Аннотация: Иногда просто нужно выпустить пар, а то клапана посрывает
Как известно, быть варбоссом славного кита Красных Шапок ― большая трудность. Все на тебе держится. Десятки шапок, троллей паков, сатиров, есть даже несколько опустившихся ши и слуаг, а уж окружающих расточителей можно не считать, ибо имя им будет Легион. Экономика, хранение оружия, торговля наркотой, подпольные тотализаторы, бои без правил, настоящие, а не те похлопывания друг друга по спинке в полсилы, которые так разрекламировала ММА. Проституция. Отношения с полицией, которая живет бедно, а хочет ездить на новых тачках. Разборки с соседями. Наконец, держать в поле зрения знать, которая думает, что должна все знать. Нелегко это, трудно, отъедает много времени и сил. Недавно, к примеру, пришлось пропихнуть своего китэйна на лидерство в местном бес дин, а это означало, что парочке конкурентов пришлось срочно заболеть сломанными костями. Собратья-варбоссы, полагающие, что улыбаться в глаза и готовить удар в спину ― лучшее, что можно придумать. Подчиненные, имея вид лихой и придурковатый, вряд ли смутят тебя разумением. Ты вертишься как юла, и мир вокруг тебя вращается каруселью. Тут пегас крылья расправил, там букидор когти выпустит, а тут по полу змея ядовитая, пятнистая, хвост распустила, и на конце хвоста шип, один укол ― и все, нет тебя. Раньше Майку все это виделось не так. Он-то думал, что правильные люди на правильных местах ― половина дела. Оказалось ― даже не четверть.
Майк. Тарак Большие Руки. Или, по версии одной фрейлины королевы Маб ("Да мне насрать, что ты делишь с этой старой клюшкой будуар, я тебя трахать не буду, поняла?") Тарак Где-Не-Надо руки, встал в тот день со своей необычной улыбкой. У него их было три. Когда уголки рта растянуты в стороны ― это для знати. Когда по краям глаз появились гусиные лапки ― это для своих и всего мира. А когда еще и черная полоска на шее начинает пульсировать, наливаясь кровью ― это не к добру. Сильно не к добру.
Такой день, когда полоска пульсировала, напоминая о славном прошлом, приходился раз в месяц-другой. И когда его долго не было, подопечные начинали беспокоиться. Как известно, излить лучше, чем носить в себе. Но если изливал Майк, то...
В общем, Тарак проснулся, одетый только в свои татуировки, на койке, в комнате на чердаке, рядом с пылающим очагом ("В самом деле, не положено? Кто же мне запретит, ты что ли? Это Бри с тобой заигрывала, старый хер, а я могу и перестать"), в доме, некогда принадлежавшем Томасу Бирну, нокеру, обманщику и политикану. И в голове у Майка роились образы, которым зааплодировал бы любой член Гестапо, или, скажем, сотрудник наркомата внутренних дел Совдепии. Майк облизал губы. Майк поднялся, улыбка заняла полагающееся место, сделав его немного похожим на Джека Николсона из фильма про Бэтмена. Полоска на шее пульсировала так, словно под кожу зашили змею, и теперь она бегала по кругу, щекоча внутренности.
Майк улыбался.
День, который столько ждали шапки всей округи, настал.
Порк сидел внизу, ожидая, пока варбосс проснется и выйдет. Порк был чуть меньше босса, чуть глупее, чуть уже в плечах, но только постольку, поскольку надо было, чтобы босс так думал. И вот сидит Порк, вертит самопальный полуавтомат, когда из-за двери штаб-квартиры Красной Угрозы ("И меня чо, ебет, что вы там думаете? Красные ― значит красные, и точка") послышался мелодичный джаз. Порк даже обернулся к двери на стуле с колесиками.
И дверь открылась. Порк зажмурился, загораживая ладонью лишний свет.
― Кто там? ― спросил он. Нервами Порк тогда ещё не страдал, и потому за пушку не схватился. Да и схватись он, ― это стало бы его большой ошибкой.
― Свои, ― тонкий силуэт держал вытянутую сигарету, и Порк сообразил, что имеет дело с мундштуком. Цокнули острые длинные каблуки по плитке холла. Дверь закрылась, и красноватым от недосыпа и ярости глазам Порка предстала высокая стройная девушка в облегающем темно-синем платье. На голове девушки была изящная шляпка, на лицо спадала черная вуаль. Кожа девушки была медной, как начищенное блюдо, глаза сверкали кровью, нос глядит в правую сторону, а скулы забрались так высоко, что с них можно прыгать, как с утеса. Или, скажем, усесться сверху и махать ногами. Гостья слегка приподнимала левый уголок губ, чтобы виднелись зубы. Издалека она могла казаться изящной. Стоило приблизиться ― платье с дырами, хаотично разбросанными по ткани тут и там, через них просвечивает меднокожее тело. В шляпке виднеются три пулевых отверстия, матово поблескивающих вокруг. Чулки порваны, а туфли вообще от разных пар, хотя и примерно одной длины шпильки.
― Ты кто такая? ― спросил Порк, ставший лейтенантом совсем недавно, за деликатное внушение почтения нокерам.
― Я приехала к твоему боссу по делу, ― произнесла женщина. От сигареты исходил легкий дымок шоколада. ― Сегодня ведь этот день. Ну, ты сам знаешь.
Порк хмыкнул:
― Знаю. А ты тут на кой черт? Знаешь, он предпочитает паков. Или слуагов. Увы.
― Да ну? ― походка девушки была плавной и грациозной, однако в ней была некая резкость, словно три такта оркестр играет как положено, а потом выдает какофонию. ― Это ты так думаешь?
― Это я так знаю, ― сказал Порк. ― Я тебя предупредил, если что.
В этот момент на лестнице загрохотали другие шаги. Порк обернулся, вставая.
Босс вырядился в полный доспех, включая шлем, и на плечо был взвален тяжеленный молот, и три черепа химер бились о спину Тарака. Плечи, руки и колени доспеха покрывали недлинные но острые шипы. Некоторые выглядели так, словно их наделю держали под водой, другие ― словно испачкались в кетчупе. А поверх шлема с забралом в виде испуганного лица легла алая отнюдь не от красителей бандана, сложенная полоской. Майк так и не сделал себе привычки, подобно всем прочим шапкам, постоянно таскать свой тотем китэйна на себе. Но уж если Майк свою бандану достает ― спасайся, если сможешь. Тарак опускался тяжело, медленно, и, как заметил Барт, загадочную девку все это совсем не пугало. Она затянулась и выпустила дым ртом:
― Вот и ты. Я уж решила, что ты передумал.
Майк добрался до Порка.
― Сегодня особый день, ― раздалось чуть измененное шлемом. ― Очень особенный.
― Да уж, ― Порк поскрёб жесткую щетину на выпирающем подбородке. ― Ты там аккуратнее, босс. Ладно?
― Уж постараюсь, ― заверил Большие Руки.
Машина редкап-леди представляла собой блестящий кабриолет без намека на крышу. На заднем сиденье торчал граммофон, и на нем крутился какой-то бибоп, заставляя расточителей непроизвольно вздрагивать. Майк прошел на пассажирское кресло и опустил молот за спину. Леди приземлилась рядом.
― Ты готов?
Когда ответа не последовало, леди сказала:
― Ты сегодня особенно романтичен, черт. Я ради тебя надеваю свое лучшее платье, даже эту дурацкую шляпу, и что взамен? Я терплю сальные взгляды всех мужчин в округе. Я проехала семь сотен миль, чтобы провести с тобой день. Я даже...
― Заткнись.
Леди оборвала тираду на полуслове и трижды повернула ключ в замке зажигания.
Боунс вышел из тюрьмы в половине седьмого утра, солнце било его по глазам, а еще не развеявшаяся ночная прохлада заставляла ежиться от холода. Какие бы сквозняки не пронзали Оттобанский Централ, на улице было холоднее. И свежее. Боунс огляделся, не понимая, чего именно не хватает вокруг. Ах да. Тюремной вони. Запаха страха. Хлопков дубинок о ладони копперов. Но самое главное ― небо тут не в клеточку.
― Чем займетесь на воле? ― у начальника тюрьмы Кобрича был прямой пробор и честное лицо. Он не делал вид, что может помочь заключенным или переменить тюремные порядки. Он просто делал их жизнь чуточку легче. Нужна тебе доза? Кому будет плохо, если ты ее получишь, даже и здесь? Нужен телефон? Да легко. Отпроситься в город? Конечно, друг. Но ― не забывай платить. Порой тот, что лежит, закутавшись илом и развесив щупальца, куда меньший спрут, чем сидящий в аккуратном кабинете тип с прямым пробором и честным лицом.
― Стану садовником, ― заявил Боунс.
― Да? Садовником? Это хорошее дело. Но сперва мне нужно, чтобы ты кое-что сделал.
Боунс сидел на стуле, на щеках застыли желваки. Казалось, его зубы сейчас затрещат от натуги.
― Это, ― фотография скользнула к лицу Боунса. ― Хартиган, он священник. Его должны найти у себя дома, на лужайке, с перерезанной глоткой. А в рот ты набьешь шариков для гольфа.
― Ты так об этом говоришь, словно мне нужно заполнить за тебя налоговую декларацию, ― сказал Боунс.
― В некотором роде. Выходки этого кретина сильно мешают хорошим людям. Знаешь, можно понять священника, ебущего малолеток на паперти. Можно понять мудака, который стучит органам о том, что рассказывают прихожане ему на ушко. Но реально верить в весь этот бред, реально пытаться закрыть некоторые хорошие места... такого я понять не могу. И хорошие люди не могут. Прихлопни его. А потом делай, что хочешь.
Боунс взял фотографию. Мужчина неопределённого возраста смотрит отрешенно, с извинениями и даже слегка возмущенно.
Вот, стоит Боунс перед воротами Централа, и все тут ему в диковинку. Он плотнее закутался в куртку, которая стала ему велика за все эти годы, и пошел, пугать желваками народ в ближайшее кафе. До него добрался на попутке, утопив все потуги заговорить с ним в гробовом молчании. Этого добра у Боунса хватало. Он создал атмосферу абсолютной, непробиваемой тишины в камере, которую делил с парой юристов, боксером-налетчиком и педофилом. Все они молчали, зная, что Боунс терпеть не может пустой болтовни. Водиле хватило легкого намёка на насилие, одного маленького жеста в лице, чтобы осознать и заткнуться.
― Я вас здесь высажу, ― сказал он, останавливаясь у закусочной. ― Тут отличные пончики.
Боунс молча открыл дверь и вылез.
Городок, где жил Хартиган, преподобный, был дальше, через дюжину миль. Вообще-то довольно приличный, второй по габаритам в штате. Боунсу хотелось жрать. Желудок должен был вспомнить, что такое нормальная еда. Боунс зашел в закусочную и ощутил, что сегодня, да, его день.
Хартиган был в легком черном пальто, с повязанным шарфом. Разве что чуть старше, чем на фото, но это был он. У Боунса была фотографическая память на лица. С самого детства. Он каждый день вспоминал физиономии тварей, убивших Лизу. Эту высокую тощую девку и этого бугая... Боунс не раскрыл про них правосудию. Ему бы все равно не поверили. Бугай в самой настоящей броне, типа гребаного рыцаря? Девка в драном платье с мордой гоблинши, всаживающая три пули подряд в голову будущей жены Боунса? Полно, обвиняемый. Вы, конечно, подонок, убивший собственную невесту, но не настолько.
Нет, сказал себе Боунс. Подонком ты был в той жизни. Теперь ― ты сделаешь этого священника-чистоплюя, которого притащило прямо к тебе в руки. Это точно судьба. Забегаловка одна на не самой оживленной трассе. Каковы были шансы, что преподобный Хартиган окажется здесь? Да еще когда он, именно он, Боунс, официально признанный покойным уже неделю как, будет здесь?
Нет, много совпадений. Но Боунс теперь был не в тюрьме. Тут жизнь проще и вариантов побольше.
Кроме преподобного, в кафе была еще жирная официантка, рядом с окном, возле двери, сидел клерк, потягивая кофе и мучая омлет. Ну а преподобный ― он почти возле стойки. И все. Загляденье.
Боунс прошел к столику святого отца и молча сел напротив. Хартиган поднял на него удивлённые и чуть возмущенные глаза:
― Здесь свободно, садись.
Боунс не ответил. Он уставился священнику в лицо. Мало кто мог выдержать этот взгляд Боунса. Хартиган был одним из них.
― Понимаю. Вы выследили меня и не хотите, чтобы ваш бизнес страдал. Вы решили меня убить, да?
Боунс молчал.
― Вы будете что-нибудь заказывать? ― официантка гоняла жвачку, становясь еще более коровоподобной, чем на первый взгляд.
- Кофе этому джентльмену, ― сказал Хартиган. Когда корова ушла в стойло, он продолжил: ― Вы можете убить меня, но на мое место придет другой. За ним еще и еще. И так будет продолжаться вечно. Вечно. В этом городе я раскидал искры благочестия. Я возжег очищающее пламя. Скоро многие из вас в нем сгорят. Все в руках божьих. Я вверил себя ему. Так что я умру с чистой душой. Нам выйти?
Боунс ожидал другого. Ну, завалится на колени, станет умолять. Или понадеется позвать полицию. Или даже достанет пистолет и направит на Боунса. Да что угодно. Но вот так сидеть и даже спешить к смерти? Боунс на миг даже усомнился, кто тут убийца.
Сестру Лизы, Сару, один раз пропустили к Боунсу. Она сидела напротив и ела его взглядом. Тогда Боунс и научился молчать. Наверное, преподобный чувствовал себя в этот момент точь-в-точь как Боунс тогда на свидании. Перед тобой тот, кому полагается закопать тебя. И ты знаешь, что он прав.
Все в руках божьих. Кто бы мог подумать. Это боженька, получается, направил руку той длинной суки, пока Боунс, извивался ужом в железной хватке бугая, разрывая одежду о шипы на его панцире, истекая кровью?
Ну ничего, теперь Боунс сам вроде боженьки. Только вместо молитв будет принимать дензнаки. А вместо кары небесной ― обеспечивать клиентам вполне земное правосудие.
Принесли кофе. Боунс не взглянул на него и поднялся.
И тут судьба улыбнулась ему еще раз.
Эти звуки он узнал бы из тысячи. Из миллиона. Из миллиарда. Даже если бы не слышал их сотню лет, или если бы со слухом Боунса что-то случилось. Он угадал бы их по воздушным волнам, расходящимся в стороны от включенного граммофона. Это проклятый бибоп. Боунс повернулся к двери.
― У твоих сообщников странные вкусы, ― сказал Хартиган. ― Кажется, это сакс Арта Пеппера... Что-то из раннего, не могу узнать... Что же, от таких людей и смерть принять ― награда.
Боунс потемнел и схватил святошу за грудки:
― Ты ведь нарочно здесь? Да?
С момента диалога с Кобричем это были его первые слова.
― Просто ехал к дочери, вот, вышел, чтобы позавтракать... Плохой вышел завтрак... Ты хочешь сказать, что вы не следили за мной?
В этот момент дверь в забегаловку раскрылась. И Боунс почувствовал, что его ненависть растет в геометрической прогрессии.
Вошла высокая худая девушка, даже тощая. У нее было страшное лицо, неправильное и неприятное, чуть оттененное вуалью. А еще это дурацкое порванное в хаотичном порядке платье и чулки. И туфли, туфли от разных пар, на таких высоких шпильках, что голова кружится. Она держит мундштук. Совсем как тогда. Только платье было светло-зеленым.
И шляпка. Боунс и Лиза возвращались с похорон матери Лизы. На Лизе была эта шляпка, круглая, с маленькими полями и черной вуалью.
Боунс даже издалека разглядел пулевые отверстия на ней.
Полицейский на настоящем мотоцикле волочился за машиной Венеры целых двадцать миль, пока наконец Венди это не надоело. Если уж парню так хочется смерти, почему бы и нет? Она съехала к обочине.
Парень опустил подножку и прошел к автомобилю. Майк впал в странный ступор, к которому из всех китэйнов привыкла одна только Венди. Майк сидел прямо, расправив плечи, оставляя спутнице еще меньше места, чей ей требовалось. Как будто на соседнем сиденье находится вулкан, готовый разразиться лавой в любую секунду.
А еще на копе был настоящий черный шлем. И очки от солнца. Конечно же. Он подошел к машине. Черт, он улыбается. Придурок не понимает, или он реально придурок? Венера выпустила табаковый дым через ноздри.
― На конвент? ― спросил коп. Венди заморгала, всем своим видом выражая непонимание.
― Я спрашиваю: на конвент, да? Ну, классные костюмы... только я не пойму, что за персонажи?
Венера ткнула мундштуком в Тарака:
― Он Конан-Варвар, а я Белая Ведьма.
― Белая Ведьма? Странная у тебя трактовка.
― Оригинальная, да, ― сказала Венди и обратилась к вирду. Просишь дядюшку Вирда перенести твою внешность и имущество, чтобы человеки могли насладиться твоим подлинным видом. Туман рассеивается, и все рады.
― Боооог ты мой, ― сказал коп. ― Вот это да... Из чего эта маска? Черт, вы самые крутые ролевики, которых я видел. Жаль, только, я сегодня не попаду...
― А что за конвент? ― спросил Майк. Коп вздрогнул. Впервые сквозь его розовые очки стало что-то просачиваться. Увы, не так много, чтобы это болван сел на свой драндулет и укатил подальше.
― Здесь, в Лэйки... А вы разве не туда?
Майк подвигал шлемом.
― О чем ты говоришь? ― спросил он.
― Ну, вы же ролевики, так? Твоя подруга классно сделала маску.
Венди рассмеялась.
― Маску, ты прав. Кстати, очень реалистичный материал. Хочешь потрогать?
― А можно? ― спросил коп и прямо просиял.
― Даже нужно, ― скалилась Венера. Она убрала сеточку с лица, подставляя кожу свету. И энергичный сакс Пеппера надорвался, воцарилась короткая передышка перед следующим треком.
Коп потянулся к лицу редкап-леди.
― Ух ты, как настоящая, ― сказал он. ― Здорово! Я давно хочу сделать себе маску урук-хая, мы с ребятами делаем по Толкину, ну, знаешь... ха-ха...
Коп вдруг понял, что оттягивает не маску. Ни одна так сидеть не будет. И на ощупь не будет такой реальной... Это была кожа. Это была настоящая кожа этой девушки, и...
Забрало шлема парня на пассажирском сиденье, было выполнено в виде лица, оскаленного в агонии боли. Лоб шлема был перевязан красной банданой, сложенной в полоску.
― Ролевики, говоришь? А что, можно и так.
Голова дернулась, ударив копа по лицу. Раз, другой, третий, вдалбливая нос внутрь и дробя его. Проломив лоб. Выбив несколько зубов спереди. Коп хотел закричать, но забулькал, бессильно выпуская кровь изо рта. В тот же миг девушка вцепилась ему в запястье, легким движением зубов разгрызла его до самой кости.
День веселья Тарака, официальный выходной, когда он давал наконец самому плохому, что водилось в душе редкапа, а водилось там очень немало, вырваться наружу, начался.
Боунс смотрел, как девушка с мундштуком подходит к стойке.
― Эй, любезные... Простите за беспокойство... Мне нужен телефон, быстро.
Официантка выставила аппарат рядом с пепельницей. Слишком поспешно, хотя могла бы просто нахамить. Исполнительная корова.
― Спасибо, ― сказала Венди и, подняв его, со всей силы ударила о стойку. Раз и два, сделав разбитым хламом.
В этот момент появился второй.
О черт, Боунс глазам своим не верил, снова, да. "Рыцарь" был таким, каким он его запомнил. Особенно шлем. Чертов шлем в виде человеческого лица, которое разинуло рот от ужаса. И теперь на его шлеме... Кровь? А поверх та тряпка. И в его руках был тот самый молот. О черт...
Реальность вдруг поплыла вокруг Боунса. Он отпустил Хартигана и достал из-за пояса пушку. Отличный "Десерт Игл", вместительный магазин, убойная мощь. Схлопотать из такого пулю ― праздник для СМИ.
― Ты что себе... ― начала корова, но в этот момент Венди вытащила мундштук изо рта и с размаху вогнала его корове прямо в глазницу. Раздался хлопок. Официантка отпрянула, руки в стороны, белый, ну, не такой уж и белый, передник заливает кровь, а из глаза торчит устрашающая спица с еще дымящейся сигаретой. Венера легко перемахнула через стойку, грациозно приземлилась прямо на каблуки и одним легким движением вытащила мундштук, чтобы тут же воткнуть его во второй глаз.
― Ааааааааааааааааа! ― завопила корова, хотя Боунс так и ждал что вместо Ааааа будет что-то вроде Мууууууууууу.
А потом мундштук вошел прямо в глотку официантке и она, булькнув на прощание кровью, повалилась вперед, чуть не похоронив тощую девку под собой и раскроив себе о стойку череп.
Рыцарь схватил клерка и повернул его шею так, что клерк смог встретиться с Боунсом глазами. Не продолжительная агония, как у шлема рыцаря. Мгновенная вспышка ― и тьма за ней.
В это время Боунс направил ствол прямо на обладателя доспехов. Курок был отлажен, все детали пушки работали как часы. Раз, два, три, летят гильзы, через миг характерный звон, ни с чем не спутаешь, на полу.
Вроде бы доспех рыцаря, помнил Боунс из осиленных в припадке юношеского романтизма книжек, пулю остановить не мог. Как только пришли арбалеты, рыцарство стало потихоньку закатываться, а там ведь еще были даже не пули. Да и "десерт игл", почти в упор, три пули. Три раза выстрелили в голову его Лизе. Три раза! Три раза в грудь ублюдку в доспехе.
Майк сделал ровно три шага назад. На его нагруднике стало тремя вмятинами больше. Молот размахнулся, отбрасывая стулья, столы, солонки и салфетницы к стойке. Боунс успел увернуться в последний миг, налетел на столик, опрокинувшись вместе с ним.
― Я тебя знаю, ― сказал Майк. ― Это твою девку мы пристрелили... когда там? Эй, Вен, когда мы пристрелили девку в башку?
― В том году, Тарак, ― сказала Венди, которая поместила окровавленный конец мундштука себе в пасть.
― Точно, в том году.
Следующая пуля ничего не сделала голове Майка, попав право в морщинистый от ужаса лоб.
― Хорошо стреляешь, ― похвалил редкап. Снова Боунс уцелел только чудом, а вот столику повезло меньше. К молоту были приторочены три странной формы черепа, да еще и на цепях. Боунс даже представить не мог, сколько весит этакая хреновина. Майк же орудовал им, словно он был из ваты.
― Эй, есть кто? ― Венера сунулась в кухню, как раз вовремя. Повар, по фигуре напоминавший убитую официантку, опрокинул на пол коробку с красными патронами, которые тщетно пытался засунуть в шотган. Увидев Венди, он замер, руки трясутся, да он весь трясётся.
― Ну-ну, что с тобой такое? ― спросила Венера, скользя на своих шпильках внутрь забегаловской альма-матер. ― Чего ты так испугался.
― Гыв... Гыв... Гыв... ― заявил повар. Возможно, слой жира на его руках и теле скрывал неплохие мускулы, належенные под штангой. Возможно. Из его нынешнего тела можно было слепить четырех Венди, и еще осталось бы на член Майку.
― Ну, что ты боишься? ― спросила Венера, доставая мундштук изо рта. ― Видишь? Твоя подруга уже мертва. Разве это плохо?
Она подошла совсем близко.
― Видишь, кровь. Просто кровь. Разве страшно?
Мундштук взлетел, войдя точно в нижнюю челюсть повара. Прошел через верхнюю, как-то слишком легко для лакированного дерева. Вошел в мозг, снизу. Повар замер, дергая правым веком и зачем-то пытаясь шевелить челюстью. Из отверстия внизу, где раньше дымилась сигарета, потекла кровь.
Майк встал, отрезая Боунсу путь из забегаловки. Чтобы метнуться в одно окно, или к двери, нужно бежать налево, и почти наверняка встретиться с молотом. Чтобы бежать к стойке, или в другое окно, нужно бежать направо, конечно, рискуя получить молотом. Не следовало и думать пробить этот доспех. Средневековым сирам такие явно не снились.
Черт, Лиз. Скоро твой муж присоединится.
Но в этот момент Хартиган вскочил и прыгнул прямо на Майка.
― Изверг, антихрист, сволочь! ― вопил святоша, осыпая броню ударами. Он отдернул руки, покрывшиеся ранами от шипов. И МАйкк отступил. Тарак, у рыцаря было имя. Тарак! Не потрошитель, не садист, а просто Тарак. И этот Тарак отступил, когда святоша был рядом. Бог все-таки сильнее таких уродов!
Боунс уже почти поверил, но в следующий миг молот Майка сделал работу, порученную Боунсу ― вошел в живот попику с такой силой, что перемешал все внутренности, смолол косную муку из всех ребер и даже перебил позвоночник. Изломанную куклу, бывшую борцом за нравственность и христианские ценности Хартиганом, отбросило к стенке.
Это был шанс. Боунс метнулся к молотобойцу, схватился за шлем, пытаясь его отцепить. В нем клокотала ярость. Когда он понял, что Майк дает ему копошиться рядом с креплениями, когда заметил повернувшееся в свою сторону напуганное чем-то до усрачки, перемазанное кровью лицо, было уже поздно.
― Что, желаешь видеть, как я выгляжу, да? Интересно тебе? Итак, смотри. Отойди, ты.
Это прозвучало как приказ ― и Боунс не сумел ослушаться. Он отошел, встав прямо в угол. Сокамерники бы его сейчас не узнали. Слишком много эмоций, и все сразу, смешаны, взбалтаны. Страх. Ненависть. Отвращение. Недоумение. Гнев. Ярость. Снова недоумение.
В отличие от Боунса, Майк справился со своим шлемом за секунду. Щелк ― и испуганный человек стал...
Длинные волосы расправлены, убраны вниз, под панцирь, выглядят немытыми. Высокий лоб. Острые уши, мочки тоже словно обрезали, придав грани, как у ножей. Кончик носа загнут вниз, нависая над губой. И черная полоска на шее, чуть выше кадыка. И Боунс понятия не имел, как следует называть этот цвет кожи. Слова никогда не давались ему легко.
― Ну как, удовлетворен? ― спросил демон.
― Нет, ― сказал Боунс и поднял пистолет. Рука в латной перчатке метнулась навстречу, Боунс был быстр. Но и Майк не был из рода черепах. И все же он отклонил ствол не больше чем на миллиметр.
― Слышь, Майки, ― сказала Венди, выходя из-за стойки, вся перемазанная кровью толстяка-повара. Пуля вошла прямо в шляпку, сорвав ее с головы феи из рода Красных Шапок. У Венеры оказались средней длины черные волосы, собранные под шляпой в хвостик.
Боунс застонал, когда кулак Тарака сомкнулся на его руке. Словно участок между запястьем и локтем положили в тиски и теперь хорошо крутанули рычаг. Боунс упал на колени бы, если бы мучитель ему дал.
― Было неплохо, но... не совсем то, что я бы хотел. В другой жизни у тебя получится лучше, я знаю это, ― с этими словами Майк отпустил руку Боунса и двумя кулаками, синхронно, ударил его по голове.
Закусочная пылала, затерянная где-то между Централом и Бостоном. Машин не было. Свидетелей не имелось. Огонь стремительно ел стенки, поднялся до крыши, желая взобраться еще выше, но выше для него просто не существовало.
Не столько важно, что именно сделали двое фей из рода редкапов, прямо посреди дороги, хотя для этого им и пришлось вылезти из одежды, а одному так и из брони. Скорее важно то, что они делали это прямо на пяти мертвых телах. Два потолще, официантка и повар, в центре, выдерживая двух редкапов. Три потоньше, официально мертвый уже неделю как Боунс и поборник за нравственность Хартиган, с краешку, а рядом и злополучный клерк. Ну совсем не относится к делу, что редкапы перемазались кровью и внутренностями своих жертв, и один обильно нанес ее на бандану, так что там стала выглядеть свежее, а вторая ― на подвязки своих чулок. Впрочем, несколько пробегавших мимо химер видели все своими глазами, но предпочли забыть. Будь они людьми, свихнулись бы наглухо.
Через полчаса, когда закусочная стала рожками да ножками, Майк водрузил на голову шлем с забралом в виде охваченного ужасом лица. Голоса получили, что хотели, и на время успокоились, перестав работать адским ретранслятором для сознания Тарака.
― Черт, это было мое лучшее платье, ― сказала Венера, натягивая на себя кусок ткани, облегающий всю ее стройность и высокость. От запекшейся крови, которая начинала приятно щипать кожу, она казалось еще темнее, чем была.
― Где, говоришь, этот их конвент проходит? ― спросил Майк.
― Кажется, в Лэйки... вроде тут такая деревушка недалеко, ― сказала Венди.
― Интересно, успеем мы еще доехать? ― спросил Тарак.
Стенки забегаловки были настолько прогрызены огнем, что сложились, поднялся сноп искр. К моменту, когда прибыли пожарные и полиция, вороны и дикие звери уже потрудились над телами, а от здания остались слегка дымящиеся останки. Это не помешало сразу дюжине человек расстаться с содержимым желудков, когда они внимательнее посмотрели на трупы.