По субботам, в хорошую погоду, мы с Лёшкой играли в парке. Дуэтом, он - на скрипке, я - на флейте.
Нас слушали. Людской поток, текущий мимо кованых парковых ворот, рядом с нами ощутимо замедлялся. На земле скромно намекал на вознаграждение раскрытый футляр от скрипки.
Лёшка часто предлагал, наполовину в шутку, наполовину всерьёз, дополнить наш ансамбль третьим инструментом, размером побольше - например, гитарой. Уж слишком маленькие футляры, что у скрипки, что у флейты.
Я не возражала, гитара к нам вполне вписалась бы, но дальше разговоров дело не двигалось. Мы оба знали: с кем попало Лёшке не сыграться. А нормальные музыканты редко соглашаются будние дни простаивать в переходе метро, а выходные - в соседнем парке, зарабатывая, прямо скажем, не самые большие деньги.
Что касается нас с Лёшкой, мы были ненормальными. Не потому, что плохо играли. Потому, что предпочитали свободные уличные выступления монотонному сидению в оркестре и работе в кабаках. Лёшка верил, что в скором будущем нам светят сольные концерты, он бредил разными фестивалями и конкурсами. Он неутомимо искал клиентов, желающих заказать выступление нашего дуэта, и постоянно уверял меня - вот-вот выпадет настоящий шанс, и мы его не упустим. Мы станем популярными.
Ну а пока что записями наших песен регулярно пополнялись мусорные корзины различных музыкальных студий и продюсерских центров. А нам оставались разовые заказы на праздниках... и переходы метро.
А по субботам, в хорошую погоду - парковая аллея.
Лёшка опустил смычок, глянул на меня и беззвучно шевельнул губами: "Устала?". Я кивнула, переводя дыхание после сыгранного только что трудного этюда. Лёшка кивнул в ответ, поднял смычок и медленно повёл по струнам, начиная "Зелёные рукава".
Так мы с ним отдыхали. Играть "Рукава" можно не думая, не контролируя движений рук, эта мелодия льётся сама. Настоящих перерывов я делать не любила, мне быстро становилось неловко стоять, без дела подпирая стенку в переходе или ограду в парке.
К тому же, "Зелёные рукава" в нашем исполнении нравились Вадиму.
Вадим был нашим неофициальным работодателем. Тем, кому подчинялись все мелкие уличные бизнесы этого района, и наш в том числе. Не имея отчётливого представления, как его следует называть - шеф? босс? - мы обращались к нему просто по имени. Его это устраивало. Вадим имел неожиданно интеллигентную для его занятий внешность и соответствующие ей вкусы. В числе последних значилась любовь к старинным балладам - в частности, в нашем с Лёшкой исполнении. Сначала мы удивлялись, потом привыкли. Тем более, ни вежливость, ни сентиментальность не мешали ему твёрдой рукой контролировать порядок в районе, который он считал своей собственностью.
- Смотри, Ян, - сказал Лёшка, не переставая играть, - опять старик явился.
Я покосилась: Лёшка был прав. Старик стоял, прислонившись к решётке, и слегка кивал в такт музыке. И смотрел - смотрел на Лёшку, иногда переводя взгляд на меня.
Старик впервые появился в конце лета. Приходил он не каждую субботу, но, когда приходил, стоял подолгу. Он ни разу не делал попытки заговорить с нами, просто стоял и смотрел.
Лёшку он забавлял. Меня - интриговал. Он был седым, худым и высоким. Одевался в джинсы и цветные свитера - и при этом опирался на тонкую трость. Лешка, в своём неизбывном оптимизме, уверял, что это - эксцентричный миллионер, любитель музыки. На миллионера старик не был похож, даже на эксцентричного. Он вообще ни на кого не был похож. Он смотрел на нас со странно холодным, отстранённым интересом. Словно наблюдал за забавными зверушками в цирке.
Я его интересовала меньше, основное внимание он уделял Лёшке - впрочем, заслуженно. Слушая особенно сложные скрипичные пассажи, старик время от времени одобрительно кивал - всегда в тех местах, которые я сама бы высоко оценила. При промахах, сбое с ритма и фальши - морщился.
Преподаватель музыки на пенсии? Любитель классики? Или просто человек с абсолютным слухом?
- ... А этого, ну, как его... чтоб веселее, можете? Чтоб из шансона?
Спасибо, этот парень хотя бы дождался, пока отзвучит очередная баллада. Случалось, подобные кадры прерывали выступление, движимые горячим желанием немедленно услышать обожаемый шансон.
- Это не наш репертуар, извините, - вежливо ответил Лёшка.
- Не ваш, значит... - разочаровался парень, - А если попробовать?
Лёшка покачал головой. Любитель шансона обиженно топтался на месте, шаря руками в карманах. Сейчас начнёт деньги совать. Ради заветного надрывного воя: "А белый ле-е-ебедь на пруду-у-у".
- У вас проблемы, Яночка? - материализовался рядом со мной аристократического вида блондин.
Я наклонила голову, отдавая должное оперативности Вадима. В такие минуты становилось понятно, что пятьдесят процентов выручки мы платим, как бы там ни было, не зря.
- Никаких проблем, - быстро сориентировался несостоявшийся заказчик.
Сотенную купюру, вытащенную из кармана, он, поколебавшись, всё-таки бросил в наш футляр и отошёл.
- Спасибо, Вадик, - сказал Лёшка.
- Не за что, свои люди, - ответил тот. - Работайте, ребята.
Телефон Вадима у нас, разумеется, есть. Занесён в списки быстрого вызова - и у меня, и у Лёшки. Но звонить по нему приходится редко. Кредо Вадима - устранять конфликты в зародыше. Как сейчас.
- Закажешь что-нибудь? - спросила я.
-Увы, - отказался он, - Дела.
Противореча собственным словам, Вадим не спешил уходить - стоял, задумчиво нас разглядывая. Лёшка вопросительно замер, не донеся смычок до скрипки, Вадим махнул - мол, всё в порядке, играйте. Хозяйским оком осмотрел толпу возле нашего пятачка и, наконец, медленно двинулся в сторону метро.
Пожилой мужчина с тростью в руках чуть повернул голову, провожая его глазами. И я сообразила, что обычно предельно цепкий взгляд Вадима скользнул по старику, не задержавшись ни на секунду. Так, словно его тут и не было.
***
Я возвращалась домой поздно. После выступления Лёшка обрадовал меня известием о том, что к нему в гости придёт девушка - и попросил погулять три-четыре часа.
Девушки у Лёшки случались часто, но ни одна не задерживалась больше, чем на пару недель - настоящей Лёшкиной любовью была скрипка, и мириться с этим из всех его знакомых девушек получалось только у меня. Да и то потому, что я не претендовала ни на что особенное. Если уж говорить о романе, то роман был не у меня с ним, а у моей флейты - с его скрипкой.
Квартиру мы с Лёшкой снимали на двоих, так выходило и удобнее, и дешевле. Вопросы интимных свиданий решались вышеуказанным образом.
...Поздняя осень - не самое подходящее время для ночных блужданий по городу. Холодно, темно и безлюдно.
Очень темно и очень безлюдно. Парадоксы современного мегаполиса: живя в центре, но в стороне от главных городских проспектов, мне приходилось идти домой больше двадцати минут, по сомнительным, плохо освещённым улицам, которые с наступлением темноты мгновенно пустели.
Я пыталась пореже наступать в лужи, отвоевавшие у тротуара большую часть. Те из фонарей, что, по странности, ещё работали, высвечивали маленькие пятачки, за пределами которых прыгали тени. На закрытом на ночь ларьке мокли граффити. Картину всеобщего запустения дополнял невзрачный бомж, пытающийся устроиться поудобнее под стеной дома, кутаясь от холода во что-то драное - издалека не разберёшь, какой частью гардероба эти тряпки служили изначально. Откуда-то неподалеку, из-за угла, доносился шум проезжающих автомобилей, но улица, по которой я шла, словно вымерла: ни машин, ни людей.
Отсюда надо уезжать, со злостью подумала я, угодив в очередную лужу. В носках ботинок скопилась ледяная вода. Нарастало раздражение. На Лёшку с его личной жизнью. На мерзкую погоду. На нехватку денег, из-за которой мы отказались снимать квартиру в удобном месте. На городские службы, из-за которых фонари толком не горят, и непонятно, где вода, а где относительно сухой тротуар. На бомжа, вызывавшего отвращение тем, что придётся идти мимо него...
Я подняла голову. Бомж уже не сидел под стеной. Он вставал, оставив валяться своё рваное одеяло.
И он смотрел на меня. Это было неприятно. Пусть он мелкий и жалкий, то, что он стоял прямо у меня на пути и разглядывал меня, беспокоило.
Я замедлила шаг. Он продолжал смотреть. Оценивающе. Может, он всего лишь хочет попросить мелочь на бутылку?
Бомж выпрямился, и я увидела, что его невысокий рост был иллюзией. Просто до сих пор он стоял, согнувшись и съёжившись. А теперь тротуар передо мной загораживал человек вполне внушительных габаритов. Он не отрывал от меня взгляда, и выражение его лица медленно становилось из оценивающего - заинтересованным.
В висках часто, отчаянно застучало. Тело лучше меня понимало, инстинктивно чувствовало, что происходит. Что существо, ждущее моего приближения, хочет вовсе не денег на выпивку. Что ему нужно гораздо больше.
Я остановилась. Следовало разворачиваться и бежать обратно со всей возможной скоростью, туда, где ездили машины и ходили люди - но я теряла драгоценные секунды, заворожено глядя в глаза опасности, не в силах осознать, поверить и дать себе приказ действовать.
Он шагнул вперёд, и оказался на расстоянии вытянутой руки от меня.
И я с холодной очевидностью поняла, что не успею убежать. Он догонит меня - слишком далеко я зашла по этой безлюдной улице. Слишком быстро он двигался.
Человек передо мной улыбнулся - сквозь многодневные наслоения грязи и колтун бороды. Улыбкой, говорившей, что её обладатель долго-долго ждал от жизни чего-то хорошего, отчаялся и почти потерял надежду, но вот - дождался.
Далёкий шум машин в моих ушах возвысился, усилился - и накрыл нас обоих оглушающим рёвом.
А из-за моей спины в лицо бомжа удалил слепящий свет.
- Смотрите-ка, кто по улицам ходит! - завопили над ухом.
При звуках голоса бомж съёжился, вдвинул голову в плечи, снова став ниже меня на голову, отступил, вжался в стену - и трудно, невозможно стало поверить, что это существо минуту назад могло представлять угрозу для кого-то крупнее дворовой кошки.
Кавалькада мотоциклов, поравнявшись с нами, словно налетела на препятствие: визжали тормоза, взрыкивали моторы.
Я так и стояла, не двигаясь. Слишком быстро всё случилось.
Это были не подростки, и не бородатые байкеры: что-то среднее. Кожаные куртки с оскаленными пастями на спинах, металлические цепочки. Жёсткие лица с хищными глазами - в другое время я испугалась бы такой встречи, а теперь, кто бы подумал, чуть не плакала от облегчения.
- Ходячая мусорная куча, - громко сказал парень, спрыгивая с мотоцикла и подступая к бомжу.
Несколько голосов засмеялись.
Я шагнула назад, изо всех сил надеясь, что обо мне забудут.
- Я... - сипло сказал бомж, заслоняясь рукой от света взявших его на прицел лучей фар. - Я не... Это...
Смех усилился.
Никакого сочувствия к бомжу я не испытывала, но симпатия к спасителям схлынула, ушла, оставив кислый привкус.
Всё, чего мне сейчас хотелось - исчезнуть отсюда.
- ... Вас подвезти?
- Спасибо, - сказала я, отступая ещё на шаг, - Я в порядке. Я сама...
Теперь кое-кто из них повернулся в мою сторону - хотя происходившие вокруг бомжа и занимало большую часть их внимания.
Тот, кто предложил подвезти, спрыгнул с мотоцикла и подошёл ближе. Чёрная куртка - простая, без металлических нашлёпок и аппликаций. Тёмные волосы. Шлема нет. Лицо с резкими чертами вызывало в памяти что-то птичье.
- Не бойтесь, - он говорил так, словно идея о том, что его можно не бояться, его чрезвычайно забавляла, - в данный момент, вам ничего не грозит.
- Спасибо, - повторила я. - Если бы не вы...
- Так и есть, - он разглядывал меня с любопытством и бесцеремонностью.
Остальные не проявляли заметного интереса к нашему разговору. Бомж что-то слабо бормотал, за рёвом незаглушенных моторов слышно было плохо.
- Значит, - подытожил мой собеседник, удовлетворившись осмотром, - за вами что-то вроде долга?
- Да, - согласилась я. Отрицать очевидное было бесполезно.
- И чем мне его с вас взять?
Кто-то опять хихикнул. На сей раз, похоже, в мой адрес.
- Я умею играть на флейте, - предложила я. Вляпалась по самые уши, так хоть пошутить напоследок. - Годится?
- Годится, - неожиданно кивнул он.
Ещё раз оглядел меня, наклонив голову вбок, словно хищная птица - ворона или сова, и добавил:
- А ведь я вас знаю. Вы - та флейтистка, которая играет в Старом парке. У вас, действительно, неплохо выходит.
- Хотите, дам концерт лично для вас? - спросила я. Мне уже море было по колено.
- Хочу, - опять согласился он.
- Прямо сейчас?
- Нет. В скором времени. В ночь с субботы на воскресенье - у нас как раз будет подходящая вечеринка. Там и сыграете. Согласны?
- Где?
Он удивлённо развёл руками:
- В ночном клубе, разумеется. Где же ещё устраивать вечеринки?
Я моргнула. Я чувствовала себя внутри калейдоскопа, который второй раз за последние десять минут как следует встряхнули, складывая кусочки реальности в иную картину.
Передо мной была не банда головорезов - просто любители ночной езды на мотоциклах и острых ощущений. Вечеринки, вон, устраивают. Подобные заказы у нас с Лёшкой бывали, и это было гораздо интереснее, чем свадьбы и корпоративы.
- Бесплатно?
- Нет, отчего же. Мы заплатим вполне приличные деньги.
- Согласна, - сказала я, чувствуя, что не в состоянии сейчас обсуждать ни характер вечеринки, ни размер вознаграждения, вообще ничего. - Возьмите нашу визитку, пожалуйста, там есть телефон.
На визитках в своё время настоял Лёшка, по его мнению, это придавало дуэту солидность и стиль. Он же придумал название, которое казалось мне излишне напыщенным.
- ... "Зов сердца", - сказал человек в чёрной куртке и хмыкнул. - Подумать только.
***
-Ты всерьёз туда собираешься? - в очередной раз спросил Лёшка, пользуясь тем, что ничто не мешало ему одновременно играть и говорить. В отличие от меня.
Я кивнула.
Туда - означало по адресу, который мне этим субботним утром назвали по телефону: "Здравствуйте, Яна. Вы ведь сегодня вечером играете у нас? ..."
В справочниках по этому адресу действительно числился некий ночной клуб без названия. Не так уж странно для неформальной вечеринки, но тем удивительнее прозвучал ответ на мой вопрос о внешнем виде.
От меня ожидалось, что я приду в вечернем платье.
Я переспросила, трубка подтвердила: это необязательно, но вы сами будете чувствовать себя удобнее, все дамы явятся в вечерних туалетах.
- Разумеется, пойду, - сказала я, опустив флейту. - Это обещает быть, во всяком случае, интересным.
Лёшка прикрыл глаза и застонал:
- Ты зря рискуешь. Ты ведь ничего не знаешь! Кто эти люди, что у них там за сборище.
- Когда тебя это останавливало?
Лёшка замолчал и отвернулся.
Дело было не в том, что он не хотел меня отпускать или волновался. Из нас двоих Лёшка являлся куда большим авантюристом. И я была права: нам с ним часто случалось работать в весьма экстремальном ритме, на своеобразных клиентов.
Дело было в другом. Лёшка ревновал. Нет, не к мужчинам - он ревновал меня к публике. Его раздражало то, что я буду где-то играть соло. В нашем дуэте он всегда, безоговорочно был первым. Это получалось само собой: играл он лучше меня. Моя флейта с готовностью подпевала, поддерживала и подхватывала его мелодии. А солировала скрипка. Я относилась к этому спокойно - и, в частности, за это умение быть второй Лёшка очень дорожил моим партнёрством.
Мысль о том, что я окажусь этим вечером где-то первой и единственной, сводила его с ума.
- Погляди, твой старик, - сказала я, больше для того, чтобы хоть как-то разрядить ситуацию. - Праздник у него, что ли?..
Старик и впрямь стоял у решётки. Выглядел он сегодня удивительно торжественно, облачившись (именно это слово приходило на ум) вместо свитера и джинсов в чуть старомодный, изящный костюм.
Лёшка не ответил. Я обернулась к нему. Он, опустив скрипку, смотрел на аллею.
А по аллее шла - она.
Я не знаю, как её описать. Любые сравнения показались бы фальшивыми, а восхищения пустыми. Она просто шла, и весь остальной мир по сравнению с ней казался чёрно-белым. Волосы цвета червонного золота, цвета октябрьского полыхания кленового леса, цвета живого пламени качались в такт шагам.
До этого момента я не представляла, что это такое - ослепительная красота.
Лёшка смотрел на неё, и я смотрела, а всё вокруг замерло в паузе между двумя вздохами, только она шла, и все сокровища земли стоили одной её улыбки.
Я моргнула. Очарование отступило, не исчезнув полностью, но теперь я могла хотя бы дышать и говорить.
Она остановилась перед нами. Внимательно, изучающе посмотрела на меня, потом - на Лёшку. Я машинально коснулась собственных волос: коротко стриженых, вечно растрёпанных.
- Который из них? - спросила она.
Я хотела переспросить, но не успела.
Ей ответил старик у решётки:
- Скрипач.
Старик шагнул к ней и встал за левым плечом, опершись на трость.
Она ещё раз посмотрела на Лёшку, и её губы дрогнули в намёке на улыбку.
И сказала:
- Сыграйте для меня.
Это не была просьба. Она не просила, а утверждала.
Лёшка поднял скрипку. Глянул на меня, бледный и сияющий одновременно, снова перевёл взгляд на неё - и прикоснулся смычком к струнам.
В первый раз название "Зов сердца" не показалось мне напыщенным. Мелодия лилась, живая и прекрасная, и разбивалась хрустальными брызгами под ногами той, на которую скрипач смотрел, не отрываясь, пока его руки создавали музыку.
Собралась небольшая толпа. Люди замедляли шаги и останавливались, Лёшка играл так, как играют на концертах, на выпускных экзаменах, к которым готовятся по полгода, и это было потрясающе.
Он опустил смычок. Вокруг зааплодировали.
Та, что стояла пред нами, кивнула - одновременно Лёшке и старику за своим плечом.
- Вы подходите нам, - сказал старик.
- Для чего? - спросил Лёшка, но в глазах его уже было торжество. Он, наконец, поймал свой счастливый шанс.
И старик ответил именно то, что Лёшка надеялся услышать:
- Для того, чтобы играть на сегодняшнем концерте. Это званый приём, и нам нужен талантливый музыкант. Вы подходите.
- Мы вдвоём? - уточнил Лёшка, хотя уже знал ответ.
- Нет, только скрипка, - ответила женщина.
Что ж. В любом случае, я сегодня уже занята.
***
- ... Чем, ты говоришь, я рискую, когда собираюсь играть перед незнакомыми людьми на непонятном сборище? - спросила я, даже не пытаясь скрыть сарказм.
- Что? - рассеянно сказал Лёшка.
Он держал в руках белый конверт, на котором тонким, летящим почерком было написано: "Приглашение".
Кроме самого приглашения, в конверте были деньги. Много. Вполне хватило бы даже для профессионального музыканта, а по нашим с Лёшкой меркам, сумма была невозможной за одно выступление.
- У вас всё в порядке, ребята?
Я вздрогнула. Уж слишком незаметно каждый раз возникал Вадим, как из-под земли.
- В порядке, - сказала я. - А в чём дело?
Вадим выразительно повёл рукой вокруг.
Мы стояли в плотном круге толпы. Лёшкино выступление произвело впечатление, люди не спешили расходиться. Ждали.
- А, это мы так, - очнулся Лёшка, - сыграли душевно, и вот...
Вадим не слушал. Он смотрел на конверт в его руках.
- Лёш, - тихо сказала я, - половину суммы.
Случай был спорный, плата за индивидуальные заказы не входила в ту выручку, с которой отчислялся процент Вадиму.
Но конверт был тут, красноречиво толстый, и Вадим был тут, а ссориться с ним нам с Лёшкой было никак нельзя, и все это понимали.
- Дай-ка посмотреть, - сказал Вадим.
Лёшка покорно передал ему конверт. Вадим открыл его, и достал белый прямоугольник с золотым тиснением - приглашение.
- Вот как, - сказал Вадим.
Аккуратно вложил приглашение обратно и отдал Лёшке. Даже не прикоснувшись к купюрам.
- Поздравляю.
- Спасибо, - растерялся Лёшка. - Вадим, а ты не...
Вадим покачал головой:
- Это ваше.
Секунду поколебался, и добавил:
- Увидимся. Берегите себя.
Повернулся и пошёл, махнув рукой.
***
Мы были одеты так, словно собирались работать в паре. Собственно, так оно и было: моё вечернее платье и лучший Лёшкин костюм мы покупали вместе, чтобы надевать при особенно торжественных заказных концертах.
- Удачи!
- Удачи...
За Лёшкой прислали машину - белое нечто с плавными формами, бесшумно возникшее посреди двора.
Меня пообещали подобрать на перекрёстке, на половине пути. Я хотела было уточнить, почему бы не заехать за мной, раз уж на то пошло - и не стала. Невелика птица.
Хотя с утра светило солнце, под вечер задул ветер, и небо заполнили тяжёлые, тёмные тучи. К указанному перекрёстку я добралась на такси, жалея платье - и стояла теперь, дрожа от холода.
Вдалеке раздался рёв моторов - и, как тогда, в переулке, надвинулся, накрыл волной.
- Здравствуйте, Яна. Вы готовы?
- Как я поеду? - растерянно спросила я. Платье не было узким, но ехать в нём на мотоцикле казалось невозможным.
- Может, я сама? Возьму такси...
Он рассмеялся, словно я удачно пошутила, и хлопнул по сидению за собой:
- Садитесь.
Седло было тёплым, мотоцикл казался живым норовистым зверем. Я с трудом уселась, покрепче вцепившись в сидящего передо мной. И вспомнила, что до сих пор не знаю его имени.
- Как вас зовут?
Мотор снова взревел, за шумом я не расслышала то, что он прокричал, а переспрашивать было уже бесполезно, мы мчались, во главе кавалькады, в шуме, грохоте и гиканье, в свисте ветра в ушах.
Дома мелькали по обеим сторонам, вспыхивая горящими окнами. Седло раскачивалось, ветер трепал платье и волосы, мы ныряли из света в тень и снова вылетали в свет, вокруг неслись другие всадники.
Это было ужасно и прекрасно одновременно, я почти пожалела, когда кавалькада замедлила ход, и, сквозь раскрытые ворота, въехала во двор и остановилась перед старым зданием. Над дверью была вывеска, на которой неярко светились зелёным буквы: "Клуб Олд Хилл".
Все спешились, и тот, с кем я ехала - теперь переспрашивать его имя было неловко - подал мне руку.
Небо очистилось, в зените горела яркая, полная луна, заливая светом мощёный (мощёный?) двор, каменные стены и нас. Окна дома были ярко освещены, оттуда слышался праздничный шум и музыка.
- Позвольте, Яна...
Он подал мне руку, и мы пошли через двор, неожиданно широкий, опять-таки во главе процессии, к дверям. Я почувствовала, как кружится голова: от ветра, сумасшедшей скачки... и страха.
Порог был высоким, за распахнутой дверью была темнота, и на секунду пахнуло влажной сыростью и землёй, как это бывает в старых домах. Я остановилась на пороге, но за мной шли другие - и я шагнула вовнутрь.
В коридор, выложенный плитами, застеленный ковром. По стенам висели зеркала и картины, я попыталась было вглядеться, но светильники были слишком тусклыми, а зеркала отражали сами себя и искажали линии коридора, голова опять закружилась, я сильнее опёрлась на того, кто поддерживал меня под руку.
- Не бойтесь. Мы почти на месте.
Но коридор длился и длился, заворачиваясь против часовой стрелки, ковры глушили шум шагов, а тени в зеркалах ничуть не напоминали людей, которые шли рядом со мной.
Кто-то пробежал под ногами - кошка или некрупная собака?
Я шла. Просто потому, что поворачивать было поздно. И потом, я обещала сегодня играть здесь, ведь за мной был долг.
А потом коридор закончился, нас окружил и залил свет, и мы вступили в зал - невообразимо огромный, каких не бывает. Мы стояли у стены, и дальнюю стену я едва могла разглядеть. Вверх уходили колонны, потолок терялся в серебристой дымке. С тихим шелестом падала вода в фонтанах. Горели свечи. Сияли натёртые плиты пола. Ровными рядами стояли столы в белоснежных скатертях, на которых громоздилась еда.
Вокруг были люди - множество людей. Дамы в вечерних платьях, как меня и предупреждали. Мужчины в костюмах и смокингах. Все смеялись, разговаривали и звенели бокалами. Откуда-то негромко звучала музыка.
С приближением тех, кто меня сопровождал, разговоры замолкали. Гости расступались, провожая взглядами процессию. Мои спутники шли сквозь почтительную тишину, с каждым шагом всё меньше и меньше походя на ватагу мотоциклистов. Менялась одежда. Под коваными сапогами звенел пол.
Лица остались прежними, разве что черты чуть заострились. И этой малости было достаточно для того, чтобы при взгляде на них холод подступал к горлу.
Мы прошли мимо оркестра, негромко наигрывавшего что-то лёгкое и струящееся, перед ним танцевало несколько пар. От звуков музыки у меня перехватило дыхание.
К чему им я, если для них могут играть такие музыканты?
В центре небольшой группы стояла девушка с хрустальным блюдом в руках, сверкающим в бликах от свечей. На блюде горой лежали спелые яблоки, до нас донёсся их аромат. На девушке не было никакой одежды, по её телу вились искусно нарисованные ветви и листья, а ноги раскрашены были под кору дерева. Гости брали яблоки с блюда, которое держала живая яблоня, и переговаривались друг с другом.
По маленькому помосту стучали каблуки плясуна, отбивавшего сложный рассыпчатый ритм.
На плече у существа, ростом с десятилетнего ребёнка, но с лицом красивой девушки, сидела сова, которую она кормила кусочками со стола.
Мы шли к центру зала. Туда, где было свободное от столов, колонн и помостов место. На противоположных концах его стояли два высоких кресла.
Правое было занято. С него, встречая нас, поднялась женщина с волосами цвета огня и золота.
- Вот как, - сказала она с усмешкой, и негромкий, медовый голос её поплыл по залу, заставив стихнуть все прочие голоса.
Тот, что шёл рядом со мной, отпустил мою руку и склонил голову, отдавая дань уважения даме.
Королеве. Никем иным она быть не могла, и не нуждалась в другой короне, кроме своих волос.
- Слава принцу и его рыцарям! - громко крикнул кто-то, и тишина взорвалась приветственными криками.
Я посмотрела на того, кто посмел нарушить молчание. Знакомый старик стоял рядом с правым троном, гордо выпрямившись, и трость в его руках теперь была резным жезлом.
Он стукнул им по полу, гулко и сильно, и выкрикнул ещё раз:
- Слава королеве!
Гости хлопали в ладоши и кричали "слава!".
Рядом с троном принца не было никаких других стульев и кресел. Его свита растворилась в общей толпе, и только я стояла, не в силах понять, что мне теперь делать и куда идти.
- Отдыхайте, Яна, - сказал он мне, - до вашего выступления ещё есть время.
- Что здесь происходит? - я хотела спросить это громко, но голос подвёл.