В тот день что-то выбило из колеи Филиппа. Он понуро плелся домой после долгой беседы с начальством, покуривая на ходу крепкие сигареты "Свобода". Филипп не обращал внимания на происходящее вокруг, просто шел, опустив голову вниз и глядя на серую ленту тротуара, лениво вьющуюся под ногами.
Повсюду слышались радостные возгласы, хлопки и свисты фейерверков, ребячий смех и счастливые "ура!" ликующей толпы - сегодня отмечали День Свободы - самый значимый праздник в году для граждан АССМ*. Но Филипп отчего-то не ощущал предпраздничного настроения. Он шел мимо разноцветных иллюминаций, поздравительных плакатов, возвышавшихся над толпой демонстрантов, шедших по улице, и репетировал про себя предстоящий разговор с женой: "Нет, дорогая, все в порядке. Просто ни с того ни с сего вызвали в комитет. Ну ты же знаешь их суетливость - вечно что-нибудь да выдумают. Говорю же, ничего не случилось! Не уезжаю я никуда! Давай сядем обедать, и я все тебе расскажу". Но результат репетиций не удовлетворял Филиппа, и он прокручивал свои реплики снова и снова.
Мимо пронесся мальчишка на велосипеде и Филипп едва успел отскочить, чтобы не столкнуться с ним. Проводя велосипедиста испуганным взглядом, он поднял слетевшую с головы шляпу и, отряхнув ее, похлопал по своему пиджаку, в поисках сигарет. Филипп прислонился к фонарному столбу и тупо уставился на вынутую из внутреннего кармана измятую и полупустую пачку: на лицевой ее стороне красовалась громадная статуя с поднятым факелом в руке, а на белой крышке алело выведенное готическим шрифтом название - "Свобода".
Филипп снова закурил и двинулся дальше - дом был уже совсем близко. Пройдя около сотни метров, он остановился у одной из магазинных витрин, теснящихся вдоль тротуара. За отсвечивающим на солнце стеклом пестрели сотни бутонов шикарных свежих роз, тюльпанов, гортензий и азалий. Филипп простоял около минуты, созерцая прекрасные букеты цветов, и вновь вспомнил о грядущем разговоре с женой. Увидев за бесчисленными букетами голову продавщицы с седыми, аккуратно убранными в пучок волосами, он вдруг оживился и, улыбнувшись, зашел внутрь.
Седовласая хозяйка стояла за прилавком и подсчитывала дневную выручку, делая записи в блокноте. Завидев Филиппа, стоящего на пороге, она оживилась, расплылась в радостной улыбке и, бросив купюры на прилавок, кинулась к нему, точно молодая влюбленная девушка.
- Филипп! Сынок! - Воскликнула она, утонув в его объятиях, и весело расхохоталась.
- Здравствуй, мама. - Рассмеялся в ответ Филипп. - Много ли влюбленных юношей купили сегодня твои цветы?
- Покупают, куда им деться! - Бойко ответила его пожилая мать. - Только жадничают, сорванцы. Нет бы, купить подруге букет из семи красных роз, а они берут все по одному тюльпану, как будто так и надо.
- Ну что ж, тогда я просто обязан исправить положение. - Подмигнул ей Филипп. - Собери мне роскошный букет. Самый красивый!
Мать вдруг недоверчиво нахмурилась:
- Что, с Мартой поссорился?
- Нет, мам, и надеюсь, что не поссорюсь, потому и хочу подарить ей цветы.
- Это можно! - Согласилась мать и принялась набирать букет, стараясь выбрать цветки попышнее. - А что, разве у вас есть повод для ссоры? В такой-то праздник?!
- Ну ты же знаешь, как реагирует Марта, когда комитет меня куда-нибудь отправляет. - Ответил Филипп, осматриваясь в залитом солнцем магазине.
- Знаю. - Сказала мать, дунув на бутон, чтобы придать ему объема. - И, между прочим, она права! Куда на этот раз тебя решили забросить? Уж не на край ли света?
- Ну ма-ам! - Умоляюще протянул Филипп. - Хоть ты не угнетай раньше времени. Еще целая неделя до вылета.
- А ты не увиливай. - Строго сказала мать. - Куда тебя отправляют?
- На другой континент. Пока не знаю куда именно.
- Вот только матери родной не надо лгать!
- Я говорю правду, мам. Тебе ли не знать, как старательно мое начальство все зашифровывает. Даже меня оповещают в самый последний момент.
- Эх, сыночек. - Вздохнула мать, взваливая собранный букет на прилавок, чтобы обернуть его в узорчатую пленку. - Сколько еще твоей семье придется терпеть постоянную разлуку с тобой?
- Хотел бы я знать. - Погрустнев, сказал Филипп. - Мне и самому уже не в радость такая работа. Надеюсь, ты это понимаешь.
- Ага. А еще я понимаю, что ты со своей работой стал эгоистом и лжецом. Ладно мы с отцом, но хоть бы о Марте подумал! Нет. Ты, как ни в чем не бывало, разъезжаешь по своим "командировкам" и даже не знаешь, как горько плачет твоя жена, пока тебя нет.
Филипп ошарашено уставился на разгорячившуюся мать и удивленно раскрыл рот:
- Но... Почему ты мне никогда не говорила этого раньше?
- Можно подумать, это бы что-то изменило! Что бы ты предпринял, а? Бросил бы свою беготню ради семьи?
- Эх, мама... Ведь ты не хуже меня знаешь, что я не могу бросить эту работу.
- А бросить жену с детьми ты можешь?
- Ну что ты такое говоришь, мама? - Обиделся Филипп.
- Говорю то, что знаю. - Ответила она мрачно. - Подумай о моих словах, когда в очередной раз соберешься успокаивать Марту своим враньем.
- Ну мам! - Вновь протянул Филипп, нежно обнимая ее за талию.
Мать серьезно посмотрела ему в глаза и вдруг рассмеялась:
- Какой же ты у меня эгоист!
- А ты у меня такая молодая! - Улыбнувшись, передразнил Филипп.
- Вот еще выдумал! - Возмутилась мать и, стукнув его по полям шляпы, вернулась к прилавку.
- Вот потому-то ты и молодая. - Сказал Филипп, поднимая с кафельного пола вновь упавшую шляпу. - Потому что дурачишься вот так по-ребячьи.
- Просто кому-то стоит хоть изредка вспоминать о манерах и снимать головной убор перед входом в помещение.
- Больше не повторится! - Улыбнулся Филипп и шутя отдал честь.
- Ладно, держи. - Снисходительно сказала мать, всучивая сыну огромный букет, который, оказавшись в его руках, тут же загородил собой полтуловища. - И передай Марте, от меня привет.
- Боюсь, что, увидев меня с таким палисадником, она сама обо всем догадается. - Промычал Филипп из-за ярко-красных бутонов.
- Ну давай, беги. А то, поди, заждалась тебя супруга.
- Ничего, она привыкла. - Ответил Филипп, протискиваясь с букетом к выходу.
- В том-то и беда, что привыкла. Не хорошо это, сын, когда жена привыкает к разлуке с мужем.
- И сам знаю, мамуль, но такая уж работа.
Филипп с трудом протолкнул букет в узкий дверной проем и выскользнул наружу.
- Пока, мам!
- Пока, сынок. - Улыбнулась мать, глядя вослед спешно уходящему сыну, и крикнула, когда тот был уже совсем далеко:
- Не забывай про родителей!.. Хотя бы на этой неделе. - Добавила она совсем тихо.
***
Спустя десять минут Филипп уже поднимался по лестнице многоквартирного дома на Палм-стрит. Добравшись до своего этажа, он на носках подошел к двери и, скрепя сердце, повернул в замке ключ.
Как и следовало ожидать, на пороге его встретила жена. Ее рыжие кудрявые волосы были распущены и взъерошены, а голубые глаза блестели от подступивших слез.
Филипп собирался сделать то, что в силу своей профессии умел делать лучше всего - убедительно врать. Но Марта по одному лишь взгляду мужа поняла его намерения и избавила себя от выслушивания красноречивой лжи, задав один простой вопрос:
- Когда?
Филипп замялся, не зная, что ответить, и смог лишь многозначительно продемонстрировать роскошный букет, спрятанный за спиной.
- Когда? - Дрожащим голосом повторила Марта, пропуская его в просторную прихожую.
- Через неделю. - Не без труда ответил Филипп. Врать теперь было бессмысленно.
Марта больше ничего не сказала. Сейчас для нее существовал только этот отрезок времени - одна неделя, которая будет слаще целой жизни, неделя, за которой наступят несколько горестных лет разлуки. Бедная Марта. Разве могла она знать, выходя замуж за Филиппа, на какое несчастье себя обрекает. Впрочем, такова доля каждой женщины, однажды влюбившейся в разведчика...
Были, разумеется, и мелкие житейские радости, но что представляет собой пятикомнатная роскошно обставленная квартира в центре города в сравнении с простым счастьем безмятежной семейной жизни?
Филипп переоделся и прошел за обеденный стол, заботливо накрытый женой. Он не знал, как еще утешить ее. Марта всегда переносила его длительные отъезды с несвойственным для женщины мужеством, но сейчас Филипп чувствовал, что мужество ее иссякло, как иссякает все на этом свете.
Марта ушла в гостиную, оставив мужа одного в просторной обеденной зале. Но Филиппу не хотелось есть. Он лишь изредка делал глоток только что сваренного кофе, упорно стараясь найти решение: как разжалобить начальство и выпросить отсрочку и как притупить грусть и обиду жены. Но, увы, это были не более чем мечты. Филипп как никто другой знал, что разведчикам не дают отсрочек от заданий, и что Марту больше не утешит его приторная ложь о скором возвращении.
Филипп допил кофе и распахнул окно. В квартиру тотчас же ворвались шумные звуки улицы: суетливый топот пешеходов, гудение автомобильных двигателей и, разумеется, все те же возгласы поздравлений - они сейчас слышались, пожалуй, даже в самых тихих и отдаленных переулках. Весь этот городской оркестр заглушал своим пением и тихое щебетание синицы под окном, и мысли Филиппа.
Отвлекшись, он глубоко вдохнул уличный воздух: в нос ударил едкий запах промышленной химии и автомобильных выхлопов. Даже едва слышный аромат сирени, пригревшейся на солнце подле дома, не приглушал этот индустриальный смрад. Филипп бросил свой взгляд далеко за дома, теснящиеся вдоль дороги. Там на горизонте особняком стоял виновник всех этих зловоний - гигантский сталелитейный завод, дым которого, приносило ветром сюда, к дому Филиппа.
Филипп сел у окна и, закурив сигарету, вновь задумался о наболевшем - о своем скором и неминуемом отъезде. Впервые его столь взволновали последствия грядущей "командировки". Впервые он всецело осознавал, насколько опасна его работа. Что станет с Мартой и детьми, если Филипп попросту не вернется? Ведь нравы граждан соседних государств дики, не говоря уже о нравах жителей другого материка, куда ему и предстоит отправиться; Филиппа могут разоблачить и расстрелять.
Поток пугающих до дрожи мыслей прервала вбежавшая в обеденную залу Эмми - его старшая дочь.
- Папочка! - Она подбежала к нему и уселась на его колени.
Филипп спешно затушил сигарету и замахал рукой, прогоняя табачный дым наружу.
- Эмми! Ну-ка рассказывай отцу, как твои дела в школе? - Повеселев, спросил он.
- Сейчас это не важно, пап. - Серьезно ответила она, убирая с лица прядь рыжих кучерявых волос, точно таких же, как у ее матери. - Там в комнате плачет мама. Я не знаю, как ее успокоить.
- А давай попробуем вместе утешить маму? - Подмигнув, предложил Филипп. - Уж вдвоем-то мы наверняка справимся!
- Давай! - Закивала Эмми, поправляя свое кружевное платьице.
Филипп улыбнулся дочери, и, взяв ее на руки, пошел в гостиную, где, зарывшись пледом и подушками, горько рыдала Марта.
Ей не единожды приходилось с замиранием сердца часами "дежурить" у входной двери. Марта и в этот раз догадывалась о причинах позднего возвращения Филиппа. Если она, просыпаясь утром в выходной день, не заставала мужа спящим рядом, это могло значить только одно - его срочно вызвали в разведывательный комитет. Что сулили такие внезапные вызовы, она тоже знала, но почему-то каждый раз наивно надеялась, что сейчас ничего этого не будет: ни слез, ни мучительного ожидания долгой разлуки. Марта молила бога, чтобы Филиппа больше никуда не отправляли. Она внушала себе, что муж просто вышел в магазин за сигаретами и скоро вернется с букетом роз и счастливой улыбкой на лице. Но проходил час, два, полдня, Филиппа все не было, а букет алых роз становился символом несчастья - муж всегда покупал эти цветы накануне уезда.
Филипп вошел в комнату и не сразу заметил в ней жену. Первым, что попалось ему на глаза, оказались подушки, беспорядочно разбросанные по дивану. Лишь приглядевшись, он увидел, что они мерно вздымаются и опускаются, а под ними кто-то тихо всхлипывает.
Филипп тихонько присел на край дивана и осторожно стянул с Марты плед. Та нервно дернулась и попыталась вновь укрыться с головой, но муж крепко вцепился за край пледа и не позволил ей этого сделать. Марта взглянула не него широко раскрытыми заплаканными глазами и, как бы умоляя, еще раз слабо дернула за плед. Филипп улыбнулся и отрицательно покачал головой:
- Нет уж, плакать мы тебе не дадим. Верно, Эмми?
Дочка уверенно кивнула, обнимая отца за шею. Филипп вновь удовлетворенно улыбнулся.
- Вот что, девчата мои. Давненько мы все вместе никуда не выбирались. По-моему, сегодня идеальный вечер для внеплановой прогулки по Вудс-парку.
Дочь такое предложение обрадовало, а жену - потрясло. Обе они смотрели на Филиппа, как на божество, Эмми - широко улыбаясь и лучась от счастья, Марта - раскрыв рот и не помня себя от удивления.
На него действительно внезапно что-то нашло. Обычно Филипп куда-нибудь ходил с семьей лишь в случае крайней необходимости. Теперь же ему по-настоящему захотелось почувствовать себя заботливым отцом и любящим мужем, вкусить те прелести подлинной семейной жизни, от которых он так старательно увиливал последние годы.
- Ну так что? - Прервал он долгое молчание. - Что скажите, ненаглядные мои? Пойдем сегодня в парк?
Они ничего не ответили, только принялись неистово обнимать и целовать Филиппа, приговаривая: "Папа, папочка! Дорогой мой, любимый!"
Да, они слишком долго были погружены в свои собственные дела, позабыв о семейном счастье, но намного дольше Филипп не испытывал подобного чувства. Чувства не схожего ни с чем - ощущения, что ты кому-то нужен. И ощущение это, словно вернуло Филиппа к жизни, будто бы все это время он спал летаргическим сном, а сейчас вдруг проснулся. Его переполняло желание жить, он был счастлив...
Счастлива была и его семья. Марта шла с ним под руку по широкой прогулочной дороге парка, тянущейся вдоль газона с растущими на нем каштанами, ивами и кустами сирени. Эмми с младшей сестрой Синди бегали вокруг счастливых родителей и пускали мыльные пузыри, ярко переливающиеся в желтом свете фонарей.
Грядущая осень уже начинала исподволь вытеснять теплый август, поэтому вечер выдался прохладный. Филипп заметил, что Марта ежится и накинул на ее плечи пиджак, оставшись в жилете и рубашке.
- Ты замерзнешь. - Запротестовала она.
- Нет, счастье мое, не замерзну. Мое сердце разгорелось так, что тепла, кажется, хватит на целую жизнь. - Ответил Филипп, влюблено глядя на жену.
- Тебе следовало бы стать поэтом. - Рассмеялась Марта.
- Пожалуй, так и сделаю. - Улыбнулся он. - Сразу же, как только вернусь из "командировки".
Вновь услышав напоминание о скором расставании, Марта погрустнела и опустила взгляд. Тоска и печаль снова прокрались в ее мысли.
Филипп тотчас же осознал свою ошибку. Мысленно он ругал и проклинал себя. "Вот идиот! - Думал он. - Весь вечер испортил. Ну ничего, завтра я непременно исправлю это недоразумение!".
- Да. - Тут же согласилась Марта. - Поедем домой, а то еще, чего доброго, девочки простудятся.
Возражений от неугомонно бегающих дочерей к удивлению не последовало, и семья повернула в обратную сторону. Дойдя до большой разлинованной белыми линиями парковки, они сели в темно-синий Кадиллак Филиппа и молча поехали.
Дороги оказались удивительно пустыми, и Филипп быстро домчал их до дома ?60 на Палм-стрит. Он дождался пока жена с детьми выйдут из машины и, не покидая водительского кресла, вдруг сказал:
- Мне надо заехать к Алексу, кое о чем поговорить. Это ненадолго.
Марта подозрительно посмотрела на него:
- Врешь?
- Нет, родная, не вру. - Уверенно ответил он.
- Ну, тогда ладно. Я пока приготовлю ужин. А это точно ненадолго?
- Точно. - Улыбнулся Филипп, постукивая по рулю. Вернусь мигом.
- Смотри сильно не лихач. - Сказала Марта, протягивая Филиппу его пиджак.
- Не волнуйся, я буду осторожен. - Подмигнул он и рванул с места, оставив на асфальте длинный след от шин.
***
Темно-синий Кадиллак Эльдорадо мчался по пустынным улицам; ветер, врываясь в открытое окно, трепал Филиппа за волосы. Мимо с невероятной скоростью промелькивали окна стоящих вдоль дороги домов, словно крутящаяся кинолента. Филипп несся на своей машине, точно ошалевший, не в силах сдержать довольной улыбки.
Вопреки опасениям Марты он не обманул ее. Филипп действительно направлялся к Алексу Барнсу - своему старому другу по военной академии. Идея, пришедшая Филиппу в голову, казалась ему гениальной, и он мчался на всех парах, чтобы поскорее осуществить ее.
Алекс жил почти в другом конце города на Берч-стрит, но Филипп быстро туда добрался. Припарковавшись подле его дома, он посигналил, а после вышел из машины и для верности постучал в дверь. Хозяин не заставил себя долго ждать и спустя пару мгновений из-за застекленной двери послышался его недовольный голос:
- Кого там еще принесло?! Если вы насчет статьи в журнале или газете, то я в отпуске!
Филипп шагнул за порог и очутился в просторном, помпезно обставленном помещении.
Алекс Барнс работал журналистом. Он до смерти любил роскошь во всех ее проявлениях и был тем еще щеголем. Даже сейчас, в выходной, да еще поздним вечером, он встретил Филиппа в шикарном костюме-тройке с белоснежной рубашкой на драгоценных запонках, будто в его доме вот-вот должен состояться раут с участием высокопоставленных гостей.
- Ты извини, что так вот вышло. Совсем заели эти средства массовой деградации. Даже в отпускное время прилипли, как пиявки. - Сказал он, широким жестом приглашая Филиппа в гостиную.
- Не страшно. - Улыбнулся Филипп. - Я прекрасно тебя понимаю.
- Приятно слышать. - Алекс пододвинул два кожаных кресла к камину и рухнул в одно из них, протянув ноги к огню. - Садись. Рассказывай, как поживаешь?
Филипп сел в кресло и, закинув ногу на ногу, задумчиво уставился на потрескивающие языки пламени.
- Даже не знаю с чего начать. - После раздумий сказал он.
- Если у тебя какие-то новости, начинай с плохой. - Закуривая сигару, пропел Алекс своим мелодичным голосом.
- Ну, с плохой так с плохой. - Вздохнул Филипп. - Через неделю я уезжаю за границу. На другой материк.
- Отдавать очередной долг родине? - Ухмыльнулся Алекс, пуская в полумрак сизые клубы сигарного дыма. - Все с тобой понятно. Выходит, ты попрощаться зашел? Не рановато ли?
- Нет. Прощаться мы будем в день отъезда, а зашел я, если честно, по делу.
- Ну так валяй, выкладывай все как есть! Выпьешь? - Спросил Алекс, подойдя к массивному серванту красного дерева, заставленному всевозможным алкоголем и посудой для его распития.
- Нет, я за рулем.
- Как хочешь.
Алекс подкатил сервировочный столик со стеклянной столешницей и, водрузив на него бутылку темного рома, вновь утонул в мягких складках кресла, попивая дорогой напиток.
- Я собираюсь пойти завтра в оперу с Мартой. - Неуверенно начал Филипп.
- Ведь это прекрасно! - Воскликнул Алекс, восторженно взмахнув сигарой. - Отчего же ты такой грустный?
- Видишь ли... - Промямлил Филипп. - У меня нет подходящего костюма.
- Так бы сразу и сказал. - Возмущенно фыркнул Алекс, вскочив с места. - Я дам тебе свой смокинг, и вот увидишь, все взоры зрителей будут устремлены не на сцену, а на тебя!
- Брось, Алекс. - Заупрямился Филипп. - К чему такая роскошь? Дай мне просто хороший костюм, и не надо никаких смокингов.
- Не дождешься. - Отрицательно замотал своей шевелюрой тот. - Ты идешь в оперу, а не на бездарную постановку в дешевый театр.
Алекс повел Филиппа в гардеробную - самую значимую часть своего дома после бара и библиотеки. Там по его велению Филипп долго примерял смокинг, пробуя к нему разные бабочки и нагрудные платки.
Наконец, совместными усилиями они выбрали идеальную комбинацию: ярко-алый шелковый платок, черная бабочка с отливом и манишка с серебристыми пуговицами. Все это смотрелось необыкновенно обворожительно в сочетании с двубортным бархатным смокингом.
- Ну вот. - Удовлетворенно сказал Алекс, оценивающе глядя на разодетого друга. - Совсем другой человек.
- Спасибо, дружище! - Довольно улыбнулся Филипп, смотрясь в зеркало. - Даже не знаю, как тебя благодарить.
- Умоляю, только не натурой! - Звонко рассмеялся Алекс. - Домой так и поедешь, или мне завернуть костюм в чехол?
- Пожалуй, заверни. Хочу произвести на Марту большее впечатление. Будет лучше, если она увидит меня в смокинге завтра перед оперой.
- О боже! Что я слышу? Впервые за много лет с твоих уст сошли слова настоящего джентльмена! - Одобрительно воскликнул Алекс.
Переодевшись в свой костюм и получив в руки чехол со смокингом, Филипп засобирался домой.
- Подожди. - Остановил его Алекс. - Ты не сказал, на какую оперу пойдешь.
- Ах, да. Думаю, на "Волшебную флейту".
- Какая мерзость! - Поморщился Алекс. - И ты действительно собираешься идти на это c дамой? Мой друг, ты окончательно разочаровал меня.
- А чем тебе Моцарт не угодил? - Удивился Филипп. - Я думал, ты любишь классику.
- Моцарта я обожаю, а классику и вовсе боготворю, но сама опера, ее сюжет... Это совершенно не пригодно для проведения вечера в компании любимой женщины.
- Ну, и что же ты предлагаешь?
- Смотря, что завтра дают.
- Этого я, увы, не знаю. "Волшебную флейту" увидел на афише, пока гулял с Мартой по парку.
- Эх! Ну прям, как мальчишка! - Возмутился Алекс. - Подожди. У меня всегда есть свежая программа репертуара.
Он подошел к дубовому письменному столу и, порывшись в ящиках, извлек оттуда небольшую брошюру. Хмурясь и водя по ней пальцем, Алекс бубнил под нос названия неизвестных Филиппу опер. Наконец, он отшвырнул брошюру и торжественно воскликнул, словно конферансье:
- Тебе неслыханно повезло, мой друг! Завтра в семнадцать часов в нашем театре будут показывать оперу Чайковского "Евгений Онегин"!
Сноски:
*АССМ - Альянс Свободных Стран Мира.
Глава 2
По словам Алекса 'Волшебная флейта' совершенно не годилась для романтического вечера. 'Эта глупая сказка способна пробудить чувства разве что у несмышленой девицы! - Говорил он, провожая Филиппа. - А 'Евгений Онегин'... Эта опера заставляет людей задуматься. Мужчину она учит трепетному отношению к семейной жизни, а женщину... Впрочем, что уж тут говорить? Сам все поймешь. Но Марта будет в восторге - это я гарантирую!'
К несчастью и на этот раз Филипп не сдержал своего обещания - он вернулся домой не скоро. Но стоит ли говорить, что такой маленький проступок с лихвой окупился следующим же вечером?
Марта расстроилась, когда в двадцать два часа, сорок минут запыхавшийся муж ступил на порог. Чтобы успокоить ее, Филиппу пришлось сказать, что такая задержка связана с сюрпризом, который он приготовил для нее. Жена тут же оживилась. Она горячо расцеловала Филиппа и сказала, что он самый лучший муж на свете.
Сорванный днем обед они компенсировали прекрасным ужином в роскошной обеденной зале при мягком свете бра. На овальном резном столе из черного дерева стояли плоды усердного труда Марты: бифштекс, картофельная запеканка и блины с ягодами на десерт.
Но Филипп не спешил отведать кулинарных шедевров жены. Он сидел напротив и смотрел в ее счастливые глаза, представляя, какой восторг они будут излучать завтра.
***
Нещадно быстро пронеслась неделя, и каждый из семи дарованных ему дней Филипп провел с семьей. Опера, спектакли, прогулки по парку, походы в ресторан и пикники - вот лишь немногое из того, что он успел сделать для Марты. Она была по-настоящему счастлива и не верила, что настал последний день, в который еще можно крепко прижать к себе мужа и расцеловать его.
Но день этот, увы, настал. Чемоданы были уже собраны, и Филипп тоскливо сидел в прихожей подле тумбочки с телефоном, ожидая звонка. Марта с дочерьми сидела рядом на софе, грустная и поникшая. Она перебирала в памяти все дни минувшей недели, испытывая при этом какое-то странное чувство радости вперемешку с печалью. Ходики у стены глухо и жалобно играли свой реквием по уходящему времени. Угнетающая атмосфера ожидания нависла над ними.
Наконец, раздался дребезжащий звон телефонного аппарата. Филипп вздрогнул и, вскочив с места, поднял трубку.
- Срочно явитесь в управление. Все подробности на месте.
- Вас понял. - Вздохнул Филипп. В ответ послышался длинный гудок. - Пора. - Грустно объявил он.
Марта поглядела на него затуманенными от подступивших слез глазами, и в тот момент эти два голубых озерца показались Филиппу опустошенными, высохшими, словно из них разом выкачали всю жизнь.
Да, пора... Знал бы он, какая пора ожидает его.
- Алекс за вами заедет и отвезет в аэропорт. К тому времени я уже буду там. - Быстро сказал Филипп, и, крепко сжав ручку чемодана, шагнул за порог.
Шаг этот оказался для него мучительно тяжелым, и, когда за его спиной захлопнулась тяжелая дубовая дверь, Филиппа пробрала дрожь. С этого момента он стал другим человеком. Теперь его прошлое - виртуозно выдуманная и изложенная на бумаге легенда. Кем ему предстоит стать? Чью судьбу на себя примерить? За ним навсегда захлопнулась дверь в прежнюю жизнь.
Филипп спешно спустился вниз. Ему хотелось поскорее избавиться от обессиливающего чувства тоски. Швырнув чемодан в багажник, он сел в свой Кадиллак и, не задерживаясь больше ни на секунду, умчался прочь.
Как это ни глупо сознавать, но в минуты отчаяния люди предпочитают спасаться бегством от своих бед. Им кажется, что это единственно-верный способ, однако, они забывают, что от чувств удрать невозможно. Их можно лишь похоронить, но и это, увы, доступно не каждому.
Так или иначе, Филипп бежал. Вернее, мчался на своей машине, как мчался на ней неделю назад, предвкушая незабываемый вечер с любимой женой. Как ему хотелось сейчас никуда не уезжать. Просто уволиться, начать все сызнова: новая работа, новая жизнь, новые чувства. Как жаль, что жизнь, о которой так мечтал Филипп, жизнь, которой жили сотни других нормальных семей, могла быть лишь несбыточной мечтой, беспрестанно отравляющей душу.
Но кто виноват? Отчего такая жестокая несправедливость? Всему виной была одна крошечная деталь: существуют профессии, от которых нельзя так просто отказаться, написав заявление на имя толстопузого начальника, и именно к такой профессии принадлежал Филипп. Разведчик. Сейчас это слово звучало для него, как приговор.
Но одна единственная тусклая надежда все же согревала и утешала Филиппа: как бы далеко его ни отправили, как бы долго ни вынуждали томиться на чужбине, его с волнением будет ждать семья, а главное - она будет твердо верить, что он вернется.
Сам же Филипп верил в это с трудом. Последние дни пребывания на родине казались ему действительно последними. Мысль о том, что с этого задания ему не суждено вернуться, накрепко засела в голове. Но почему он никогда раньше не задумывался об этом? Неужели Филипп только сейчас научился дорожить семейным счастьем? Неужели все эти годы он был таким черствым эгоистом?
Да, он, несомненно, изменился за прошедшую неделю. Никогда раньше, уезжая из страны, Филипп не был так обеспокоен и взволнован. Теперь же он с небывалым трепетом относился к семье, готовый поступиться всем ради нее. Одна беда: такая привязанность к родным - верная смерть для разведчика.
Спустя примерно треть часа езды синий Кадиллак остановился в неприглядном районе на окраине города.
Филипп нехотя вылез из машины, взял чемодан и осмотрелся вокруг, словно был в этом месте впервые.
Перед ним возвышалось белое здание, отдаленно напоминающее греческий Парфенон. Фасад его был богато украшен пилястрами и лепниной. С крыши на горизонтальном флагштоке свисал полосатый флаг с гербом АССМ - Черный щит, а на его фоне орел, держащий в лапе багровое копье. Широкие мраморные ступени возносились вверх - к массивным дубовым дверям, украшенным строгим орнаментом.
По временам Филипп едва ли не жил в этом здании, а теперь ему хотелось как можно скорее убраться отсюда. Сейчас это чудо архитектуры производило на него отталкивающий эффект.
Филипп не спеша поднялся по ступеням. Перед дверьми его встретил как всегда разодетый Алекс.
- Ну-с. Вот и пронеслась неделя. - Сказал он, пожимая Филиппу руку.
Тот внимательно осмотрел друга с ног до головы и после долгой паузы спросил с ухмылкой:
- Выходит, отъезд друга для тебя уже праздник? Не думал, что я настолько невыносим.
- Знаешь, я заметил за тобой одну особенность: в день отъезда у тебя напрочь пропадает не только настроение, но и чувство юмора.
- Я оставляю семью на несколько лет. Какое тут будет настроение? Про шутки я и вовсе молчу.
- Выше нос, дружище! - Поспешил подбодрить его Алекс. - Ты же мастер своего дела. Быстренько смотаешься на тот треклятый континент и обратно домой!
- Хотелось бы верить. - Хмыкнул Филипп, закуривая. - Я все боюсь, что эта наша встреча окажется последней. Знаешь, я ведь за эту неделю многое узнал о себе.
- Например? То, что ты эгоист? - Осуждающим тоном спросил Алекс. Ему не понравился такой мрачный настрой.
- Ай, перестань! - Нервно отмахнулся Филипп. - Я говорю о другом. Я понял, что дорожу своей семьей. И от этого, словно камень на сердце.
- Так вот в чем дело! - Внезапно рассмеялся Алекс. - Видно мне не стоило навязывать тебе 'Онегина'.
- О, нет! Дело не в опере, Алекс. Я заметил это за собой гораздо раньше, когда только узнал о порученном мне задании.
- Ну-у-у - Протянул тот. - Значит, ты превзошел старину Евгения. Поздравляю. Ладно, давай ключи. Отвезу твоих в аэропорт и будем дожидаться тебя.
Филипп достал из кармана тяжелую связку и, отстегнув от нее нужный ключ, отдал его Алексу.
- Смотри, не задерживайся! - Пригрозил он, спускаясь. Филипп улыбнулся и кивнул в ответ.
Алекс запрыгнул в Кадиллак и умчался, оставляя позади длинное выхлопное облако.
Филипп простоял на крыльце еще с минуту, глядя вслед удаляющейся машине, и, когда та превратилась в едва заметную точку на горизонте, вздохнул и, потушив окурок, вошел в здание.
Хмурый, наголо обритый охранник остановил его, лишь завидев, и изъявил желание проверить содержимое чемодана. Но Филиппу было не до шуток.
- Сгинь, Ральф! И без тебя тошно. - Нервно рыкнул он.
- Какие мы нежные! - Рассмеялся тот. - Куда на этот раз отправляешься?
- Военная тайна. - Сухо бросил Филипп. Ему надоело всякий раз выслушивать глупые шутки, но Ральф был твердо уверен, что каждый вошедший обязан пройти этот ритуал, и останавливал всякого, кто входит или выходит из управления.
Ральф, как и любой здешний сотрудник, знал, что Филипп необычайно терпелив, но в этот раз бедняга явно сболтнул лишнего, потому что последние его слова не на шутку разгневали Филиппа: он переменился в лице, побагровел, на скулах выступили желваки, а взгляд стал бешено-жестоким.
Прежде чем рухнуть на холодные каменные плиты, Ральф только и успел, что по-свинячьи взвизгнуть. На шум тотчас же прибежали молодые караульные и принялись поднимать тушу виновника столь внезапного переполоха.
Никем более не задерживаемый, Филипп прошел через просторный зал с колоннами и, поднявшись по закрученной лестнице на второй этаж, оказался в запутанной паутине коридоров. Быстро шагая и высматривая на дверях бесчисленных кабинетов нужные цифры, он повторял про себя одно и то же слово: 'Если'. Ему хотелось вернуться и оформить наглому охраннику путевку в лазарет, но он старался держать себя в руках и думать только о нужном кабинете.
Спустя десять минут хождений по коридорам его взгляд, наконец, упал на табличку с номером сто тринадцать. Филипп без стука вошел. В просторном кабинете, устланном дешевыми коврами, стоял тумбовый стол с пятью или шестью телефонами; за столом сидел обрюзгший офицер с рыжими усами и, горланя что-то невнятное в трубку, разгребал волосатой пятерней завалы из бумаг.
Это был полковник Уолтер Родригес - гроза всего разведывательного комитета. Он отличался чрезвычайной верностью своему делу и с нечеловеческой выносливостью работал здесь денно и нощно. О его оглушительном командном голосе в комитете слагали легенды. Одно время среди коллег Родригеса даже ходила шутка, мол, у старины Уолтера не только подчиненные по струнке ходят, но даже машина заводится по команде.
Увидев вошедшего Филиппа, полковник коротко кивнул и, гаркнув уже наверняка оглохшему бедолаге на другом конце провода нечто в духе 'Всё! Я занят!', с грохотом обрушил трубку на аппарат.
- Так уж вышло. - Попытался оправдаться Филипп, но полковник тут же его перебил.
- Знаю, знаю! Расслабься. Ральф давно доконал всех своими остротами. Так что, можно сказать, ты всем нам удружил. - Родригес добродушно ухмыльнулся и пригладил усы. - Проходи, садись. Буду вводить тебя в курс дела.
Филипп подошел к столу и опустился на стул.
- Сразу скажу, - Начал полковник, меряя шагами кабинет. - Заданьице тебе досталось паршивое. Причем паршивость проявляется чуть ли ни в каждой детали. - Он остановился и посмотрел на Филиппа. Тот внимательно его слушал.
- Так вот. Взять хоть сам перелет. - Продолжил Родригес. - Лететь придется с пересадкой. Сначала ты прибудешь в столицу союзного нам государства и уже оттуда полетишь прямым рейсом туда, где тебе и предстоит вести разведывательную деятельность.
- Как долго я там пробуду? - Вдруг спросил Филипп.
- Хороший вопрос, Кеслер. По нашим подсчетам тебе хватит и года, но... Черт его знает, какие интрижки против нас плетут там. - Ответил полковник, указывая жирным пальцем куда-то за занавешенное окно. - Впрочем, все это лирика, Кеслер. Ты не хуже меня знаешь. Что точный срок тебе никто не назовет.
- Да-а... - Протянул Филипп и тяжело вздохнул. Разумеется, он знал это, но безрассудная надежда на чудо не оставляла его в покое.
- Кстати, что ты везешь с собой? - После долгого молчания спросил Родригес.
- Так. В основном вещи первой необходимости.
- Это верно. - Кивнул усатый офицер. - В нашем деле излишества ни к чему. - Он подошел к столу и, схватив одну из телефонных трубок, коротко рявкнул в нее:
- Принесите вещи мистера Кеслера!
Филипп удивленно взглянул на него.
- Так надо. - Объяснился тот. - В такой одежде ты вызовешь подозрения. К тому же пребывать на задании ты будешь как архитектор. И не смотри на меня так, я здесь мало что решаю. Так вот, одежда должна соответствовать статусу. - Полковник нахмурился, поймав ошарашенный взгляд Филиппа.
- Я боюсь даже спросить, сэр. - Неуверенно сказал он. - Но каково же тогда мое задание?
Полковник рассмеялся:
- Оно настолько идиотское, что мне, право, неловко говорить! Тебе надо влиться в высшие слои тамошнего общества и завести полезные знакомства. Офицеры, мелкие политики, люди из светского общества - вот кто тебе нужен. Ну, а дальше - сущая глупость: ты будешь выведывать у своих новых знакомых все, что хоть сколько-нибудь сможет помочь нам. Узнаешь всю подноготную этих упырей и тут же передашь сведения нашим связным.
- Но не слишком ли это просто для разведчика моего уровня? С такой задачей справится даже желторотый выпускник военной академии.
- Так я и сказал на собрании, но ничего дельного в ответ не услышал. Мне лишь сказали, что профессионал вроде тебя не допустит ошибки и сделает все в кратчайшие сроки. Они отчего-то торопятся и не объясняют причин такой спешки. - Роодригес недоверчиво нахмурился и задумчиво потрепал ус. - Ладно, какая нам разница, что на уме у верхов. Мы ведь просто исполнители, верно? - Подмигнул он.
- Хорошо, тогда расскажите мне подробнее о том архитекторе, которым мне предстоит стать. И, кстати, куда меня отправляют? Мне до сих пор ничего не известно о месте проведения задания.
Полковник на секунду задумался, посмотрел за выцветшую желтую занавеску и, вновь зашагав по кабинету, начал объяснять подробности.
- Ты поедешь во Францию. И архитектор, роль которого ты будешь исполнять, тоже француз. У него двойное гражданство: французское и немецкое. Это нам на руку, потому как первым рейсом ты прилетаешь в Германию, откуда свободно сможешь пробраться во Францию. Архитектор этот одинок, у него нет ни семьи, ни друзей и, что самое важное, он просто один-в-один как ты. Одно лицо! Это просто идеальный субъект! Зовут его, вернее уже тебя Винсент Дюпон. Сейчас он пребывает в Чехии, и у него вот-вот закончится отпуск. Разумеется, незадолго до твоего приземления в Берлине несчастный бесследно пропадет, а через некоторое время очутится в Париже! - Родригесу так понравилась эта хитроумная схема, что по завершении своего рассказа он бешено рассмеялся.
Филипп сидел, смотрел бесновавшегося полковника и ничего не мог понять. Услышанное им было сродни бессмыслице. К чему его столь бездумно отправляют на такое задание? Мало того, что с ним справится и дилетант, так оно еще и совершенно бесполезно. Однако спорить было нельзя.
Родригес по-видимому предвидел назревшие вопросы Филиппа и, не дожидаясь, пока тот их задаст, с ходу начал на них отвечать.