Аннотация: Конкурс "Пневматика - 2008".Финал, 6-е место.
ЭХО ГАММЕЛЬНА
Михалыч ненавидел крыс, и они отвечали ему взаимностью. Это обоюдное чувство было всепоглощающим и, казалось, являлось смыслом их жизни. Михалыч работал у нас дворником, сторожем и еще, по совместительству, черт знает кем. Но главным его поприщем были они - серые, наглые, вездесущие. Он ставил на них самодельные мышеловки и сыпал отраву во все щели и углы. Но, однажды попавшись, крысы потом обходили капканы стороной, а яд, вообще, больше действовал на сторожевых собак, чем на своих адресатов. И тогда Михалыч где-то достал дробовик. Борьба за владение территорией перешла в новую фазу. Сперва он отстреливал врагов по подвалам и чердакам, затем на заднем дворе и в складских помещениях. Убитых крыс он, в назидание остальным, развешивал в подходящих, по его мнению, местах, в результате чего, технические этажи стали похожи на бойню. Но враг был умен и хитер, и, как оказалось, умел стратегически мыслить. Вместо того, чтобы сражаться за прежнюю территорию, они попросту перебрались туда, где Михалычу доступ был ограничен - в жилые блоки, на кухню, служебные помещения. Как они ошибались! В своей ненависти Михалыч зашел уже так далеко, что для него не существовало границ войны. Не знаю, каковы были его умственные способности, но смекалки ему было явно не занимать. Он подождал пару дней, дав своим врагам возможность вволю разгуляться. И, только тогда, когда, ощутив в полной мере гнет оккупации, непосредственное начальство взмолило о пощаде и дало добро на проведение любых операций по зачистке, Михалыч развернулся вовсю. Выстрелы гремели среди бела дня прямо в коридорах и жилых помещениях. Отрава рассыпалась мешками везде, где только можно и где нельзя - тоже. Люди травились десятками, но такова была цена победы. Его победы. Потому что мы боялись крыс, но еще больше - самого Михалыча, и, став невольными заложниками в их противостоянии, мы выбрали тактику невмешательства, дабы своими действиями не дать преимущества ни одной из сторон.
И Михалыч победил. Разве кто-нибудь в этом сомневался? Крысы были загнаны в глухое подполье и редко когда показывались на глаза. Но, став героем без нашей помощи, Михалыч, и до этого не испытывая к нам особого почтения, теперь стал совершенно невыносим. Пользуясь безоговорочным авторитетом у главврача, повысившего его до завхоза, он начал бесцеремонно вмешиваться в нашу, и без того нелегкую, жизнь, внеся в нее смятение и страх. От него не стало проходу. Он отбирал понравившиеся личные вещи, угрожая, в случае жалоб, побоями, а иногда и приводя свои угрозы в исполнение. Просто так, для острастки. Я уже не говорю о моральных унижениях и оскорблениях, которым мы подвергались, как самим Михалычем, так и со стороны наблюдавших за нами санитаров. Мы оказались между двух огней. И не оставалось ничего другого, как терпеливо ждать, покорствуясь судьбе.
Установившийся порядок длился полтора года. Но, как оказалось, ничто не вечно и никто не вечен. В один прекрасный (как мы тогда думали) день Михалыч умер. От чего - неизвестно. Может, от бремени собственной славы, а, может, и отравленный нашей тихой ненавистью. Как бы там ни было, выяснилось, что ни родственников, ни друзей у него нет, и хоронить его, по доброте душевной, главврач решил на средства заведения. Так сказать, в знак благодарности за прошлые заслуги. Дабы не травмировать нашу, и без того пошатнувшуюся, психику, всех больных разогнали по палатам, забыв при этом, что существует такая вещь, как окна. Я оказался в числе тех счастливчиков, которые, прильнув к стеклу, наблюдали, как загружали в автобус гроб с Михалычем. Движения санитаров, несших его, были торопливы и полны ненужной суеты. Они постоянно оглядывались назад, и на лицах их читались страх и брезгливость. И было от чего! Со всех подвалов повылазили крысы и, не удаляясь далеко от своих жилищ, видимо хорошо еще помня о недавней войне, провожали в последний путь своего лютого врага. Это не было данью уважения, это был момент торжества и злорадства. Когда автобус выехал за ворота, крысы тут же вернулись обратно, и в наступившей тишине раздался плач особо слабонервных.
Через девять дней все и произошло. Днем, когда персонал выводит нас, как овец, на прогулку, и все мы бесцельно блуждаем во дворе, полчища крыс, спустя столько лет, вышли на свет божий. Невозможно описать тот ужас, который мы испытали при виде кишащей серой массы, со всех сторон двигающейся на нас. Только теперь стало понятно, что всё это время они готовились к решающей схватке. И смерть Михалыча явилась для них сигналом. Застигнутые врасплох, мы не знали, что делать. Те, кто был ближе к зданиям, кинулись внутрь, но раздававшиеся затем оттуда крики говорили о том, что эти опорные пункты уже заняты врагом. Мы начали беспорядочно отступать. Самые буйные отчаянно кидались на противника, но их тела тут же исчезали под накрывающей их серой волной. Слабые же, наоборот, впадали в нервный ступор, и их ждала та же участь, что и смельчаков. Но жертвы эти не были напрасны. Они задержали наступление на несколько минут, позволив нам собраться с мыслями и, найдя брешь в рядах врага, пробраться на задний двор.
Сейчас уже точно и не припомнишь, кто тогда первым заметил, что возле каморы, где жил Михалыч, нет ни одной твари. Более того - они старательно обходили это место стороной за метров десять. Туда мы и рванули. Никто особо и не искал причину этой аномалии. Все и так было понятно - крысы боялись его даже после смерти. Когда мы вошли внутрь, первое, что бросилось в глаза - увеличенная фотография в траурной рамке. Взгляд Михалыча на ней был строг и суров, и некоторым из нас вначале даже показалось, что это он и есть - живой и здоровый. А мне, словно откровение свыше: "Сим победишь!". Я вообще не отличаюсь особой смелостью, да и Михалыча боялся не меньше остальных, но тогда мало кто отдавал себе отчет о происходящем. Схватив фотографию, я выскочил на улицу и высоко поднял ее над головой. И тогда все крысы, находящиеся в пределах прямой видимости, вдруг замерли, повернули морды в мою сторону и, под испепеляющим взглядом когда-то победившего их врага, стали пятиться назад. Сперва медленно, затем чуть быстрее, быстрее, пока их отступление не превратилось в беспорядочное бегство. Я шел, исполненный торжества, а передо мной, накатываясь и давя друг друга, расступалось море крыс, оставляя за собой как мертвых своих сородичей, так и обезображенные тела людей. Потери были велики, но победа - полной и безоговорочной. Поверженный враг опять оказался там, где ему и следует находиться, ожидая в своих подвалах лучших времен.
Надо ли говорить, что, воспользовавшись царившей вокруг суматохой, я незаметно покинул негостеприимный приют для душевнобольных, разумно предпочитая голодную свободу сытому заточению. А портрет Михалыча я прихватил с собой. На всякий случай. Пусть будет. Мало ли, какие грядут времена.