Про воровство чиновников и расстрелы во времена товарища Сталина.
Доводится иногда в разных разговорах и от разных людей слышать, будто бы чиновники, бюрократы при Сталине, конечно, воровали (куда ж без этого!), но мало, поскольку их за это в те времена расстреливали. Утверждение это живёт на уровне бытовом, на уровне устной истории, народных представлений, и обычно ничем не подтверждается, принимается как аксиома. Да и не требует никто, коли оно мелькнуло в разговоре подтверждений, цифр, фактов, сносок. Аксиома, как я уже сказал. Я и сам как-то в школьные годы это утверждение пару раз услышав, усвоил его как аксиому. Поскольку слышал от людей, историю знающих и для меня авторитетных.
Но вот недавно наткнулся я на факты, которые ясно показывают, что не так уж и расстреливали этих чиновников за воровство. И даже вообще могли не расстрелять, а ограничиться выговором. Хотя налицо были хищения миллионов.
Товарищи читатели и авторы "Самиздата", предлагаю и вам с сими фактами ознакомиться и сделать собственные выводы.
Возьмём книгу Юрия Викторовича Рубцова "Из-за спины вождя. Политическая и военная деятельность Л. З. Мехлиса" (Издание 2-е, исправленное. М.: "Компания Ритм Эстэйт". 2003). В ней - четыре главы. Последняя из них посвящена деятельности Льва Захаровича Мехлиса во главе вначале Наркомата, а потом Министерства Государственного Контроля.
Наркомат этот был создан в 1940 году. Обратимся к тексту книги:
"По положению о НКГК СССР, утверждённому Политбюро ЦК ВКП(б) 15 октября 1940 г., и введённому в действие постановлением Совнаркома СССР, на него, как союзно-республиканский наркомат, возлагалось решение следующих задач: повседневный контроль за учётом, хранением и расходованием денежных средств и материальных ценностей, находящихся в распоряжении государственных, кооперативных и других государственных организаций; производство плановых и внезапных ревизий, причём нарком наделялся правом самостоятельно, без согласования с правительством определять, какие и где проверки и ревизии проводить; подготовка для правительства СССР заключений по исполнению госбюджета; проверка исполнения постановлений и распоряжений правительства, как по его поручению., так и по усмотрению наркома госконтроля.
Наркомату госконтроля в лице его руководителя были предоставлены беспрецедентные права: давать обязательные для всех наркоматов, главных управлений и комитетов при СНК СССР и их местных органов, а также для всех других государственных и общественных организаций указания о предоставлении ими отчётов и объяснений по вопросам, входящим в компетенцию НКГК; требовать от соответствующих руководителей устранения обнаруженных недостатков; налагать на виновных дисциплинарные взыскания, отстранять их от должности, производить на них денежные начёты, а в случае обнаружения преступных действий привлекать к судебной ответственности".(С. 187).
В 1940-1941 гг. происходило становление этого Наркомата, формировался его аппарат, начались первые проверки. Затем - война. В это время Мехлис, формально возглавляя НКГК, фактически им не руководил. Затем война кончилась, Мехлис встал во главе уже Министерства Госконтроля, а Рубцов снова принялся описывать в своей книге дела этого ведомства. Раскроем "Из-за спины вождя" на 211-й странице и начнём читать:
"Благодаря усилиям Л. З. Мехлиса в этот период были вскрыты некоторые факты коррупции в среде высшей управленческой элиты. Так, в сентябре 1946 г. он доложил Л. П. Берии о злоупотреблении служебным положением заместителями министра трудовых ресурсов СССР П. Г. Москатовым и Г. И. Зеленко, которые израсходовали на строительство собственных дач более 80 тыс. рублей государсвенных средств и использовали бесплатный труд учащихся ремесленных училищ.
Строительство персональных дач было слабостью и некоторых руководителей Министерства Вооружённых Сил. Л. З. Мехлис сделал представление начальнику Тыла Красной Армии генералу армии А. В. Хрулёву относительно выявленных госконтролёрами зорупотреблений контр-адмирала И. Д. Папанина (размер госсредств, израсходованных на его загородный дом, составил около 250 тыс. рублей, не считая стоимость перевозки стройматериалов и рабочей силы) и маршала войск связи И. Т. Пересыпкина (более 330 тыс. рублей).
В Министерстве строительства топливных предприятий СССР с одобрения министра А. Н. Задемирко его заместитель Т. Т. Литвинов разрешил израсходовать на оборудование кабинетов для руководства более 1 млн. рублей.
Министр угольной промышленности западных районов СССР Д. Г. Оника проигнорировал постановление СНК СССР от 2 января 1945 г., запрещавшее расходовать государственные средства на устройство банкетов. Проведение с его участием совещания с передовиками производства Донбасса в мае 1946 г. сопровождалось угощениями за счёт угольных комбинатов на сумму более 350 тыс. рублей.
11 января 1947 г. Л. З. Мехлис доложил И. В. Сталину о расточительстве, допущенном сразу в двух союзных министерствах - пищевой промышленности и транспортного машиностроения. В первом из них министр В. П. Зотов разрешил содержать в системе Главсахара конюшню, что за неполные два года обошлось бюджету в 754 тыс. рублей. Не отличался рачительностью и министр транспортного машиностроения СССР В. А. Малышев. Как установили госконтролёры, он охотно давал разрешения на устройство банкетов со спиртным. Затраченные за полгода на эти цели госсредства только за полгода составили более 1,8 мл. рублей.
Совет Министров СССР и его председатель реагировали на сигналы Л. З. Мехлиса. Строгий выговор от Бюро Совмина получили А. Н. Задемидко и П. Г. Москатов, выговор - Д. Г. Оника. Были отстранены от должности Г. И. Зеленко и Т. Т. Литвинов. На любителей развлечений за госсчёт были произведены денежные начёты.
Но... бросается в глаза двойной стандарт, с которым руководство страны подходило к оценке противоправных действий представителей управленческой элиты, с одной стороны, и рядовых граждан, с другой. По существу реакция главы правительства, его заместителей, министра госконтроля на факты коррупции и казнокрадства в высших эшелонах была вялой. Это тем более заметно на фоне обрушившихся в эти годы на представителей той же элиты репрессий, но продиктованных политическими мотивами (так называемой дело авиапрома, "ленинградское дело").
Сам Л. З. Мехлис за рамки привилегий, установленных для руководителей министерств, не выходил. Трудился, как и в былые годы, интенсивно. Настолько, что однажды не выдержал, посетовал на слабую помощь подчинённых: "Незачем создавать центр и писать Мехлису, Мехлису, Мехлису... не считаясь с тем, что я от зари до зари работаю и имею 15-20 минут в сутки на перерыв".
При таком отношении к делу он, казалось, мог рассчитывать на полное расположение высшего политического руководства. Тем неожиданней - насколько можно судить по документам - оказался для него резонанс проведённой весной-летом 1948 г. государственной комплексной ревизии государственно-комплексной деятельности Совета министров Азербайджанской ССР.
С самого начала она была задумана с размахом, хотя потом, задним числом, министр пытался обвинить подчинённых в том, что они, якобы вопреки его установке, вышли за рамки строгого предписания "провести ревизию тихо, провести скромно, не создавать шумихи, ни прямо, ни косвенно не допускать проверки партработников и партийных органов".
Обширная и, надо сказать, весьма тщательная подготовка к государственной ревизии опровергла слова Л. З. Мехлиса. Более того, требование "скромности", некоей локальности было бы, по меньшей мере, странным, поскольку данная государственная ревизия осуществлялась в соответствии с прямым постановлением Совета Министров СССР от 17 мая 1948 г.
Правительственное поручение уже на следующий день рассмотрела коллегия МГК. Она определила сроки ревизии - с 23 мая по 20 июня, назначила лиц, на которых было возложено её проведение во главе с заместителем министра С. Г. Емельяновым, утвердила основные вопросы. Их подробный перечень едва уложился в 25 страниц плана и охватывал бюджет республики и строительный комплекс, здравоохранение и социальное обеспечение, торговлю и кооперацию, снабжение и сбыт. Особо намечалось проверить управление делами Совмина Азербайджана, разобраться с многочисленными жалобами трудящихся.
Сам Л. З. Мехлис на первых порах не видел никаких оснований для беспокойства. С. Г. Емельянов постоянно связывался с Москвой, докладывал о завершенных той или иной бригадой ревизиях и проверках. И, судя по резолюциям, министр воспринимал эти доклады как должно, с одобрением встретив сообщения о мерах, принятых по фактам крупных нарушений государственной дисциплины в совхозах и винзаводах Азсовхозтреста, перерасхода заработной платы и порочной практики планирования в Министерстве вкусовой промышленности республики и другим.
Однако чем глубже и масштабней становились проверки по конкретным вопросам, тем более явственно вырисовывалась картина массовых злоупотреблений и преступлений со стороны управленцев всех уровней. Например, представители госконтроля выявили многочисленные факты незаконного снабжения через комиссионные магазины обитателей правительственных дач, обеспечения руководителями промышленными товарами по специальным ордерам. Они обнаружили, что под прикрытием госдачи существует личная дача председателя Совмина Т. И. Кулиева, под которую у местного колхоза было отчуждено 8 гектаров земли, - роскошный двухэтажный дворец с огромным подсобным хозяйством. Не обижали себя и иные руководители.
Всевластие и роскошный образ жизни местной элиты, процветавшее взяточничество и кумовство настолько возмущали население, что за несколько дней на приём к заместителю министра госконтроля СССР записалось до 2 тысяч человек, было зарегистрировано около 1 тысячи письменных жалоб.
Здесь-то республиканские руководители, охотно выносившие постановления о наказании виновных в приписках нескольких десятков гектаров пахоты или разбазаривании сотни-другой литров топлива, почувствовали опасность и забили тревогу. В ход пошла откровенная политическая демагогия: глава партийной организации Азербайджана М.-Д. А. Багиров, вступивший в личный конфликт с министром Госконтроля, прислал телеграмму И. В. Сталину с жалобой на то, что ревизоры дискредитируют партийное и советское руководство республики.
В Москве азербайджанские руководители нашли полную поддержку. Решением Политбюро ЦК ВКП(б) была создана специальная комиссия во главе с Г. М. Маленковым. В постановлениях ЦК, принятых 30 июля и 26 августа 1948 г. по итогам её работы, указывалось на серьёзные недостатки в работе Министерства госконтроля - нарушение "большевистского принципа подбора кадров", в результате чего в МГК СССР "оказалась группа работников, в политическом и деловом отношении непригодных для работе в Госконтроле"; "извращение понятия независимости контролёров в работе"; зазнайство; отрыв от местных партийных и советских органов. От обязанностей были освобождены два заместителя министра - М. И. Старостин, отвечавший в МГК за кадры, и С. Г. Емельянов.
Л. З. Мехлис получил от ЦК выговор: ему инкриминировали неправильное реагирование на сигналы азербайджанских руководителей, введение в заблуждение ЦК ВКП(б). Выступая перед подчинёнными с изложением решений ЦК, он вынужден был каяться в ошибках, "допущенных мною лично, как министром". С. Г. Емельянова и других участников ревизии в Азербайджане он обвинил в игнорировании ЦК компартии республики, зазнайстве, склонности к "арапистым", умозрительным обвинениям, тенденциозности и даже в связях с "сомнительными женщинами". "По удалении из МГК СССР не подходящих для контрольной работы мы провели явно недостаточную работу", - закончил он угрожающе. И всё это под рефрен призывов развивать в ведомстве критику, а ревизии и проверки проводить "в духе партийности, принципиальности и правдивости", заверений, что "интересы государства для контролёрского состава превыше всего". Прискорбно, но министр демонстрировал двойной подход в понимании этих категорий.
Впрочем, здесь он следовал политике высшего руководства страны. Ведь за обвинениями в адрес государственных контролёров, будто они взяли на себя несвойственную им функцию по проверке "партработников и партийных органов", крылось недовольство совсем иным - тем, что контролёры, пусть и невольно, привлекли общественное внимание к алчности и самому настоящему моральному разложению партийно-хозяйственной верхушки Азербайджана. Это создавало прецедент, опасный для политической элиты всей страны.
Постановлением Совета Министров СССР "Об уточнении прав Министерства Государственного Контроля СССР и его представителей на местах" от 26 августа 1948 г. и соответствующим указом Президиума Верховного Совета СССР права госконтролёров, закреплённые за ними с момента образования наркомата в 1940 г., были существенно урезаны.
Отныне все результаты ревизий и проверок должны были предварительно докладываться в правительство. Отстранение от должности и привлечение виновных к судебной ответственности, ранее входившее в компетенцию министра госконтроля, могли теперь производиться только с разрешения СМ СССР, а на наложение дисциплинарных взысканий требовалось согласие одного из членов Бюро (заместителей председателя) Совета Министров. Было также запрещено производить ревизии министерств, главных управлений и комитетов при правительствах СССР и союзных республик, а также исполкомов областных, краевых советов в целом, допускалось ревизировать деятельность лишь их структурных подразделений.
Значительной эрозии подверглось главное преимущество госконтроля перед ведомственным контролем - масштабность, независимость от местных властей и руководителей министерств и ведомств, отстаивание общегосударственных интересов. Характерно, что советские историки, касавшиеся этой проблематики, не посчитали необходимым (или возможным) вскрыть существо необоснованных претензий, предъявленных Министерству государственного контроля, ни оценить степень негативного влияния, которое эти претензии оказали на деятельность госконтролёров. Лаконичные замечания исследователей свелись к общим местам: констатация Центральным комитетом ВКП(б) "серьёзных недостатков" в работе МГК СССР, трафаретным требованиям со стороны ЦК усилить персональную ответственность, резко улучшить качество работы, соблюдать принципы правдивости, объективности, партийности и фиксации ограничения прав министерства накладывать взыскания.
Серьёзные ограничения Л. З. Мехлис ощутил и на себе самом. Если ранее данными ему полномочиями он действительно был приподнят над руководителями других министерств и центральных ведомств, мог своей властью привлечь к ответственности абсолютное большинство должностных лиц, вплоть до союзного министра, то теперь должен был испрашивать разрешение в Совете Министров СССР даже на наказание бригадира рыболовецкого колхоза или счетовода артели инвалидов.
Всё это немедленно сказалось не и без того не очень высокой результативности действий МГК. Если предметом постоянных забот, но - одновременно -и законной гордости Л. З. Мехлиса было целенаправленное укрупнение масштабов ревизий и проверок, концентрация на наиболее важных, ключевых участках экономики, то после августа 1948 г. по его же указанию в качестве ревизуемых объектов в подавляющем большинстве выступали уже не отрасли, не главки, не группы однотипных производств в нескольких регионах одновременно, а отдельные заводы, колхозы, элеваторы, железнодорожные участки.
Не случайно на заседании коллегии 14 декабря 1948 г. министр, к слову, несколько косноязычно, заявил: "Появилась опасность, я это заключаю по ряду материалов, вместо того, чтобы поставить вопрос по данному заводу, по данным 2-3 заводам в отдельности или вместе, попытка добиваться постановки проблемных вопросов так, как, раз идёшь в правительство, значит, должен быть проблемный вопрос. Это неправильно... Сейчас мы должны идти в правительство с каждым вопросом", ОН словно не замечал, что при таком подходе выводы контролёров касались проблем частных, во многом не типичных.
Самым категоричным образом он запретил включать в акты ревизий фамилии должностных лиц вышестоящих организаций, деятельность которых при этом не проверялась. Официально это обосновывалось необходимостью уберечь руководящие кадры от "шельмования". Но в таком случае проверки и ревизии выливались в поиски пресловутых "стрелочников" - низовых работников, которые, как показала ревизия в Азербайджане, сплошь и рядом были вынуждены идти на нарушения законов по требованиям "сверху". Надо ли доказывать, что при соблюдении контролёрским составом этого запрета министра результаты проверок и ревизий искусственно загонялись в своеобразное прокрустово ложе. По формальным соображениям обрубались преступные связи, соединявшие нарушителей закона на проверяемом объекте с их сообщниками и покровителями, и контролёры объективно не могли вскрыть подлинных масштабов злоупотреблений и хищений, не имели возможности добиться устранения их причин.
На практике противоречивые, дезориентирующие установки Л. З. Мехлиса вполне закономерно обернулись участившимися возвратом из Совета Министров по причине мелкотемья представляемых туда материалов, спадом активности контролёрского состава, что позднее был вынужден признать и сам министр.
При этом менее масштабно и результативно трудились все основные подразделения МГК - хлебный, хлопковый, железнодорожный, военный контроль. В цифрах этот спад выглядел следующим образом: в сентябре 1948 г. - январе 1949 г. (именно за этот период Мингосконтроля позднее отчитывался перед ЦК партии) почти в 1,5 раза по сравнению с январем-августом 1948 г. уменьшилось число итоговых докладов правительству (соответственно 165 и 235), почти в 3 раза - изданных на их основе постановлений Совета Министров СССР (38 и 103), более чем в 7 раз - число приказов министра о наложении взысканий на виновных (130 и 962).
Тем самым делу надведомственного, осуществляемого от лица государственной власти контроля (при всех его недостатках и слабостях) был нанесён заметный ущерб. Партийная элита, защищая свои узкокорыстные интересы, оберегая право на безнаказанность в распоряжении национальным достоянием страны, пожертвовала и без того небогатыми возможностями Министерства госконтроля" (С. 211-217).
Повторимся, гуляет по свету легенда: чиновники при Сталине воровали меньше и брали взяток не так много, потому что их за это расстреливали. Вот перед вами повествование о том, как ревизия в одной, отдельно взятой республике (думаю, в других республиках было бы то же самое) выявила обычную и тогда, и сейчас обычную для нашего чиновничества картину: воровство, взяточничество, кумовство. Вот только никого из них не расстреляли. Наоборот, их стали защищать от "шельмования". И те, кто ревизию проводил, отправились в отставку. А начальнику их Мехлису, выговор влетел. А возможности госконтроля после этого сильно урезали. Чтоб впредь неповадно было. В общем, выручило Политбюро и лично товарищ Сталин проворовавшихся парт- и совработников. Пусть воруют - они свои, им можно.
Если вы мне не верите, возьмите книгу Рубцова в библиотеке, там всё подтверждено архивными ссылками.
А те, кто считают, что при Сталине государство советское было подлинно "народным" и так далее - пусть задумаются.