Просыпаюсь от жужжания назойливых мух и первое, что ощущаю, это аромат свежего сена, тут дух перехватывает от радости и счастья, ведь я в деревне и это первые мои школьные летние каникулы. Я окончил первый класс и на целое лето приехал к бабушке. В предвкушение волшебного летнего дня открываю глаза и ... волшебное вот оно, рядом. Солнечные лучики, пробиваясь в маленькие щели крыши, пронизывают все пространство полутемного чердака, выхватывая пятнами света самые неожиданные его фрагменты, и представляют обычный чердак в фантастическом виде. Особенно красиво светятся паучьи сети, которые развешены старательными чердачными паучками под каждым стропилом. Они поражают своими размерами и, главное, удивительной геометрией. Паучков я считаю своими друзьями ведь они ловят сетями противных мух, которые мешают спать, особенно утром.
Сладостно тянусь, отходя ото сна, тут вдруг окончательно просыпаюсь и резко сажусь на своем ватном одеяле, брошенном прямо на громадную копну сена. Сознание вернулось полностью, и я понял, что проспал. Ведь с вечера договорился с деревенскими мальчишками, что в шесть часов утра встречаемся на речке у моста.
Вечером Мельник сказал нам, что будет поднимать шлюзы. А это значит, что вода в речке, что выше плотины, за ночь уйдет, на берегу образуются лужи, в которых останется много дремавшей и зазевавшейся рыбы. Конечно, крупную Мельник соберет еще затемно, но мелких щурят, окушков и плотвиц он не берет, а оставляет для нас, мальчишек. Мельник - это старый дед, который надзирает за динамо-машиной, дающей электроэнергию в деревню. Мельником его называют потому, что когда-то здесь была мельница, и он был ее хозяином. Мельник старый, и мы знаем, что порой пропускает он и крупную рыбу.
Однако расстройство мое длилось одно мгновение и быстро улетучилось. Я заранее понимал, что в борьбе с местными мальчишками за эту рыбу мне не особо и достанется. Поэтому вчера вечером к ловле подготовился, но к ловле на удочку. Удочка налажена и в ручье наловлены полбанки шитиков - рыба их очень уважает, наверное, это личинки маленьких стрекозок. Забавное существо - эти шитики. На вид - обычная серенькая гусеница, только почему-то живет в воде и строит себе панцирь наподобие черепашьего из крупных песчинок, мелких обломков коры и веток. Смотришь на дно ручья, а там ползет себе кусочек гнилой веточки. Берешь ее, а внутри - шитик. Кроме этого сходил вчера на ферму и накопал в навозе живеньких красных червячков. Даже вечером не поленился и сделал садок для рыбы. На самом деле - это гибкий ивовый прут с обрезанной внизу веткой в виде крючка. В жаркий день он необходим, поскольку сохраняет рыбу свежей и даже живой. Пойманная рыба одевается через жабру и рот на прутик и опускается в воду. В общем, к рыбалке я подготовлен основательно.
Мельник шлюзы, конечно, уже опустил; вода поднялась, и рыба давно ушла в реку. Но сейчас самый раз половить на удочку под плотиной, а там приличной глубины ямы, а в них водятся и окуни, и голавли и плотва. И вся-то рыба в этой речке какая-то ядреная с темными, почти черными спинками и красными яркими плавниками, наверное, потому что вода в речке чистая, но коричневого цвета, поскольку бежит из болот. Если, например, попадается ерш, то уж он совсем уникален и по своим размерам, и по выпученным в постоянном недоумении громадным фиолетовым глазам и, конечно, по количеству испускаемой слизи.
Спускаюсь по чердачной лестнице и уже в прихожей слышу шум самовара. Захожу в комнату. За столом, у самовара сидит бабушка в своей обычной задумчивой позе: в правой руке блюдечко с горячим - горячим чаем, левой она поддерживает правую руку под локоток. Время от времени левая рука освобождает локоток правой и тянется к конфетнице, берет маленькую конфетку подушечку и кладет ее в рот. Я говорю:
- Здравствуй бабушка.
Бабушка моя маленькая, сухонькая и сутулая, смотрит на меня своими совсем выцветшими от времени глазами и, поправляя платок на голове, отвечает:
- Здравствуй внучек. Маленько проспал, ну да ничего.
Продолжая прихлебывать чай, спрашивает:
- Миша, пшенку с молоком будешь?
- Буду - отвечаю я. Тем временем стреляю глазами на ходики, которые висят на стене и определяю, что уже восемь утра.
- Чугунок в печи, там и ложка. Положи себе, сколько съешь. А на столе вон яичко. Сварено не крутым, в мешочке,....как ты любишь.
Я поблагодарил, быстро поел и выскочил во двор. Яркое солнце на мгновение ослепило и притормозило меня, заставив некоторое время понаблюдать за удивительной бурной жизнью, которая исходила с территории двора и которая существовала сама по себе, совсем не принимая меня во внимание. Минут пять я стоял на крыльце, с интересом наблюдая эту дворовую жизнь. У самого крыльца в цветах копошились деловые пчелки. В глубине двора над самыми лопухами причудливо мотались в своем хаотическом танце сразу несколько бабочек - капустниц. Курицы глупо и тупо прохаживались, ковырялись в земле, время от времени наклоняя свои головки, пытаясь рассмотреть что-то подробнее. Между ними шнырял деловой пестрый петух с полуобщипанным хвостом. Должно быть, отношения с соседским петухом у него не очень ладились. Время от времени петух изображал, что нашел что-то вкусное, отчаянно рыл землю и кудахтаньем созывал подружек. Куры бежали к нему сломя головы со всех сторон, но уже через десяток секунд, не найдя ничего недовольно квохча, расходились. Через минуту-две петух снова ловил их на эту же тюльку, и они так же отчаянно сбегались. Эти забавные отношения продолжались и продолжались. Я перевел взгляд на кота, который сидел на поленице, жмурился на солнце, время от времени лениво тер лапой морду, и так же как куры, не обращал на меня ни малейшего внимания.
Зашел в сарай, взял удочку, старую потертую кошелку, в которую с вечера сложил баночки с наживкой и быстро зашагал по направлению к плотине самым коротким путем, задами. Шел я и по пути жалел, что до сих пор не приехал сосед Шурка. Одному скучно, вот и на рыбалку приходиться идти одному, а тут еще тропинка к плотине идет через деревенское кладбище и здесь одному ходить совсем неуютно, а вечером даже и страшно. Хорошо, что кладбище небольшое, и если зажмурить глаза и по тропинке побежать, то не заметишь как его и пересечешь.
Спускаюсь под плотину. Конечно, шлюзы давно опущены, и только в щели струйками сочиться вода. А когда шлюзы опущены - уровень воды под плотиной падает почти на метр, и появляется там из под воды целый полуостров из известняковых плит. Рыбаков с удочками я не вижу, но по плитам полуострова бегают два мальчика в тюбетейках с сачком для ловли бабочек. Мальчики меньше меня; явно городские и бабочек сачком они не ловят, а ковыряются им в лужах, между плитами, должно быть пытаются поймать мелкую рыбешку. Я иду к самой глубокой яме, которая находится у правого берега у стены из плитняка, отгораживающей канал для сброса воды с плотины от речки. Размотал удочку, насадил червя и только забросил, как слышу, сзади кто-то подошел. Оборачиваюсь, стоит мальчик, один из тех, что бегал по полуострову. Руки сзади, смотрит внимательно мне в глаза:
- Мальчик, а тебя как звать?
Отвечаю:
- Миша.
- А меня Саша.
- Миша, а ты большую лыбу можешь поймать?
- Клюнет, поймаю - ответил я.
- А большую, челную лыбу не боишься?
- Налима, что ли? - спросил я
- Нет, не боюсь.
Саша с недоверием смотрит на меня, потом показывает пальцем в сторону полуострова:
- Там под камнем сидит воот такая лыбина!
Мальчик расставляет свои руки на всю ширину.
- Миша помоги нам ее поймать?
Я кладу удочку и иду за Сашей. Вижу, второй мальчик стоит на коленях на плите и, не отрываясь, смотрит в воду, почти касаясь носом ее поверхности. Услышав, что мы подходим, он поднимается и громким шепотом говорит:
- Сашка, Сашка, он там злится и шевелит головой.
Я наклонился и стал смотреть в воду. Из под плиты на глубине сантиметров тридцати торчала черная тупая морда налима размерами с хороший ботинок. Сердце мое от волнения заколотилось, а в животе появился холодок. Быстро распрямился и стал оценивать обстановку. Налим сидел в глубокой луже, под метровой плитой, а из лужи в реку вела протока шириной с полметра и длиной с метр. Быстро сообразил, что налима поймать можно только руками, но он скользкий и если вырвется, то по этой протоке легко уйдет в реку.
- Пацаны, - сказал я, - таскаем камни и засыпаем эту протоку.
Работа закипела. Минут через пять дамба надежно прикрывала отход рыбины в реку. Я снял рубашку и попытался взять налима правой рукой под жабры. Должно быть, от волнения я слишком быстро подводил свою руку к морде налима. Он не дался, мощно ворохнулся и ушел под плиту. Пришлось лечь в лужу и запустить под плиту обе руки по самые плечи. К счастью, пространства там для налима было немного, я его доставал и в какой-то момент изловчился запустить пальцы обеих рук под жабры. Рыбина, конечно, была великовата для меня, отчаянно сопротивлялась, исцарапав в кровь мои руки об камни. Я же, войдя в азарт, ничего не замечал и, вытащив налима из под плиты, потихоньку пошел к берегу, продолжая держать его мертвой хваткой за жабры обеими руками. Сашка радостно скакал рядом, в одной руке держал мою рубашку, а другой иногда дотрагивался рукой до спины налима и, когда тот дергался, быстро прятал руку за спину. Второго мальчишки не было, он куда-то незаметно исчез.
С такой громадной рыбой, таким трудом пойманной, расставаться не хотелось и когда мы дошли до тропинки на берегу, я считал, что раз я ее поймал, то она моя.
- Сашка, - сказал я,
- Давай эта рыба будет моей, ведь это я ее поймал. А мы с тобой будем ловить на мою удочку, и все что поймаем, будет твое.
В ответ на мое предложение на глазах у Сашки появились слезы, а нижняя губа задрожала. Вдруг со стороны плотины послышался детский задорный крик:
Сверху по тропинке шел второй, неожиданно исчезнувший мальчик, и буквально волок за руку к нам здоровенную тетку. Сашка, как только увидел их, тут же кинулся навстречу с криком:
- Баба Тося! Это я поймал! Это я!
Я стоял, крепко держал рыбу за жабры и был в каком-то оглушенном состоянии. Тетка подошла, посмотрела на меня строгим взглядом, отобрала налима, развернулась, и пошла назад в окружении прыгающих и галдящих вокруг нее мальчишек.
Мне стало тяжело дышать, душила обида, на глаза навернулись слезы, а в горле появился какой-то ком. Потихоньку собрался и вдруг быстро побежал домой, задыхаясь от обиды и почти ничего не различая из-за слез в глазах. Вбегаю во двор, а там бабушка, как всегда в передничке, кормит кур. Я бросаю на ходу удочку в траву, утыкаюсь бабушке в передник и даю волю слезам. Она ласково гладит меня по голове. Я успокаиваюсь и комментирую свое состояние:
- Бабушка! Я поймал громадного налима, а у меня его отняли.
Для убедительности расставляю руки во всю ширь, демонстрируя истинную величину утраченной рыбы.
- Да как же ты его поймал такого? - Спрашивает она.
И я сбивчиво начинаю рассказывать, как забросил удочку, как подошел ко мне маленький мальчик и как попросил помочь поймать налима, и как это было непросто, и как мне налим исцарапал все руки. А потом пришла злая тетка и налима у меня отняла.
- Глянь какой! И правильно отняла. Налим-то не твой. - Сказала бабушка.
- А нашел бы его большой парень? И что? Он бы тебя звал? Поймал бы сам, ты бы и не знал.
Я совсем перестал плакать, успокоился. До меня окончательно дошло то, что и так сидело в глубине души. Дошло, что пытался я претендовать не на свою добычу. Первый порыв был - вернуться к плотине и продолжить ловлю, но оставалась обида на грубость тетки. Я подобрал в траве удочку с кошелкой и пошел на речку просто ловить пескарей.