Аннотация: Психанул и запилил фанфик по "Трудно быть богом" Стругацких. Предупреждаю почитателей АБС: очень вольный фанфик...
Серая вода протоки поплёскивала в берестяные борта лодочки, покачивала утлое судёнышко и покруживала его в водоворотах. Не то чтобы хотела потопить, а просто - сбить спесь с самоуверенных людишек, вздумавших тягаться с предвечной стихией. Но люди в лодке знали своё дело, и их не пугал вкрадчивый шёпоток воды за берестяными стенками. Они размеренно опускали вёсла в воду, и вёрткая лодочка быстро скользила вперёд.
Их было трое. Впереди ворочал веслом косматый и бородатый верзила лет двадцати, в просторных серых шароварах и кавалерийском колете поверх белой холстинной рубашки. Позади могучего гребца стоял ларец, возле ларца лежала окованная стальными полосками палица. В середине сидела темноволосая девушка, чуть моложе великана, с бледным скуластым лицом и удивительно светлыми глазами - радужка почти не отличалась от белков, отчего девица производила жутковатое впечатление: ни дать ни взять, мертвячка, поднятая из могилы ночным колдовством. Девушка была одета так же, как и здоровяк, и тоже сидела босиком. Она гребла с неженской силой и сноровкой.
Третий путешественник разительно отличался от своих товарищей. И не только богатой одеждой - он единственный носил сапоги, а штаны и кафтан поверх колета - из дорогого сукна. Движения, осанка, привычно-властное выражение лица - всё выдавало в нём знатного воина, кем он и был. Он был немолод - за тридцать, и военные приключения оставили видимый след на его лице: левое ухо срублено, по правой щеке от уголка рта к уху тянулся глубокий шрам. Горбатый от природы нос был когда-то сломан, отчего приобрёл ещё большее сходство с орлиным клювом. Голова, щёки и подбородок были выбриты, только усы свисали почти до груди. Он тоже грёб, не оставляя эту "неблагородную" работу спутникам: в берестяной лодочке посреди протоки нет ни знатных, ни простых.
Лодка шла вдоль лесистого берега острова. Заросли молчали, но люди, сидевшие в лодке, знали, что их провожают несколько пар внимательных глаз. И, что если бы в лодке были чужаки, зелень выплюнула бы несколько стрел и арбалетных болтов, после чего лодка поплыла бы по течению, пока её не перехватили.
Заросли оборвались, открыв овальный заливчик, вдающийся вглубь острова. Его берега были утыканы кольями, к которым были привязаны полтора десятка больших и малых лодок. Ещё несколько лодок лежали на берегу. Трое путешественников подвели свой чёлн почти вплотную к берегу и один за другим соступили в воду. Здоровяк подобрал палицу и вскинул на плечо короб, аристократ с девицей вытащили за борта нетяжёлую лодочку на берег.
К путешественникам приблизились двое оборванцев, до сих пор незаметно державшихся в тени деревьев. Один поигрывал палицей, другой держал в руке маленький одноручный арбалет со стальными "плечами".
- Передай Партайну, что мне надо поговорить с ним в доме совета. Наедине. Немедленно, - негромко бросил аристократ вместо приветствия.
Один из стражей побережья кивнул и заспешил вглубь острова. Следом за ним неторопливо двинулись трое путешественников.
Остров был обитаем. По обеим сторонам широкой грунтовой дороги, по которой шагали путешественники, были в беспорядке разбросаны дома: и бревенчатые избы, и хижины из жердей да тростника, с крышей из просмолённой шкуры водного быка. Возле домов стояли сушильни и коптильни, увешанные кусками рыбы и мяса - их островитяне заготовляли на пропитание и на продажу, здесь же сушились сети. Под навесами на решётках из жердей распялены шкуры. Возле домов на вбитых в землю жердях скалились звериные черепа, которые должны были показывать охотничью удаль хозяев и отпугивать злых духов.
То, как был построен дом, указывало лишь на меру трудолюбия и упорства его хозяина, но никак не на его состоятельность. Здесь не водилось ни беспросветной нищеты, ни задыхающегося от жира богатства. Тут жили сильные, крепкие, лёгкие на ходу люди, которые всю жизнь ели досыта, и не боялись тяжёлой и опасной работы. Едва ли на каждом десятом из жителей этого посёлка, встреченных путешественниками, были сапоги, но одежда островитян - порты и рубахи у мужиков, платья у женщин - была ладно пошита из добротной домоткани либо из кожи. Отделкой одежды местные жители пренебрегали, а вот пояса - пошире у мужчин, поуже у женщин - были щедро украшены: у мужчин - серебряными и золотыми бляшками, у женщин - цветной вышивкой. Украшены были и ножны поясных ножиков, которые здесь носили все, кто старше семи-восьми лет. Встречные приветливо здоровались с путешественниками - видно было, что знатный воин здесь в почёте.
- Дядя Гилмор! Дядя Гилмор! - Путешественников окружила стайка ребятишек, от шести до десяти лет. Они скакали, тянули взрослых за рукава и верещали без умолку. - Дядя Гилмор, а куда ты ездил? Дядя Буян, дядя Буян, а что у тебя в ларце? Дядя Гилмор, а ты видел на реке Крокодилью Смерть? Дядя Гилмор, а когда ты к нам снова придёшь?
Знатный воин улыбнулся - улыбка вышла страшноватой из-за шрама и выбитого когда-то зуба, но мелюзга ничуть не боялась - и потрепал по головёнкам двух сорванцов.
- Пустельга, ну-ка раздели между народом сокровища, - сказал он. Девица, сопровождавшая его, достала из поясной сумочки горсть конфет и, посмеиваясь, стала раздавать в тянущиеся к ней чумазые лапки. Поднялся визг, толкотня, кому-то в горячке дали по уху, тот не остался в долгу, однако потасовка закончилась, не начавшись - знатный воин, которого детишки по-свойски звали "дядя Гилмор", растащил драчунов за уши.
- А ты, Ланни, отчего в сторонке жмёшься? - спросил он долговязую белобрысую девчонку, в короткой рубашке. Она прибежала весте со всеми, но в весёлой давке за конфетами не участвовала... хотя ей явно хотелось.
- А Ланни наказана! - радостно наябедничал курчавый бутуз.
- Да ну? - Аристократ подошёл к "наказанной", присел на корточки. - Ну-ка, расскажи, что ты натворила!
- Мамка велела лещей к обеду зажарить, пока она стирает, а я лещей потрошила, и у одного желчный пузырь проколола, - проговорила "наказанная". - Я не заметила, так и пожарила. А лещ горький получился. А мамка меня отшлёпала и не велела у тебя гостинцы просить, как приедешь.
- Дела-а, - ухмыльнулся "дядя Гилморн", поднимаясь. - Ну что ж, мамку надо слушаться. Но... - он подмигнул девчонке, - ты ведь у меня ничего не просила, так?
- Так... - сказала Ланни, и в её глазах засветился огонёк надежды.
- Так вот. А Пустельга сама тебе решила дать гостинец. А ты вежливая девочка и не можешь отказаться от подарка. Правда?
- Правда... - проговорила Ланни, принимая леденец от Пустельги, и немедленно запихала его за щёку.
- Ах, вот ты где, горе моё! - К собранию поспешала жилистая баба очень решительного вида. Её косы были скреплены резным черепаховым гребнем, за который в столице модница-аристократка отвалила бы золотой, но островитянкам такие украшения стоили куда дешевле, благо "сырьё" для гребней в изобилии паслось в протоках, озёрах и болотцах. - Ланни, я что тебе говорила? А? - Ланни надула губы и попятилась за спину доброго дяди Гилмора, понимая, что в его присутствии мать не решится задать ей трёпку. - Дуэннон, зачем ты мне малую балуешь? Ведь никакого сладу с девкой, одно озорство на уме! День-деньской носится по улицам, с парнишками на палках дерётся! А чтоб матери по хозяйству помочь, так днём с огнём её не сыщешь! Выйди, выйди на свет божий, не прячься, пусть люди на тебя полюбуются, несчастье моё! Десятый год дурёхе, скоро замуж, а кто такую возьмёт? Ты же не хозяйка в доме, а...
- А я не хочу быть хозяйкой! - топнула ножкой Ланни. - Я хочу быть девой-воительницей! Как дуэнна Бриалатар из песни! Или как Пустельга!
- Вот! Вот слышишь, дуэннон, что несёт?
- Я! Я тоже хочу! - завопил рыжий мальчишка на пару лет моложе Ланни.
- Тоже хочешь быть воительницей? - усмехнулся в усы знатный воин, которого мелюзга звала "дядя Гилмор", а взрослые величали "дуэннон".
- Дурак! - оскорбился малец под общий хохот. - Я хочу быть воителем! Меня Динг байстрюком дразнил, а я ему за это зуб выбил, потому что я не байстрюк! Мой батя - дуэннон Гин Маоллнахт, он с тобой на войну ходил! И я с тобой пойду, когда ты снова пойдёшь вышибать дерьмо из жирного короля!..
Что-то промелькнуло в глазах дуэннона, губы тронула улыбка - не то чтобы очень добрая.
- Ладно, храбрые воины, кыш! - сказал он. - А ты, Ланни, запомни, что настоящие воители слушаются начальников, а твой начальник сейчас мамка, и ты ей не перечь. И поучись готовить рыбу. Пригодится.
Распрощавшись с боевитой мелюзгой, дуэннон и его спутники отправились дальше. Скоро они вышли на площадь, которую местные жители звали Куриный Следок: там улицы сходились наподобие куриного следа, и это место было средоточием общественной жизни. На этой площади рос священный ясень, возле которого народ островов испокон веков возносил моления Небесным Богам, и по праздникам у его корней забивали, смотря по обстоятельствам, жертвенного кабана, крокодила или водяного быка, которого потом дружно съедали. Там собирались, чтобы всем миром решить важные дела, там играли свадьбы и прощались с ушедшими, там во все дни сходились поплясать, выпить, подраться и просто покалякать о том о сём.
И сейчас площадь Куриный Следок полна народу. Вот жонглёр Нико - пьяница, хвастун и забияка, несколько лет тому назад еле спасшийся от ревнителей благочестия и нашедший приют на островах. Сейчас он показывает своё искусство, подбрасывая в воздух три остро отточенных топора. Зрители - стайка мальцов и девчат - только рты разевают от изумления. Чуть поодаль расположился его конкурент, Кунэ, со своими марионетками. Положил на козлы две сбитые доски, выстроил на них из тонких щепок подобие замка, который при необходимости превращается в горы, дремучий лес или владения подземного короля, и показывает свои комедии, которые выдумывает на ходу. Тут и надутый король, и министры - бестолковые да вороватые, и спесивые аристократы, и обманщики-купцы, и придурковатая деревенщина, и рогатые мужья с неверными жёнами, и всяческая нечисть, и варвары, которые по-людски могут выговорить только одно - "застрэлю!", а так лопочут несуразицу - животик надорвёшь... Зрители - и детвора, и большие - то хохочут, то ахают от ужаса, то изумляются хитрым проказам, а то, бывает, кое-кто порывается надавать по ушам кукольнику, когда в корячащихся на "сцене" деревянных человечках внезапно узнаёт себя. Но остроязыкого Куно здесь никто не даст в обиду. Это не благословенный Арканар, где добрые горожане едва не спровадили его на костёр.
Вот компания бородачей расположилась прямо на земле вокруг костерка, жареного целиком крокодила и бочонка с самогоном. Трое ведут меж собой обстоятельную беседу непонятно о чём, двое пытаются подраться и ещё трое их разнимают. А семеро, обнявшись за плечи, горланят балладу про дуэннона Рестаннэ и его возлюбленную Эзилль. А здоровенный пузан, всё убранство которого составляют кожаные штаны с тесаком на поясе, лежит на земле и храпит, как зверь Пэх на случке.
А вот и пляски. Полтора десятка пар кружатся с притопом под тягучую, но заводную музыку. Музыкантов пятеро: один звенит в кочергу, другой стучит деревянными ложками, третий дует в связки тростниковых трубок, четвёртый бренчит на гуслях с корпусом, обтянутым кожей, а пятый дудит в крикливую дудку.
Дудит, дудит, а потом отнимает от губ дудку и поёт надтреснутым, но верным голосом забавную чепуху:
Мамаша-крокодилица пирог испекла, И тётку-черепаху на чай позвала, Вот таки дела, Вот таки дела: Тётка-черепаха через год к ней дошла!
Снова рожок к губам и проигрывает пару куплетов, пока придумывает новый:
Шёл по лесу пьяный чёрт с рогами набекрень, Да спьяну причиндалом зацепился он за пень, Выворотил пень, Выворотил пень, А потом он штопал свой хрен целый день!
Молодая девка пошла танцевать, Да и не вернулась домой ночевать, Чует её мать, Чует её мать, Скоро ей придётся внучат пеленать!
Дуэннон со свитой не спеша обогнул плясунов. Хотя знал - вздумай он пройти сквозь толпу, люди расступились бы перед ним. Не из страха - из уважения. Но зачем? Пускай веселятся... Какой-то пьяный парень с соломенными волосами до плеч выхватил из-за пояса тесак, с которым мужчины на островах не расстаются с десяти-двенадцати лет, и, потрясая оружием, заорал: "Слава дуэннону Кэссиу! Эй, дуэннон! Веди нас на пестряков! Сколько можно на заднице сидеть!"
Дуэннон весело покосился на воинственного горлопана и усмехнулся в усы. Великан с дубиной дружелюбно хлопнул крикуна по плечу, а девица в штанах прошествовала мимо и не удостоила его взглядом даже после того, как он ущипнул её за задницу.
- Дура ты, Пустельга! - гаркнул ей вслед соломенноволосый парень, плюнул и принялся пихать тесак в ножны.
Троица подошла к хижине, выделявшейся на фоне прочих строений большими размерами, а также тем, что возле крыльца торчали двое молодцев, похожих на сопровождавшего дуэннона великана, вооружённых палицами и тесаками. Завидев дуэннона, стражи приосанились. Не потому, что показалось начальство, и полагается напустить на себя деловой и бравый вид - а просто потому, что рады его видеть. Дуэннон Кэссиу знал это. Вон, у того, что слева, щетинистая физиономия сама собой расплылась в ухмылке.
- Здорово, братцы, - сказал дуэннон. - А где мой добрый друг?
- Внутри ждёт, дуэннон, - ответил улыбчивый парень.
Трое путешественников поднялись на крыльцо и вошли в избу.
В просторной комнате рослый косматый мужик средних лет, похожий на медведя, обряженного в кожаный кафтан, поднялся из-за стола, чтобы обняться с дуэнноном.
- Слава Хранителям, ты вернулся! - сказал он.
- Я всегда возвращаюсь, мой добрый друг, - сказал дуэннон, усаживаясь за столом; Буян и Пустельга сели чуть поодаль. - Налей-ка доброй огнёвки... за возвращение и за удачу. Она нам скоро понадобится.
Человек, которого он называл "добрый друг", был не кто иной, как атаман мятежников Партайн, по-столичному - Пэрта. Когда он был двенадцатилетним сопляком, ему довелось убить в драке парня на три года старше, сломав ему спинной хребет, за что получил прозвище "Позвоночник".
На столе уже дожидался своего часа оплетёный кувшин и блюдо с вяленым крокодильим мясом. Партайн достал с полки четыре глиняных кружки и разлил в них резко пахнущее мутное зелье. Выпив по изрядному глотку, они потащили из блюда вяленину.
- Да. Боги берегут тебя для великого дела, - проговорил Партайн, промокая слёзы, выступившие от огнёвки. - Но и тебе самому следовало бы поберечься. Зачем играть с безносой старухой? Почему бы Пустельге и Буяну вдвоём не съездить за подарком? Если их мало - пусть возьмут пяток моих ребят... или кого-то из вашей братьи, меченосцев...
Дуэннон усмехнулся.
- Мой род на полтысячи лет старше этих выскочек, которые именуют себя королями Арканарскими, так-то, мой добрый Партайн. Как мои предки будут смотреть на меня с облаков, если я буду избегать смерти? И как я подниму Вольный Народ на новую войну, если буду отсиживаться на острове?
- Когда ещё будет она, эта война, - проворчал Буян.
Дуэннон повернулся к нему.
- Буян... и ты, Пустельга... а не сходить ли вам прогуляться?
- Ну да. Как за чешуёй, так "Буян, Буян", а как о деле, так пшёл вон... - Детина с притворным горестным вздохом поднялся с лавки и сгрёб подмышку дубинку. - Пошли, Пустельга, наше дело маленькое.
- Я нынче ж отправлю ребят... пусть расплатиться с местными за провиант, - сказал Партайн, когда они остались вдвоём. - Совестно. Люди делятся с нами последним...
- Подождут! - жёстко оборвал его дуэннон. - Судя по всему, этот короб с чешуёй - последний. - Партайн поднял брови. - Я ездил на берег не только затем, чтобы развеяться. У меня в Коронной Крепости есть человечек, которому сорока на хвосте приносит вести из столицы.
- И что принесла сорока на этот раз?
- Может, это тебя порадует, мой добрый Партайн, а может и не очень. Короля больше нет.
- Как "нет"?
- Был, да весь вышел. Династия королей Арканарских больше не существует. Орла нашего дона Рэбы - тоже нет.
- Что, началось и в столице? - хищно осклабился Партайн.
- Началось, но не совсем то, о чем ты подумал. В столице - войска Святого Ордена, а королевство - теперь бывшее - одна из его провинций.
- Иди ты!
- Вместе пойдём, мой добрый Партайн. И с нами - все эти люди, которые нам верят... даже теперь, когда мы всё продули.
- Не всё! - упрямо сжал кулаки Партайн.
- Да. Ещё не всё. Дюжина дуэннонов - здесь, на островах, да ещё около сотни по замкам, да с полтысячи всякого сброда - бунтовщиков, разбойников и беглых каторжников. И ещё столько же лесовиков и островитян, которые поднимутся, если ты сможешь их уговорить.
- Уговорю! - бухнул Партайн. Дуэннон Кэссиу кивнул и продолжил:
- Этого мало, чтобы бить в ворота Арканара, но многовато, чтобы наместник терпел такой чирей на заднице.
- До сей поры как-то терпел, - заметил Партайн.
- Наместник короля Арканарского, у которого сотня солдат на всю провинцию, терпел. Но станет ли терпеть наместник Святого Ордена?
- А если мы прежде поджарим наместника в его замке? - усмехнулся атаман.
- Тогда ему больше не придётся терпеть стойбище мятежников в своём наместничестве, - в тон ему ответил дуэннон.
На некоторое время оба замолкли, обдумывая сказанное и услышанное. Два года тому назад в глухом углу королевства, прозванном Гниловражье, поднялся бунт. Собственно, в этой провинции всегда было неспокойно. Поросшие лесом плоскогорья, разделённые заболоченными низинами, между которыми извивается Семиструйная, испещрённая бесчисленными островами и островками, испокон веков манили тех, кто не терпит над собой никакой власти. Жители островов и плоскогорий ловили рыбу, били зверя, валили лес, который сплавляли на продажу. В трёх городках обитало немногочисленное ремесленное сословие и велась торговлишка, а в самом большом из трёх, пышно именуемым Коронная Крепость, стояла та самая крепость, в которой сидел наместник короля Арканарского. Местные жители рассматривали наместника как досадное недоразумение, сами же наместники не хотели мириться с подобным положением - возможно, потому, что их доход напрямую зависел от налогов, которые удавалось собрать в провинции. Однако, если представитель короны чрезмерно усердствовал в вышибании налогов, в городах вспыхивали восстания, к которым охотно присоединялась окрестная деревенщина, для которых городские беспорядки были чем-то вроде развлечения. Бунты в городах обычно обходились без чрезмерного кровопролития и разрушений. Поняв, что податное население считает сумму налога чрезмерной, наместник высылал глашатаев: объявить что недоимку можно будет выплатить в следующем году (то есть никогда).
Если же наместник оказывался настолько упорен, что отправлял дальнюю карательную экспедицию - а такое случалось, правда, нечасто - тогда горели посёлки, придорожные деревья клонились под тяжестью повешенных, а в наместничьем войске появлялось много новых вакансий. Но в итоге наместник соглашался - в последний раз! - снизить требуемую сумму, а жители - заплатить. После этого шаткое равновесие восстанавливалось. Местные не хотели - до поры до времени - навлекать на себя большую войну, а наместник знал, что Гниловражье только числится коронной землёй. Диковатые и своевольные жители этого края говорили на странном тягучем диалекте и считали себя особым племенем, хотя и были одной крови с жителями Арканара и империи.
Вдобавок почти все они - то есть большая часть мещан и вся деревенщина - были язычниками. Старожилы - потомки тех, кто обосновался тут тысячу лет назад - испокон веков держались древних обычаев, но и те, кто перебрался сюда от обременительных налогов и тесных королевских законов, быстро забывали веру в Единого Бога. И даже те, что ходили в церковь и молились Единому, почти в открытую приносили жертвы лесным и водяным духам, а чтимого в королевстве святого Мику славили так же, как язычники - Миккона Разгульного: бабника, драчуна и бражника. Церковники учили, что святой Мика раскаялся и обратился в истинную веру, но здешние двоеверцы предпочитали пересказывать на свой лад языческую легенду, будто бог живым взял Миккона на небо, потому что тот знал превеликое множество похабных песен и лучшего собутыльника Вседержителю было бы не сыскать...
...Но однажды господин наместник из рода баронов Такэру решил навести в Гниловражье порядок - обратить лесных полудикарей в истинную веру и заставить платить налоги полностью и в срок. Благородный дон Такэру отнёсся к делу серьёзно. Он выпросил у короля конно-пехотную стрелковую роту и убедил своих родичей прислать на помощь наместничьему войску дружину баронства. Вот только ему не удалось сохранить свои воинственные приготовления в тайне, и потому в битве при хуторе "Лихая Выхухоль" его сборное войско было разбито вдвое превосходящей его по численности толпой лесовиков, которых собрал охотник на крокодилов Партайн.
Однако лесные мужики вряд ли устояли бы, если бы им на помощь не пришло ополчение дуэннонов - потомков старых аристократических родов, не принявших новую веру и не присягнувших ни королю, ни императору. Они жили по укреплённым хуторам, которые гордо именовали "замками", занимались охотой и рыбной ловлей, не брезговали разбойными набегами на владения герцога Ируканского и даже на соседние провинции королевства. Они презирали имперских и королевских аристократов, которые отреклись от веры предков и сменили гордое имя "дуэннон", что можно перевести как "вольный меченосец", на собачью кличку - "дон". Но они с удовольствием участвовали и в военных кампаниях короны. На этот счёт у них была поговорка: "Чем война отличается от разбоя? На войне веселее!"
...И когда поредевшая сборная армия наместника разделила бунтовщиков, оттеснила часть к заросшему кустарнику берегу озера, а остальных осадила на хуторе и уже ломала тын, ворота распахнулись, и по осаждающим ударили один за другим три плотных роя стрел, летевших прямой наводкой. Следом за стрелами, едва не обгоняя их, на наместничью рать ринулась толпа "вольных меченосцев". Полуголые, размалёванные красной и чёрной краской, вооружённые мечами и фехтовальными щитками, они без единого звука ударили на королевских стрелков, что стояли напротив ворот, и в мгновение ока изрубили их. Солдаты наместника, наблюдавшие эту расправу, побросали оружие. Многие из них потом вошли в армию повстанцев и сражались неплохо, словно стремились оправдаться перед самими собой за тогдашнее малодушие. Сам наместник бежал во главе баронского ополчения; мятежники устремились за ними в погоню, нагнали на полпути до Коронной Крепости и перебили всех, потому что дружинники не захотели сдаваться.
Разбив наместника, Партайн отрядил по городам и сёлам представителей: объявить "бывшую коронную провинцию Гниловражье навеки вольной землёй, а её жителей - свободными от любых обязательств перед королём, его наместниками, баронами и церковью, и всякими чиновниками, за исключением тех, которых выберут сами". Меж тем армия мятежников выступила на равнину и двинулась к замку Такэру - вожди восстания рассудили, что бароны не простят смерти своего родича, а потому следует нанести упреждающий удар. По равнине разнёсся слух, что объявились вольные люди, которые режут господ и попов, освобождая простой люд от повинностей, и к мятежному воинству стали примыкать ватаги мужиков, городского отребья, беглых рабов и каторжников. Они пылали ненавистью к королю, попам и "пестрякам", но как бойцы стоили дёшево. Прибивались и разбойники - они-то умели стрелять из лука и махать палицей, но великого доверия такие "союзнички" не вызывали.
Разношёрстное воинство ползло по дорогам королевства и потихоньку начинало грабить: просто потому, что толпа здоровых мужиков хотела жрать, а припасов в монастырских погребах, в домах королевских чиновников и баронских приказчиков - даже если тех удавалось застать врасплох - на всех не хватало. Простонародье, которое сперва приветствовало освободителей, начинало роптать, в нескольких деревнях случались серьёзные стычки с кровопролитием. Через два месяца после победы над наместником толпа мятежников - именно толпа, а не войско - осадило замок рода Кэу. Он был окружён рвом - правда, пересохшим - и земляным валом, а стены были в три раза выше самого рослого человека. Мятежники обложили замок, принялись готовить фашины да лестницы для штурма, а тем временем дуэнноны, которых возглавлял Кэссиу, наставляли мужиков и разбойников в воинской науке. Вскоре пришла весть, что на помощь замку Кэу идёт ополчение нескольких сильных баронских родов. Решено было, что Партайн останется с мужицкими сотнями держать осаду, а дуэннон Кэссиу - которого равнинные звали на свой манер "дон Кси", тьфу ты! - двинется навстречу баронам с лучшими частями. Замысел был не так уж плох - подвели исполнители. Разъезд из бывших разбойников, вместо того, чтобы вести разведку, пропал неведомо куда, и в Долине Синего Камня походную колонну мятежников нежданно-негаданно атаковала баронская латная кавалерия. Половина мятежного войска немедленно ударилась в бег - их порубили первыми, другие беспорядочно отстреливались, и лишь вольные меченосцы во главе с дуэнноном Кэссиу, да ещё с полсотни неробких лесовиков, попытались составить гуляй-город из обозных телег и держать правильную оборону.
Они удержались, хотя латники несколько раз чуть не взяли гуляй-город. И они даже ушли из Долины Синего Камня. Латники понесли слишком большие потери, чтобы преследовать утекавших мятежников. Между тем в осадном стане узнали о той несчастливой битве, и в рыхлом воинстве вспыхнули беспорядки. Одни требовали немедленно штурмовать замок, дабы закрепиться в нём, другие - бежать, пока бароны не подоспели на помощь осаждённым, третьи вообще хотели сдаться на милость господ. Четвёртые просто тихо слиняли. Партайн сумел подавить беспорядки, отбить - с неоправданно большими потерями - две вылазки дружинников Кэу, дождаться дуэннона Кэссиу и вместе с ним увести тающую на ходу армию в Гниловражье. Там разбитые, но несдавшиеся мятежники осели в глухих лесах и на островах Семиструйной. Да, они готовились выступить снова - ведь остались самые отчаянные, самые упрямые, которых не сломило поражение! Кроме того - это знали только вожди - в казну мятежного войска время от времени поступало золото из столицы, и не от кого попало, а от орла нашего дона Рэбы, первого министра. Зачем он подкармливал смутьянов - а-а, хвостом его по голове да поперёк костлявой задницы, чёрт его разберёт, главное, что "чешуя" помогала обзаводиться оружием и пополнять запасы провианта. На подножном корму, даже в этом богатом дичью крае, такую ораву не прокормить.
Но вот - наступил миг, которого они ждали... и боялись. Да, боялись. Не то чтобы им было страшно опять становиться против стрел, копий и клинков - дело знакомое, можно сказать, привычное. Вот-вот, в привычке всё дело. Они привыкли к непокойной, но постоянной в своём непокойстве жизни на островах. А теперь всё это кануло в воды Семиструйной, и начался долгожданный Весенний Поход. Правда, большинство его участников об этом не подозревает...
- Кто дежурный сотник? - тихо спросил дуэннон Кэссиу.
- Кривой Барг, - с удовольствием ответил Партайн. - Только у него не сотня, а, дай Отец памяти, восемь десятков. Но все наши, лесные. Барг и его сыновья всю войну прошли, и в его сотне таких - больше половины.
- Пойдёт со мной. Вольных меченосцев поведу я.
- А...
- Мы выступаем немедленно. - В устах дуэннона Кэссиу слово "немедленно" означало, что через полчаса флотилия лодок будет нестись в сторону Соснового мыса, откуда до Коронной Крепости каких-то полдня пешего ходу. - Ты соберёшь остальных и пойдёшь за нами. Если на острове имеются наместничьи носы и уши - в чём я ничуть не сомневаюсь, - которые мы ещё не отрезали, они не успеют нам помешать.
* * *
Крепость наместника стояла чуть поодаль от города, которому дала название. Стены и ров окружала полоса чистого поля шириной в двести шагов, на которой не должно было быть ни деревца, ни кустика, где запрещалось возводить любые строения. Впрочем, дорога, ведущая к крепости, не пустовала. По ней катились телеги, которые везли продукты, дрова и прочие припасы, необходимые для повседневной жизни гарнизона. По ней ездили с отчётами к наместнику городские чиновники и старосты, тащились просители - добиться, чтобы снизили налог с мастерской или лавочки, или попросить за племянника, которого третьего дня посадили в холодную за шум, драку и оскорбление величества в трактире... Заезжие купцы обязаны были являться на наместничий двор для уплаты пошлины. Ну и, конечно, солдаты наместника ездили по ней туда-сюда.
И никто не увидел ничего странного, что к крепости направляется монах в чёрной рясе, немолодой мещанин - судя по всему, мелкий заезжий торговец - и девица из тех, что зарабатывают, раздвигая ноги.
...Ворота наместничьего замка стояли открытыми: если в стране не было войны и в округе было тихо, то их запирали только на ночь. А столичные новости, которые подвигли бы наместника перейти на военное положение, ещё не докатились до этого захолустья. Впрочем, не следовало переоценивать беспечность людей в крепости. Дуэннон Кэссиу знал, что в случае внезапного нападения воротная арка закрывается двумя чугунными решётками, падающими сверху. В нижней части у них длинные шипы, которые входят в землю на поллоктя... и пришпилят к ней хоть рыцаря в турнирных доспехах, хоть ночного демона Крокодилью Смерть, у которого чешуя из камня. А часть нападающих окажется запертой в арке, точно крысы в ловушке.
План атаки на крепость был откровенно безумным. Но другой возможности у мятежников просто не было. Время работало против них.
Дуэннон Кэссиу шёл к воротам неспешным, но скорым шагом. По сторонам от него шли Буян, закутанный в монашескую рясу, и Пустельга в красно-жёлтом платье гулящей девки. Когда до ворот оставалось десять шагов, дуэннон Кэссиу махнул руками. Мгновенно приблизившиеся помощники вложили в каждую руку по взведённому одноручному арбалету.
Дуэннон Кэссиу сложил руки крест-накрест и нажал на спусковые крючки.
"Торн! Торн!" Мощные стальные дуги распрямились, посылая болты в цель.
В бою вождь наносит первый удар - иначе что это за вождь?
Двое часовых ещё не успели упасть, а дуэннон Кэссиу уже выпустил из рук разряженные арбалеты, и ему вложили в руки новые. "Торн!" Третье тело в форменной кожаной куртке и шлеме валится наземь. Нападающие бросаются в опустевшие ворота. Дуэннон Кэссиу и Буян взбегают по боковой лесенке, ведущей в надвратную башенку. Надо захватить механизм, опускающий решётку.
Возле ворота - двое солдат. Один падает с болтом в груди. Второй успевает развернуться в сторону незваных гостей - и падает в свой черёд, потому что палица Буяна превращает его лицо в лепёшку.
- Успели!.. - пыхтит Буян.
Оставшаяся на улице Пустельга открыла поясную сумочку - вроде той, в которой девицы носят деньги, или начатое рукоделье, или сласти. Только она достала оттуда две стальные звёздочки - шириной в мужскую ладонь, с восемью отточенными зубцами.
- Эй, на воротах! Что там у вас творится? - звучит окрик со двора.
Пустельга, опустившись на одно колено, мечет звёздочки с двух рук. Один солдат, получивший звёздочку в лицо и в правое бедро, корчится в пыли, а его товарищ цел и невредим. Но вместо того, чтобы стрелять из арбалета, он удирает прочь с криком "Тревоооогааа!"
Но кричать поздно. В открытые ворота молчаливой толпой врываются мятежники...
* * *
Трижды протрубил рог на три голоса. Голос опускается, а потом взлетает.
- Зовут на переговоры, дуэннон, - сказал дуэннону Кэссиу пожилой вольный мечник.
- Слышу, - кивнул главарь мятежников.
Они впятером скорчились за баррикадой из опрокинутой телеги и перестреливались с наместничьими солдатами, засевшими в замке. Слева слышались гулкие удары - мужики били в двери замка бревном. Двери трещали, но не поддавались. Осаждённые стреляли в них и швыряли камни, но без особого успеха. Мужики держали над собой две половинки ворот, которые приволокли откуда-то из города, а их соратники стреляли по осаждённым, не давая тем лишний раз высунуться из окон.
Взять замок с налёту не удалось. Наместник всё-таки неплохо научил своё воинство. Потеряв внешнюю линию обороны - стены - солдаты заперлись в замке и отстреливались с упорством отчаяния. Убитых среди мятежников не было, лишь несколько были легко ранены. Но и продвижения не было, и это раздражало. Мятежники засели в конюшне, в сарае, за самодельными баррикадами вроде той, что дала защиту дуэннону Кэссиу, и пускали в окна замка стрелы, обмотанные горящей паклей. Кое-где из окон валил густой дым, подсвеченный пламенем. Но всем было ясно, что "выкурить" защитников замка не удастся.
И вот наместник зовёт на переговоры. Нет никаких сомнений, что он - здесь, в замке. Этот сигнал идёт из древних времён, и означает "переговоры вождей". Надо ответит, вот только во всём войске мятежников нет ни одного рога. Впору самому трубить, наподобие сказочного зверя олифана, у которого один хвост на заднице, а второй - на носу...
Дуэннон Кэссиу медленно встаёт во весь рост, разведя руки крестом. Несколько мгновений он ожидает, что в его тело воткнутся несколько арбалетных болтов. Соратники, сжав оружие побелевшими пальцами, смотрят на него.
Через несколько мгновений пересвист стрел и болтов стихает.
- Собраться у ворот! Освободите дверь!
Стихает хряск бревна в замковые двери. Через несколько минут между въездными воротами и дверями замка собирается войско мятежников. В середине - дюжина бритоголовых усачей, вольных меченосцев во главе с Кэссиу. Среди них нахально затесались и Пустельга с Буяном. Вокруг теснятся мужики с копьями, палицами и тесаками. Те, у кого в руках луки и арбалеты, направили их в сторону замковых дверей.
...Повисла тишина. Очень неприятная.
Вскоре послышался треск и скрежет: защитники замка разбирали баррикаду и пытались отворить двери. Двери, повреждённые бревном, не поддавались, пока кто-то в сердцах не шибанул их изнутри.
Под хохот мятежников двери расселись на части и осыпались на каменное крыльцо.
- Вот и дровишек накололи! - крикнул парень с перевязанной рукой. Тот самый, который вчера орал, когда же снова идти на "пестряков". Если бы все горлопаны, которые любят грозные речи, были такими...
Воины наместника сбегали с крыльца, выстраиваясь клином. Дуэннон Кэссиу смотрел на них с привычной ухмылкой. Двадцать пять, тридцать... тридцать семь. Снаряжены добротно и единообразно - шлемы, кожаные куртки с наклёпанными бляхами, тяжёлые башмаки... в руках - алебарды, на поясах - фальшионы... десять человек сжимают арбалеты и целятся, сучьи дети, в него... А людишки так себе. Наёмники, к тому же разноплемённые. Вот горбоносые, с глазами чуть навыкате, и волосы курчавые в рыжину - это ируканцы, драчливые и задиристые. Смугловатые, невысокие, с тонкими чертами лица - убанцы. Хороши с холодным оружием, знатные вельможи берут их телохранителями и фехтмейстерами. Арбалетчики - из Соана, достаточно взглянуть на их бородки клинышком. Арканарцев хорошо если четверть. Видно, после того, как в бою у "Лихой Выхухоли" наместничье войско сдалось, новый наместник решил сделать ставку на иностранных наёмников, рассудив, что чужаки из чувства самосохранения будут драться до последнего. Дуэннон Кэссиу знал, что это правило оправдывало себя до определённой поры, а стоит наёмникам понять, что дело их нанимателя пошло прахом, эти соратники становятся хуже врагов...
- Где наместник? - по-хозяйски гаркнул дуэннон Кэссиу. Среди мятежников послышались смешки.
Из задних рядов, раздвинув плечом ируканцев, вышел благородный дон. Молодой, лет восемнадцати, старательно подчёркивающий своё начальственное положение: вместо башмаков - кавалерийские ботфорты с совершенно бесполезными сейчас шпорами, вместо кожаной куртки - лёгкий колет поверх белой шёлковой рубашки, длинные светлые волосы прихвачены золотым обручем, вместо фальшиона - два лёгких меча.
- Ба! Кого я вижу! - ухмыляется благородный дон. - Сам атаман вонючих болотников, дон Кси! Видно, свет господний озарил его ничтожную душу, и он под старость решил искупить грехи, отдавшись в руки королевского правосудия! И даже привёл своих бандитов...
- Я - Гилмор дуэннон Кэссиу, - ответил "атаман безбожных мятежников". - И я услышал, что меня вызывает для переговоров благородный меченосец, но пока что вижу перед собой задиристого щенка. Где наместник, мальчишка?
- Он перед тобой, мятежник. Я - Игир дон Рэцуо, комендант Коронной Крепости и наместник коронной провинции Гниловражье.
- Зачем ты приказал трубить переговоры вождей, дон Рэцуо? Неужели только затем, чтобы все знали, что отец воспитал тебя невежей?
- У меня есть предложение, дон Кси. Мои солдаты могли бы легко перебить быдло, которое ты приволок сюда, а тех, кто не околеет сразу - распять вдоль дороги. Но я - наместник короны, и должен думать о выгоде государства. Зачем лишать корону рабочих рук? Я предлагаю тебе поединок, и, когда я тебя убью, твои бандиты сдадутся. Остаток жизни они проведут на галерах. Эй, вы! Это не худший выбор, поверьте! Вы могли бы подохнуть сегодня с выпущенными кишками, а вместо этого будете дышать свежим морским воздухом. И вас ещё будут кормить за счёт его величества!..
- Хорошее предложение, - спокойно сказал дуэннон Кэссиу. - Я принимаю твой вызов. Но, когда двое играют, ставки делают оба. Так вот моя ставка: когда я тебя собью на землю, твои воины смогут разойтись куда глаза глядят и заниматься чем хотят. Главное - не разбойничать в здешних землях, иначе сдеру шкуру и повешу за ноги. Желающие смогут присоединиться к моему войску.
Презрительная улыбка слиняла с лица благородного дона Рэцуо. Наместник совершенно по-мальчишески оглянулся на своих солдат, ища у них поддержки. Те отводили глаза. Дуэннон Кэссиу стоял с непроницаемым лицом, а мятежники откровенно скалились - они представляли, что сейчас творится на душе у солдат. Голову можно прозакладывать, что они сейчас желают поражения своему начальнику. Ведь в противном случае их ждёт бойня, из которой выйдут живыми немногие, а точнее - никто: мятежники просто задавят их числом.
...Ну, точно: один ируканец, сочно выругавшись на своём наречии, швыряет наземь алебарду и шагает прочь. За ним покидают строй два арканарца. У одного дрожит челюсть, второй с лицом "чёрт мне не брат" подходит к мятежникам.
- Вы что, ублюдки? В строй! - кричит наместник.
- Да пошёл ты... - бросает через плечо ируканец.
- Зарублю псину! - не своим голосом кричит наместник и рвёт меч из ножен.
- Не марайтесь, дон наместник, - говорит соанский арбалетчик, и против всякой субординации придерживает руку командира, а сам еле заметно кивает землякам.
"Торн! Торн!" В руках соанцев сами собой срабатывают арбалеты. Арканарец, которому болт впился в лопатку, влетает в строй мятежников и обвисает на руках косматого охотника, ируканец кувырком летит в пыль - ему перебило позвоночник.
- Не стрелять! - кричат оба вождя.
- Прекратить! Прекратить, скоты! Смирно! - надрывается наместник. Потому что ируканцы и арканарцы бросились на соанских арбалетчиков, убивших их земляка.
Удивительно, но солдаты послушались своего начальника. Правда, один ируканец смирнёхонько лежал на земле с болтом в глазнице, а соанский арбалетчик, всхлипывая по-рыбьи, удерживал кишки, которые рвались на волю из его распоротого живота. Остальные соанцы сгрудились отдельной кучкой, причём как-то так получилось, что их арбалеты сами собой перенаправились на бывших соратников.
- Если бы не твоё упрямство, дон Рэцуо - они были бы живы, - сказал дуэннон Кэссиу.
- Не слушайте его! - крикнул наместник, поворачиваясь к своим солдатам. - Не слушайте! Это же сам дьявол!
- Ого, я уже дьявол! Какое повышение! - хохотнул дуэннон Кэссиу.
- Он вас морочит и стравливает! Но я заставлю его заткнуться!
Молодой наместник недаром носил благородное звание - мечи сами собой выпорхнули из ножен и оказались в его руках. Дуэннон Кэссиу выставил вперёд левую руку со щитком, а правую отвёл назад и занёс над головой.
Мятежники и солдаты наместника, не сговариваясь, подались в стороны, освобождая место для поединка.
Глухо рыча, наместник устремился на дуэннона Кэссиу. Мечи со свистом резали воздух и, казалось, вот-вот должны были рассечь противника напополам - но этого почему-то не происходило. Дуэннон Кэссиу отходил по окружности, сохраняя расстояние, на котором противник едва не достаёт до него. Несколько раз он качнулся в сторону, уходя от клинка, один раз выставил щит, и меч со скрежетом скользнул по нему, но сам не спешил ввязываться в бой.
Дон Рэцуо, видя, что его бешеный натиск пропал втуне, остановился.
- Тебе страшно, дон из болота? - спросил он.
- Страшно смотреть на то, во что превратились благородные меченосцы, - ответил дуэннон Кэссиу. - Не то чтобы твой язык был ловок и остёр, но мечами ты работаешь ещё хуже.
Вместо ответа дон Рэцуо нанёс правой рукой круговой удар. Дуэннон Кэссиу подшагнул вперёд, принял удар на щит, подцепил клинок противника на крестовину своего меча, сделал ещё полшага вперёд и оттолкнул вверх. Мечи дона Рэцуо столкнулись в воздухе. Дуэннон Кэссиу, продолжая движение, пнул противника в колено. Дон Рэцуо зашипел от боли, но не упал и снова обрушил на врага сверкающий водопад. Дуэннон Кэссиу спокойно отступал, держась в обороне. Он принимал удары на щит и отбрасывал мечом, при этом тратя меньше сил, чем противник.
Дон Рэцуо остановился. По тому, как он стоял, было заметно, что он старается не нагружать правую ногу. Но он был силён и вынослив, и даже не запыхался от бешеной работы двумя клинками.
- Может, просто сдашься, дон из болота? Я упрошу его величество, чтобы тебя не казнили...
- Для этого тебе придётся научиться говорить с мёртвыми, дон Рэцуо, а ваша церковь этого не одобряет.
- Что? - Дон Рэцуо был настолько поражён услышанным, что едва не выронил мечи. Всё-таки не выронил - потому, что учился владеть оружием с пяти лет. - Повтори, что ты сказал!
- Я думал, ты уже знаешь. Уже почти неделя, как никого из королевской семьи нет в живых.
- Ты лжёшь! - взревел наместник, но в бой не ринулся. Он уже понял, что его противник - не из тех, кого зовут "смазка для клинков".
Дуэннон Кэссиу опустил оружие.
- Глупо убивать и умирать за дело, которое мертво, дон Рэцуо, - сказал он. - Королевства больше нет, а значит, ты - не наместник короны, а я - не мятежник. Мы оба сейчас вне закона, потому что весь Арканар перешёл под власть Святого Ордена.
Дон Рэцуо слепо смотрел перед собой, да и его солдаты, поражённые услышанным не меньше командира, замерли с разинутыми ртами и остановившимися глазами.
- Я не верю тебе. Не верю. Не верю! - заговорил он, наконец. - Ты... ты дьявол... или просто лживый безбожный мятежник...
- Хочешь сказать, что ты унизился до переговоров и поединка со лживым безбожным мятежником? - осведомился дуэннон Кэссиу.
- Я? А что - я... Я - комендант без крепости и наместник без провинции, - усмехнулся дон Рэцуо. - Мои солдаты - неверные драчливые псы. Знаешь, дуэннон Кэссиу, зачем я велел трубить "переговоры"? Зачем вышел из замка, в котором, худо-бедно, мог ещё долго оборону?
- Догадываюсь, - сказал дуэннон Кэссиу.
- Когда вы ворвались во двор и обложили нас в замке, одна псина из моих так называемых солдат приползла ко мне и протявкала, чтобы я сдал крепость. Иначе он со своими земляками свяжет меня, выдаст мятежникам и моей головой купит себе свободу. Благо мы были там одни... я дал ему по шее и, кажется, перебил позвоночник, так что он остался там...
- ... Это Гуффо! - крикнул один их ируканцев. - Гуффо, срал я его мамке в прореху! Он всегда был мутным! Дон наместник, он солгал! Мы не предатели!
- Заткнись, - негромко сказал дон Рэцуо, и ируканец послушно "заткнулся". - Я уже видел, чего стоит ваша верность короне, мне и друг другу. Вот я и решил... умереть, как подобает благородному меченосцу и верному слуге короля...
- Придёт час, и ты взойдёшь в Чертоги Вихря с алым клинком в руке, брат меченосец, - сказал седоусый дуэннон из войска мятежников. - Но не сегодня. Вложи мечи в ножны и пожми руку нашему вождю, как равный равному. У нас теперь общий враг.
Наместник без провинции и комендант без крепости медлил. В это время послышался стук копыт, и в ворота крепости на взмыленной кляче, явно реквизированной у какого-то мещанина, влетел молодой дуэннон - из тех, кто должен был подойти с отрядом Партайна. Он спрыгнул со своего скакуна и поспешно протиснулся сквозь строй повстанцев.
- Если ты прискакал биться за Коронную Крепость, то ты опоздал, брат меченосец, - приветствовал его дуэннон Кэссиу. - А если ты хочешь сообщить новости - говори, не стесняйся.
- Дуэннон Кэссиу... вождь... - проговорил юноша. - Мы пришли с Партайном, заняли город, захватили всех наместничьих... трёх пришлось срубить, потому что они обнажили оружие... сейчас следим, чтобы не было ни грабежей, ни насилия... У наших потерь нет...
- Добрые вести, - сказал дуэннон Кэссиу. - Но, кажется, это ещё не всё?
- Не всё, - тряхнул бритой головой юнец. - С юга идёт орденская рать. Пять сотен, на конях... латная конница и стрелки... Ещё они везут камнемётные орудия...
Дуэннон Кэссиу повернулся к бывшему наместнику. Тот хищно усмехнулся, вложил в ножны оба меча и протянул руку вождю мятежников. Дуэннон Кэссиу тоже вложил меч в ножны, передал щит юному гонцу и сжал предплечье дона Рэцуо.