Она шла вперёд. Голова кружилась, гудели ноги. Примерно раз в полчаса она останавливалась и отдыхала, сидя на корточках, привалившись к серой каменной стене. Садиться не хотелось: под ногами хлюпало, время от времени отдельные ручейки сливались в широкие грязные лужи. Капало с потолка. Коридор тянулся, поворачивал то вправо, то влево, изгибался. Ей казалось, что она блуждает в кишках давным-давно умершего и окаменевшего зверя.
Время от времени в стенах попадались двери - мёртвые, запертые. Заколоченные крест-накрест, с тяжёлыми висячими замками и ржавыми засовами. Каждую такую дверь она пробовала открыть: стучала, дёргала за ручки, пинала ногами.
На руках и коленях после этого оставались полосы трухи и ржавчины.
Она не могла вспомнить, сколько времени уже бредёт по этому коридору, и плохо представляла, как вообще сюда попала. Кажется, сейчас она с трудом могла припомнить даже собственное имя. Мысли путались. Она смертельно устала, она и не предполагала раньше, что можно до такой степени вымотаться. Все силы, какие ещё оставались, уходили у неё на то, чтобы продолжать двигаться. Не останавливаться. Не падать на холодный, грязный пол с маслянистыми лужами. Медленно идти вперёд, с трудом переставляя ноги, раз в полчаса останавливаясь и переводя дыхание.
Снова и снова повторять безнадежные попытки открыть двери, попадающиеся на её пути.
***
- Ну, разумеется, - он вежливо наклонил голову. - Разумеется, я гарантирую результат, настолько, насколько это вообще возможно.
Женщина, сидевшая в кресле напротив, нашла в себе силы улыбнуться:
- Про вас говорят, будто вы способны отыскать чёрную кошку в тёмной комнате.
- Только если она там есть, миледи, - справедливо заметил он.
- А, по вашему мнению, она там есть?
Он пожал плечами, встал и прошёлся по комнате: долго сидеть на одном месте было не в его привычках, его одолевала жажда движения, а разговор затянулся.
- Если девочка до сих пор жива, то шансы на то, что всё закончится благополучно, весьма высоки.
Его собеседница прерывисто вздохнула.
- К делу, - сказал он, не давая ей снова расплакаться. - Покажите то, что вы принесли.
Дама достала из складок одежды небольшую серебряную шкатулку и раскрыла её. В шкатулке обнаружились тонкое колечко, прядь светлых волос, носовой платок, перчатка и зеркальце.
- Перчатка годится, волосы ещё лучше, а всё остальное забирайте, - он вынул и отдал ей лишнее, закрыл шкатулку и опустил в карман плаща. - Я надеюсь вернуться к вам с добрыми вестями, миледи.
- Скажите, почему вас называют Шутом? - спросила она, внимательно глядя ему в глаза, словно от его ответа зависело что-то важное.
- Потому что шут - это тот, кто нарушает установившийся порядок, - ответил он без улыбки.
***
Перчатка была, в общем, не нужна, хватило бы и волос - но Шут привык всегда иметь запасной вариант.
Он внимательно оглядел комнату, подбрасывая на ладони медную монетку, истёршуюся в кармане, потерявшую запах дома, пропитавшуюся сутью хозяина - его, шутовской, сутью. Положил монетку на полку над камином. Взял с той же полки ониксовую статуэтку собаки, сунул в карман. Подумав, отвинтил от дверцы книжного шкафа ручку и положил туда же.
Потом Шут достал из серебряной шкатулки прядь волос, перехваченную синей ниткой, повертел в пальцах, заставив кончик пряди распушиться. Всё это время он не переставал двигаться: кружил по комнате, в задумчивости меряя её шагами. Остановился возле книжного шкафа - того самого, без ручки.
Склонив голову, прислушался, кивнул, открыл дверцу и шагнул вовнутрь.
***
Она не потеряла сознания, не упала от усталости и не поддалась панике.
Коридор закончился. Теперь она стояла на пороге тёмного - очень тёмного - и очень большого помещения, потолок и стены которого терялись во мраке, недоступные взгляду. Устье коридора дышало холодом, она только теперь поняла, что ужасно замёрзла. Пол впереди поднимался и становился суше, грязь исчезла, серые плиты, насколько хватало взгляда, были чистыми, лишь слегка припорошенными пылью. Она задалась вопросом: а почему, собственно, в коридоре было относительно светло, без ламп и окон - и решила, что на самом деле ей это неинтересно. Ей хватало более насущных тем для размышлений.
Например, как долго она ещё сможет продержаться на ногах, без воды, еды и отдыха.
Темнота казалась неприятно осязаемой. Углубляться в неё не хотелось. Кто знает, что может там бродить - мелькнула мысль, напугавшая девушку меньше, чем она того ожидала.
Поразмыслив, она пошла направо, слегка касаясь пальцами стены, осторожно пробуя ногой пол перед тем, как сделать шаг. Слабый отсвет коридора некоторое время был виден позади, потом побледнел и погас. Усталость сразу же навалилась сильнее, словно темнота высосала у неё последние капли сил.
Почему бы и нет, подумала она. Здесь тепло и сухо. Медленно развязала плащ, расстелила его на полу, опустилась, практически упала, и мгновенно заснула.
Ей снились сны. Калейдоскоп мест, в которых она ни разу не бывала, и о которых даже не слышала, соединённые паутиной коридоров - сейчас, во сне, двери послушно открывались, пропуская её. В какой-то момент она оказалась дома, в том самом месте, откуда всё началось, и ощутила мгновенную волну облегчения с лёгкой ноткой разочарования: ничего не было, все её блуждания оказались иллюзией, на самом деле ей не хватило храбрости ступить в неизвестность. Но в этот момент она увидела себя саму, стоящую перед верёвочной лестницей, которая уходила вниз, в глубокую скальную расщелину и исчезала в клубах тумана, - увидела себя, делающую шаг, затем другой, вперёд, и вспомнила, что всё-таки решилась, и благодаря этому от дома её сейчас отделяет долгий, долгий путь...
Проснувшись, она не сразу поняла, где находится. Ничего не изменилось за то время, пока она спала: глубокая, чернильная тьма без малейшего просвета, шероховатый пол и такая же стена.
Вот теперь, когда усталость немного отступила, паника нахлынула так, что стало трудно дышать.
Хотелось пить. И есть. Ломило всё тело. Она завернулась в плащ, скорчившись на полу, и заплакала. Тихие всхлипы подхватило неожиданно гулкое эхо, темнота наполнилась вздохами, и желание плакать тут же пропало, вытесненное страхом. Девушка прислушалась. Вздохи и всхлипы продолжались, хотя теперь она молчала. Она закрыла уши ладонями, сосчитала до десяти и открыла снова. Шорох. Шёпот. Приближающиеся шаги?
Она осторожно, на цыпочках, заскользила вдоль стены в надежде, что когда оно (чем бы оно ни было) найдёт в темноте то место, откуда донёсся плач, её уже там не будет. Возможно, оно так же слепо в темноте, как и она. А может, там вообще ничего нет, и она слышит только своё воображение.
Что-то налетело на неё: большое, живое, тёплое, обхватило и стиснуло, она зашлась криком, забилась, стараясь вырваться.
- Тихо, - сказала темнота над ухом, и руки, сдавливавшие плечи, слегка встряхнули девушку. - Не кричи, всё уже, всё.
- Кто.. вы? - на выдохе, осипшим после вопля голосом, прошептала она.
- Считай, что я - рецепт по избавлению юных леди от неприятностей, в которые они попали по собственной глупости. Меня зовут Шут.
Вокруг по-прежнему было темно, хоть глаза выкалывай - несмотря на банальность подобного высказывания, оно кажется единственно уместным, когда нельзя разглядеть даже кончиков пальцев, поднесённых к собственному лицу.
Чиркнула спичка.
Человек, стоявший рядом с ней, был высок, выше девушки больше чем на голову, так, что её нос утыкался ему в грудь. На этой самой груди висело множество цепочек, качались медальоны, бусины и какие-то металлические побрякушки, казавшиеся в пламени догорающей спички серебряными.
Одежда Шута различалась цветом от тёмно-серого до глубоко-чёрного, словно его вытащили из чёрно-белого мира в цветной, позабыв при этом раскрасить. На плечах - тяжёлый плащ, на ногах высокие ботинки. Светло-серые глаза, ярко блестящие на смуглом лице. Длинные тёмные волосы, небрежно заплетённые в десяток косичек, свисавших на спину. Усмешка.
Спичка погасла.
- Будем знакомы? - снова раздался голос из темноты. - Насколько я понимаю, ты Эмма. Весьма рад встрече.
***
Горел костёр. Огонь высвечивал пятачок серого пыльного пола и часть серой стены. У костра сидела, кутаясь в плащ, Эмма, и ела бутерброд. Бутерброд нашёлся в одном из многочисленных карманов Шута. Топливо для костра - что-то, напоминавшее фиолетовые угли, горевшие ровным, почти белым пламенем - было извлечено оттуда же.
- Итак, ты Эмма, - заговорил Шут, дождавшись, пока она закончит есть. - Твоя мать имеет достаточный вес в своём феоде для того, чтобы воспользоваться моими услугами. Тебе шестнадцать лет, ты сбежала из дома. Это то, что мне известно. Хотелось бы восполнить недостающую информацию. Я заинтригован. Зачем ты ввязалась в столь рискованную авантюру?
Эмма отвела взгляд от костра и посмотрела на Шута. Точнее, попыталась посмотреть - перед глазами поплыли цветные пятна. Глядя на эти пятна, она произнесла:
- Я хотела найти своего отца.
- Звучит чересчур патетично, - сказал Шут. - Мне кажется, что ценность семейных уз несопоставима с ценностью жизни. И что такого особенного в твоём отце, что тебе понадобилось его отыскать?
- Мне хотелось узнать, кто он.
- Ну же? - поощрил её Шут.
... Она ни разу не видела своего отца. Собственно, её мать была знакома с ним всего семь дней, хотя до сих пор пребывала в уверенности, что это были самые счастливые семь дней в её жизни.
- Он пришёл из ниоткуда, - сказала Эмма, глядя на Шута пристально. - И потом исчез, так же неожиданно, как и появился.
- Такое случается. Мне и самому доводилось неожиданно появляться и исчезать, - пожал плечами Шут.
- Нет, - уверенно качнула головой девушка. - Ты - не он.
- В данном случае, ты совершенно права.
- Но он был бродягой. Умеющим проходить сквозь двери, - сказала Эмма.
Подняла голову и закончила, с явным укором в голосе:
- Как и ты.
- Это случается, - повторил Шут. - Я по-прежнему не вижу для тебя причин желать с ним встречи.
- Я искала его, - произнесла Эмма, снова уставившись в костёр, чувствуя, как по-детски беспомощно и глупо звучат её слова в этом странном тёмном месте, - потому что я тоже хотела научиться. Бродить в межмирье. Проходить сквозь двери.
- Девочка, - очень мягко сказал Шут. - Научиться этому нельзя. С этим нужно родиться.
Он замолк на полуслове, и приподнял брови.
- Значит, ты считаешь, что именно так и произошло?
Эмма кивнула, так резко, что дрогнуло пламя костра:
- Мне снились сны, - сказала она с вызовом. - Коридор. Двери. Такие же, как...
- ... Как ты потом увидела в реальности, - хмыкнул Шут. - Эмма, разреши мне выразить разочарование твоими умственными способностями. Обладая подобным талантом, ты никому ничего не сказала? Ты сунулась одна в лабиринт межмирья, просто потому, что твой отец, возможно, был бродягой, и ты увидела несколько снов??
Девушка молчала, глядя в сторону.
- На твоём месте, - вздохнул Шут, - я бы рассказал всё матери. Пусть она найдёт тебе учителей. Обладающих опытом. Со временем у тебя есть шанс стать при дворе звездой первой величины. Чем Дверь не шутит, даже хозяйкой собственного феода. Способности проходящих дорого стоят.
- А ты бы взял меня в ученицы? - спросила Эмма.
Шут посмотрел на неё, склонив голову на бок. Потом перегнулся через костёр, взял её за подбородок, и ещё раз посмотрел прямо в глаза.
- ... Нет, - сказал он наконец. - Ты - не мой профиль. Если честно, - добавил он слегка извиняющимся тоном, - я вообще не вижу в тебе способностей.
- Вот и они так говорили, - ответила Эмма угрюмо.
... Сны о дверях Эмма начала видеть в тринадцать лет. Она прекрасно понимала, что они означают, и обрадовалась, как сумасшедшая. Она хотела сказать матери, на самом деле, хотела, но как раз в это время в их феод забрёл бродячий музыкант.
- Скрипач? - поинтересовался Шут.
- Флейтист, - ответила Эмма. - Дудочник.
... Она пришла к музыканту и попросилась в ученицы. Тот отказал: не смог разглядеть в девушке таланта. Но объяснил, что профиль значит для проходящих очень и очень многое, и, вполне возможно, Эмме повезёт с другим учителем.
- Сколько их было всего?
- Четверо, - сказала Эмма шёпотом. - Четверо, считая тебя.
- Понимаю, - ответил Шут после длинной паузы. - И ты надеешься, что тебе повезёт с одним из оставшихся трёх типов?
- Я хотела найти своего отца, - напомнила ему Эмма. - И узнать точно.
- В этом есть определённая логика, - согласился Шут. - Но позволь напомнить тебе, что ты собралась бродить даже не по незнакомым феодам - по межмирью! Поиски ветра в поле представляются мне намного более перспективными, чем поиски в межмирье никому не известного бродяги неизвестного профиля.
- Но он же мой отец! Значит, если у меня есть способности, я могла бы!
- В принципе, - задумался Шут, - при определённых условиях... Да нет, что я говорю. Даже если у тебя, в добрых традициях сентиментальных историй, сохранилась какая-то вещь, напоминающая об отце, за шестнадцать лет она выдохлась, и самая лучшая ищейка не сможет найти к нему дорогу.
- А ты - лучший? - уточнила Эмма.
- Да, - без малейшей скромности признал он.
- Тогда помоги мне.
- Я же сказал, это невозможно. Шестнадцать лет удерживать запах может только часть тела или кровь. Даже волос уже недостаточно.
- Но можно считать, что я в какой-то степени и есть его кровь? - неуверенно сказала девушка.
- В очень малой степени, - ответил Шут.
Подбросил в костер ещё один кусок угля, и снизошёл до объяснений:
- Ты - не вещь. Ты самостоятельная личность, и твой собственный запах забивает запах крови твоего отца. Вероятность успеха минимальна.
- Но такая вероятность есть?
- Сумасшедшая идея.
- Но мы можем хотя бы попытаться?
- Мы? - переспросил Шут, с таким сарказмом в голосе, что Эмме тут же захотелось провалиться сквозь землю.
Тем не менее, она кивнула.
- У меня договор с твоей матерью, - заметил Шут. - Я обещал вернуть тебя домой.
- Ты и вернёшь. Только сначала мы попробуем, просто попробуем отыскать моего отца.
- У меня нет времени на подобные развлечения.
- А могу я, - со внезапным вдохновением спросила Эмма, - тоже заключить с тобой договор?
Шут хмыкнул.
- Ты хочешь купить мои услуги?
- Да.
- Допустим, - помолчав, ответил он. - Мне нужно подумать. Но, допустим.
- Так какой будет цена? - осторожно произнесла Эмма, спустя минуту, в течение которой Шут сидел неподвижно, прикрыв глаза, и подбрасывал на ладони какую-то яркую безделушку - монетку или брелок, она не могла разобрать.
- Считай, что я работаю в долг, - сказал Шут. - Сочтёмся со временем.
***
Этот коридор был светлым и чистым. Вдоль стен шли разноцветные провода. С потолка свисали лампы, некоторые даже горели. Шут шёл, поглядывая по сторонам, и вертел в пальцах всё ту же монетку-брелок. Они свернули в какой-то проход, потолок стал ниже. Потом откуда-то вынырнули в длинную галерею, в стенах которой были окна, доверху засыпанные снегом. Сквозь окна пробивался тусклый дневной свет.
В конце галереи была лестница, уводившая вниз, под землю.
- Куда мы идём? - не выдержала Эмма.
- Ну, - отозвался Шут, - куда-то мы да идём. И это главное.
- Почему?
- Тебе понравилось то место, где я тебя нашёл? - спросил он насмешливо.
Эмма промолчала: ответа явно не требовалось.
- С кем ты ещё не беседовала насчёт своих возможных талантов? Кого осталось проверить?
- Художников, - ответила Эмма. - Словесников. И ключников.
Шут немного подумал.
- Второе можешь смело исключить. Ты ведь встречалась с флейтистом, а это почти одно и то же, он бы непременно почуял талант, близкий собственному. Ключники... Их можно попробовать. Они чем-то похожи на ищеек, но попробовать стоит.
Галерея закончилась широкой аркой, разделявшийся на три прохода. Шут свернул в левый. Коридор стал уже. То справа, то слева стали попадаться ниши и проёмы.
- А как же мой отец? - напомнила Эмма.
- Этот вариант мы оставим напоследок.
Монетка-брелок выпала из руки Шута и, звякнув, покатилась вправо. Шут остановился, подобрал её и внимательно осмотрел проём перед собой. Отошёл, выдохнул и резко толкнул стену, в которой с трудом угадывались замазанные несколькими слоями краски очертания двери.
Это и впрямь была дверь. И она открылась.
Они вышли на площадь. Городскую площадь, по которой бродила гигантская стая голубей, самая большая, которую Эмма когда-либо видела в жизни. Впрочем, если быть честной, она вообще редко видела голубей: в их феоде такие птицы почти не встречались. И уж тем более, не бродили стаями по городским улицам. Их ловили и ели, считая деликатесом.
Эмма сглотнула, почувствовав голод.
Шут направился вперёд, от его ног с хлопаньем крыльев разлетались голуби. Рядом с фонтаном сидела девушка, на расстеленной на земле тряпке - когда-то давно, в прошлой жизни, бывшей довольно-таки нарядной юбкой.
- Привет, Ди, - поздоровался Шут. Девушка подняла голову.
- А. Это ты.
- Погляди сюда, - он дёрнул Эмму за рукав.
Ди поглядела. Глаза у неё были чёрными, а щёки бледными.
- Симпатичная, - одобрила она Эмму. - Ты всегда предпочитал блондинок.
Несмотря на странность ситуации, Эмме стало приятно.
- И всё? - уточнил Шут.
Эмма с лёгким злорадством отметила, что он, кажется, самую малость смутился.
- И... всё, - подтвердила Ди. - Это просто девочка.
- Ты точно уверена?
- Ну, - задумалась Ди, потом порылась в складках юбки и вынула маленький колокольчик.
Шут присвистнул. Эмма ахнула: безделушка была удивительно красивой.
- Позвони в него, - велела Ди.
Эмма бережно взяла колокольчик - хрупкий, кружевной, сиявший на ярком солнце. Тряхнула рукой.
Звон был чистым, мелодичным и глубоким. Эмма почувствовала, что он затронул что-то в самой глубине её существа. Тряхнула ещё раз. На глаза навернулись слёзы. Воздух, казалось, стал вкуснее, а солнце - ярче.
Несколько прохожих обернулись на звон, и Шут помахал им рукой: всё в порядке.
- Это прекрасно, - сказала Эмма.
Шут и его подруга посмотрели друг на друга.
- Ну, я же говорила, - произнесла Ди. - Это просто девочка.
- А что, - осторожно спросила Эмма, - должно было случиться?
Ди забрала колокольчик. Покачала его на ладони, нежно взяла двумя пальцами - почему-то, большим и мизинцем - за петельку.
В небо взлетел чистый, глубокий звук.
А потом его заглушило хлопанье крыльев. Голуби опускались. Они садились рядом с Ди - на плечи, под ноги, на юбку, на бортик фонтана. Один уселся на плечо Эммы, другой попытался устроиться на голове у Шута, но тот согнал его взмахом руки. Птицы не курлыкали и не били крыльями - просто летели к девушке с чёрными глазами, словно железные опилки, притягиваемые магнитом.
Все до одного, какие были на площади.
- Пойдём, Эмма, - сказал Шут, и направился в сторону, осторожно переступая через голубей.
***
- Она музыкант, - сказала Эмма.
Они сидели за столиком в уличном кафе, под ярким полосатым зонтиком.
- Угу, - ответил Шут.
Ничего более членораздельного он ответить не мог, так как в настоящий момент запихивал в рот солидную порцию спагетти.
- А я уже встречалась с музыкантом.
- Угу.
- Так зачем же было устраивать проверку?
- На всякий случай, - сказал Шут, слегка невнятно. - Мало ли, с кем тебя свела судьба в предыдущий раз.
По улице проехал автомобиль, большой и красный. Эмма заворожено проводила его взглядом.
- Я их только на картинке видела, - вздохнула она.
- Угу, - ответил Шут.
Он достал из очередного кармана очередную штуковину, и сейчас увлечённо тыкал в неё ногтем указательного пальца.
- А это что?
- Мобильный телефон, - сказал он. - Не уверен, что ты знаешь, что это такое.
- Знаю, - оскорбилась Эмма. - Только у нас они не работают.
- Расскажи мне о вашем мире, - попросил Шут, проглотив спагетти. - Разве это такое уж плохое место, что ты сбежала оттуда?
- Нет, - ответила Эмма. - Это хорошее место.
...Скалы, изрезанные расщелинами, на дне которых постоянно клубится туман. Подвесные мосты, и каменные арки, и лестницы, вырубленные в мягкой породе. Лабиринт пещер и сплетающихся коридоров: город. Улицы, освещённые факелами и стеклянными фонарями, горящими дни и ночи напролёт. Городская площадь в гигантской скальной каверне, потолок которой можно разглядеть высоко вверху только тогда, когда по случаю большого праздника запускают фейерверки. Фейерверки, как и многое другое - товары из иных мест, их привозят торговцы и обменивают на серебро и металл.
Глубокие шахты, в которых добывают то самое серебро.
Подземные озёра, холодная вода которых светится мягким серовато-синим светом.
Птицы: маленькие пещерные совы, которых можно приручить, если быть терпеливым и ласковым. Дикие голуби, которые гнездятся снаружи, искусно пряча гнёзда от горных кошек и людей.
Мягкая, пахучая трава на плато. Небо, вечно покрытое тучами. Солнце, как праздник, дождь, как событие. Туман, туман, туман...
- Ты здорово рассказываешь, - похвалил Шут.
Эмма вздрогнула и очнулась.
Мимо по улице проехала ещё одна машина, на этот раз, белая.
***
Выйдя из кафе, они свернули в узкий переулок, спустились по каменной лестнице, которая закончилась у высокой, глухой стены. Шут рассеянно перебирал длинный переплетенный шнурок. Эмма поймала себя на чувстве острой, глубокой зависти к нему. И к Ди. И к другим таким же, которые ходят в межмирье, едят спагетти в кафе, звонят по телефонам и, может быть, даже катаются на больших красных автомобилях. В то время как она за шестнадцать лет, проведённых в своём феоде, даже солнце видела изредка.
К стене была прикручена металлическая лесенка. Шут внимательно оглядел её, прикоснулся к перилам. Поморщился, увидев на ладони грязь, и начал подниматься. Эмма последовала за ним.
Наверху был ветер, но, в общем, стоять на стене оказалось не трудно и не страшно, в ширину она была не меньше трёх шагов. Шут покачал шнурком из стороны в сторону и решительно двинулся налево.
- И-и, раз, - сказал он, делая очередной шаг.
И за ними захлопнулась дверь...
...входная дверь. Шут и Эмма оказались в прихожей чего-то, что вполне могло бы быть дворцом. Какой-то господин с портфелем налетел на Эмму, открыл рот, моргнул и извинился. Шут потянул её за руку и отвёл в сторону, чтобы освободить проход.
Людей кругом было много. Большая часть была одета нарядно, но попадались отдельные экземпляры, разряженные чуть ли не в лохмотья. Мимо гордо прошествовала дама в чёрной коже и цепочках. Цепочки при ходьбе мелодично звенели.
- Где мы? - спросила Эмма.
Вместо ответа Шут ткнул пальцем наверх, где пылились крупные золотые буквы ТЕАТР.
- Мы пойдём на представление? - Эмма, в принципе, была готова и к такому повороту событий. Голова у неё шла кругом. Способность удивляться временно взяла отпуск.
- Нет, - сказал Шут, и нырнул в незаметную боковую дверцу.
Дальше опять был коридор, длинный и узкий. Коридор привёл их в крохотную комнатку - судя по скошенному потолку, комнатка располагалась то ли под остроконечной крышей, то ли под лестницей.
- Добрый вечер, - раздался надтреснутый голос, и навстречу им с кровати поднялся высохший старичок с пронзительно голубыми глазами.
- Рад тебя видеть, - поприветствовал его Шут.
- Ты давно не захаживал.
- Зато я пришёл не с пустыми руками, - с достоинством отозвался Шут, роясь в карманах.
- Я обожаю, когда он это делает, - обратился старичок к Эмме. По-моему, он способен достать оттуда всё, что угодно, от меча короля Артура до живого котёнка.