Аннотация: Это стеб, только стеб и ничего кроме стеба. Ну, разве что еще представление о прошлом, каким оно могло быть по мнению секты свидетелей катастрофы.
Подношение императору потребовало устройства алтаря и собрания множества людей, так что празднество решено было провести на верхней палубе "Лунной Мелодии". Между мачтами был установлен золотой штандарт императора с драконом, и трибуна для капитана, которому предстояло объявить о начале новой эры в правлении владыки Поднебесной.
Вся Огненная Джонка украсилась благожелательными символами, команда, состоящая не только из природных ханьцев, оделась в праздничные одеяния.
Это был волнительный момент для всей Поднебесной, для всех ее уголков и всех подданных, до которых, как и в случае с океанским лайнером, Шепот Облаков донес весть об избрании нового девиза династии, текст высочайшего манифеста и астрологически точно выверенное время начала новой эры. В один и тот же миг миллионы подданных должны были вместе со своим Высоким Отцом вступить в новое время.
И вот оно наступило.
Капитан простерся ниц перед штандартом, ханьцы опустились на колени, а иноземные путешественники почтительно склонили головы.
Над беспредельным морским простором, под лазурными небесами, изящным слогом, в котором знатоки сразу же опознали поэтический стиль самого императора, Сын Неба винился в своих грехах перед Высоким Небом, призывая удары судьбы на свою голову, но никак не на своих детей-ханьцев, смиренно выспрашивал советов и знамений, и, наконец, объявлял, что во имя воли Неба и во благо своих подданных, он объявляет курс Четырех Богатств: богатства мирного покоя в политике, богатства риса в житницах, богатства потомства в семьях и богатства книг в библиотеках.
Капитан окончил чтение манифеста, еще раз пал ниц и почтительно предоставил морскому ветру снять с его ладоней текст. Свиток, выполненный механическими слушателями Шепота Облаков, улетел за корму: духам моря и ветра тоже надлежало знать о смене девиза. Выборные от команды взяли слово на торжественном митинге и выразили свое восхищение от мудрости императора, после чего призвали всех собравшихся твердо ступать намеченным курсом к достижению "Четырех Богатств".
От иноземцев слово взял самый старший из них, индус, в чине полного синдхупати, с золотой адмиральской макарой на тюрбане.
Старик, который помнил и жесточайшие битвы с китайскими броненосными джонками, и совместные экспедиции с ними же вокруг земного шара, от лица представителей Столпов Цивилизации, поздравил ханьский народ с наступлением новой эры. Морской раджпут говорил кратко, по-военному, но вполне искренне, и эта искренность стоила многого, так более всего он был прославлен дерзким десантированием в Чосоне. Но войны были в прошлом, а процветание Поднебесной являлось одним из важнейших условий благополучия цивилизованного человечества.
Неожиданно за сдержанным, четко выверенным выступлением синдхупати, последовало еще одно.
Молодой персиянин не смог сдержать волнения, вызванного высоким стилем манифеста.
Он звучным голосом произнес рубай:
"Минует день, минует ночь,
Придет восход и вновь закат.
А свет светил извечен над землей
Как постоянна благосклонность государя"
- Я благодарю знаменитого Гобада за эту блестящую импровизацию - сказал
капитан. - Персидское изящество крайне удачно оттенило стиль официального
документа.
Но неожиданности на этом не закончились:
- С вашего позволения, я тоже приму участия в поздравления - как на правах
четвертой державы Кольца Цивилизаций, так и на правах женщины. Я лично знаю о
живейшем участии августейшей матушки императора и богоравной супруги Сына Неба в
подготовке этого манифеста, в том, что высокородные женщины вложили в него всю
материнскую заботу и женскую поддержку в поворот судьбы народа, в том, что мужская
строгость указа удачно дополняется женской заботой в отношении подданных.
Это произнесла высокая статная женщина в собольем манто и в малахитовых серьгах, которые придавали особый оттенок ее серым глазам. Она говорила негромко, с почтением, но так, что мужчины, привыкшие повелевать и командой перекрывать рев урагана, почтительно замолкали.
Капитан поддержал улыбкой нарушение церемонии:
- Я, от лица моего императора и своего народа, тронут тем, как близко к сердцу
наши иноземные друзья приняли учреждение новой эпохи. Действительно, три стороны
света поддержали празднество одной из них, и придали полную завершенность событию.
Чаю, что по всей земле, осененной Столпами Цивилизации, радость моей державы
разделяют наши искренние друзья.
-А во время вечерней трапезы, - добавил капитал "Лунной Мелодии" - я прошу почтить своим присутствием торжественный банкет в честь императора.
Настало время познакомить моего благосклонного читателя поближе с персонажами, кои уже отчасти представлены его вниманию, благо все они пока занимаются своим туалетом, приличествующим предстоящему событию. За суетой я накоротке познакомить с некоторыми из них.
Принадлежность к высшему свету Столпов Цивилизации сделали столь разных людей неуловимо схожими друг с другом манерами и образом мысли. Читателя не должно удивлять, что они только что с легкостью говорили на классическом китайском наречии, хотя из самих ханьцев мандаринский диалект ученых и чиновников понимал едва ли каждый десятый. Любой из моих героев, кроме своего родного, с легкостью переходил на другие языки народов Столпов Цивилизации. Для элиты не было затруднением, к примеру, думать на природном персидском, начинать фразу на санскрите, а заканчивать на руском, при этом пробегая взглядом свиток с ханьскими иероглифами. Таков был тот мир благоденствия и стремления к изящному образу жизни, что границы родной страны из Столпов Цивилизации не удовлетворяла взыскательный вкус и жажду нового.
Четыре великие державы лежали в четырех краях света: Китай - Хань на восходе, Бхаратварша - Индия на знойном юге, Персия - Ариана на закате, и Тартария - Русия на суровом севере. Они были четырьмя держателями стяга цивилизации, четырьмя ее опорами. Вокруг них простирались земли с народами, тоже искренне стремившимися к ;свету, но увы, не достигшими должных высот. Так что образованным и утонченным людям приходилось вращаться в кругу соотечественников и близких им по духу представителей из народов Столпов Цивилизации. Не приходится удивляться, что дети из высшего общества еще в детстве бойко говорили на четырех языках, тем более что многочисленная иноплеменные прислуга и друзья семейств давали к этому массу поводов: а учеба в гимназиях и университетах с обязательными углубленными курсами делали из элиты полиглотов.
Надеюсь, я развеял сомнения, которые закрались в душу читателя, и в дальнейшем буду избавлен от необходимости сопровождать каждую реплику ремаркой, на каком языке говорил тот или иной персонаж. Они сами не замечали таких мелочей, язык был для них не преградой, а крыльями в полете приятного общения.
Увы, я оставлю в покое доблестного Викрама Пратихара, полного синдхупати, сиречь "властителя моря", кавалера высших орденов Солнца от Бхаратварши и Полярной Звезды от Тартарии , не считая множества других наград. Его слава пережила его самого, о чем он ничуть не сожалел.
Суровый воин по обычаю своей родины в старости оставил службу и сделался
отшельником: он предавался поискам Освобождения столь же целеустремлённо, как
водил флотилии в дальние походы. Несколько лет он пребывал в шафрановом одеянии в
полном затворе, как узнал о кончине своего давнего противника, китайского адмирала,
Дракона Вод Ли Чжен Хэ. Стремление выразить почтение своему бывшему врагу
переместило старца за тысячи морских йоджан. Адмиралтейство Бхаратварши готово
было предоставить ему для вояжа новейший крейсер "Равана", но старец твердо настоял
на частном характере своего визита, чем и объясняется его присутствие на пассажирской
"Лунной Мелодии" на обратном пути.
Теперь, после утомительных погребальных церемоний, до которых столь охочи ханьцы, старец наслаждался желанным покоем.
Давеча по окончанию речи на церемонии подношения императору он обменялся парой слов с капитаном "Лунной Мелодии". О надвигающемся шторме оба моряка знали: один - по приметам, другой - по показаниям многочисленных прогностических устройств.
Капитан "Лунной Мелодии" также не примет участия в моем описании. Он присутствовал на банкете ровно столько времени, сколько требовала его роль представителя товарищества "Жемчужная Нить" на официальном банкете и почтение к иноплеменному высшему обществу. Он периодически появлялся и исчезал перед гостями, то осматривая в перерыве движущие устройства Огненной Джонки, то беседуя с вахтовыми прогностами, то навещая торжественные обеды землячеств команды. Капитан был незаметен, пребывал везде и управлял всем - высшая похвала для человека, которому вручена судьба океанского лайнера с тысячей пассажиров и членов команды. Именно эти методичность и скрупулезность делали из ханьцев прекрасных моряков.
Офицеров Огненной Джонки на банкете представлял главный даос - судотворец. Он невозмутимо восседал за пиршественным столиком, показывая своим видом, что огненные духи исправно вращают валы передаточных механизмов, что научная магия, скрепляющая корпус судна, способна противостоять возмущению демонов океана и что практическое воплощение ханьской натурфилософии, как всегда, превосходит все остальные науки Столпов Цивилизации. Черный форменный халат и церемониальная шапочка глубокого сажевого цвета оттеняли бледное лицо человека, который десятилетия был погружен в разгадки тайн мироздания и постановке их на службу общества. "Лунная Мелодия" была его детищем, воплощением его мечты о прекрасном и соразмерном корабле, самом быстром и самом безопасном в южных морях. И дядюшке Ханю, как все его называли, это удалось - пятнадцать лет "Лунная Мелодия" числилась лучшим лайнером южных морей, пока персидская "Бирюзовая Красавица" не оспорила свою соперницу по многим показателям.
Дядюшка Хань считался патриархом всей команды и на этих правах воспринимал пассажиров как гостей своего плавучего дома, не смущаясь присутствием капитана. Впрочем, ни один капитан не дерзал оспорить власть даоса: судно и дядюшку Ханя связывала мистическая связь. Они не мыслились друг без друга, всегда и во всем были вместе, человек был творцом железного корабля, он вдохнул огненную душу в холодный металл...
А теперь дядюшка Хань снисходительно посмеивался, глядя на публику первого класса.
Даос нашел собеседника в уже знакомом нам молодом персиянине: мистик-практик заинтересовался поэтом - математиком.
Да, я представил Гобада как поэта, что, безусловно верно для человека, чьи рубай разлетелись по всей Персии от харчевен до тронного зала Царя Царей. И все же в первую очередь, молодой мобед был численником, исследователем и перелагателем цифр, повелителем могучих джинов сложных формул и поклонником страстных пери высоких теорем.
Улучшенная им Машина Различения использовалась для расчета размерностей и сложения набора корпуса "Бирюзовой Красавицы". Поэтому, как только в списке пассажиров мелькнуло имя Гобада, дядюшка Хань бесцеремонно поймал молодого человека прямо на трапе и увлек в свою каюту. Ханец и персиянин шли к одной вершине запредельных знаний, но разными путями: китаец осторожно ступая по твердой тропе родной натурфилософии, персиянин - воспаряя на математических крыльях. Тем более удивительным было то, что две сестры - соперницы, "Лунная Мелодия" и "Бирюзовая Красавица", оказались чуть ли не двойняшками. Персидский лайнер заслуженно стал лучшим, но он продолжал линию, на который в первый раз вступила китайская Огненная Джонка.
Гобад не в одиночестве вступил на борт лайнера, его сопровождала компания друзей. Среди них он искал вдохновение, а также в кувшинах вина, истрепанных томах старых поэтов, в перезвоне струн тары и плясках красавиц, одетых отнюдь не целомудренно. Друзья Гобада разместились среди пассажиров низшего разряда, что совершенно их не волновало, но зато давала полную свободу развлекаться так, как им заблагорассудится.
Кроме профессиональных интересов, перса и ханьца сблизили схожие характеры в том, что оба они недолюбливали чинный порядок жизни высшего света и при возможности манкировали хорошими манерами.
Настало время поближе познакомиться с северной красавицей, что с женской интуицией придала завершенность церемонии на палубе.
Ее звали Родиевой, по мужу -Влотковой, из старинного рода Чудиновых. Чудины, как шутили ближние и дальние соседи, как забрались в горы, так с них и не сходили, считая ниже своего достоинства касаться презренных низменностей. От Урала они перешли на Алтай, с Алтая - в Тибет, а там как-то само собой на любой азиатской горе обосновались чудиновские копщики: где вручную кайлом пробивая опытные шурфы, где железными бивнями механических индриков перемалывая скалы в отвалы. Наследница дела своих предков вышла замуж по своей воле за сметливого рудокопа, дала ему возвыситься до управителя угольных шахт, но увы, рано потеряла его в обвале. Вдова до сих пор хранила верность своему суженному, посуровела ликом и приобрела такие черты характера, что русы именовали ее не иначе как Большухой или Матёрой. Иноземцы, не в силах разобраться в тонкостях русиновых прозвищ, называли попросту-Хозяйкой Гор. Ее
царство охватывало половину материка, десятки тысяч рудокопов были ее верными подданными, а с императорами Роднева Огниславна разговаривала по-свойски, поклоны клала уставные, но в глаза глядела прямо и просто. При виде ее верилось в слухи, как Роднева в ватаге охотников собственноручно запарывала медведей рогатиной, но рассказы эти не имели никакого основания, так как Хозяйка Гор считала охоту зряшной забавой: а вот в дымящие штольни она шла бестрепетно и, случалось, разбирала завалы наравне с дюжими мужиками.
Северная руда шла на ханьские заводы, оттуда сталь поступала на южные верфи. Вот Роднева с заводчиком Ма, владельцем сталелитейного треста "Шэнсийский треножник", пустилась в дальний путь, намереваясь лично выяснить, что надобно индусам.
Заводчика Ма тоже стоит представить.
Он был давним партнером Родневы, им часто приходилось встречаться и вот какой дальний вояж не был для них внове. Люди, судящие о них по официальным известиям, считали русину и ханьца партнерами, стремящимися создать свою державу руды и железа, что отчасти было справедливо; а вот знакомые ближе, отмечали оттенки нежности и участия в отношениях чопорного заводчика и суровой большухи.
Ма не мог похвастаться известной или хотя бы достойной фамилией, он сиротой начинал разносчиком рыбы и только благодаря усердию мало-помалу выбился в купцы, а потом, привлекая честностью к себе сподвижников и капиталы покровителей, возвысился до крупнейшего железоделательного промышленника Поднебесной. Он приобрел имя, почет, огромный капитал, стал примером для молодых и амбициозных, но при этом в жизни был скорее несчастлив: жена, разделявшая с ним самые трудные первые годы, давно уже умерла. Эта потеря высушила чувства Ма, он стал замкнут, полюбил церемониальность и строгость Кун-цзы.
Видимо, именно потери близких стали той связующей нитью, что превратили двух партнеров в друзей. За внешними величием и усердием управляющих огромных товариществ они разглядели страдающие сердца, и догадка эта заставила относиться друг к другу иначе, как к другим.
Болтливые языки давно обсуждали перспективу помолвки детей Родневы и Ма, а злые - поговаривали о том, что в случае такого брака и объединения компаний к Столпам Цивилизации добавилась бы еще одна держава, промышленная.
Остальных персонажей я буду представлять по мере их появления на сцене.
Для ублажения пассажиров первого класса на корабле было предусмотрено все возможное и невозможное, так что перед поварами и стюардами стояла немыслимая задача: превзойти себя и подчеркнуть важность момента.
Торжественный банкет имел характер пира в честь Сына Неба и при незримом присутствии Сына Неба, он символизировал единение всех подданных и благосклонное отношение к иноземцам, а также был жертвоприношением во славу Неба. Надо ли говорить, что банкет удался на славу и долго служил потом предметом обсуждения и восхищения.
Павильон Умиротворенного Вкушения был украшен в золотой гамме, ровно в тех пропорциях, что допускались во время императорских празднеств для частных собраний. На драпировке золотые драконы развертывали свитки с благопожеланиями, единороги сулили процветание, карпы и утки желали изобилие. Среди пассажиров-ханьцев сыскался известный каллиграф, и творение его вдохновенной кисти, девиз "Четыре Богатства" на белоснежном шелке, украсил алтарь императора.
В дополнении к яркому свету общего освещения от разрядных устройств судна, трогательные разноцветные фонарики со свечами украсили каждый столик. Обширный зал блистал отражением огней в огромных зеркалах, серебряной посуде, лакированных полах и стеновых панелях. По залу пробегали разноцветные всполохи, когда лучи света озаряли золото украшений и самоцветы дорогих уборов.
Вереницы стюардов сновали между столиками, приглушенный звон серебряной посуды сменялся длинным звоном хрустальных бокалов, негромкие голоса беседующих вплетались в переливы струн китайской лютни.
Собрание пассажиров могло составить честь любому столичному приему: здесь присутствовал цвет высшего общества четырех Столпов Цивилизации. Если быть точным -то часть элиты временно угнездилась на океанском лайнере, как стая птиц вспорхнула на временное пристанище. Большую часть своей жизни они проводили в путешествиях по комфортным путям сообщений тогдашнего мира, в поисках развлечений и приложения своих сил.
Кроме выше представленных мною особ, здесь присутствовали финансисты, актеры, генералы, писатели, инженеры, ученые, наконец, просто прекрасные дамы, цвет четырех сторон света.
И, если я выделил всего лишь группу лиц из роскошного общества, то потому лишь, что они случайно составили группу, увлекшуюся одним разговором.
Началось все с невинного подначивания дядюшки Ханя в адрес Гобада.
Даже среди весьма оригинальных типов друзей персиянина выделялся один -высокий худой фаранг в грубом одеянии с капюшоном и со странной прической в виде выбритой макушки в окружении оставленных прядей волос.
Этот фаранг, брат Жан, исходил из Рима немало дорог в направлении восхода, везде проповедуя о своем Боге. Те, кто знали о великом пророке Иисусе, и те, кто впервые слышали о Боге закатных земель, приветливо встречали миссионеров-фарангов, хоть и не спешили принять их веру. Когда проповедник повстречал Гобада в машинном караван-сарае, то последний увлекся его рассуждениями о далеком всевышнем боге. Словно персу было мало высот поэзии и математики, и его влекло выше, туда, где абстракции являются всего лишь тенью неназываемого.
В поисках слушателей на лайнере брат Жан набрел на дядюшку Ханя, присматривающего за пульсацией огненного движителя. Скромный вид и черное одеяние даоса привело фаранга к ошибочному умозаключению, что перед ним достойный слушатель, аскет по натуре. Проповедь брата Жана была страстной, признаемся - и малопонятной, хотя фаранг бегло говорил на всех языках Столпов Цивилизаций. Дядюшка Хань выслушал брата Жана со смирением и со вниманием (попутно отметив неестественный ритм левого движителя), но предположение о Боге-создателе натурфилософу показалось излишне смелым. О чем даос с поклоном довел до сведения страстного проповедника. Брат Жан не удовлетворился вежливым безразличием ханьца и устроил на него настоящую охоту, выслеживая жертву с пылом и неутомимостью настоящего ловца человеков. Везде, где только дядюшка Хань терял бдительность, за его плечами возникала костлявая фигура с очами, воздетыми Юре.
Дядюшка Хань рассказал Гобаду об этой истории и с притворной жалостью в голосе попросил отвлечь брата Жана от своей скромной особы, увы, не предназначенной для спасения в христианском смысле.
- Неужели почтенному брату Жану моя унылая физиономия интереснее, чем прелести прекрасноокой Махназ? - вопросил почтенный даос, упоминая одну из танцовщиц друзей Гобада, которая и на него произвела неизгладимое впечатление.
- Увы, мои друзья перепробовали все, чтобы отвратить нашего милого Жана от его отвращения к плотским радостям, но не слишком в этом преуспели. Боюсь, дядюшка, Вам предстоит стать правоверным христианином, иначе миссионер последует за Вашей душой прямо в ханьское царство мертвых.
- Дорогой Гобад, у меня не было еще повода задать вопрос: в чем Ваш интерес к
брату Жану? Конечно, он экзотичен...Но, согласитесь, воспитан весьма дурно
Гобад беззаботно рассмеялся:
- Мы, персы, издавна питаем необъяснимую страсть к европейцам. Еще великий
Рудаки произнес: "Фаранг, фаранг... Каково это - быть фарангом?" Каково это - жить на
окраине мира, быть непохожим на цивилизованных людей, строить свои замкнутый
мирок, боясь щедрых даров, которые преподносят просвещенные нации? Да, это
экзотика - но это и урок нам, иная точка зрения, своего рода волшебное зеркало, в
котором мы видим выпукло те детали, которое ускользают от привычного взгляда. Кроме
того, персы сентиментальны и верны своим обязательства, хотя бы им исполнились
тысячелетия. Мы отчего-то считаем себя ответственными за европейский полуостров,
еще со времен наших великих Ахеменидов, которые пытались преподнести передовой
образ жизни туземцам. Так что любой фаранг находит в персе опекуна - и я не
исключение.
Заводчик Ма сидел со своим секретарем - племянником за соседним столиком, и сухо указал, что хотя законы Поднебесной не запрещают чужестранные проповеди, но все-таки их надо ограничить, так как иная ученость плохо влияет на неокрепшие умы. А брат Жан, вдобавок, демонстративно нарушает правила приличия...
- Почтенный председатель, - дядюшка Хань не преминул обратиться к любителю
ритуалов с утрированной церемонностью, как всякий уважающий себя даос к '-
конфуцианцу. - Брат Жан по сути не совершает ничего предосудительного, кроме того,
что он крайне навязчив - но при этом он действует из лучших побуждений, исходя их
своих соображений об общем благе.
- Уважаемый судотворец, - с не меньшей церемонностью ответил Ма. - Я, как
уважающий себя гражданин Поднебесной, слабо разбираюсь в чужеземных веяниях, что
проносятся пустым дуновением над незыблемой Поднебесной.
Гобад откровенно наслаждался видом китайских церемоний. Персы слыли вольнодумцами и довольно ветреными людьми, поэтому обожали наблюдать с затаенной усмешкой за серьезностью ритуалов соседей.
Персиянин - насмешник решил напасть на чопорного заводчика с неожиданной стороны:
- Не скажите, почтенный председатель, что вера христиан -это пустой звук. Вот, к
примеру, наша прекрасная Роднева благосклонна к учению Христа и привечает
проповедников вроде брата Жана - но какого-то особого сорта, отличного...Не знаю даже
в чем их различие-
Ссылка на Родневу заставила заводчика Ма насупиться и перейти к обороне:
- Поддержка восточных христиан является отражением внешней политики
Великой Тартарии, так как они являются верными союзниками Севера на юго-западных
рубежах. Естественно, что промышлеьники поддерживают благоразумное поведение
своей державы.
Затруднение заводчика Ма не ускользнуло от зоркого взора Родневы, тем более что она считала дядюшку Ханя с Гобадом людьми хоть и искусными, но при этом любившими вносить смуту в чинный распорядок жизни - и зорко наблюдала, чтобы оградить своих ближних от каверз возмутителей спокойствия.
Когда Гобад с преувеличенными поклонами вовлек ее в беседу, Хозяйка Гор веско сказала:
- Я предоставила брату Жану вспомоществование и попросила благословение у
достойного человека.
Роднева только забыла упомянуть'что она произнесла : "прими жертву на свое благое дело" с таким видом, что с тех пор проповедник крестил Хозяйку Гор издали на почтительном расстоянии.
Вот тут персу и пришла в голову мысль развлечь себя видом людей из высшего света, рассуждающих о европейцах, из чего проистекла нижеследующая беседа.
Он переспросил с невинным видом:
- Как Вы, сударыня, относитесь к грекам, которые враждуют с настоящим
фарангами? Вам ведь приходилось встречаться с ними?
- Греки суесловны, сварливы и чрезвычайно высокого мнения о себе, что,
наверное, делает их страну не слишком комфортной в нравственном отношении для
иностранцев. Но есть и положительные черты характера: вкус к изящному,
предприимчивость, грамотность, которые приближают их к цивилизованным нациям.
Среди моих управляющих и торговых агентов немало греков, и я ими довольна. Конечно,
- добавила она после некоторой паузы. - я не даю им возможность заниматься
пересудами на отвлеченные богословские темы, до чего греки великие охотники.
- Во времена моего деда европейцы были редки в круге цивилизованных стран, а
сейчас их встретишь чуть ли не в каждом селении. - продолжал Гобад. - Как Вы думаете,
прекрасная Роднева, не наступит ли, нашим попущением, такое время что фаранги
заселят наши земли и вытеснят наших внуков?
Причудливый полет мысли Гобада немного озадачил Родневу:
- Я не вижу оснований для беспокойства. Разрыв в нравственном отношении и в
знаниях между Кольцом Цивилизаций и Европой слишком велик, так что непреодолим.
Все попытки раздразнить Родневу пока разбивались о ее манеру выражать свои мысли прямо и просто.
Гобад продолжал, уловив интерес к дискуссии со стороны ближайших столиков -к ним уже подходили люди, привлеченные фантазиями персиянина.
- Мое знакомство с фарангами не так велико, я близко знавал несколько
математиков из греков и жителей более западных стран, да беседовал с братом Жаном.
Надо отметить их восприимчивость и умение учиться. Хотя...У нашего пламенного "w
проповедника нет ни малейшего желания узнавать персидскую метафизику - ему
достаточно своей.
Роднева со своим практичным умом сделала вывод из наблюдений персиянина:
- Иначе говоря, Вы делите европейцев на две категории - на людей, способных
воспринимать ученость четырех цивилизаций, и на религиозных деятелей, которым их
вера препятствует приобщению к высокой культуре. Последние останутся в своей
косности и, следовательно, не воспринимаются как Ваша гипотетическая угроза. Значит,
нам предстоит установить, принадлежат ли фаранги к категории тех, кто способен
постигнуть наши общие знания и превзойти их.
Роднева не потратила часть жизни на изучение науки мыслить, ее сама жизнь учила думать и делать выводы.
Гобад призвал правоту своей собеседницы, но посетовал на свое незнание нравов европейцев-он не бывал на западе дальше Багдада.
К спору привлекли доблестного Сиямака. Бравый сартип некогда командовал бригадой в экспедиционном корпусе "Благочестивого умиротворения стран заката", так что все разновидности фарангов он знал накоротке. Брата Жана он встречал на борту лайнера, раскланивался и обменивался приветствиями на латыни.
- Ждать ли от фарангов подвоха? - переспросил генерал от морской пехоты. -
Извольте разъяснить вопрос, так как мне он непонятен.
- Наш вдохновенный Гобад считает френгов сметливыми и восприимчивыми
настолько, что в будущем они смогут перенять наши достижения и стать с нами вровень в
переводами поэтов и философов. И все напрасно! Наши жертвы были бессмысленными.
Они остаются сидеть в своих скученных вонючих городишках, они продолжают
поклоняться своему кровожадному распятому божку, они талдычат на сотнях своих
варварских наречий, вместо того, чтобы перейти на благозвучный фарси! Клянусь
сиянием Ахура Мазды, я не могу понять это!
Возникла неловкая пауза, так как Роднева и Сиямак принадлежали к державам, которые в тогдашний описываемый момент находились в определенной конфронтации. Следствием ее стали невесть откуда появившиеся у европейцев деньги и современное оружие, а скромная Византия, вассальное царство Великой Тартарии, неожиданно стала препятствием на коммуникационных линиях снабжения корпуса умиротворителей. Так что причиной неудачи соратников Сиямака была не только косность туземцев... Персия бросила рассерженный взор на север и в ответ затеяли интригу на Кавказе. Но все равно, блестяще начатый поход на запад пришлось сворачивать с весьма скудными достижениями. В Риме был подписан очередной договор о мире и свободной торговле для персов, Средиземноморье опять признало отеческую опеку Царя Царей, и вновь -многочисленные и дурно воспитанные владения фарангов сразу же стали своевольничать, едва последний транспорт показал им кормовой флаг. Очередная попытка привить черенок высокой персидской культуры к европейской дичке, увы, которая по счету, оказалась безрезультатной. Слабым утешением для персов было то, что их неуспехи на юге европейского полуострова зеркально повторялись в столь же безуспешной культуртрегерской миссии Тартарии в странах германов и англов.
Но не спорить же было персу и русине о зонах влияния в безнадежно отдаленной Европе...
Поэтому бригадный генерал галантно приложил ладони к своему сердцу, а статная красавица одарила его одной из своих самых чарующих улыбок, вызвавшей затаенный вздох у Ма.
Даже поэт, предвзято относившийся к своим любимым фарангам, был вынужден признать, что, увы, за исключением отдельных личностей, вполне готовых принять свет культуры, население Европы не способно перейти на более высокую ступень развития.
Окружающие начали вспоминать случаи, которые свидетельствовали бы о влечении европейцев к цивилизации. Как оказалось, обитатели заокраинного запада давно заполонили Кольцо Цивилизаций, каждый мог припомнить "фаранга" или "немца" среди слуг, работников, солдат и даже уважаемых людей. Что далеко ходить - среди стюардов "Лунной Мелодии" мелькали фигуры со светлой кожей и светлыми волосами, которые, чтобы затесаться среди схожих с ними внешне русов, переиначивали свои варварские имена на тартарийский лад.
Самой удивительной оказалась история, о которой поведал Винай, внук адмирала Викрама. Гардемарин получил отпуск из Академии Сагары, чтобы сопровождать вместе с сестрой своего знаменитого родственника: юноша все еще находился под впечатлением встреч с теми, кого его сокурсники изучали по учебникам военно-морской тактики. По рассказу Виная среди его сокурсников, родовитых морских раджпутов и островных кшатрапов, были два бритта. Они оказались сыновьями местного купца из торговой фактории Лондонпура, который несметно разбогател на торговле со Столпами Цивилизаций, и, вдобавок, неоднократно оказывал Бхаратварше услуги деликатного свойства. В качестве награды сыновья его получили привилегию обучения в элитной военном заведении, хотя совершенно непонятно, как бы они смогли применить полученные знания на своих утлых галерах с примитивными пушками. Винай отозвался о них как людях, конечно, весьма дурного воспитания, особенно в отношении того, как они кичились богатством своего отца, но в настоящем аристократическом окружении смогли проявиться и выйти на первое место лучшие черты их характеров. Старший из них уже успел сходить в плавание на рейдере "Карна" и даже отличиться во время учебных ракетных стрельб.
- Я согласен,- сказал заводчик Mat-что в окружении просвещенных людей любой
человек облагораживается и получает право именовать себя цивилизованным. Недаром
Поднебесная стоит на нравственной максиме: "Варвар, ведущий себя как ханец-
является ханьцем; ханец, ведущий себя как варвар -является варваром". Врата
цивилизации открыты для всех: но все ли охочи пройти по трудному пути обучения и
самоусовершенствования, а не выбрать приятный и легкий путь безделья и порока?
Тут мнения разделились - одни приводили примеры европейцев, не только g
сколотивших себе состояния на торговле с востоком, но и придавшими себе уважение в глазах цивилизованных людей; другие, наоборот, вспоминали о слугах, которым даже деньги и власть не изменили лакейскую сущность.
Почтенный председатель заскучал от пустого разговора и отправился к
павильону Шепота Облаков за последними сведениями о поставках сырья на свои
заводы. Он немного подождал, пока медиум, подключенный к атмосферному
магнетизму, заполнит цифрами и значками упрощенных иероглифов бланк сообщения, и
не торопясь, вернулся в павильон Умиротворенного Вкушения. Втайне он надеялся, что
возмутители спокойствия покинут общество, вернутся к своим друзьям на нижние
палубы. -
Ожидания Ма были напрасны: беседа достигла крайней степени оживления,
Теперь дядюшка Хань принялся пугать зачарованных слушателей ужасами нашествия варваров с запада. Признаться, "белая угроза" не была внове, о ней упоминали многие политики, оправдывая военные приготовления на западных рубежах Персии и Руси. Иной раз они настолько увлекались, что даже отдаленные индусы и ханьцы начинали с тревогой посматривать на закат, ожидая наводнения от свирепых белокожих дикарей.
- Там, в закатных землях, разбухает неведомая сила, угрожающая подорвать
Столпы Цивилизации, - утверждал дядюшка Хань. - Варвары плодятся как саранча и
готовы подняться на крыло, чтобы опуститься всей стаей и опустошить наши поля. Вся
наша цивилизация - лишь тонкая пленка, не толще плесени, на массиве дикости. Рано
или поздно катаклизмы прорвут пленку и оттуда покажется истинный лик истории -
морда кровожадного зверя...
p; Как гласит китайская пословица, особенно приятно слушать капель дождя, сидя в уютной комнате -так и вести о неведомой угрозе приятно щекочут нервы в полной безопасности.
Дамы так и прильнули к своим кавалерам, словно белокожие дикари с дубинами были совсем рядом, а мужчины приосанились и выпятили грудь, принимая неведомый вызов.
беда самим себе, а не культурным людям. Для нас, людей цивилизации, естественна
иерархия и солидарность, в любой ситуации мы выстраиваем полноценное общество, в
котором каждому определено, что ему делать. А фаранги, вместо того, чтобы копировать
наши достижения, или, на худой конец, сохранять свой прежний образ сословной жизни,
ударились в "демократию". У них появилась новая вера в то, что каждый имеет право
быть кем хочет, что положение человека зависит от таланта и усилий. В итоге, наверх
пробивается не тот, кто всех умнее или обладает качествами вождя, а тот, кто всех
подлее, кто готов интриговать против соперников, злословить исподтишка или убивать
втайне. Кому могут быть опасны орды таких дикарей, которых ведут не те, кто должен это
делать по природному благородству, а те, кто всех подлее? Поэтому фаранги погружены в
бесконечные распри и свары, что так контрастируют с величественным и созидательным
спокойствием держав Кольца Цивилизации!
- Конечно, - продолжил доблестный сартип, искоса взглянув на Гобада. - Если мы
сами не обезоружим себя, не разрушим устои нашей цивилизации тем, что увлечемся
чужеземными веяниями и сами уподобимся им... Если мы откажемся от нашего общества,
которое тысячелетиями, со времен легендарных перво-правителей, превращало Персию
в земной рай, если поддадимся на лукавые уловки "демократии", на ложный посыл, что
все люди равны и только честная борьба выделяет среди них лучших - в то время как в
действительности побеждать будут худшие... *"
Страстность генерала была непритворной, он слишком многое вложил в персидскую мечту о благоустроении Европы по заветам Ахура Мазды.
Гобад сделал вид, что упрек в забвении благих традиций к нему не относится. Он подытожил речь Сиямака:
- Таким образом, Столпам Цивилизации не угрожает вторжение варваров-
европейцев? По крайней мере, пока они сами не перестанут быть цивилизованными?
Тогда что же должно произойти, чтобы могущество Европы стало очевидным?
Внезапно Гобад побледнел, совсем как в том момент, когда он вдохновился стилем императорского манифеста. После мгновенного приступа дурноты он начал говорить - и голос его звучал весьма странно:
- Земной шар как мячик в руках шаловливой девочки - прыгает и скачет так,
океаны выплёскиваются из своих лож, а горы осыпаются как подсохшие куличи из песка...
Волны идут, задевая гребнями облака, а тучи, сеющие град и молнии, мчатся впереди
стены воды... Напор ветра такой, что срывает почву с земли, обнажая кости гор... Все, что
есть на земле, обречено, оно лишь может выбирать, какой смерть исчезать. Высокое
Голос персиянина пресекся... Он продолжал выдавливать из себя слова:
- Вода уходит, оставляя занесенные песком города; огонь угасает, оставляя
пепелище; народы истлевают, оставляя поля, усеянные костями; память истекает в
никуда, как капли из разбитого кувшина...
- Вы считаете это пророчество забавным? - после продолжительного молчания
спросил заводчик Ма.
Он один осмелился нарушить напряженную тишину, так как заметил Родневу, которая материнским жестом привлекла к себе внучку Викрама. Милая Сухаши была тенью своего деда - в прямом и переносном смысле, так следовала всюду за ним на полшага сзади и пряталась за фигурой с флотской выправкой. Никто не видел ее глаз, так как она держала головку полуопущенной, и мало кто мог похвастаться что слышал ее голос: она отвечала на приветствия или благодарила робким шепотом. Теперь она взирала на Гобада с ужасом, словно видела воочию картины представленных бедствий.
- Я не вижу в этом ничего забавного, равным образом как и трагичного - был
ответ пришедшего в себя Гобада. - Все имеет начало, все имеет конец. Я сам не понял,
откуда у меня перед взором явились эти картины, но я не вижу в них чего-то, что
противоречило бы моему взгляду на мироздание.
А потом персиянин наткнулся на выразительный взор Родневы...
- Разумеется, все это шутка -деланно рассмеялся Гобад. - Я не рассчитывал, что в
нашей сугубо интеллектуальной игре примут участие впечатлительные особы, а мои
фантазмы будут соотнесены с реальностью.
Гобад опустился на одно колено перед застывшей в полуобмороке Сухашей, стой галантностью, что выделяла персов среди остальных цивилизованных наций, и нараспев произнес рубай, которые мгновенно родились при виде перепуганной девушки: