Аннотация: Гвозди, молотки, заложники, четыре пули в живот и, конечно, песочек
Как известно, в Грезе полно интересных местечек. Сотни тысяч существ всех видов и рас обитают здесь, полные безумия, отваги и радости. Здесь можно отыскать Грааль, обучиться владеть световым мечом и даже примерить Кольцо Всевластия. Все, о чем мечтали, о чем грезят, и о чем еще только предстоит пожелать ― ищите в Грезе, и обрящете.
Недалеко от обители вещих сестричек, ткущих судьбу всему химерическому, под землей, уже приближаясь к поверхности, рос вверх передвижной лифт-просто жилая комната, волею мечтаний оказавшаяся ниже ступней.
Внутри чаши Грааля, распыленные на атомы лазерной энергии, перетекая друга в друга, как грани Кольца, сидели двое. Они постоянно изменялись. Когда один был мальчиком, другая становилась девочкой. Когда один белел, другая чернела. Когда один говорил "о да", вторая молвила "о нет". Когда вокруг одного расцветал день, вторая глубже погружалась в ночь.
Они сидели на плотном черном песке. Бортики песочницы упирались в грани сосуда, за который шла битва. Они снова и снова делали свои ходы, хотя со стороны это больше походило на лепку куличиков, создание песочных людей и работу совком. Черный песок был пластичен, идеально принимал любую форму и удерживал ее ровно столько, сколько двоим было нужно.
И вот один из них занес формочку. Череп, на который, кажется, нахлобучена бандана. Опустил в песок. И стал смотреть, как песчинки, медленно-медленно, словно слишком тяжелая металлическая стружка к слабому магниту, сползаются.
― Шах, ― молвил он.
Его оппонент лишь улыбнулся и указал наверх.
В баре было накурено, вокруг шеста крутилась стриптизерша с залитыми под веки сновидениями, ее движения походили на предсмертные судороги. Заведение было дрянным и злачным, маленький Атлантик-сити посреди большой методистской общины. Перед шестом сидел коренастый подменыш с землистой кожей, страшной пастью и многочисленными химерическими шрамами. Он без интереса взирал на корчи стриптизерки, но под конец расщедрился и сунул ей два бакса прямо под резинку трусов. После чего отдал честь и отправился к только что вошедшему рогатому человеку с заросшими шерстью кривыми ногами.
― Не прошло и года, ― провели ножом по ржавой железяке.
― Салют, Ноб, ― отвечал сатир. ― Надумал?
― Конечно, ― сверкнули черные с алыми зрачками глаза шапки. ― Бензин ваш ― идеи наши.
― Мне нравится твоя хватка, парень, ― увещевал сатир. В правом ухе у него было три серьги, в левом ― широкий тоннель и дюжина мелких гвоздиков, рассыпанных тут и там. Его длинный козлиный нос все время двигался, как у кролика. ― Ты далеко пойдешь. Если дорога будет правильной.
Нобби только хмыкнул:
― Разве есть другие дороги, кроме правильных?
― Это правильный вопрос, ― рассмеялся сатир. ― Итак... Адвокатом стал Амброзий, старец, богган, но будь с ним осторожнее и... ласковее. Он не виноват, что скурвился. Ты опознаешь его по черной рабочей кепке, он ее почти не снимает... Вот фотографии дома.
Сатир достал небольшой лист бумаги и показал шапке.
― Видишь, самая окраина, тихо, консьержка. Думаю, вернее всего будет разделаться с ним на улице. Где-нибудь... не знаю. Поезжай сам туда, оглядись. И да, не ходи в центр. Совсем. Там часто шарятся тролли, а этим ребятам лучше не попадаться.
Нобакон хмыкнул. Учи ученого!
― Когда исполнишь? ― спросил сатир.
Нобакон молча взял фотографию и отодвинул от себя.
― Скоро, ― отвечал он веско.
― Очень надеюсь. Когда была Война, старик командовал отрядом ши. Гребаные дворяне слушались его, словно самого Дэвида, будь он вечно проклят. Убей старика. Но ― мягче. Он много полезного сделал.
― Полезное я ему припомню, ― кивнул Нобакон. ― Я что-то еще должен знать?
― Нет, ― пожал плечами сатир. ― Все. Теперь сделай одолжение, иди куда-нибудь... Не знаю. Просто куда-нибудь.
Нобакон привык. Решать с его помощью локальные политические разногласия ― милое дело. Главное тут ― скорее выкинуть его прочь. Нобакон не жаловался.
Через два часа сатир вышел из клуба, слегка покачиваясь. На его ветровке появились пятна спиртного. Сатир двигался медленно, как во сне, раскланялся с парой химер, повстречал знакомую эшу, затем свернул в подворотню. Там, возле решетки из рабицы, стоял, опираясь на нее, мощный тролль в наброшенной на мускулистые плечи шкуре.
― Как прошло? ― спросил тролль.
― Ик! Здорово. Выпивка была как надо!
― Я про шапку.
― Схавал. И добавки попросил.
― Надеюсь, ― буркнул носитель шкуры. ― Он покончит со стариком?
― Ик! Да. А потом ты его схватишь, и мы с ним разделаемся. Ик! И тогда ты наконец станешь Адвокатом, как того заслуживаешь.
При слове "Адвокатом" тролль странно оскалился, будто лучше звуков было не сыскать во всей Конкордии.
― Тогда удачи, ― сказал тролль и одним махом перелетел через забор. Через минуту его и след простыл. Сатир же достал зеркальце, посмотрелся в него, проверить морду, и его глаза расширились, когда сзади он разглядел Нобакона.
― Вот оно как? И рыбку съесть, и на хер сесть? ― уточнил шапка.
Сатир уже собирался захлопнуть зеркальце, когда его схватили и толстые пальцы сдавили ему шею.
― Не спеши, легконогий, есть еще дельце. Мы его уладим, а потом ты уйдешь, хорошо?
― Зачем звал? ― тролль с белой шкурой на покатых плечах показался во дворе. Было довольно темно, пусто, скоро должен был забрезжить рассвет. На тролле была приталенная рубашка и подкатанные голубые джинсы ― униформа его конторы, в которой тролль половину дня чинил водонагреватели.
Тролль не сразу понял, что именно в фигуре сатира не так.
― Ли, ― проговорил китэйн и схватился за топор. В два шага оказался возле друга, он не заметил гвозди, да те и торчали не особо сильно.
Железо пронзило ступни тролля, сперва одну, потом и другую. Он вскрикнул, останавливаясь.
― Скотина!
― Ага, я такой, ― из-за спины вышел тот самый шапка. Рядом стоял его драндулет. Шапка открыл дверцу и вытащил с заднего сиденья упирающегося старика.
― Вижу, все вы в сборе, ― сказал он.
Тролль взревел и кое-как освободил одну ногу, потом вторую. Сделал пару шагов, но боль была слишком сильной, чтобы атаковать как следует. Он упал навзничь, теряя силы.
― Железом и ядом можно добиться большего, чем просто железом. Одно бьет фею, другое ― человека.
Старик мычал сквозь кляп. На нем была тонкая спортивная куртка, спортивные же треники, и черная рабочая кепка. У старика были раскинуты в стороны руки перед животом, и ноги тоже. Шапка подтащил его к троллю, тот попытался дотянуться, но шапка сделал шаг назад.
― Но-но, бугай, не зарывайся.
Он подошел к сатиру и положил его третьим.
― Теперь вы не против, если я кое-чего сделаю? Малость самую. А?
Землистое веко весело опустилось и поднялось. Нобакон стащил всех троих подменышей так, чтобы их плечи соприкасались ― левое с правым, левое с правым, левое с правым. Яд хорошо действовал, троица была парализована, немощь человеческих тел бесила души подменышей.
― Как это мило. Три лживых куска дерьма сошлись, чтобы встретить конец. Нет, правда. Вы можете поцеловать друг друга перед смертью.
Он достал молоток и гвозди. Яд сковывал тела, но боль отнюдь не притуплял.
― Помо... гите! ― заорал сатир, луженый организм которого привык ко всякой дряни.
― Завали, ― велел Нобби. Он взял ладошку сатира, приставил к руке боггана. И бил молотком, пока шляпка гвоздя не уперлась в кисть. Раздробив кости, пробив кожу и мышцы.
― Теперь с другой стороны, ― сказал Нобби. Ему надоели крики Сатира, и он просто двинул ему молотком по голове. Может, убил. Шапку сейчас это волновало меньше всего.
Второй гвоздь уперся шляпкой в ладошку боггана. Тот шипел, но сделать ничего не мог.
И так далее, пока каждую пару ладоней не соединили гвозди.
Нобби критически осмотрел натюрморт.
― Что мне теперь с вами сделать? Ах да. У меня завалялся отличный бензин. Не хотите?
― Мразь! ― бросил тролль.
― Как скажешь, ― Нобакон уже вернулся с полной канистрой. Полил скрежещущего зубами тролля, смирившегося и только качающего головой боггана. И сатиру досталось. Угрохал на троих китэйнов половину канистры. И затем достал спичку. Чирк ― пламя вздымается вверх. Он помахал ею перед феями, не поднося.
― Ну, хотите? Как насчет поджаренной феятины? Ну? Не надо? Или следует?
Пытка длилась вечно. Спички гасли, и тогда Нобакон доставал новые. Тролль попробовал освободить руку, богган застонал, сатиру уже было все равно.
― Смелость города берет, ― фыркнул шапка. Очередная спичка упала в миллиметре от ноги боггана, и только чудом этот миллиметр не содержал бензина. Старец отдернул свою ступню. Еще никогда он не был так близок к смерти. Даже когда бился с теми же самыми шапками за аристократов, потому что так было от покон веков, что они правят, а все подчиняются.
Та спичка была всего в миллиметре! Коснись она подошвы ботинка ― и прощай жизнь! Или всему придется обгореть, и доживать овощем... неизвестно, что хуже.
― Ну ладно, мне пора по своим делам. Еще увидимся. Тролль, ты кажется, хочешь взять реванш? Так лови меня.
Шапка подошел к бугаю-газовщику и влепил ему сильную пощечину. Бугай дернулся, его щека покраснела.
― Запомните этот запашок, твари. Запомните, как я прибил вашего сатирчика. Запомните ― меня не надо долго упрашивать, чтобы я вернулся и закончил начатое. Я вернусь. Я закончу. Если вы, куски навоза, решите и дальше играть в свои политические финтифлюшки. Хотите управлять другими подменышами ― извольте сгореть заживо.
Шаги прочь. Скоро рассветет. Драндулет, по которому плачет свалка, и который ездит только на добром слове своего владельца, закладывает разворот и уезжает прочь.
Богган все еще в шоке. Тролль все еще пытается освободить руки. Сатир уже давно мертв.
В песочнице одна стирает рисунок другого ― три фигуры, охваченные пламенем.
― Не шах, ― говорит она.
Тирбиллина уже почти уснула в своем подвале-мастерской, когда в дверь оглушительно забарабанили. Нокерша вздрогнула, заворчала сквозь зубы и слезла с теплого лежака. Механическая рука подхватила ее в районе талии и бережно опустила на пол. Голем мурлыкал на полу, свернувшись клубочком, и проходя мимо, нокерша погладила его по торчащему из угловатой башки рогу. Насколько нокер может быть благим, настолько Тирбиллина была именно что благой. Конечно, ворчала, конечно, могла сказать очень крепко, но никогда не отказывала в помощи, и особенно с охотой мастерила протезы для тех, кто по каким-то причинам потерял химерическую конечность, давая другим подменышам почувствовать себя полноценными. За это ей говорили спасибо и сильно уважали все, кто имел хоть капельку совести.
Тирбиллина подошла к двери, приложила слегка распухший после сна глаз к отверстию для смотров...
На пороге стоял ее ученик, Гомер, над которым все смеялись из-за такого имени. А еще Гомер был неблагим и часто спорил с наставницей, а то и откровенно насмехался. Но сейчас Гомеру было не до смеха. Его шею обхватила толстая лапища землистого цвета, а в сантиметре от вытянутого уха замерла широкая зубастая пасть. Шапка, кто еще может быть таким уродом. Первым порывом Тирбиллины было сообщить во фригольд, благо у нее имелся телефон барона, постоянного клиента. Но толстый палец шапки приложился к широким губам, и нокерша почти услышала, как тот прошипел "тсс". Тирбиллина открыла дверь. На улице было холодно. А вот и крашеный кровью предмет ― пряжка на ремне.
― Ну привет тебе, милочка, ― сказал шапка и вошел в подвал, все так же держа Гомера за горло. ― У тебя тут уютно. Прикрой дверку, чтоб не дуло.
Тирбиллина послушно закрыла дверь. Голем проснулся, почуял вонь шапки и метнулся из спальни прямо к незваному гостю, но Тирбиллина приказала ему замереть. Голем послушался. Вытянутое серое тело, поделенное на квадратные членики, глухо заурчало, откатываясь к Тирбиллине под руку. Нокерша погладила его по рогу.
― Отлично выглядишь, ― сказал шапка.
― Ты тоже, ― сказала Тирбиллина, вспомнив, что на ней только ночнушка.
― Да, шикарно. А я, собственно, услышал, что ты получила приличный заказ от самого графа... Ты ведь внесешь в него нужные мне изменения, правда?
― И чего ради я буду это делать? ― спросила Тирбиллина.
― А то ты не понимаешь, ― рассмеялся гость. Гомер захрипел, когда ручища шапки сжала его шею.
― Прекрати! ― взмолилась Тирбиллина. ― Я все сделаю! Не причиняй ему вреда, сволочь!
― Так-то лучше.
Шапка прошел в мастерскую. Тирбиллина погладила голема, успокаивая. Созданию не терпелось броситься и покончить с шапкой.
Тирби вошла следом за шапкой, тот осматривал мастерскую, ни на секунду не отпуская Гомера.
― Прекрасно! А ты действительно разносторонний мастер. И действительно, очень добра ко многим... Мне даже немного жаль принуждать тебя делать то, что надо мне. Клинок графу Канцеляре?
― Зачем он тебе?
― Потому что ты внесешь в него кое-какие улучшения, шайзе, ― сказал шапка.
― Например?
― Когда он возьмет оружие, оттуда вылетят металлические шипы и покончат с графом.
Тирбиллина часто заморгала:
― Ты с ума сошел? Зачем тебе это?
― Ну, чем меньше графьев, тем лучше. Не задавай лишних вопросов, ― и я постараюсь не убить этого паренька. Как тебе такой вариант?
― Ты скотина, ― проговорила Тирбиллина.
― Осторожнее, мастерица, ― скалился шапка. ― Я могу потерять терпение в любой момент. У тебя нет выбора. Приступай. Быстрее сядешь ― быстрее встанешь.
Тирби обречённо посмотрела на верстак. Затем сняла со стенки уже готовый клинок для графа Канцеляре. Длинная рукоять, оканчивающаяся головой дракона, филигранная работа, над которой она трудилась целых полгода. И за которую граф обещал отлично заплатить.
Пока она работала, угрюмо, сосредоточенно, Нобакон сидел на стульчике, держа руку с кинжалом возле шеи Гомера. Оникс свернулся вокруг икр хозяйки, периодически нехорошо поглядывая на шапку, но шапке как с гуся вода.
Тирби закончила ближе к утру, ее руки устали, глаза слезились, а голова гудела от постоянной и тонкой работы.
― Я вмонтировала ловушку.
― Прекрасно, милая, просто прекрасно, ― кивнул Нобакон. ― Тогда я останусь здесь и подожду, пока ты преподнесёшь вещицу его высочеству графу. Порадуемся вместе.
Тирби горестно опустила глаза:
― Почему ты это делаешь?
― Почему? Дай подумать. Не в последнюю очередь Война Соответствия, наш шанс отстоять относительную свободу, была проиграна из-за лучшего снаряжения у ши. Их собственные мастера могут только тыкать себя пальцами в жопу. Однако умения нокеров воистину поражают. Эту броню мне сделал один очень классный нокер. Увы, вам все равно, брать ли деньги с нас или с них. А жаль. Не имей ши достойного снабжения, мы давно бы расправились с ними.
Тирбиллина присела напротив, в уютное глубокое креслице, в котором имела привычку отдыхать, когда работа начинала тянуть силы.
― Что ты такое говоришь? Зачем это? Ши разве мешают? Живи как хочешь. Не хочешь ― не присягай никому, запрись себе в лесу и...
Глаза шапки злобно сверкнули:
― Заткнись про леса, стерва. Ты ничего не можешь про них знать.
Тирби прикрыла опухшие веки.
― Все равно не понимаю.
"Он вообще собирается спать?" ― мелькнуло у нокерши в голове. Когда сон скует шапку, можно будет...
― Не надейся, техничка! ― фыркнул Нобакон. ― Я увижу, как граф станет калекой, и только потом оставлю тебя в покое. А там дальше этот мелкий хмыреныш докажет, что я тебя принудил. Вали все на меня.
Тирби словно оказалась в дурном сне, из которого не так-то легко выбраться.
― Что он тебе сделал?
― Не он, так другой граф, ― парировал Нобакон. ― Все они одинаковые, если приглядеться. Ну а если тебя устраивает питаться их подачками, то, конечно, не обращай внимания. То, что я тут говорю ― бред озлобленного на весь мир убийцы.
Гомер уже смирился со своим положением. Он молчал, только время от времени глотая слюни. Оникс урчал, Тирби чувствовала, как он рвется схватить шапку и обвить его в пару колец, превратив в лепешку. Увы, шапка бы успел убить Гомера...
Утро приближалось слишком медленно. Наконец Нобакон встал. Тирби вздрогнула от звука, ей казалось, что она не сомкнёт глаз всю ночь. Где там, уснула как миленькая.
Гомер все ещё дрожал как осиновый лист.
― Я подожду в соседней комнате, ― сказал шапка.
Тирби только угрюмо кивнула.
― И если ты пикнешь, он умрет. А потом и ты, ― подмигнул Нобакон. ― Это ты усекла?
― Да, ― выдавила хозяйка мастерской. Она переоделась в парадное платье, в каком и предполагала встретить графа... Неужели она все это сделает? Да, сделает. Потому что злобная тварь в соседней комнате убьет Гомера.
Граф явился ровно в десять, ни минутой позже, ни минутой ранее. Само изящество, в волосах медового цвета играют светлячки, а лик бледный и чистый, как гладь озера. Тирби даже залюбовалась им. На нем был составной пластинчатый доспех, работа мастеров-ши, изящная сабля на поясе, струящийся плащ за спиной.
Она провела графа к столу, на котором, в ножнах, покоился новый клинок. Она протянула ножны графу. Тот принял и...
Рукоять чем-то блеснула. Нет, не вделанная ловушка, она блестеть и выдавать себя не должна была. Это что-то было нанесено на острые края ловушки, до поры утопленные в рукояти. Граф взялся одной рукой за ножны, второй за рукоять...
Его крик заставил Тирби отшатнуться. Граф с удивлением уставился на кисть, в одну секунду ставшую изуродованной и бесполезной. Во все стороны разлетелись мясо и кости.
― Ты? ― спросил он, круглыми яростными глазами глядя на Тирби. У меня не было выбора! ― хотела кричать нокерша, но в этот момент из комнаты вышел шапка.
― Нет, ваше сиятельство. Я.
Граф повернулся, однако его уже шатало. Он покачнулся, сел, попытался левой рукой вытащить клинок из ножен ― но сил хватило только хыкнуть и брякнуться на бок. Нобакон подошёл к графу и толкнул его сабатоном.
― Надо же, как четко, ― шапка аж причмокнул от удовольствия. ― Прощайте, ваше сиятельство, нас будет вам не хватать. Очень.
― Он ― мертв? ― спросила Тирби.
― Конечно. Сейчас очнется, потому что как человек он очень даже жив. Я просто отправил душу этой паскуды туда, где ей самое место. У нас есть еще часа полтора, прежде чем его хватятся. И я бы хотел поставить один опыт. Ты не против?
Меч все еще был у горла Гомера. И ведь рука не дрожала!
― Ты убийца, ― потрясенно говорила нокерша.
― День начинается с очевидных вещей, ― вздохнул Нобакон.
― Что тебе еще нужно? ― в отчаянии Тирби готова была расплакаться.
― Есть одна идейка, ― Нобакон подошел к Тирби, выставив Гомера перед собой. ― Пусть твой колбаска скроется в другой комнате, ― сказал шапка.
― Ты убьешь меня, ― обреченно сказала Тирби. Как все глупо кончается.
― Оникс, в самом деле? ― спросил Нобакон, проводив голема долгим взглядом. Ладно. ― Итак, Гомер?.. Выбирай. Твоя жизнь ― или ее?
Губы Гомера сильно дрожали. Тирбиллина опустила плечи, обреченно кивнула. Ну конечно. Разве в такой ситуации у подменыша есть выбор?
И все же когда ученик произнес имя наставницы, Тирбиллине стало горько и страшно.
― Парень принял решение, ― хохотнул Нобакон. ― Ничего личного, мастерица.
Он схватил Тирбиллину и приставил нож к ее горлу... Настоящий нож. Он прервет и ее человеческое горло, и химерическое...
― Ты моя красотка, ― цокнул Нобакон. В ту же секунду Гомер бросился прочь. Тирби смотрела ему вслед. А через миг нож ушел. Тирби стояла неподвижно, гадая, что теперь будет.
Шапка обошел ее и поклонился.
― Вот видишь. Ты дала убить ши ради мальчишки, который даже не попробовал помочь тебе.
Лезвие ножа щелкнуло, скрываясь внутри рукояти.
― Он был напуган! ― возмутилась Тирби.
― А ты? Ты не была напугана? И все же ты рисковала ради него. И что ты получила? От добра добра не ищут? Нет. Вы все получили добро на острие твоей ловушки и вкусе моего яда, ― говорил Нобакон. ― Вон оно валяется, добро.
Мужчина, бывший только что графом и феей, встал, с удивлением глядя на здоровяка в спортивной куртке и низкую чуть полноватую девушку.
― Простите, я ничего не помню, вы мне не поможете?
Бугай оскалился, его зубы были просто отвратны:
― Нет, не поможем. Вали отсюда, дохля.
― Я же сказала ― нет. Если бы я сказала ― да, а так ― нет. Мужчина сказал ― женщина сделала, ― твердил один, или одна из двоих, зачеркивая силуэт нокерши с перерезанным горлом и ее ученика, которому Нобакон должен был пробить живот.
Второй, или вторая, задумчиво смотрел на песок и стал рисовать дальше.
Вечером, когда Крэнк остался в участке вместе с Диланом, они достали шашки и стали лихо передвигать кругляши, Дилан брал умением, Крэнк просто убивал время.
― Хоть бы убили кого, что ли, ― сказал Крэнк, сделал ход, ошибся, и тут же пришла расплата ― три белых отправились с доски прочь, а Дилан теперь угрожал дамкам.
― Не накликай, ― поморщился коллега. ― Ничего веселого.
Сидеть и проигрывать, конечно, более интересное занятие, ― подумал Крэнк, но молча сделал ход. Тикали часы на стене. Пиликнула рация, чтобы тут же заткнуться.
Когда пошла пятая партия к ряду, и Крэнк даже начал выигрывать, двери участка открылись, вошел Чу Ним, самый крупный китаец на свете. Честно, он почти доставал до подбородка Крэнка.
Чу вел закованного в наручники парня. Куртка студента колледжа, джинсы, кроссовки. На голове бейсболка с логотипом Нью-Йорка. Лицо чуть бледноватое, покрытое крапинками веснушек.
Здоровяк ухмылялся. Крэнк нутром чуял такую породу ― грязный тип, знающий сотню способов причинить тебе боль. Или обжулить тебя в шашках, к примеру.
― Вот полюбуйтесь, ― сказал Чу Ним. ― Схватил за драку. С девкой. Документов нет, на вопросы не отвечает. Запри до утра, а там поглядим.
― Ты совершаешь большую ошибку, свинья, ― проговорил задержанный.
― Да ну? ― Чу Ним толкнул парня в руки Крэнка. Тот взял здоровяка за плечо:
― Прошу, попробуй что-нибудь выкинуть.
― И я узнаю, как твоя дубинка на вкус, ― проговорил парень, возведя очи горе. ― Давай без этой фигни, умник.
Дилан хохотнул. Он хрустнул пальцами.
― А ты уже скучать собирался, Томас. Смотри, какой весельчак к нам заглянул.
― Ага, ― согласился парень. ― Особенно мне удаются шутки про мамок всяких паршивых скотов в форме.
Дилан слышал и не такое. Крэнк повел задержанного в кутузку.
― А с кем он подрался? ― спросил Дилан Чу Нима.
― С бабой какой-то, ― признался китаец. ― Я не понял, из-за чего. Да и баба сразу сбежала.
― И ты потащил его сюда? ― нахмурился Дилан. ― Зачем он тут?
― Всунь ему дурь, заставь взять на себя пару висяков, нам детективы спасибо скажут, ― говорил мудрый Чу Ним.
― Или штырь в жопу загонят, ― кивнул Дилан.
― Не загонят, ― говорил китаец. ― Висяков вон сколько набралось. А мы все на этого красавца повесим, и пусть разбирается.
― Тоже верно, ― сказал Дилан.
Крэнк встал рядом с камерой, разглядывая арестанта. Кроме широкой неприятной улыбки, было в нем что-то... Совершенно постороннее. Запредельное. И при этом глубоко пугающее. Словно в клетке сейчас пребывал не человек, а нечто... иное.
Крэнк помотал головой, затем, сняв дубинку с пояса, провел ею по прутьям решетки.
― Ну как тебе у нас, драчун?
Чу Ним и Дилан удалились по коридору, продолжая беседовать.
Парень поднял на Крэнка голову:
― Пока не знаю. Но скоро будет не очень. Выпусти меня, если хочешь, чтобы все в этом участке остались целы до рассвета.
― Что же нам будет?
В ответ парень посмотрел куда-то на стенку, казалось, его взгляд проходит насквозь, упираясь в улицу.
― Я не случайно дрался с той бабой, коп. Она идет за мной по пятам, потому что ей заплатили. Настоящие дворяне. Этим скотам уже не интересно судить да рядить, теперь они собираются сделать из меня котлету.
― Что ты несешь? Дворяне? Банда что ли какая? ― хмурился Крэнк. Было в словах задержанного нечто такое, что заставляло его слушать.
― Банда? ― задумался парень. ― А что, хорошее определение. Настоящая банда, и довольно крупная.
Он замолчал. Через какое-то время Крэнк увидел, как парень поднимает голову и произносит:
― Что-то твои друзья-коллеги затихли. Странно, да?
― Что ты несешь? ― спросил Крэнк и обернулся. Но, в самом деле, в участке стояла мертвая тишина. Обычно по ночам здесь так: то, что произносится на одном конце отделения, прекрасно слышно на другом. Никаких секретов и никакой тишины.
― Наверное, на вызов отправились...
― Серьезно? Не предупредив тебя хотя бы по рации?
― На что ты намекаешь? ― спросил Крэнк, хотя все было итак ясно.
― Что тебе стоит приготовить пушку, ― ответил парень. ― Я же говорил, эта стерва не оставит меня в покое. А теперь выпусти меня.
― Выпустить?
― Ну.
― Пошел ты, ― возмутился Крэнк.
― Как знаешь... Мое дело предложить. Но ты бы того, проверил своих дружков, что ли?
Крэнк фыркнул. А еще по вечерам участок становился очень мрачным местом. Все эти длинные тени от медленно перегорающих лампочек. Помещения, которые в течение дня были полны жизни и шума, а теперь опустели, казалось, столы готовятся прыгнуть, а из-под стула должен вылезти труп преступника ― и наброситься на офицера.
Крэнк покачал головой и отправился в коридор. Он нажал кнопку переговоров и сказал:
― Але, Дил, Чу? Прием. Дил, Чу?
Ответом ему стали привычные помехи на этой частоте. Не выключили же они рации! Не добрались же до места, где идет опасная перестрелка, так быстро!
Бред, Крэнки, как любил поговаривать старший брат. Бред. Просто им лень отвечать тебе. Чёртов парень тебя запугал. Рассчитывал, что ты намочишь брюки и отпустишь его. Отпустишь! Мечтатель фигов. Крэнк почти разозлился на себя, когда случилось сразу две вещи.
Во-первых, когда он вошел в коридор в зале детективов, резко выключилось освещение. Свет теперь проникал через поднятые пожелтевшие от времени жалюзи из окон, разделенный черными полосками. Во-вторых, что-то хлестнуло его по плечу, на котором висела рация. Пластик треснул, и кода Крэнк потянулся к нему, нашел только осколки.
Вот дерьмо. Тут правда кто-то есть!
Крэнк достал пушку, старый-добрый ремингтон удобно лег в руку. Почти весь зал был хорошо освещен, однако оставалось достаточно темных мест, где мог кто-то притаиться.
А фонарик, конечно, вон он. лежит на столе Крэнка. Стол, конечно же, на другом конце зала. Кто бы сомневался!
Крэнк поводил пистолетом из стороны в сторону, высматривая движение.
― Кто бы ты ни был, парень, тебе лучше выйти! ― произнес он, хотя вовсе не ощущал источаемой голосом уверенности. Крэнк прижался к стене, под мышками сразу стало потно, и рубашка, хотя еще слишком рано, стала липнуть к его телу. Спуститься в подвал и проверить рубильник. Самое лучшее.
― Эй, офицерчик! Не думаешь меня выпустить? ― спросил парень. ― Я же сказал, она придет сюда. Если кто-то платит старой стерве, он может быть уверен, что она сделает все по первому классу и без вопросов. Только еще поиграется с попавшимися под руку дураками. Такими, как ты, например.
― Заткнись! ― потребовал Крэнк. А этот момент он уловил движение с боку, развернулся, выставил оружие и замер.
В паре метров от ног, возле доски, которую в шутку называли "лучшие преступники" с фотороботами и ориентировками на самых разыскиваемых гадов, стояла женщина. Она была примерно на голову выше Крэнка, вместо одежды на ней был балахон, рваный и латаный -перелатанный, на котором, если присмотреться хорошо, можно было различить нашитые металлические пластины. Длинные черные волосы спускались ниже плечей. Острый горбатый нос, как у стереотипного индейца, был чуть приподнят. Тонкие губы приоткрыты, и виднеются зубы.
Крэнк взял бабу на мушку и собирался выстрелить, но тут она подняла руку... Собственно, вместо руки у нее было пять тонких, но шевелящихся кнутов. Длинные, темно-серые, шевелящиеся каждый по-своему, они обвили руку Крэнка, сжав запястье и заставив полицейского упасть на колени.
― Классный у меня сегодня урожай, ― сказала бабища, и подняла руку. В ней была зажата... Крэнк был в этом уверен. Он узнал бы такую лысину издалека, в любое время суток. В левой руке бабы была снятая с черепа плешь Чу Нима. С нее до сих пор капала на пол кровь.
Крэнк хотел спустить курок, но пальцы отказались. Крэнку было очень больно. Затем щупальца зашевелились, укорачиваясь... и потащили его прямо по полу. У департамента полиции города хронически не находилось средств на нормальную уборку, потому часто полы были грязными, пыльными, иногда в участке видели таракана. Крэнк и подумать не мог, что ему придется протирать эти доски собой.
А еще, что ему будет так страшно.
― А тебе даже идет, ― сказала баба и приложила лысину Чу Нима к голове Крэнка. У самого Крэнка были темно-русые волосы, которые он предпочитал обрезать покороче, прикосновение мертвой плоти коллеги вызвало в нем припадок рвоты и паники. По высокому лбу офицера, прямо к губам протянулась кровавая полоса от ужасного парика.
― Тебе надо было послушать Нобакона. Ты хоть знаешь, что вашему коллеге удалось арестовать самого опасного маньяка во всей Конкордии? Нет? Ну вот, теперь знаешь. Можешь гордиться своим участком. А теперь я схвачу его, ты не против? Спасибо.
Женщина перешагнула через Крэнка и направилась к обезьяннику. И Крэнк потянулся за ней следом, отчаянно пытаясь уцепиться хоть за что-нибудь рукой. Он схватился за стул и, размахнувшись, огрел им бабу по голове. Это было уже почти в обезьяннике.
― Ах ты свинья! ― возопила баба и повернулась к офицеру. Ее глаза сверкнули ненавистью, а нога явно собралась сильно ударить голову полицейского, когда прогремел выстрел. Пуля попала в пластину на груди бабьего наряда и отскочила. Баба чуть отступила.
― Срань господня, ― проговорил Дилан, и пистолет дрожал в его руке. ― Эта сука убила Чу и сняла скальп!
― Я и тебя убью, и с тебя сниму, ― посулила она, взмахнула рукой ― и щупальца бросили Крэнка на его коллегу. Полицейский влетел в Дилана, оба они прокатались по земле, пока не замерли в конце коридора. Крэнк вскочил на ноги, и тут же отпрыгнул в сторону, поскольку щупальца собирались схватить его за грудь. Дилан сильно приложился головой о дверной косяк и застонал. Щупальца нашли его лицо и несколько раз ударили об угол. Каждый удар разнесся эхом по всему отделению. После пятого Дилан затих, и, как полагал Крэнк, навсегда.
Не чувствуя руки, Крэнк высунулся из-за стола и выстрелил, незваная гостья успела отреагировать ― ее щупальца метнулись, прикрывая лицо, пуля вошла в одно из них. Через секунду Крэнк отскочил прочь, а щупальца разнесли стол, за которым он прятался. Офицер снова прицелился и выстрелил.
― Вижу, у вас там жарко! ― раздалось из обезьянника.
"Да уж, не холодно", ― подумал Крэнк. Он схоронился за очередным столом, когда щупальца схватили это укрытие и отбросили прочь. Карандаши, ручки, дешевый и тяжелый системный блок и жирный монитор с выпуклым кинескопом разлетелись по комнате.
― А я тебя вижу! ― заявила обладательница тентаклей. На этот раз Крэнк целился и стрелял в голову. Баба убрала ее буквально на миллиметр ― и пуля прочертила борозду чуть выше ее скулы, но не убила.
― Обидно! Я, может, мечтаю наконец умереть. Окончить забег за страданиями и злобой. Но, похоже, ты мне не дашь избавления.
Теперь-то Крэнк должен был попасть! Он прицелился, выстрелил... Заклинило! Крэнк выстрелил еще и еще раз. Начиная паниковать.
― Увы, бывает и такое, ― развела руками баба. Она достала из кармана платок ярко-красного цвета, и сунула его в проломленную голову Дилана. Крэнка снова чуть не вырвало. Он по-хорошему удивлялся, как до сих пор держит пиццу внутри себя. Но какая-то часть офицера была не столько напугана гостьей, сколько восхищалась тем, что она учинила в участке. Какая-то его часть смотрела на нее с плохо скрываемым благоговением. А, может быть, желала сама стать такой же. Кто знает.
Щупальца подтянули полицейского к гостье. А вблизи оказалась еще страшнее, чем издали. Ее кожа шелушилась, длинные острые уши покрывали серьги всех фасонов и видов, совершенно без вкуса и симметрии. Ее белые глаза не имели зрачков и радужек, но их молочность пересекали тонкие кровавые линии, словно сосуды полопались от долгого пребывания за монитором.
― Ключи, ― сказала гостья.
Ключи. Наверное, самая старая вещь во всем участке. Они переходили по наследству от одних копов к другим, ибо замки были старые, а ставить вместо них что-то новомодное начальство не хотело ― душила жаба.
Дрожащей рукой снял Крэнк ключи с пояса и протянул их к гостье. Все произошло слишком быстро, чтобы та успела отдернуться. Опять же ― голый инстинкт.
А в самом Крэнке пробудилось нечто, что он не до конца осознавал. Как будто дремавший в нем первобытный варвар, мечтавший только о крови, пробудился. Или как будто он сообразил очень быстро, что к чему. Так или иначе, его рука перехватила все три ключа от всех трех камер, и стал бить ими прямо по лицу твари. Та заверещала. Мгновенно с нее спала вся спесь. Ключи неожиданно легко проходили через кожу, протыкали кости черепа, входили дальше. Щупальца обмякли. Тварь отступала, закрываясь от ударов снова и снова.
― Нет, нет, нет! Перестань же! Нет!!!
После очередного удара бородка самого длинного из ключей вошла прямо в глотку бабы. Вместо киков та забулькала. Из-под кромки ключа потекла кровь. Тварь схватилась за горло и скатилась по стенке вниз. Аккурат под доской лучших преступников.
Крэнк отошел назад. Его руки были в крови, а сознание заперли в клетку из концентрированной паники.
― Эй, ты, как там тебя? Нобакон, да? Я с ней разделался.
― Прекрасно, я восхищён! Теперь давай ты меня выпустишь?