Аннотация: Как правильно понимать интерес к язычеству , или начинается русское Возрождение
ВОЗВЕДЕНИЕ, РУССКОЕ ВОЗРОЖДЕНИЕ.
Я не могу пока найти более удачного термина для описания явления, которое, к тому - же, существует в виде тенденции, и вполне может не состояться в нашей реальности. Я могу назвать его иначе как русское Возрождение, славянский Ренессанс. Но Возрождение - термин с весьма четким определением, поэтому употребление его даже с поясняющим прилагательным не дает возможность оценить оригинальность описываемого явления.
За неимение лучшего я пока буду употреблять " ВозВедение", используя отенки смысла этого многогранногого слова - и то, что оно обозначает строительство чего-то, причем в высшем, не профанном смысле, и наличие корня "вед", отсылающего к русскому "ведать", и к отблеску индийского ведизма.
Хочется оформить несколько мыслей.
Как мне представляется, разрозненная мозаика современного русского нео-язычества ( я предпочитаю - родноверие) по мере зап . нения лакун выстраивается в куда более значительную и многообразную картину.
Мы имеем дело с аналогом европейского Возрождения, об отсутствии которого так много сожалели'в России. И теперь объективные обстоятельства вызывают появление перелома мировоззрения общества, нацеленного, как и его европейский аналог, на отыскание нового положения человека в обществе.
1
Родноверие в РФ - это не возрождение язычества (как викканство в Европе) для избранных, так как начинает претендовать на нечто большее - на преобразование общества.
Реконструкция языческих культов в Европе об этом не помышляет, ограничиваясь строго отмеренной степенью протеста в мульти культур ном обществе. То же самое самоограничение относится и к другим идейным течениям, превосходящим нео-язычество по количеству приверженцев - например, сторонников нью-эйдж, любителей фэнтези (толкинистов, в частности) или экологов. Ни одно из течений не доходит до вполне очевидной мысли - чтобы построить мир своих идей, нужно сломать существующее глобальное общество.
Русское же родноверие к нынешнему миропорядку и к власти в РФ бескомпромиссно враждебно.
Также родноверие уже сейчас выходит за рамки религиозного оформления русского патриотизма/национализма.
Потребность в этом велика, а одно из самое влиятельных духовных течений, русское православие, от этой проблемы самоустранилось. Почему - вопрос сложный, потому что глобальный миропорядок угрожает как и самому русскому народу, так и его духовному настрою, так что национальная церковь объективно должна быть в первых рядах борцов за сохранение народа и его правильный духовный настрой. Видимо, сказывается перестройка церкви на манер бюрократического аппарата РФ, ее аффелированность с властями (ну, а для той органична глобалистская позиция, врастание в аморфное глобальное сообщество).
Совершенно естественно освободившуюся нишу занимает духовное течение, не замеченное в связях с прошлыми и нынешними политическими теориями, поскольку они закономерно привели русский народ к его нынешнему плачевному состоянию: либерализму, нынешнему гламурно-бюрократическому патриотизму россиян, православию, бюрократическому коммунизму.
Сможет ли родноверие выполнить ту задачу, которую перед собой еще не ставит осознанно, но к которой подталкивают обстоятельства ? Пока неизвестно. Скорее всего, собственно родноверию такая задача не под силу, и нас ожидает синтез его с другим - а, может, и несколькими - духовными течениями.
Родноверие действительно переросло ограниченные аспекты моды, этнографии, протеста, тяги к оккультизму как у своих европейских аналогов. Происходит синтез нескольких весьма различных исходных течений, в ходе которого появляется феномен, превосходящий составные части.
"Три источника и три составные части..."
Три источника родноверия, два из которых достаточно ожидаемы, но вот третий вызывает недоумение.
Первый из них аналогичен западному нео-язычеству.
Это поиски своих корней в исторических и этнографических источниках, протест против лицемерного и меркантильного современного общества. Разумеется, нео-язычество - это реконструкция древнего мировоззрения, причем выполненная людьми, которые от этого образа мыслей весьма далеки. Это отчетливо видно хотя бы в попытке представить нео-язычество в виде катехизиса, стройной логически непротиворечивой системы, и как совокупность догматов - в то время как истинное язычество такими чертами не обладает в принципе. Споры о том, какое нео язычество правильнее, по сути бессмыслены, так как в язычестве абсолютно все представления правильны и равны. В этом обстоятельстве коренное отличие настоящего политеизма от монотеистических религий.
В Европе зарождение нео-язычество я отношу к концу девятнадцатого века. Данное умонастроение распространилось среди образованных людей и имело мало отношения к подлинным этнографическим пережиткам язычества среди сельских жителей. Тогда же чуткая к западным веяниям Россия начала импорт германского и кельтского язычества, а через них обратилось к собственному наследию. Вообще - я еще буду обращаться к этой гипотезе - многое из духовной жизни рубежа девятнадцатого и двадцатого веков кажется близким событиям грани двадцатого и двадцать первого. Создается впечатление, что сто лет назад общество подводилось к определенному порогу, но этот процесс был прерван, и только теперь возрождается, обогатившись попутно столетним опытом.
Я не считаю нео-язычеством сатанизм и оккультизм, иначе бы пришлось признать нео язычество вечной непреходящей традицией. Сатанизм - антихристианство, то есть оно вполне монотеистично, только заменяет одного Господа-Бога на другого, причем вполне признает христианские догматы. Оккультизм, как всякая магия, к религии равнодушен, поскольку не признает активное вмешательство Творца в ход событий, а пытается управлять миром с помощью познания неких универсальных законов, которым подчиняются абсолютно все. Магизм достаточно близок язычеству, но оккультизм все-таки порождение европейского Возрождения и Просвещения, одна из попыток заменить Бога Природой, правда, понимаемой магически, не механистически, как сейчас.
Так что европейское язычество столетней давности - порождение общества того времени, точнее - протеста против него. Таким было германское нео-язычество, которое вошло в качестве одной из сакральных идей в германский фашизм - это был протест немцев против порабощения их мировой плутократией, попыткой обрести новое духовное оружие. Другие национальные формы нео-язычества не приобрели такой зловещей репутации и поэтому остались в тени истории, они существовали во многих странах в виде немногочисленных кружков ревнителей старины, обратившихся к старинным знаниям и обрядам.
Толчок к развертыванию нео-язычества в нечто большее произошел в 60-х на фоне последней попытки европейцев преобразовать свое общество в более справедливое. Тогда произошли последние по настоящему революционные выступления в форме классовой борьбы - и тогда же, на фоне их поражения, общество, убедилось в незыблимости тоталитаризма в первом и втором мире. Неудовлетворенные своим сытым, но бесконечно скучным существованием в рамках общества потребления отправились искать комфортную замену настоящей борьбы. Лозунгом дня вместо преобразования общества стало бегство от общества в самых
разнообразных формах - наркотики, рок-н-рол, движение хиппи. В коктейль эскапизма вписались нью-эйдж, интерес к фантастическому прошлому, представленному фэнтези, движение за сохранение окружающей среды. На пересечении многих духовных импульсов начало нарастать влияние нео-язычества, которое стало восприниматься как суммирование нескольких идейных течений.
Хотя...Толкин - плохая замена Марксу, а Гринпис не заменит Коминтерн...
Примерно в таком виде постперестроечная Россия в 90-х восприняла как либерально- глобалистскую идею, так и допустимый протест против нее в виде мешанины нью-эйдж. Нео язычество было в нем достаточно ощутимым ингредиентом.
Трудно сказать с уверенностью о русских традициях нео-язычества, которые могли сохраниться на протяжении двадцатого века. В возможности существования отдельных исследователей и немногочисленных кружков вроде бы сомневаться не приходиться, благо еще в 30-е легально существовали эзотерические течения, а начиная с 70-х появлялись многочисленные секты разного толка с харизматичными лидерами, но достоверных свидетельств именно о русском нео-язычестве нет. Можно считать, что сам по себе интерес к этой теме был - об этом косвенно свидетельствует популярность трудов академика Рыбакова о славянском и древнерусском язычестве. Но говорить о существовании каких-то общин или осознанной идеологии не приходится. Русское нео-язычество находилось в летаргии, причем такое положение было вызвано не только репрессиями против пережитков прошлого, а, скорее, социальным оптимизмом советского народа, который мог реализовать себя в общественной жизни и получать от общества исполнение своих желаний. С угасанием социального оптимизма в 70-х начались поиски новых идеологий. На время перестройки, во второй половине 80-х, в общество была насильно внедрена еще одна форма социального оптимизма - либерализм, которому предстояло заменить развенчанный коммунизм и "обустроить Россию". Жесточайший кризис в сознании наступил позже, когда и западный путь развития страны не оправдал себя - и вот тогда настало время развития альтернативных идеологий, среди которых свой вес начало набирать русское нео-язычество.
В пересыщенном растворе на затравке импортных знаний и постоянного интереса к своему прошлому началась кристаллизация родноверия. В 90-х - еще в виде интереса к западному опыту и к собственной истории, в поиске Золотого века, к которому надо вернуться из проклятого настоящего.
Вторая составляющая - индуизм.
Россия не была бы Россией, если бы не начала выделываться поперек западных лекал: русские не остановились на респектабельном национальном викканстве.
Уже в начале 90-х начался синтез русского неоязычества с импортированным через Запад нео-индуизмом.
Учения "реактивных гур" (так называют индуистских проповедников на западной ниве начиная с 60-х) весьма отлично оттого, что подразумевается под индуизмом в самой Индии, где, кстати, такого термина нет. Как и вообще понятия индийской религии. Начать можно с того, что индуизм - не прозелетическая религия, то есть стать индуистом нельзя, им можно только родиться. Индуизм это не религия в западном понимании, а образ жизни, которого невозможно придерживаться в другом месте: ортопраксия вместо ортодоксии. И так далее... То, чему учили "реактивные гуру", в бесчисленных индуистских толках находит только отдельные аналогии, для западной публики проповедуется нечто вроде экстракта из профанных истин в сильно разбавленном виде и переботанном для восприятия человеком другой культуры. Феномены вроде Саи-Бабы держится скорее на харизматичных лидерах, чем на новых оргинальных учениях, как, впрочем, всегда и везде при зарождении новых верований.
Поэтому за ограниченные пределы последователей "реактивных гур", хотя бы таковые насчитывались десятками тысяч, смогли вырваться два учения: буддизм и вайшнавизм.
Буддизм, конечно, не индуизм, он - отрицание традиционного индуизма, но в западном понимании считается формой "индийской религии". Буддизм как раз допускает прозелетизм и
славится своей способностью адаптироваться к любым условиям, при этом сохраняя оригинальность решения извечных проблем, притягательность оригинальных идей и восточный колорит. Буддизм вечен, неистребим - но вне областей традиционного распространения, где он является формой национальной идентичности, всегда будет иметь форму немногочисленных кружков последователей, обладающих особым психотипом и страстью к интеллектуальному способу Освобождения.
С вайшнавизмом дело обстоит немного сложнее - он имеет почтенную родословную на своей исторической родине, хотя бы и не многотысячелетнюю, его индийские аналоги бхакти общеизвестны и жизненны, а в том, что вероучитель захотел просветить западных варваров светом благородных истин - нет ничего зазорного. Широкое распространение вайшнавизма в глобальном мире и создание устойчивой организации (хотя и раздираемой сектанством) стало неожиданностью для всех. Тут, видимо, наложились несколько факторов: отчетливый переход к знакомому для европейцев монотеизму, ( в форме последовательности аватар Вишну), использование агрессивного миссионерства, ранее удачно опробованного на аборигенах - а теперь обернувшегося к самим белым сахибам, четкий бизнес-план, столь знакомый американизированным адептам, толлерантность ко всем учениям. Вкупе с извечной притягательностью к востоку и разочарованием в традиционных евро-американских ценностей это в целом привело к появлению устойчивой конвиксии. Не берусь судить о всем мире, а в РФ вайшнавов уже несколько десятков тысяч - а сочуствующих до сотни тысяч, причем уже появляется второе поколение их, создан обширный корпус переводной и оригинальной литературы, бхаджан, собственое наречие и т.д.
Ситуация с русским вайшнавизмом интересна сама по себе, но, похоже, осталась немного в стороне от мейнстрима, хотя своим весом и авторитетом подпитывает родноверие.
Вайшнавы и буддисты являются ядром обширной и размытой общности людей, испытывающих тягу к Индии во всех проявлениях. Навскидку в РФ их поболее сотни тысяч, то есть они могут считаться народностью, поскольку некоторые особенности их мировоззрения отделяют их от остальных россиян. В подавляющем большинстве они не особо углубляются в сложный мир философских систем, санскрита, особенностей культуры - но русифицированная и западная версия индуизма им в целом известна. Одним из важнейших пунктов их символа веры является признание Индии высшим авторитетом в духовной жизни, следовательно, оплотом внутренней борьбы индивида против бездуховной западной цивилизации.
На восприятие Индии серьезное влияние оказал оккультизм. Все-таки сама по себе индийская цивилизация слишком экзотична, непривычна, обладает множеством странных и даже отталкивающих черт. С середины девятнадцатого века, с Блаватской началась реконструкция идеальной Индии, доступной европейскому пониманию, которая выступала, наряду с такими же мифологизированными древними культурами, источником сакральных знаний. В таком виде в России сложилось клише образа Индии - как родины всего истинного, что было утеряно западной культурой. Такое восприятие характерно только для России, а, скажем, для Европы, которая видела Индию в виде дикой колонии, а индийцев представляла толпой нищих эммигрантов, такая романтика не характерна. Поэтому психологически национальному европейскому нео язычеству трудно признать родство с индийской культурой, и, тем более, признать ее авторитет. Для одиночек, индианизированных по духу, это возможно, для западного общества в целом - нет.
На пересечении двух идейных импульсов - нео-язычества и лайт-индуизма начали возникать первые постулаты родноверия.
Первый из них - признание коренного родства русской и индийской (точнее - арийской) культур; следовательно, все имеющееся в индийской культуре имеет (или должно иметь!) аналоги в русской. Если нет-то можно реконструировать. Влегкую...
Второй постулат - признание первичности арийской культуры, из чего следует вывод об исконости русско-индийской цивилизации, после чего один из членов отходит на второй план, и как-то само собой естественно говорить о том, что русская культура является исходной для всех остальных.
Данное переосмысление заняло последнее десятилетие двадцатого века.
В инкубационном периоде процесса следует отметить широкую популярность в 80-х книги Бонгард-Левина и Грантовского "От Скифии до Индии", в которой под маркой ведущего индолога были собраны свидетельства "северной арийской традиции" - обрывки свидетельств древних арьев, индийцев и иранцев, о знакомстве с миром высоких широт. До советского читателя доходили отрывки информации о разработках этой темы за рубежом, в частности о труде "Полярная родина в Ведах" Тилака, но сама тема воспринималась с оттенком опасности. С одной стороны, она укрепляла и удревляла "хинди-руси бхай-бхай", с другой - граничила с ариосифией, нордическим мифом и прочими оккультными аспектами нацизма. Советская наука рьяно защищала гипотезу о сложении арийской цивилизации в южно-русских степях, и все-же не торопилась делать из родства арьев, скифов и славян какие-то выводы. Их культуры представлялись слишком разбросанными в пространстве и времени, чтобы можно было сделать вывод о влиянии и слиянии.
Все 90-е годы одновременно с развитием собственно русского нео-язычества происходило впитывание лайт-индуистских идей, обнаружение параллелей, реконструирование связей и формирование мировоззрения, которое представлялось общим источником для исторических форм индуизма (точнее говорить о ведизме) и русского язычества. Если вначале, в 90-е, такое арийское мировоззрение представлялось как индийское, то позже произошел поворот к мысли, что оно все-таки русское.
Родноверие в течение десятилетия переросло узко-национальный характер, чем сразу же заняло универсалистскую позицию (в православии есть термин - вселенскость): в этом его коренное отличие от европейского нео-язычества, которое никогда не выходило за рамки общины посвященных или, как максимум, за пределы народа. Родноверие сразу же заняло позицию всемирного учения, теоретически обращенного ко всем. Об этом обстоятельстве можно судить по анкетным данным адептов (если бы, они, конечно составлялись и в них бы указывалась национальность) - тут изрядная часть людей с весьма сомнительной чистотой русской (славянской) крови. Но это никого не смущает. Русскость вопринимается как российскость в самом широком толковании, то есть как свободный выбор культуры, невзирая на происхождение индивида.
Третья составляющая родноверия - миф об инопланетном происхождении славян, об их высоком научном и техническом уровне развития.
Насколько мне известно, впервые эта тема была озвучена Хиневичем (Патером Дием) еще в 90-х. В его версии неопределенно говорилось о происхождении славян от пришельцев со звезд, о регулярных контактах с космическими покровителями и союзниками, о том, как в столицу тогдашних славян - Асгард спускались межпланетные аппараты. Космическая тема тогда казалась дополнием к описанию помпезных чудес древней империи, русской Атлантиды. Сюжет получил развитие в комплексе идей Левашова, в серии книг, издаваемых начиная с середины 2000-х. Тут идея о космической прародине выглядела вполне логично, включенной в комплекс представлений о войне со злом, издавна бушующей в космосе, об эвакуации обитателей нескольких планет на землю, о перипетиях дальнейшей борьбы светлых сил, олицетворяемых славянством, с галактическими силами зла и их прислужниками среди землян.
Левашов же ввел в середине 2000-х в оборот тему "Великой Тартарии" - настоящего славяно-арийского государства, наследника Асгарда. По иронии судьбы - если этот исторический анекдот верен - на описание Великой Тартарии в Британской энциклопедии конца восемнадцатого века его натолкнул Гарри Каспаров. Знал бы один из столпов либерализма в России, какой патриотический миф развернется потом на базе старинной европейской топонимики... Тартария в описании Левашова и его последователей превратилась в самое развитое и могучее государство того времени, намного превосходящее Европу по уровню научных и технических знаний.
Похоже, сами создатели не до конца продумали эффект от внедрения в родноверие темы связи с космосом и высокотехнологичным Золотым веком.
Если русское нео-язычество в синтезе с индуизмом стало претендовать на всемирный, глобальный характер (условно - развертывание в пространстве), то космическая тема придала новому мировоззрению право на обладание историей (развертывание во времени). Вся история земной цивилизации теперь представляется исходящей из славяно-арийского космического Золотого века, через отступничество прочих народов и самих славян - русских к новому кровавому Апокалипсису - битве с силами Зла - и через это к грядущему возвращению в новый Золотой век. Но, в отличие от европейских нео-язычников, будущее представляется не бегством от современной машинной цивилизации, а в обуздании новых стихий - науки и техники - с помощью моральных установок.
Русское нео-язычество неожиданно приобретает характер интернациональной идеологии, о чем будет ниже, поскольку разрабатываемая модель власти Золотого века на самом деле была свойственна всем народам Земли, а потом предана ими забвению ради морока цивилизации. И, если русские пойдут в первых рядах ради восстановления своего идеала, то можно ожидать что за ними в поход против глобального мира пойдут все остальные.
Не случайны российские переработки "Властелина колец" Толкина. Мало того, что симпатии авторов и читателей сместились к востоку, к Мордору, который в силу географических причин русским ближе, чем англичанам. Так еще позиция эльфов и их союзников, основанная на отвращении от механистической цивилизации, вызывает у нас непонимание, а вот орки с их зачатками индустрии нам как-то ближе. Видимо, сказывается разный исторический опыт: у большинства россиян научно-техническая революция устойчиво связана с представлением о высоком уровне жизни, а вот деиндустриализация, которая происходила в РФ, воспринимается как катастрофа. Жизнь во дворцах на деревьях - прекрасна, но наш человек ищет более приземленный и комфортный сценарий жизни, он четко улавливает связь между механизацией сельского хозяйства и обеспечением продовольственной безопасности в стране. Хоббитанская аграрная идиллия и искусственная жизнь эльфов для тех, кто выживал несколько поколений подряд без механизации, кажется нереальной - и потому не может быть целью.
Европа может себе позволить мечтать о Средневековье или Античности, потому что из памяти общества совершенно изгладились реальные представления о том времени, и об нем судят по романтичной беллетристике. Для русских средневековье закончилось всего полторы сотни лет назад, с падением крепостного права, а его последствия в виде принудительного труда изживали еще сто лет, до середины двадцатого века, так что апологетов возвращения в старые добрые времена находится мало ( а когда они есть, то вызывают подозрение в желании заполучить в родовую собственность деревеньку с энным количеством душ).
В представлениях об индустриальном Золотом веке, замещающим бездеятельный рай, явно сказываются даже не родимые пятна коммунизма, как это представляется на первый взгляд.
Да, несомненно, что эта составляющая сложения родноверия приобрела популярность благодаря устойчивой ностальгии по СССР, о тех временах, которые для многих являются мифическим Золотым веком - потому что многие реальные черты за четверть века истерлись из памяти, а Советский Союз все более приобретает легендарный характер. Люди с научным и технически образованием, выросшие в СССР и не находящие применение своим знаниям и энергии в настоящее время, ищут новую идеологию, в рамках которой они могли быть востребованы. Советский коммунизм предал их, западному либерализму они нужны только при отказе от своих корней , то есть эмигрантами или рядовыми исполнителями в транснациональных монополиях. Общая тенденция развития мировой цивилизации - усталость от научно-технической революции, которая потребовала слишком много ресурсов и сил, пришествие во власть менеджеров, которые вытеснили инженеров и ученых, опасение "пределов роста" и прочее - во всем мире ставит крест на технической интелигенции и научных работниках. Россия занимает в этом процессе особое место: с одной стороны, продолжает действовать (вопреки всему!) еще советская инерция, с другой - деиндустриализация в последние четверть века проходила в крайне жестокой форме. В РФ сложился слой людей, особо остро ощущающих свою миссию по поддержанию основ развитой цивилизации, и находящихся в в особо уязвимом положении. Их
мировоззрение ищет свое выражение. И потому идеи Асгарда и Тартарии получили такую популярность.
Но на самом деле русская тяга к прикладной теологии является куда более старой традицией, восходящей к русскому космизму. Это явление уникальное, хотя и выросшее на христианстве, но, видимо, имеющее с религией мало общего. Главный посыл идей Федорова: труд=творчество человека приблизит существо тварного мира к самому Богу, в синтезе веры и науки, в деятельном преобразовании всего мира, человек уподобится Господу. Цель человеческой цивилизации - со-участие, со-творчество в замыслах Господа. Насколько эта идея канонична - не мне судить, но недоверие и отторжение от космизма со стороны официального православия было всегда, даже если он представлялся искренне верующими вроде самого Федорова. Позднейшие космисты далеко отошли от христианства, исповедуя более приличествующий ситуации пантеизм или впадая в явный атеизм. Мне неизвестны аналоги космизма в других культурах, даже европейской, откуда были взяты многие его предпосылки. Это чисто русское явление.
И еще одно обстоятельство, позволяющее изрядно расширить идеи деятельного преобразования мира как религиозного долга. Космизм был все-таки ограничен средой образованных людей, в первую очередь - ученых. Параллельно с ним сосуществовал народный пласт представлений такого же рода, только выраженный в других формах. О широкой распространенности явления можно судить по фантастичным представлениям времен революции 1917 года, Гражданской войны и первой половине 20-х - о том, что все эти события означают онтологический прорыв в другую реальность, возможность преобразования природы и человеческого существа во имя высшей Правды и Красоты. Свидетельством этих идей могут служить манифесты футуристов и нескладные вирши народных поэтов Пролеткульта, даже маститые поэты вроде Блока и Есенина были захвачены этим воодушевлением, хотя от от них подобных мотивов нельзя было ожидать. Поэзия и живопись первой трети двадцатого века - тоже преломление космизма, свидетельство его жизненной силы, того, что органически присущ русской культуре, и того, что это мировоззрение готово проявиться в кризисный период как средство спасения.
2
Теперь, когда я попытался представить доказательства того, что родноверие переросло рамки тривиального западного нео-язычества, попробуем оценить его перспективы.
А была ли в истории еще схожая ситуация, когда интерес к язычеству служил внешним оформлением серьезных изменений в мировоззрении? Да, отчасти аналогом может служить европейское Возрождение.
Любопытно сопоставить формальные параметры - хронологию развития событий.
Утверждение христианства в италийских и центрально-европейских провинциях Римской империи произошло в третьем веке от Р.Х. Я намеренно ограничиваю территорию развития событий, так как база Возрождения - северная Италия, южная Германия и южная Франция: они христианизировались в рамках единого римского общества и по эдиктам римских императоров. Примерно спустя тысячелетие, спустя Темные века и Высокое Средневековье, с неожиданной силой проявился интерес к давно угасшему языческому прошлому Эллады и Рима. Новое мировоззрение не порвала окончательно со своей христианской основой, но дало иную точку зрения на человека и общество. Ренессанс - торжество гуманизма, то есть объявление человека главным мерилом бытия - вместо Бога, как пишут теперь: освобождение от догматических пути от восприятия человека как функции, исполнителя заранее отведенной роли в строго иерархизованном средневековом обществе. Для нового взгляда нужно было соответствующее обоснование, и его обнаружили в античном прошлом. Не будем уточнять, что нынешняя наука не подтверждает взгляды ренессанных гуманистов на прошлое, что античная реальность была совсем другой и что по давлению общины-полиса на гражданина античность намного превосходила средневековые вассальные отношения. Примером для новых мыслителей были философские кружки, сведения о которых они черпали из корпуса античной литературы, но никак не реальная жизнь того времени, о которой сведений в письменных источниках практически не сохранилось. Пророки Возрождения создали иллюзорный идеальный мир, который довлел над Европой до конца девятнадцатого века - и черпали в сотворенном ими же Золотом веке аргументы для своих преобразований. Так же не стоит упоминать о том, что генетически они были не потомками римлян и эллинов, а происходили от варваров, которые уничтожали древнюю культуру.
Тем не менее, многогранное Возрождение действительно преобразовало Европу. Избавление от коллективистской психологии Средневековья, от застывшей иерархии освободило путь для развития частной инициативы, то есть буржуазных отношений, и дало толчок прогрессу науки и техники. Итог эпохи оказался совершенно неожидан, если пытаться предсказать его исходя из античного наследия. Древние Эллада и Рим отнюдь не возродились в абсолютистских монархиях эпохи Просвещения.
На Русь христианство пришло в десятом веке. Спустя девятьсот лет, в конце века девятнадцатого, я отметил возрождение интереса к языческому прошлому у тех, кто был разочарован официальной историей и нынешним состоянием общества. А спустя еще сто лет, то есть через тысячелетие от христианизации, конструирование языческого Золотого века становится заметным явлением.
Хронологически всем известный европейский Ренессанс и его гипотетическое русское подобие осуществляются в едином ритме - нсГС разрывом в несколько столетий.
Тут можно видеть параллельное течение истории двумя разными потоками - Северной Евразии и Европы как двух самостоятельных цивилизаций. Многими это опровергается, но гипотеза, на которой обосновываются мои дальнейшие рассуждения - именно особый путь России, но с известным параллелизмом в других цивилизациях. И Россия пропустила фазу европейского Ренессанса не из-за природной тупости русских, а потому, что закономерный цикл истории еще не подвел ее к этому этапу.
Совпадение в хронологии, скорее, натянутое, поскольку не учитывает множество нюансов происходящего, да и слишком формализовано. Правильнее говорить о том, что в недрах христианского средневековья неизбежно нарастало напряжение от жесткой структурированности общества, начались поиски выхода из застоя. Россия девятнадцатого века была вполне архаичным обществом, в котором средневековые традиции были вполне живы и преграждали путь развитию. В определенной мере советский период истории России также можно характеризовать как продолжение прежней архаичной традиции подавления личности, только на ином техническом уровне. И правомерно рассматривать интерес к язычеству конца двадцатого века как продолжение такого же процессе конца девятнадцатого века, только искусственно замороженного новой-старой идеологией. Реальная советская власть в силу объективных причин - подавляющего большинства достаточно архаичного крестьянского населения - быстро отошла от европейских идей социализма и вернулась к привычным общинно-монархическому устройству общества. Только спустя полвека существования СССР естественное развитие общества создало условия для перехода на новый уровень взаимоотношения государства и индивида, более гуманный и демократичный, но власть оказалась не готова к коренным преобразованиям и предпочла зафиксировать устаревший шаблон прямого давления государства на личность.
Нам неизвестно, что предлагали мыслители четырнадцатого-пятнадцатого веков в поисках выхода из далеко не комфортного европейского средневековья - эпохи войн, эпидемий, тягостного труда под угрозой голода, диктата церкви и феодального беспредела. До нас дошел только один комплекс идей - ренессансный, потому что он оказался мейнстримом, и в его тени исчезли все остальные попытки преобразовать средневековый Запад. Можно предположить, что вариантов была масса - ничуть не меньше, чем идей двадцатого века: либерализма, коммунизма, фашизма, религиозного фундаментализма.
Почему магистральный путь человеческой цивилизации проложило Возрождение - точнее то, что оказалась совмещено с блестящей оболочкой гуманизма? Никто не знает ответа на этот вопрос, если, конечно, не впадать в исторический детерминизм и заявлять, что прогрессивный строй победил потому, что он прогрессивный, а иначе быть не может.
Предвозрожденческие черты в живописи, литературе и архитектуре отмечались в эпоху Меровингов, в поздней Византии - и тогда они остались лишь отдельными аспектами культуры. Во многих местах и в разные эпохи экономика усложнялась до полноценного банковского дела, до транснациональных компаний, до векселей и кредитов - но только Италия четырнадцатого - пятнадцатого веков создала почти-буржуазную экономику (правда, отдельными очагами в окружении феодов). Технологические и эмпирические научные знания античности были превзойдены Европой только в шестнадцатом столетии, а до начала восемнадцатого Китай, Индия, Иран и Турция опережали в своем развитии далекий отсталый Запад - и все же Европа превзошла своих конкурентов.
При рассмотрении этих обстоятельств становится понятно, насколько плохо мы знаем историю, или, что вернее - не в состоянии увидеть ход событий с правильной точки зрения, с нужным соотношением общего и частного. Тот период европейской истории, ставший переломным в человеческой цивилизации, нам известен под своей блестящей внешностью Ренессанса, хотя под пышным покровом вместилось очень многое, что даже было противоположно гуманизму.
Примерно так обстоит дело и с ВозВедением, русским Ренессансом. Можно сказать, что главная его задача - определение правильного соотношения личности и общества. Это та самая центральная проблема, над которой бились мыслители Возрождения - и которая неразрешима пока для России. Но неразрешима в существующих представлениях - точно так же, как человек Нового времени не мог появиться сам собой в недрах Средневековья, новому человечеству Запада пришлось создать себе свою историю, всю эстетику, свою мораль.
То же самое делают предтечи ВозВедения: они создают новый мир, в котором человек свободен - не в западном понимании, а в русском, то есть интересы личности и государства находятся в правильном, то есть оптимальном, соотношении, с точки зрения русского мира. И в этом они опираются на вполне реальную историю. Только это история была извращена в последние столетия.
Русская не-свобода имеет вполне объективные обстоятельства и не является следствием каких-то мутаций сознания у русских недо-людей. Причина ее в полу-колониальном положении России, при котором власть для организации товарообмена с Западом вынуждена принуждать подданных сдавать плоды своего труда - причем в количествах, которые после изъятия ставят население на весьма низкий уровень жизни. Естественно, организовать такое на добровольных началах или путем справедливой оплаты невозможно, выход - только насилием. Как вариант - государство для избавления от полу-колониального статуса принимается за модернизацию хозяйства, и в этом случае обычные поборы увеличиваются за счет экстраординарных, действительно направляемых на благое дело "догнать и перегнать". В переломные эпохи, вроде времен Петра Первого или сталинизма, степень насилия только увеличивается. Неудивительно, что в критические моменты, когда власть по какой-то причине ослабевает,, народ выбирается из- под нестерпимого гнета и начинает "русский бунт, бессмысленный и беспощадный", который только дает дополнительные аргументы в пользу госнасилия. Мол, только оно спасает общество от самоистребления.
История народа, таким образом, представляется в виде маятника, который раскачивается от своих крайних положений - нестерпимого гнета и нестерпимой анархии - минуя среднее оптимальное положение.
(в этом же русле лежат либеральные реформы 90-х, которые декларировали приход "свободы", но так как помимо официальной "демократизации" предусматривалась фактическая колонизация, то естественным итогом их стала нынешняя диктатура бюрократия в РФ для обеспечения нужного надзора над эксплуатируемыми аборигенами).
Да, это так. И не так.
Потому что проблема неразрешима в заданной системе координат, то есть в модели власти Российской империи - СССР - РФ, оплотом которых является бюрократия. И еще в общем мнении, что это единственно возможный тип власти для России.
Но стоит выйти за пределы клише, как тут же намечается принципиально иное решение. Еще полтысячелетия назад, вплоть до последних царей-Рюриковичей, русское самодержавие держалось не на чудовищно раздутом бюрократическом аппарате и подавлении всяческого инакомыслия, а на принципиально ином понимании природы власти.
Данное явление у разных историков и публицистов получает разные наименования: копное право, вечевой или земский строй, народная монархия, самоуправление общин. Также, в зависимости от взглядов историков, это явление описывается как положительное, как основа жизни русского мира, оригинальная форма народоправия - или же как свидетельство косности и отсталости Древней Руси, от которых удалось избавиться путем европеизации.
В основе власти лежала самоуправляющаяся сельская соседская община - мир, территориальная, фискальная и организационная единица. Община решала все внутренние воспросы самостоятельно и выступала по отношению к высшим органам власти как единое целое. В идеале государство не вмешивалось во внутренние дела общины, предоставляя на ее усмотрение все внутренние вопросы - от хозяйственных до уголовных. Самоуправление общины осуществлялось на основани сходов - собрания крепких хозяев, обладающих имуществом: жилищем и наделами. Прочие - младшие члены семей, женщины, дети - могли присутствать, принимать участие, но права активного участия не имели. На сход выносились все вопросы и решались путем достижения консенсуса (а не демократическим выявлением большинства, которое диктовало свою волю меньшинству). Решения схода проводили в жизнь выборный староста и единственный чиновник - писарь, они же выступали от лица общины перед следующими уровнями власти - волостным (в составе нескольких общин), уездным и областным.
Примерно такой же принцип лежал в организации городского населения, только там вместо миров фигурировали концы (городские районы и предместья) или цеховые (сословные) объединения по профессиональному признаку.
В рамках крупных территориальных объединений или всего государства сходы становились соборами, их проводили выборные от волостей, уездов или областей. Для решения общих вопросов в число членов собора дополнительно включались представители от других категорий - сословий населения: дворянства, духовенства, монашества, купечества, инородцев.
Олицетворением власти в рамках всего государства был царь, носивший сакральные черты, несмотря на то, что ему приходилось проходить на соборах процедуру одобрения своей кандидатуры на соборе, а в дальнейшем постоянно получать (также на соборах) поддержку своей политики. Сакральным был порядок взаимодействия власти и народа, социальной гармонии, русского мира - а не конкретные люди, служившие ему.
В идеале власть должна была иметь минимальный государственный аппарат и ограничиваться вопросами обороны (всегда актуальными для России), а также решением стратегических задач. Собственно, если учесть, что вопросы сбора налогов, внутренней безопасности и жизнеобеспечения лежали на сходах разных уровней, то центральная власть действительно могла сосредоточиться на нескольких направлениях деятельности, которые выходили за уровень местного самоуправления.
Общегосударственное управление начиная с Иоанна Грозного обеспечивала система приказов: их невозможно рассматривать как современные министерства, иначе тогда придется признать, что их функции были неопределены и расплывчаты, что приводило к неразберихе и снижению эффективности. Скорее всего приказы были комиссиями (вроде комиссий и комитетов первого периода советской власти в 1917-1918 годах, можно вспомнить расшифровку ВЧК), временными органами, создаваемыми для решения конкретной задачи - а по решению оной или появлению другого приказа в той же сфере прекращавшие свою деятельность. Переход на европейскую модель европейских министерств и коллегий произошла только при Петре Первом - и как-то прорыва в государственном управлении при этом не наблюдалось. В системе приказов можно видеть стремление оригинальной формы власти уйти от жестких, заранее прописанных форм, делая ставку на гибкость, возможность постоянного изменения и контроля за решением проблемы.
Центральную власть на местах представляли воеводы, назначаемые на определенный срок с определенными полномочиями. Общепринятый взгляд на них как на самодуров,
казнокрадов и грабителей мало соответствует действительности, так как они заранее ставились под жесткий контроль местного населения и под надзор приказов, которые обычно чутко реагировали на жалобы с мест.
Это, разумеется, очень краткое и приблизительное описание действующей системы власти Киевской Руси и Московского Великого княжества/царства.
Наиболее полное развитие и оформление, с учетом усложнившихся условий, эта система получила в нача/ie царствования Иоанна Грозного, в годы его реформ государственного строя.
В таком виде земский строй продержался при опричнине, в Смутное время и при первых Романовых, обеспечил стране победу над междусобицей и возрождение в семнадцатом веке. Как целостная система земский строй был демонтирован при Петре Первом и сохранялся в виде рудимента - сельской общины как фискальной единицы - вплоть до реформ Александра Второго.
В том случае, когда центральная власть имела дело с лично свободным населением - вне крепостнических поместий - ей было выгодно по поводу сбора налогов общаться с общиной в целом, чем отлавливать конкретных должников. А в целом на смену земскому строю пришла бюрократия по западному шаблону и крепостничество по образцу шляхетства (земский строй держал дворянское сословие в определенных рамках, рассматривая подчинение крестьян как обеспечение боеспособности воинского сословия, но никак не личную зависимость и способ обогащения). Последние рубежи безнадежной обороны проходили по казацким утопиям Стеньки Разина и Емельки Пугачева, уходили в изгнание на чужбину с некрасовцами, в бега со старообрядцами и искателями Беловодья.
В девятнадцатом веке ощущалась потребность в восстановлении прежнего порядка, поскольку имперская модель власти разделила единый русский народ на господ и рабов, а нарастающая техническая отсталость страны требовала разрешения.
Реформы Александра Второго можно рассматривать с этой точки зрения. Введение земства, судебная реформа отчасти восстанавливали самоуправление царствования Иоанна Грозного, но за прошедшие два века крестьян, носителей копного права, отучили от самоуправления на средних уровнях власти, а развращенное дворянство в силу сословных интересов не могло стать выразителем общенародных чаяний. Земская реформа была задумана бюрократами и проведена бюрократически, что в результате дало весьма слабый эффект для переустройства страны на демократический лад.
Земская реформа была своеобразным ответом сверху на требование революции не то что снизу, а, скорее, из средних слоев общества. Я имею в виду движение народников, разбуженное Герценом и, в силу формы публицистической пропаганды, обращенное не к народу, а к узкому слою.нарождающейся интеллигенции из разночинцев. В основе идей Герцена лежало неприятие европейского капиталистического пути развития цивилизации, с изнанкой которого он мог познакомиться воочию - в чем с ним было согласно множестве еврропейских мыслителей, для которых священный "прогресс" не заслонял ужас положения рабочих и крестьян. Герцен уповал как раз на русскую традицию народоправства, которая, по его мнению, еще сохранялась в народе , и давала тем самым возможность перейти напрямую от архаичной полуфеодальной России к оригинальной, русской форме социализма - обществу народновластия и справедливого распределения богатства. Но народники из "господ", практически из другого народа, так и не смогли заговорить на настоящем, народном языке, стать понятными тем, к кому они обращались со своей пропагандой - к крестьянам.
Можно припомнить и славянофилов, которые с других, уже с монархически- консервативных позиций, тоже пытались если не восстановить народную монархию до- романовской Руси, то хотя бы затормозить неизбежное дальнейшее удаление крестьян от отца- государя.
К сожалению, этот альтернативный путь развития русской цивилизации не был осуществлен, как например, в Японии, которая наряду с модернизацией по западному образцу, сохранила основополагающие принципы организации своего общества, за счет чего обеспечила развитие и жизнеспособность страны в гораздо худших стартовых условиях чем Россия. Причиной неудачи у нас послужило свершившееся разделение единого народа, долгое влияние западных
идей, которые не могло служить основой для обмена идеями и проектами в разных слоях общества
Мир - крестьянская община провлачила свое существование весь период крепостничества и послереформенной России, давая основной части населения навыки самоуправления хотя бы на низшем уровне. Даже в таком состоянии русское мировоззрение поднялось до организации оригинальной формы власти - советов, в которых можно видеть возрождение (на новом уровне) давно отмененной формы народоправства. Советы образцов 1905 и 1917 годов, создаваемая в 1917-1918 годах советская власть на уровне республик, в основных чертах повторяли прежний земский строй. К сожалению, ряд факторов деформировали подлинно народный советский строй, главный из них был в рыхлости начальной фазы такой формы власти - гибельной в условиях Гражданской войны и интервенции. Советская власть ради своего спасения оказалась подмененной диктатурой партфункционеров от ВКП(б), к тому пытающейся перестроить общество по чуждым марксистским теориям. Вдобавок, с большой долей интеллигентов и инородцев в государственном аппарате, которые искренне не понимали, как можно опереться на народ и заставить работать механизм исконнего народоправства. В сталинизме можно видеть, как даже через эти спуды, все равно пробивался архаичный идеал власти - сакральная фигура Сталина, воплощение прежней роли царя, и широких народных масс, напрямую общающихся со своим вождем. Но к реальности эта благостная картина никакого отношения уже не имела.
Так что в туманных описаниях русского мира пробивается память о вполне реальном прошлом. В отличие от Возрождения, русское ВозВедение не оторвано от своего Золотого века тысячелетним разрывом и ломкой менталитета из-за прихода чуждых народов. Для Возрождения античность была мумифицированным прошлым, текстом, артефактом. Для родноверов Золотой век находится в родовой памяти, отделен всего несколькими поколениями, еще живы люди, которые воспитывались последними участниками деревенских сходов и первыми советами. Для них это живая традиция, которая требует переосмысления и распространения. И в этом заключается разница между пред-Возрожденмем, которое начинали несколько сотен человек, разбросанных по Византии и Европе - и современной Россией, в которой это стремление, пусть до конца не осознанное, выражают десятки, если не сотни тысяч.
Как у Возрождения были свои Предвозрождения (хотя в эстетическом понимании), так и историю ВозВедения в последние 300 лет предваряют многочисленные попытки реализовать прежний идеал мироустройства, совершенные в разных условиях и разными движущими, с неизбежными искажениями и закономерными неудачами.
В этом наша надежда.
В этом аспекте ВозВедение отличается от Возрождения, что неудивительно, так как они порождены разными цивилизациями и ставят перед собой разные цели.
Свобода ренессансного человека представлялась абсолютной - как свобода отрицания принадлежности к сословию, приходу, вере, что для средневековой Европы было обязательным, определенным с рождения и заканчивалось только со смертью. В миражах античного мира им грезились то еократы, отстаивающие свое право на свободомыслие, то алкивиады и юлии цезари, покоряющие страны ради своих амбиций, то граждане полиса, свергающие тиранов. Новый человек был свободен от старых оков и имел право выбирать себе свое будущее. Все это прекрасно, но вот только под такой внешней оболочкой лежала иная суть. Гуманисты- мыслители оформили в философских трактатах то, зародилось в учетных книгах первых банкиров. Ростовщики еще могли паразитировать на архаичном обществе - банкирам требовалась коренная трансформация всех отношений. Им были нужны люди, способные без оглядок на род, честь, сословнную или цеховую принадлежность распоряжаться собой, своим временем, своим богатством, своей землей - то есть всем тем, что ранее регламентировалось традицией. То есть абсолютно свободный человек, мечта гуманистов - результат безграничного развития и совершенствования личности. А не эксплуатация личности без всяких ограничений, как это получилось в этого. Традиция и товарно-денежные отношения - две вещи несовместные.
Такой человек появился и совершил буржуазную революцию в Европе, пусть она растянулась на полтысячелетия.
Буржуазная революция в России носила характер нескольких попыток принудительных модернизаций: при Петре Первом, в годы реформ Алексанра Второго, в перестройку. И каждый раз, несмотря на то, что при этом используется весь накопленный идеологический опыт, новый человек по-русски не появляется: не появляется абсолютное большинство, способное торговать честью, жизнью, землей, страной. То, что естественно для Европы - неестественно для России.
Русские подразумевают под свободой не полное освобождение от всех обязательств перед обществом по-европейски (кроме тех, что оформлены законодательно), а нечто другое. Скорее речь идет об оптимальном соотношении личной свободы и обязательств перед разными гранями общества. Это почитание родителей и воспитание детей как частный случай ощущения ответственности за неразрывность рода, от предков до будущих поколений; это безусловная верность общине, как микрокосмическому олицетворению миропорядка - космоса; это патриотизм государству, которое хранит как внешняя броня такое мироустройства. Свободы вседозволенности тут нет.
Есть борьба за правильное понимание соборности как правила устройства общества - всесогласию при определении устоев жизни. И понятно, что добиваться такой цели придется через крушение западного либерализма и отечественной диктатуры чиновников.
Поэтому накопленный идеологический багаж Возрождения безусловно интересен, но, увы, неприменим. ВозВедению нужно новое обоснование, на пересечении религии, идеологии, культуры и экономики
Казалось бы, какая связь между реконструкцией подобной модели власти и родноверием?
Тем более, что земский строй существовал в православный период русской истории, так что формально язычество тут ни при чем. А в том, что русское православие времен Киевской Руси и становления Московского государства организационно сильно отличалось от привычной нам РПЦ. Для обывателя Российской империи и нынешнего гражданина Российской Федерации привычна бюрократическая структура церкви, созданная по подобию госаппарата и для духовной поддержки жестко централизованной власти. Она началась с Петра Первого и, за исключением, отключения церкви от госаппарата в 20-80-х, была жестко вмонтирована в структуру власти. Во времена земского строя, во-первых, церковь была независима от великокняжеской/царской власти, причем не формально - но и на деле опротестовывая многие решения и активно участвуя в политической жизни как самостоятельная сила; во-вторых, церковь строилась по образу и подобию земско-общинного строя, сочетая центральную власть патриарха и епископов с независимыми приходами (до конца семнадцатого века общины и отдельные люди нанимали священников для собственных церквей). Отдельной силой были монастыри, из-за разнообразия форм их основания они оказывались выразителей интересов то ортодоксальных схимников, то процветающим феодальным хозяйством, то военной базой на пограничье, то прибежищем родовитой и богатой семьи. В таком виде церковь жила интересами окормляемого народа, так как в низовых звеньях зависела от него, но, одновременно с этим, имела центральную структуру, которая не позволяла полностью потворствовать житейскому греховодничеству. Отсюда произрастает живое отношение русских к вере, как к чему-то личному и влияющему на все стороны жизни, активное участие мирян в поместных соборах и раскол общества во время реформ Никона.
Русское православие, начиная с погрома Петра Первого, отказалось от своего наследия, от освящения традиции народоправия. И тем оказалось в стороне от задачи возрождения народа.
Гипотеза, на которой основываются мои рассуждения, состоит в том, потребность в сакрализации порядка жизни, свойственная русскому мировоззрению, может проявляться в различных формах. И если, к примеру, православие отказывается от роли выразителя интересов народа - или не имеет к этому возможностей - то тут же начинается поиск другой веры (или идеологии), которая в состоянии выполнить поставленную задачу. В данном случае выдвигается модернизированное нео-язычество. Возможно, это восприятие излишне прагматично, но следует помнить что в любом обществе число истинно верующих не больше пяти-десяти процентов, а остальные ищут в религии подтверждения своих взглядов. Если в обществе есть потребность в перестройке от угнетения к народоправству, то главной идеологией (или верой) будет та, которая освятит этот переход. Я рассматриваю сейчас потенциал родноверия, который пока не осознается даже его лидерами и духовными идеологами. Не исключаю, что спустя несколько десятилетий положение изменится и именно православная церковь после реформирования станет во главе преобразования общества. А сейчас, повторюсь, идеалы веры, близкой к человеку и отвечающего на его чаяния, полнее воплощает родноверие.
Любая аналогия является неполной, но, как мне кажется, прослеживается параллелизм в двух явлениях - европейском Возрождении и русском ВозВедении.
В обоих случаях нарастает кризис в статичном обществе, в котором личность подавлена и требует эмансипации; идет поиск многообразных путей выхода, в числе которых - реконструкция Золотого века, в котором некогда личность была свободна; по стечению обстоятельств Золотой век оказывается языческим, что само по себе имеет мало значения для пропагандистов нового мифа, но при этом открывает возможность обращения к иным идеологиям и противопоставлению прекрасного прошлого ужасному настоящему; формируется новое мировоззрение, которое отлично как оттого, что господствует в обществе, так и от реального исторического прошлого, и от мифологизированного Золотого века.
Для родноверия естественно обращение к проблеме власти, в то время как западное нео-язычество эту проблему не рассматривает в принципе - для русских выбор веры не цель, а средство преобразования мира. Сакральная природа власти в русском представлении требует освящения реформы мировоззрения.
В этом смысле - то есть в поиске реконструированной истории'нового человека с опорой на реконструированные традиции - ВозВедению суждено играть ту же роль в России, что и Возрождению в Западной Европе.
Я хочу, чтобы читатель правильно понимал слово "реконструированные". Речь не идет о преднамеренной лжи или фантазии, неважно, с благой или провокационной целью. Люди, создающие родноверие, в подавляющем большинстве вполне искренни, а также отчетливо осознают, где кончаются общепринятые факты и начинаются домыслы, которые разделяют немногие их последователи. В данном случае при присутствуем при кардинальной ревизии шаблона "Истории государства Российского", который почти два столетия довлел над страной.
Пересмотр осуществляется в следующем виде.
Во-первых, в возвращении к прерванной русской исторической традиции, основанной на летописях, и которая еще в восемнадцатом веке была представлена изборниками Татищева и Ломоносова. Ревизионисты задаются простым вопросом: почему западные тексты имеют больший авторитет, чем русские, и по какой причине это происходит? Ответ находится в исторических обстоятельствах - в европоцентризме Романовых - западников, которым приходилось оправдывать свою ориентацию на иноземные образцы и разрушение природной русской жизни тем, что представлять Россию первозданным хаосом, приводящимся в цивилизованное состояние европейскими культуртрегерами. Естественно, что взгляд с иной точки зрения, например от Рюриковичей, был противоположным, а составленные в данной традиции летописа апологетичны по отношению к России. Так почему мы должны без критики принимать только одну точку зрения, тем более - заведомо непатриотичную? От ревизии текстов следует общая ревизия основ цивилизации, в которой обнаруживаются рудименты своеобразной и жизнеспособной русской (славянской) традиции.
Во-вторых, культурная революция в СССР 30-х и перестройка 90-х продемонстрировали, как достаточно просто и быстро может быть переписана история, после чего в исправленном виде внедрена в общественное сознание. Это вызывает вполне разумное предположение, что такой кульбит мог быть проведен ранее, с той же историей русского народа - или же возникает
желание проделать тоже самое сейчас, но только в патриотических целях, с целью возрождения нашей цивилизации. При таком подходе все возражения против родноверческих изысканий от лица официальной науки и "мастеров культуры" воспринимаются как реплика персонажа из анекдота: "А нам-то за шо?", то есть непонимание того, что однажды проделанный маневр обязательно будет изучен противником и применен обратно против его изобретателя.
В-третьих, мы имеем дело с общей ревизией методологии истории, которая охватила не только Россию. История по-европейски, в первую очередь, это наука, основанная на тексте, дополненная и откорректированная по данным других исторических дисциплин. Для подавляющего большинства остальных землян история при таком подходе может быть только заведомо ущербной и только с точки зрения "письменных" цивилизаций. Таковых, кстати, не так много - некоторые народы Европы, Средиземноморья, Китай. Все остальные оказываются в сумеречной зоне беспамятства, как эллинские души в Аиде, об их истории до контакта с цивилизацией можно написать что-то неопределенно и бегло - вроде того, что это было доисторическое время. Лакуны заполняет археология, но она, мягко говоря, имеет весьма слабое воздействие на общественное сознание. В итоге любой народ, не имевший письменность какой- то период истории, оказывается выключенным из всемирной истории - и, наооборот, имеющий письменность, привлекает к себе гипертрофированное внимание. Родноверие, как апология русской цивилизации, с таким положеним мириться не может. Эпос заменяет текст, а под миф ищутся доказательства. Примерно в таком положении находятся такие великие цивилизации (из ближайших) как Индия и Иран, которые для написания собственной безписьменной истории заполняют тысячелетия величественными преданиями Шах-наме и Махабхараты.
Если вернуться к параллелям Возрождение - ВозВедение, то нечто подобное в отношении ревцзии истории происходило в эпоху Ренессанса. Только наоборот - текст вытеснял миф.
Средневековая Европа жила по универсальной библейской схеме мироздания и по псевдо-историческим анналам, которые кое-как втискивали местные мифы в общую схему.
Греция и Рим воспринимались как аналоги феодальных королевств, только давно уже угасших и оставивших после себя разве что имена монархов. Об античном наследии помнили немногие ученые монахи, разумеющие латынь (а на латыни учились на римской классике), и лишь единицы из них осмеливались знать древнегреческий - язык схизматиков, еврейский - язык христопродавцев, или арабский, на который интенсивно переводились античные авторы. Об окружающем мире Европа тех лет знала только то, что крохотная ойкумена христианства окружена сарацинами, язычниками и чудовищами, причем кто из них хуже - служило предметом дискуссий.
Открытие античного мира по текстам классиков для массового читателя (в тех масштабах
несколько тысяч человек) произвело примерно тот же эффект, что и появление из небытия величественного Асгарда или могущественной Великой Тартарии в наше время. В монотонной и однообразной истории семи тысячелетий от Сотворения мира сверхновой вспыхнула совершенно неизвестная цивилизация, свет от которой заставил по-другому взглянуть на историю и на географию. Под античные шаблоны была переписана европейская история, более того - она была сочтена анти-историей, провалом в развитии человечества между Золотым веком античности и нарождающейся эпохой Ренессанса.
Статичная история Средневековья, в которой менялись только порядковые номера королей и направления походов, внезапно приобрела динамику и даже некоторый трагизм, раз в ней появились взлеты и падения.
Не случайно Возрождение совпало с началом книгопечатания и расцветом университетов. Да, несомненно, усложнившееся управление позднего Средневековья требовало грамотных и многознающих людей, воспитанных по единому шаблону, но. помимо практических целей, прорыв в публикации самых разнообразных текстов был призван насытить жажду гуманистов к написанному слову. Слово Божие в Средневековье могло быть проповедью, ибо призывало к вере в себя, но слово Возрождения должно было быть общедоступным, ибо призывало к осмыслению и анализу. И его должно было быть много...Тогда же наметился интерес
к собиранию древностей и к робким раскопкам достопримечательностей, что казалось новаторством.
История совершила свой виток и спираль подвела нас к новому пересмотру взгляда на осознание прошлого. История текста исчерпала себя, мир ищет новые способы познания своих корней. Родноверческие изыскания-прозрения и медитации - только нащупывание новых путей, уводящих в сторону от упершейся в тупик официальной истории. Во что это выльется - неизвестно. Лично я верю в принципиально новые обретения знаний - например, в пробуждение родовой памяти, возможности погружения в подсознание, где может храниться информация о жизни предков. Или в подключение к эгрегору народа, возможность прикосновения к архивам общего опыта. Для безписьменных цивилизаций это единственный путь отыскать свою подлинную историю.
Нелишне еще раз добавить, что поиск своей истории родноверами не является самоцелью, и не может быть отнесен к реформированию тривиальной научной дисциплины. Для родноверов отыскание своих корней означает обнаружение следов Золотого Века, который, по правилам построения мифологии, должен возродиться в будущем. Иначе говоря - ищется не прошлое, а будущее; благословение великого-Былого на построение великого Грядущего. В таком поиске безжалостно отбрасывается все, что мешает ему: европейская методология истории текста, европоцентризм, опора на факты-клише. Миф развивается по своим законам, Россия по примеру братских Индии и Ирана творит свой эпос. В р
Что касается реконструкции язычества, в чем обвиняют родноверов, то на самом деле этим занимались все и всегда, а те образцы хотя бы европейского язычества, что дошли до нас, как правило, являются результатами реформ. Эталонное для для нас язычество Эллады пережило несколько последовательных реконструкций и кодификаций (насколько это было возможно в тех условиях).
Первая из них (из известных нам) связана с группой аэдов, творивших под брендом "Гомера" и, возможно, действительно существоващего в реальности Гесиода. Распределение функций богов, выстраивание иерархии и генеалогии Олимпа связано с ними, и происходила в седьмом - восьмом веке до Р.Х. Собственно, эта реформа дала идеологию, набор национальных качеств и язык тем, кого мы называем эллинами - до этого они были разрозненными племенами со своим культами, а объединяла их разве что взаимная ненависть друг к другу. Следующий этап форматирования связан с классической эпохой, когда общеэллинская общность четко осознавалась, а чтобы отличить греков от варваров в духовном плане, из гомеро-гесиодовского эпоса убрали самые неаппетитные моменты (правда, масса их сохранилась) и произошло переосмысление мифологии в рамках нарождающейся философии. В таком, сильно смягченном и адаптированном виде, древнегреческая культура распространилась в эллинистическом мире, очаровала кельтов, скифов, индийцев, и даже послужила шаблоном для построения римской государственной религии. На этом живая языческая традиция (которая уже доходила вполне до осознания монотеизма) вроде бы завершилась, но языческое наследие по прежнему привлекало внимание и адаптировалось к изменяющимся условиям. Православная Византия, при всем своем ригоризме в отношении поганых язычников, никогда не посягала на эллинскую культуру, потому что без нее, без греческой философии, изощренного классического языка, разнообразных средств выражения мысли, христианство бы откатилось в первый век своего существования, в косноязычные проповеди апостолов на арамейском, в сырые катакомбы, в туманные рассуждения варваров и нищих. Греки могли перенести все, но только не отсутствия красоты - а красота произрастала из языческого прошлого. Язычество было неприкосновенным, хотя и истолковывалось как иносказание, предвещающее явление Господа. В течение всего византийского тысячелетия составлялись мифологические словари, энциклопедии, переписывались предания, не прекращались попытки включить языческое прошлое в христианское настоящее. Последний этап реформирования и адаптации греческого язычества связан уже с Возрождением в западной Европе. То, что современный эрудит знает об эллинском
олимпизме, основано на возрожденческом, то есть четвертом по счету, перетолковании настоящего, оригинального язычества древнегреческих племен первого тысячелетия до Р.Х.
Даже если не заходить так далеко, то образованный эллин времен Платона знал о реальном язычестве эпохи осады Трои примерно столько же, сколько и современный россиянин об идолах времен Владимира Красно-Солнышко. Я даже не поднимаю тему многочисленных утрат в олимпийской версии греческого язычества -например, явного вытеснения буйствующего Загрея-Дионисия-Вакха за пределы гармоничного космоса Гомера-Гесиода, из-за чего эллинское язычество представляется нам гармоничным и благоустроенным.
Упрек родноверов в реконструкции язычества предков по справедливости должен быть адресован всем остальным народам и идейным течениям. Впрочем, русских принято обвинять в том, что является нормой для настоящих людей.
Еще один момент, на котором стоит остановиться - и рассмотреть его по аналогии с европейским Возрождением - правильное понимание интереса к язычеству. На самом деле тут скрывается совсем другое явление.
Родноверие, понимаемое как нео-язычество, язычеством не является. Если считать язычеством многобожие и равноправие богов, то эта идея имеет среди всех нео-язычников, западных и отечественных, крайне узкое распространение, разве что среди адептов, исповедующих веру в природные силы. Остальные отчетливо представляют себе бога- создателя, а прочий пантеон - в виде автатар, манифестаций Единого, ангельского чина или святых.
Иначе говоря - родноверие не опровержение монотеизма, а иная религиозная психология, которая делает из единобожия не монархические выводы, основание общества на принципе строй централизации и субординации, а рассматривает творения Господа как принциально равные между собой, следовательно, обладающими равными правами. Иначе: глас народа - глас Божий. И как-то очень сомнительно, что сам Иисус Христос, его апостолы и первые поколения христиан испытывали пламенную любовь к Римской империи, чтобы взять от нее католический папизм или православное освящение империаторской власти-а пртом завещать всем христианам как модель поведения.
Сложный вопрос - когда авраамический монотеизм перестал иметь дело с собственно языческими верованиями? И стал конкурировать с другими монотеистическими системами? Если воспринимать библейскую хронологию как истинную (я лично в нее не верю, но пользуюсь для наглядности), то уже в Египте будущие евреи могли столкнуться со строгой иерархией богов, в числе которых по реформам Эхнатона Бог-солнце приобретал почти черты создателя. Финикия второго тысячелетия до Р.Х. тоже проявляла монотеистические тенденции, а уж в Персии, в период пленения, изгнанникам пришлось ознакомиться с развитым зороастризмом. Митраизм, прочие синкретические культы Римской империи, гностицизм тоже можно считать монотеизмом. Если верить тому же Ветхому завету, то пророки и левиты тратили много усилий на борьбу с язычеством среди самих евреев - да так и не победили. Иудаизм передал эстафету крестового похода против язычества христианству и исламу, и, скорее всего, под "язычеством" понимались племенные культы разной , с которыми приходилось бороться, но не собственно многобожие и обожествление стихий. О степени развития европейского язычества спорить можно долго, поскольку обрывки свидетельств о нем позволяют строить любые гипотезы, и все-таки, сам факт восприятия варварами христианской идеи монотеизма косвенно подтверждает, что их собственное развитие вплотную приблизилось к этому уровню. Напомню, что в интеллектуальной основе российского нео-язычества лежат монографии Рыбакова, а они доказывают сложный и развитый мир славяно-русского язычества. Академик находил в нем (гипотетически) веру в единого бога-создателя и в восприятие других богов как манифестацию единого бога.
Эта же идея прослеживается в вайшнавизме, отчего люди, знакомые с обеими, воспринимают обе системы как родственные по общему взгляду на религию. В родноверии и в вайшнавизме вполне естественно находится место всем богам и религиям - как образам Единого, обращенным к разным народам. Это не всеядность и толлерантность, это анти-догматический взгляд на мироздание.
Казалось бы, в чем разница между разными монотоизмами, в которых меняются имена верховных богов? (как и в том, в чем по сути разница между монотеизм'ами авраамического корня
иудаизмом, христианством и исламом?). Тем &блее, что нельзя всерьез говорить о том, что человеку открыто истинное имя Бога и структура божественности, потому что это намного превосходит то, что человек может понять, осознать и сделать элементом общественного сознания.
Нынешнее родноверие - вполне монотеистический культ, только еще не определившийся с четкой догматикой, с именем божественного начала и иерархией его проявления во вселенной. Поэтому не совсем понятно, с чем все таки борется РПЦ и правильно ли оно определяет своего противника.
Бог Един, но он может проявляться в качестве карающей длани Иеговы или в любви Иисуса. В первом случае выстраивается генеральная линия партии, шаг влево или вправо от которой считается побегом с соответствующими оргвыводами - а во втором допускается плюрализм мнений и равенство людей с их суждениями перед единственным моральным авторитетом. Нетрудно заметить в таком распределении раскол по организационному принципу. Церковь может строиться строго иерархически, как православные или католические модели, или же рассыпаться на протестантские общины. Я ;ie хочу обсуждать, какие из моделей лучшие, в рассмотрении масса нюансов, достаточно заметить, что плюрастические и демократические протестанты сожгли ведьм поболее, чем папская инквизиция. Крохотная община верных бывает зачастую нетерпимее к грехам, чем вальяжная обширная иерархия, уверенная в собственной незыблемости.
История средневековой Европы заполнена борьбой с ересями, но серьезный кризис церкви, настоящий разлом, происходил параллельно с Возрождением. В двух течениях- протестанстве и в гуманизме Ренессанса - можно видеть две стороны одного процесса, который был связан с реформированием церкви, причем не по каким-то догматическим причинам, а в организационном порядке. Я чуть выше указывал на то, что средневековая статичная иерархия стала восприниматься многим как препятствие к развитию общества (это в современной терминологии, тогда это звучало совсем иначе), и как раз церковь освящало этот порядок. Одно из направлений - отказ от папской иерократии, переход к "дешевой" и демократичной церкви, которая была ближе к набирающему силу третьему сословию. В итоге это привело к протестанству. Второе из направлений формально осталось под окормлением матери-церкви, но под этой мимикрией спустя века нанесло опасный удар - это был гуманизм Возрождения, который плавно перешел в энциклопедизм Просвещения и материализм нашего времени. Если чуть отодвинуть Бога из центра мироздания и потихоньку втискивать туда человека, то эта аллегория как раз описывает историю последних пятисот лет в Европе. Самым естественным образом при этом церковь, замкнутая на Боге, отодвигается на периферию западной цивилизации.
Если вернуться от ренессансных аналогий в край родных осин й в наше время, то той самой угрозы русскому православию от гуманизма=обмирщения не предвидится. Чуть выше я написал, что родноверие - это все-таки религия, притом монотеистическая. Могу добавить еще, что на мой взгляд в родноверии сейчас христианских элементов больше, чем этнографического язычества. Что неудивительно, учитывая менталитет народа, и что родноверие - всего лишь реконструкция нео-язычества, осуществляема.^ по единственно доступному религиозному шаблону - православному.
А угроза от родноверия возникает не религии как таковой - а именно исторически обусловленной форме русского православия. Родноверие, скорее всего, выступает в форме своеобразного протестанства, с целью организации религиозного пространства, которое будет построено по нео-языческому сетевому принципу, как совокупность автономных общин, принужденных добиваться консенсуса с традиционными аврааимическими религиями и веяними нью-эйджа. Основа новой соборности - выживание народа как такового, его мобилизация на решение крайне тяжелых и трудных задач.
Кто-то несомненно скажет, что мобилизация лучше всего достигается путем тотального контроля и искоренения инакомыслия - как, например, в Великую Отечественную. Я же в данном случае припомню события Смутного времени, когда вверженная в хаос страна без всякого руководящего и направляющего центра (кроме духовного окормления Церкви) справилась со всеми бедами. Или то, что жесткая централизация в годы перестройки отнюдь не спасла СССР от краха, более того, ускорила его, так как предательство элиты заблокировала возможное сопротивление народа.
Уже сейчас четко вырисовываются основные претензии родноверия к РПЦ (не к христианству!!!): родноверие выступает против монополии РПЦ на религиозную жизнь русского народа, против того, что единственной "правильной" формой религиозности народа признается православие, причем именно РПЦ. Идеал родноверия (если в нем возобладает не монотетеистическая, а именно языческая тенденция) - мирное сосуществование всех форм религиозности во имя социального мира, вера ради веры, а не ради церковной бюрократии. Причем, родноверию, как современному индуизму, предстоит стать мировоззрением, образом мыслей, в котором строгое следование нескольким поведенческим доминантам может сочетаться с индивидуальным выбором верования - или даже полному отказу от них вплоть до атеизма.
Что будет происходить при таком гипотетическом сосуществовании - вопрос крайне интересный (равно и тот, насколько прочно оно будет).
Возможно, конфессии обособятся друг от друга и дадут начало новым народностям - например, славорусам, христорусам и индославам.
Куда более интересен другой вариант - инфильтрация родноверческих идей в православие, появление гибридных форм религиозности. Это кажется невероятным, если не знать истории христианства, которое стало синтезом иудаизма, эллинской философии и синкретических религиозных культов Римской и Парфянской империй. Собственно учение Иисуса Христа в родной ему среде угасло среди иудохристиан Палестины спустя несколько поколений после Вознесения. Зато ему удалось войти в резонанс с духовными поисками в Средиземноморье, в космополитичных и ждущих откровений эллинистическом и римском мирах. Там уже предтечами христанства появлялись синкретические верования вроде митраизма или культа Исиды, греческая философия порождала гностицизм и отходила от примитивного язычества, римское право подготавливало почву для вселенскости нового учения. То, что мы считаем христианством, восприняло очень много от высокого язычества, стоящего на пороге монотеизма, от философских спекуляций и от первых наметок монотеистических религий. Прозвучавшая на окраине этого бурлящего мира проповедь проявила монотеистический потенциал в совершенно иных культурах, вызвала в них ответный отзыв - и спустя три столетия первые Вселенские соборы зафиксировали окончание синтеза культур и верований в нечто совершенно новое.
Без средиземноморского язычества христианство было бы совсем иным, если бы оно вообще состоялось бы.
А почему мы воспринимаем христианство уже состоявшимся, окончившим свое развитие, получившим высшее свое воплощение в тварном мире? По сути оно только завоевало один культурный регион и распространилось из него на области, достаточно близкие ему - германскую и кельтскую Северную Европу, славянскую Центральную и Восточную Европы. В дальнейшем осуществлялось только миссионерство, то есть насильное навязывание уже сложившихся форм совершенно инородному населению, которое уже не находило в чуждом учении ничего от веры своих предков. Поэтому христанство оказалось локализовано в пределах европейской цивилизации, распространяясь только там, где складывались группаы приверженцев западного пути развития. Поэтому мировой религией ему быть уже не суждено.
Как мне кажется, в этом и была стратегическая ошибка христианства, которое отказалось от расширения путем адаптации ради сохранения догматов - хотя они большинство из последних обусловлены конкретной исторической обстановкой. И, следовательно, должны меняться, хотя бы частично, в других условиях, адаптироваться к ним.
Адаптация христанства к местным культурам происходила и происходит, достаточно вспомнить русское православие, далеко отошедшее от византийского образца - или отпочковавшиеся от русского православия церкви на Аляске, в Японии и Китае. Но догматически (даже в относительно плюралистичным в этом вопросе восточном православии) этот процесс воспринимается как отрицательный, уклонение от канона, балансирующий на грани ереси. Как представляется лично мне, выход веры Иисусовой за пределы средиземноморской ойкумены при встрече с иными цивилизациями должен был сопровождаться взаимопроникновением и взаимообогащением с местными верованиями, порождением новых форм вроде ирано- христианства, индо-христианства или хань-христианства. Возможно, нечто подобное происходит, поскольку этот процесс растянут во времени и недоступен наблюдателю на основании фактов течении его жизни или даже предшествующего столетия. Например, взаимопроникновение иудаизма и эллинизма заняло около полутысячелетия, если отсчитывать время от перевода Септуагинты и доводить его до первых Вселенских соборов. И в то время никто не мог представить, что из интереса греков к Ветхому завету и возможности для эллинизированных иудеев прикоснуться к корням своей культуры, может родиться нечто большее - мировая религия.
Я допускаю, что вне нашего внимания началось зарождение (или же идет веками) новой ветви славохристианства - таксона высшего порядка, такого же как западноевропейские католичество или протестанство, восточное православие, коптское или сирийское верования, порожденные внедрением христианства в самобытные культуры с многотысячелетней историей. Только новое христианство возникнет из синтеза с русским модернизированным язычеством.
Или, как высказался Н.С. Трубецкой: "Христианство есть закваска, которая может быть положена в самые различные виды теста, и результат брожения будет совершенно различен в зависимости от состава теста".
И славохристианству, возможно, еще предстоит стать основой мировоззрения измененного общества.
3.
Самое уязвимое место любой утопии - способ ее реализации. Убедительно и эффектно выглядят два других раздела - критика существующего положения и описание прекрасного будущего, поскольку действительность мало у кого вызывает симпатию, а фантазии всегда притягательны. Но вот смычка между ними, увы, всегда выглядит особенно невыполнимой. И, вдобавок, вызывает оправданные подозрения, что переход к утопии отнюдь не будет благостным и выдержан в корректных тонах.
Я даже не пытаюсь наметить пути реализации ВозВедения. Во-первых, жизнь всегда опрокидывает любые предсказания, во-вторых, я описываю (а не создаю!!!) явление, которое существует само по себе, причем длительное время, вызвано к жизни насущными потребностями общества и будет реализовываться инициативой самого народа в лице его представителей, наиболее чутких к нюансам общественного мнения. И я говорю о явлении, в котором в принципе не может быть четкой идеи и органа с руководящей ролью. Будет только общее мнение, что вот это - правильно, это надо делать, а вот это - неправильно, и это делать не стоит. Почему? А хрен его знает, просто так по правде и по совести.
Мысли, которыя я сейчас высказываю, не являются оригинальными, я указывал на множество предшественников и своих современников, правда, анонимно, поскольку оценить вклад каждого из них физически невозможно. Прошу прощение за то, что упускаю историографию вопроса.
Нас много. Мы стоим на сходе и по святому копному праву поочередно высказываемся на тему: "Как жить, чтоб святу быть?". Я выслушал других, настала моя очередь. Потом настанет время высказаться другим - с разных точек зрения, разного жизненного опыта, разных полученных знаний, разных представлений о будущем. Но разность эта, вполне естественная в начале, должна быть в завершении умалена и превратиться в согласие и единомыслие. Не по принуждению, а потому, что общая правда вмещает в себя миллионы личных правд.
Что будет дальше, я не берусь описать, потому что мною движет вера в жизненные силы и мудрость моего народа, а это обстоятельство исключает анализ и прогноз, что есть суть текста. Текст есть доказательство, вере достаточно одного слова, которое войдет в резонанс с идеями, еще дремлющеми в обществе.
Я не хочу предугадывать, как будут развиваться события дальше, как неизвестные науке силы стяжения народа начнут соединять воедино разрозненные силы народной воли, как из людской аморфной субстанции, сплавляемой в подкритическую массу, вырвется протуберанец энергии - и в очередной раз изменит историю. Это будет. Детали несущественны, в том числе и судьбы тех, кто стоит сейчас на всерусском мысленном вече и чутко ловит вести отовсюду. Многие разочаруются, займутся другими делами, сломаются под грузом бед, другие начнут всплепую пробивать разделяющие нас стены и прорываться друг к другу мыслью, словом, делом. Что из этого суждено увидеть лично мне - неважно.
Важен тот свет, который увидит мой род и мой народ
Родноверие перестало быть нео-язычеством европейского типа с того момента, как переросло рамки спасения избранных - немногих "верных" - и поставило перед собой задачу спасения всего общества ( а именно такая амбициозная задача объективно является целью родноверия). И еще потому, что объективные условия российской жизни, вся совокупность сложившихся проблем требует комплексного же их разрешения. Любая идеология, которая претендует на реальное лидерство, на то, чтобы вести за собой общество в кризисном состоянии, неизбежно должна брать на себя решение абсолютно всех проблем, пред'ьявляя рецепты к лечению всех язв общества. Таким был большевизм, которому удалось за жизнь одного поколения преобразовать страну в нужном для себя направлении буквально во всех областях жизни.
К примеру, достаточно легко представить реальное воплощение мема "атомное православие", то есть христанства, которое для подлинного возрождения России выбирает для себя поддержку науки и техники, настаивает на социальной справедливости, готовится к полноценной жизни в будущем, каким бы фантастичным оно не казалось. Насколько возможна такая картина?
Лично я не вижу в христианской доктрине ничего, что препятствовало бы научно- техническому прогрессу или достижению социальной гармонии в рамках одной веры. Расцвет христианства в ранней Византии не препятствовал сохранению и преумножению античного наследия, а протестанские Англия и США намного опередили остальной мир в техническом отношении, ничуть не поступившись религиозными принципами. То, что сейчас христианство воспринимается как консервативная сила, имеет причиной не ограничения катехизиса, которые вообще этой темы не касаются и дают полную свободу действий - а определяется исторической памятью иерархов церкви, которые помнят о славе христианства в определенные эпохи и подсознательно стремятся возродить то время, пусть даже путем торможения прогресса. Увы, шанс определить свое господствующее положение в идеологии минимум.на ближайшие сотню лет русское православие, похоже, уже упустило. Нынешнее православие выбрало комфортную нишу компромисса с властями по образцу Российской империи. Может, для кого-то это Золотой век, вот только тогдашняя империя не смогла преодолеть своей отсталости и пала от взрыва неразрешенных социальных проблем. Спустя сто лет ситуация повторяется - Российская Федерация копирует Российскую империю в самых худших чертах. И этот выбор заведомой подчиненности отстраняет РПЦ от положения духовного лидера общества.
Свято место пусто не бывает, его займет другой. Возможно - родноверие. Термоядерное родноверие. В ином виде ему не состояться.
Выигрышность нынешней позиции родноверия - в отсутствии иерархии и власти сложившегося мнения. Разрозненность на сотни толков при выработке стратегии только на руку, так позволяет конкурировать на равных множеству идей, выбирая из них самые оригинальные и перспективные. Сейчас рядом соседствуют пещерный национализм и экологический эскапизм, индианизированность и оккультность, строгая научность и безбашенный полет фантазии. Но при выборе массовой стратегии центробежные силы неизбежно будут отбрасывать на периферию одиозные представления. Трудно представить успех проповеди чистой белой расы в многонациональной России, или, к примеру, обращение к незамутненным истокам в буквальном виде - тогда русские в конце концов окажутся в резервациях на манер индейцев США.
Родноверию еще предстоит стать прагматичным.
Кроме отбрасывания крайних точек зрения конкурс идей должен вбирать в себя перспективные наработки из других идеологических течений.
Примерно такая политика привела к победе большевизма, изначально достаточно скромного политического течения на фоне остальных левых: Ленин не чурался наступать на горло марксистским догмам и щедро заимствовать в зависимости от ситуации наработки даже от своих противников. Партия пролетариата допустила возможность с союза с "отсталым" крестьянством, сделав потом мобилизованного крестьянина - "человека с ружьем" главной ударной силой революции и защитником ее завоеваний; когда буквальное воплощение марксистских идей о пролетаризации сельского хозяйства вызвало недовольство у крестьян - леваческие эксперименты были свернуты; когда мечта о мировой революции была похоронена и вместо помощи международного пролетариата началась интервенция международного капитала - лозунг "у пролетариев нет отечества" был свернут и задвинут в запасник, а вместо него возродился русский патриотизм, под знамена которого встал российский офицерский корпус. Можно вспомнить много таких политических кульбитов, воспринимая их то как политическую нечистоплотность большевиков в борьбе за власть, то как гениальную прозорливость Ленина с его "диалектикой".
Но все менее гибкие противники, которые "не могу поступиться принципами"(с), сошли со сцены еще в первое десятилетие советской власти, а большевики смогли невероятное - вывести полуколонию, "периферийную империю" (по Кагарлицкому) в число ведущих мировых держав, впервые за сотни лет сделав страну стержнем мировой политики и экономики.
История их оправдала.
Для новой сборки народа необходим синтез идей, которые сейчас зачастую антагонистичны.
Вот, кстати, хороший способ проверить истинность обращения к народным истокам, за которые конкурируют родноверие и православие - например, к русской соборности (копному или вечевому праву - как кому больше нравится). Ведь по большому счету, русскость - это не выбор обращения к Иисусу Христу или к Роду, не рыдания под березами. Русскость - способ организации общества и вселенной. Соборность - это именно примирение противоположных мнений ради социальной гармонии, поиск компромисов ради единодушия. В этом основа русской цивилизации. Настоящий русский не тот, кто в косоворотке, а тот, кто готов добиваться консенсуса, рассматривать своих соотечественников как братьев, интересы которых обязательно должны быть учтены и сгармонизированы с собственными.
По этому поводу актуально звучит притча о суде царя Соломона, который оригинально рассудил двух матерей с претензией на одного ребенка. Он просто предложил разрубить младенца пополам, чтобы каждой досталось поровну. Одна мать согласилась, другая - в ужасе отказалась, предпочтя, чтобы другая забрала дитя целиком, но живого. Понятно, кто из них обеих была настоящая мать.
Понятно будет, какая вера будет родной для уже разделенного народа...
Если в ходе ВозВедения родится новая российская идеология, то, разумеется, это не будет родноверие - равно как после Возрождения не восстало из затертых строк палимпсеста государство философов Платона. Следствием эмансипации Ренессанса стали абсолютитские империи, которые обеспечили третьему сословию сокрушение старой аристократии и подавление бунтов крестьян, которых загоняли на мануфактуры. Можно предугадать, что из родноверческого мировоззрения сохранится общее представление о равноправии идеологических систем и оригинальное устройство общества, в котором власть будет принадлежать свободным объединениям граждан.
Родноверию предстоит совершить революцию именно в методах достижения своих целей. Мы слишком часто обжигались на тезисе "цель оправдывает средство", чтобы убедиться в
том, что средство само формирует цель. Цель и средство должны быть сбалансированы и подтверждать друг друга.
Революция не может привести к ВозВедению.
Дело даже не в том, что ВозВедение происходит в сфере общественного сознания, которое не подлежит резкому перелому насильственными методами - уничтожением одних и приведением к единомыслию других. Важна победа русского соборного мировоззрения, то есть победа всех, подавляющего большинства - а не только самой отмороженной части населения, готовой идти к победе по трупам оппонентов. В революциях всегда побеждает сила, а не истина, разве что на первом этапе низам удасться удовлетворить сволю месть. Из-за необходимости сжатия материала в удобочитаемую форму я буквально в нескольких предложениях описал природный земский строй - и, как мне кажется, этого вполне достаточно что реформы в виде бунтов он не предусматривает. Только социальный мир и эволюцию (хотя... "мы мирные люди, но наш бронепоезд стоит на запАсном пути", пардон, вилы и красный петух у нас всегда наготове против персонажей, потерявших края).
ВозВедение не может обеспечить деятельность одной партии. Если представить политический аспект новой идеологии, то это скорее всего будет работа рыхлых массовых объединений вроде народных фронтов 30-х годов в европейских странах, которые пытались остановить фашизм. Их опыт оказался неудачным, поскольку железной дисциплине нацистов могла противостоять только стальная воля сталинистов - и судьба Европы решилась в лобовом столкновении двух самых организованных сил. И все же народные фронты сыграли свою положительную роль, способствуя вовлечению в общее дело широких масс и обучая взаимодействию друг с другом людей с разными взглядами.
Лично мне более перспективным политическим опытом представляется политика ненасильственного сопротивления (сатьяграхи) под руководством Ганди. У победы сторонников Ганди (впрочем, достаточно условной) были уникальные причины, которые вряд ли повторятся в других условиях- При этом, если анализировать саму идею сатьяграхи, то она кажется наиболее близкой к реализации победы соборности.
Это и организованная массовость, с которой не смог справиться уступающий в численности репрессивный аппарат, это и постоянная работа не только над тем, как добиться независимости - но и как справиться с нею, это и упор в первую очередь на моральные принципы, на "правду" (хотя в индийских языках точного эквивалента этому слову нет). Не надо забывать, что английская администрация имела дело не только с мирными идеалистами типа Ганди, но вполне прозревала за его спиной воинственных экстремистов, которых только авторитет Махатмы удерживал от немедленной беспощадной резни. При таком раскладе приход к независимости в Индии был относительно удачным - если не вспоминать рассечение на индуистские и мусульманские территории. В итоге Индия стала одной из самых процветающих бывших колоний.
Как мне представляется, именно массовое согласие, причем согласие на постепенные (но бесповоротные!) действия сыграло свою роль.
4.
О родноверческой утопии.
Точнее, о далекой перспективе, которая в лучшем случае может быть только намечена. Расклад противодействующих сил таков, что сейчас можно рассуждать только о переходном периоде, в ходе которого предстоит спасти свой народ.
Но нужно хотя бы очертить контуры того, ради чего в будущем придется проливать много крови, своей и чужой.
Что касается нарастания напряженности и ожесточенности, то об этом можно судить по раскрутке темы "рептилоидов" - пришельцев из космоса, инфернального воплощения зла, сосуществование с которым невозможно. Это мотив кажется для нео-языЧества невероятным, так как языческое мировоззрение плюралистично и допускает существование (и сосуществование) совершенно различных существ в единой гармонии высшего порядка: у"каждого своя роль в мироздании, у каждого своя правда и негоже одному из творений решать судьбу другого. Абсолютное зло, не принадлежащее данному миру и посягающее на его основы, появляется только в т.н. "высших" монотеистичных религиях. Первоначально такая картина мира была создана в зороастризме, и через него повляла на развитие авраамических религий. Абсолютное Зло может появиться только в мировоззрение, где есть абсолютное Добро, то есть Бог-создатель, управитель и высший моральный авторитет. Язычество, как максимум, допускает регулярное уничтожение мира, но обязательно с последующим восстановлением, в ритме природных циклов созидания-разрушения. Категории "добра" - "зла" тут неприменимы: разве можно назвать злом осенний листопад? Когда вероучение объявляет крестовый поход против "рептилоидов", призывая к их полному уничтожению вместе со всеми адептами и последствиями их деятельности, то тут сквозит дух пламенного Заратуштры или пророков Яхве, но никак не исконно языческое миропонимание.
Идеология тотальной войны уже создана, и, боюсь, будет востребована, так как альтернатива уничтожения "рептилоидов" - уничтожение самих родноверов.
Долгое время, если не навсегда, родноверческая утопия будет жить с ощущением священной войны как у правоверного зороастрийца, почитателя Ахура-Мазды, против окружающих его полчищ Ангри-Манью.
Как можно совместить идиллические картины далекого (наполовину вымышленного) прошлого с будущим, которое еще наступило, но уже пугает массой проблем? Сейчас мир родноверия представляется почти сказочным, сошедшим с картин Билибина и Васнецова - с затейливо изукрашенными хоромами, с хороводами, с могучими мужиками и статными красавицами, которые чинно и с необходимой степенью духовности живут безбедной жизнью. На фоне реальности призыв к чему-то подобному вызывает недоумение и даже сомнение в адекватности родноверов. Возможно, когда-то, где-то, такое существовало - но какое это имеет отношение к нам?
Родноверие пока не совершило психологического перехода от мифа к утопии. Утопия - то, чего нет, но что должно быть. И если ему предполагается быть, то появляются реальные черты, привязывающие мечты к действительности.
И тогда билибинщина, как мечта о прошлом, трансформируется в картину фантаста, мечту о будущем.
Изукрашенные строения останутся. Интересно представить новое направление в искусстве, сочетающее магическую вязь с поточным массовым производством, дерево - и сверхсовременные материалы, наузы - и аллегорию термоядерного синтеза.
Остаются величественные люди в монументальных одеяниях - только уже не в хороводах, а в решении животрепещущих проблем: не за конным плугом - а за пультом универсального сельскохозяйственного агрегата, не за кормчим веслом летающего корабля с крыльями - а у реактора звездолета, не с архаичным мечом у межевого камня - а в бронированном скафандре с атомным карабином в руках на защите священных рубежей своей родины.
Остаются золотые поля пшеницы и дремучие дубравы - тут уже без изменений, потому что отношение к полю как к кормящей матери и лесу как своей колыбели не может измениться: оно было таким тысячелетия назад, у праславян, его пронесли через века русичи и русские, о нем грезили творцы девятнадцатого века, ощущавшие тоску народа о восстановлении таких отношений, оно будет возрождено в ВозВедении.
Родноверческая мифология не рассматривается сейчас как призыв к немедленному и напряженному действию, так как кажется полностью принадлежащей прошлому - но как только в этом возникнет потребность, в том, чтобы она стала восприниматься как будущее - утопия обретет свое направление в фантастике, отличное от НФ и фэнтези, свой изобразительный ряд в живописи и дизайне, свой стиль в кинематографе и компьютерных играх.
Родноверие - это мировоззрение, которое адаптируется к жизненным реалиям. Глупо представлять его законсервированным в деревнях-весях, упрятанным в заповедных лесах.
Русскость оставалась сама собой в самых невероятных обстоятельствах - среди некрасовцев в Турции и зверобоев на Аляске, в отшельнических скитах и в армиях с миллионами бойцов, среди неграмотных крестьян и у профессоров богословия, в сложном производстве и в законсервированном быте старообрядцев Сибири.
Родноверие, как порождение русского мира, обладает пластичностью, способной заполнить собой любую представленную форму. Поэтому община-мир может возникнуть на базе фирмы системного администрирования, капищем Перуна может восприниматься авиабаза стратегических бомбардировщиков, обожествлению стихий может служить работа в научно- исследовательских институтах, а девичью честь можно с таким же успехом блюсти в интернет- форумах, как и на старинных вечорках.
Главное - сохранить суть, а не форму, образ мышления, а не обрядность, способ организации и мобилизации общества, а не закон.
Самое главное - родноверие отнюдь не призывает к возврату в бедное и тяжелое прошлое, в доисторические времена с их борьбой за элементарное выживание. По крайней мере, я такого не слышал. Тема эксапизма, реального бегства от действительности в замкнутые общины, действительно существует, но не является идеологией для широких масс. Таким путем смогут спасить только единицы, в то время как актуальная задача - спасти всех, все общество. Если принимать во внимание господствующую сейчас идею "прогресса", то есть неизбежного улучшения качества жизни в будущем по отношению к прошлому, то возвращение в языческое прошлое выглядит мазохизмом. Мифологии Асгарда и Великой Тартарии появились не случайно, они снимают данное психологическое возражение тем, что представляют прошлое достойной альтернативой настоящему - и даже будущему (учитывая весьма влиятельное в общественном сознании направление пост-апокалиптики).
В идеологии родноверия присутствует явная оппозиция идее "прогресса", господствующей в современном западном обществе. Иначе говоря - к тому, что развитие цивилизации ведет к улучшению жизни во всех проявлениях, и что основа такого развития - наука и техника.
В ряде цивилизации, например индийской и китайской, идея нарастания повреждений нравов благословенной древности активно борется с импортированной идеей прогресса. Теперь фронт противостояния мировоззрений перекинулся и на территорию России. Этому способствовали не только индийские веяния, но и жизненный опыт значительной части населения, на чьих глазах в считанные годы относительно благополучная жизнь в СССР резко ухудшилась в пост-советские время. "Прогресс" был опровергнут жизненными реалиями и опревержение его получило философское обоснование. В этом моменте находится одна из точек разрыва с европейским нео-язычеством, которое базируется на совсем ином жизненном опыте. Эпоха социального оптимизма для среднестатистического россиянина находится, скорее, в прошлом, меняется только название Золотого века - СССР, Российская империя, легендарное языческое прошлое.
Точки соприкосновения родноверия с европейским нео-язычеством в отношении к прогрессу находятся в одинаковом отношении к цивилизации механизмов. Наука и техника не решили, по большому счету, ни одну из глобальных социальных проблем, разве что усугубили их, да еще поставили человечество на грань самоуничтожения. Поэтому родноверие и нео-язычество едины в отрицании (или уменьшении - как минимум) чрезмерно раздутого влияния механистической культуры. Только при этом из неприятия делаются разные выводы, обусловленные разным историческим опытом.
Альтернатива глобальной цивилизации находится в начале проработки, всплывают самые разные предположения. Среди них откровенно фантастичные, вроде овладения техномагией или создание экологоориентированной промышленности. Первое - дань фэнтези, которое сейчас является эпосом формирующегося мировоззрения нео-язычества, второе - нереально, так как ликвидирует две трети человечества физически, а выживших отбросит в девятнадцатый или даже восемнадцатый век. Поиски новых технологий могут оказаться весьма актуальными, учитывая тенденцию последних десятилетий - увеличение затрат энергии на добычу единицы энергоносителя; если дело пойдет так и дальше, то затраты на добычу условной каллории окажутся сопоставимы с энергоемкостью добытого вида энергии. Для цивилизации, которая последнее столетие развивалась в условиях расширяющегося источника дешевых ресурсов, это окажется смертельным. И идеология нью-эйдж, которая основана на отрицании общества потребления, на самоограничение ради восстановления природы и человеческих взаимоотношений, оказывается востребована. Следовательно, и нео-язычество.
Но европейцы так свыклись с комфортом, даруемым прогрессом, что воспринимают отказа от машинной цивилизации как апокалипсис, кардинальную ломку всего образа жизни. Можно мечтать о чистой и праведной жизни на руинах цивилизации, среди восстанавливающейся природы - но невозможно решиться на это практически, особенно для подавляющего большинства. Европеец колеблется от отчаяния, вызванного плодами механистичной цивилизации, и от ужаса исчезновения оной. В этом есть что-то от смертника, идущего на верную смерть ради одного-единственного шанса выжить.
В родноверии сказывается иной жизненный опыт россиян - лет сто назад им уже приходилось переживать форсированную индустриализацию, четверть века назад - деиндустриализацию, так что новые возможные перемены для перехода к новому жизненному укладу не производят впечатления подрыва основ. Это всего лишь очередная перестройка, Бог весть какая по счету. Надо просто понять, что надо делать - и заняться этим, выполнить намеченную работу.
Идея "прогресса" держится на клише: развитие науки и техники, достижение комфорта современности может быть достигнуто только в рамках двух моделей социально-экономической жизни: "свободного" западного мира и его оппонента - "тоталитарного строя". В первом случае "невидимая" волшебная рука рынка автоматически направляет финансы, ресурсы и энергию людей в наиболее привлекательные для бизнеса места, которые, автоматически, являются оптимальными для "прогресса". Во втором случае роль регулятора берет на себя государство, которое в принудительном порядке продвигает самые перпективные (сточки зрения власти) направления деятельности. Как пример - соревнование США и капстран с СССР и соцлагерем.
Тут много натяжек, но клише есть клише и по определению не требует подтверждения истинности. В такую картину мира абсолютно не вписывается идея "прогресса" обществом, состоящим из свободных самоуправляемых общин, с отсутствием капиталистической концентрации капитала, со слабой центральной властью, которая работает только на основе консенсуса.
Между тем даже официальная история опровергает данное клише. Именно в рамках свободного объединения общин были произведены одни из самых грандиозных технических, научных и социальных перестроек в истории человечества. Речь идет о переходе к земледелию в древних центрах искусственного орошения - в общественном сознании это долины Нила, Хуанхэ и Месопотамия (на самом деле их гораздо больше). Никаких признаков государства и рыночной экономики история в этих процессах не обнаруживает, более того, государство в полном смысле этого слова возникаект уже постфактум, по окончанию основного объема работ и в дальнейшем занимается только поддержанием работоспособности системы. Но при этом независимые друг от друга общины смогли выполнить фантастический объем работ, что подразумевает ясное вИдение цели, координацию усилий, мотивацию работников - и поддержание этого на протяжении десятков поколений. Например, в долине Нила объем работ по ирригации соотносится с объемом работ по возведению архитектурных памятников всех исторических династий на протяжении трех тысячелетий примерно как постройка автомобиля с его последующим тюнигом.
Общины действительно совершили революции во многих областях, в начале работ смутно представляя итог своей деятельности, так как неолитические охотники и собиратели в начале работы совершенно не понимали, как будет выглядить жизнь на заливных полях, а также
работа сложной системы дамб и каналов. Тем не менее - это было сделано. И пирамиды по сравнению с этим выглядят как наклейка на лобовом стекле автомобиля. Да, на приведение болотистой поймы с гнусом и крокодилами в благоустроенное хозяйство длиной в сотни километров ушло тысячелетие - иначе не могло быть, учитывая, что каждая община могла выставить на работы пару десятков мужчин с каменным и деревяным инвентарем, у которых, к тому же, львиная доля усилий уходила на собственное пропитание.
Факт есть факт, как бы он не противоречил клише. И если это было - значит, может быть повторено.
Мысль о том, что кооперативы и родовые поместья могут исследовать космос, выглядит абсурдной - но так же считали нелепостью ковыряние в земле охотники Сахары, которые уходили от начинающихся работ в долине Нила, чтобы остаться в привычном окружении своих стад, антилоп и шакалов. Те, кто остались - построили великую цивилизацию. Те, кто ушли - остались вечными аутсайдерами. А постижение основ ирригации неолитическим охотником является задачей той же степени сложности, что и исследование Солнечной системы для двадцать первого века.
Родноверие = альтерпрогресс
Я уточню: родноверие отнюдь не отрицает прогресс как улучшение жизни человека и все более полное воплощение его потребностей. Новая идеология должна будет только изменить цель прогресса и способы его достижения, чем снимет множество сегодняшних проблем.
Прогресс должен удовлетворять не искусственно навязанным потребностям общества потребления, а выступать инструментом наиболее полного раскрытия способностей человека. В вопросе "обожения", то есть раскрытия в человеке изначально заложенного божественного начала, язычество и мировые религии солидарны. Цель истории - приближение к Богу, под каким бы ликом Он не выступал. Общество лишь инструмент для этого.
Как только меняется направление прогресса, а цивилизация отказывается от потребления энергии ради удовлетворения прихотей тела, то проявляются подходы к избежанию грядущего коллапса цивилизации: хотя бы в экономии ресурсов, которые не будут бездумно расходоваться в раскручивании маховика общества потребления.
Возрождение дало старт "прогрессу" в нынешнем понимании, Возведению предстоит изменить его направление.
Роднов'ерие=антифинансизм
Принципиальным для родноверия является отказ от финансов в современном понимании. Радикалы от родноверия видят в банках (и в возросшем на их основе капитализме) последствия деятельности "рептилоидов" по расколу и самоуничтожению человечества. Тут отношение к явлению острее, чем запрет христианства и мусульманстви на ростовщичество и ссудного процента как неугодных Богу. Современная финансовая система - это оружие врага, которое должно быть вырвано из его рук и безвозвратно уничтожено. И не возрождено ни в какой форме, даже с благими целями, потому что из этого семени неизбежно вновь прорастет вселенское Зло.'
Европейское реальное язычество знало деньги, ростовщичество, достаточно высокие этапы развития банковского дела в Элладе и Риме, Индии, Иране и Китае. Но роковая черта, знаменующая собой переход к господству западной цивилизации, была пересечена средневековой Европой. И происходило это одновременно с Возрождением - так как Ренессанс решал задачу освобождения общества от традиционных условностей. Провозглашение человека и его интересов мерилом всех сторон жизни требовало зримого эквивалента полноты его эмансипации. Философия итальянских банкиров, объявление денег единственной ценностью, тут оказалась востребованной.
Задача экономического родноверия состоит в определении грани, которая не должна быть пересечена ни при каких условиях: деньги не должны стать единственной ценностью, ибо это разрушает человеческое общество.
Нам кажется невероятным мир с ограниченной властью денежных знаков, и при этом обеспечивающий достойный уровень жизни и возможность развития. Хотя СССР существовал не так давно - а там значительная часть "денег" имела условный характер. Можно припомнить развитые культуры вроде Тауантинсуйю, вполне обходившиеся без денег за счет налаженного натурального товарообмена.
Нынешнее развитие научного планирования и компьютеризации вполне обеспечивает внедрение принципиально иных, чем деньги, эквивалентов затрат труда, а также стоимости товаров и услуг. Кстати, они могут оказаться более справедливыми чем нынешние соотношения, навязанные господствующим глобализмом. В СССР в 20-е была проделана огромная работа по поиску таких эквивалентов: да, они не были внедрены, но та частичная информация, что доступна, свидетельствует о реальности многих предложений. По моему мнению, в том случае, если задача поиска замены денег ради более справедливого определения стоимости трудозатрат, товаров и услуг станет актуальной, то потребуются считанные годы для разработки теории - и считанные десятилетия для замены денежного обращения (или, как минимум, сужения сферы его деятельности до непосредственного потребления).
Родноверие=артельность.
Наиболее естественной формой экономической жизни для родноверия представляются артели и кооперативы. На их основе родноверие может начать формирование современных аналогов прежних соседских общин - весей и миров. Коллективное хозяйство оптимально сочетает в себе разделение труда, основу экономической эффективности производства, личную инициативу и воспитание здорового коллективизма. Можно снова обратиться к опыту советов двадцатого века, и вспомнить, что они формировались не только по территориальному признаку, но и по производственному. Первичные ячейки из советов, построенных по территориальному и производственному признаку, делегировали полномочия на более высокий уровень: советы районные и областные. Такая модель власти кажется вполне разумной, особенно если учесть, что райсоветы первых лет Советской власти дополнялись делегатами из организаций иного способа формирования - вроде женсоветов, советов армейских частей, профсоюзов и так далее. Таким образом, все объединения населения имели право голоса и возможности участия в принятии общих решений.
Так что артелям и другим формам коллективной собственности предстоит решать не только экономические задачи - они будут служить формированию власти, для которой мнение производственников должно обладать особым весом.
Если в старые добрые времена натурального хозяйства самостоятельных общин было вполне достаточно для обеспечения жизнедеятельности княжества или царства, то в наше время коллективные хозяйства вряд ли смогут в полной мере обеспечивать развитие высокоразвитого общества. Эту нишу будут заполнять казенные предприятия оборонного комплекса и те отрасли, которые центральная власть будет считать стратегическими. Вряд ли в них возможна полноценная артельная жизнь, точно также как в армии нет места выборности и прочим демократическим процедурам. Данные отрасли требуют иного способа управления и способов выполнения поставленных задач, поскольку от них зависит выживание всего общества. Тут должна господствовать строго централизованная модель управления. И как это может сочетаться с принципиальной позицией родноверческого мировоззрения на оптимальное сочетание интересов личности с интересами коллективов? Тем, что стратегические отрасли - тяжелая промышленность, транспорт, жизнеобеспечение-должны предельно автоматизироваться. Место наемного рабочего должны занять роботы и механизмы - или принципиально иные технологии, которые сейчас только грезятся фантастам.
Равным образом, господствующий артельный уклад, не должен препятствовать индивидуальному предпринимательству и частно- предпринимательсской деятельности. Но лишь в том случае, который не преходит черту жестокой эксплуатации.
Экономика ВозВедения должна служить отражением плюралистичности мировоззрения -дозволено все, что не препятствует развитию общества.
Вообще, надо уточнить, что язычество (по крайней мере - европейское и евразийское) не знает проклятия труда авраамических религий. В язычестве трудятся все, и труд людей отражает в уготованных им серединных мирах труд высших сил по приведению вселенной в благоустроенный космос, а также поддержание порядка в нем. Такое положение можно объяснить социально-экономическими причинами: авраамические религии порождены классовым обществом, в котором большая часть населения была принуждена к тяжелому и бессмысленному труду. Позднее закабаление и приведение к насильственному христианству русских крестьян позволили сохранить в нашем менталитете совсем другое отношение к труду - как уподобление высшим силам, как Бого-сотворчество (что и проявилось в космизме, в в представлениях времен революции).
В родноверии должен быть заложен главнейший постулат - труд священен, особенно труд на общее дело, он является обрядом, который поднимает человека до Бога. И этот труд не должен низводиться к борьбе за кусок хлеба, что должно выполняться средствами механизации: на долю человека должна остаться радость от раскрытия своих способностей и от чувства единения в труде со всем обществом.
Трудно представить, какая общественно-экономическая формация появится на основании ВозВедения, можно ли это будет назвать коммунизмом или анархизмом-это суть западные термины, актуальные для Европы, но в рамках русской цивилизации должные применяться с осторожностью.
Народоправство, если оно станет основой общества, будет искать оптимальные для общин социально - экономические формы, тяготеть к некому компромиссу между централизмом и госмонополизмом, характерным для бюрократии, и олигархической анархией сильных. То есть к тому, что страна пережила за последние четверть века, причем в крайних формах. Общины организуют комфортный для себя режим, в котором будет совмещаться патерналистская социальная роль государства и возможность инициативы для общин. Наверное, это будет что-то вроде плюрастичного большевизма 20-х годов в раннем СССР.
Отсутствие серьезного социально-экономического обоснования общества, построенного на родноверии, является серьезным упущением его идеологов...
Родноверие^федерализм.
Идеология родноверия подразумевает естественный федерализм в построении государства - только в таком виде может •:уществовать эффективное местное самоуправление. К сожалению, все последние модели русской государственности Российская империя - СССР - РФ демонстрировали крайнюю степень централизации, особенно в отношении русского народа (как раз другие национальности пользовались определенной долей автономии).
Благодаря массированной пропаганде мысль об автономии кажется кощунственной, ведущей к сепаратизму, особенно при воспоминании о ельцинском "параде суверенитетов". Это естественно, если вспомнить, что автономия всегда подразумевалась в бюрократическом смысле, то есть удобство эксплуатации территории с привлечением местных (или национальных) кадров, с которыми приходилось делиться долей доходов в явном или сокрытом виде. Поскольку "доля" всегда меньше "целого", то и центр, и местные управленцы, желали овладеть "целым", полностью ресурсами и производством региона. При таком порядке поползновения к сепаратизму и, обратное тому, стремление ликвидировать автономию, были запрограммированы. Автономия в поздней России существовала на уровне областных элит и никогда не доходила до своего естественного начала - до народа, до объединения свободных и ответственных людей ради решения своих проблем. Группировки во власти могли состояться только во взаимоотношении
постоянной войны всех против всех - областей против центра, областей против других областей, областей против районов, и так далее. Неудивительно, что такая брократическая автономия вызывала перманентный конфликт, который приобретал то острые, то скрытые формы.
Земский строй Руси-Московии демонстрировал совсем иное взаимоотношение земель и столицы - взаимоподдержку и зачастую совместную ликвидацию мятежей провинциальных элит. Политический строй родноверия подразумевает власть местных общин, делегированную сакральному царю, а положение бюрократии - только под контролем низов и под постоянным прессингом центра, в постоянном и ответственном служении обществу. В таком виде сепаратизм автономий маловероятен, он просто самоубийственнен для его инициаторов, так им, во-первых, придется разваливать созданный ими же строй, а во-вторых, вряд ли все остальные общины равнодушно будут смотреть на разрушение священной для всех народной власти.