предметом; сев рядом с ним, он громко заметил, поскольку тот был глуховат:
   - Сегодня я был в Бланке, чтобы взглянуть на Лонгфелло.
   - Удивительно! Он и в самом деле там был?
   - Разумеется. Я видел его, и Генерала Харни, и многих других. Он выступал против Генерала Харни, и это вызвало большое волнение; он побил Генерала, и то, как толпа приветствовала его победу, было замечательно. Говорят, многие нагрели на этом руки. Но дело в том, что я поставил небольшую сумму на Генерала.
   - Вы сказали, что Лонгфелло побил генерала Харни, я не ослышался?
   - Нет, я именно так и сказал! Побил, не оставив ни единого шанса. Это трудно себе представить, не так ли? Никогда в жизни я не был так удивлен. Странно, что он после окончания схватки казался таким же свежим, как и перед ее началом. Он совершенно не устал. Вместо того чтобы отдохнуть, он продолжал прыгать; а когда вокруг него собралась толпа, он нанес двойной удар в спину мальчика - и чуть не убил его. О, он злой! От него нужно держаться подальше.
   - Удивительно, - повторил священник. - Никогда бы не поверил, что такое возможно. Вы уверены, что это был именно Лонгфелло, мистер Баттервик?
   - Разумеется; я часто видел его прежде. Они с Мэгги Митчелл вырвались вперед; через некоторое время он прибавил еще и ухватил ее за шею, причем она задыхалась и едва держалась на ногах. Хорошо, что я не ставил на нее.
   - Ухватил за шею! Это самое скандальное поведение, о каком я когда-либо слышал. Мистер Баттервик, вы, должно быть, шутите.
   - Говорю вам, это правда, это абсолютная правда, и я сам это видел. Что касается Судьи Баллертона и Генерала Харни, они некоторое время держались вместе, и это было очень красиво. Сначала Судья одолевал Генерала, затем Генерал, приложив усилия, одолел Судью, потом некоторое время никто из них не мог одолеть другого, но вдруг Генерал сделал рывок, затем другой, и Судья отстал, и когда Генерал миновал третью четверть, сошел с дистанции. Говорят, он повредил ногу, но я не знаю, так это или нет. В любом случае, он выдохся. Но если бы он одолел эту четверть, возможно, все сложилось бы иначе.
   - Если бы он одолел четверть, все сложилось бы иначе?
   - О, да. Но, по всей видимости, Судья сбил дыхание или что-то в этом роде; когда он свалился, думаю, это было что-то сродни обмороку.
   - Было жестоко разрешить ему участвовать в этом состязании.
   - Ну, я не уверен. Это зависит от точки зрения. Когда он упал, Лонгфелло преследовал Мэтти Эвелин. Он все время пристреливался к ней, это ее беспокоило, она, в конце концов, приняла в сторону, и, - не знаю, что там произошло, - но она споткнулась и грохнулась на землю, по всей видимости, получив увечья, в то время как Лонгфелло промчался мимо.
   - Может, он ее подстрелил?
   - Я вас не понимаю.
   - Вы сказали, что он пристреливался к ней, и я подумал, что, возможно, одна из пуль попала в нее.
   - Пристреливался, значит, прилаживался. Как он мог стрелять в нее?
   - Я подумал, может, у него имелся пистолет... Но я ничего не понимаю. Это самая поразительная вещь, которую я когда-либо слышал.
   - Послушайте, мой дорогой сэр, я хочу спросить вас, как мог Лонгфелло управляться с пистолетом?
   - Точно так же, как любой другой человек.
   - Человек! О, великий Моисей, значит, вы думали, что я говорю о людях? Вовсе нет. Лонгфелло - лошадь! Они сегодня участвовали в скачках, и я пытался вам об этом рассказать.
   - Вот как? - с облегчением выдохнул священник. - Должен признаться, я подумал, что вы говорите о поэте, и не знал, верить вам или нет; было странно, что он вел себя таким образом.
   Мистер Баттервик перешел в вагон для курящих, чтобы рассказать этот случай друзьям, а священник сидел, размышляя над возмутительной наглостью тех, кто дал своим лошадям имена известных людей.
   Пока он размышлял, его внимание было привлечено еще одним поразительным событием.
   Мужчина, сидевший в одном вагоне со священником, положил бутылку с томатным соусом на полочку над своим сиденьем. Через некоторое время пришел его друг, принявшийся обрезать свои ногти ножом, и заговорил о скачках. Дискуссия постепенно становилась все более оживленной, мужчину с ножом охватило волнение, и он, доказывая свою точку зрения, размахивал руками. Между тем, из бутылки над головой его приятеля выскользнула пробка, и соус начал капать ему на голову, пальто и воротник, причем мужчина этого не почувствовал.
   Вскоре нервная пожилая дама на заднем сиденье увидела красное пятно и, подумав, что это кровь, сразу начала кричать громким голосом: "Убийство!" Когда пассажиры, проводник и тормозной кондуктор бросились к ней, она, неистово размахивая зонтиком, воскликнула:
   - Задержите этого человека! Задержите немедленно! Я все видела. Я видела, как он наносил удары другому мужчине ножом, пока у того не пошла кровь. О, негодяй! Чудовище, ты убил человека только потому, что он с тобой спорил! Я видела, как ты бил его ножом, мясник! Я все расскажу в суде, мерзкий негодяй!
   Ее отвели в другой вагон и успокоили, в то время как жертва вытирала соус с пальто. Но эта почтенная леди до самой могилы не расстанется с убеждением, что стала свидетельницей самой кровавой сцены, случившейся в вагоне поезда, со времен Каина и Авеля.
  

* * * * *

  
   Доктору Доксу недавно было предложено решить гораздо более серьезный вопрос, чем скачки. Во время религиозного спора между Питером Лэмбом и его друзьями, один из последних утверждал, что Питер не знает, кто была теща Моисея, и не сможет узнать. Питер предложил пари, что сможет это выяснить, и пари было заключено. После тщательного поиска в Священном Писании, мистер Лэмб пришел к выводу, что ему лучше пойти и спросить об этом дьякона Джонса. Дьякон занимал кабинет в офисе газовой компании, в котором имелось много маленьких окошек, за которыми сидели клерки, получавшие деньги. Обратившись к одному из них, мистер Лэмб спросил:
   - Дьякон Джонс здесь?
   - Вы по какому вопросу?
   - Я хочу узнать имя тещи Моисея...
   - Ничего об этом не знаю. Посмотрите в служебнике, - и клерк закрыл окно.
   Питер направился к следующему окну и сказал:
   - Мне бы хотелось на минутку повидать мистера Джонса.
   - По какому вопросу?
   - Мне бы хотелось узнать, знает ли он Моисея...
   - Какого именно Моисея?
   - Ну, Моисея, библейского... Если он знает...
   - Наш отдел не занимается патриархами. Через улицу, в отдел Христианской ассоциации. - Клерк закрыл окно.
   В следующем окошке мистер Лэмб сказал:
   - Мне бы хотелось увидеть дьякона Джонса, на минутку, по поводу вопроса о Моисее.
   - Хотите оплатить счет за газ? Фамилия?
   - Нет. Я имею в виду первого Моисея, самого первого.
   - Какие-то проблемы со счетчиком?
   - Вы меня не поняли. Я имею в виду еврейского пророка. Мне бы хотелось увидеть...
   - Здесь таких нет. Это офис газовой компании. Попробуйте следующий офис.
   В следующем окне мистер Лэмб сказал:
   - Послушайте! Мне нужно увидеть дьякона Джонса на одну минуту относительно пророка Моисея, и я бы хотел, чтобы вы сказали ему об этом.
   - Нет, - ответил клерк. - Он сейчас слишком занят, чтобы его беспокоили подобными вопросами.
   - Но мне необходимо повидаться с ним, - сказал Питер. - Я настаиваю, чтобы обо мне доложили. Дело в том, что я заключил пари относительно Моисея...
   - Это не важно, что вы сделали; сейчас вы не можете его увидеть.
   - Но я должен. Я хочу, чтобы вы пошли к нему, сказали, что я здесь, и что я пришел получить информацию, касающуюся Моисея. Я на вас пожалуюсь, если вы этого не сделаете.
   - Это не важно, хотите ли вы увидеть его по поводу всех сыновей Израиля, фараонов или Навуходоносоров. Говорю вам, вы не можете его увидеть. Он занят. Успокойтесь, и уходите.
   Тогда Питер решил отказаться от попыток увидеться с дьяконом и попробовать поговорить с преподобным доктором Доксом. Когда он пришел в дом приходского священника и позвонил, тот впустил его и проводил в гостиную. Доктор был глуховат, и это служило причиной множества недоразумений. Питер сказал:
   - Я побеспокоил вас, доктор, чтобы узнать, не сможете ли вы сказать мне, кто была теща Моисея.
   - Сложный вопрос, - ответил доктор, - тут у каждого свои предпочтения. Некоторые любят одни сорта роз, некоторые - другие (Moses и roses). Очень хороши разновидности роз Герцог Кембриджский; цветки крупные, распускаются рано, очень тонкий аромат. Геркулес также превосходна, но ее нужно часто унавоживать и поливать.
   - Я спрашиваю вас не о розах, а о Моисее. Вы ошиблись, - поправил его Питер.
   - Разумеется, непременно. Привязывайте их к колышкам. Тогда им не страшен ветер, и они дадут больше побегов.
   - Вы меня неправильно поняли, - крикнул мистер Лэмб. - Я спросил о Моисее, а не о розах. Я хочу знать, кто была теща Моисея.
   - Да, да, конечно. Прошу прощения; я думал, вы спрашиваете о розах. Закон Моисея - основа религии евреев. Вы можете полностью найти его в Пятикнижии. Он замечателен... восхитителен... для времени, когда он был написан. Конечно, времена изменились, но он все еще содержит много полезного для нас, как, например...
   - Был ли Моисей женат? - крикнул мистер Лэмб.
   - Женат? Да, конечно; имя его тестя, как вы знаете, было Иофор, и...
   - Кто была его жена?
   - Она была дочерью Иофора, разумеется. Я сказал, что Иофор был его тестем.
   - Нет, я имел в виду жену Иофора. Мне нужно это узнать, чтобы выиграть пари.
   - Нет, это было не ее имя. Бет - сокращенно от Елизаветы (bet - пари), и это имя, насколько мне помнится, в Ветхом Завете не встречается. Я не помню, чтобы так звали жену Моисея.
   - Мне нужно узнать имя тещи Моисея, чтобы выиграть пари.
   - Молодой человек, - строго сказал старый священник, - вы легкомысленно относитесь к очень серьезным вопросам. Что вы подразумеваете под желанием Моисея выиграть пари?
   Тогда мистер Лэмб схватил ноты, лежавшие на пианино, свернул их в трубку и поднес к уху священника.
   - Я заключил пари, что узнаю имя тещи Моисея. Можете вы мне его назвать?
   - В Библии оно не упоминается, - ответил священник, - и если вам не удастся с помощью какого-нибудь медиума связаться с Моисеем, думаю, вы проиграете.
   Питер ушел и заплатил проигрыш. Он закаялся держать пари на Библию.
  

* * * * *

  
   У мистера Лэмба пытливый ум. Он всегда что-то изучает. Как-то раз он где-то прочитал, что если капнуть две капли эфирного масла на язык кошки, она мгновенно умрет. Он не поверил, но решил провести эксперимент, чтобы в этом убедиться. У старого Сквилла, аптекаря, был кот, весом около пятнадцати фунтов, и мистер Лэмб, запершись в задней комнате, открыл коту пасть и капнул туда яд. Спустя мгновение раздался дикий, неземной вопль: "Мя-яу!", и, к ужасу мистера Лэмба, животное, вздыбив шерсть, принялось метаться по комнате с диким воем, подобным туманному горну. Мистер Лэмб не был уверен, но считает близким к истине число кругов по комнате, по стульям и столам, которые проделывал кот - семьдесят четыре раза в минуту, и готов поклясться, что не менее семидесяти раз при этом животное делало остановку, чтобы вцепиться в брюки или волосы мистера Лэмба. Он подумал, что как только кот закончит свои гимнастические упражнения, то непременно сожрет его, но животное выскользнуло через стеклянную створку двери в магазин, разбив стекло, столкнуло с прилавка на пол две банки солодки и зубные щетки, затем банку ипекакуаны и четыре кувшинчика с краской, уничтожило бутылку перуанского бальзама, изодрало в клочья капор женщины, пившей содовую воду, немного побилось в судорогах в ящике с мылом и издохло.
   Мистер Лэмб был бы полностью удовлетворен результатом эксперимента, подтвердившего истину о том, что кота можно убить эфирным маслом, - если бы не старый Сквилл, потребовавший полное возмещение убытков.
  

* * * * *

  
   Прошлым летом брат Питера провел у него несколько недель. У него имелась "трость-пистолет", которую он всегда носил заряженной; но когда он уехал, то случайно забыл ее и не объяснил Питеру, чем она отличается от обычной трости.
   Через несколько дней, Питер заявился на ферму Кейзера, чтобы осмотреть какое-то оборудование, и взял трость с собой. Когда он пришел, Кейзер повел его на скотный двор, показать какую-то необычную свинью, выведенную им путем скрещивания.
   - Эта свинья, - заявил Кейзер, - даст сто очков вперед любой свинье по эту сторону Атлантики. С какой точки зрения на нее ни взглянуть. Сало! Потому что она толстая! Она вся не что иное, как сгусток сала. Положите эту свинью возле костра, и через двадцать минут обнаружите ее скелет, плавающий в луже жира. Это очевидный факт. Просто пощупайте ее.
   Питер поднял трость и ткнул свинью. Он ткнул ее два или три раза, после чего заметил: "Это, безусловно, великолепная свинья", ткнул еще раз, - пистолет в трости по неизвестной причине сработал, свинья дернулась и издохла.
   - Что вы натворили? - воскликнул Кейзер, удивленный и возмущенный.
   - Я? Ничего! Эта трость, наверное, была сделана из старого ружья, и в ней оставался заряд. Даю вам слово, я об этом не знал, и у меня не было ни малейшего намерения убивать вашу свинью.
   - Чепуха, - заявил Кейзер, - вы позавидовали, что у вас нет такой свиньи, и нарочно застрелили ее.
   - Это смешно.
   - Пусть так. Но теперь вы должны заплатить мне двести долларов за нее.
   - Сразу после дождичка в четверг.
  
   * * * * *
  
   Питер заартачился, и Кейзер побил его. Питер вернулся домой с разбитым носом, и на следующий день был арестован за убийство свиньи. Скоро состоится суд, брат Питера готов дать показания относительно трости. Сам Питер ходит с обыкновенной, из красного дерева.
  

ГЛАВА XIV. КОЕ-ЧТО ОТНОСИТЕЛЬНО ДИКАРЕЙ

  
   Когда молодой мистер Спунер, племянник судьи Твиддлера, закончил колледж, он решил посвятить себя служению, то есть стать миссионером. Однажды он встретил капитана Хаббса; и когда упомянул о своем решении отправиться в какую-нибудь миссию, капитан Хаббс уточнил:
   - Куда именно?
   С. На острова Мореплавателей. Я отплываю в октябре.
   Кап. (печально покачивая головой). Бедный молодой человек! Бедный молодой человек! Это плохо - ужасно плохо! Отправиться на острова Мореплавателей! Вы не женаты, я полагаю? Нет? Ну, это уже лучше. Ни жены, ни детей; после вас не останется ни вдовы, ни сирот. Но, в любом случае, это печально. Такой подающий надежды молодой человек, как вы! Мое сердце просто кровью обливается.
   С. Что вы имеете в виду?
   Кап. О, ничего особенного. Я вовсе не намерен вас пугать. Я знаю, что вы поступаете так из чувства долга. Но я был на островах Мореплавателей, и немного знаком с тамошними обитателями... я... я... видите ли, дело в том... хорошо, правду все равно не утаить, и я не стану скрывать от вас, что, когда я был там в последний раз, то лишился одной ноги. Ее съели. Так что вы можете видеть, что вас ожидает. Эти мореплаватели съели мою ногу. Она была похожа на вашу, только упитаннее, я считаю.
   С. Вы меня удивляете!
   Кап. Ничего необычного. Просто они устроили себе праздник. Вождь сказал мне накануне, что они никогда ничего не едят, кроме людей. Он сообщил, что его семья употребляет около трех человек в день круглый год, в том числе по праздникам и воскресеньям. Сам он не очень любит людей, из-за жесткой австралийки, съев которую в 1847 году получил страшное расстройство желудка и теперь вынужден очень тщательно относиться к выбору пищи, в отличие от своих домашних. Его жена, по его словам, предпочитает маленьких детей, по причине плохих зубов, зато дочери способны сожрать самого грязного моряка, когда-либо прибывавшего к ним на острова.
   С. Это отвратительно.
   Кап. Еще вождь сказал, что обилию пищи наступает конец, и в последнее время они все больше и больше зависят от импорта. В этом, правда, есть свой плюс, поскольку мясо белых людей нежнее. Он добавил, что их не оставляют своим вниманием миссионеры, заботясь о том, чтобы не случился голод, и у него на глаза навернулись слезы, когда он рассказывал, насколько полезны миссионеры для бедных дикарей на отдаленных островах. Желательно, чтобы миссионер не был слишком старым или слишком молодым. Кстати, сколько вам лет, вы сказали?
   С. Мне двадцать восемь.
   Кап. Мне кажется, он говорил о двадцатисемилетних; ему нравился этот возраст, поскольку мясо еще не жесткое, как у стариков, и не слишком нежное, как у молодых. Еще он говорил, что миссионеры нравятся ему, поскольку не пьют ром и не курят табак, а потому не имеют плохого привкуса. Я видел одного молодого человека, приплывшего из Бостона. Он отправился в их лесное селение; и, пока пел какой-то гимн, его ударили сзади по голове дубиной, и спустя короткое время он уже жарился на костре. Они развели огонь с помощью его книги гимнов, и сохранили ее остатки на будущее. Он был очень похож на вас - может быть только, несколько ученее. Они таких очень любят. Такие, по их словам, самые нежные.
   С. Я и понятия не имел, что на этих островах существуют такие ужасные вещи.
   Кап. Я не сказал вам и половины, чтобы не отговаривать вас. Я знаю, вы полагаете, что с вами не может случиться ничего подобного. Но я помню, что, когда рассказал вождю о том, как много участия вы принимаете в миссионерской деятельности, он довольно рассмеялся, потер руки и приказал жене в этом году посадить побольше хрена и лука. Для язычника, он очень предусмотрительный человек. Он сказал, что если бы только его племени дали немного времени, и отправляли миссионеров регулярно, в достаточной мере, они без труда могли бы съесть всех священников Соединенных Штатов и половину диаконов. Он говорил это, обгладывая кость очередного миссионера, а его жена делала новую дубинку из другой. Они очень экономичные люди. Все идет в дело.
   С. Это самые ужасные вещи, какие я когда-либо слышал. Если бы я был уверен, что все это правда, я предпочел бы остаться дома.
   Кап. Пусть мои слова не послужат для вас причиной изменить свое решение. Я ничего не рассказал бы вам, если бы вы не расспрашивали меня. Но уж раз вы начали спрашивать, скажу вам, что на днях я получил письмо от человека, только что вернувшегося оттуда, который сообщил, что урожай был скудным, новые миссионеры не прибыли, и дикари голодали в течение нескольких месяцев. Когда он отплывал, они сидели на скалах, голодные, как тигры, и ожидали прибытия корабля миссионерского общества. А теперь я должен идти. Прощайте. Я знаю, мы больше не увидимся. Взглянем друг на друга в последний раз. Прощайте.
   После чего капитан ушел.
   Мистер Спунер предпочел остаться дома и сейчас преподает в школе.
  

* * * * *

  
   Еще более восторженным другом дикарей является мистер Додж. Однажды он пришел в редакцию "Патриота" и отыскал стол, за которым писал репортер. Сев сам, он принялся раскачиваться на стуле, пока не зафиксировал его на двух ножках, после чего безмятежно улыбнулся филантропической улыбкой и сказал:
   - Видите ли, я друг бедного индейца; он считает меня своим Великим Белым Братом, и я отвечаю ему на его доверие и привязанность тем, что делаю все возможное, чтобы облегчить его страдания в нынешней непростой ситуации. Молодой человек, вы даже представления не имеете о тех муках, какими наполняет душу краснокожих цивилизация, совершая последовательно набеги на их права. Это святое, и не выставляется напоказ. Они сдерживают свои чувства, и мы, филантропы, замечаем их, наблюдая, как они с тоской взирают на расход пожарной воды, и едва могут заставить себя умыться. Вы полагаете, это единственная печаль, накладывающая свой отпечаток на жизнь преследуемого цивилизацией существа? Что вы об этом думаете?
   - Ничего. Мне все равно.
   - Я вам скажу, что не единственная. Их заботит все возрастающая тенденция белых людей к облысению. Цивилизация увеличивает размер лба, и волосы белого человека отступают. В конце концов, думаю, все белые люди будут лысыми. Я замечаю, что даже у вас волосы образуют бахрому вокруг основания вашего черепа. Но что чувствует индеец, когда видит эту тенденцию? Неудивительно, что будущее кажется ему темным, мрачным и лысым. Скальпирование для него священно. Это одна из самых заветных традиций. И если он видит, к чему все идет, он умирает с тяжелым сердцем. Что же делать?
   - Замолчать и уйти.
   - Есть только одно, что можно сделать для исправления этой чрезвычайной ситуации. Мы не можем позволить аборигенам, когда-то владевшим этим огромным континентом, прозябать в нищете и унынии только из-за недоступности скальпов своих собратьев. Поэтому, моя идея состоит в том, чтобы он по-прежнему мог добывать скальпы, даже с блестящих лысин. Но как?
   - Как угодно. Я не хочу вас больше слушать.
   - Здесь в игру вступает моя изобретательность. Я изобрел простое маленькое приспособление, которое назвал "Патентованный удаляемый скальп". Оно представляет собой тонкий кожаный диск, диаметром около шести дюймов. В центре имеется отверстие, через которое проходит цепочка. Когда индеец имеет дело с лысым человеком, он поступает следующим образом - операция чрезвычайно проста: он смачивает кожу, помещает ее на лысину, тщательно разглаживает, затем дергает за цепочку - и получает прекрасный скальп, такой, какой он мог бы снять с Авессалома. Фактически, мы видим в данном случае гениальное применение присоски, используемое мальчишками для метания камней. Я знаю, что вы скажете, что белый человек, думающий об индейцах, нуждается в помощи не менее чем они. Это старая добрая шутка; но мое желание - принести радость в вигвамы кикапу, и наполнить счастьем сердца арапахо.
   - Заткнитесь. Лестница там.
   - Думаю, идея вам понятна, но, возможно, вы хотите увидеть пантентованный скальп в действии. Подождите, я покажу вам, как он работает.
   Репортер, не обращая на него внимания, продолжил свою работу, уткнув нос в стол, в то время как друг несчастного краснокожего человека внезапно достал влажную присоску, хлопнул ею по лысой голове репортера, а затем, прежде чем возмущенная жертва успела оказать сопротивление, Великий Белый Брат, с цепочкой в руке, пару раз обогнул офис, таща за собой беспомощного репортера. Затем он снял приспособление, улыбнулся и сказал:
   - Элегантно, не правда ли? Вы могли бы таскать за собой конку. Надеюсь, вы не откажетесь поехать со мной в Вашингтон и предоставить вашу голову, чтобы я мог продемонстрировать министру внутренних дел, как работает мой скальп. Это самый лучший скальп из всех, какие я видел.
   Но репортер попросил посыльного позвать полицейского и, похоже, не слышал этого предложения. Поэтому мистер Додж сложил приспособление, убрал его и улыбнулся так, словно его изобретение было воспринято с энтузиазмом, и ему была обещана бесплатная реклама. Он прошел мимо полицейского на лестнице, а затем спокойно покинул здание и, возможно, отправился на поиски другого, более симпатичного лысого человека, на котором мог бы продемонстрировать ценность своего изобретения.
  

* * * * *

  
   Заговорив об индейцах, я вспомнил о том, как один из жителей нашего города, мистер Бартоломью, подвергся жестокому обращению со стороны индейцев, с которыми торговал на Западе.
   Год или два назад мистер Бартоломью в течение нескольких месяцев находился в Колорадо, и, перед тем, как отправиться домой, написал своей жене письмо, в котором сообщил о вероятном времени своего возвращения. В качестве постскриптума к письму он добавил следующие строки для своего сына, мальчика восьми лет.
   "Скажи Чарли, что я собираюсь привезти ему милого медвежонка, которого купил у индейцев".
   Чарли обрадовался, теперь его мысли занимал только медвежонок, и он ни о чем ином не говорил в течение следующих двух недель, с нетерпением ожидая, когда его отец привезет ему маленькое домашнее животное. В ночь, когда ожидался приезд Бартоломью, он не прибыл, и вся семья была жутко разочарована. Особенно был разочарован Чарли, которому не терпелось получить медвежонка. На следующий вечер, когда миссис Бартоломью и дети сидели в передней комнате с открытой дверью в холл, они услышали шум во дворе. Парадная дверь внезапно распахнулась, какой-то мужчина ворвался в холл и взлетел вверх по лестнице. Миссис Бартоломью собиралась подняться за ним, чтобы выяснить, кто это был, когда из-за двери выскользнул большой темный комок и с ужасным рычанием покатился вверх по лестнице за мужчиной. В голову миссис Бартоломью пришла мысль, что мужчина был ее мужем, а комком - медвежонок. В тот же самый момент они услышали голос Бартоломью, раздавшийся с верхней площадки.
   - Эллен, ради Бога, уходите из дома так быстро, как только можете, заприте двери и окна.
   Миссис Бартоломью отвела мальчиков к Партриджам, жившим по соседству, закрыла ставни, заперла двери, покинула двор, вышла на улицу и стала дожидаться дальнейших событий. Она увидела Бартоломью на крыше, стоявшего на коленях возле люка и прилагавшего неимоверные усилия, чтобы тот не открылся. Он крикнул, чтобы кто-нибудь помог ему; тогда мистер Партридж взял лестницу, топорик, гвозди и поднялся к нему. Прибив люк, они спустились по лестнице вниз. Когда миссис Бартоломью спросила его, что случилось, он ответил:
   - Ты ведь знаешь о медвежонке, которого я обещал привезти в подарок Чарли? Так вот, я посадил его в ящик, пока не сошел с поезда здесь, думая, что приведу его домой и посажу на цепь. Но первое, что он сделал, это повис у меня на ноге, а когда я высвободился, отпрыгнул и побежал, он погнался за мной. Если бы он догнал меня, то наверняка бы съел. Эти проклятые индейцы меня одурачили. Они сказали, что медвежонку всего пара месяцев, и у него еще нет зубов. Но я думаю, это взрослый медведь.
   Встал вопрос, как им изгнать медведя из дома. Бартоломью полагал, что лучше застрелить зверя, и отправился к соседям с просьбой помочь. Услышав, как медведь царапает окно, они дали залп, но и после этого слышали, как он царапается и рычит. Бартоломью и соседи проникли в подвал, и, когда медведь топал по полу, они стреляли снизу в то место, где, как им казалось, он находился. Но стрельба, по всей видимости, только раздражала зверя, и после каждого залпа они слышали, как он что-то ломает.
   Тогда Партридж сказал, что, может быть, пара хороших собак смогут выгнать его; он попросил у Скотта бульдога и сеттера, и запустил их в дом через входную дверь. Прислушались; в течение получаса они слышали внутри звуки схватки; Скотт заявил, что поставил бы миллион долларов на то, что бульдог способен загрызть двух таких медведей в Скалистых горах. Затем наступила тишина; через несколько минут они услышали, как медведь что-то ест и грызет кости; Бартоломью сказал, что индейцы в Колорадо говорили ему, будто медведи особенно любят мясные блюда из собак, и готовы питаться ими в любое время.
   Наконец, Бартоломью придумал. Он достал огромный железный крюк, привязал его к веревке и наживил тремя или четырьмя фунтами свежей говядины. Затем поднялся по лестнице, открыл люк в крыше и опустил в него приманку. Через несколько мгновений клюнуло, все дружно схватились за веревку и потянули ее; но вытащили не медведя, а бульдога, прятавшегося на чердаке. Бартоломью был разочарован; однако он насадил новую приманку, снова забросил снасть, примерно через час медведь схватил ее, они вытащили его и застрелили.
   Затем они вошли в дом. В коридоре ковер был покрыт останками съеденного сеттера, а в гостиной ковер и мебель выглядели так, словно по ним стреляли из пулемета. Медведь разбил зеркало, сломал шесть или семь стульев, разбил лампу и всю посуду в кладовой. Батоломью в бессильной ярости сжимал кулаки, подсчитывая убытки, а миссис Бартоломью сказала, что ему необходим здравый смысл, по всей видимости, оставленный им в Колорадо. Они привели все в порядок, как могли, после чего миссис Бартоломью отправилась к Партриджам за Чарли и младшей дочерью. Когда пришел Чарли, он бросился к отцу и спросил:
   - Ах, папа! Где же мой медвежонок?
   Бартоломью пристально взглянул на него, огляделся, нет ли поблизости миссис Бартоломью, а затем задал Чарли самую ужасную порку, какую тот когда-либо получал.
   У детей Бартоломью в настоящее время нет никаких домашних животных, кроме петуха с линялым хвостом.
  

ГЛАВА XV. ЛЮБОВЬ, СТРАДАНИЯ И САМОУБИЙСТВО

  
   Питер Лэмб, молодой человек, работающий в одном из городских магазинов, некоторое время назад испытывал страсть к своей соседке, мисс Джулии Браун, дочери доктора. Но Судьба, казалось, препятствовала ему всеми способами, поскольку он оказывался в чрезвычайно неприятных ситуациях в присутствии молодой леди, и выказывал себя настолько глупым образом, что даже его привязанность могла показаться смешной. Однажды, летним вечером, когда страсть только начала разгораться, мисс Браун пришла к сестре Питера, и девушки сели на крыльце в сумерках, разговаривая. Питер немного играет на трубе, и ему пришло в голову продемонстрировать свое искусство Джулии. Он отправился в комнату (в ней было очень темно) и взял трубу, лежавшую на пианино. Но случилось так, что его тетушка, из Пенн Гроув, оставила в тот вечер на пианино свою слуховую трубку, и Питер взял ее, не осознав своей ошибки, поскольку формы обеих труб были очень похожи. Он взял ее и вышел на крыльцо, где сидела мисс Браун. Спросив девушку, любил ли она музыку, и, узнав, что обожает, он поинтересовался, не желает ли, чтобы он сыграл ей "Только ты"; она ответила, что эта мелодия ей очень нравится.
   Питер приложил тонкий конец трубы к губам и дунул. Он дул и дул. Подув немного, он набрал побольше воздуху, и снова дунул. Но единственный звук, который ему удалось извлечь, в темноте прозвучал подобно стону, так что мисс Браун спросила, здоров ли он. Он ответил, что у него все в порядке, а она заметила, что он напоминает ей ее двоюродную сестру, у которой астма.
   Питер заметил, что его труба почему-то вышла из строя и не желает играть "Только ты"; но если мисс Браун желает послушать "Как сладостно мечтать о любви", он попытается сыграть ее, и мисс Браун ответила, что с этой мелодией у нее связаны самые романтические воспоминания.
   Питер снова приложил трубу к губам и напряг легкие, как только мог сильно, чтобы извлечь из инструмента обещанную мелодию. Она не извлеклась; вместо этого он произвел такой шум, что мисс Браун спросила, не проснулась ли в конюшне лошадь. Питер заявил, что, по всей видимости, труба засорилась, и попросил сестру зажечь свет, чтобы он мог ее почистить. Когда та это сделала, стало видно, что за инструмент он держит в руках, и девушки рассмеялись. Видя мисс Браун смеющейся, Питер почувствовал в сердце боль, надел шляпу и вышел на улицу, где выразил обуревавшие его чувства подходящими для этого словами.
   Несколькими днями позднее мистер Лэмб был приглашен к Браунам на чай. Он пошел, решив приложить все усилия, чтобы развлечь собравшихся. Улучив момент, мистер Лэмб произнес громким голосом:
   - Между прочим, вы читали на неделе интересную заметку о женщине из Бриджпорта в "Патриоте"? Одна из самых забавных, какие я читал. Эту женщину звали Эмма. За ней ухаживали два молодых человека, и после того, как она выбрала одного из них, другой также сделал ей предложение; а поскольку она подумала, что у первого, несмотря на сделанное им предложение, нет серьезных намерений, то приняла предложение второго. Несколько дней спустя оба явились к ней в одно и то же время, и оба настаивали на том, чтобы она сию секунду вышла за него. Таким образом, она столкнулась лицом к лицу с неприятной... неприятной... хе-хе-хе... позвольте, что я хотел сказать? Неприятной... хе-хе-хе... Простите, кажется, я забыл это слово.
   - Она оказалась в затруднительном положении, - предположил мистер Поттс.
   - Нет, не то. Как называется вещь... э-э-э... с двумя рогами? Неприятной... э-э-э... совершенно вылетело из головы.
   - Корова, - сказала мисс Муни.
   - Нет, не корова.
   - Тогда, возможно, бык, - заметил доктор Докс.
   - Нет, это не животное. Что-то такое с двумя рогами. Странно, никак не могу вспомнить.
   - Может быть, это духовой оркестр? - заметил мистер Баттервик.
   - Или человек, несколько злоупотребивший спиртным, - предположил доктор Браун.
   - Нет, конечно, нет.
   - Уж не имеете ли вы в виду пожарную команду? - спросила миссис Бэнджер.
   - Н-нет. Это очень странно, но я никак не могу вспомнить это слово, - сказал мистер Лэмб, краснея и чувствуя себя несчастным.
   - В таком случае, просто расскажите нам окончание этой истории, - сказал Поттс.
   - Вся беда в том, - ответил мистер Лэмб, - что суть истории как раз и заключена в этом слове.
   - Вы сказали, два рога? - спросил доктор Дикс. - Может быть, это сом?
   - Или улитка, - добавил судья Твиддлер.
   - Н-нет. Ни то и ни другое.
   - Это слон или морж? - спросила миссис Докс.
   - Полагаю, мне придется отказаться от попыток вспомнить, - сказал мистер Лэмб, вытирая пот со лба.
   - Это действительно самая странная история, с какой я когда-либо сталкивался, - заметил Баттервик Поттсу. Затем все заулыбались, а мистер Лэмб, красноречиво глядя на Джулию, казалось, вот-вот умрет на месте.
   Загадка так и осталась неразгаданной; предполагается, что Питер пытался обыграть женское имя, Эмма, каламбуром со словом дилемма. Секрет, однако, так и остался похоронен в его груди.
   Питер заявил, что прекрасно умеет показывать фокусы, и, придя к Брауну, решил продемонстраровать свое умение. Когда компания собралась в гостиной после чая, он решил искупить страшную ошибку, допущенную им в столовой.
   Некоторые фокусники, выступающие на публике, делают то, что они называют "фокусом с золотой рыбкой". Фокусник стоит на сцене, накрывает носовым платком вытянутую руку, и на ней, по очереди, возникают три или четыре небольших стеклянных баночки с водой, в которых плавают золотые рыбки. Разумеется, первоначально баночки каким-то образом скрыты самим фокусником.
   Питер раскрыл секрет этого фокуса и решил его продемонстрировать собравшимся. Итак, все сели в одном конце гостиной, а Лэмб, через несколько мгновений, вошел в дверь в другом ее конце. Он сказал:
   - Леди и джентльмены, как видите, у меня ничего нет, на мне мой обычный костюм, и все же я сейчас представлю вам две баночки, наполненных водой, с плавающими рыбками. Пожалуйста, внимательно смотрите за моими действиями.
   Затем Питер накрыл носовым платком руку, и мы увидели, как его ладонь под платком интенсивно шевелится. Так продолжалось некоторое время, но золотая рыбка все не появлялась. Затем он покраснел, и мы поняли, что что-то пошло не так. На лбу Питера выступил пот, и миссис Браун спросила его, не случилось ли что-то серьезное. Компания стала улыбаться, а волшебник покраснел еще сильнее; он продолжал энергично двигать рукой под носовым платком, по всей видимости, пытаясь забраться под костюм. Потом мы услышали щелчок, и в следующий момент вода, стекая по левой ноге волшебника, намочила ковер. К этому времени он выглядел так, будто радость покинула его навсегда. Но он продолжал манипуляции под платком. Раздался еще один щелчок, и еще четверть галлона воды стекла по его правой ноге, образовав лужу вокруг его башмаков. Неудачливый некромант заявил, что фокус почему-то потерпел неудачу, и бросился в столовую. Мы пошли за ним, и нашли его сидящим на диване и пытающимся снять брюки. Он воскликнул:
   - О Господи! Пожалуйста, вытащите их побыстрее! В моих брюках пятнадцать живых золотых рыбок, они бьются и щекочут меня своими плавниками, так что я просто схожу с ума! Ай! Одна из них скатилась в левый ботинок! Ой-ой-ой! Я сейчас просто взвою!..
   Мы раздели его и вытащили рыбок из его одежды, обнаружив две банки с водой под его брюками, закрытые резиновыми пробками. В процессе доставания рыбок, брюки были порваны. Ему дали брюки доктора Брауна, оказавшиеся слишком короткими для него, - на целых шесть дюймов, - после чего он перелез через забор и отправился домой кружным путем.
   Подобные несчастья заставили бы задуматься большинство людей, но Питер был влюблен до беспамятства; спустя неделю или две, не оценив свои шансы, он сделал предложение своей возлюбленной. Конечно, она ему отказала. После этого он почти обезумел, и его друзья опасались серьезных последствий для него. Их опасения подтвердились. Питер встретил юного Поттса и спросил, нет ли у того револьвера; Поттс ответил, что есть. Питер попросил Поттса одолжить ему пистолет, и Поттс сделал это. Питер сообщил Поттсу, что намерен покончить жизнь самоубийством. Он сказал, что, поскольку мисс Браун отвергла его, он ощущает жизнь невыносимой ношей и сможет найти успокоение только в гробу. Он намеревается отправиться на берег реки и там вышибить себе мозги, тем самым покончив со страданиями и горем и простившись с миром, который принес их ему. Он добавил, что говорит это Поттсу, поскольку просит его выполнить свою последнюю просьбу. Он вручил Поттсу сонет "Последнее прости", посвященный Джулии Браун. Этот сонет, по его просьбе, должен был быть вручен мисс Браун, как только будет обнаружен его труп. Он сказал, что это должно вызвать боль в ее сердце, и она, вне всякого сомнения, будет хранить сонет как память о нем. Затем он вручил Поттсу свои часы на память, а также сорок долларов, чтобы мистер Поттс заказал ему надгробную плиту. Он сказал, что предпочитает простую, с именем, и хотел, чтобы похороны были скромные, насколько это возможно.
   Поттс обещал исполнить все в точности и предложил дать мистеру Лэмбу длинный охотничий нож, с помощью которого тот мог бы зарезаться, если пистолет даст осечку.
   Но самоубийца, поблагодарив за предложение помощи, сказал, что револьвера будет вполне достаточно. Он попросил Поттса отправиться к своей несчастной матери и как можно мягче сообщить ей, что его последние мысли были о ней. И сказал, что просит ее не оплакивать своего заблудшего сына.
   Затем он сказал, что исполнит свое ужасное намерение на пляже, чуть ниже газовой станции, и попросил Поттса прибыть туда с каким-нибудь транспортным средством, чтобы отвезти останки домой. Если Джулия придет на похороны, она должна была сидеть на катафалке рядом с гробом; если это будет для нее слишком тяжело, пусть ей дадут немного алкоголя. Поттс также должен передать его работодателям в магазине, что он уходит от них с сожалением, но они, несомненно, найдут другого человека, более достойного их доверия и уважения. Он сказал, что ему все равно, где его похоронят, но пусть это будет какое-нибудь уединенное место, вдали от суматохи и страданий мира - где растет зеленая трава, а птицы пробуждаются рано утром и заводят свои песни.
   Мистер Поттс осведомился, предпочитает ли тот мелкую или глубокую могилу; мистер Лэмб ответил, что это неважно - когда душа покидает тело, количество земли над гробом не имеет никакого значения. Он должен семьдесят центов за бильярд в салоне, и Поттс должен был заплатить их из полученной суммы, а также попросить священника не произносить на кладбище проповедь. После чего они крепко пожали друг другу руки, и мистер Лэмб отправился навстречу своей ужасной гибели.
   На следующее утро мистер Поттс написал Джулии, зашел исполнить поручение в магазин и едва не убил своим сообщением миссис Лэмб. После чего позаимствовал фургон Брэдли и, прихватив коронера, поехал на пляж, ниже газовой станции, чтобы привезти оттуда изуродованный труп. Но когда они прибыли на место, тела там не оказалось, и Поттс сказал, что он боится, как бы его не смыло приливом. Поэтому они отправились к дому Кейзера, расположенному примерно в полумиле от берега, чтобы спросить, не слышал ли там кто-нибудь звука рокового выстрела и не видел ли тела.
   Подойдя к поленице, они увидели привязанную собаку Кейзера - терьера. Хвост собаки лежал на бревне, еще один человек поднял топор. Через секунду топор опустился и отсек собаке хвост, и, пока Кейзер удерживал обезумевшее животное, другой человек намазал кровоточащий обрубок каустиком. Когда собаку отпустили, Поттс был поражен, обнаружив в помощнике Кейзера самоубийцу. Он был ужасно удивлен, но прежде, чем успел задать вопрос, Питер подошел к нему и сказал:
   - Тсс! Не говори ничего. Я передумал. Пистолет выглядел таким опасным, когда я поднял его, что я передумал и пришел сюда, к Кейзеру, где и остался на ночь. Я собираюсь остаться жить здесь, назло мисс Браун.
   Коронер заявил, что с ним обошлись не как с джентльменом, и будь его воля, он показал бы мистеру Лэмбу, где раки зимуют. Тем не менее, обратно все отправились в одном фургоне, и, как только миссис Лэмб обняла Питера, ему было вручено письмо с сонетом, посланное Джулией. Она возвращала его с примечанием, что никогда в жизни не читала подобной чепухи, а кроме того, знает, что у него недостаточно храбрости, чтобы убить себя. Питер вернулся в магазин и с удивлением увидел, насколько безразличным для его работодателей оказалось его отсутствие. Сейчас он подумывает, как заставить Поттса вернуть ему его часы. Поттс говорит, что ему слишком дорога память о его несчастном друге, чтобы расстаться с ними, а еще - что он заказал ему надгробную плиту. К началу мая кровоточащее сердце Питера зажило настолько, что позволило ему вступить в борьбу за привязанность другой девушки, мисс Смит; но если и она ему откажет, возможно, надгробная плита еще понадобится. Впрочем, все в этом сомневаются.
  

ГЛАВА XVI. МИСТЕР ФОГГ, СПОРТСМЕН И РАССКАЗЧИК

  
   Прошлой осенью по соседству с нашим городком проходило так много соревнований, что мистер Фогг решил стать спортсменом. Он купил двустволку и, несколько раз выстрелив из нее по мишеням, зарядил и поставил за дверью в коридоре, до того времени, как она ему понадобится. Несколько дней спустя он решил подстрелить кролика-другого, взял двустволку и отправился на луг. В двух милях от города он заметил кролика, прицелился и нажал на курок. Ружье дало осечку. Он попытался выстрелить из другого ствола, но снова раздался щелчок. Мистер Фогг выругался, тщательно осмотрел ружье и отправился далее. Вскоре он обнаружил другого кролика. Он опять хорошенько прицелился, но ружье опять дало осечку. Кролик не подозревал о присутствии мистера Фогга, поэтому последний взвел курки, но ружье снова дало осечку.
   Мистер Фогг, очень тщательно, взвел курки, и... опять осечка. Незадачливый охотник пришел в ярость, поскольку это была уже двадцать первая осечка. Мистер Фогг подумал, что, возможно, что-то случилось с ружейным механизмом, и пустил в дело шомпол. К своему ужасу он обнаружил, что стволы пусты. Миссис Фогг, очень нервничавшая по поводу наличия в доме заряженного ружья, разрядила его, ничего не сказав мужу. Когда мистер Фогг обнаружил это, он, к своему стыду, дал волю языку. Наконец, облегчив душу, он зарядил оба ствола и пошел на поиски кроликов. Обнаружив очередного кролика, он собрался выстрелить, когда обнаружил, что в патронах нет капсюлей. Стиснув зубы, он развернулся и отправился домой. По пути он видел много кроликов, гораздо больше, чем когда-либо прежде, и, глядя на них, чувствовал, что сходит с ума. Восемь или десять раз той же осенью он отправлялся на охоту с полным запасом патронов, но больше не встретил ни кроликов, ни какой-либо иной дичи.
   Тем не менее, он простил миссис Фогг, и какое-то время их семейная жизнь протекала спокойно. Однажды вечером, они разговорились о прошлых неприятностях, и пришли в весьма сентиментальное настроение. Наконец, миссис Фогг предложила, что их взаимная любовь станет только крепче, если они признаются друг другу в своих недостатках и дадут обещание избавиться от них. Мистеру Фоггу это предложение понравилось. Со своей стороны, он готов был рассказать о своих недостатках, но затем подумал, что, возможно, начать следует его жене. Та на мгновение задумалась, после чего сказала следующее.
   - В таком случае, - сказала миссис Фогг, - должна признать, что я самая раздражительная женщина в мире.
   Мистер Фогг (поворачивается и смотрит на нее). Мария, это единственный раз, когда ты сказала чистую правду.
   Миссис Фогг (с негодованием). Мистер Фогг, это совершенно возмутительно. Вам должно быть стыдно за себя.
   Мр. Ф. Но ты же знаешь, что это так. Ты - самая раздражительная женщина, какую я когда-либо встречал, разве нет?
   Мс. Ф. Разумеется, нет. Я такая же покладистая, как и ты.
   Мр. Ф. Это не так. Ты сердитая, как медведь. Ты могла бы поссориться со своим мужем, даже если бы вышла замуж за статую.
   Мс. Ф. Возмутительная ложь! В округе нет ни одной женщины, которая делала бы столько же, сколько делаю я, и не сердилась. Ты просто грубиян.
   Мр. Ф. Это ты грубиянка.
   Мс. Ф. Нисколько.
   Мр. Ф. Да, да. Иногда ты набрасываешься, как собака. Не каждый мужчина способен жить с тобой.
   Мс. Ф. Еще одно слово, и я выцарапаю тебе глаза.
   Мр. Ф. Я запрещаю тебе прикасаться ко мне, мегера.
   Мс. Ф. Что? В таком случае, вот тебе! (Хватает мужа за волосы)
   Мр. Ф. Отпусти мои волосы, а то я тебя прибью.
   Мс. Ф. Хорошо, но сегодня же вечером я ухожу отсюда; я больше не намерена жить с таким монстром.
   Мр. Ф. Пожалуйста, уходи. И чем скорее, тем лучше. От мусора следует избавляться; не забудь прихватить с собой свои вещи.
   Мс. Ф. Какой я была дурой, согласившись выйти за тебя замуж. Ты недостоин приличной женщины, негодяй.
   Мр. Ф. Ты даже не представляешь, каким дураком был я. Прощай. И не вздумай возвращаться.
   Миссис Фогг надела шляпку и ушла к матери, но утром вернулась. Мистер Фогг до сих пор не признался, в чем его главный недостаток.
  

* * * * *

  
   Жизнь мистера Фогга полна тревог. Он пожаловался мне, что в последнее время страдает бессонницей, и, тщетно пытаясь заснуть, вспомнил, что прочитал однажды в альманахе, - человек может уснуть, представив себе овец, прыгающих через забор, и подсчитывая их. Он решил попробовать этот метод на себе; закрыв глаза, он представил себе прыгающих овец и стал их считать. Он досчитал до ста сорока овец и начал подремывать, когда миссис Фогг вдруг сказала:
   - Уилберфорс!
   - Что?
   - Мне кажется, наша желтая курица собирается стать наседкой.
   - О, не утруждай меня такой глупостью сейчас! Успокойся и спи.
   Мистер Фогг снова вернулся к подсчету прыгающих овец. На этот раз он насчитал сто двадцать, и ему казалось, что он вот-вот уснет, но в тот момент, когда прыгала сто двадцать первая, заплакал ребенок.
   - О, черт! - воскликнул он. - Почему бы тебе не встать и не унять его? Тише, маленький чертенок, или я тебя отшлепаю!
   Когда миссис Фогг успокоила ребенка, мистер Фогг, несколько взволнованный и взвинченный, решил продолжить считать овец. Но едва забор перепрыгнули шестьдесят четыре овцы, в дверь постучала тетка Фогга и спросила, не спят ли они. Узнав, что нет, она сообщила, что ей кажется - он забыл закрыть ставни на окнах, а на двор, как ей опять-таки показалось, забрались грабители.
   Мистер Фогг в ярости вскочил и отправился осматривать ставни. Они оказались закрыты, а когда он снова лег, то решил, что кто-то из двоих должен утром покинуть дом: или тетка, или он. Кроме того, имелась возможность подать в суд на составителей альманаха; немного полежав, он снова заставил овец прыгать и начал их считать. На этот раз он насчитал двести сорок штук и, вероятно, заснул бы до трехсотой, если бы новая собака Миксов, в соседнем дворе, не затосковала по прежнему месту жительства и не начала выражать свои чувства долгим, раздражающим воем.
   Мистер Фогг был возмущен. Забыв об овцах, он вскочил с постели и начал бомбардировать новую собаку Миксов сапогами, мыльными чашками и всем, что попадало под руку. Наконец, он угодил в животное гипсовым бюстом Дэниэла Уэбстера, после чего собака спряталась в конюшне, и наступила тишина.
   Возобновлять счет овец казалось нелепым, но он решил дать альманаху еще один шанс и вскоре, когда они стали прыгать через изгородь, а он - их считать, когда он, досчитав до восьмидесяти, плавно переместился в страну снов, миссис Фогг неловко повернулись и упала на пол с таким грохотом, что разбудила ребенка, и тот заплакал, а тетка мистера Фогга поднялась, прыгая через четыре ступеньки, чтобы узнать, не почувствовал ли племянник толчок землетрясения.
   Ситуация грозила выйти из-под контроля. Мистер Фогг смотрел на тетку с минуту, испытывая сильное негодование, после чего схватил подушку, отправился на диван в задней гостиной и лег там.
   Он уснул через десять минут, не прибегая к помощи альманаха, но всю ночь его преследовал баран, а он убегал от него по экватору, проснулся утром со страшной головной болью и убеждением в том, что овцы хороши для шерсти и отбивных, но в качестве снотворного не стоят и пенса.
  

* * * * *

  
   У мистера Фогга имеется тенденция во время разговора все преувеличивать, и он проиллюстрировал это ярким примером, рассказав мне как-то одну историю, когда я зашел к нему в дом. Фогг рассказал мне об инциденте, случившемся в соседнем городе за несколько дней до этого, и вот каков был его рассказ.
   - Вам следует знать, что старина Брэдли сошел с ума на предмет всяких газов, атмосферы и тому подобных вещей - совершенно помешался; как-то раз он поспорил с Грином о том, насколько высоко от земли может существовать жизнь, и Брэдли заявил, что животные могут обитать на высоте сорок миллионов миль над землей, если...
   - Не сорока миллионов, дорогой, - вмешалась миссис Фогг. - Он сказал - всего лишь сорока.
   - Сорока? Пусть так. Так вот, сэр, старина Грин, следует вам сказать, заявил, что это нелепо, и добавил, что готов заключить с Брэдли пари на пару сотен тысяч долларов, что жизни нет уже и на половине этого расстояния, так что...
   - Уилберфорс, ты ошибся; он говорил всего лишь о двадцати долларах, - снова вмешалась миссис Фогг.
   - Во всяком случае, Брэдли согласился, и они, для проверки, решили запустить кота на воздушном шаре. Брэдли приобрел воздушный шар, размером вдвое больше, чем наш сарай, и начал...
   - Он был всего лишь около десяти футов диаметром, мистер Аделер; Уилберфорс забыл.
   - ...начал надувать его. Когда шар был наполнен газом, его удерживали восемьдесят человек, и...
   - Восемьдесят человек, мистер Фогг! - сказала миссис Фогг. - Мистер Брэдли удерживал шар сам.
   - Но ведь он делал это, не так ли? Какая разница? Когда все было готово, они поймали кота Брэдли, связали и положили в корзину, так что он не мог выпрыгнуть. Когда они запускали шар, собралось сто тысяч человек, и вы никогда не слышали таких...
   - Там не было и двухсот человек, - сказала миссис Фогг. - Я сама их считала.
   - Перестань меня перебивать!.. Так вот, никто и никогда не слышал таких возгласов, когда воздушный шар устремился в небо и почти исчез с глаз. Брэдли сказал, что он поднялся на тысячу миль, и... Не прерывай меня, Мария, я слышал, что он сказал... И этот кот завыл, как сотня туманных рогов, так что его можно было услышать даже в Перу. Так вот, сэр, когда шар поднялся и выглядел размером не более чем с булавочную головку, он лопнул. Не знаю, почему, но довольно скоро я увидел, как он мчится к земле со скоростью пятьдесят миль в минуту, и старина...
   - Мистер Фогг, ты же знаешь, что воздушный шар опускался очень медленно...
   - Замолчи! Женщины ничего не понимают в подобных вещах. Старина Брэдли, - у него был какой-то термометр, который он поместил в корзине рядом с котом - нечто патентованное, ценой в тысячу долларов - он хотел взглянуть на его показания; в то время как Грин полагал, что увидит мертвого кота и выиграет пари. Внезапно, когда шар спускался, его подхватило торнадо - разрази меня гром, Мария, что опять не так? - торнадо, обычный циклон, подхватил его и забросил на шпиль баптистской церкви; там он зацепился, болтался на высоте около восьмисот футов и выглядел так, словно собирается остаться там навеки.
   - Ты можешь говорить, что угодно, - заявила миссис Фогг, - но я уверена, он повис на высоте девяноста пяти футов и ни дюйма больше.
   - Мария, я хочу, чтобы ты оказала мне любезность, поднялась по лестнице и занялась детьми... Примерно через полминуты после того, как шар зацепился за флюгер, торнадо раскрутило его до скорости примерно шестьсот-семьсот оборотов в минуту, коту стало совсем плохо, и он орал так, что вы не могли слышать, о чем говорит стоящий рядом с вами. Мария, успокойся и помолчи. Кот оставался на флюгере примерно пару месяцев...
   - Мистер Фогг, эта ужасная история случилась в прошлый вторник.
   - Не обращайте на нее внимания, - уверенно заявил мистер Фогг. - В воскресенье кот продолжал орать, при этом он выбрался на флюгер и указывал направление ветра своим хвостом; это было так ужасно, что служба оказалась невозможной. Днем священник сказал Брэдли, что если тот не снимет своего кота, он вчинит ему иск на миллион долларов. Брэдли принес ружье и выстрелил в кота сто сорок раз. - Ты, в отличие от меня, не считала, Мария. - Он разнес верхнюю часть шпиля, добыл кота, превратившегося в лохмотья; в животе у него он нашел свой термометр. Кот его проглотил; термометр показывал одиннадцать сотен градусов, так что...
   - Ни один термометр не может показать такую температуру! - воскликнула миссис Фогг.
   - Ну, хорошо! - с негодованием воскликнул мистер Фогг. - Если ты считаешь, что можешь рассказать эту историю лучше, чем я, почему бы тебе не сделать этого? Вместо того чтобы попусту злить человека!
   Фогг хлопнул дверью и ушел, я тоже раскланялся. Я так и не узнал, кто выиграл пари.
  

ГЛАВА XVII. КАК МЫ ПРОВОДИМ ПОЛИТИЧЕСКИЕ КАМПАНИИ

  
   Жители Милбурга активно интересуются политикой, и кампании всегда проходят очень оживленно. Самая ожесточенная борьба, какую когда-либо видел город, - предшествовала выборам пару лет назад, когда я еще не жил здесь. Один случай особенно привлек мое внимание. Мистер Поттс изложил мне его в следующих словах.
   - Вам нужно знать, что мы собирались выбрать Билла Слокума членом парламента. Он был в городе самым популярным человеком; он всем нравился. Через несколько дней после того, как договоренность была достигнута, Билл стоял, разговаривал с Джо Сноуденом о выборах, и заметил: "Я должен победить". В это время мимо них шла миссис Мартин; он слышала, как Билл сказал это, но, поскольку он говорил очень быстро, ей послышалось: "У меня родились близнецы" (I've got to win - I've got t'win). И миссис Мартин подумала, что он рассказывает об этом событии мистеру Сноудену. Будучи, как и все женщины, очень чувствительной к подобным событиям, она тут же рассказала о нем всем встречным, а именно, что у миссис Слокум родились близнецы.
   Разумеется, все пришли в страшное волнение; многие сказали, что поскольку Билл является кандидатом и замечательным человеком, необходимо поздравить его с этим счастливым событием и организовать поздравления со стороны его сограждан. Ну, сэр, вам никогда не увидеть такого энтузиазма. Поскольку идея была замечательной, все быстро пришли к единому мнению, что нужно устроить парад, а потому подняли флаги на гостинице и городской ратуше, а также двух шхунах возле причала; судья Твиддлер отложил суд на день, а надзорные органы предоставили учащимся отпуск на один день и устроили торжественный ужин для заключенных в городской тюрьме.
   Позвали духовой оркестр, который возглавил майор Слотт с американским флагом в руках. За ними следовали священники в колясках, масоны, члены Независимого Ордена Чудаков и Рыцари Пифии. Далее - Союз Христианской Молодежи и Сыновья Толерантности, числом около сорока, при полных регалиях. Генерал Трамп, на белом коне, предшествовал Гвардии Милбурга. Затем, пешими, шли судьи, городской совет, работники газовой компании, члены Библейского общества и Патриоты Америки. Потом, по двое, выдающиеся граждане, а замыкала шествие нестройная толпа остальных жителей.
   Оркестр, разумеется, все время играл самые прекрасные мелодии - "Звездно-полосатый флаг", "Океан - моя жизнь", "Чудесные мечты", "Возвращение", причем ритм на барабане отбивал самый настоящий негр. Билл ничего не знал, и это шествие стало для него сюрпризом. Когда процессия остановилась возле его дома, она издала троекратное ура, и он выскочил на улицу, узнать, в чем дело. При его появлении раздались возгласы: "Вот он, наш герой", майор Слотт склонил флаг, генерал Трамп взмахнул шляпой, гвардия отсалютовала, и все разразились приветственными криками.
   Билл поклонился и произнес небольшую речь, сказав, что он польщен демонстрацией в свою честь, что уверен в своей победе, и, когда окажется у власти, приложит все силы, чтобы добросовестно служить своим согражданам. Это была политическая серенада; и когда он закончил, генерал Трамп крикнул:
   - Покажите нам близнецов.
   Озадаченный Билл на минуту застыл, после чего спросил:
   - Не понимаю вас. О чем вы говорите?
   - Покажите нам близнецов, - сказал судья Твиддлер. - Мы хотим на них посмотреть.
   - Близнецы! - воскликнул Билл. - Близнецы! Что вы имеете в виду, судья?
   - Близнецов. Покажите их нам. Покажите их нам в окно, чтобы мы могли их увидеть, - сказал майор Слотт.
   - Джентльмены, - сказал Билл, - должно быть, произошла маленькая ошибка, вас кто-то дезинформировал. В моем доме нет никаких близнецов.
   Все подумали, что он шутит, и оркестр заиграл "Послушайте пересмешника", а Билл подошел к судье Твиддлеру, чтобы расспросить его подробнее. И когда ему удалось убедить всех, что в доме действительно нет никаких близнецов, - вам никогда в жизни не увидеть такой обезумевшей толпы. Люди пришли в ярость. Они заявили, что понятия не имели о том, что Билл Слокам способен на подобный обман.
   После чего разошлись. Судья вернулся в зал суда таким негодующим, что присудил обвиняемому двадцать лет, в то время как по закону ему полагалось всего десять. Надзорные органы заставили учителей и учащихся отправиться во второй половине дня в школы, а заключенных лишили соуса. Генерал Трамп напился как свинья. Городской совет провел отложенное заседание и поднял плату за воду Слокаму, а негр, игравший на барабане, разбил его камнем вдребезги. Ярость - не то слово, которое могло бы описать состояние жителей. Они были в дикой ярости.
   Это подкосило Билла. На выборах его прокатили, всего лишь из-за того, что старая миссис Мартин не расслышала его слов. Ужасно, не так ли? И мне не кажется, что с Биллом обошлись справедливо.
   Мистер Слокам потерпел поражение, хотя вправе был рассчитывать на успех. Мистер Уолш также испытал разочарование в выборах, хотя и совершенно иным образом. Мистер Уолш был предшественником нашего нынешнего коронера, мистера Маггина. Когда он был избран, то сказал мне следующее.
   - Знаете, - сказал мистер Уолш, - я не хотел этой должности. Когда они говорили о моем назначении, я сказал им: "Это бесполезно, вы не должны избирать меня, я не подхожу для этой должности. Вы полагаете, мне хочется отказываться от респектабельного бизнеса, чтобы стать в своем роде государственным гробовщиком? Я категорически против всяких дурацких посмертных вскрытий. Если человека взорвали при помощи пороха, мне не интересно знать, что его убило; не нужно делать меня коронером, повторяю - я не подхожу для этой должности.
   Однако они продолжали упорствовать и выдвинули меня в качестве кандидата со стороны республиканцев. Я опубликовал письмо, в котором просил снять свою кандидатуру, но они имели наглость его проигнорировать и организовали выборную кампанию. Они произносили речи, призывая голосовать за меня. Я очень злился, поскольку моим мнением пренебрегли; я отправился к демократам, около двух месяцев ходил на их собрания и выступал против себя, как кандидата от оппозиции. Я был уверен, что меня поймут, поскольку знал о собственных недостатках лучше этих парней, и постоянно говорил о них. Я преувеличивал, и в конце дня возвращался домой, чувствуя себя последним грешником в мире. Это, однако, сыграло положительную роль: я начал меняться. И с тех пор значительно изменился в лучшую сторону.
   Вы могли бы подумать, что, видя мою откровенность о самом себе, люди посчитают меня непригодным для данной должности, но можете меня повесить, если жители этого графства не пришли на участки и не выбрали меня большинством в восемьсот голосов. Я был ужасно разочарован. У меня имелся соперник, я делал все, чтобы победил он, даже заплатил четырем членам комиссии, чтобы они фальсифицировали результаты в его пользу. Но это оказалось бесполезно; мое преимущество было подавляющим. В ночь выборов ко мне явились республиканцы, чтобы исполнить под окном серенаду; я выстрелил в них из дробовика и ранил в ногу барабанщика. Но они продолжали играть; через некоторое время, закончив, они сунули под дверь несколько поздравительных реляций, прокричали троекратное ура и отправились по домам. Никогда в жизни я не был так раздражен.
   Мне прислали сертификат с результатами выборов, но я отказался его получать; тогда эти парни схватили меня и удерживали, пока Гарри Хаммер не запихнул его в карман моего пальто, после чего они удалились. На следующий день на железной дороге был сбит мужчина, и меня вызвали. Я был зол, и не пошел. Что сделал шериф? Он явился ко мне с бандой полицейских, и они отвели меня туда силой. Точно так же он поступил с присяжными, которые должны были вынести вердикт. Я заявил, что не собираюсь устраивать судебное разбирательство. Но это, конечно, было бесполезно. Я думал, что живу в свободной стране, но это не так. Шериф взял деньги и судебный приказ, и явился сюда, когда я ужинал. Когда я заявил, что не возьму ни доллара, он достал пистолет и заявил, что если я не возьму деньги, он вышибет мне мозги. Что мне было делать? Пятнадцать раз я подавал в отставку, но она не была принята. Я никогда не слышал о подобном. Наконец, сэр, я уступил, и в течение трех лет исполнял совершенно отвратительную должность по отношению к умершим внезапно людям.
   И вы знаете, что к концу моего срока у них возникла идея выдвинуть меня снова. Это положительный факт. Они заявили, чтобы я снова баллотировался, сказали, что я самый популярный коронер в округе и всем нравится, как я обращаюсь с умершими, - сочувствие, которое я к ним проявляю, - и многое другое. Что сделал я? Я не собирался рисковать. Я отправился за город и за день до собрания послал сообщение, что я мертв. Распространил слухи, что пропал без вести, упав с парома. Они объявили траур, приняли соответствующие резолюции, после чего выдвинули кандидатуру Берни Маггинна.
   На следующий после выборов день я объявился, - вам никогда не приходлось видеть таких несчастных людей, как наши политики. Они заявили, что с моей стороны было гадко обманывать их подобным образом, и пообещали на следующих выборах выставить мою кандидатуру на пост шерифа, в качестве компенсации. Если они сделают это, я уеду отсюда навсегда. Я отправлюсь в Колорадо, или какое иное приличное место, где они не смогут меня достать. Я скорее умру, чем займу какую-нибудь выборную должность в нашем округе. Думаю, вы меня поймете.
  

ГЛАВА XVIII. КОЕ-ЧТО О ПЕТУХАХ

  
   Горацио заметил Гамлету: "Утренний петух поет громко"; не сомневаюсь, что так оно и есть; он всегда кричит громко, особенно если ограничен во время своих вокальных упражнений узким двориком города, окруженным кирпичными стенами, выступающими в качестве усилителей звука, чтобы донести его до ушей спящих, уже побеспокоенных летней жарой и жужжанием ранних настырных мух. Такой человек, разбуженный и негодующий, глубоко убежден в том, что городской петух орет гораздо громче, чем его деревенские собратья; что он не только кричит громче, но и дольше, и делает меньшие перерывы, чем буколический петух, живущий на лоне природы, и не имеющий дурной наклонности прервать сон молочника или рыболова. И тот, кто от этого страдает, может быть оправдан, если считает петуха, этот "утренний горн", невыносимой неприятностью, единственным оправданием существования которой является то, что он приятен глазу, когда, фаршированный, лежит, покрытый хустящей корочкой, на блюде, купаясь в подливе, готовый к тому, чтобы быть разделенным на порции.
   Но человек, которому посчастливилось проводить жаркие летние дни в деревне, имеет другой, более покладистый взгляд на этого шантеклера. Если он рано утром просыпается от громкого голоса какого-нибудь соседского петуха, он не будет жаловаться на то, что рано лег спать, потому что слышит пение, достойное, в какой-то мере, восхищения. Петух в соседнем скотном дворе задает тему. Его голос - глубокий, но хиплый, бас. Это наводит на мысль о том, что он ночевал на сквозняке, и у него воспалились голосовые связки, отчего его пение потеряло свою сладость. Его пение напоминает скрип кофейной мельницы. Тема подхватывается другим звонкоголосым петухом, живущим в четверти мили, и едва он заканчивает последнюю трель, ее подхватывает петух-баритон, еще более отдаленный, только для того, чтобы его голос был заглушен следующим петухом, исполняющим свою роль в хоре. Торжествующая песнь подхватывается другими, слабея с расстоянием, как если бы Шанхай подхватывал Бэнтам, а Читтагонг - Брахмапутру, пока, наконец, не наступает тишина, и тогда: "Слушайте! Внимайте! Как тонко и как чисто!", далеко-далеко, какой-то петух исполняет ее тонким фальцетом, хотя, возможно, ее исполняет микроскопический петух, тренирующийся в подвале в чревовещании. Сразу же ее подхватывает первый, простуженный, петух, и исполняет ее своим скрипучим голосом; песня идет по кругу, снова и снова, никогда не утомляя слушателя, но становится все более музыкальной, пока солнце не взойдет достаточно высоко, куры не проснутся и не начнут разбрасывать землю своими лапами.
   Песнь петуха не была записана. Шекспир, возможно, слышал ее как общепринятое "ку-ка-ре-ку". Но это не дает правильного впечатления. Если бы нас спросили, как кричит петух, мы ответили бы нечто вроде этого:
   - Куук-карр-карр-рее-рее-кку!
   Это песня, достойная изучения и прославления в печати. Подумайте только, какая у нее история! Точно такая же комбинация звуков, которая будит и доводит до сумасшествия спящих граждан сегодня, была слышана Ноем и его семьей в точно таком же исполнении в ковчеге. Тот же самый крик слышал Петр, когда трижды отрекся от своего Учителя. Этот крик дошел до нас без изменения из самого Эдема. Он остается неизменным тысячелетия, и мы слышим его как весть о восходе солнца. Возможно, он станет темой величественной музыкальной композиции, теперь, когда у нас есть Вагнер, который учит людей создавать лирические музыкальные драмы. Возможно, этот всем известный крик вдохновит кого-нибудь на создание американской национальной песни. Возможно, нам следовало бы сделать петуха нашей национальной птицей, даже если мы откажемся от его крика в качестве государственного гимна. Мы взяли нашего орла из Рима, как это сделала Франция; но не было бы мудрее, если бы мы взяли петуха, как это сделала Франция после революции? У римлян и греков петух был священной птицей. Единственное, что школьник, как правило, помнит о Сократе, это что он покончил самоубийством сразу после того, как приказал принести петуха в жертву Эскулапу; некоторые, правда, утверждают, что причиной его самоубийства стала громкость пения птицы, и он, своим наказом, хотел отомстить за те страдания, которые петух причинял ему, мешая мыслить и спать.
   Петух смелее орла. Он всегда был смелым и настоящим воином, а потому с самого начала носил шпоры. У него есть достойное качество: он умеет признавать поражение; кто не видел петуха, когда тот, - в случае, если его ухаживания отвергнуты, - забирается в самый дальний угол и стоит там на одной ноге, взъерошив перья, являя собой картину унижения и отчаяния? Он являет собой образец бдительности; разве не он веками вращается на шпилях, являя собой ее олицетворение? У него отменные качества семьянина. Он добрый и нежный отец, а также многодетный муж. Он знает, как защитить свою семью от заблудших, пользующихся дурной репутацией петухов, он всегда готов отступить в сторону, даже будучи голодным, и позволить курам клевать то, что он нашел. Он полезен и может служить примером для подражания в этом мире, но не безразличен и иному, поскольку общепринятое мнение считает его пение сигналом для духов возвращаться обратно; и когда он кричит всю ночь, духи, приходящие из небытия, чтобы вертеть столы, или производить неприятные звуки лопнувшей струны, остаются глухи к призывам медиумов. Когда
  
     Певец зари не молкнет до утра;
     Тогда не смеют шелохнуться духи*.
   - - - - - - - -
   * Шекспир, Гамлет, акт 1, сцена 1. Перевод М. Лозинского.
  
   Возможно, истинный метод изгнания сатаны с земли и ликвидации коррупции в стране заключается в надлежащем использовании петуха. В политическом плане должно быть что-то подобное. Гуси спасли Рим; почему бы петухам не спасти Америку? Пусть патриот, проклинающий шумную птицу, поднимающую его с кровати в ранний час, подумает об этом и сменит гнев размышлениями о том, какую пользу тот может принести на этом поприще. У меня есть сосед, который не относится с энтузиазмом к пению петуха, - он относится к нему с отвращением; но поскольку действительно стал жертвой голосистой птицы, возможно, его чувство неприязни может быть в некоторой степени оправдано.
   Сельскохозяйственное общество нашего графства прошлой осенью проводило выставку птиц, и мистер Баттервик, являющийся его членом, был приглашен выступить с речью на ее открытии. Мистер Баттервик приготовил, по его мнению, прекрасную речь о культуре домашней птицы; и когда пришло время, вышел на платформу, готовый просветить свою аудиторию. Птицы сидели в помещении в клетках; когда выставка официально была открыта председателем, оратор вышел вперед с написанным текстом в руке. Но как только он начал зачитывать его, черный польский петух, располагавшийся рядом со сценой, громко и вызывающе запел. В зале имелось около двухсот петухов, и каждый из них немедленно яростно завопил; этот шум так возбудил кур, что все они принялись кудахтать так громко, как могли.
   Разумеется, оратора никто не слышал, и он замолчал, в то время как зрители начали смеяться. Спустя десять минут, снова наступила тишина, и мистер Баттервик начал во второй раз.
   Но как только он произнес "леди и джентльмены", польский петух, который, казалось, за что-то возненавидел оратора, испустил еще один крик, к которому, оглушительным хором, присоединились все остальные птицы в помещении. Аудитория расхохоталась, а Баттервик покраснел. Дождавшись, пока шум утих, он начал снова, но едва произнес "леди и джентльмены, домашняя птица вызывает наибольший интерес тем...", как польский петух решил вступить в состязание с шанхайским; они разорались, и через мгновение к ним присоединились остальные. Это было уже слишком. Мистер Баттервик был вне себя от ярости. Он бросил свой текст, метнулся к клетке и, сжав кулаки, крикнул польскому петуху:
   - Ну все, чертова птица, теперь тебе конец!
   Он сломал клетку, выхватил петуха, свернул ему шею и швырнул на пол. После чего выбежал из помещения, а вдогонку ему неслись громовые раскаты хохота и неистовые вопли птиц. Выставка была открыта без вступительной речи, а его исследование на тему домашней птицы было решено напечатать в годовом отчете о работе общества.
   Однажды, когда я разговаривал с мистером Кейзером о петухах, он кивнул мне на птицу, ходившую за забором у соседа, и рассказал историю, которую я намерен поведать вам.
   - Возможно, вы никогда не замечали этого петуха, - сказал Кейзер, - и никогда не обратили бы на него внимания; мне все равно, что вы думаете о нем, но чем больше вы за ним наблюдаете, тем больше талантов в нем обнаруживаете. Вы рассуждаете об американских орлах и птицах, символизирующих свободу, но этот рыжий петух даст любому из них двадцать очков вперед и право первого выстрела. У этого петуха в характере есть черты, которые могли бы украсить характер любого живого существа.
   Большинство петухов непроходимо глупы; но то, что мне нравится в этом, - он способен испытывать чувства, сочувствовать. Прошлой осенью, когда заболела моя шанхайская курица-наседка, этот петух оказался настолько сострадательным, что приходил и часами сидел в гнезде, помогая ей, чтобы она могла поесть и подвигаться. А когда она умерла, он взял на себя ответственность за яйца, - казалось, он хотел стать отцом этих невылупившихся маленьких сирот; он долго приходил сюда. Тем не менее, его ждало жестокое разочарование. Большинство яиц оказались утиными, и, когда он увидел их вылупившимися, то страдал необыкновенно. Он принял это очень близко к сердцу. Он уходил и стоял в одиночестве на одной лапе в углу забора, размышляя над тем, как же такое могло случиться. Любой пожалел бы его.
   Вы никогда и представить себе не смогли бы, что этот петух обладает таким мужеством, что выйдет и будет сражаться с целой стаей тигров. Он вбил себе в голову, что петух на шпиле баптистской церкви - живой, и не мог терпеть соперника; я много раз видел, как он пытался взлететь и криками вызывал его на бой. Когда он обнаружил, что не может добраться до него сам, он стал выкликать его спуститься, но, наконец, когда ему не удалось и это, однажды он атаковал дьячка, которого посчитал другом флюгера, и клевал и бил его шпорами, и довел до такого состояния, что дьячок больше недели ходил на костылях. Я никогда не видел ни в одном петухе столько благородства и мужества.
   Он великолепный боец. Некоторое время назад у него была стычка с польским петухом Мерфи, и, не желая сразу вступать в схватку и быть побежденным, он постоянно тренировался, не ел ничего, кроме кукурузы, изнурял себя физическими упражнениями, рано вставал, принимал холодную ванну каждое утро и использовал в качестве "груши" кукурузный початок. Через неделю или около того он замечательно окреп, вызвал петуха Мерфи на битву возле забора, и отправил его в мир иной в четвертом раунде.
   Никогда прежде мне не доводилось видеть такого петуха. Теперь я верю, что эта птица может интересоваться политикой. Вы можете смеяться сколько угодно, но прошлой осенью, во время кампании, он был так взволнован, что не мог есть, а в тот вечер, когда проходило собрание республиканцев, он взлетел на люстру в зале и каждый раз, когда генералу Трампу удавалось произнести особенно удачное выражение, петух суетился и хлопал крыльями, словно бы аплодируя. В день парада он следовал за последним фургоном, держась рядом с музыкантами, ни разу не нарушил строй и только однажды остановился, чтобы сразиться с петухом-демократом, принадлежавшим старому Байерли, кандидату от демократов. Утром, после победы республиканцев, он взлетел на забор и кричал так громко, что вы могли бы услышать его на другом берегу реки, особенно когда был поднят американский флаг и были объявлены официальные результаты.
   Да, сэр. Вы посчитаете это смешным, но сообщаю вам тот факт, что в тот день, когда моя дочь играла на пианино "Звездно-полосатый флаг", петух, услышав это, проследовал в гостиную, взлетел на пианино и прокричал эту мелодию так, словно получил музыкальное образование. Это истинная правда; при этом он отбивал такт своим хвостом. Он кричит не так, как прочие петухи. Этот каждое утро работает над пассажами из Моцарта и Бетховена, а по воскресеньям исполняет церковные гимны. Он сидел на заборе и репетировал больше часа назад; однажды я сам видел, как он едва не задал трепку другому петуху, осмелившемуся ему помешать своим криком. Повторяю, я видел это собственными глазами. А теперь мне нужно идти. Доброго утра.
   Думаю, что прибью этого петуха при первой возможности. Нельзя, чтобы у Кейзера был особенный петух. Хватит с него и обыкновенного.
  

ГЛАВА XIX. ИЗМЕРИТЕЛЬ ГАЗА. - СЦЕНЫ В РЕДАКЦИИ

  
   Прошлой зимой, когда было очень холодно, газометр в моем погребе замерз. Я попытался отогреть его, поливая горячей водой, но, потратив целый час, обнаружил, что ноги и брюки у меня промокли, волосы полны пыли и паутины, что я злюсь - и только. Подумав хорошенько над тем, как мне избавится ото льда в счетчике, я пришел к выводу, что нужно применить силу, а потому, взяв раскаленную кочергу, сунул ее в вентилляционное отверстие и принялся очень энергично шерудить ею внутри счетчика. Я почувствовал, как лед отступает, и услышал, что прибор снова заработал, даже более интенсивно, чем прежде. После чего поднялся по лестнице.
   Три-четыре дня я замечал, что внутри счетчика что-то сильно шумит; этот шум можно было слышать по всему дому. Но я был рад, что он снова работает, несмотря на морозы, и сохранял спокойствие.
   Примерно через две недели пришел счет за газ. В нем было обозначено, что в течение квартала я сжег около миллиона пятисот тысяч футов газа, и должен был заплатить почти триста пятьдесят тысяч долларов. Я надел шляпу и отправился в газовую компанию. Там я подошел к одному из клерков.
   - Сколько газа вы поставили в город в прошлом квартале?
   - Не знаю, думаю, около миллиона футов.
   - В моем счете указано, что я сжег газа на полмиллиона футов больше, чем вы поставили, и я хочу, чтобы счет был исправлен.
   - Дайте-ка мне взглянуть на счет. Хм-м-м! Все верно. Показания сняты с вашего счетчика. Это то, что он показал.
   - Но подумайте сами: я не мог сжечь больше, чем вы поставили.
   - Ничем не могу помочь; прибор не может врать.
   - В таком случае, как вы это можете объяснить?
   - Не знаю; это не наше дело, мы занимаемся практикой, а не наукой. Для нас счетчик - истина в последней инстанции. И если он показывает, что вы сожгли шесть миллионов футов, значит, вы сожгли их, даже если мы ничего вам не поставляли.
   - Не стану от вас скрывать, - сказал я. - Счетчик замерз, и я починил его с помощью кочерги.
   - Цена от этого не меняется, - сказал клерк. - Мы взимаем плату за газ, добытый с помощью кочерги, как и за любой другой.
   - Но ведь не можете же вы спрашивать с меня триста пятьдесят тысяч долларов только из-за того, что я чинил счетчик кочергой?
   - Даже если бы в счете значилось семьсот тысяч долларов, я воспринял бы это со спокойствием, которое, вероятно, вас бы удивило. Платите, или мы отключим газ.
   - Можете отключить его и провалиться всей компанией, - воскликнул я, выходя из офиса и разрывая счет на клочки. Я вернулся домой; взял кочергу, применение которой грозило мне разорением, и направился к счетчику. С момент получения счета, он зафиксировал расход газа дополнительно в размере миллиона футов; он крутился со скоростью сто футов в минуту; через месяц я был бы должен газовой компании больше, чем правительство Соединенных Штатов своим кредиторам. Поэтому я превратил счетчик в бесформенную массу, выбросил его на улицу и выключил газ в подвале.
   Затем я отправился в редакцию "Патриота", чтобы убедить майора Слотта опубликовать материал о мошенничестве газовой компании. Пока я сидел в редкции, пришло два-три человека. Первый был в ярости и повел себя загадочным образом. Он приветствовал майора и бросил в него стул. Затем ухватил редактора за волосы, три или четыре раза приложил головой о стол и пнул ногой. Когда эта драматическая сцена закончилась, он поднес кулак к носу майора и заявил: "Ты, идиот и бродяга, если ты завтра же не напишешь об этом, я заявлюсь сюда и тебя убью! Ты меня понял?" После чего несколько раз дернул майора за уши, снова пнул его, вылил чернила ему на голову, высыпал туда же песок, стукнул кулаком по столу и ушел. Все это время майор сидел неподвижно, с болезненной улыбкой на лице, и не произнес ни слова. Когда посетитель вышел, майор поднялся из-за стола, вытер чернила и песок со лба и, обращаясь ко мне, сказал:
   - Как видите, Гарри сегодня был склонен немного пошутить.
   - Он несколько неординарный юморист, - ответил я. - И что же стало поводом для такой шутки?
   - Ну, он собирался продать свою мебель на аукционе, а я обещал ему опубликовать объявление в "Патриоте", но забыл об этом; и он зашел, чтобы напомнить.
   - Скажите, все ваши друзья освежают вашу память столь необычным и ярким образом? Будь я на вашем месте, я бы ответил ему соответственно.
   - Это вряд ли, - ответил Скотт. - Даже уверен, что вы этого не сделали бы. Гарри - шериф, и дает в газету рекламу на две тысячи долларов. Я бы скорее позволил ему гнать меня пинками до Борнео и обратно, чем лишить "Патриот" рекламы. Что такое пара пинков и несколько тычков по сравнению с двумя тысячами долларов? Нет, сэр, за такую сумму он может делать со мной все, что хочет.
   Следующий посетить был менее агрессивным. Высокий, стройный, одетый в траурное платье. Он вошел в кабинет и сел на стул. Сняв шляпу, смахнул слезы с глаз, задумчиво потер нос, бросил в шляпу носовой платок, поставил шляпу на пол и сказал:
   - Вы знали миссис Смит?
   - Не имел чести. Кто она?
   - Она была моей женой. Какое-то время болела. Но позавчера ей стало хуже, она протянула до вечера, а вечером ее не стало. Ее душа рассталась с телом. Она умерла. Перешла в другой мир.
   - Я очень сожалею.
   - Я тоже. И я пришел, чтобы спросить, не может ли кто-нибудь из ваших литераторов написать стихотворение, посвящнное ее достоинствам, чтобы я мог поместить его в вашей газете.
   - Не знаю, но вполне возможно.
   - Вы говорите, что не знали ее? Она была очень доброй женщиной. И обладала весьма примечательными чертами. Ее нос был самым кривым в Штатах - он был согнут в сторону. Старый капитан Биндер говорил, что он похож на кливер шлюпа, идущего наветреным галсом. Как вы понимаете, это он так шутил. Но Хелен никогда не сердилась на него. Она тоже шутила, будто нос ее повернут таким образом, что когда она чихает, то чувствует, как на затылке у нее шевелятся ее черные волосы. Она обладала прекрасным чувством юмора. Я не буду возражать, если вы вставите в стихотворение какой-нибудь легкий намек на ее нос, чтобы друзья узнали ее. Также можете упомянуть о дефекте ее глаз.
   - Что за дефект?
   - У нее был только один глаз. Видите ли, сэр, когда она в детстве рубила дрова, ей в глаз попала щепка. Она попыталась исправить дело с помощью стеклянного, и это принесло совершенно неожиданный результат. Стеклянный глаз все время был устремлен в одну точку, в то время как другой двигался, так, что вы никогда не могли сказать, смотрит ли она в небо или присматривает за служанками, чистящими картошку. Когда она ночью засыпала, один ее глаз был закрыт, а другой - широко открыт, проснувшись, я приходил в ужас, и тряс, и пинал ее, чтобы разбудить и избавиться от этого зрелища. Однажды я взял клей и приклеил веко на искусственном глазе, но, когда она проснулась утром, ей это не понравилось. Пришлось вымачивать глаз в теплой воде и смывать клей.
   Теперь, я полагаю, вы могли бы каким-то образом намекнуть на особенности ее зрения, не так ли? Не важно, каким именно, основные факты я вам изложил.
   - У нее были еще какие-нибудь особенности?
   - О, да. У нее была только одна нога - когда она была маленькой, ее переехал фургон. Она носила искусственную ногу, и это было почти незаметно. Иногда она ее бесокоила, но, как правило, все было хорошо. Иногда она ей даже нравилась, поскольку позволяла делать то, что не могла бы делать обычная нога. Хотя, временами, она доставляла ей неприятности. Иногда неожиданно срабатывали пружины, и, когда она сидела в церкви, с такой силой ударяла о переднюю скамью, что раздавался ужасный грохот. Однажды, когда я выводил ее, нога пыталась сбить меня, и все со стороны выглядело так, будто мы танцуем; дьячок даже сделал нам замечание за неподобающее поведение в церкви. Но, тем не менее, в этом есть что-то поэтическое, вам не кажется? Она была очень упрямой женщиной. Часто, когда она хотела куда-нибудь пойти, я прятал ее ногу в дымоход или поленицу. И когда отказывался сказать, где она, знаете, как она поступала?
   - Как?
   - Она привязывала вместо ноги зонтик, и ходила так, словно зонтик был ее родной ногой. Вы ни за что не сказали бы, что у нее нет ноги, видя ее походку. О, она была очень изобретательна.
   Так что, если вы используете факты, о которых я вам рассказал, соедините их вместе и срифмуете, я заплачу вам за это. Когда? Во вторник? Очень хорошо; я забегу во вторник, и посмотрю, что у вас получилось.
   После этого мистер Смит поднял шляпу с носовым платком внутри, достал носовой платок и смахнул слезы с глаз вместе со скорбным выражением лица, надел шляпу и спокойно отправился к опустевшему домашнему очагу.
   Последним посетителем был художник. Он сел на стул и сказал:
   - Меня зовут Брюэр; я - автор картины-аллегории "Триумф Истины", выставленной в Йелверстоуне. Я зашел, майор, чтобы пожаловаться на критическую статью, опубликованную в вашей газете. Ваш критик, как кажется, неправильно понял смысл картины. Например, он пишет, позвольте, я зачитаю:
   "На заднем плане слева изображен святой Августин, ногой попирающий индейца, лежащего на земле. Зачем художник украсил святого Августина высокой шляпой, одел в брюки и сапоги, зачем дополнил его наряд поясом с морскими пистолетами и томагавками, непонятно. Это выглядит крайне смешно".
   Это кажется мне слишком резким. Эта фигура не изображает святого Августина. Она символизирует Грубую Силу, попирающую ногой Разум - Разум, заметьте, а не деревянную фигуру индейца, какие обычно выставляются у табачных магазинов. Грубая Сила - это некое подобие Капитана Кидда, и я изобразил ее так, чтобы отразить тот факт, что она принадлежит темным векам. Совершенно непонятно, почему ваш критик воспринял ее как святого Августина.
   - Непонятно, - согласился майор.
   - Теперь позвольте обратить ваше внимание на другой абзац. В нем написано:
   "Мы были удивлены, заметив плывущий вдали ковчег Ноя, а рядом с ним - хлопчатобумажную фабрику, из труб котрой вырывается белый дым, скрывающий небо на картине, и кажется, что ковчег плывет по этой дымовой завесе. В те дни не было хлопчатобумажных фабрик. Художник, наверное, был пьян".
   - Эта инсинуация крайне расстроила меня. Но как бы себя чувствовали вы, если бы изобразили Вавилонскую башню, а кто-то заявил, будто это труба хлопчатобумажной фабрики, и что облака, плывущие по небу, вовсе не дым из этих труб? Хлопчатобумажная фабрика! Ваш критик, должно быть, совершенно незнаком с Писанием; когда он говорит о ковчеге, плывушим по дыму, он забывает причину, а именно, как высоко поднялась вода. Кроме того, он, очевидно, не знает, каким, согласно Библии, был сделан ковчег. Это же очевидно, не так ли?
   - Я думаю, это вполне возможно, - ответил майор.
   - Но это еще не самое худшее. Это я еще могу выдержать, но что вы скажете о человеке, который критикует произведение искусства и пишет... Впрочем, позвольте, я прочитаю.
   "Справа изображен мальчик, снявший свою одежду, плававший, и, по всей видимости, спасенный большой желтой собакой, когда начал тонуть. Как это может быть связано с "Триумфом Истины", мы не знаем, но знаем, что собака вдвое больше мальчика, что его голова находится у нее в пасти, а руки мальчика связаны у него за спиной. Как мальчик может купаться со связанными руками, а собака - спасти его, вытащив за голову, - это кажется нам величайшей глупостью на земле".
   - Вы, вероятно, будете удивлены, узнав, что ваш критик написал это по поводу прекрасного изображения христианского мученика, брошенного на арену, на съедение диким зверям, которого пожирает дикий лев. Животное - не желтая собака; человек не плавал, а причина, по которой он меньше льва, такова, что я должен был сделать его таким, чтобы его голова могла поместиться в пасти льва. Или вы хотите, чтобы я нарисовал льва размером со слона? Или чтобы сделал подпись к христианскому мученику, поясняющую, что это вовсе не "купавшийся мальчик"? Давайте взглянем на это спокойно. Поощряет ли "Патриот" искусство подобными статьями? Лично я думаю, что нет.
   - Разумеется, вы правы.
   - Наконец, что вы скажете об этом? Что вы скажете о критике, позволяющем себе... Я прочту.
   "Но самая необычная вещь на картине - это группа на переднем плане. Старушка с железным ведерком для угля на голове протягивает какие-то черные брикеты танцовщице балета в розовом одеянии, в то время как другая женщина в ужасной сорочке отгоняет мух веткой дерева, с канарейкой, сидящей у нее на плече, которая пытается петь; но поет ужасно, поскольку мы видим группу маленьких мальчиков, в самом углу, которые удирают, не в силах выдержать этого пения. Что это означает, мы не имеем ни малейшего понятия; зато теперь знаем, что ноги танцовщиц имеют коленные чашечки позади коленей, а канарейка выглядит так, словно собирается склевать угольное ведро".
   - Ужасно, просто ужасно! Знаете ли вы, что на самом деле представляет эта группа? Старушка, как называет ее этот идиот, - это Минерва, богиня войны, протягивающая пушечные ядра богине Любви, в знак того, что войн больше не будет. Фигура, которую он называет одетой в сорочку, это Гений Свободы, держащий оливковую ветвь; а на плече у него - американский орел, кричащий на врагов своей страны, которые в ужасе убегают. Канарейка! Маленькие мальчики! Балерина! Ваш критик, - сумасшедший; да, сэр, он - безумец! Я хочу, чтобы вы написали опровержение. Ибо ваша статья оскорбительна для меня. Я не собираюсь терпеть подобного издевательства и подам на вас в суд!
   Майор пообещал сделать все, что в его силах, и мистер Брюэр ушел, несколько успокоившись.
  

ГЛАВА XX. ВЫСОКОЕ ИСКУССТВО

  
   Заезжая театральная труппа поставила два или три спектакля в Миллбурге прошлой зимой, причем очень удачно. Одной из постановок была "Король Иоанн" Шекспира с "выдающимся трагиком мистером Хаммером" в роли короля. Вполне вероятно, что, если бы не досадное недоразумение, представление было бы просто восхитительным. В драме много используются трубы, и постановщик, не имея собственного музыканта, нанял немца, по имени Шенк. Немец плохо понимал английский язык, и постановщик поставил его за кулисы слева от сцены, в то время как сам стоял по правую ее сторону. Шенку было поручено подавать трубный глас, как только постановщк подаст ему сигнал рукой. Все шло достаточно гладко, пока король Иоанн (мистер Хаммер) не дошел до фразы: "Ах, лихорадка вновь гнетет меня!" Когда король собирался произнести эту фразу, постановщик смахнул муху со своего носа, и Шенк, ошибочно приняв его движение за сигнал, изо всех сил затрубил в рог. Король пришел в ярость, постановщик делал дикие жесты, чтобы остановить Шенка, но уважаемый немец предположил, что должен играть еще громче, и каждый раз, в ответ на новое движение, Шенк извлекал из рога еще более потрясающий звук. Результат был примерно следующим.
   Король Иоанн. Ах! Лихрадка...
   Шенк (с раздувшимися щеками и сияющими за стеклами очков глазами). Та-та-та-та...
   Король Иоанн. Вновь гнетет...
   Шенк. Тра-та-та-та...
   Король Иоанн. Ах! Эта...
   Шенк (во всю силу своих легких). Тра-та-та-та-та...
   Король Иоанн (быстро). Лихорадка вновь гнетет меня.
   Шенк (с испариной на лбу). Тра-та-та-та...
   Король Иоанн (к зрителям). Леди и джентльмены...
   Шенк. Тра-та-та-та... Бу-бу-бу-бу...
   Король Иоанн. Этот немецкий идиот за сценой, который...
   Шенк. Тра-та-та-та... Бу-бу-бу-бу...
   Король Иоанн. Дует в свой рог, и...
   Шенк. Бу-бу-бу-бу...
   Король Иоанн. Если вы меня извините...
   Шенк. Тра-та-та-та...
   Король Иоанн. Я пойду за кулисы и намылю ему шею.
   Шенк. Тра-та-та-та... Бу-бу-бу-бу...
   После чего король Иоанн исчез, и за кулисами начался скандал, сопровождаемый сильными выражениями на немецком языке. Через десять минут джентльмена из фатерланда можно было видеть стоящим на тротуаре перед театром, с рогом под мышкой, прижимающим к носу окровавленный платок, гадающего, что пошло не так. Тем временем король вернулся на сцену, и спектакль закончился без музыкального сопровождения. После этого случая постановщик всегда нанимал музыканта, знающего английский язык, когда ему было необходимо музыкальное сопровождение.
  

* * * * *

  
   Я сам учился играть на рожке. Нет ничего лучше, чем успокаивающая музыка дома по вечерам. Это облегчает бремя забот, успокаивает взъерошенные чувства, оказывает облагораживающее влияние на детей, унимает страсти и возвышает душу. Несколько месяцев назад я подумал, что моим домашним может понравиться, если я научусь играть на французском рожке. Это прекрасный инструмент и, услышав его звучание на концерте, я решил его купить. Я купил его в городе, и решил не говорить об этом никому, пока не выучусь играть хотя бы одну мелодию. Тогда я еще подумал, что когда-нибудь вечером исполню серенаду под окном миссис А., чем несказанно ее удивлю. В соответствии с принятым решением, я решил учиться на чердаке. Когда я впервые поднес рожок к губам, то ожидал извлечь из него несколько нежных нот, даже не умея обращаться с ним; но не извлек ни звука. Я набрал побольше воздуха и сильно дунул. Рожок молчал по-прежнему. Я дунул в него во всю силу своих легких, но результат был тем же. Я мучался с полчаса, после чего сунул в инструмент проволоку, чтобы выяснить, не забит ли он чем-то. Внутри ничего не было. Я дул нежно и яростно, быстро и медленно. Я открыл все клапаны. Я пыхтел, напрягался и продолжал дуть, пока не перестал, опасаясь апоплексии. Я оставил свои попытки и спустился по лестнице; миссис А. спросила, отчего у меня такое красное лицо. В течение четырех дней я настойчиво пытался извлечь из рожка хоть что-нибудь, при этом мои губы опухли и сморщились; я стал выглядеть так, будто постоянно пытаюсь свистнуть. Наконец, я отнес инструмент обратно в магазин и сказал продавцу, что рожок неисправен. Мне нужен нормальный инструмент, а этот способен к музыке не более чем водосточная труба. Продавец взял его из моих рук, приложил к своим губам и сыграл "Милый дух, услышь мою молитву", так же легко, словно напевал. Он посоветовал мне исправить свой рот, и объяснил, как это сделать.
   Спустя три дня усилий на чердаке, мне наконец-то удалось извлечь из рожка звук. Но это не были восхитительные ноты; это напоминало ужасные стоны коня Баттервика, когда тот умирал в ноябре прошлого года. Чем сильнее я дул, тем более скорбным становился шум, - это было единственное, что мне удалось выдуть. Когда я спустился к ужину, миссис А. спросила, слышал ли я эти ужасные стоны. Она сказала, что, скорее всего, это корова Твиддлера; миссис Твиддлер сказала ей вчера, что их корова больна.
   В течение четырех недель я ничего не мог извлечь из этого рожка, за исключением кровожадных стонов; тем временем, одни наши соседи переехали в другой дом, поскольку наш район вдруг стали преследовать призраки, и три наших горничных уволились по той же причине.
   Наконец, человек, с которым я проконсультировался, сказал мне, что "Никто не любит" - самая простая мелодия начинающих; и я приложил все силы, чтобы научиться ей.
   После трех недель напряженной практики, в течение которых миссис А. несколько раз говорила, что это жестоко со стороны Твиддлеров, оставлять жить мучащуюся корову, а не избавить ее разом от страданий, я одолел первые три ноты, но потом безнадежно застрял. Я мог сыграть "Никто не..." - и это все. Я исполнил "Никто не..." более восьми тысяч раз; и поскольку казалось маловероятным, что я когда-либо выучу всю мелодию, я решил испытать воздействие хотя бы этих трех нот на миссис А. Около десяти часов вечера я тайком пробрался к передней части дома и приготовился. Я извлек эти ноты примерно пятнадцать-двадцать раз, затем добавил стонов, снова повторил ноты, и так далее. Затем Баттервик натравил на меня свою собаку, и я вернулся в дом. Миссис А. отвела детей в заднюю комнату, а сама стояла возле двери с револьвером. Когда я вошел, она воскликнула:
   - Ах, я так рада, что ты вернулся! У нас во дворе произошло убийство. Я слышала ужасные крики и стоны жертвы, самые ужасные, какие я когда-либо слышала. Я боялась, что убийца проникнет в дом. Это очень страшно.
   Я взял у нее револьвер, - он был не заряжен, а она понятия не имела, как с ним обращаться, - и лег спать, не сказав о рожке ни слова. Я подумал, что мне, возможно, лучше этого не делать. Я продал его на следующий день и теперь, если мне захочется музыки, я куплю пианино. Я знаю, что смогу научиться играть на нем.
  

* * * * *

  
   Поскольку музыка и скульптура являются главными из искусств, я могу сообщить в этой главе некоторые факты относительно состояния последней в обществе, в котором живу. Некоторое время назад у мистера Джексона состоялся аукцион, и мистер Уитакер купил на нем превосходную статую Уильяма Пенна. Он доставил ее мистеру Миксу и сказал, что хотел бы, чтобы эта статуя "каким-нибудь образом" превратилась в статую "какого-нибудь языческого бога". У него возникла идея, что мистер Микс сможет изменить одеяние Пенна и вложить ему в руку лиру, "чтобы тот мог походить на Аполлона или Геркулеса".
   Но Микс сказал, что возникнут трудности со шляпой Уильяма. Это была мраморная шляпа с довольно большим ободком; Микс заявил, что он не знаток языческой мифологии, и все же ему кажется, что Геркулес в широкополой шляпе вызовет недоумение и подвергнется критике со стороны любого, кто его увидит.
   Мистер Уитакер сказал, что, когда покупал эту статую, рассчитывал превратить ее в Венеру, и полагал, что, возможно, из шляпы можно сделать какой-нибудь венок вокруг ее головы.
   Но Микс заявил, что не понимает, как такое можно сделать, поскольку венок надевается совсем иным образом. Но даже если и так, то как мистер Уитакер собирается поступить с сюртуком Пенна? Он доходит ему почти до колен, и Венера, с венком на голове, и четырьмя футами жилета вокруг ее тела, выглядела бы так, что вызывала бы громовой хохот у любого, кто ее увидел.
   Тогда Уитакер заявил, что ему всегда нравился Нептун и, возможно, Микс смог бы таким образом исправить фалды сюртука, чтобы казалось, что фигура едет на дельфине; из шляпы можно было бы вырезать пучок водорослей, плюс вложить в руку статуи трезубец.
   Микс, однако, был убежден, что белая мраморная шляпа такого размера, будучи представлена в виде пучка водорослей, окажется похожей на копну сена; он сказал, что, хотя искусство в течение прошлого века совершило гигантский шаг вперед, и, очевидно, имеет блестящее будущее, оно пока не нашло способа, с помощью которого фалды сюртука можно было бы превратить в нечто, хоть сколько-нибудь похожее на дельфина.
   Тогда мистер Уитакер захотел узнать, не был ли, случайно, Пан, богом с рогами и копытами, с мохнатыми ногами; и если да, то он желал бы, чтобы статуя была переделана в Пана, если это не потребует больших расходов.
   Мистер Микс ответил, что, хотя ничто не будет радовать его больше, чем возможность изваять Пана, тем более что туфли с квадратными носами Уильяма Пенна без особых усилий могут быть превращены в копыта, все же он не чувствует в себе достаточно способностей, чтобы из штанов сделать мохнатые ноги; а превратить эту шляпу в пару рожек все равно, что опорожнить Атлантический океан с помощью желудочного насоса.
   В таком случае, заметил мистер Уитакер, может быть, будет лучшим разделить Пенна посередине и из этих половин сделать пару маленьких купидонов, которых он мог бы повесить в гостиной на шнурах, чтобы они казались парящими в воздухе. Возможно, из полей этой шляпы можно вырезать крылья и наклеить их на плечи Амуров.
   На это мистер Микс заявил, что, хотя никто не стремится сделать приятное своим друзьям больше, нежели он, он должен предупредить, - если будет спрошено его мнение, - что попытка сделать Амура из половины тела и ноги Уильяма Пенна выглядит ребячеством, поскольку купидон получился бы очень маленьким с непропорционально длинной ногой; а если использовать половину другим образом, ему пришлось бы вырезать голову Амура из икры ноги Уильяма, которая недостаточно большая, не говоря уже о том, что коленный сустав создаст впечатление, будто у бога Любви сломана спина. Что же касается крыльев, то если родился человек, способный вырезать крылья из обода шляпы, все, что он пожелал бы, это встретить такого человека, взглянуть на него и поучиться у него. Наконец, Уитакер предложил Миксу сделать из статуи ангела и продать в качестве украшения на могильной плите.
   Но Микс возразил, что было бы оскорблением мертвых, поместить на могиле ангела с узким носом и двойным подбородком, что совершенно дискредитирует его как производителя саркофагов.
   Поэтому Уитакер продал ему статую за десять долларов, а Микс распилил ее на мраморные плитки для столиков. Кажется, перспективы высокого искусства в нашем городке не весьма блестящи.
  

ГЛАВА XXI. НОВОЕ СЛОВО В СТОМАТОЛОГИИ. - НЕУДАЧНАЯ ДОЛЖНОСТЬ

  
   Мистер Поттс страдал от зубной боли, и однажды он отправился в кабинет доктора Слэгга, дантиста, чтобы вытащить доставлявший неприятности зуб. Врач был опытным; и для того, чтобы сэкономить силы, изобрел машину для выдергивания зубов. Она представляла собой ряд кривошипов и рычагов, прикрепленных к подвижной подставке; он также приспособил к ней пару щипцов, и связал с помощью кожаного ремня с валом в механической мастерской, расположенной в задней части дома. Врач провел несколько экспериментов с гвоздями, прочно вбитыми в доску, - изобретение работало великолепно. Первым пациентом, на котором должен был быть испробован механизм, оказался мистер Поттс. Когда щипцы сжали зуб мистера Поттса, доктор Слэгг повернул рычаг и открыл клапан. Никогда доподлинно так и не узнали, слишком ли сильно открылся клапан или двигатель работал на повышенных оборотах. В мгновение ока мистер Поттс был сорван со стула, а подвижная платформа принялась выписывать по комнате самые удивительные зигзаги. Мистера Поттса со страшной силой то подбрасывало в воздух, то опускало обратно, одной ногой он вонзился в инструменты мистера Слэгга, а другой - в плевательницу. Три или четыре раза он был подброшен к люстре, после чего его голова вошла в соприкосновение с портретом отца мистера Слэгга, висевшего над каминной полкой. Покончив с родителем Слэгга, механизм переместил мистера Поттса к мойке с посудой, затем несколько раз протащил туда-сюда по плите, и, наконец, - когда зуб все-таки сдался, и мистер Поттс, разбив зеркало и порезав локоть, обрушился на лежавшего на ковре пуделя, - машина резко метнулась к доктору Слэггу и попыталась ухватить его за ногу своими щипцами. Когда Поттс вернулся домой, то обнаружил, что Слэгг вытащил не тот зуб; но доктор так и не прислал ему счет. Слэгг отказался от своего изобретения и вернулся к старому способу удалять зубы - вручную. Думаю, когда в ходу были пытки, его механизм пользовался бы грандиозным успехом.
   Мистер Поттс, день или два спустя, решил сам удалить больной зуб. Он слышал, что это можно сделать совершенно безболезненно и без особых проблем, привязав его веревкой к пуле, а пулей выстрелить из ружья. Он так и сделал, зарядил ружье и направил его в окно. Но затем занервничал, и поднимал и опускал ружье раз двадцать, так как засомневался в действенности этого метода. Последний раз подняв ружье, он решил отказаться от этого способа, и начал отпускать курок, чтобы затем перерезать веревку. Курок выскользнул, и в следующее мгновение зуб мистера Поттса полетел по воздуху со скоростью пятьдесят миль в минуту, а сам он свалился на пол, истекая кровью. После того, как миссис Поттс подняла его и дала воды, чтобы прополоскать рот, он подошел к переднему окну. Пока он сидел, думая, - что бы ни случилось, все к лучшему, - он увидел, как какие-то люди несут тело. Он спросил, в чем дело, и ему ответили, что кто-то убил Билла Дингуса.
   Мистер Поттс надел шляпу и отправился к коронеру, узнать, как произошла трагедия. Когда он туда добрался, мистер Дингус ожил, и рассказал свою историю. Он обрезал дерево в саду Баттервика, когда внезапно услышал выстрел, и в следующее мгновение ему в бедро угодила пуля, и он упал на землю. Он сказал, что не может себе представить, кто это сделал. Врач осмотрел его рану и обнаружил веревку с привязанной к ней пулей. Достав ее, он заявил, что она, наверное, привязана к чему-то, оставшемуся в ране. Он заявил, что это самый необычный случай в его практике. В медицинских книгах ничего об этом не говорится.
   Затем доктор дал мистеру Дингусу хлороформ и продолжил операцию, чтобы добраться до другого конца веревки, а мистер Поттс вдруг почувствовал, что у него схватило живот, и засобирался домой. Наконец, доктор произвел достаточно глубокий разрез; он дернул за веревку, и из раны выскочил зуб. Врач заявил, что этот случай даже более необычный, чем он полагал. Он сказал, что зубом нельзя было выстрелить из ружья, поскольку он раскололся бы; он не мог быть проглочен Дингусом, а затем проникнуть сквозь ткани в его бедро, но, в таком случае, как можно это объяснить?
   - Это противоречит любому разумному предположению, - сказал доктор. - Не знаю, что и подумать, если только не принять, что зуб и пуля на самом деле являются метеоритами необычного состава и формы, которые с невероятной скоростью пронеслись через земную атмосферу и поразили бедро мистера Дингуса; это невероятно, но нам придется согласиться с таким объяснением, если мы не найдем другого. Эге! Что с вами, Поттс? Ваш рот и рубашка в крови!
   - О, ничего, - ответил мистер Поттс. - Я просто удалял зуб...
   - Вы удалили... Каким образом? - спросил доктор.
   - Джентльмены, - сказал Поттс, - факт заключается в том, что я выстрелил им из своего ружья.
   Затем с мистера Поттса был взят залог за покушение на убийство, а Дингус пообещал, что, как только поправится, даст мистеру Поттсу по голове самой большой дубиной, какую только сможет найти. Когда все разошлись, коронер сказал Поттсу:
   - Теперь-то вы понимаете, что натворили?
   - Видите ли, мистер Магинн, - ответил Поттс. - Я не знал, что мистер Дингус сидит на дереве; я попал в него совершенно случайно.
   - О, дело не в этом, - сказал коронер, - совсем не в этом. Я не думаю, что вы хотели пристрелить его, но почему бы вам было не сделать этого и не дать мне шанс? Вы хотите, чтобы я голодал? Мне бы хотелось, чтобы вы попали зубом в легкое, а пулей - в печень, тогда у меня появилась бы работа. А так - я сижу без дела. Если все люди будут похожи на вас, я и в самом деле умру от голода.
   Поттс ушел от него со смутным ощущением, что навредил Магинну даже больше, чем мистеру Дингусу.
  

* * * * *

  
   Впрочем, подобные жалобы коронера Магинна имеют хронический характер. Как-то при встрече, недавно, я сказал ему:
   - Дела, похоже, идут не очень, мистер Магинн.
   - Не очень! Это даже не то слово. Это самый никудышный городишко, который я когда-либо... Кроме того, что Джим Басби упал с крыши магазина в прошлом месяце, здесь не случилось ничего, достойного внимания, с прошлого лета. На что мне жить, хотел бы я знать? В других штатах люди живут. Случаются убийства, взрывы нефтяных вышек, обрушения зданий - то, что дает коронеру шанс. Но здесь! У меня не хватает средств даже на то, чтобы содержать попугая. Я не... Это чистая правда!
   - Действительно, выглядит обескураживающе.
   - И самое худшее - никто тебе не может помочь, наоборот! Вот Дулан, коронер соседнего графства. Он нашел утопленника прямо на границе. Я прекрасно знал, что он утонул в нашем графстве, а затем его приливом отнесло туда, а значит, дело было мое. Как бы не так; дознание проводил Дулан; и вы думаете, он пустил тело вниз по реке, после того, как выполнил свою работу? Он просто похоронил его, хотя я предлагал поделиться с ним полученным жалованием, если он примет мое предложение. Это удручающий факт. Он отказался. И что можно сказать об этом человеке? Только то, что у него нет души. По крайней мере, таково мое мнение.
   - Он поступил неблагородно.
   - Нет, сэр. Или, вот, Стэнтон вернулся домой из Перу с шестью мумиями, которые добыл там из какого-то склепа. Они выглядят, как вяленая говядина. Я считаю, что это входит в круг моих обязанностей. Это человеческие останки, и никто не знает, от чего они умерли. Закон имеет право знать. Стэнтон не предъявил справку от врача, и я поклялся присматривать за ними, поскольку они, с одной стороны, не могут считаться мертвыми, а с другой - могут подозреваться в насильственной смерти. Я мог бы заработать на этих умерших перуанцах пятьдесят долларов, и должен был это сделать. Но нет! Едва я приступил к дознанию, инспекторы закрыли его; они сказали, что им нет дела до людей, умерших шестьсот лет назад, и они не выплатят мне ни цента. Но и шесть тысяч лет ничего не значат в глазах закона, в том случае, если человека, возможно, зарезали, или насильственно умертвили иным способом, а я под присягой дал клятву служить закону! Но, увы, такова моя удача. Как только у меня появляется возможность немножко заработать, обстоятельства складываются против меня.
   - Кажется, вы правы.
   - Есть страны, где часто случаются землетрясения, рушатся дома и погребают под собой людей; вулканы, которые извергаются и сжигают их; ураганы уносят их в вечность. Коронеру комфортно жить в таких местах. Там он востребован, и может себя обеспечить. Только подумайте о четырехстах или пятистах телах погибших в результате землетрясения! Это заставляет меня онеметь. Но в нашем дурацком графстве никогда ничего подобного не происходит. Здесь все будто заснуло. Вокруг нашего города расположены шесть лесопилок, но никого никогда не затягивает в машины и не распиливает пополам. У нас имеется пороховая фабрика, но разве она когда-нибудь взрывалась? Пока я коронер, ни разу не было случая, чтобы кто-нибудь уронил в порох горящую спичку. У нас есть река, но никто никогда не тонет там, где это подпадает под мою компетенцию; только вне ее. Если случится пожар, все непременно будут спасены, и ни один пожарный не свалится с лестницы и не сломает себе шею и не встанет там, где на него может что-нибудь упасть. Нет, сэр, ничего подобного. На фабрике случилось возмущение. В любом другом месте при этом погибло бы три-четыре человека, и коронеру было бы, на что жить, но у нас - ничего подобного; Сэму Диксону хорошенько дали по ребрам и откусили половину уха - только и всего. Разве можно человеку прожить при таких обстоятельствах? Разумеется, нет.
   - Это, действительно, кажется затруднительным.
   - Я подумал, что, может быть, смогу уговорить городские власти разрешить мне отправиться на кладбище и заняться похороненными там людьми; возможно, мне удастся найти тех, чья смерть ошибочно принята за естественную. Я был согласен сделать эту работу за полцены, но эти парни одержимы идеями экономии, и они не стали меня слушать, заявив, что город не потянет дополнительные расходы, пока углубляется канал. Я предложил выстроить школу возле железной дороги или около реки, поскольку некоторые дети все равно частенько там играют; но родители, чисто по эгоистическим причинам, воспротивились, и лишили меня шанса заработать. Да, сэр, все это грустно; и говорю вам, что если в этом округе прекратятся не естественные смерти, мне все равно должны выплачивать жалование, иначе я умру от голода. Я забочусь не только о себе, сэр, поймите меня правильно, но если меня не станет, с другим коронером произойдет то же самое.
   Я попрощался с ним, а мистер Магинн подобрал палочку и принялся обстругивать ее ножом. Кстати сказать, недавно у него был хороший шанс поправить свои дела.
   Местность вокруг городка Милбург изобилует известняками. Городок стоит, как уже упоминалось, на высоком холме, у подножия которого бьет чудесный источник; всегда существовало мнение, что внутри холма полно пещер и трещин, через которые вода пробирается наружу. Года два назад в Милбурге была создана похоронная компания, и она разместила кладбище на холме, неподалеку от города. После того, как несколько тел были преданы земле, кто-то однажды обнаружил гроб, плавающий в воде. Его вытащили, и внутри обнаружились останки мистера Пигготта, похороненного на кладбище накануне. Коронер провел дознание, и тело захоронили снова.
   Однако на следующее утро мистер Пигготт был обнаружен возле речного причала газовой компании. Люди стали пугаться, пошли разговоры о том, что покойный был убит, отчего не может упокоиться в своей могиле. Но коронер не испугался. Он созвал жюри, провел еще одно дознание, получил жалование и дал разрешение на захоронение. Два дня спустя, мальчишки, игравшие на реке, обнаружили гроб, плавающий возле лесопилки. Они сообщили об этом, гроб был вскрыт, и внутри обнаружено тело не желающего лежать спокойно мистера Пигготта. Это было уже слишком. Даже городские власти поверили в призраков, и вряд ли можно было найти человека, отважившегося выйти ночью на улицу в одиночку. Но коронер был неустрашим, осмотрел тело, сделал обычные заключения и захоронил тело мистера Пигготта на новом месте.
   На следующее утро, когда Питер Лэмб спустился к источнику напиться, он увидел, как что-то медленно пробивает себе путь через грязь на его дне. Он побледнел, как снег, наблюдая эту картину; через несколько минут он увидел, что это гроб. Гроб поплыл вниз по ручью к реке, а Питер помчался к коронеру. Тот собрал жюри и отправился к гробу. Как и ожидалось, это был все тот же старый мистер Пигготт; с ним была проделана обычная процедура и гроб уже собирались предать земле, когда его семья заявила, что они предпочли бы захоронение в другом месте, поскольку убеждены в наличии подземного канала, ведущего от кладбища к источнику. Коронер не мог возразить; но после того, как Пигготты ушли, сказал присяжным, что эти люди вырывают кусок хлеба из рук голодного человека. Он заявил, что легко мог бы расплатиться за дом и позволить своей дочке учиться музыке, если бы они позволили мистеру Пигготту вести себя так, как ему это заблагорассудится.
   После этого с кладбищем не возникало проблем, пока не похоронили старого Джо Миддлса. Его похоронили в четверг вечером. В пятницу утром один из Кейзеров шел по берегу реки и увидел человека, очень похожего на мистера Миддлса, сидевшего в крышке гроба и ловившего рыбу. Он видел, как человек поймал две или три рыбки и уже собрался было сделать вывод о том, что видит перед собой незнакомого ему брата мистера Миддлса, когда рыболов поднял голову и сказал:
   - Привет, Гарри.
   - Кто вы? - спросил Кейзер.
   - Кто я? Джо Миддлс, разумеется. А ты как думал? - ответил рыболов.
   - Вы не Джо Миддлс, поскольку того вчера похоронили. Я лично при этом присутствовал.
   - Похороны! - воскликнул рыболов, выходя на берег. - О Господи, теперь-то я понимаю. Я беспокоился о том, что у меня помутнение рассудка. Помню, что я заснул дома, в постели, а когда проснулся, было темно, как в пещере. Я начал стучать, и что-то сбил, - мне показалось, каноэ; осмотревшись же, я обнаружил себя посреди реки. Я разбил дерево, чтобы сделать весла, и обнаружил табличку со словами "Джозеф Миддлс, шестьдесят четыре года"; я не мог понять, зачем она понадобилась. Как бы то ни было, я сплавал к дому, взял удочки и приманку и отправился ловить рыбу, прежде чем окончательно вернуться домой. Значит, это гроб, в котором меня вчера похоронили? Вот ведь чертовщина какая! Нужно поспешить домой. Нужно побыстрее сказать старухе, что со мной все в порядке!
   И мистер Миддлс поспешил домой. Похоронная компания приказала долго жить, поскольку в следующем месяце ей не удалось продать ни одного места на своем кладбище.
  

ГЛАВА XXII. СПРАВЕДЛИВОСТЬ И НЕСПРАВЕДЛИВОСТЬ

  
   Отправление правосудия в округе главным образом сосредоточено в руках судьи Твиддлера; и хотя в целом его методы превосходны, иногда он совершает неприятные ошибки. Недавно жертвой такой ошибки стал мистер Микс. Мистер Микс лысый; для того, чтобы снова прорастить волосы, он пользует превосходным средством "Энергия волос" свой скальп. Некоторое время назад он был вызван в суд в качестве присяжного, но незадолго до заседания вдруг вспомнил, что забыл утром намазать голову. У него оставалось всего несколько минут, он поднялся по лестнице к шкафу, в котором хранил драгоценный эликсир, налил немного жидкости на губку и энергично потер голову. В темноте удача отвернулась от него, мистер Микс взял неправильную бутылку и то, чем он натер кожу головы, была не "Энергия", а черный лак, которым миссис Микс наводила глянец на свои сапоги. Микс, однако, не заметил ошибки, спустился с лестницы, надел шляпу и отправился в суд. Утро выдалось очень холодным, и к тому времени, когда Микс добрался до места назначения, лак затвердел и превратился в камень. Он почувствовал некоторое неудобство, попытался снять шляпу, чтобы выяснить причину, но, к его ужасу, она осталась на своем месте. Она приклеилась к коже, и усилия снять ее причиняли ему страшную боль.
   Тут он услышал, что его вызывают, и должен был войти в зал, чтобы отозваться. Он страшно боялся предстоявших неприятностей; тем не менее, занял свое место в жюри, решив объяснить возникшую ситуацию как можно скорее. Он сидел, ощущая себя не в своей тарелке, и ему казалось, что его шляпа становится больше с каждым мгновением, и вскоре стала размером с водонапорную. Затем он осознал, что адвокаты смотрят на него. То же самое сделал служащий, сказавший: "Снимите шляпу в зале суда!", после чего Микс стал малиновым. "Снимите шляпу!" - крикнул служащий, и Микс собирался уже все объяснить, когда вошел судья. Увидев Микса, он сказал:
   - Лица, находящиеся в зале суда, должны снимать шляпы.
   - Я прошу прощения у Вашей чести. У меня на голове шляпа, потому что...
   - Сэр, вы должны снять ее немедленно.
   - Сэр, дело в том, что...
   - Мы не хотим выслушивать никаких аргументов по данному вопросу, сэр. Немедленно снимите шляпу! - сказал судья.
   - Но позвольте мне...
   - Снимите шляпу немедленно, сэр! Или вы собираетесь со мной пререкаться? Обнажите голову!
   - Судья, если вы дадите мне возможность...
   - Это невыносимо! Вы хотите оскорбить суд, сэр? Вы хотите осквернить священный храм правосудия? Снимите шляпу, сэр, или вы будете наказаны. Вы слышите меня?
   - Это невозможно, сэр, и я прошу разрешения объяснить...
   - Это уже слишком, - сказал судья, - это уже слишком. Может быть, вы сами желаете сесть в кресло судьи, провести заседание и приговорить нескольких каторжников? Мистер Клерк, запишите ему штраф в пятьдесят долларов. А теперь, сэр, снимите шляпу.
   - Судья, я вовсе не хочу этого. Я...
   - Вы упорствуете? - с яростью произнес судья. - Вы, наглый негодяй, я приговариваю вас... Мистер Клерк, добавьте к сумме штрафа еще сто долларов, а вы, мистер Джонс, подойдите и снимите с него шляпу силой.
   Помощник шерифа подошел к Миксу, едва помнившему себя от возмущения, и ударил по шляпе своим стэком. Шляпа осталась на месте. Он ударил ее еще раз, затем еще, но та по-прежнему оставалась на своем месте. Тогда он схватил том дела Брауна и одним ударом смял ее. Микс рассмеялся; он потряс кулаком перед носом Джонса и воскликнул:
   - Вы, жалкий скунс, я сейчас вас прибью! Если бы у этого осла в судейском кресле были хоть какие-то мозги, он бы понял, что шляпа приклеилась. Я не могу ее снять, даже если захочу, а если смогу - пусть меня повесят.
   Судья отменил штраф и извинился, и Микс ушел домой. Он спал в шляпе неделю; но даже когда ее, наконец, удалось снять, верх его головы оставался черным, словно он умер.
   Судья иногда допускает ошибки, но на это способен и наш шериф. Способ, каким он заведует нашей тюрьмой, всегда казался мне интересным и оригинальным.
   Однажды мне понадобился работник, чтобы очистить сад от мусора и, побродив по городу, я обнаружил тщедушного парня, рыбачившего на причале. Когда я спросил его, не согласен ли он выполнить эту работу, он ответил:
   - Я, увы, не могу. Мне очень жаль; но факт заключается в том, что я отбываю шестимесячный срок в тюрьме за кражу - я был приговорен в декабре прошлого года. Я не возражаю, если бы со мной обходились соответствующим образом. Но в первую неделю моего пребывания в ней миссис Мерфи, - жена охранника - захотела убраться в ней, меня выгнали, и я болтался бездомным больше недели. Наконец, когда уборка закончилась, и я вернулся, закончилась провизия, и Мерфи попытался занять у меня денег, чтобы накормить заключенных; поскольку денег у меня не было, он отправил меня на заработки. Примерно через две недели я вернулся и расположился со всеми удобствами, но тут умерла его тетка. Этот негодяй выкинул меня из камеры, запер тюрьму и камеру на ключ на то время, пока будет отсутствовать на похоронах.
   Итак, мне снова пришлось искать себе ночлег и еду; иногда удавалось что-нибудь раздобыть в таверне, иногда друзья угощали меня чаем. Наконец, сэр, когда старуху похоронили, я расположился в своей камере и наконец-то начал ощущать себя как дома, Мерфи заявил, что он и его жена должны отправиться в город, чтобы подыскать прислугу, а когда я отказался выходить, он схватил меня, выбросил на улицу и пообещал спустить собаку, если я попытаюсь вернуться и создам ему неприятности.
   Я бродил по окрестностям несколько дней; а когда вернулся в тюрьму, мальчик сообщил, что Мерфи еще не прибыл, и мне пришлось уйти. В следующий раз мальчик крикнул мне из окна, что тот занят, и не может меня видеть. Мерфи все еще искал служанку. Я ходил в тюрьму восемь раз, и каждый раз находилась причина, по которой меня не пускали. Я забеспокоился, поскольку не знал, смогу ли когда-нибудь вернуться в свою камеру. Однажды ночью я выломал решетку и попытался влезть в отверстие, но охранник выстрелил в меня из пистолета и заявил, что если я подожду возвращения мистера Мерфи, он арестует меня за взлом.
   Почему он позволяет себе так обращаться со мной? У меня есть право сидеть в этой тюрьме, и это большая несправедливость со стороны Мерфи, выгонять меня из камеры в такую погоду; у меня есть право жить в тюрьме в течение шести месяцев, нравится это ему или нет. Я не хочу навязываться и причинять неприятности, но никто не может лишить меня этого права.
   Мне кажется, что нельзя подобным образом заведовать тюрьмой. Возьмите Боттса; он приговорен к десятилетнему сроку за дачу ложных показаний, но Мерфи на самом деле так часто выставлял его из камеры, что Боттс отчаялся; он отправился в путешествие по штату и принялся уговаривать людей страховаться, пытаясь заработать хоть что-то, что позволило бы ему выжить, в то время как должен был преспокойно сидеть в своей камере. Но я не собираюсь сдаваться. Если закон определил содержать меня в тюрьме, он должен исполняться; так утверждает Симпсон. Он придумал хорошее средство. Его приговорили к четырем годам за избиение и оскорбление действием, и когда его в очередной раз вышвыривают из тюрьмы, он селится в гостинице и высылает счета Мерфи.
   Так или иначе, Мерфи не имеет права так обращаться с заключенными. Вы, конечно, знаете, что он держал в тюрьме птицу, на Рождество у него было там много индеек, и, естественно, он выставил нас ради них более чем на месяц. И отказывался нас впустить, пока они там находились. Я в отчаянии. Я готов распрощаться с тюрьмой навеки. Симпсон говорит, что если закон будет и дальше так обходиться с заключенными, цивилизации наступит конец. На протяжении всего Великого поста нам ни разу не дали устриц; нас продолжали кормить говядиной и прочей ерундой, хотя Боттс сказал, что он не привык к этому, потому что его родители всегда были добрыми христианами. Нам не давали рыбу два раза в неделю, хотя это положено. Но разве Мерфи есть дело до нас? Когда это касается заключенных, он считает себя полностью свободным от моральных обязательств.
   И миссис Мерфи, она ничем не лучше. В те дни, когда тепло, она заставляет меня заботиться о своем ребенке. Я должен вывозить его на прогулку в коляске, и очень сердится, если он выпадает из нее, когда я останавливаюсь перекинуться словечком со своим другом. Не так давно он вывалился в реку, мне могут вынести новый приговор, и тогда мне придется подвергаться преследованиям Мерфи неизвестно какой срок. Это меня убьет. Я не преувеличиваю. Он совершенно не думает о других.
   Он оставлял мне ключ от тюрьмы, пока ходил к Барнсу смотреть петушиные бои или играть в карты, и однажды я его потерял. Он поднял ужасный скандал, и настроил против меня даже Боттса, поскольку мальчишки проникали через незапертую дверь и щекотали того соломинками, когда он спал в своей камере. Возвращения Мерфи ожидают послезавтра, но я прекрасно знаю, что если он вернется, это не сулит мне ничего хорошего. Он найдет какую-нибудь причину, чтобы не пускать меня в камеру и выгнать из нее, как только я в нее вернусь. Но если он это сделает, у меня есть идея, запереть его там на некоторое время и хоть немного пожить спокойной жизнью. Его злоупотребление своим положением зашло слишком далеко. Прошу прощения. У меня, кажется, клюет.
   Я пошел искать другого работника. Мне кажется, что у Общества помощи заключенным имеется достаточно работы в нашем городке.
  

ГЛАВА XXIII. БРОДЯГИ КРАСНОРЕЧИВЫЕ И НЕ ОЧЕНЬ

  
   Бродяги являются такими же знакомыми фигурами в городке и прилегающих окрестностях, как и в любых других густонаселенных местах. Типичный бродяга, конечно, является самым характерным представителем этого класса, но время от времени появляется кто-то, предпринимающий попытки представить себя как существо более высокого порядка, чем праздный, бесполезный бродяга. Однажды, когда я сидел в редакции "Патриота", туда зашел именно такой человек, и громким голосом объявил, что он - профессор рыбоводства и претендует на должность в Государственной рыбной комиссии. Поскольку это заявление не привлекло ничьего внимания, он уселся в кресло, забросил ноги на стол, и, с удивительной точностью плюнув в плевательницу, заявил, что его зовут Пауэлл. До сих пор никто не обращал на него внимания, но этот факт, казалось, ничуть его не обеспокоил, поскольку он заговорил в пустоту, очень свободно и с некоторой горячностью.
   - В конце концов, что они делают для рыбоводства, эти чиновники? Что они понимают в рыболовстве? Скорее всего, они даже никогда не держали в руках крючка и не видели поплавок, плывущий по воде. На днях один, в разговоре со мной, сказал: "Пауэлл, я хочу, чтобы законодательный орган выделил средства на выращивание консервированных лобстеров в Саскуэханне". - "Как же ты собираешься это сделать?" - спросил я. - "Очень просто, - ответил он. - Моя идея состоит в том, чтобы скрестить лобстера с консервной банкой, размножить их, и кормить получившееся животное припоем и зелеными этикетками".
   Идиотская затея, конечно; но я не перебивал его, и далее он сказал: "Я только что купил полбочки соленой скумбрии, которую собираюсь разводить в Шейлкилле. Моя идея заключается в том, - пояснил он, - чтобы разводить скумбрию, которая уже будет пропитана солью, когда вы ее поймаете. Океанская скумбрия требует длительной засолки, а люди хотят свежей рыбы". Так вот, этот идиот в самом деле собирается бросить эту скумбрию в воду в надежде, что она будет плавать и размножаться. Ну, если губернатор назначает подобных идиотов в комиссию, чего от нее можно ожидать?
   Однако я ничего не сказал. Я не собирался ничего объяснять ему, поэтому он продолжил: "Пауэлл, сейчас я пытаюсь запустить в Шейлкилл сушеную треску, но она очень быстро размокает, попав в воду. Как вы считаете, возможно ли скрестить обычную треску с сушилкой? И как вы думаете, сушеную треску лучше ловить на муху или с помощью дуршлага?" Я молчал, а он продолжал разглагольствовать. "Я скажу вам вот что, профессор: эта страна нуждается в пресноводных устрицах. Мне пришло в голову, что, возможно, самым лучшим сортом для разведения является обычная жареная устрица. Она, кажется, пользуется популярностью, и имеет то преимущество, что растет без раковины. Один из членов комиссии, - так сказал этот потрясающий болван, - настаивал на том, чтобы поставить эксперимент с устрицами, запеченными в раковинах, чтобы люди, отправившись на рыбалку, могли выбирать. Что же касается меня, - сказал он, - то меня устроит любой вид устрицы из тех, которые подают в ресторанах". Я передаю то, что он мне сказал, слово в слово.
   Некоторое время он болтал, вываливая на меня поток самой ужасной чуши; вскоре он спросил, люблю ли я суп из фальшивых черепах(*). Он сообщил, что комиссия обнаружила возможность добавить фальшивых черепах к животным наших рек. Он заявил, что их лучше всего разводить, откармливая мясным фаршем, и мы можем иметь их к столу круглый год. Он сказал, что, если предпринять соответствующие усилия, наши реки вскоре будут кишеть этой восхитительной рыбой.
   - - - - - - - -
   * В этом отрывке игра выражений: mock-turtle soup - суп из телячьей головы и mock turtle - ложная черепаха.
  
   Он нес фантастическую чушь, бред, об улучшении урожайности головастиков, и прочего, пока я... Что вы сказали? Хотите, чтобы я убрал свои ноги со стола и ушел? Вы не хотите больше ничего слышать о рыболовстве? Будь по-вашему; есть много других газет, которые будут рады этому материалу. В следующий раз, когда вы захотите узнать мои взгляды на рыбоводство, вам придется поискать меня.
   Затем профессор снова прицелился в плевательницу, но на этот раз не попал, протер свою полинявшую шляпу дырявым локтем, застегнул пальто поверх рубашки, стиравшейся последний раз во время президентства генерала Харрисона, и ушел. Впечатление, какое он оставил, было таким, что Рыбная комиссия пожелала бы использовать его в качестве приманки, чем в каком-либо другом.
   В другой раз, несчастный, мрачный бродяга, калека, зашел в продуктовый магазин Брауна, где несколько человек сидели возле печи и обсуждали политику. Расположившись возде бочки, он заметил.
   - Мистер Браун, не желаете ли приобрести замечательную деревянную ногу? У меня как раз имеется такая; я носил ее два или три года, но теперь готов продать, и, хотя я очень к ней привязан, мне нужно получить кое-что необходимое для жизни. Нога в прекрасном состоянии; она очень удобна; но мужчине необходимо также заботиться о своем желудке. Я хочу сделать вам предложение. Это патентованная нога Фэйрчайлда; стальные пружины, резина, эластичные соединения, и все такое, и теперь она даже в лучшем состоянии, чем когда я ее покупал. Она будет удобна для любого человека. Это самая роскошная нога из всех, какие я когда-либо видел. Если по эту сторону могилы человек способен обрести блаженство, его обретет тот, кто получит эту ногу, и будет жить сознанием, что она ему принадлежит. Следовательно, предлагая ее вам, я делаю вам услугу; думаю, вы порадуетесь представившемуся вам шансу и захотите заключить сделку, даже перед тем, - в это трудно поверить, но это так, - как я скажу вам, что уступлю ее вам за четыреста долларов. Я сказал - четыреста? Я имел в виду - шестьсот; но что сказано, то сказано. Я никогда не беру назад свои слова, когда делаю предложение; но это означает, что я отдаю вам эту замечательную ногу задаром - в самом деле, так оно и есть.
   - Но мне не нужна искусственная нога, - сказал Браун.
   - Это прекрасная вещь, - сказал бродяга, задирая штанину и демонстрируя искусственную ногу, - она очень надежная. Можете рассчитывать на нее. Она всегда с вами. Некоторые ноги, которые я видел, были ненадежными - у большинства выскакивали пружины, или они выгибались в суставе назад, или задирались пальцы ног, или что-нибудь в этом роде. Подделки. Но эта нога подобна старому верному другу, она со мной годы, она не болит и не ломается, никакого ревматизма, ничего подобного, она всегда готова служить верой и правдой. Человек, у которого есть такая нога, чувствует себя настоящим мужчиной. Короли, императоры, миллионеры - это все ерунда! У кого из них есть такая нога? Кто из них может развинтить ногу в колене и взглянуть, как она устроена? Кто из них может перед сном отстегнуть ногу, и лечь в кровать только с одной? Этого вполне достаточно, чтобы любой монарх, у которого нет искусственной ноги, заболел от зависти. Но они никак не могут изменить ситуацию. Только один человек может купить эту ногу, и этот человек - вы. Я так хочу сделать вам приятное, что готов уступить ее вам за пятьдесят долларов. Это ужасно, но я ничего не могу с собой поделать. Вы можете делать с ней что угодно; но купите ее, купите, иначе мое сердце всю оставшуюся жизнь будет обливаться кровью, если я буду знать, что она принадлежит не вам.
   - Но мне и в самом деле не нужна подобная вещь, - сказал мистер Браун.
   - Вы даже представить себе не можете, - продолжал свои убеждения бродяга, - какое благословение семьи такая нога. Если вы не надеваете ее, она может служить для игр, дети катаются на ней, как на лошади; или же вы можете снять ее и разжечь из нее огонь, что вызовет упадок духа у человека с настоящей ногой. Ею очень удобно копать картофель. Ослабьте второй сустав, чтобы колено двигалось свободнее - и вы можете отлично выбивать пяткой ковер, а когда кошка видит ее, она тут же удирает на забор. Здесь, вероятно, водятся собаки. Когда вы видите, как одна из них приближается, вы начинаете чувствовать себя неуютно. Я вас понимаю; я чувствовал себя точно так же, пока не потерял обычную ногу. Но если у вас искусственная конечность, стоит ли об этом беспокоиться? Пусть даже собак будет миллион, что из того? Вы стоите на месте, улыбаетесь, и позволяете им кусать вашу искусственную ногу, дурачите их, сколько вам угодно, наблюдаете, как они воют от досады, потому что вам все равно, вы - в полной безопасности. И именно по совокупности причин, когда я думаю о том, каковы преимущества владельца искусственной ноги, и о том, что вы станете ее владельцем, мне хочется сказать вам: если вы предложите за нее только полтора доллара, берите ее, она - ваша. Я бескорыстный человек, и не стану спорить по пустякам. Я заверну ее для вас; вы ее берете?
   - Прошу прощения, - сказал Браун, - но дело в том, что она мне совершенно не нужна. У меня есть две хороших ноги. Но если я когда-нибудь потеряю одну, тогда, может быть...
   - Не думаю, чтобы вы оказались в состоянии понять все преимущества этой ноги, - сказал бродяга. - Сейчас у любого человека есть нога из плоти и костей, они распространены, как грязь. Просто отвратительно, как люди относятся к подобным вещам. Но я вижу в вас человека, способного быть оригинальным. В вас чувствуется стиль. Таких необыкновенно мало. Если бы я обладал вашими способностями, знаете, что бы я сделал? Я отказался бы от живой ноги в пользу искусственной. Или, если вам ненавистна мысль об ампутации, почему бы вам не сменить фасон брюк, и не добавить это прекрасное произведение искусства к тем ногам, какие вы уже имеете? Сороконожка, простейшее насекомое, имеет половину бушеля ног, так почему бы мужчине, венцу творения, не иметь их три? Станьте счастливым обладателем трех ног, и ваше будущее обеспечено. Люди будут восхищаться вами как трехногим владельцем магазина; нация будет гордиться вами; о вас услышит Европа; о вас будут говорить от полюса до полюса. Ваши дела пойдут в гору. Люди будут стекаться со всех сторон, чтобы взглянуть на вас, а вы будете продавать им сыр, сахар, все, что угодно. Какая превосходная реклама! Взгляните с этой точки зрения, и вы увидите деньги, славу, бессмертие! Представьте себе, что вы идете по этому полу на двух обычных ногах, а третья пощелкивает, производя музыку, и это наполняет ваше сердце восторгом. Подумайте хорошенько; и если вы согласны, то вот мое предложение: я готов обменять эту прекрасную ногу на два фунта бисквитов и оловянную кружку ямайского рома. По рукам?
   Браун взвесил бисквиты, дал ему рома и сказал, что тот весьма обяжет его, если возьмет все это и немедленно уйдет. Тот так и сделал. Сунув бисквиты в карман и выпив ром, он направился к двери, открыл ее, обернулся и сказал:
   - Прощайте, но если вам понадобится искусственная нога, всегда готов услужить; она - ваша. Я считаю, что у вас есть закладная, и вы в любой момент можете потребовать по ней ногу. Я завещаю ее вам, такова моя воля, знайте об этом; а если вы так и не востребуете ее, то, перед смертью, я положу ее в банк, чтобы вы могли забрать ее оттуда, когда вам заблагорассудится.
   Тип бродяг, у которых есть собака на продажу, несколько более распространен, чем такие персонажи, как профессор или владелец патентованной ноги. У меня был опыт общения с одним таким, и, наверное, о нем имеет смысл рассказать.
   Недавно в мой дом позвонил типичный бродяга, сопровождаемый убогой дворняжкой. Я вышел на крыльцо, и он сказал:
   - Я слышал, хозяин, вы хотели купить сторожевую собаку, и я привел ее вам. Вам никогда не найти лучшей собаки, чем эта. Вы можете сказать ей сесть и стеречь что-то, и, держу пари, она сядет и будет стеречь, пока не околеет. Так вот, теперь я скажу вам, что хочу за нее...
   В этот момент я прервал его, заявив, что у него неверная информация, что собака мне не нужна, но даже если бы и была нужна, я никогда и ни за что не приобрел бы ту, которую он предлагает. Он повернулся и вышел на улицу. Обойдя дом, он снова зашел через задние ворота, полагая, что попал в другое место, поскольку через несколько минут кухарка сказала, что на кухне имеется человек, желающий меня видеть; я спустился, - там был тот же человек с той же собакой. Он не узнал меня и, как только я вошел, заметил:
   - Я слышал, старина, кто-то говорил, будто вы хотите купить сторожевую собаку. Перед вами собака, которая еде предпочитает сторожевую службу. Поручите ей не сводить глаз с чего нибудь, - все равно, с чего, от вешалки до забора, - и она будет следить за этим, как привязанная. Так вот, теперь я скажу вам, что хочу за нее...
   Я снова, уверенным тоном, сообщил ему, что ничто не заставит меня купить его собаку, затем вытолкал и захлопнул дверь. Когда он ушел, я отправился через улицу к Баттервику, чтобы поговорить относительно подкормки газона. Тот отошел, и я присел на крыльцо, чтобы его подождать. Через секунду в воротах появился хозяин собаки. Когда он подошел к крыльцу, то сказал, не узнавая меня:
   - Мужчина, живущий через дорогу, сказал мне, что вам нужна великолепная сторожевая собака, и я привел ее вам. Взгляните на это животное! Вы вряд ли видели у какого-либо другого такие глаза! Когда эта собака фиксирует на чем-нибудь глаза, она больше ни на что не отвлекается. Ни землетрясения, ни пожар, ни факельные шествия, ни что иное не могут отвлечь ее. Так вот, теперь я скажу вам, что хочу за нее...
   Я встал, и, ничего не сказав, вышел на улицу, оставив его стоять. Здесь я заметил Баттервика, входившего в офис полковника Коффина. Я пошел туда, а мужчина с собакой двинулся в противоположном направлении. Баттервик находился в задней комнате; передняя была пуста, я присел в кресло и стал ждать, пока он не решит свои вопросы с Коффином и не выйдет. Через несколько минут в дверь раздался стук. Я ответил:
   - Войдите!
   Дверь медленно открылась, и в комнату вошла собака. За ней появился мужчина. Кажется, он меня не узнал. Он сказал:
   - Послушайте, старина, - к сожалению, не знаю вашего имени, - я продаю сторожевую собаку, и подумал, что, может быть, вы захотите приобрести этого самого замечательного во всем графстве пса, поэтому решил зайти и спросить за него смехотворную сумму...
   - Я не дам за вашу собаку ни цента.
   - Почему? Вам не нужна собака с взглядом пронзительным, словно горный бур, которая будет сидеть и смотреть за вашими вещами сорок лет, если вы ей прикажете? Вам не нужна собака, подобная этой?
   - Абсолютно.
   - Это поразительно. В этом месте что, нет спроса на сторожевых собак? Вы четвертый человек, которому я ее предлагаю. Вам она действительно не нужна?
   - Конечно, нет.
   - А вам не нужна породистая собака для щенков или, скажем, пудель?
   - Нет, сэр.
   - В таком случае, может быть, вы одолжите мне пять долларов под залог этой собаки? Я верну их вам завтра.
   - Нет.
   - Не возьмете ли вы ее в подарок, и не угостите ли меня жевательным табаком?
   - Я не жую табак.
   - Очень странно, - задумчиво пробормотал он. - В этом месте человек не пользуется уважением. Значит, вы ее не возьмете?
   - Нет.
   - В таком случае, пошла вон, или я выбью из тебя душу.
   С этими словами он так пнул собаку, что та вылетела на середину улицы, и ушел.
   Торговля собаками в Милбурге явно не имеет никаких перспектив.
  

ГЛАВА XXIV. СОБАКА МИСТЕРА БАТТЕРВИКА И ДРУГИЕ СОБАКИ

  
   Однажды я встретил на улице мистера Баттервика, который вел свою собаку на поводке. Он сказал, что это очень ценная собака, и ему хотелось бы вернуться с ней домой без приключений; но ему нужно встретить поезд, и я оказал бы ему неоценимую услугу, если бы отвел собаку к себе домой и подержал ее там, пока он ее не заберет. Мне совершенно не хотелось этого делать, но огорчать Баттервика не хотелось тоже, поэтому я согласился. Баттервик вручил мне конец поводка и поспешно удалился. С большим трудом я привел собаку домой и запер в подвале. Примерно через час я получил телеграмму от Баттервика, в которой сообщалось, что он вынужден отправиться в Джерси, и вернется домой только через неделю или две. Это случлось 12 июня, и с тех пор в подвал спустились только два человека. Первым была служанка; она спустилась за холодной говядиной и вернулась взъерошенная, с кровоподтеками и множественными укусами на ногах. После этого спустился я, чтобы успокоить разозленное животное. Оно, однако, успокаиваться не желало, и если бы мне не удалось вовремя впрыгнуть в угольную корзину, в которой я оставался часа четыре, пока она не уснула в дальнем углу, я, безусловно, был бы разорван на куски. Мы решили, что нам придется обходиться без подвала, пока не вернется Баттервик и не заберет свою собаку. Но Баттервик телеграфировал, что задерживается, и собака, прикончив все припасы в подвале, лаяла всю ночь, после чего, 2-го июля, выбралась по лестнице и обосновалась на заднем дворе. После этого мы входили в дом только через переднюю дверь, ожидая возвращения Баттервика. Когда цвела герань, собака устраивала себе на ней кровать; так что мы не могли получать наслаждение от своих цветов. Пока она была у нас, созрели вишни, и сгнили на деревьях, за исключением немногих, съеденных мальчишкой Смита, который затем был вынужден пулей вылететь за ограду, не любопытствуя, как собака Баттервика собирается использовать сорванные с него штаны. Поскольку Баттервик не возвращался, собака наслаждалась жизнью, бродя по двору; но однажды, обнаружив окно в гостиной, запрыгнула в него и получила во владение эту комнату и коридор. Я попытался изгнать ее, используя вешалку, но только сбил с каминной полки две дорогостоящие вазы, а собака так разозлилась и приняла такой угрожающий вид, что я поспешно захлопнул дверь и поднялся на второй этаж, перепрыгивая через четыре ступеньки.
   В доме не было ничего для нее интересного, особенно в гостиной, и я не могу себе представить причину, по какой она предпочла остаться там. Но она осталась; и, поскольку Баттервик не возвращался, мы не могли изгнать ее оттуда. В четверг она разбила зеркало, намереваясь подраться с другой собакой, которую, как она думала, увидела в нем, а заодно разодрала в клочья обивку дивана. В субботу она занялась холлом и напрочь испортила около восьми квадратных ярдов брюссельского ковра. Закончив, она вернулась в гостиную. Наконец, я одолжил собаку Коффина, и отправил ее биться с собакой Баттервика. Это было захватывающее сражение. Они воевали за кресла и диван; они опрокинули стол и разбили все, что на нем стояло; они усеяли ковер пятнами крови и клочьями шерсти; они запутались в тюлевых занавесках и оборвали их вместе с карнизом; они кусались и рвали одна другую с пеной у рта; наконец, собака Коффина сдалась, поджала хвост и отступила, в то время как собака Баттервика спокойно устроилась на турецком ковре, ценой в шестьдесят долларов.
   Казалось, она не собирается возвращаться домой, а Баттервика все не было. На следующий день я зарядил ружье, намереваясь пристрелить ее во что бы то ни стало. Я старательно целился, но в самый последний момент она увернулась, и две горсти птичьей дроби угодили в рояль, сильно его повредив. Затем я подбросил ей отравленное мясо, но она объела все вокруг яда и, казалось, чувствует себя после еды гораздо лучше, чем когда-либо прежде. Наконец, вернулся Баттервик, и сообщил, что забирает собаку. Он смело вошел в гостиную и попытался схватить животное, но оно укусило его. Никогда в жизни я не был так счастлив. Баттервик разозлился, схватил собаку за хвост и выкинул на улицу, разбив при этом французское оконное стекло. Моя радость несколько померкла. Собака взбесилась, и полицейский застрелил ее. В следующий раз, когда меня попросят взять домой чью-нибудь собаку, я сразу же застрелю просителя.
   Когда я рассказал полковнику Коффину о своем неприятном опыте общения с собакой мистера Баттервика, полковник сообщил, что у него в последнее время было много случаев, связаных с собаками; он рассказал мне два из них, на его взгляд, самые интересные. Первым был случай Томпкинса.
   Томпкинс зашел в его адвокатский офис как-то днем и сказал:
   - Полковник, меня зовут Томпкинс, я зашел, чтобы сообщить вам о своих затруднениях с собакой, и подумал, что, может быть, вы могли бы просветить меня на эту тему - дать отправные юридические точки, чтобы я понял, стоит подавать в суд или нет.
   Видите ли, мы с Поттсом вступили в партнерские отношения относительно собаки, купив ее на паях. Это был сеттер; мы с Поттсом купили его, собираясь охотиться с ним. Мы не договаривались, какая половина принадлежит мне, а какая - Поттсу; но я полагал, для себя, что задняя часть была "Томпкинсом", а передняя - "Поттсом". Следствием было то, что когда собака лаяла, я всегда говорил: "Это лает половина Поттса", а когда виляла хвостом, считал, что это моя половина приветствует меня. И, конечно, когда одна из моих задних лап чесала ухо Поттса или его плечо, я был доволен - во-первых, потому что это было хорошо для всей собаки целиком; а во-вторых, потому что это было знаком голове Поттса выкусать блоху с задней лапы или согнать муху.
   Какое-то время все шло достаточно гладко, до тех пор, пока собака не привыкла гоняться за собственным хвостом, и оказалось - что она самая глупая собака, какую я когда-либо видел. Она кружилась, ловя собственный хвост, до тех пор, пока у нее не начинала кружиться голова, и она даже не могла лаять. Вы знаете, я очень беспокоился, не повредит ли это здоровью собаки; а поскольку Поттс, похоже, не желал, чтобы его половина занималась ловлей моей половины, я решил отрезать собаке хвост, чтобы заставить ее образумиться. Поэтому в прошлую субботу я поставил собаку к бревну, а затем произвел необходимую операцию топором, так что в следующее мгновение она носилась по двору и выла, как стая диких кошек. К тому времени, как подошел Поттс, собака, лишившись хвоста, совершенно обезумела. Слово за слово; в конце концов, Поттс натравил собаку на меня - в том числе и мою половину, прошу заметить, - и она укусила меня за ногу. Понимаете? Взгляните на мою ногу! Видите этот укус? Это сделала его половина!
   И вот о чем я хочу вас спросить: как мне истребовать с Поттса возмещение за нанесенное повреждение? Отрубленная часть хвоста, напоминаю, принадлежала мне. Я владел неотделимой половиной сеттера от кончика хвоста до третьего ребра, и имел право от нее отрезать, в то время как Поттс, будучи владельцем головы собаки, несет ответственность за укусы и лай по ночам.
   - Я в некотором затруднении, - задумчиво ответил полковник. - Подобных случаев в моей практике не было. А что по этому поводу говорит Поттс?
   - Он утверждает, что я разделил собаку неправильно. Когда он указывает свою половину, то проводит линию от кончика носа собаки по позвоночнику до кончика хвоста. Это дает мне во владение одну переднюю и одну заднюю лапу, а его делает совладельцем хвоста. Он утверждает, что если бы я хотел отрезать свою половину хвоста, то мог бы это сделать, и это его не обеспокоило бы; но он пришел в ярость, поскольку я, не посоветовавись с ним, разбазарил часть общего имущества. Этот подход не кажется мне продуктивным; и если закон позволяет мне распоряжаться моей половиной собаки, я скорее пристрелю ее, чем соглашусь с его точкой зрения. Итак, что вы об этом думаете?
   - Ну, - сказал полковник, - я затрудняюсь решить такой важный вопрос, но мне кажется, на первый взгляд, что вы владеете всей собакой, и Поттс также владеет всей собакой. Поэтому, если она укусила вас, против Поттса нельзя выдвинуть обвинение, и все, что вам остается, это заставить собаку укусить Поттса. Что же касается хвоста, то, поскольку он уже отделен от собаки, не стоит из-за него спорить.
   - Значит, подать в суд на Поттса я не могу?
   - Думаю, что нет.
   - И мне не удастся получить компенсацию за укус?
   - Полагаю, вам это не удастся.
   - И они еще говорят об американской цивилизации, храмах правосудия и пр. Хорошо. Я ухожу. Я смогу это пережить, но пусть теперь никто не говорит мне, что закон защищает права людей. Всего хорошего.
   - Минутку, мистер Томпкинс. Вы забыли о моем гонораре.
   - Гонорар! Но ведь я не подаю в суд, почему же я должен вам платить?
   - За консультацию. Моя консультация стоит десять долларов.
   - Десять долларов! Десять долларов! Послушайте, полковник, ровно столько я заплатил за свою половину собаки. У меня нет и пятидесяти центов. Но я скажу вам, что сделаю: я передам вам все принадлежащие мне права на половину этой собаки, и вы сами разберетесь с Поттсом. Но если эта собака снова укусит меня, я буду судиться с вами и Поттсом, и это так же верно, как то, что меня зовут Томпкинс.
   Другой случай был более серьезным. Человек приковылял в офис на костылях. Подойдя к креслу, он сделал себе подушку из газет, осторожно сел, положив перевязанную ногу на стул, и сказал:
   - Полковник Коффин, меня зовут Бриггс. Мне хотелось бы узнать у вас кое о чем с точки зрения права. Так вот, полковник, предположим, на расстоянии в полмили от вас живет человек, которого зовут Джонсон. Предположим, вы поспорили с Джонсоном относительно человеческого разума, и сказали, что великолепной иллюстрацией превосходства человеческого разума служит сила его взгляда, удерживающая жестокость дикого животного. Предположим, Джонсон в ответ заявил бы вам, что человеческий взгляд на такое не способен, а вы - что смогли бы остановить самого дикого зверя, когда-либо появлявшегося на свет, если бы взглянули ему прямо в глаза.
   Предположим далее, будто Джонсон сказал, что он поставил бы сто долларов на то, что принесет домашнее животное, и вы не сможете удержать его взглядом; вы, естественно, возразили бы, и тогда Джонсон предложил бы вам отправиться к нему и решить спор. Вы согласились бы, и Джонсон ушел бы в заднюю часть дома, откуда привел бы собаку размером большую, чем четыре обычные собаки вместе взятые. Затем, предположим, что Джонсон выпустил бы собаку и натравил ее на вас, и она напала бы на вас, подобно шестнадцатидюймовому гаубичному ядру, а вы, страшно испугавшись, попытались бы взглянуть ей в глаза и не смогли. Предположим, вы вдруг решили бы, что, возможно, ваш взгляд не рассчитан на собаку такого размера, и вы стали бы искать спасения за сливовым деревом, чтобы попытаться собраться и выбрать взгляд, способный успокоить собаку. Вы понимаете, что я хочу сказать?
   Вижу, что понимаете; предположим далее, что, когда ваш взгляд не подействовал бы, а Джонсон продолжал бы смеяться и науськивать собаку, вы повернулись бы и помчались бы к дереву так быстро, как только могли бы. Предположим, что когда вас отделяло бы от земли три фута, собка Джонсона схватила бы вас за ногу и держала бы, как в тисках, и мотала бы головой до тех пор, пока вы не упали бы с дерева. Предположим, что Джонсон в это время стоял бы неподалеку и кричал бы: "Смотри на него, Бриггс! Почему ты не применишь к нему силу человеческого разума?" и так далее, высказывая иронические замечания, подобные этим; предположим, что он позволил бы собаке держать вашу ногу, пока не вырвал бы клятвы заплатить, после чего отогнал бы своего зверя, с куском вашей плоти в зубах, с помощью раскаленной кочерги, а вас отнесли бы домой на носилках и пригласили нескольких врачей, чтобы вы не умерли от заражения крови.
   Предположим, я захотел бы узнать, подали бы вы на Джонсона в суд за причиненный ущерб и заставили бы его заплатить за то, что устроила бы его собака? Вот то, что мне хотелось бы узнать.
   Полковник подумал, потом сказал:
   - Ну, мистер Бриггс, не думаю, что стал бы это делать. Если бы я позволил Джонсону натравить на меня собаку на пари, следовательно, был бы участником сделки, и мне не на что было бы жаловаться.
   - Вы хотите сказать, что закон не заставит этого негодяя Джонсона заплатить мне за то, что его собака чуть не съела меня?
   - Я думаю, что нет, если вы верно все изложили.
   - Вот как? - истерически воскликнул мистер Бриггс. - Прекрасно, прекрасно! Полагаю, даже если бы эта собака разжевала и выплюнула меня, то оказалась бы права. Но пусть меня повесят, если я не добьюсь справедливости. Я убью Джонсона, отравлю его собаку и эмигрирую в ту страну, где закон защищает граждан. Будь я проклят, если не сделаю этого!
   Мистер Бриггс поднялся, опираясь о костыли, и выскочил за дверь. Но он по-прежнему не сменил гражданства и будет принимать участие в следующих выборах.
  

ГЛАВА XXV. ПОТЕНЦИАЛЬНЫЙ ВЕЧНЫЙ РЕПОРТЕР

  
   То, что редактор каждой ежедневной газеты преследуется поэтами, является неоспоримым фактом; и, вполне вероятно, некоторые из них, как пострадавшие, были бы оправданы в принятии крайних мер, защищая себя от этих преследований. Но что майор Слотт, редактор "Патриота", когда-либо задумывался о том, чтобы убить поэта в целях самообороны, я сомневаюсь. Редактор конкурирующего издания в нашем округе заявляет, однако, что на самом деле майор жаждет крови; в доказательство этого он напечатал следующий материал, который, по его словам, он получил от мистера Грэди, полицейского.
   В один прекрасный день майор отправил за полицейским; когда мистер Грэди прибыл, майор запер дверь своего святая святых и попросил его сесть.
   - Мистер Грэди, - сказал он, - ваша профессия заставляет вас сталкиваться с криминальными элементами и знакомит вас с ними. Именно поэтому я послал за вами. Мое дело носит конфиденциальный характер, и я считаю для себя возможным довериться вам целиком и полностью. Мистер Грэди, я хочу узнать, нет ли среди ваших "знакомых" в криминальном мире профессионального убийцы - который готов выполнить заказ любого человека? Вам такой известен?
   - Даже не знаю, - сказал мистер Грэди, задумчиво потирая подбородок. - Сейчас наемные убийцы не пользуются спросом.
   - И все-таки, - сказал редактор, - я хотел бы, чтобы вы повспоминали, не сможете ли найти такого человека, чтобы он сделал для меня одну небольшую работу. Мне нужен настоящий мясник, который прибьет человека, мною указанного. Мне все равно, как он это сделает. Он может проломить ему голову, или утопить, или пристрелить. Для меня это не имеет никакого значения; я заплачу ему за любой способ. Итак, найдете ли вы мне такого человека?
   - Думаю, что найду. По крайней мере, попробую.
   - Между нами, - сказал редактор, - парень, которого я собираюсь прикончить, это поэт, по имени Маркли. Он отправляет стихи в мою газету каждый день в течение восьми месяцев. Я никогда не напечатал ни одного из них, но он продолжает прислылать их, точно я владелец банка, а он кладет их на депозит. Это меня ужасно раздражает, поскольку стихи чрезвычайно плохие. Это не дает мне спать по ночам. Я теряю в весе. Этот человек и его стихи преследуют меня. Я стал мрачным и угрюмым. Жизнь для меня становится подобной гробовому покрову. Это какой-то непрекращающийся кошмар. Я не могу больше этого выносить, Грэди; я должен от него избавиться. Только сегодня утром я получил от него стихотворение, называющееся "Письмо к Анне". Вы любите поэзию, Грэди?
   - Не думаю; скорее, я к ней равнодушен.
   - Хорошо, я прочту вам один куплет из "Письма к Анне". Он говорит - заметьте, Анне:
   - Сладко поют маленькие птички
   В ветвях плачущей ивы...
   Деревенские девушки опрятно одеты -
   О, скажи мне, это не сон?
  
   От этого у меня вскипает мозг, Грэди. Человек не может выдерживать подобное в подобных количествах. Разве людей заботит, сон это, или не сон? Или Ханну? Это никого совершенно не волнует. Разве не так?
   - Совершенно.
   - Разумеется, нет. И все же Маркли посылает мне еще одно стихотворение, под названием "Уныние", в котором восклицает:
  
   - Пусть похоронят меня в синеве океанской пучины,
   Где смеются ревущие волны;
   О, бросьте меня в море,
   Где дельфины раскусят меня пополам.
  
   Так вот, мистер Грэди, если вы сможете найти профессионального убийцу, чтобы он прибил мистера Маркли, я заранее согласен на его условия. Если поэт желает быть похороненным в бушующем море, я не против. Если найти девятый вал окажется затруднительным, ничего не имею против, если его утопят в ручье. И, осмелюсь добавить, не имеет никакого значения, кто его сожрет: дельфины, сомы или угри. Это решительно все равно. Скажите об этом вашему профессионалу, когда станете говорить с ним. А теперь я приведу вам еще один пример того, как он терзает меня. В своем стихотворении под названием "Страсть" он пишет следующее:
  
   О, спой мне, дорогая, сегодня сладчайшую песнь,
   Пока я любуюсь улыбкой твоих глаз,
   Пока я целую дорогие мне губы в темной тихой комнате,
   И шепчу печальное: "Прощай".
  
   Вы ведь меня понимаете, Грэди, не так ли? Как она будет петь ему, если он целует ее губы, и как, в таком случае, он может шептать прощания? Разве это не несусветная чушь? Не так ли? Кроме того, если комната темная, как он может видеть, улыбаются ее глаза или нет? Мистер Грэди, из нас двоих кто-то сумасшедший: он или я; и если ваш мясник собирается нанести удар Маркли, вы обяжете меня, сказав ему: я хочу, чтобы удар этот был как можно более сильным, причем орудие убийства желательно пропитать ядом или сделать что-то такое, чтобы быть абсолютно уверенным в результате.
   Как-то раз он прислал мне "Поэму о Неизвестном"; я проанализировал ее, рассмотрел в микроскоп и отправил для анализа химику, но пусть меня повесят, если я понимаю, что он имеет в виду, когда пишет:
  
   Ослепительный спектральный блеск дикого звонкого лязга
   Дает возможность заглянуть в край сумеречных болот,
   Где тьма висит подобно чернильным облакам,
   Где слышно хриплое, странное карканье ворона,
   И пьяный индиец бродит, шатаясь, пока не упадет.
  
   Вы чего-нибудь понимаете? Разве это не бред сумасшедшего, сбежавшего по случаю из психиатрической лечебницы?
   - Согласен, это бред, причем самый ужасный, когда-либо мною слышанный.
   - Я получаю его творения по восемнадцать штук в неделю, и они сводят меня с ума. Они держат мой мозг в постоянном напряжении. Грэди, этот человек должен умереть. Самосохранение - главный из законов природы. У меня есть жена, дети, я выпускаю газету, я воспитываю умы, моя жизнь нужна стране. Уничтожьте этого поэта, и будущие поколения будут прославлять ваше имя. Он должен быть уничтожен, стерт с лица земли. Пусть его прикончат и закопают так глубоко, чтобы он не смог выбраться, накройте самой тяжелой надгробной плитой; сделайте это, и представьте мне счет. Я его оплачу. Вам не нужно оповещать меня, что дело сделано. Когда стихи перестанут приходить ко мне, я пойму, что он мертв. И небо снова станет голубым. Доброго утра.
   По всей видимости, Грэди предупредил поэта, поскольку наплыв стихов внезапно прекратился; но, возможно, Маркли нашел себе другую жертву.
  

* * * * *

  
   Но у майора есть и другие преследователи. Один из них вошел в редакцию "Патриота" в один из самых жарких июньских дней. Майор Слотт истекал потом, работая над статьей "Необходимость скорейшего возобновления". Посетитель схватил стул и сел рядом с майором. После чего сказал:
   - Меня зовут Партридж. Я зашел, чтобы продемонстрировать небольшое изобретение.
   - У меня нет времени смотреть на него. Я занят.
   - Думаю, время найдется. Я отниму у вас не более минуты. (Снимает шляпу.) Взгляните на эту шляпу и скажите мне, что вы о ней думаете.
   - О, не стоит утруждаться! Меня совершенно не интересуют шляпы.
   - Я знаю, во-первых, что это не так, а во-вторых - это не шляпа. Это патентованный воздушный охладитель Партриджа. Но выглядит очень похоже на шляпу, не так ли? Что вам больше всего хотелось бы в такую погоду?
   - Единственное, что мне хочется, это чтобы вы ушли отсюда.
   - В такую погоду, разумеется, все хотят прохлады. Но как это осуществить? У вас не возникнет такой проблемы, если вы - владелец подобной шляпы. Удивительно? Сейчас я вам все объясню. Вы сжимаете воздух до тех пор, пока не сожмете достаточно сильно, а затем внезапно избавляетесь от избыточного давления; быстрое расширение воздуха заставляет его поглощать тепло и производить прохладу. Вам это, разумеется, известно?
   - Мне бы хотелось, чтобы вы сжимали и разжимали воздух где-нибудь в другом месте, подальше от меня.
   - В своем изобретении я использовал этот замечательный закон природы, который, таким образом, вне всякого сомнения, принесет неоценимое благо человечеству. На самом деле эта шляпа изготовлена из листа железа, покрытого шелком. В ней содержится сжатый воздух. В настоящий момент давление составляет восемьдесят семь фунтов на квадратный дюйм. Если эта шляпа взорвется, пока я сижу здесь, крышу этого здания попросту унесет.
   - Надеюсь, вместе с вами.
   - Так вот, сэр, как я обращаюсь с этим замечательным прибором: воздушный насос скрыт у меня на спине под костюмом. Трубка соединяет его с приемником в моей шляпе, а некий своего рода кривошип бегает вверх-вниз по правой ноге под брюками, будучи пристегнут к моему ботинку, и нагнетает воздух в приемник. Но как я осуществляю процесс охлаждения? Вот как. Еще одна трубка поступает из приемника в панель с отверстиями, сделанную из чугуна, под майкой, которую я ношу под рубашкой...
   - Я бы посоветовал вам надеть еще что-нибудь; вы выглядели бы гораздо опрятнее.
   - Теперь, предполагая, что день жаркий, я иду по улице, и кривошип работает. Приемник заполнен. Мне нужно остыть. Я тяну за шнур, проходящий вдоль моего левого рукава, воздух мгновенно удаляется из приемника и расширяется вокруг моего тела; я чувствую холод и начинаю сожалеть, что не надел пальто.
   - В таком случае, вам лучше вернуться домой и надеть его.
   - Итак, вы видите, что это мое изобретение имеет чрезвычайную важность, а потому пришел дать вам возможность упомянуть о нем в вашей статье, чтобы ознакомить с ним широкую общественность. Вы - единственный редактор, которому я открыл свой секрет. Я решил предоставить вам шанс стать благодетелем всего человечества.
   - Я из тех филантропов, которые взимают доллар за подобную услугу.
   - Чтобы убедиться в том, что изобретение идеально работает, вы должны попробовать его на себе. Просто встаньте и снимите костюм. Я надену шляпу вам на голову, прикреплю насос на спину, а кривошип - к ноге.
   - Сначала я увижу вас повешенным.
   - Хорошо, пойду вам навстречу и продемонстрирую его работу на себе. Видите стержень в моих брюках? Это воздушный насос, он под подтяжками. Давление в шляпе сейчас составляет около шести атмосфер. Теперь я готов двигаться. Видите? Видите, как это работает? Все, что вы слышите, это едва заметные щелчки поршня в насосе. Еще пара шагов, вы кладете руку на воротник... Я получил давление около ста фунтов, прежде чем...
   БА-БАХ!!!
   Как только майор начал понимать ситуацию, он вылез из-под перевернутого стола, вытер с лица и головы содержимое чернильницы незавершенной статьей "Необходимости скорейшего возобновления" и огляделся. Мистер Партридж лежал в углу, с расщепленным креслом поверх ног, с головой в плевательнице, а обломки взорвавшейся машины выглядывали сквозь огромные дыры в костюме и брюках. Чугунная майка торчала зубчатыми конусами из дюжины отверстий в его жилете. Когда майор ухватил его за ногу, чтобы извлечь из-под обломков, Партридж устало открыл глаза и сказал:
   - Какой ужасный взрыв, не так ли? Должно быть, в здание попала молния. Я ведь поражен молнией, правда?
   - Вы - непроходимый идиот! - воскликнул майор, когда вбежавшие репортеры и служащие стали помогать ему поставить Партриджа на ноги. - Это была не молния. Это была адская машина, которую вы предлагали мне надеть на голову. Если бы она вбила вас в землю футов на сорок, я был бы рад, даже если бы при этом разрушилось здание.
   - Вот как! Значит, взорвался приемник? Скверно. Я полагал, он вполне способен выдержать нужное давление, но, должно быть, немного ошибся в своих расчетах, - сказал Партридж, приводя в порядок остатки одежды и прижимая платок к окровавленному носу. - Но я сделаю новый экземпляр, и приду показать его вам, поскольку польза от моего изобретения не вызывает сомнения.
   - Если вы попытаетесь это сделать, я убью вас чернильницей, - пообещал майор.
   Партридж, хромая, ушел, а майор, оставив тему возобновления, начал писать новую статью: "Чрезвычайная распространенность идиотов в наше время".
  
   * * * * *
  
   В последнее время "Патриот" предпринял значительное количество попыток получить интервью, или хотя бы согласие на интервью, у Агасфера. Читатель может сам оценить материал, появившийся по этому поводу в газете.
   Вчера сообщалось, что в Нью-Джерси был замечен Агасфер. Сразу же был отправлен репортер, чтобы отыскать его и, по возможности, взять интервью. После несколько затянувшихся поисков репортер обнаружил подходящего под описание человека, сидевшего на ограде рядом с Камденом, и поедавшего хлеб с сыром. Репортер направился к нему и заговорил.
   - Добрый день, Картафилус!
   Такая фамильярность была вызвана необходимостью; поскольку, если у Агасфера имеется фамилия, этот факт до сих пор был скрыт от общественности.
   - Будь я проклят, молодой человек, как вы узнали меня? - воскликнул тот.
   - По вашей внешности. Я очень рад вас видеть. Как давно вы здесь?
   - Я пришел сюда только вчера. А до этого был в Терра-дель-Фуэго, где услышал о Вековой выставке, и подумал, что стоит пойти взглянуть на нее. Это должно быть очень интересно. Время летит, не так ли? Кажется, только вчера какой-то человек в Сибири сказал мне, что у вас тут Революция?
   Он сидел на заборе, когда говорил; его ноги, обутые в галоши, опирались о третью жердь снизу; под мышкой он держал зонтик; его лицо покрывали глубокие морщины, длинная седая борода взмывала вверх-вниз, когда он жадно ел, изредка запуская руку в сумку, чтобы достать новый бутерброд. Репортер заметил, что подобную еду нельзя назвать очень питательной, на что Агасфер ответил:
   - Я привык к этому, сынок, блуждая по земле семнадцать веков, и все на ней находится со мной в гармонии. Я ем то, что хочу есть. Если бы у меня случилось несварение желудка, я был бы очень удивлен. Но этого случиться попросту не может. Я мог бы пообедать фунтом гвоздей и чувствовать себя так, как чувствует ребенок после бутылочки молока. Это одна из моих особенностей. Вы знаете, что ничто не способно причинить мне вред. Меня выбрасывало из жерла вулкана, - позвольте посчитать: десятки раз, - и я нисколько не пострадал. Когда наступают холода, я отправляюсь в Италию и устремляюсь внутрь Везувия; если он извергается, я взлетаю в воздух на пару сотен миль или около того, но всегда остаюсь в целости и сохранности. То, что об извержениях знаю я, не знает никто. Я летел по воздуху, когда были разрушены Помпеи. Да, сэр, тогда я был там и видел все собственными глазами. Я мог бы рассказать вам много интересных историй, но вы вряд ли поверите.
   - Каким образом вы путешествуете?
   - По-разному. Иногда в спальных или товарных вагонах, но предпочитаю ходить пешком. Я никуда не тороплюсь, мне нравится ходить. Я прекрасный ходок. Иногда я подумывал о том, чтобы поучаствовать в соревнованиях с вашими ходоками, но это бесполезно; это только создаст ненужный ажиотаж.
   - Как к вам обычно относятся люди?
   - Мне не на что пожаловаться. Иногда меня принимают за бродягу и высказываются обо мне крайне грубо. Но в целом, достаточно дружелюбно. Больше других на меня злятся гробовщики. Они говорят, что я подрываю их бизнес, подавая плохой пример для других людей; один из них, в Константинополе, сказал, что человеку, обманувшему около пятидесяти четырех поколений гробовщиков, должно быть стыдно показываться в цивилизованном обществе. Но, сэр, я нисколько на них не сержусь. Бизнес, как вы понимаете, есть бизнес. Для них подобные чувства совершенно естественны, не так ли?
   - Любите ли вы выкурить сигару после еды?
   - Нет. Рэли хотел научить меня курить, когда он был в Вирджинии, но мне это не понравилось. Вы его, конечно, помните? О, нет; я забыл, как вы молоды. Милый человек, но немного фантазер. Мне больше нравился Колумб. Нерон был человеком, о котором мечтал бы каждый газетчик. Каждый день убийства. Устроил пожар в Риме; сколько материала, правда? Бедняга. В тот единственный раз, когда я видел его, он был занят тем, что топил свою мать. Бросил старушку в воду и предоставил ей выплывать самой, словно ему было абсолютно все равно.
   - Кстати о газетах; не хотели бы вы получить должность внештатного репортера "Патриота"?
   - Ну, я не знаю... Я был бы не против время от времени писать вам, но не хотел бы заниматься этим регулярно. Понимаете, я не писал лет эдак восемнадцать, и почти разучился. У меня также ужасный почерк. Нет, на регулярной основе, думаю, нет. Хотя иногда мне приходила в голову мысль стать книжным агентом и зарабатывать таким образом пару-другую долларов. Но мне никто этого не предлагал, да и, честно сказать, из этого вряд ли бы что-нибудь вышло. Я и сам мог бы написать хорошую книгу, которая пользовалась бы спросом по всему земному шару, не так ли?
   - Вы женаты? Была ли у вас когда-нибудь жена?
   - Послушайте, сэр, я ведь не причинил вам никакого вреда, зачем же вы задаете вопрос о таких неприятных для меня воспоминаниях? Старушка умерла в Египте в семьдесят третьем году. Они сделали из нее мумию, и, я полагаю, выстроили в честь нее пирамиду. Этого достаточно.
   - У вас хорошая память?
   - Превосходная. Но несколько раз я путал Петрарку со Святым Петром, и ссылался на Плутарха как на бога подземного царства. Такое иногда случается. Знаете, однажды, беседуя с Бенджаменом Франклином, я спутал Марка Антония со святым Антонием и заставил его произнести речь над мертвым телом Цезаря. Увы, это так. Знаете, я запоминаю события и говорию о них, например, так: "Это случилось в тот век, когда я был желчным", или: "Это случилось в тот век, когда я страдал ревматизмом". Так лучше запоминается. Я начал вести дневник еще в 134 году, но когда он стал занимать в высоту три или четыре тысячи футов, я бросил это дело. Как вы понимаете, его было трудно носить с собой.
   - Полагаю, вы знали многих великих людей?
   - Многих, сэр, очень многих. Кстати, кто-нибудь говорил вам, что вы очень похожи на Мохаммеда? Это так, сэр. Удивительное сходство! Я одолжил ему пару сандалий в 598 году, но он так и не возвратил их, сказав, что я получу свою награду в будущем. Я сожалел об этих сандалиях почти тринадцать сотен лет.
   - Вам когда-нибудь приходилось читать лекции?
   - Я делал это в своем уме. Но не думаю, что буду выступать публично. Понимаете, сэр, я настолько переполнен информацией, что если бы начал говорить, то едва уложился бы в пару лет, а это, как вы понимаете, слишком много для лекции. А когда я представляю себе, что меня могли бы попросить выступить на бис, то понимаю, что мне лучше лекций не читать. Нет, я предпочитаю, чтобы все оставалось по-старому.
   - Как вы смотрите на проблемы сегодняшнего дня? На проблему легких и тяжелых денег?
   - Молодой человек, вот вам совет человека, наблюдавшего мир почти две тысячи лет: зарабатывайте тем способом, каким можете. В этом заключена великая мудрость.
   Сказав так, старик слез с ограды, взмахнул зонтиком, и они вместе отправились на паром. Он заявил, что собирается приобрести новый костюм. Тот, что он купил в Германии в 1807 году, несколько поизносился. Репортер переплыл с ним через реку, посадил в дилижанс, просил писать в офис, и тот устроился на угловом сиденье, положив на пол саквояж, и безмятежно задремал. Его не смогли разбудить даже громкие проклятия, которыми ирландский возница, сидевший впереди, сыпал направо и налево.
  

ГЛАВА XXVI. ИЗОБРЕТЕНИЯ ДОКТОРА ПЕРКИНСА

  
   Было бы несправедливо назвать доктора Перкинса, прежде жившего в деревне, шарлатаном; к нему следует применить более мягкое - нерегулярно практикующий. Он не является сторонником ни одной из существующих школ, но относится к пациентам в соответствии со своими собственными теориями и взглядами. У доктора есть привычка рассказывать замечательные истории о своих достижениях, и самой примечательной из них является история о его лечении, какое-то время назад, человека, по имени Симпсон, путем переливания крови. Врач, по его собственным словам, решил влить здоровую кровь в вены Симпсона.
   Поскольку ни один человек не захотел дать свою кровь Симпсону, доктор решил использовать козла Симпсона; и, вскрыв вену на руке пациента, впрыснул туда около двух кварт крови животного. Симпсон сразу же ожил, но единственной неприятностью было то, что, еще не успев прийти в себя окончательно, он, после того, как ему не удалось соскочить с кровати, дергая головой, точно козел, предпринял попытку забодать доктора. Достойный эскулап, после того как голова Симпсона три или четыре раза угодила ему в живот, нашел убежище в шкафу; после чего пациент принялся биться головой в дверную панель и наверняка сломал бы ее, если бы его внимание не отвлекла появившаяся теща. Удачный удар Симпсона поверг ее на пол, а затем, когда та завопила, призывая на помощь, пациент заскакал по ковру, прилагая усилия, чтобы съесть вытканные на нем цветы. Когда вызванный пожарный связал его и уложил на кровать, его стали спрашивать, но единственный ответ, который от него слышали на все вопросы о его самочувствии и не нужно ли ему успокоительное, было козлиное "бе-е-е", и он все время напрягался, стараясь пробить отверстие в изголовье кровати. Состояние пациента вызывало серьезные опасения, а миссис Симпсон была так возмущена, что доктор Перкинс решил исправить ошибку любым способом. Поэтому он сначала пустил Симпсону кровь, а затем, заплатив слуге-ирландцу, влил его кровь в вены хозяина. Симпсон пришел в себя, но тут же привел в изумление своих старых друзей-республиканцев, выказав непреодолимое желание голосовать за демократов, а его свекровь едва не сошла с ума, услышав, как он говорит с сильным акцентом. Он отказался носить обувь, его характер изменился, а однажды, в одно из воскресений, когда оставшаяся толика козлиной крови проникла в его мозг, войдя в церковь и идя по проходу к алтарю, налетев на пономаря, вместо того, чтобы извиниться, поверг того ударом головы на пол вместе с молитвенниками.
   С частной практикой дела у доктора в Милбурге не складывались, поэтому он решил избавиться от бедности, занявшись патентной медициной. После некоторых размышлений, он пришел к выводу, что две самые распространенные и вызывающие неприятные ощущения формы недугов - это облысение головы и вялость печени, и он изобрел, - смешав рекомендованные аптекарем лекарства, - средства, которые собрался продавать населению. Одно из них он назвал "Средство для ращения волос Перкинса", а другое - "Регулятор работы печени Перкинса". Закупив огромное количество причудливых бутылочек и ярких ярлыков, он разлил по ним свои средства, снабдив их рекламными сертификатами потрясающего действия, написанными другом, чья печень была активной, а волосы - густыми.
   Вполне вероятно, что предприятие Перкинса имело бы успех, если бы не одно досадное обстоятельство: он был совершенно не знаком с препаратами, которые прислал ему вместе с инструкциями аптекарь; а тот, как назло, ошибся, обозначив средство для ращения волос как средство для активации работы печени, и наоборот. Результат, конечно, получился устрашающим; а поскольку доктор Перкинс просил больного сообщать ему о том, как изменилось его самочувствие после приема патентованных средств, он успел продать не более нескольких сотен бутылок, когда к нему начали поступать отзывы от покупателей.
   Однажды, выходя из своего кабинета, он обнаружил человека, сидящего на кушетке с дробовиком в руке. Его глаза метали молнии. Человек был без головного убора, а кожа его головы была покрыта каким-то блестящим веществом. Увидев Перкинса, он разрядил один ствол в ноги изобретателя, но пока собирался разрядить второй, Перкинс метнулся обратно в кабинет и запер дверь. Мужчина метнулся к двери и попытался высадить ее прикладом дробовика. Ему это не удалось, а Перкинс спросил, что стало причиной такого его недружелюбного поведения.
   - Иди сюда, и я покажу тебе причину, негодяй! - ответил мужчина. - Как только ты выйдешь, я оторву тебе голову за то, что ты продал мне средство для волос, отчего они разрослись так, что я не мог надеть шляпу и спать, не прилипая к наволочке. Кожа на голове стала зелено-розовой. Только высунься, и я покажу тебе, что такое настоящая энергия! Прежде чем эта штука впитается и убьет меня!
   Мужчина перезарядил свой дробовик и снова занял выжидательную позицию. Перкинс, оставаясь внутри кабинета, отправил посыльного за почтой. Первое письмо было от женщины, которая сообщала:
   "Мой муж принял дозу регулятора работы печени, и у него начались спазмы. Они случаются каждый час в течение вот уже четырех дней. Как только он умрет, я убью дьявола, отравившего его".
   Священнослужитель из Дэлавера спрашивал, какие ингредиенты содержит регулятор работы печени. Он опасался, что с ним что-то не так, поскольку его тетя, дважды приняв лекарство, начала биться и кататься по полу и выть самым ужасным образом, а сейчас находится в коматозном состоянии в течение вот уже пятнадцати часов.
   Человек по имени Джонсон сообщал в письме, что после нанесения средства для ращения волос на голову, он прислонился ею к спинке стула, прилип, и находится в таком положении два дня. Он боится, что не отлипнет никогда, и ему придется отрезать спинку и носить ее на голове. В связи с возникшей проблемой, он намерен повидаться с Перкинсом, как только освободиться, и заодно познакомить того со своей собакой.
   Мистер Уилсон писал, что его сын наложил некоторое количество средства на свое лицо, чтобы активизировать рост усов, и в настоящий момент его верхняя губа прилипла к кончику носа, а лицо выглядит так, будто его покрыли зеленым лаком.
   Пришло еще около сорока писем, в которых подробно излагались другие случаи ужасных страданий, заканчивавшиеся неприкрытыми угрозами и описаниями способов убийства мистера Перкинса. Когда он заканчивал чтение последнего, через заднюю дверь ворвался его друг, и, задыхаясь от бега, воскликнул:
   - О Господи, Алек, тебе лучше перелезть через забор и покинуть город как можно быстрее. Иначе ты серьезно пострадаешь из-за этих патентованных средств. Старая миссис Гридли приняла регулятор работы печени и неделю лежит в конвульсиях. Служанка Томпсонов при последнем издыхании, головы четверых Браунов выглядят самым причудливым образом, - ты таких не видел никогда в жизни, - около дюжины других людей в офисе шерифа требуют ордер на твой арест. Люди собираются тебя линчевать, а толпа здесь, возле дома, подбадривает зеленоголового человека с дробовиком, намеревающегося тебя пристрелить. Прими мой совет, и исчезни. Остаться здесь - верная смерть. Беги! Это твой единственный шанс.
   Доктор Перкинс перелез через забор и помчался на поезд, а через час толпа разгромила его офис и разбила все бутылочки со средствами. Сейчас Перкинс работает в Канаде на лесопилке. И очень сожалеет о том, что не смог заработать на облегчении страданий человечества.
  

ГЛАВА XXVII. ГЕНЕРАЛ ТРАМПС, КОМАНДУЮЩИЙ МИЛИЦИЕЙ ОКРУГА

  
   Главным военным в нашей общине является генерал Трампс, командующий милицией округа. Генерал служил на Юге и Западе и довольно хороший солдат. Однако, в эти счастливые мирные дни, у него нет возможности часто демонстрировать свои боевые качества; впрочем, даже сейчас, когда провоцируют его гнев, он становится свирепым и кровожадным. Прошлым летом генерал отправился в Кейп Мэй. До его приезда двое молодых людей, которых я назову Браун и Джонс, занимали соседние номера в некоем отеле. Однажды Браун прикрепил бечевку к одеялу на кровати Джонса и пропустил ее через соседний номер в свой. Он хотел, как только Джонс уснет, стянуть с него одеяло. Но в тот же день прибыл генерал Трампс; а поскольку отель был переполнен, хозяин переселил Джонса в номер к Брауну, а его номер отдал генералу. Браун забыл о бечевке, они с Джонсом легли спать. Около полуночи собака Джонса, рыская по номеру, запуталась лапой в бечевке и, изо всех сил пытаясь добраться до окна, медленно стащила одеяло с солдата, спавшего по соседству. Достойный джентльмен проснулся и, отругав жену за одеяло, снова уснул. Вскоре собака Джонса увидела крысу и бросилась ее ловить. Одеяло снова оказалось на полу. Бравый военный рассердился. Он растолкал жену и энергично отругал ее. Она протестовала и заявляла о своей невиновности, и, пока они переругивались, собака Джонса услышала лай другой собаки, снаружи, и метнулась к окну, чтобы ей ответить. Одеяло снова было снято. Тогда генерал принялся шарить, и обнаружил бечевку. Зарядив револьвер и вытащив саблю, он стал требовать, чтобы Джонс и Браун открыли дверь и вышли в коридор. Те, выглянув в замочную скважину, нашли его настроенным весьма решительно, поняли причину происшедшего, найдя запутавшуюся в бечевке собаку, быстро собрали свои вещи, соскользнули вниз по водосточной трубе и уехали из города на пятичасовом поезде. Мало того, что шум, устроенный генералом в отеле, был ужасен; когда до него дошли слухи, будто Браун и Джонс остановились где-то по соседству, он провел целый день, охотясь за ними, с целью пристрелить собственноручно. Но постепенно успокоился, а когда его гнев совершенно утих, он оценил юмористический аспект случившегося, и был очень рад, что молодые люди отделались легким испугом.
   Несколько лет назад генерал отправился в прерии, сражаться с индейцами. Одним из тех, кто сопровождал его, был майор Бинг. Случилось так, что майор попал в плен, и генерал был вынужден передать печальную весть миссис Бинг. К тому времени, когда генерал вернулся домой, миссис Бинг переехала в другой дом; он не знал об этом, и пошел в старый дом, который теперь занимала миссис Вуд. Он сказал девушке-служанке, чтобы ее хозяйка пришла в гостиную, после чего сел на диван и задумался о том, как сообщить о смерти майора, чтобы не повергнуть вдову в шок. Когда миссис Вуд вошла, генерал печально приветствовал ее; она присела, между ними состоялся следующий разговор.
   - Мадам, я с самого раннего детства дружил с майором, мы вместе играли, когда были еще мальчиками. Я рос вместе с вашим мужем, я с гордостью наблюдал за его успешной карьерой, радовался, когда он женился на прекрасной женщине, сидящей сейчас передо мной, и мы вместе отправились на Запад. Нужно ли говорить, что я любил его? Я любил его, может быть, только чуть-чуть меньше, чем любили его вы.
   - Я вас не понимаю, сэр, - ответила миссис Вуд. - Кого вы имеете в виду?
   - Майора. Я говорю, что ваша любовь к нему была больше моей, и я...
   - Ваши слова мне непонятны. Я не испытывала ничего подобного.
   - Говорите, что хотите, мадам. Но я знаю, насколько сильна была связь между вами - насколько глубока преданность, заставлявшая две любящие души слиться воедино. И, зная это, я, конечно, понимаю, насколько любящее сердце может быть ранено, услышав о несчастье, случившемся с другой половиной; но эта задача, которая возложена на такого человека, как я, хоть и наполняет меня бесконечной печалью, тем не менее, исполнить ее - мой священный долг. Что бы вы сказали, дорогая мадам, если бы я сказал вам, что майор потерял ногу? Что бы вы сказали?
   - Ну... не знаю. Если бы я знала майора, который потерял ногу, я посоветовала бы ему приобрести деревянную.
   - Беззаботная, как всегда, - сказал генерал. - Он сказал мне также, что вы... Бедная женщина, вам понадобится вся ваша беззаботность. Но, дорогая мадам, предположим, что майор потерял не только одну ногу, но обе; их нет; ни коленей, ни ступней; что бы вы сказали в этом случае?
   - На самом деле, сэр, ситуация становится абсурдной. Меня нисколько не волнует, имеет ли ваш майор столько же ног, сколько сороконожка, или обходится без них. Если у вас есть ко мне дело, прошу изложить его как можно быстрее.
   - Мадам, это слишком серьезное дело, чтобы шутить по его поводу. Майор потерял не только ноги, но и руки. В настоящий момент у него полностью отсутствуют конечности. Это так же верно, как то, что я присутствую перед вами. Прошу вас, не кричите.
   - Я и не собиралась кричать.
   - Должен сказать, вам удается сохранять самообладание. Но это не самое худшее. У него также недостает ребер и носа, остался только один глаз и часть одного плеча. Можете мне поверить - я ничего от вас не скрываю. Я не надеюсь, что он поправится.
   - Мне сложно себе представить, в каком состоянии он находится; но я не понимаю, какое это имеет отношение ко мне. Мне это совершенно не интересно.
   - Совершенно не интересует! Потрясающе! Не инте... Но, добрая женщина, это еще не все. У майора отсутствует скальп, а оставшихся на голове волос не хватило бы, чтобы сделать кисточку; сквозь все его тело проходит дырка от вертела, его жарили до тех пор, пока тело не сжалось, и, по моему мнению, ничто не способно заставить его распрямиться. Если вас не тронет и это, значит, у вас каменное сердце.
   - Мне все равно, сэр. Повторяю, это не имеет ко мне никакого отношения.
   - В таком случае, если вы проявляете такое безразличие, позвольте мне сказать вам, прямо и откровенно, что майор мертв, как Юлий Цезарь! Индейцы взяли его в плен, убили и сожгли! Теперь я сказал вам всю правду; его последними словами были: "Расскажите об этом Марии, но так, чтобы она не волновалась". Вы видите, этот человек любил вас. Он больше заботился о вас, чем, как мне кажется, вы заботились о нем. Он был бы рад умереть, если бы знал, что вы его разлюбили.
   - Какими были его последние слова?
   - Незадолго до того, как душа его отлетела в вечность, он прошептал мне их на ухо. Я совершил побег, и пришел, чтобы передать их вам. Он сказал, слово в слово: "Расскажите об этом Марии, но так, чтобы она не волновалась". Вот что прошептали мне губы умирающего майора.
   - В таком случае, почему бы вам не передать их Марии?
   - Мадам, ваше легкомыслие несвоевременно. Вы не можете упрекнуть меня в том, что я поступил не в сответствии с его последней просьбой.
   - Вы считаете меня женой майора Бинга?
   - Конечно.
   - В декабре прошлого года она переехала на Маркет-стрит. Может быть, вам лучше отправиться туда.
   Генерал с минуту смотрел на миссис Вуд, после чего сказал, что так и сделает. Затем пожелал миссис Вуд доброго утра, раскланялся и отправился разыскивать вдову. Когда настоящая вдова услышала новость, она была ужасно расстроена, разрыдалась и длительное время носила траур. Страховая компания выплатила ей деньги за смерть мужа. Общество выразило соболезнования, семья поделила его имущество, после чего все успокоились, полагая, что майор умер.
   Примерно через год, майор Бинг внезапно вернулся в город, не оповестив о своем возвращении. Индейцы держали его в плену, и ему удалось бежать. Когда он вышел из вагона, полицейский внимательно посмотрел на него, после чего ухватил за воротник и поспешил доставить коронеру. Прежде, чем майор успел оправиться от изумления, коронер собрал присяжных, предъявил в качестве доказательства оплаченный страховой полис и незамедлительно получил от присяжных вердикт о том, что "упомянутый Бинг принял смерть от рук индейцев".
   Затем майор отправился домой и обнаружил, что его вдова сидит на крыльце и разговаривает с Мейерсом, мужчиной, за которого вышла замуж. Когда майор появился в воротах, вдова сильно удивилась, после чего, успокоившись, сказала Мейерсу:
   - Разве это порядок - когда мертвые разгуливают, в то время как общественность требует от них упокоения?
   - Это совершенный беспорядок, - ответил Мейерс. - Если бы я умер, я бы лежал спокойно, а не бродил, где попало.
   - Мария, ты меня не узнаешь? - возмутился майор.
   - Я знала тебя, пока ты был жив, но теперь, когда ты умер, не думаю, что узнаю тебя, пока мы не встретимся в лучшем мире.
   - Но, Мария, я не умер. Ты же сама видишь, что я жив.
   - Не умер! Но разве не ты просил передать мне, что как раз наоборот? Ты предлагаешь мне не верить своему мужу? Страховая компания утверждает, что ты умер; коронер подтверждает этот факт. Что я должна делать? Все доказывает, что ты - умер.
   - Но ты же видишь, что я - живой! - яростно крикнул майор.
   - Мистер Мейерс, - спокойно сказала вдова, - разве нам не следует позвать гробовщика и предать земле эти останки?
   - Послушайте! - сказал Мейерс. - Я последний человек, способный нанести душевную травму умершему другу, но у меня не будет иного выхода по отношению к тому, кто приходит сюда и расстраивает даму. Возвращайтесь обратно в могилу и оставайтесь там, или я сильно рассержусь. Поторопитесь; и больше сюда не приходите!
   - Что за дьвольщина тут происходит! - удивился майор.
   - Не желаю больше с вами разговаривать, - сказал Мейерс. - Если у меня возникнет желание пообщаться с потусторонним миром, я обращусь к спиритуалисту и получу нужную мне информацию стуком по столу. Все, что вам нужно сделать, это вернуться в свою могилу и лежать в ней спокойно.
   - Вы совершенно уверены, что я мертв, не так ли? - успокаиваясь, произнес майор.
   - Разумеется.
   - Может ли мертвец нарушать закон?
   - Конечно, нет.
   - В таком случае, я сейчас возьму дубину побольше, и вам представится случай познакомиться с самым энергичным покойником в графстве.
   Говорят, схватка была потрясающей. Сначала верх взял майор, затем Мейерс; они снова и снова катались по крыльцу, а вдова сидела и наблюдала. Наконец, Мейерс заявил, что с него достаточно; после чего майор поднялся, отвесил ему еще пару полновесных тумаков, после чего, глядя на вдову и распростертого Мейерса, сказал:
   - Забирайте ее, юноша, она ваша. Добро пожаловать. Она мне не нужна, даже если бы оказалась единственной женщиной в тропиках. Но позвольте сказать вам, прежде чем вы получите ее, что, когда вы женитесь на ней, и с вами что-нибудь случится, лучше сразу попросите кого-нибудь привязать к вам якорь побольше и бросить на дно самого глубокого океана.
   После чего майор хлопнул калиткой и ушел; он начал новую жизнь в Нью-Йорке. Через некоторое время Мейерс написал ему, высказав претензию, почему он не убил его в схватке на крыльце, поскольку смерть для него была бы блаженством по сравнению с жизнью с вдовой; майор ответил, что причиной, по которой он сохранил ему жизнь, была жажда дьявольской мести.
   Разумеется, за ту часть истории, которая относится к возвращению майора, я не ручаюсь. За нее отвечает генерал Трампс; а я знаю, что иногда его воображение неоправданно разыгрывается, и он проявляет склонность к сильным преувеличениям. У самого генерала дома все в порядке. Согласно его собственным словам, у него в семье никогда не случались неприятности, за исключением одного-единственного раза. Несколько лет назад он, по делам, отправился в Уильямспорт. Когда он находился там, у него возникло ощущение, что дома что-то случилось; он бросил все, и решил вернуться в Филадельфию ближайшим поездом. Тем временем, свекровь отправила ему телеграмму: "Только что родилась дочь. Ханне плохо; возвращайся немедленно". Однако случилась задержка, и телеграмма опоздала; тем временем, генерал добрался до дома и обнаружил, что его жена в добром здравии, а медсестра ухаживает за младенцем. Пробыв дома двадцать четыре часа и обнаружив, что все в порядке, он вернулся в Уильямспорт, ничего не сказав о телеграмме; свекровь же предположила, что он, конечно же, ее получил. На следующий день после его прибытия, линия была восстановлена, и в ту же ночь он получил телеграмму, гласившую:
   "Только что родилась дочь. Ханне плохо; возвращайся немедленно".
   Телеграфист при этом изменил дату на текущую.
   Генерал был поражен и озадачен. Он ничего не мог понять. Всю ночь он ходил по комнате, пытаясь разобраться; и чем больше думал, тем больше тревожился. Он сел на первый поезд и всю дорогу страшно волновался. Приехав на вокзал, он прыгнул в коляску и отправился домой, напугав свекровь до колик, в исступлении требуя объяснить, что произошло. С большим облегчением он обнаружил в детской комнате только одного младенца, и узнал, что прозошла ошибка. Ему очень хотелось повидаться с телеграфистом, изменившим дату, и отомстить ему.
  

ГЛАВА XXVIII. НЕУТОМИМЫЙ ИЗОБРЕТАТЕЛЬ МИСТЕР БРЭДЛИ

  
   У мистера Брэдли, нашего изобретателя, случались приключения, помимо тех, которые уже были описаны, и это может оказаться интересным для читателя. Одной из особенностей его изобретений является то, что они могут выполнить любую работу кроме той, для которой предназначались. Таков, например, знаменитый паровой насос Брэдли.
   Некоторое время назад Брэдли изобрел паровой насос для использования на судах. Он утверждал, что его насос накачивает в три раза больше галлонов в минуту, чем любой другой, и призвал некоторых своих друзей-политиков в Конгрессе использовать свое влияние в Департаменте военно-морского флота, чтобы установить его на одном из военных судов. Наконец, ему удалось раздобыть для этой цели небольшой пароход, который мы назовем "Морская ведьма"; когда все было готово, судно отправилось в пробный рейс. Вскоре после того, как оно вышло в море, Брэдли, бывший на борту, сказал, что хотел бы попробовать насос на откачке воды из трюма, чтобы убедиться в его работоспособности.
   Капитан приказал инженеру включить его, и машина зарабтала, по-видимому, самым прекрасным образом. Примерно через час один из офицеров сообщил, что вода быстро прибывает, и капитан послал нескольких матросов узнать, откуда поступает вода. Матросы вернулись и сообщили, что пробоину найти не смогли, но вода льется в ужасном объеме.
   После этого в трюм спустились офицеры и потратили полчаса на осмотр, пока не оказались по пояс в воде, но тоже не смогли понять, где именно находится отверстие, через которое она поступает. Единственное, в чем они были уверены, - что вода неуклонно прибывает, и корабль наверняка пойдет ко дну, если ничего не предпринять. Все это время насос Брэдли работал, и капитан постоянно просил инженера прибавить обороты.
   Наконец, на поиски отверстия отправился сам капитан; и хотя также ничего не смог найти, он был встревожен, обнаружив, что в трюме плавает треска и дельфины, а следовательно, дыра в корпусе должна быть очень большой. Уровень воды все время поднимался, несмотря на то, что насос продолжал работать, и все остальные насосы также работали на полной мощности.
   Наконец, капитан принял решение покинуть судно, поскольку оно наверняка утонет; были приготовлены шлюпки, уложена провизия, вода и кое-что из вещей, а к этому времени вода в трюме поднялась почти до котлов.
   В это время насос Брэдли внезапно остановился; капитан побледнел, как смерть, и потребовал узнать, кто его остановил; тем временем сам изобретатель надел спасательный жилет и запечатал в бутылку записку для жены, сказав, что теперь, после остановки насоса, пароходу понадобится четыре минуты, чтобы оказаться на дне.
   Пока он говорил, подошел инженер.
   - Мистер Брэдли, какова, по вашим словам, мощность вашего насоса?
   - Шесть сотен галлонов в минуту.
   - Шесть сотен. Теперь, мистер Брэдли, во сколько галлонов вы оцениваете объем Атлантического океана?
   - Пусть меня повесят, если я знаю. Но к чему эти вопросы?
   - Это не очень важно, но я подумал, что у вас есть какие-нибудь предположения относительно того, за сколько времени ваш насос способен перекачать океан.
   - Ни малейших, - ответил Брэдли.
   - Я просто хотел сказать, что, независимо от ваших расчетов количества галлонов в Атлантическом океане, вам совершенно бесполезно пытаться закачать его в трюм. Там не поместится и половины.
   - Что вы хотите сказать, сэр?
   - Я имею в виду, что ваш чертов насос, вместо того, чтобы выкачивать воду из трюма, в течение последних четырех часов закачивает ее туда, и если ваше изобретение гениально для орошения пустыни, здесь оно не сработает, поскольку судно быстро пойдет ко дну.
   Капитан выразился так, что воздух потемнел. После чего велел запереть Брэдли в каюте, выкинуть за борт его насос, удалить все из шлюпок, выкинуть треску и дельфинов, после чего взял обратый курс, чтобы сделать доклад об изобретении. Паровой насос Брэдли так и не был внедрен на судах военно-морского флота.
   Другим изобретением Брэдли была научная система предсказания погоды. Дома у него имелось множество барометров, гигрометров и тому подобных приборов, и он утверждал, что умея правильно интерпретировать их показания и наблюдая за облаками, любой человек, вооруженный его теорией, сможет предсказать погоду на три дня вперед. В мае воскресная школа собиралась на пикник; поскольку Брэдли предсказал, что в ближайший четверг дождя не будет, этот день и был выбран для этой цели. Небо выглядело мрачно, когда они отправились; но поскольку Брэдли исключил малейшую возможность попасть под дождь в четверг, все пребывали в полной уверенности, что этого не случится. Примерно через два часа после начала пикника, разразился ливень, настолько сильный, что промочил всех до нитки и начисто смысл праздничные торты. В следующий понедельник должна была состояться сельскохозяйственная выставка; но поскольку мистер Брэдли предсказал, что в этот день налетит ужасный северо-восточный ветер, он предложил президенту общества отложить выставку. Так и сделали; но это был единственный понедельник в мае, когда царил полный штиль. Приблизительно первого июня мистер Брэдли объявил, что дождя не будет до пятнадцатого; до пятнадцатого ливни шли ежедневно, за исключением десятого, когда шел снег. Начиная с пятнадцатого, согласно предсказанию Брэдли, оставшаяся половина месяца будет дождливой; по несчастному стечению обстоятельств, в течение двух недель дождь шел только один раз, в тот день, который Брэдли объявил солнечным и сообщил бейсбольной команде, что она может в этот день устроить матч.
   К первому июля у него возникли некоторые сомнения, является ли его улучшенная система предсказания погоды правильной; и он решил, что она предсказывает погоду с точностью до наоборот. Поэтому, когда профессор Джонс спросил его, будет ли возможным устроить фейерверк в ночь на пятое, Брэдли, использовав усовершенствованную систему предсказаний, обнаружил, что она обещает дождь. Уверенный, что будет ясно, он обнадежил в этом профессора Джонса.
   В ночь на пятое, когда профессор установил огненное колесо и ракеты, начался дождь; это был самый ужасный ливень в текущем году, река поднялась почти на три фута. Как только он начался, Брэдли взял топор, поднялся по лестнице и разбил свои ареометры, гигрометры, барометры и термометры. После чего срезал шпиль, поддерживавший флюгер, и сжег рукопись, в которой объяснял свою усовершенствованную систему. Теперь, когда он хочет узнать погоду, то обращается к прогнозам в газете.
  

* * * * *

  
   Когда у него родился первый ребенок, Брэдли изобрел самораскачивающуюся колыбель. Движение передавалось от какого-то старого часового механизма, который управлялся стальной ленточной пружиной, достаточно упругой, чтобы сдвинуть с места лошадь, и достаточно свитой, чтобы работать неделю без подзаводки. Когда колыбель была завершена, он положил ребенка на подушку и запустил машину. Та работала "как часы", и, какое-то время понаблюдав, счастливый Брэдли спокойно лег спать. Около полуночи он услышал, как что-то захрипело. Затем взвизгнуло. Трах! Бах! Штырь, или что-то там еще, в часовом механизме сломалось, и, прежде чем Брэдли успел встать с кровати, колыбель, вместе с ребенком, со скоростью девяносто оборотов в минуту, закружилась по комнате и принялась биться о мебель таким образом, что невозможно было на это смотреть.
   Единственной мыслью изобретателя было - как забрать ребенка из колыбели. Наконец, его осенило. Он вытащил из кровати решетку и поместил ее перед колыбелью. Наткнувшись на нее, та резко остановилась, и ребенка выбросило, точно камень из катапульты, в умывальник, к счастью, вместе с подушкой, смягчившей его падение. Но машина продолжила свое путешествие по комнате, как только преграда была удалена, и Брэдли, вне себя от ярости, ухватив ее, выкинул через окно на задний двор. Она продолжала грохотать там, и он был вынужден спуститься и завалить ее бочками, ведерками, кирпичами, одеждой, инструментами, всем, что попало под руку, - но она продолжала жужжать там всю ночь каким-то приглушенным жужжанием, отчего соседи проснулись и, полагая, что это кошки, бросили в нее обувным рожком.
   Миссис Брэдли выразила решительный протест против колыбелей подобной модели, и мистер Брэдли переключил свое внимание на другие вещи. Он решил совершить революцию в навигации. Ему пришло в голову, что возможно изобрести какой-нибудь аппарат, позволивший бы человеку ходить по поверхности воды, и он принялся за работу. Результатом стало то, что спустя несколько недель он придумал и запатентовал Аппарат Брэдли для Хождения по Воде. Он состоял из нескольких полозьев, длиной около четырех футов. Эти полозья крепились к ногам; Брэдли сообщил своим друзьям, что, немного попрактиковавшись, человек может скользить по поверхности реки легко и быстро, подобно конькобежцу по поверхности льда.
   Все выглядело великолепно. Брэдли заявил, что он, несомненно, устроит революцию в навигации и сделает людей полностью независимыми от пароходов и других судов, когда им нужно будет совершить путешествие по воде. Брэдли также заявил, что настанет день, когда человек сядет в водную коляску и отправится в Индию, скользя по высоким волнам иссиня-черного океана так же спокойно, как если бы ехал по твердой земле.
   Однажды Брэдли попросил кое-кого из друзей спуститься с ним к реке, чтобы посмотреть, как он совершает пробную пробежку. В назначенное время он явился с чем-то, напоминающим маленькие фрегаты под мышками; он крепко привязал их к ногам и приготовился спуститься с причала. Он попросил зрителей указать точку на противоположном берегу, где, по их желанию, он выйдет на берег. Для него было неважно, сказал он, будет ли она отстоять от него на милю или на десять, вверх или вниз по течению, потому что он будет скользить по поверхности с легкостью и изяществом ласточки. Ему указали точку; он спустился на воду, немного постоял, держась за причал, устремил глаза на указанную ему точку и, наконец, готов был начать.
   Он объявил, что эксперимент начинается и оттолкнулся левой ногой. Когда он сделал это, передняя часть левых полозьев подпрыгнула над водой, а когда он попытался сохранить равновесие, подвинув правую ногу, эта часть Аппарата для Хождения по Воде ушла под воду, и Брэдли упал.
   Через мгновение он погрузился головой вниз, так что встревоженным зрителям ничего не было видно, кроме днищ двух четырехфутовых фрегатов. Аппарат надежно удерживал Брэдли под водой. Затем кто-то из мужчин сел в лодку и вытащил изобретателя багром. Его положили на берегу, сняли полозья и одежду, принялись делать искусственное дыхание. Через полчаса он ожил и, простонав, спросил:
   - Где я?
   Друзья объяснили ему ситуацию, после чего он снова спросил:
   - Что послужило причиной того, что я едва не утонул?
   Друзья с грустью поведали ему, что он чуть не утонул во время попытки произвести революцию в навигации и проторить пеший путь морем в Индию.
   - Как я пытался это сделать? - спросил он.
   Они, утирая слезы, напомнили ему, что он намеревался перемахнуть через реку подобно ласточке, надев на ноги полозья, после чего он слабо сказал:
   - Где эти чертовы полозья?
   Друзья указали ему на его изобретение, с помощью которого Брэдли намеревался обгонять пароходы; некоторое время он глядел на него, после чего отвернулся и прошептал:
   - Бесполезно. Это не работает. Будь проклято это изобретение. Сломайте эти палки. Сожгите их, или я сойду с ума.
   Его отвезли домой, и, после двух недель в постели, он поднялся, очень бледный, с печалью на сердце и идеями шести или семи новых машин.
  

ГЛАВА XXIX. ИСПЫТАНИЯ, ВЫПАВШИЕ НА ДОЛЮ МИСТЕРА БАТТЕРВИКА, ВЛАДЕЛЬЦА ФЕРМЫ

  
   Недавно мистер Кейзер упомянул, что нанял новую прислугу, и вскоре после ее приезда, миссис Кейзер, прежде чем отправиться к подруге, поручила девушке побелить кухню за время ее отсутствия. По возвращении, она обнаружила, что ее поручение выполнено вполне удовлетворительно. В среду миссис Кейзер всегда сбивает масло, и в следующую среду, как обычно, она собиралась этим заняться; видя, что мистер Кейзер уже залил молоко в маслобойку, она принялась вертеть ручку. Она начала делать это в восемь часов утра; в десять часов все еще не было никаких признаков наличия масла. Тогда она позвала работника, который крутил ручку до обеда, после чего крепко выразился по поводу масла, не желающего сбиваться. После обеда, нанятая девушка, взявшись за ручку, энергично крутила ее до двух часов, а затем заявила, что маслобойка, должно быть, заколдована. Эстафету перенял сам мистер Кейзер, сказавший, что сам желает во всем убедиться. Уж он-то, в отличие от остальных, прекрасно знает, как обращаться с маслобойкой. Мистер Кейзер крутил ручку до половины четвертого, после чего, поскольку масла по-прежнему не было, предоставил крутить ее работнику, нанятому в деревне. Работник вертел ручку, сопровождая каждый оборот ужасными проклятиями. Время от времени его сменяли дети Кейзера, затем снова в дело вмешалась миссис Кейзер; когда она была совершенно измотана, она опять позвала нанятую служанку, непрестанно молившуюся во время работы. Но масло не появилось.
   Когда Кейзер вернулся домой и обнаружил, что маслобойка еще работает, он пришел в ярость; схватив ручку, он заявил, что собьет масло, даже если ему для этого придется вызвать землетрясение. Мистер Кейзер вращал ее со скоростью двухсот оборотов в минуту - достаточной, чтобы сбить масло из любого молока на свете; пот лил с него градом, но масло не появлялось, он издал дикий вопль ярости и разочарования, и метнул ее в забор. Когда миссис Кейзер подошла, чтобы поднять ее, то принюхалась к пахте. И тут же поняла, в чем дело. Девушка замешала побелку в маслобойке и оставила ее здесь. Хорошая, честная, умная служанка, нашедшая своеобразное применение маслобойке, была изгнана на следующий день. Теперь Кейзеры ищут новую служанку.
   В течение лета мистер Кейзер страдал меланхолией. Однажды ночью ему приснилось, что он умрет 14 сентября. Он так сильно уверился в этом, что сразу же начал готовиться к смерти. Он приобрел погребальный костюм, составил завещание, купил место на кладбище и поставил ограду, сходил в церковь и отобрал шесть дьяконов, которым надлежало нести гроб; он также попросил хор спеть на своих похоронах, заставил выучить свой любимый гимн и устроил прослушивание, чтобы убедиться в его надлежащем звучании. Затем он попросил Тумбса, гробовщика, изготовить гроб с посеребренными ручками и подушками внутри, поручил ему подобрать самый лучший катафалк и приобрести шестьдесят пар черных перчаток, которые надлежало распределить между провожающими. У него возникли некоторые проблемы с выбором надгробного камня. Рабочий в мастерской по обработке мрамора, наконец, продал ему прекрасную плиту с ангелом, рыдающим над каким-то цветочным горшком, и надписью: "Покинул нас, но не забыт".
   Затем он обратился в городскую газету, чтобы там поместили хороший некролог, и сказал жене, что будет рад, если она весной посадит на его могиле фиалки. Он сказал, что ему будет трудно покинуть ее и детей, но она должна быть к этому готова. Несчастья - для нашего же блага, и когда он станет ангелом, то будет прилетать и любоваться ею. Он сказал, что она может снова выйти замуж, если захочет; потому что, хотя сама мысль об этом ранит ему сердце, он хочет, чтобы она была счастлива, чтобы кто-то любил ее и защищал от невзгод этого безжалостного мира. Затем он, миссис Кейзер и дети расплакались, после чего, в качестве последнего совета, мистер Кейзер посоветовал ей никогда не высаживать кукурузу раньше середины марта.
   В ночь на 13 сентября вода в реке поднялась, и Кейзер встал в четыре часа утра 14-го и работал до ночи, пытаясь спасти дом и поленицу. Он был настолько занят, что совершенно забыл, этот день - день его смерти; а поскольку очень устал, то рано лег спать и крепко спал всю ночь.
   Около шести утра 15-го кто-то позвонил в дверь. Кейзер выскочил из кровати, бросился к переднему окну и крикнул:
   - Кто там?
   - Это я - Тумбс, - ответил гробовщик.
   - Какого черта вам нужно так рано? - осведомился Кейзер.
   - Какого черта? - спросил Тумбс, не узнав Кейзера. - Я привез лед, чтобы обложить тело Кейзера, чтобы оно дотянуло до похорон. Если мы не сделаем этого в такую погоду, тело непременно испортится.
   Кейзер вспомнил, - и это заставило его разозлиться, - как прошел день, в который он собирался умереть, и что он обманул сам себя. Поэтому он сказал:
   - Можете выгрузить его где-нибудь во дворе, поскольку труп на настоящий момент отсутствует. Но ваша заботливость меня поражает. Я пока еще жив, так что похороны придется отложить. Бросьте лед где-нибудь здесь.
   Примерно в половине одиннадцатого пришли дьяконы, с крепом на шляпах и мрачными лицами, чтобы отнести тело к могиле; пока они стояли на ступеньках крыльца, рабочий из мраморной мастерской привез надгробную плиту с цветком, и вошел в дом, с лопатой в руках, спросить у вдовы, насколько глубокой должна быть могила. Затем прибыл хор с регентом, и все собрались в гостиной, когда пришел из конюшни Кейзер, где он пользовал лошадь лекарством от сапа. Он был удивлен, и объяснил, что произошла ошибка. Ему было больно видеть, что прибывшие, вероятно, испытывали огромное разочарование, особенно рабочий с плитой, который чуть не сошел с ума, заявив, что мошенник должен непременно быть похоронен, мертвым или живым, все равно. Дьяконы ушли, с отчаянием на лицах, посыльный от портного, принесший погребальный костюм, не успел вылететь за дверь, выброшенный Кейзером, как почтальон доставил выпуск "Патриота", в котором на видном месте был помещен некролог.
   Любой, кто хочет иметь прекрасную надгробную плиту, с цветочком, ангелом и подобающей надписью, может приобрести ее, за наличные, у Кейзера. Он полагает, что его "вещий" сон, должно быть, был вызван слишком плотным ужином.
   Убедившись, что ему придется задержаться в этом суетном мире, мистер Кейзер решил предпринять некоторые улучшения на своей ферме, о которых давно подумывал. Ему очень нужна была постоянная подача воды, и он решил сделать в сарае артезианский колодец. Скважину бурили с помощью двухдюймового шнека, закрепленного на конце железного стержня, который крутили двое рабочих. Однажды, после того, как они прошли несколько футов, они попытались вытащить шнек, но тот застрял. Они побоялись прилагать слишком большие усилия, чтобы тот не оторвался и не остался в скважине, и поэтому, подумав хорошенько, пришли к выводу, что продолжат бурить, пока не доберутся до воды, которая, своим напором, вместе с грязью выдавит шнек. Когда они углубились примерно на триста пятьдесят футов, то были удивлены отсутствием каких-либо признаков воды, и углубились еще на сотню футов; затем, когда углубились еще на сотню, случилось нечто странное.
   Сын Кейзера пришел домой и сказал, чтобы тот быстро шел в сад, поскольку там появилось какое-то странное животное с необычным носом, роющее землю. Кейзер пришел к выводу, что это либо картофельный жук, либо кузнечик, появляющийся по весне, и прихватил бутылку с ядом, чтобы обрызгать вредителя. Когда Кейзер добрался до места, находившееся в нескольких сотнях ярдов от того, где они рыли колодец, он заметил какое-то существо, медленно продвигавшееся под дерном. Его нос блестел, подобно стали. Кейзер полил его ядом; но, похоже, это на него совершенно не подействовало, и животное продолжало медленно перемещаться. Кайзер присмотрелся повнимательнее и был поражен, обнаружив, что нос напоминает конец вилки. Он послал сына за Перкинсом и соседями. Довольно скоро собралась большая толпа, к тому времени животное переместилось на несколько дюймов.
   Все были поражены, увидев, что нос похож на конец большого шнека; два или три самых робких были напуганы мыслью, что такое может водиться под землей, перелезли через забор и скрылись. Перкинс не смог объяснить происходящего; но предположил, что, возможно, кто-то посадил здесь эту штуку, она укоренилась и теперь разрастается в виде шнека; но даже он вынужден был признаться, что никогда о подобном не слышал.
   Волнение усиливалось; рабочие, крутившие колесо, бросили свою работу и присоединились к остальным. Было замечено, что как только они остановились, шнек перестал двигаться; они подошли и с минуту смотрели на него, после чего один из них сказал:
   - Билл, ты узнаешь этот шнек?
   - Думаю, что да, - ответил Билл.
   - Сходи, и отцепи колесо от другого конца стержня.
   Билл так и сделал; рабочий тем временем попросил собравшихся схватить шнек и потянуть. Они потянули и вытянули четыреста пятьдесят футов железного стержня. Шнек наткнулся на преграду, развернулся вверх и выбрался на поверхность в саду. После этого артезианский колодец был заброшен, а Кейзер купил паровой насос и качает воду из реки.
   Другой замечательный случай, происшедший у нас, также заслуживает того, чтобы быть здесь упомянутым. Когда Баттервик купил свой нынешний дом, бывший владелец сообщил, как об одном из стимулов к покупке, тот факт, что в саду растет великолепный сахарный клен. Это было благородное дерево, и Баттервик решил, что однажды он займется производством сахара. Однако так и не собрался заняться этим до прошлого года. В прошлом год он решил добыть сок и извлечь из него сахар.
   Дядя жены Баттервика пришел ему на помощь, а также пригласил некоторых своих друзей принять участие в добыче и поедании сахара. Они вытащили во двор огромный котел и положили под ним дрова; затем принесли пару ведер, чтобы собирать в них сок, и бурав, чтобы проделать дыру в дереве.
   Дядя жены Баттервика сказал, что ведро следует установить в трех футах от дерева, поскольку сок вырвется сильной струей, и будет жалко впустую растратить хотя бы каплю.
   Затем он зажег огонь, в то время как Баттервик просверлил отверстие глубиной около четырех дюймов. Когда он вытащил бурав, сок не потек, но дядя жены Баттервика объяснил, что необходимо некоторое время подождать, поэтому, пока все ждали, подкладывал в огонь дрова. Они прождали с полчаса; сок все еще не выделялся, и Баттервик пришел к выводу, что дыра недостаточно глубокая, поэтому снова принялся бурить, но переусердствовал, поскольку бурав, пройдя дерево насквозь, угодил в спину дяди его жены, прислонившемуся к стволу и пытавшемуся разжечь трубку. Тот подпрыгнул почти на сорок футов, и пришлось заклеивать его рану пластырем.
   Дядя сказал, что, по его мнению, причина, по которой не идет сок, заключается в том, что в отверстии имеется какое-то препятствие, и нужно его удалить. Они достали из подвала деревянный кран и вставили в отверстие. Сок по-прежнему не шел, и дядя жены Баттервика заявил, что препятствие настолько плотное, что полностью перекрыло поток; пока Баттервик пытался его ликвидировать, дядя жены подбросил в огонь еще поленьев. Поскольку молоток не помогал, Баттервик решил снова прибегнуть к помощи бурава; дядя его жены занимался костром. Бурав сломался в отверстии, и Баттервик был вынужден отправиться за новым в магазин, отстоявший от его дома на полмили.
   Новым буравом он проделал еще одну дыру; сок так и не появился; но его добровольные помощники не проявили к этому интереса, занимаясь котлом, который раскалился, и дядя жены Баттервика пытался унять огонь с помощью вил. Баттервик отправился к Кейзеру, узнать у него, как извлечь из дерева сок. Тот пришел, осмотрел отверстие, кран, котел и дерево. Затем, обратив печальное лицо к Баттервику, сказал:
   - Баттервик, у вас в жизни было много испытаний, но это сделало вас человеком. Этот мир полон скорби, и мы должны принимать его, не ропща. Следовательно, теперь, когда я должен сообщить вам плохие новости, уверен, они не повергнут вас в шок, но будут восприняты с достоинством. Повторяю, надеюсь, они не сломают вас, и вы не дадите воли своим чувствам, когда я скажу вам, что это дерево - вовсе не сахарный клен. Да, это черное гикори. Это абсолютно верно; с таким же успехом вы могли бы добывать сахарный сироп из телеграфного столба.
   Все разошлись; дядя жены Баттервика тоже ушел, заявив, что у него срочная встреча с человеком из Хатборо. Баттервик осмотрел котел, и, поскольку тот прогорел, он продал его на следующий день за пятнадцать центов на металл, и купил новый за двенадцать долларов. Сейчас он уверен, что кленовый сахар лучше покупать в магазине.
  

ГЛАВА XXX. ТЕТУШКА МИСТЕРА БЭНДЖЕРА

  
   У нас живет две семьи Бэнджеров, глав которых зовут одинаково - Генри Бэнджер. Генри, женившийся на вдове, упоминавшийся выше, является адвокатом, а другой, не имеющий никакого отношения к первому, является "профессором"; он живет на другом берегу реки, в деревушке. Однажды адвокат Генри Бэнджер получил телеграмму, в которой сообщалось о внезапной смерти его тети в Эльмире, Нью-Йорк, и тело отправлено ему экспрессом. Мистер Бэнджер приготовил все к похоронам, и в тот день, когда должны были прибылть останки, отправился за ними в офис экспресс компании.
   Однако тело не прибыло; а когда агент телеграфировал, чтобы узнать причину, то выяснилось, что тетя мистера Бэнджера, по ошибке, была доставлена в Балтимор. Было отправлено распоряжение срочно перевезти тело; и его поместили в вагон Северной Центральной железной дороги. Когда поезд шел на север, произошло крушение. Поезд разбился, тетя мистера Бэнджера оказалась выброшенной на обочину дороги.
   Люди, разбиравшие разбитый поезд, предположили, что она является одной из жертв аварии, и коронер провел дознание; поскольку никто не знал о ее естественной смерти, ее отправили в Балтимор и передали властям. Снова не получив тело, мистер Бэнджер обратился в курьерскую компанию; место, где оно находилось, было обнаружено, тело поместили в гроб и отправили в Милбург.
   В поезде, забравшиеся в курьерский вагон воры, выбросили металлический гроб и тело тетушки мистера Бэнджера, не найдя в нем ничего ценного. На следующее утро фермер обнаружил его возле дерева в лесу. Он послал за коронером; было проведено еще одно дознание, после чего тело собирались захоронить, и сделали бы это, если бы не была получена телеграмма из курьерской компании, предписывающая отправить его обратно в Балтимор.
   Тем временем мистер Бэнджер, мучимый ожиданием, начал поговаривать о том, чтобы подать иск на компанию за причиненные ему страдания. Наконец, он получил информацию, что усопшая отправлена по железной дороге Филадельфия, Уилмингтон и Балтимор. Это действительно было так. Но, когда поезд пересекал мост через реку Ганпауэр, паровоз резко ускорился, и в следующее мгновение гроб с телом, пробив дверь, улетел в воду. В течение нескольких дней он плавал в заливе, видимо, не зная, податься ли ему в океан, направиться в Европу или подняться вверх по реке. Выбрав последнее, он через неделю оказался на берегу в Нижней Саскуэханне.
   Как только гроб обнаружили, коронер провел дознание, после чего тело погрузили в поезд. На этот раз оно прибыло в Милбург, и мистер Бэнджер оставил его на складе, а сам поспешил распорядиться с похоронами. Однако, по какой-то ошибке, его увезли в другой город, и агент сказал, что самое лучшее, это вернуть его утром на следующий день. Утром мистер Бэнджер, с друзьями семьи, прибыл, чтобы забрать его.
   Когда, наконец, процессия добралась до кладбища, преподобный доктор Докс произнес подобающую речь; по окончании, мистер и миссис Бэнджер, утерев слезы, медленно пошли домой, скорбя, но, отчасти, немного радуясь тому, что долгие мытарства закончились.
   Когда мистер Бэнджер вошел в свою гостиную, он увидел леди, сидевшую перед камином, спиной к нему, протянувшую к огню ноги. Прежде, чем он успел что-то сказать, она оглянулась, и он был поражен, увидев перед собой свою умершую и похороненную тетю. Сначала он немного испугался, но затем, набравшись смелости, спросил:
   - Как вы здесь оказались?
   - Разумеется, приехала на поезде.
   - Да, я знаю; но как вам удалось уйти с кладбища?
   - Кладбища? Какого кладбища? Я не была ни на каком кладбище!
   - Не были на кладбище! Я похоронил вас час назад, будь я проклят!
   - Мистер Бэнджер, что вы имеете в виду? Это шутка очень скверного пошиба!
   Мистер Бэнджер рассказал ей о случившемся; но когда она торжественно поклялась, что никогда не была в Эльмире, он уже было собирался сделать вывод, что стал объектом дурного розыгрыша, когда ему внезапно пришло в голову, что, возможно, это была тетя профессора Бэнджера. Он отправился прояснить этот вопрос и выяснил, что его предположение оказалось справедливым. Услышав о происшедшем, профессор Бэнджер очень рассердился и подал в суд на адвоката Бэнджера за похищение тела тети. Адвокат Бэнджер, в свою очередь, подал в суд на профессора Бэнджера, требуя возместить расходы на курьерскую компанию и похороны, и какое-то время казалось, что эксцентричная старушка станет причиной бесконечных неприятностей; но, в конце концов, проблема была решена адвокатом Бэнджером, согласившимся на возмещение половины своих расходов.
  

* * * * *

  
   Профессор Бэнджер первоначально был телеграфистом; накопив некоторую сумму, он, несколько лет назад, сделал воздушный шар. После чего, назвав себя "профессором", посвятил себя науке и шоу-бизнесу. Его рассказ об одной из недавних экскурсий не только интересен, но и доказывает, насколько он погружен в исследования природных явлений. Он рассказал мне следующее.
   - Мы отправились в Истон, штат Пеннсильвания, - Конти, Джонс и я, и это было лучшее путешествие, которое я когда-либо совершал. Просто великолепное! Мы двенадцать часов наполняли воздушный шар, и толпа удерживала его, пока мы не были готовы. Затем я отдал команду, нас отпустили, и мы поднялись в воздух. Один человек запутался в веревке, его подняло вместе с нами и ударило о забор. Он сломал себе три или четыре ребра, и, я так полагаю, ногу.
   Мы без проблем поднялись на полторы тысячи футов, и, пока рассматривали прекрасные пейзажи, столкнулись с облаком; я приказал Конли сбросить балласт. Он выбросил пару мешков с песком, один из которых случайно упал на служанку майора Уиггинса, которая развешивала в саду белье, а другой попал в дымоход и напрочь заткнул его. Майор пришел в ярость, и был наполовину безумным, когда мы спустились, и не испытывал никакого уважения к науке. Ему было все равно, развивается цивилизация или стоит на месте.
   Так вот, сэр, мы поднялись более чем на тысячу футов, а затем Джонс случайно уронил корзины с завтраком, и мы поднялись почти на четыре мили. Конли посинел, Джонс потерял сознание, я тоже испытывал удушье. Еще минута - и мы были бы мертвы, но я открыл клапан, и мы спустились. Когда все пришли в себя, Джонс заявил, что желает выбраться, а поскольку мы находились близко от земли, я бросил якорь.
   В то же мгновение нас подхватило ветром, и понесло над каким-то садом со скоростью девяноста миль в час; якорь зацепился за увитую виноградом беседку, поднял ее и довольно скоро запутался о флюгер на шпиле пресвитерианской церкви. Я обрезал канат и оставил беседку висеть; насколько я понимаю, дьякон подал на владельца беседки в суд, поскольку тот отказался ее снимать. Возникла ненужная суета, и за мной послали шерифа. Представьте себе, попытка сделать научное открытие была приравнена к преступлению, а ведь я все время работаю, как лошадь, чтобы цивилизация совершила шаг вперед! Если бы они любили знания, они не стали бы думать о том, что я зацепил какой-то там старый шпиль и случайно перенес его на верх фабричной дымовой трубы.
   Итак, беседка оторвалась, мы снова поднялись, Джонсу стало плохо, и он заявил, что ему необходимо сойти. Я взял еще один якорь и бросил его. Мы пролетали над фермой у реки, ветер был довольно свежим, якорь сломал два забора и выхватил из крыши дымоход, после чего мы, ничем не удерживаемые, полетели к лесу, и стали петлять между деревьями. Здоровенная ветка хлестнула Конли по лицу, едва не лишив его правого глаза, у Джонса вылетело четыре зуба. Это было самое захватывающее и интересное путешествие в моей жизни, и я только-только начал получать от него удовольствие и приготовился делать метеорологические наблюдения, когда Джонс так сильно захотел вернуться на землю, что я не мог ему отказать, хотя это была совершенно не та причина, по которой следовало пренебречь научными исследованиями.
   Я выбросил свой костюм и обувь, мои товарищи сделали то же самое, мы поднялись над деревьями и полетели, пока не оказались над рекой. Здесь шар внезапно пошел вниз, в корзину попала вода, ветер тащил нас, и мы чуть не утонули. Конли вывалился за борт, это облегчило шар, и он снова поднялся. Джонс заявил, что умрет, если не сойдет на землю; кроме того, он полагал, что мы должны позаботиться о Конли. Но я сказал, что тот, вероятно, утонул, так что не стоит жертвовать нашими экспериментами; и добавил, что человек, подобный Джонсу, должен быть готов к любым жертвам ради науки. На это Джонс заметил: "К чертям научную истину!"; и сказал, что если я его не высажу, он выпрыгнет. Он был похож на сумасшедшего. Он был не в себе, иначе никогда не посмел бы сказать таких слов о путешествии, не только интересном, но и, вероятно, сулившем раскрытие многих тайн природы.
   Но я не стал его убеждать, а когда мы оказались на другом берегу реки, бросил веревку оказавшемуся там фермеру. Я крикнул ему, что из шара вытекает газ, поэтому ему будет лучше потушить сигару, и тут раздался оглушительный взрыв. Газ взорвался, мы были объяты пламенем и оказались на земле, где кто-то поднял нас на ноги. Джонс почти весь покрылся хрустящей корочкой. Забавно, правда?
   Нас отвезли на ферму, где мы нашли потерянного Конли. Когда мы все немного пришли в себя, нас погрузили в фургон и отправили обратно в город; Джонс стонал всю дорогу, а я убеждал его в том, что наука требует от нас отказаться от своих личных удобств в интересах всего человечества. Конли заявил, что как только достаточно оправится, то возьмет ружье и пристрелит изобретателя воздушного шара.
   Как только мы вернулись в Истон, констебль арестовал меня за причиненный противникам развития науки ущерб и разрушения. Когда меня выпустили под залог, я начал строить новый воздушный шар. Он уже почти закончен, я собираюсь отправиться на нем в путешествие в начале следующего месяца в поисках озонового слоя. Вы не желаете составить мне компанию? Настанет день, когда все будут пользоваться воздушными шарами как средствами передвижения. Это самый захватывающий способ преодолевать расстояния. Соглашайтесь, и станьте моим помощником в научных наблюдениях за озоновым поясом.
   Предложение было отклонено. Тем не менее, в "Патриоте", на всякий случай, приготовили для профессора Бэнджера прекрасный некролог.
  

ГЛАВА XXXI. ВСЯКАЯ ВСЯЧИНА

  
   Это печально известный факт, что странствующие цирки платят очень мало, что человек, не получивший аванс, рискует остаться без денег. Майор Слотт сильно пострадал от этого; и когда "Великий Европейский Цирк" попытался ускользнуть на днях, не оплатив рекламные объявления, он обратился к шерифу и заставил того забрать в качестве уплаты долга бенгальского тигра. Тигр был помещен в клетку и доставлен в комнату наборщиков, где за два дня съел мяса на пятнадцать долларов, а также порвал штанину репортеру, приблизившемуся к животному и тыкавшему в животное метлой. На третий день клетка сломалась; и поскольку тигр принялся бродить по комнате, интересуясь всем, что в ней находилось, наборщики сразу почувствовали непреодолимое желание спуститься по лестнице, и предоставить зверю полную свободу действий заниматься в комнате, чем он пожелает. Таинственным инстинктом, отличающим бессловесных животных, развитым так сильно, что заставляет думать о наличии у них бессмертной души, тигр сразу нашел дверь святая святых майора и проник в помещение, где Слотт воевал с редакционной статьей "Наши тенденции: вперед к цезаризму". Майор, однако, не потерял присутствия духа. Он отложил перо и с необычайной грацией выскочил в окно вместе с оконной рамой; затем поднялся по водосточной трубе на крышу и сидел там, пока не принесли лестницу, и он не смог спуститься. "Патриот" не выходил целую неделю; и хотя майор пытался застрелить тигра через окно, а пожарная машина лила внутрь здания кипяток, зверь чувствовал себя весьма комфортно до вечера субботы, пока не попытался проглотить планку для верстки, от чего издох. Когда вошли в комнату, обнаружили, что тигр сломал все, что было можно, каждый дюйм пола пропитался чернилами, а "Цезаризм" пропитался водой и был прострелен во многих места. После этого рекламные цирковые объявления в "Патриоте" оплачиваются вперед.
   После возникновения проблемы с тигром, майор изложил некоторые свои размышления в статье, которую так и назвал, "Тигры"; статья послужила весомым доказательством того, что к майору, в какой-то степени, вернулся его добрый мягкий юмор. В частности, он писал.
   "Мы с большим интересом прочитали описание того, как Ван Амберг контролировал тигров и других диких зверей. Он гипнотизировал их, два или три раза, после чего они, почувствовав его силу, повиновались ему. Этот способ кажется простым и легким теперь, когда мы это понимаем, и у нас складывается ложное впечатление, будто мы можем отправиться в джунгли и покорить первого попавшегося тигра, сделав несколько пассов своими руками перед ним. Но мы не станем этого делать - по той причине, что индийские джунгли далеко, а также потому, что не хотим причинять вред ни в чем не повинным тиграм. Если нам приходится иметь дело с этими животными, то предпочтительнее работать с чучелами. Покажите нам тигра, набитого опилками, и мы будем бесстрашно стоять перед ним и совершать месмерические пассы хоть неделю, не испытывая ни малейшего страха. Не то, чтобы мы робели, пока тигр был жив, но просто потому, что меховой магазин более комфортен, чем джунгли, и в нем меньше опасности промочить ноги. Если бы мы оказались в Индии и нам понадобился тигр, мы без колебаний отправились бы в лес и предстали перед первым попавшимся на глаза, - лишь бы он был крепко привязан к дереву; а если бы нам понадобилось привести его домой, то мы воспользовались бы услугами человека, взявшегося бы это исполнить. Но подобным мужеством обладают не все мужчины. Оно не приобретается; а потому робким людям, намеревающимся практиковать метод Ван Амбурга, мы даем разумный совет: прежде чем начинать делать гипнотические пассы, успокоить животное выстрелом из гаубицы".
  

* * * * *

  
   В нашем округе имеется человек, устанавливающий громоотводы, - он стремится приобщить к цивилизации все графство; и хотя иногда они кого-нибудь спасают, случается, что они служат причиной неприятностей. Это и произошло недавно в нашем городке.
   На днях, этот человек появился перед красивым зданием, стоящим посреди деревьев и кустарников Милбурга, и предстал перед мистером Поттсом, сидевшим на ступеньках. Он счел мистера Поттса владельцем здания и сказал:
   - Я вижу, на этом доме отсутствует громоотвод.
   - Это верно, - сказал Поттс.
   - Вы собираетесь его установить?
   - Я как-то об этом не задумывался, - ответил Поттс.
   - Вы должны это сделать. Высокое здание, подобное этому, незащищено. Я готов установить на нем один из моих громоотводов: качественная сталь, стеклянные предохранители, никелированные наконечники - полный комплект. Хотите? Я беру за работу недорого.
   - Вы можете установить его, я ничуть не возражаю, - сказал Поттс.
   В течение получаса мужчина призвал помощников с лестницами, и они быстро все установили. После этого, он позвал Поттса и продемонстрировал ему выполненную работу.
   - Теперь все в порядке, - сказал он Поттсу. - Но если бы это был мой дом, я установил бы на другой стороне еще один громоотвод. Защита не бывает чрезмерной.
   - Это правда, - согласился Поттс. - Так будет лучше.
   - Значит, я ставлю второй? - спросил мужчина.
   - Если вы считаете, что это нужно, то, конечно, ставьте, - сказал Поттс.
   Мужчина вновь принялся за работу, и вскоре был установлен второй громоотвод.
   - Первоклассная работа, - сказал он Поттсу, когда они смотрели на него. - Вы мне нравитесь. Великодушный, свободный от предрассудков, не боящийся заплатить лишний доллар за хорошую вещь. С вами приятно иметь дело. Вы мне так нравитесь, что я готов установить еще два громоотвода на этом доме, один в северной части, другой - в южной, за пустяковую плату.
   - Полагаю, это здорово увеличило бы безопасность, - сказал Поттс.
   - Определенно. Значит, я этим займусь?
   - Если считаете нужным, - сказал Поттс.
   После этого мужчина установил еще два громоотвода, а затем спустился и сказал Поттсу:
   - Ну, вот и все. Теперь давайте рассчитаемся.
   - Рассчитаемся?
   - Конечно. Работа сделана, я хотел бы получить свои деньги.
   - Но вы ведь не ожидаете, что это я вам их заплачу?
   - А кто? Разве не вы сказали мне установить громоотводы на вашем доме?
   - Моем доме! - воскликнул Поттс. - Гром и молния! Я не просил вас устанавливать эти громоотводы. Это даже смешно. Этот дом - здание суда, я жду, когда соберется сессия. Я - член жюри. Вам, похоже, очень хотелось установить на нем ваши громоотводы, а поскольку это не мое дело, я вам не препятствовал. Платить! Ничего себе!
   Люди, присутствовавшие при этой сцене, утверждают, что человек, установивший громоотводы, ругался и сыпал проклятиями, как никто в мире. После этого он снял их и удалился навсегда. Теперь он обходит наш городок стороной.
   Кейзер, три или четыре года назад, установил громоотвод на амбаре; но летом прошлого года в амбар угодила молния, и он сгорел дотла. Когда он построил новый амбар, в красном фургоне приехал человек и предложил ему купить патентованный громоотвод Болта и Барнема.
   - Я в него не верю, - сказал Кейзер. - У меня уже стоял громоотвод...
   - Знаю! - воскликнул агент. - Знаю, что он у вас был, и, скорее всего, именно поэтому в ваш амбар угодила молния. Ничто не привлекает молнию сильнее, чем бесполезные металлические стержни.
   - Откуда вы знаете, что они бесполезные?
   - Я был здесь весной, видел эти стержни и сказал себе: "Этот амбар через некоторое время сгорит, но убеждать в этом мистера Кейзера бесполезно"; поэтому я не стал заходить к вам. Я знал это, потому что ваш бывший громоотвод имел железный наконечник. Штанга с железными наконечниками защищает от молнии не лучше, чем одежда.
   - Человек, продавший его мне, утверждал, что наконечники сделаны из платины, - заметил Кейзер.
   - Этот мир пропитан ложью, мистер Кейзер, нельзя доверять всем и каждому. Некоторые из агентов лгут, как газовый счетчик. Это ужасно, сэр. Им ни в коем случае нельзя верить. Их громоотводы абсолютно бесполезны. Я их видел - просто металлические стержни. Они не стоят того труда, который нужен, чтобы их установить. Они бесполезны. Это истинная правда.
   - А что предлагаете вы?
   - Я предлагаю, сэр, единственный настоящий громоотвод. Он изготовлен на научных принципах. Профессор Генри утверждает, что он прекрасно улавливает электричество - прекрасная сталь, стеклянные изоляторы, по восемь на каждом стержне, платиновые наконечники. К каждому стержню прилагается письменная гарантия. Никогда ни одна молния не попала в дом, на котором он установлен. Это положительный факт. Молния сверкает вокруг дома, но никогда не попадает в него. Гроза, не оставившая бы от американского континента камня на камне, миновала бы ваш дом; вы чувствовали бы себя в безопасности, подобно белому медведю среди айсбергов. Хотите установить?
   - Ну, я не знаю, - заколебался Кейзер.
   - Я предложу вам скидку. У вас будет надежный громоотвод - и при этом не дорого.
   - Вы говорите, что старый громоотвод был обманом?
   - Самое наглое мошенничество, о котором вы когда-либо слышали. Унция платины не лежала ближе мили к нему. На человека, который вам его продал, следовало бы подать в суд, а человека, который поставил его без изоляторов, нужно было бы расстрелять. Нельзя обманывать честных фермеров подобным образом.
   - А Болт и Барнем - не обман?
   - Обман? Мой дорогой сэр, просто пробегите глазами письмо профессора Генри и эти сертификаты, и помните, что мы даем письменную гарантию - это также обеспечивает вам защиту от мошенничества.
   - А вы - взгляните на это, - сказал Кейзер, протягивая ему какой-то документ.
   - Удивительно! Это, кажется... Да, это выглядит как один наших сертификатов.
   - Именно так, - подтвердил Кейзер. - Этот старый громоотвод был изготовлен фирмой Болта и Барнема. Вы продали его моему зятю, вручили ему этот сертификат, клялись, что наконечники платиновые, и устанавливали его ваши рабочие.
   - Значит, я полагаю, мы не сможем прийти к соглашению?
   - Думаю, что нет, - ответил Кейзер.
   Мужчина забрался в свой красный фургон и уехал.
  

* * * * *

  
   Когда Бенджамин П. Ганн, агент по страхованию жизни, пришел к мистеру Баттервику, между ними состоялся следующий разговор.
   Ганн. Мистер Баттервик, ваша жизнь не застрахована, и я зашел, чтобы узнать, не смогу ли уговорить вас воспользоваться услугами нашей компании. Мы предлагаем фантастические условия и...
   Баттервик. Я не хочу страховаться.
   Ганн. О цене я не говорю, она просто пустяковая. Мы выплачиваем огромные дивиденды, так что вы обеспечиваете собственную безопасность, не неся почти никаких расходов, и можете жить спокойно и счастливо.
   Баттервик. Но я не хочу жить спокойно и счастливо. Я желаю подвергаться риску.
   Ганн. Взгляните на дело с практической точки зрения. Через какое-то время вы умрете. Это ужасная действительность, которая ожидает всех нас. Это само по себе страшно, но это во много раз страшнее, если человек знает, что ничего не оставляет после себя! Нас всех ожидает смерть, нам ненавистна сама мысль об этом; она наполняет нас ужасом; но подумайте, что должен испытывать человек, покидающий этот мир с уверенностью, что в материальном смысле его жизнь оказалась сплошной неудачей? Подумайте, как...
   Баттервик. Не пугайте меня. Я желаю умереть; я желаю умереть как можно скорее. Лучше умереть, чем жить в такое время.
   Ганн. Подумайте о состоянии тех, дорогих вам людей, которые останутся оплакивать вас. Не станут ли причной слез вашей вдовы нищета, в которой она внезапно окажется, и то, что она оставлена на произвол бесчувственного и бессердечного мира? Не станут ли...
   Баттервик. Если бы у меня были миллионы, я не оставил бы ей и цента. Деньги принесли бы ей несчастье. Но после смерти она была бы мне благодарна.
   Ганн. А ваши бедные маленькие дети? Они останутся сиротами, и никто не накормит их, и не защитит от бед. Вы умрете незастрахованным, и они начнут свою жизнь, страдая от бедности. Но если вы застрахуетесь в нашей компании, они будут одеты и накормлены, а их доход избавит их от всякой нужды.
   Баттервик. Я не хочу избавлять их от нужды. Я хочу, чтобы они всего добивались сами. И лучшее, что они могут сделать, это работать, как работал я.
   Ганн. О, мистер Баттвервик, попробуйте вознестись над житейской суетой. Когда вы станете ангелом, и вернетесь, чтобы посмотреть, что творится на земле, не наполнит ли вас печалью вид ваших близких, подвергающихся воздействию житейских бурь и гроз, голода и холода?
   Баттервик. Мне никогда не стать ангелом; но если бы даже это и случилось, я не стал бы возвращаться на землю.
   Ганн. Сейчас вы небогатый человек. Откуда вам знать, что у вашей семьи будет достаточно средств, когда вы умрете, чтобы устроить вам достойные похороны?
   Баттервик. Я не хочу быть похороненным.
   Ганн. Миссис Баттервик, возможно, будет так возмущена вашим небрежением, что не станет оплакивать вас, и ни одна слезинка не упадет на вашу грудь.
   Баттервик. Сам я плакать не собираюсь, и предпочел бы, чтобы и она тоже не плакала.
   Ганн. Возможно, вы захотите приобрести полис за пять тысяч долларов, которые вам выплатят по достижении вами пятидесяти лет?
   Баттервик. Не хочу получать пять тысяч долларов, когда мне стукнет пятьдесят. Я не взял бы их, даже если бы вы пытались вручить их мне насильно.
   Ганн. В таком случае, боюсь, мне придется откланяться.
   Баттервик. Не желаю, чтобы вы раскланивались. Можете этого не делать.
   Ганн. Я ухожу.
   Баттервик. Наконец-то, в самую точку! Я хочу, чтобы вы ушли, причем, как можно быстрее.
   И мистер Ганн ушел. Думаю о том, что ему вряд ли удастся застраховать мистера Баттервика.
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"