Аннотация: Глава 2. Международное положение: пропаганда и мнения граждан. Параграф 2.
2. Советские люди и договор о ненападении с Германией.
Договор 23 августа 1939 г. вызвал многообразные - нередко противоречивые - отзывы в советском обществе.
Предшествующие шесть лет советская пропаганды рисовала фашистскую Германию одним из главных врагов СССР, наиболее вероятным противником. Теперь с высоких трибун вдруг заговорили о советско-германской дружбе.
Как советские люди восприняли этот резкий поворот, договор, дальнейшее сотрудничество с Германией? Удалось ли пропаганде убедить их в прочности неожиданно возникшей советско-германской дружбы?
Украинский историк Юрий Костенко в своей статье о моральном состоянии советских войск в начале войны пишет, что "морально-психологически они не были готовы" к началу войны, так как "советское руководство до последнего дня демонстрировало дружбу с гитлеровскою Германией" [Костенко Ю. Морально-психологiчний стан Червоно§ Армi§ в ходi перших бо§в (червень 1941р.)//Воєнна iсторiя. N3-4/2002//http://warhistory.ukrlife.org/3_4_02_5.htm]. Публицист Борис Горбачевский, к началу войны только закончивший школу, передаёт свои мысли 22 июня 1941 года: "Никак не мог представить, как же это так: вчерашние друзья стали вдруг заклятыми врагами" [Горбачевский Б. С. Победа вопреки Сталину. Фронтовик против сталинистов. М.: "Яуза", "Эксмо". 2010. С. 12].
Но есть ряд противоположных мемуарных свидетельств. К. К. Рокоссовский, например, вспоминал: "Откровенно говоря, мы не верили, что Германия будет свято блюсти заключённый с Советским Союзом договор. Было ясно, что она всё равно нападёт на нас" [Рокоссовский К. К. Солдатский долг. М.: Межрегиональный фонд "Выдающиеся полководцы и флотоводцы Великой Отечественной войны 1941-1945 гг.", Воениздат. 1997. С. 28]. Константин Симонов писал, что фашисты "оставались теми же, кем были - фашистами... Всё более оглушительные успехи немцев вызывали у меня не только возраставшее сочувствие к тем, кому они наносили поражение за поражением, но и всё усиливающуюся тревогу за будущее" [Симонов К. М. Сто суток войны. Смоленск: "Русич". 1999. С. 293-294].
Принадлежат такие строки не только высокопоставленным мемуаристам, но и рядовым участникам событий. Илья Агулянский, летом 41-го закончивший школу, вспоминал:
"Несмотря не некоторую терпимость в последнее время к немцам, проявленную со стороны печати, наши люди их терпеть не могли. Были живы в памяти испанские события, суд над Димитровым, Поповым и Танеевым, знали о расправах над коммунистами, евреями, не могли примириться с захватом чужих свобод в Европе, знали о непокорившихся французах, греках, македонцах" [ЦГАИПД СПб. Ф. 4000, оп. 17, д. 10, л. 4-5].
Можно ли подтвердить подобные строки? Или надо считать, что их авторы приписали себе большие проницательность и предвиденье, чем те, которыми обладали на самом деле?
Один из упомянутых нами в 1-й главе атрибутов советских газет - публикация сообщений, демонстрирующих всенародную поддержку принятых накануне решений правительства. После заключения договора советские газеты таких материалов не печатали. Из них можно было узнать иностранные отзывы, но о реакции советского народа они молчали.
1 сентября был напечатан уже цитированный нами доклад Молотова. Одновременно опубликовали доклад Ворошилова о законе о воинской повинности [Правда. 1939, 1 сентября. Красная звезда. 1939, 1 сентября. Ленинградская правда. 1939, 1 сентября]. Газеты тут же стали сообщать резолюции митингов трудящихся с одобрением нового закона. Но ни в "Красной звезде", ни в "Ленинградской правде" вы не найдёте подобных сообщений на тему договора с Германией. Лишь в "Правде" за 2 сентября есть небольшая статья Я. Викторова "В обеденный перерыв. На фабрике "Парижская коммуна"". В ней описывается, как работники фабрики обсуждают доклад Молотова, приводится ряд схожих между собой высказываний:
"Не получилось, - говорит тов. Зубков, - у английских и французских дипломатов. Мы знаем их игру. Они хотели стравить нас с Германией, чтобы ослабить нас, диктовать свои условия. Не вышло. Ратификация договора с Германией обозначает, что мы не даём провокаторам войны разжечь мировую войну".
"Тов. Трусов, старый рабочий фабрики, считается специалистом по международным вопросам. Он особенно интересуется ими и внимательно следит за событиями. К тому же он многое помнит.
- Мы сильны, - говорит тов. Трусов. - И политика у нас правильная. Я должен сказать - я ведь помню и первую империалистическую войну, и время до этой войны, - со никогда не приносила пользы ни России, ни Германии вражда между ними. А Англия всегда вела двуличную политику".
"Нас в войну втравить не удалось, а если вы вот такие храбрые - Англия, Франция, Польша, - так воюйте сами".
"Начальник смены тов. Петров говорит, что заключение советско-германского договора - это показатель мощи Советского Союза, это провал английской и французской дипломатии" [Правда. 1939, 2 сентября].
Однако теряется на фоне других материалов газеты.
Только после окончания сессии Верховного Совета 5 сентября появились сообщения о митингах, одобрявших её решения, в том числе и ратификацию договора с Германией [Правда. 1939, 5, 6, 7 сентября]. Однако при этом ратификация договора была лишь одним из этих решений, и, если упоминалась, в резолюциях митингов ставилась после закона о воинской повинности. В "Ленинградской правде" такие сообщения появились ещё позже и были короче[Ленинградская правда. 1939, 8, 9 сентября]. А "Красная звезда", описывая одобрение решений сессии, сосредоточилась почти на одном законе о воинской повинности[Красная звезда. 1939, 6, 8, 9, 10, 11 сентября]. В материалах пяти номеров о митингах только один раз упоминалась ратификация договора [Там же, 8 сентября] и ещё в одном - доклад Молотова[Там же, 9 сентября]. То есть, даже когда соответствующие собрания были организованы (почти через две недели) тема договора с Германией не поднималась на первый план, осторожно проводилась в резолюциях как второстепенная. Очевидно, после шести лет антигитлеровской пропаганды кампания митингов по одобрению договора с гитлеровской же Германией смотрелось бы настолько нелогично и дико для большинства населения страны, что советское руководство просто не решилось немедленно организовать её в больших масштабах.
Подтвердить факт такого восприятия договора можно, например, свидетельством будущего доктора философских наук Е. И. Рыбкина: "...могу сказать, что реакция на подписание советско-германского договора в массах, особенно у комсомольцев, была бурной и отрицательной. Конечно, вслух на митинге или собрании осудить этот шаг правительства было нельзя, однако в неофициальных разговорах мы, люди, с молоком матери впитавшие антифашизм и стремление к "мировой революции", признавали эти договоры ошибочными. Только некоторые товарищи считали, что "здесь кроется какой-то более глубокий смысл", причём аргументировали свой тезис смехотворным заявление в духе времени: "Товарищ Сталин не может так сильно ошибаться!"" [Рыбкин Е. И. Мировоззрение и военная история//Военно-исторический журнал, N3//1989. С. 50] (Примечательно, что такая же реакция была и у немцев. Закончивший войну унтерштурмфюрером СС Эрих Керн вспоминал: "Большинство моих друзей... пришло в ужас, узнав о советско-германском пакте..." [Керн Э. Пляска смерти. Воспоминания унтерштурмфюрера СС. 1941-1945. М.: "Центрполиграф". 2007. С. 7]).
В сводке ленинградского НКВД об откликах на заключение договора приводятся такие высказывания:
"Военный врач К. говорил: "договор о ненападении развязывает руки Германии. Теперь она безнаказанно приберет Польшу к рукам, будет усиливаться постепенно за счёт соседних государств, и чем закончится поединок между Германией и СССР ещё неизвестно. Несомненно во всяком случае, что все это неспроста и ГИТЛЕР что-то замышляет, осуществляя свои давние замыслы"...
Фабрика "Скороход"... Мастер фабрики М. заявил: "советская власть часто убеждала народ вместе с нею брать то, что вчера единодушно возносилось до небес и наоборот, но то, что опубликовано 24 августа - это уже выходит за пределы доступного понимания. Вы всмотритесь в фотографию - у немцев торжествующий вид, а у СТАЛИНА и МОЛОТОВА заискивающий. Перед кем? Все это мне крайне не нравится"" [Международное положение глазами ленинградцев... С. 8-9].
Сумела ли потом длительная пропагандистская работа переломить такие настроения, изменить восприятие советско-германской "дружбы"?
Уже упоминавшийся нами в первой главе лектор Горбачёв в августе 1939 года был послан из Ленинграда в Калининскую область в Вышний Волочек. После первого же его выступления, посвящённого Монголии, состоявшегося 22 августа, один из слушателей, корреспондент московской газеты "Лесная промышленность" Б. В. Антонов, написал в "Правду" возмущённое письмо, запись вопросов и ответов из которого мы цитировали. Тем не менее, Горбачёв успел прочитать ещё не одну лекцию.
Вскоре в "Правду" было послано ещё одно письмо-донос на Горбачёва. Его автором был преподпаптель школы для взрослых И. Бабкин, слушавший лекцию Горбачёва на городской конференции учителей 27 августа. Дело в том, что Горбачёв не успел перестроиться под новую линию пропаганды и заявил:
"- Мы, партийные и непартийные большевики, должны со всей решительностью разоблачить двойственную позицию Германии..."
Сам Бабкин успел понять суть новой генеральной линии и после приведённых слов в скобках написал: "? германского народа". Он явно стремился выискать антисоветчину в высказываниях лектора и намекал, что тот не просто плохо отзывается о германском правительстве, а клевещет на германский трудовой народ.
Далее Горбачёв сказал о Германии (вопросительные знаки в скобках - поставлены Бабкиным):
"...она решила подправить себе свои дела на Востоке(?), чтобы развязать себе руки на Западе(?)".
Бабкин в своём доносе писал:
"..."Вот тебе и на, - начали перешептываться учителя: вместо разоблачения прежде всего Германии и СССР, старавшихся загнать втупик (так в тексте - Т. М.) дружбу между народами двух государств, Горбачёв спешит посеять подозрения в возможности их добрососедских отношений?"
Но это ещё пол-беды (так в тексте - Т. М.). Беда впереди. По окончании доклада Горбачёву был задан ряд актуальнейших вопросов. В частности, и такой:
- Скажите, как обстоит сейчас с военными миссиями Англии и Франции?
- А что же с ними? Они до сих пор в Москве, переговоры будут продолжаться..."
И лектор выразил уверенность в их успешном окончании.
"- А читали ли вы последнее интервью Ворошилова, - спрашивает один из учителей, - думаю (в нём Ворошилов возлагал вину за прекращение военных переговоров в Москве на Англию и Францию - Т. М.), что нет, иначе бы вы по-другому осветили бы дело".
Горбачёв заявил, что в газете он интервью не видел, а переданное по радио для него - "не официальный документ". Ему тут же передали номер газеты с этим интервью, заставили зачитать текст вслух, но всё равно лектор пытался доказать, что прав.
Завершал Бабкин своё письмо рассуждением:
"...дело идёт о трёх с половиной сотнях учителей, которые на завтра же после доклада включатся в агитационную работу и могут натворить глупостей минимум столько: Горбачёв * 350 = много..." [ЦГАИПД СПб. Ф. 24, оп. 10, д. 454, л. 60-62]
Не успел быстро перестроиться под новую линию не только Горбачёв, но и многие другие партийные работники. Уже в сентябре 1939 г. заведующий отделом пропаганды и агитации боровичского горкома Никифоров в своём ответе на запрос обкома о качестве лекций отмечал как недостаток:
"Говоря о Германии лектор Платонов допустил переоценку Гитлера, ни словом не обмолвился о том, что несмотря на дружеские отношения с Германией, последняя не перестала быть агрессором по отношению к Польше. Лектор не показал агрессивного характера внешней политики германского империализма" [Там же. Д. 454, л. 110].
Мы ясно видим, что даже ряд партийно-пропагандистских работников не сразу сумел перестроиться на новый лад. Поэтому вскоре сверху последовало новое разъяснение. 31 октября Молотов в очередном своём докладе о внешней политике заявил:
"В связи с... важными изменениями международной обстановки, некоторые старые формулы, которыми мы пользовались ещё недавно, - и к которым мы привыкли - явно устарели и теперь неприменимы. Надо отдать себе в этом отчёт, чтобы избежать грубых ошибок в оценке сложившегося нового политического положения в Европе.
Известно, например, что за последние несколько месяцев такие понятия, как "агрессия", "агрессор" получили новое конкретное содержание, приобрели новый смысл. Не трудно догадаться, что теперь мы не можем пользоваться этими понятиями в том же смысле, как, скажем, 3-4 месяца тому назад. Теперь, если говорить о великих державах Европы, Германия находится в положении государства, стремящегося к скорейшему окончанию войны и к миру, а Англия и Франция, вчера ещё ратовавшие против агрессии, стоят за продолжение войны и против заключения мира. Роли, как видите, меняются" [Правда. 1939, 1 ноября; О внешней политике Советского Союза. Доклад Председателя Совета Народных Комиссаров и Народного Комиссара Иностранных Дел тов. В. В. Молотова на заседании Верховного Совета Союза ССР//Большевик, N20//1939. С. 2].
Англия и Франция заявили, что цель войны - уничтожение гитлеризма. Молотов так прокомментировал это:
"Получается так, что английские, а вместе с ними французские сторонники войны объявили Германии что-то вроде "идеологической войны", напоминающей старые религиозные войны. Действительно, в своё время религиозные войны против еретиков и иноверцев были в моде. Они, как известно, привели к тягчайшим для народных масс последствиям, к хозяйственному разорению и к культурному одичанию народов. Ничего другого эти войны и не могли дать. Но эти войны были во времена средневековья. Не к этим ли временам средневековья, к временам религиозных войн, суеверий и культурного одичания тянут нас снова господствующие классы Англии и Франции? Во всяком случае, под "идеологическим" флагом теперь затеяна война ещё большего масштаба и ещё больших опасностей для всего мира. Но такого рода война не имеет для себя никакого оправдания. Идеологию гитлеризма, как и всякую другую идеологическую систему, можно признавать или отрицать, это - дело политических взглядов. Но любой человек поймёт, что идеологию нельзя уничтожить силой, нельзя покончить с ней войной. Поэтому не только бессмысленно, но и преступно вести такую войну, как война за "уничтожение гитлеризма", прикрываемая фальшивым флагом борьбы за "демократию"" [Правда. 1939, 1 ноября; О внешней политике Советского Союза. Доклад Председателя Совета Народных Комиссаров и Народного Комиссара Иностранных Дел тов. В. В. Молотова на заседании Верховного Совета Союза ССР//Большевик, N20//1939. С. 3].
Удалось ли после этого переубедить советских людей?
Об отношении простых людей к пакту с Германией говорят приводимые лекторами в своих отчётах примеры вопросов. В том же октябре 1939 года один из лекторов среди характерных вопросов перечислил:
"Надолго ли Гитлер отказался от войны против нас и можно ли ему верить?"
В том же перечне читаем:
"Нет ли секретного соглашения между Германией, Францией и Англией о совместном нападении на СССР?" [ЦГАИПД СПб. Ф. 24, оп. 10, д. 454, л. 101]
Лектор А. Сухомлинов в отчёте за январь 1940-го среди характерных вопросов назвал:
"Возможен ли сговор Англии, Франции и Германии против СССР?" [Там же. Д. 490, л. 18]
То есть в период "Странной войны" многие связывали возможность войны с Германией с межимпериалистическим сговором.
Активизация боевых действий в Европе вызывала всё большее и большее беспокойство людей. Лектор Столяров в отчёте за май 1940 года среди вопросов, которые "являются общими для всех аудиторий", указывает: "Не может ли Германия повернуть, через Скандинавию, фронт против нас, не может ли, здесь, произойти сговор между импер. для удара по нас?" [Там же. Д. 490, л. 86. Сохранена пунктуация оригинала] В мае того же лектора спрашивали:
"...2. Какое мнение существует насчет побед одерживаемых Германией.
3. Можно ли считать пакт о дружбе с Германией прочным, если Германия будет и впредь продолжать успешное движение вперед..." [Там же. Д. 490, л. 120]
Беспокойство вызывало наступление немцев во Франции. В июне 1940 г. Столярова спрашивали: "Не может ли случиться, что Германия победив на Западе, начнет войну с нами?" [Там же. Д. 490, л. 123] Среди характерных вопросов другой лектор указывал: "можно ли верить словам Гитлера, что он не будет воевать с СССР..." [Там же. Д. 490, л. 156]
Некоторых слушателей интересовал вопрос возможности революции в Европе. 19 сентября 1940 г. у одного из лекторов спросили: "Если во Франции вспыхнет революция, то Германия вероятно будет подавлять её, каково должно быть наше отношение к этому" [Там же. Д. 493, л. 3. Сохранены правописание и пунктуация оригинала]. Остаётся лишь сожалеть, что, давая в отчётах примеры вопросов, работники обкома не приводили своих ответов.
Иногда негативное отношение к Германии вдруг всплывало даже на лекциях, темы которых с международным положением никак связаны не были. Инструктор отдела пропаганды и агитации обкома Ярославский в отчёте за февраль 1941 г. сообщал:
"В Мининском сельсовете Палкинского района после лекции тов. Ряднева "О сочетании общественных и личных интересов в колхозах" были выступления, вернее, выкрики, отдельных колхозников о том, что отсталые колхозы были и будут, что нехватает рабочей силы, что низкая урожайность об'ясняется плохим качеством почвы, что из плохой земли хорошую не сделаешь.
Больше того, секретарь сельсовета Тимофеев задает провокационный вопрос "зачем мы даем хлеб Германии, когда нам самим мало?" Отпор антисоветским выступлениям дал председатель передового колхоза "Флот" тов. Иванов. Однако, коммунисты, а их было на лекции 4 из 18 чел., в том числе тов. Тимофеев, не только не поддержали тов. Иванова, а пытались его на собрании дискредитировать" [Там же. Д. 606, л. 15. Сохранены правописание и пунктуация оригинала].
Не утихали такие настроения до самого начала Великой Отечественной. В марте 41-го у лектора Столярова спрашивали: "Наши взаимоотношения с Германией, будем мы ли с нею воевать?" [Там же. Д. 607, л. 89]. А у лектора Матвеева в отчёте за май читаем: "Германия нарушает договор о дружбе, как реагирует наше правительство?" [Там же. Д. 607, л. 261]
Подогревались такие настроения слухами.
Во время "освободительного похода" осени 1939 г. 19 сентября около Львова случайно произошёл бой советских и германских войск - обе стороны вначале приняли друг друга за поляков. У немцев 3 человека погибло(2 майора и унтер-офицер), 9 солдат было ранено, разбито 3 37-мм противотанковых орудия. С советской стороны погибло 3 человека, 4 было ранено (по другим данным - наоборот; 4 - убиты, 3- ранены), подбиты и сгорели 2 бронеавтомобиля и 1 танк [Мельтюхов М. И. Упущенный шанс Сталина... С. 120; Коломиец М. В. Броня на колёсах. История советского бронеавтомобиля 1925-1945 гг. М.: "Яуза", "Стратегия КМ", "Эксмо". 2007. С. 288. (О. В. Вишлёв в своём исследовании упоминает мельком о столкновениях в других местах, например, у Люблина, но никаких подробностей не сообщает и никаких ссылок не даёт. Вишлёв О. В. Сталин и Гитлер. Кто кого обманул. М.: "Эксмо". 2010. С. 109)]. В печати об этом, конечно, не сообщалось. Но слухи об этом дошли до Ленобласти и в отчёте за июнь 1940 года один из лекторов обкома приводил среди характерных вопросов: "Были ли столкновения герм. войск с Красной армией в Западной Украине" [ЦГАИПД СПб. Ф. 24, оп. 10, д. 490, л. 156]. О том, как слухи могли исказить реальные события, мы можем судить по изданной в 1947 г. в Западной Германии брошюре перебежавшего туда в 1946 г. советского офицера Сабика-Вогулова. Он утверждал (до него эти сведения явно дошли в виде слухов), что сентябре 1939 г. с хода в бой с немцами "вступило 8 дивизий Красной Армии" и именно поэтому "Риббентропу пришлось срочно вылететь в Москву и там улаживать результаты вооружённого столкновения" [Сабик-Вогулов. В побежденной Германии//Запретная правда Виктора Суворова. М.: "Яуза-пресс". 2011. С. 264].
Таким образом, мы видим, что многие советские люди продолжали воспринимать Германию как врага. Сохранению такого восприятия способствовали здравый смысл (не может же многолетний враг разом обернуться другом) и слухи. Свидетельство Бориса Горбачевского надо принимать во внимание, но не следует абсолютизировать, распространять на всё советское общество. Начавшаяся в апреле 1941 года антинемецкая пропагандистская кампания падала на благодатную почву.